Серая хризантема

НОЧЬ ЛЮБВИ Киноповесть

Цыганка нагадала мне ночь любви. Ну не дуры ли эти гадалки!

Она остановила меня на углу, возле хлебного магазина, когда я, сильно припозднившись, возвращался домой после профсоюзного собрания. Дебаты в тот вечер шли немилосердные: решали, нужен ли нашей конторе совет трудового коллектива; а если его создавать, то за что тогда будет получать зарплату наш освобожденный профорг. Докладчик попрал регламент, и в прениях участвовали человек двадцать. Спорили, орали с трибуны, а к единому мнению так и не пришли. А я всю эту бодягу стенографировал и завтра должен буду подготовить по итогам собрания разворот в номер нашей многотиражки. Всегда у нас так: по всей стране уже и кампанию закончат, а наша контора только шевелиться начинает. Болото, одним словом.

И вот когда я, злой на все на свете и уставший, уже подходил к своему дому, меня остановила цыганка. Я не хуже других знаю, что при встрече с цыганкой не стоит смотреть ей в глаза — тогда есть шанс проскочить. А здесь я зазевался и влип, как кур в ощип. Вот и получил от нее за свой кровный рубль — «ночь любви» и «дальнюю дорогу». Ну, с «дальней дорогой» все более или менее ясно — через неделю мне предстояла командировка в Полазну. А с «ночью любви» цыганка «пенку дала», как выражается наш брат-газетчик.

«Хм! Ночь любви, — внутренне усмехнулся я, — легко сказать — ночь любви, когда тебе тридцать, вдрызг поссорился с единственной любимой женщиной, а при росте метр семьдесят пять ты весишь сто шестнадцать килограммов». В общем, я хмыкал над глупой цыганкой всю дорогу до дома. «„Ночь любви“ — придумает тоже»…

В подъезде снова темень была несусветная. Влюбленные парочки здесь каждый вечер выворачивают лампы, чтобы им не мешали целоваться. Вот и сейчас под лестницей возле батареи кто-то несвязно перешептывался и чувственно вздыхал. Но это — их дело, а мне — на пятый этаж.

На площадке между первым и вторым этажом я остановился. Там на перилах меня ждал мстительный кот Гименей. С недавних пор эта тварь подкарауливает меня по вечерам в подъезде и набрасывается из темноты. Уже два года Гименей живет в нашем подъезде и мерзко орет ночами. В беседе с его хозяйкой я как-то посоветовал кастрировать кота. Гименей все слышал и начал мстить, а это в конце концов надоедает. Его зеленые глаза смотрели сейчас на меня сверху. «Прыгнет, гад, и в лицо вцепится», — подумал я и, пытаясь опередить кошачий прыжок, изо всех сил послал ему навстречу свою спортивную сумку, качнув ее за длинные ручки. Когда сумка уже врезалась куда-то между зеленых глаз, я вспомнил о лежавших внутри бутылках «Тархуна». «Похоже — каюк пришел животному!» — успел пожалеть я его.

В этот момент тьму подъезда прорезал гортанный, совсем не кошачий вопль, и кто-то большой, гораздо крупнее кота, рухнул в проем между подоконником и полом площадки. Под лестницей ответно взвизгнули, внизу раздался топот, и дважды хлопнула дверь подъезда. Я спустился вниз и, одну за другой зажигая спички, осмотрел закуток под лестницей. Никого. Только на полу стоял черный кожаный дипломат и на батарее висела пестрая девичья кофточка.

Я оставил все как есть и ощупью поднялся к себе на пятый этаж. Долго не попадал ключом в замочную скважину. Потом вошел в прихожую и переобулся. На свету первым делом открыл сумку и проверил бутылки. Обе целы. Отнес сумку на кухонный стол и включил свет в комнате. Там в кресле возле выключенного телевизора сидела женщина изумительной красоты. Таких я видел только во французских фильмах, да и то не в каждом.

— А, Мих Квадрат, собственной персоной, — с неуловимым акцентом полуспросила она. Я молча кивнул. Совсем это мне не понравилось, что такая женщина назвала меня студенческим полузабытым прозвищем. Как-то такое обращение не располагает к интиму. А в голове вдруг встало дурацкое предсказание цыганки. Тьфу ты, наваждение какое!

— А я тебя жду, — интимно сообщила мне дама, вставая. — У тебя здесь не найдется рюмочки коньяка?

— Найдется. — Я кивнул в угол, где еще со вчерашнего вечера стояла бутылка, недопитая поэтом Юркой. Там же горкой лежали наши бокалы. Я взял оба, сполоснул их под краном и плеснул коньяка, жалея, что это «Белый аист», а не «Камю» или «Наполеон».

— «Бонапарт», кажется, так это называется? — без всякой натяжки пошутила гостья, и это меня умилило.

С удовольствием разглядывал я незнакомку. Высокая, стройная, черноволосая. Замуж такие выходят только за завмагов и процветающих кооператоров. А она, окунув в коньяк кончик языка, поставила бокал на пол и скользнула с кресла мне навстречу.

Потом случился поцелуй. Такие у нас тоже показывают только во французских кинолентах, да и то лишь до тех пор, пока какой-нибудь кретин не вырежет его из ленты. Небесное создание промурлыкало: «Жди!» — и нырнуло в мой совмещенный санузел. Поздновато я вспомнил о развешанных там после холостяцкой постирушки носках и плавках. Впрочем, будь что будет!..

Минут пять в душе шумела вода. «Неужели днем воду горячую дали?» А когда моя гостья наконец-то появилась в комнате, я ахнул: всей одежды на ней было только вафельное полотенце, обмотанное вокруг бедер. «Да и не то чтобы туго обмотано, — заметил я, — а так, чисто для проформы. Ну, цыпочка! Встречу ту цыганку — трешницы не пожалею!»

С еле слышным стоном красавица рухнула ко мне в объятия.

Очнулся я на полу. Странное это ощущение, когда не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, а в то же время не связан. Уж не паралич ли? А где же моя красотка? Побежала «неотложку» вызывать? Нет, так вон же телефон на подзеркальнике! А я что, умираю, или как? Почему-то было не столько страшно, сколько интересно. Это, кажется, Мопассан мечтал умереть в объятиях женщины? Вот ведь как получается: мне удалось, а ему — нет. Странное ощущение — даже взгляд перевести со стоящей на полу рюмки нет сил.

Потом в поле зрения попала рука в белом манжете. В ней был зажат странноватого вида шприц. Потом игла ткнулась мне в шею, чуть пониже уха, и весь комплекс чувств вернулся. Место укола тотчас же жутко заныло. Я сморщился и сел. Незнакомец тоже присел передо мною на корточки и, криво усмехнувшись, сказал:

— Что может быть естественнее, чем ночь любви, — не правда ли? — А потом жестко добавил: — Но не с ламией! Еще немного — и мы бы вас недосчитались, Михаил Фомич!

Он помог мне подняться в кресло, сходил в ванную, принес оттуда смятое платье, черные колготки и прочее дамское барахлишко и бросил все это в угол, где уже валялось вафельное полотенце.

— Осторожнее нужно быть, друг мой, — произнес незнакомец менторским тоном, с явным интересом меня рассматривая. — Но раз уж вы попались на удочку этой бестии и впутались в сие опасное дело, то вам придется послужить на благо Отечества, так сказать.

Его манера выражаться меня чуточку покоробила. Да и вообще не нравятся мне люди такого склада: их нарочитая «аристократическая» расслабленность, самоуверенность, под которой зачастую скрывается знание каратэ, усы в ниточку, тонкие бледные губы и стальные глаза без блеска.

— Итак, коллега, вам придется мне помочь. Пока отдыхайте тут, а потом я вам все расскажу. — И он нырнул в мою спальню.

Я бросил взгляд в угол. «Интересно, куда это ушмыгнула моя ночная пташка, даже без полотенчика?» Все-таки странный народ эти женщины!

А незнакомец мой уже вернулся с озабоченным видом и вышел на балкон, резко звякнув шпингалетом. Через минуту он возник в проеме, держа в щепотке какую-то малую вещицу. Присел на стул напротив меня, закинув ногу на ногу.

— Отыскал. Вот смотрите… — Он положил мне на ладонь тяжелый перстень из белого металла. Перстень тускло поблескивал матовой полировкой, и только на плоскости треугольной головки его была резьба — тонкое изображение глаза со вставленным вместо зрачка голубым камушком.

— Примерьте на палец, Михаил Фомич. Вот так. Теперь поверните кастом к ладони. Видите — индикатор засветился. Значит, есть след. Сейчас вы выйдете из дома и вернетесь сюда с человеком, на которого укажет камень. Он прячется где-то неподалеку отсюда. Пока вы идете по его следу, кольцо будет светиться, и погаснет, как только вы отклонитесь от маршрута. А я останусь здесь, чтобы оградить вас от вмешательства нежелательных пришельцев. Да, чуть не забыл — как только найдете того, кто нам нужен, сразу же покажите ему кольцо. Это будет гарантией вашей лояльности. И, пожалуйста, не удивляйтесь его виду: наш друг — странноватое существо. Вы его сразу узнаете, да и кольцо подаст звуковой сигнал, когда вы приблизитесь вплотную. Конечно, я и сам мог бы туда отправиться, только лучше, если я буду прикрывать вам тылы. И не вздумайте попасться еще раз на удочку той девицы, если она вам встретится. Очень опасная тварь!

— Да-да, понимаю, — снова кивнул я головой. — СПИД, наверное?

— Если бы… — развел руками мой собеседник. — Тут бы от вас и СПИДа не осталось! Вот, кстати, вам на всякий случай! — И он вложил мне в ладонь маленький пистолет. — Стреляет бесшумно, парализующими иглами, так что, если понадобится, стреляйте смело, не бойтесь взять грех на душу.

Я повертел пистолет в руках:

— А кто вы такой, собственно говоря?

— Можете называть меня Викентий Петрович. Фамилия Алябьев, происхожу по прямой от известного композитора. Песенку такую, «Соловей», слышали? Только в отличие от пращура у меня другая работа! — И он кивнул на пистолет. — Не вижу причин, Михаил Фомич, чтобы вам не помочь Отечеству!

Вот всегда они так, эти… «Родина», «Отечество», «Народ»… Килограммы и килограммы патриотических словес, а сами — пистолет в руки.

Я решительно отодвинул оружие:

— Услуга будет только в обмен на полную информацию. На исчерпывающую!

Алябьев снова кривовато улыбнулся:

— Ну уж и «на исчерпывающую»… Я и сам в полном объеме не ознакомлен. Ну да, впрочем, вы человек проверенный…

— Проверенный?

— Да. Мы там у себя подняли архивы, внимательно изучили ваше досье. Пухлое у вас досье, Михаил Фомич. Но — ничего вопиющего. Так, в юности — фрондерство, с кем не бывает. Потом остепенились, за малой малостью. Но и малость эта, в общем-то, ерунда. Так что вверху, — он кивнул куда-то в сторону люстры, — вашу кандидатуру одобрили. А то, что вы на досуге фантастические рассказики пописываете, тоже не грех. Значит, поверите мне быстрее.

— Ну-ну…

— А вы не иронизируйте! Видали, наверное, ходят по рукам, в списках как говорится, всякие псевдонаучные протоколы и лекции, из которых обыватели делают вывод, что армия наша занимается тайком от широких научных кругов изучением разнообразных парапсихологических явлений и следов визитов НЛО. Приходилось в руках держать такие бумажки?

Я молча кивнул.

— Так вот, уважаемый Михаил Фомич, это все — подделки. С парапсихологией, правда, есть кое-какие нюансы, а вот с летающими тарелочками контакта никакого не было… До сегодняшнего дня…

Я постарался выразить во взгляде бездну иронии. В ответ — все та же кривоватая усмешка.

— Неделю назад, — продолжал Алябьев ровным голосом, — мы получили послание инопланетной цивилизации с предложением установить дипломатические отношения. Они давно уже изучали земную цивилизацию и вот сподобились… По расчетам они должны были прибыть сегодня днем. И они прибыли, вот только не в то место, куда было обусловлено. И мы только сейчас узнали, что это место находится здесь.

— Здесь?.. В моей квартире? Уж не эта ли дама… как вы назвали? Ламия?

— Да, ламия в некотором роде тоже пришелец. Только не из космоса, а из соседнего измерения Земли. Видите ли, их тысячи, этих измерений, тысячи параллельных вариантов истории нашей планеты. Некоторые из них отличаются от нашей Земли лишь немногими деталями, некоторые не имеют с нами ничего общего. Вот и ламия — из мира, где мужчины как объективная реальность отсутствуют. Там построено женское тоталитарное общество, замешанное на партеногенезе и кастовой системе. Есть миры и без женщин, есть и вообще без людей. Мне пришлось побывать в одном, где разумная раса тюленей строит свои города на шельфе материков. И неплохо строят, между прочим.

Я слушал его раскрыв рот. Если потомок композитора и врал, то врал он вдохновенно и ему хотелось верить. Есть люди, вранью которых хочется верить, — Алябьев был из таких. Он продолжал:

— Так вот, не скрою, что не одним нам хотелось бы завязать дипломатические и особенно торговые отношения с пришельцами. Они выбрали контакт с нашим измерением, и это пришлось кое-кому не по душе. Одного конкурента вы видели, ламию. Она не человек. Биоробот-убийца, хотя, судя по всему, на этот раз у нее более мирная программа — выкрасть посла и принудить его заключить договор с ее миром. Есть данные: активизировались и другие заинтересованные стороны. Кроме того, цивилизация нашего гостя ведет давнюю войну с другой разумной расой…

«Расизм какой-то!» — подумал я.

— Поэтому их враги, так называемые Тихие Ангелы, тоже заинтересованы в срыве переговоров. Они опасаются, что Земля окажет сарафангам военную помощь.

— Сарафанги? Так их называют? Странное название. Нет-нет, я внимательно слушаю!..

— Так на чем мы остановились? На военной помощи…

— Подождите, подождите! — прервал я Викентия Петровича. — Как мы сможем оказать военную помощь цивилизации, владеющей техникой, которая значительно превосходит нашу? Неувязочка!

— Э, батенька! — улыбнулся Алябьев. — Вот тут-то мы и подходим к самому интересному факту. Вы, наверное, принимаете меня за представителя КГБ или контрразведки? Нет. Я, уважаемый Михаил Фомич, тоже пришелец. Только не из космоса и не из параллельного мира — хотя в параллельных мирах проживает, надо сказать, множество моих, да, впрочем, и ваших, аналогов, — я пришелец из будущего. Прибыл на вашу жилплощадь прямиком из 2077 года. Проживаю в Москве на Тверском бульваре. Так что будете в наших краях — заходите!

Голова моя окончательно пошла кругом.

— Но при чем тут я, моя квартира?.. — Я чувствовал в своем голосе дрожь и противное заикание.

— А дело вот в чем: добавлю в уточнение ранее сказанного, что посол сарафангов ошибся при визите не столько местом, сколько временем приезда. Он прибыл на 88 лет раньше назначенной даты — такие, знаете ли, досадные неполадки в технике. Так вот, друг мой, ваша квартира находится точно на том самом месте, где полстолетия спустя будут расположены залы Дворца Мира, в которых планировалось провести подписание договора.

— Можно, я схожу воды выпью?

— Конечно, конечно…

И я ушел. А когда вернулся, Викентий Петрович не возобновил больше свой рассказ.

— Вот что, друг мой, — время дорого. Когда вернетесь с нашим гостем, я расскажу вам все гораздо полнее. Не забывайте, от вас зависит будущее двух цивилизаций. Даже трех, если принимать во внимание Тихих Ангелов. Да, кстати, я не ответил на один из ваших вопросов. Был ли здесь пришелец? Да, был. Он и оставил этот перстень, чтобы мы могли его найти. А сам скрылся — ламия висела у него на хвосте.

— Так почему же она сама не воспользовалась прибором?

— Ламии и прочая нечисть этим перстеньком не смогли бы попользоваться — он настроен на биополе людей только этого измерения Земли, на такого человека, как мы с вами. Ну, вы готовы? Отправляйтесь, вас ждут великие дела!

И я отправился. Что мне еще оставалось делать?!

Из-под двери в темноту с противным мявом шарахнулся кот Гименей. Шаровой молнией взлетел он по лестнице на чердак. «Жив, курилка», — подумал я. Вздуть — не спорю, но пришибить насмерть кота у меня желания не было. Сверху на меня таращились его нахальные буркалы. Я мысленно сплюнул и осторожно пошел вниз по темной лестнице.

Парой этажей ниже — что за черт — снова кошачьи глаза, на сей раз прямо подо мною. Ну и кошек здесь развелось!

— Брысь, поганая, — вяло сказал я в темноту и шагнул на следующую ступеньку. В грудь, прямо в косточку, мне уперлось что-то острое. Чертовщина какая-то! А зеленые кошачьи глаза вдруг засияли каким-то дьявольским светом, из них вырвались изумрудные лучи и ударили мне в лицо. В призрачном свете этих фосфорических глаз я увидел упершийся мне в грудь узкий клинок. И уж конечно не кошка держалась за его рукоятку. Обладатель зеленых глаз был на голову ниже меня, одет в какой-то долгополый балахон и небольшой тюрбан на голове. Лицо его… Господи, это же морда, поросшая мехом!

Я рванулся назад, но спиною встретил острие другого клинка. Взгляд через плечо — там, на верхней площадке, стояла другая такая же образина, разве что глаза у этого подкачали: один светился ярко и яростно, а другой чуть шаял, подернутый мутной пеленою. Уж не по нему ли я угодил недавно бутылкой «Тархуна»?

— Пойдешь с нами! — прошипел тот, что внизу. — Шаг назад, шаг в сторону — смерть. Понял? Пш-шел! — И он опустил клинок, освобождая мне дорогу. Я продолжал стоять. Тот, второй, верхний, мстительно пнул меня в спину:

— Пш-шел, гр-рят!

Боже, благослови мои сто шестнадцать килограммов! Как пташка малая, сорвался я со ступеньки, и, прежде чем нижняя образина вновь подняла свой клинок, я всем весом своим уже рухнул ему на голову. Прими, господи, душу его!

А потом — спринт по лестнице…

Из-под лестницы мне наперехват метнулся еще один зеленоглазый. Мы столкнулись. Но этого я просто переехал и расплющил о стену подъезда. Хлопнули двери — и я на свободе.

Притаившись во дворе в кустах сирени, я увидел, что из подъезда выскочил один (!) зеленоглазый и бросился за угол дома. Пусть теперь поищет!

Кольцо у меня на пальце молчало и не светилось. Чтоб ему!.. Придется обойти вокруг дома, чтобы отыскать след. Я вылез из кустов и двинулся по стопам зеленоглазого. «Неужели это и есть Тихие Ангелы? Не впечатляют!»

Почти сразу же камешек на кольце замерцал слабеньким умирающим светом, и, выйдя на улицу, я быстрым шагом направился мимо бани, мимо кооперативного кафе «Цитрон» и дальше до угла, мимо хлебного магазина к универсаму. «Интересно, как далеко этот пришелец мог убежать от страха?» — думал я, отмахивая квартал за кварталом. Свет камушка привел меня к железным воротам запертого колхозного рынка — и все…

Побродив около ворот и выяснив, что след ведет на рынок, я решил пройти вдоль забора и проверить дальние ворота. Или все-таки лезть через забор? Ветхий, уронить его можно. Да и мало ли какая ерунда может меня поджидать там, внутри! Нет, сначала проверю.

Я пошел вдоль забора, уже не обращая внимания на колечко, и вскоре уже был у дальних ворот рынка. Проверил по индикатору — здесь было все истоптано проклятым пришельцем. Прямо какой-то клубок инопланетных следов. Похоже было, что сарафанг раз десять выходил и заходил на рынок. Зачем? Не за семечками же?!

Мимо меня, отчаянно тарахтя, промчались трое на мотоциклах — рокеры. С некоторых пор и в нашей провинции появились эти веселые ребята. Впрочем, сейчас не до них. Я сделал широкий полукруг и обнаружил три цепочки следов. Вот только бы узнать, какая из них ведет к рынку, а какая из него.

Я выбрал правую ветвь и по подземному переходу — через шоссе Космонавтов (по бывшему Казанскому тракту действительно прокатились один раз космонавты Беляев и Леонов, которые умудрились приземлиться в наших местах в марте 1965 года). Потом следы повернули к автовокзалу. Уж не решил ли этот непоседа с комфортом прокатиться по области? Нет, видимо, не решился, потому что следы повернули назад и повели меня вниз по улице.

Вокруг было почти безлюдно, только изредка проносились машины и пустые автобусы.

— Закурить не найдется? — спросил меня кто-то, нагоняя сзади.

— Что? — Я оглянулся. За моей спиной стоял высокий молодой парень в белой рубашке. Я не курю, но ношу с собой сигареты — это помогает сходиться с людьми, а газетчику без этого нельзя. Достаю из кармана пачку «Стюардессы». Парень закурил, прикрывая спичку ладонью от ветра. Неверный огонек высветил у него на лбу выбегающий из-под волос свежий багровый шрам.

— Спасибо, — сказал парень, пряча в карман коробок, отвернулся было, но, изменившись в лице, вдруг схватил меня за шиворот и бросил на асфальт. — Ложись, дур-рак! — заорал он хрипло, плюхаясь на землю рядом со мной.

Я ничего не понимал. Ну, просто ничегошеньки! Но в этот момент над нашими головами бесшумно просверкали две ослепительно зеленые молнии и ударили в стену ближнего здания — клуба ДОСААФ.

— Стреляют, не видишь?.. — прохрипел парень. — Дождешься пули в лоб!

Взглянув через улицу, я увидел, что ее перебегают четыре хорошо знакомые мне фигуры. Зеленоглазые!

— Прорвались, гады, — скрипнул зубами парень. — В укрытие надо…

Он вскочил и, властно рванув меня с земли, бросился к разверстому отверстию в кирпичной стене клуба. Я — за ним. Протискиваясь в дыру, я телом чувствовал какое-то сопротивление воздуха, словно кирпичи все еще оставались в стене, только стали невидимыми и проницаемыми для плоти.

Мы оказались в какой-то комнате, похожей на класс, быстро пробежали ее насквозь и выскочили в коридор.

— Здесь должны быть автоматы. Ты бывал здесь?

— Тут во дворе бэтээр стоит, — сказал я, задыхаясь от бега.

— Если у них нет гранатометов, на бэтээре прорвемся. — Голос моего спутника был уже почти спокоен. Чувствовалась военная косточка. «Неужели это и есть сарафанг, — думал я. — Алябьев говорил, что они ведут длительную войну с Тихими Ангелами. Но если это пришелец, то здорово маскируется под нашего, подлец!» А пришелец уже решился на что-то:

— Автоматы хранятся под замком. Нам их не добыть, Нужно отбить оружие у противника!

Задвинув меня плечом в какую-то кладовку с ведрами и швабрами, он решительно скользнул по коридору назад.

«Вот угораздило в чужую войну ввязаться! Как бы из-за меня всей планете не поплохело!»

А пришелец уже возвращался, таща в руке отрезок водопроводной трубы и недлинную шпагу с узким лезвием. Такую я видел у зеленоглазых в подъезде.

— Вот. Больше у него ничего не было! Ну как с таким оружием против базуки воевать!

Я взял шпагу. Рукоятка ее была явно приспособлена не для человеческой руки: слишком короткая, и причудливо изогнутая. Пальцы нащупали рычажок. Легкий щелчок — и с конца клинка слетела и ударила в стену знакомая зеленая молния. Он посмотрел в открывшееся отверстие и сказал довольным голосом:

— Ну вот. Другое дело. Сейчас пойдем за автоматами!

— Ну и в кого стрелять прикажешь? — мрачно спросил я.

— В кого — в кого… В «духов», конечно! — огрызнулся он. — Вот гады! До Урала добрались!

И тут до меня дошло:

— Слушай, ты давно из Афганистана?

— Второй год. Полгода в госпитале.

А через пять минут, вручая мне «Калашникова»:

— Разберешься? Кстати, можешь называть меня Николаем. Фомин моя фамилия. Старший сержант запаса. Да, кстати, там такая чертовщина — видел, когда за трофеем ходил, — вокруг всего здания словно стена какая-то непроницаемая. Словно куполом нас здесь накрыли.

Я выглянул в дыру, которая вела во двор. Действительно, прямо за забором стояла какая-то серая пелена, даже на взгляд прочная и монолитная. «Вот и влипли, кажется», — подумал я.

А Николай, возясь с ручным пулеметом, приговаривал себе под нос:

— Ничего, браток, прорвемся! На бэтээре прорвемся!

Я отбросил автомат в угол:

— Не буду в людей стрелять.

— Что? — закричал он. — В людей? Да ты знаешь, сколько в Афгане они наших ребят положили?! Гады они долбаные, а не люди! А ну, бери автомат, скотина! — И он толкнул меня в бок стволом пулемета.

— Не забудь, ты не в Афганистане! — рявкнул я на него. — Ты в России, на Западном Урале, и не на душмана ты ствол поднимаешь. Думать надо, Коля!

— Ну ты сволочь! Ну ты и сволочь! — простонал Николай. — Пока мы там исполняли свой интернациональный долг, пока мы там за вас кровь проливали, ты тут салом обрастал, свинья жирная! — Он схватил меня за руку. — Что это у тебя? — Он уперся взглядом в кольцо. — Масонскую символику на колечке носишь. Масон? От вас, от жидомасонской мафии, в нашей стране все беды! И Родину пропили, и Афган по вашей милости душманам на разграбление оставили. А мы еще за русскую кровь не сполна с ними расплатились! «Введение наших войск в Афганистан — ошибка брежневского правительства…» — просюсюкал он яростно, явно кого-то цитируя. — Осибоська, знасит, вышла. И инвалидность второй группы я, значит, ошибочно имею? И орден мне по ошибке выдали? Масонские бредни! Правильно мне говорил капитан Прохоров… А ну, вставай к стене, гад!

Мне стало страшно. Николай грозно клацнул затвором и поднял ствол пулемета на уровень груди. Ну, как ему все объяснишь, бедолаге контуженому?!

В это время из дыры в стене ударил сноп зеленых молний. Мы оба рухнули на пол, и Николай, просунув ствол пулемета в пролом, начал поливать двор длинными истеричными очередями.

Я тоже подобрал с пола «шпагу» и послал в темноту пару молний. Не сидеть же здесь смерти ожидаючи. Небось я не толстовец какой! Нападающие фигуры зеленоглазых, действительно, походили издали если и не на душманов, то уж во всяком случае на басмачей с «Узбекфильма»: длиннополые хламиды, тюрбаны на головах и блестящие в свете зеленых молний клинки. В воспаленном мозгу ветерана афганской кампании они действительно могли возбудить нездоровые ассоциации.

Но я-то знал, что наступление на нас ведут не душманы и не люди даже, а пришельцы с поросшими черным кошачьим мехом лицами. Пулеметные очереди сбивали их как кегли. Но ни один из них не оставался лежать на земле. Они поднимались и неуклонно продолжали наступление.

— Да что они, гады, в бронежилетах?! — кричал Николай. — Так не должен держать жилет пулеметную пулю. Бей по левому флангу! Мажешь, сука! Нужно к бэтээру пробиваться. Машина старая — все выдюжит, не то что нынешние…

— Иди, я прикрою! — бросил я через плечо, и он, волоча за собой пулемет, выскользнул через пролом.

Жалко, но не было у меня в те минуты времени задуматься над ситуацией. А ситуация складывалась — не дай боже: я, советский журналист, сижу в развалинах клуба ДОСААФ и обстреливаю из трофейного оружия толпу иномирян. И все это — в центре миллионного уральского города. А город, похоже, ничего об этом и не подозревает, иначе стянули бы сюда войска и милицию. Черт знает что получается!

Стреляя, я не старался попадать в наступающих. Но один дурак под выстрел все-таки подвернулся. Удар молнии не сшиб его на землю. Зеленоглазый только приостановился, рассыпая мощные искры, и, став полупрозрачным, продолжил наступление.

И тогда я опробовал на нем пистолет, который мне вручил при расставании потомок композитора Алябьева. Пластмассовый пистолетик выглядел несерьезно, особенно по сравнению с Николаевой громоздкой тарахтелкой. Но сработал он классно: пять выстрелов — и четверо зеленоглазых задремали на асфальте двора. И остальные попрятались в укрытия, поняв, что с ними больше не шутят. Краем глаза я видел, как Николай в левом углу двора рвет чехол с БТРа. Противники внимания на него, похоже, не обращали.

Зеленоглазые пошли перебежками. Я стрелок паршивый, и большинство выстрелов моих пропало впустую. «Ну что им всем от меня надо? — думал я. — И чего ради я здесь торчу?!»

А они подошли уже вплотную. Доплюнуть можно до переднего. Кажется, хана пришла Мишеньке.

И тут взревел бронетранспортер, как-то суетливо дернулся с места и рванул наперерез цепочке зеленоглазых. В нашем мирном городе БТР кажется техникой внушительной. С непривычки его и испугаться можно. Кажется, Колькиным душманам БТР тоже был в новинку: дрогнули, отступили. А хрипящая, болотного цвета машина уже совсем рядом, жмет — и повернули зеленоглазые, побежали, высверкивая машину через плечо лучами своих глазищ.

Потом случилось неожиданное. Несколько молний снесли забор, и открылась во всей красе наведенная врагом серая завеса. Вся орава, как по команде, повернула туда, а за ними, провизжав юзом по асфальту, повернул и Николай.

«Интересно, почему они не стреляют в машину? Он же их так всех передавит…» А в серой пелене тем временем прорезалось, как бы всплывало из ее глубины темное пятно. Я долго не мог понять, что это такое, но потом дошло: зеленоглазые открыли ворота.

Только ворота эти вели не на улицу, не в мой спящий город. Там, в колышущемся черном проеме, увидел я клок мрачного багрового неба с несущимися по нему облаками, которые бодро переползали через четыре тусклых лунных диска. Чуть ниже были дикие горы, и на самом краю отверстия — ствол мощного дерева, покачивающего ветвями на ветру.

— Пять, восемь, четырнадцать… — шепотом считал я нырявших в отверстие душманов. — Девятеро — своим ходом, остальных — внесли. Ну, прощевайте, зеленоглазенькие мои! А ты куда, дурак?!.

Зеленая махина на полном ходу ворвалась в проем. Николай чуть не рассчитал и проскоблил правым крылом бронетранспортера по стволу дерева. Брызнули длинные щепки. БТР скрылся с глаз, оставив во дворе только быстро рассасывающуюся пелену выхлопных газов. А последнее, что я услышал из смыкающегося отверстия, — далекая пулеметная очередь. Потом стало тихо. Отверстие исчезло.

Пожалуй, я не удивлюсь, если этот парень доделает в том, чужом, мире все, что не удалось ему в горах Афганистана. Таким ребятам легко — они уверены, что их жертвы приносятся не зря. Эх, добраться бы мне до этого, как его… до капитана Прохорова! Хотя… тот, наверное, тоже искренне верит в свою правоту, иначе он не был бы офицером.

Во дворе клуба — полный разгром: лежал на боку помятый маленький автобус, покореженный БТРом, всмятку был раздавлен чей-то мотоцикл. И вообще было здесь как-то неуютно. Я выбрался из здания и побрел туда, где совсем еще недавно была дверь в иной мир. От нее — ни следа. Только на асфальте валялись светлые щепки. Я отыскал среди них обломок ветки. Странная такая веточка. Листья на ней свернуты миниатюрными «фунтиками». Когда я сунул в один из таких «фунтиков» палец, из края листа выдвинулись миниатюрные шипы и впились мне в кожу. Злым он все-таки был — мир зеленоглазых.

Растоптав слабо шевелившуюся ветку на асфальте, я задумался, чем же теперь заняться. Пелена, заслоняющая город, тончала, а отверстия в стенах клуба на глазах заполнялись прозрачными еще кирпичами. Начал прорезаться в воздухе и полуневидимый забор. Здесь все, или почти все, будет в порядке, а вот я рискую остаться в этой мышеловке до утра, если не потороплюсь отбыть отсюда в ближайшие минуты.

Преодолевая заметное сопротивление материала, я пролез сквозь твердеющий забор и встал в узком пространстве между ним и серой пленкой, заслонившей клуб ДОСААФ от всего остального мира Земли.

Пелена все больше проминалась под рукой, с той стороны начали долетать первые звуки — треск мотоциклов. Где-то там, по недоступной мне пока улице, мимо проезжала ватага развеселых рокеров. Скорее бы мне к ним поближе!

Пустынная рыночная площадь. В высотном общежитии мединститута горят несколько окон. Кто же там не спит, за этими стеклами?

На пальце моем мерцал «масонский» перстень. Значит, я вновь пересек след пришельца. Как ищейка по запаху на асфальте, я последовал за огоньком. И стоило тащиться сюда, под удар зеленоглазых, если приходится возвращаться обратно! Я вновь у рыночных ворот. Чуть было не потерял след — сарафанг умело запутал его. Поневоле сделаешь вывод, что не сладко живется ему там, у себя, наверху.

А вот и сам он, голубчик. Забился в узкую щель между аптечным ларьком и киоском «Союзпечати». Еще не разглядев его как следует в темноте, я поманил его из этой грязной отдушины, выставляя напоказ фирменный перстенек.

Послышался глубокий вздох, и ко мне вышел тщедушный человечек. Невысок, не первой свежести, лысоват, но высоколоб. В неровном свете фонаря на углу кожа на лице пришельца отливала нездоровой прозеленью, а так — ничего мужичок, симпатичный.

Он сделал ко мне пару шагов, и я увидел еще одно отличие от землян — коленки у него назад были повёрнуты, как у собак или античных сатиров. Впрочем, сегодня я еще и не на таких насмотрелся. Он остановился передо мной, вглядываясь мне в лицо, потом прохладной и влажной рукой прикоснулся к моим пальцам, проверяя, тот ли на мне перстенек. Потом еще раз вздохнул и хрипло прошептал:

— Здравствуйте. Ну и страху я у вас здесь натерпелся…

Голос у пришельца был глубокий и бархатистый.

— Не беспокойтесь, — ответил я ему. — Ваши враги нейтрализованы и, думаю, надолго. Мы применили бэтээр образца 1954 года.

Теперь я разглядел пришельца получше. Стало понятно, что это много повидавший на своем веку и очень умный человек. Именно такими я представлял себе дипломатов. Впрочем, это, скорее всего, и был дипломат. Не пришлют же сарафанги к нам кого попало!

— Ну, пойдем! На всякий пожарный случай у меня есть пистолет. А у вас есть оружие?

— Оружие? Я же на чужой планете, в гостях у вашей цивилизации. — Он посмотрел на меня так, словно сомневался в моих умственных способностях. — Какое же тут оружие, молодой человек?!

«Интересно, — подумал я, — как это он умудряется разговаривать без малейшего акцента?» Потянул его за рукав:

— Ну, пойдемте. Может, удастся последний трамвай перехватить.

Конечно, у меня было огромное искушение взять пришельца за пуговицу и выкачать из него как можно больше информации. Но удержался — мало ли что может случиться, пока мы будем тут беседовать.

Мы стояли у края тротуара, когда мимо нас с ревом и грохотом пронеслись мотоциклисты. Молодые ребята и девчонки в кожаных шипастых куртках, в шлемах, залепленных обалденными наклейками. Девушка, сидевшая за спиной переднего рокера, помахала мне рукой в черной перчатке. Я помахал ей в ответ. Помахал рукой, казалось, и еще один из мотоциклистов. Я проводил их взглядом и обернулся к своему пришельцу. Тот навзничь лежал на асфальте, а возле его украшенной огромной шишкой головы валялась треснувшая пивная бутылка. Поневоле вспомнилось, что отцы города обещали нам к празднику увеличить выпуск пива.

Я рухнул на колени перед пришельцем. Тот был жив, дышал, но было ясно: в сознание он придет не скоро.

Только этого мне еще не хватало!

К остановке подошел пустой, последний уже, наверное, в эту ночь, трамвай. Взвалив на плечо обвисшего сарафанга, я втащил его на переднюю площадку. Пристроил на ближайшем сиденье, а сам прислонился к столбику. Ехать было совсем недалеко.

За спиной раздались шаги, чья-то рука властно легла на плечо:

— Гражданин, ваши документы!

Батюшки — милиционер! Молодой сержант с усталым лицом и при полном параде.

— Ваши документики!..

Вот нет же у него такого права — требовать у первого встречного документы, а потом — «пройдемте, гражданин!» Но спорить с этими «друзьями» противопоказано. Порылся я в кармане и подал ему свое журналистское удостоверение. Ой, видел бы кто, как он обрадовался! «Все, — говорит, — попался! Думаете, если вы в газете работаете, то и надираться можете до полного бесчувствия? Не-ет, шутишь! Вы — с запахом в общественном месте». С содроганием вспомнил я ту злополучную рюмку коньяка, которую выпил с ночной гостьей.

— Да что вы, товарищ сержант!..

— Не спорьте! — С него слетела вся усталость. — Вы с запахом, а ваш коллега (?) лыка не вяжет. Как миленькие, в вытрезвитель загремите, и штраф будет, и на работу вам сообщим, гражданин газетчик. Пусть общественность к вам меры принимает!

Он придвинулся ко мне поближе, спрятал удостоверение в нагрудный кармашек и быстро сказал свистящим шепотом:

— Дали вам свободу, щелкоперы! Теперь из-за вас что человека, что муху газетой можно прихлопнуть. И никто вам не указ — глассссность…

Я лихорадочно начал вспоминать, что было за последнее время в городской прессе про милицию. И вспомнил. Если парнишка из этих, то «со товарищи» подгадит мне по первое число. В это время трамвай остановился, и я малодушно подумал, не выскочить ли на остановке. Но милиционер молодой и шустрый — враз догонит. Да и удостоверение мое у него в кармане. Да еще и сарафанг мой квелый на сиденье своем зашевелился. Не бросать же его на милость вытрезвителя!

А сержант уже поднял к устам рацию:

— Третий, третий, я седьмой! Дайте машину к универсаму на трамвайную остановку. Третий… — и осекся.

Я проследил за его взглядом. В последний миг в заднюю дверь вагона просочилась пассажирка. Это была ламия. Более откровенного «ню» я не видел даже во французских фильмах. Такие остались разве что на частных «видиках». Ламия, как ни в чем не бывало (простите за неуклюжий каламбур), заструилась к нам, покачиваясь в тронувшемся вагоне. Сержант, обалдело распахнув глаза, шагнул ей навстречу.

— Седьмой, седьмой, я третий, тебя слышу… — раздалось из рации. — Машина будет. Алкашню ущучил?

— Баба… — с надрывом в голосе протянул сержант. — Голая! Бля буду — голая! Э-э-э-э, гражданка…

Ламия приблизилась к нему вплотную и, обхватив паренька за плечи, впилась поцелуем ему в губы.

— Мммммм… — еле слышно промычал милиционер, весь как-то вдруг вытянулся, одеревенел и застыл дровяным идолом со взглядом сомнамбулы, привалившись к поручню. Я взглянул на ламию и уловил момент, когда белые изогнутые иглы ее ядовитых клыков исчезли под чувственными губами.

— Миилый, — промурлыкала она, глядя мне в глаза, — иди сюда, приласкааю! — и поплыла, качая бедрами, в мою сторону.

Я отодвинулся от нее в самый конец вагона, только она все равно уже рядом и щекочет розовым ноготком мне бороду.

— Это не больно. Как пчелка ужалит…

Я готов был закричать.

В это время трамвай остановился, и в вагон с хохотом ввалились двое милиционеров и дружинники. Они без лишних слов подхватили ламию под локотки и буквально на руках вынесли ее из вагона, туда, где их ждал серый фургон «спецмедслужбы». Старлей, мой ровесник, скользнув по моему лицу равнодушным взглядом, кивнул прислоненному к поручню сержанту:

— Что, Саня, сомлел от такой красотки? Выходи, а то с трамваем уедешь. Вот отбудем с девкой без тебя… — Он кивнул в ту сторону, где его коллеги впихивали в фургон царапающуюся ламию.

Саня деревянно повалился на асфальт из уже закрывающейся двери. За окнами, все убыстряясь, проплыла «немая сцена».

Следующая остановка была наша. Я бежал по улице, поддерживая уже немножко оклемавшегося пришельца. В голове билась мысль: «Удостоверение осталось у сержанта. Правде не поверят. Скажу — потерял документ. А может, и не придут за мной. С ламией они быстро разберутся. Или она с ними… Господи, как гадко все, как гадко…»

А пришелец тем временем уже довольно сносно шевелил ногами.

Уже заворачивая за угол своего дома, во двор, я усомнился, стоит ли вот так, с ходу, соваться в осиное гнездо, еще утром бывшее моим подъездом. Неплохо было бы внутренне подготовиться, поразмыслить о том, что делать. Как нельзя лучше подходило для этого ночное кооперативное кафе «Цитрон», которое пару месяцев назад открыли в помещении бывшего пивбара-стекляшки, что завсегдатаи величали по-дружески «чипóк». В «Цитрон» я, бывало, тоже заглядывал, но унаследованная от пивнушки антисанитария, с которой можно было мириться, пока в сих чертогах была возможность хлебнуть пивка, теперь угнетала, а цены на безалкогольную продукцию — и того более. Но в данной ситуации «Цитрон» нам подходил, и мы повернули туда. Из дощатых стен забегаловки, казалось, не выветрился еще пивной дух. Столы были все такими же липкими, хотя между ними и бродила грандиозных размеров тетка с тряпкой и ведром в руках. Больше в зале никого не было.

Я взглянул, куда бы нам сесть. На один из столов тетка при виде нас поставила свое ведро, на другом разлеглась спящая кошка, а по пятнам разлитого варенья ползали мухи. Три столика были свободны. Придерживая спутника, я прошел к дальнему от стойки.

— Чего брать будете? — с вызовом в голосе спросила тетка.

— Два чая, — ответил я. — Но с сахаром!

Тетка пробурчала что-то под нос и ушла за стойку, так и не расставшись с тряпкой. Через минуту она вернулась с подносом, на котором стояли два стакана.

— Тридцать три копейки! — почти прорычала она.

Удивившись, почему вдруг получилось нечетное число, я сыпанул на стол мелочи. Тетка собрала копейки, пересчитала, шевеля губами, и отошла. У соседнего столика она склонилась над кошкой и, пробормотав: «Ить тебя так, сдохла все-таки!», смахнула ее в подставленное ведро.

Мы приступили к чаепитию.

Чай оказался вкусным. Я отхлебнул и подтолкнул пришельца локтем:

— Попробуйте, неплохой чай!

Он посмотрел на меня мутными глазами, машинально как-то ухватил стакан семипалой рукой и глотнул. Его тут же вытошнило. Тетка, обернувшись, презрительно хмыкнула.

«Итак, впереди — самый ответственный этап моего путешествия: темный подъезд и квартира. Там может случиться все, что угодно. В деталях продумаем дальнейшую тактику…»

Пришелец перестал корчиться в конвульсиях и, подцепив из граненого стакана на столе салфетку, вытер ею губы. Похоже, что ему полегчало.

— Живем! — подмигнул я ему.

В это мгновение уши мои уловили еле слышную прекрасную музыку. Словно порыв ветра распахнул дверь кафе. Мы оба обернулись в темноту, а потом на пороге из лунных лучей начала ткаться фигура. Минута — и в дверном проеме уже стоял Некто в белой струящейся тоге, с узкими крыльями за спиной. Лицо незнакомца было бы почти человечьим, если бы над его удлиненным безбровым овалом, прямо на лбу не начиналась гладкая шевелюра из нежных перьев. «Тихий Ангел», — вспомнил я слова Викентия Петровича. А фигура, грациозно опираясь на тонкий извилистый двуручный меч, уже сделала движение по направлению к нам. И тогда я заметил его огромные, розовые, как у летучей мыши, прозрачные уши, через которые сочился мерцающий блеск луны. Ни страха, ни удивления я почему-то не почувствовал, только краем глаза заметил, как скорчился и пополз под стол мой многострадальный пришелец.

— Ну уж нет! — решительно сказала тетка-кооператорша. — Хватит мне и того, что на стол наблевал! Закрыто заведение! Завтра приходите! — и захлопнула дверь перед носом Тихого Ангела. С минуту мы прождали повторного вторжения, но все было тихо.

— Вот что, ребята, — шепнула тетка, подходя к нашему столику, — допили свой чай, так идите. Через заднюю дверь идите. Не понравился мне шаромыга этот, что в дверь ломился. Как бы он с вами не сотворил чего… — И она посмотрела на нас умно и проницательно, чего я от нее никак не ожидал.

Сказав женщине «спасибо», мы выскочили в заднюю дверь и продолжили свое путешествие. Как ни странно, Тихий Ангел в той же позе стоял у «парадного подъезда» кафе. Просто стоял — и все, а вокруг него кружились какие-то херувимчики с одною только головкой и крылышками.

— Убивашки, — с дрожью в голосе прошептал мой пришелец. — Еще бы чуть — и мне конец.

Он вполне чисто говорил по-русски.

Ни Ангел, ни «херувимчики» не обратили на нас внимания. А меня почему-то вдруг вновь поразили его уши. Так бы стоял и смотрел на них всю ночь. Завораживающие уши у Тихого Ангела!

Мы обошли эти уши стороной и продолжили свой маршрут. Пока можно было расслабиться — следующий напряженный момент ожидался только в подъезде.

— Слушайте, — спросил я пришельца, — почему они все так на вас ополчились? И те, с зелеными глазами, и Тихий Ангел, и ламия ко мне вяжется…

— И ламия… — повторил пришелец дрогнувшим голосом. — Я видел ее в…

— В трамвае, — подсказал я.

— Я видел ее в трамвае, но мне показалось, что это все еще бред. Значит, правда, что и Бродячие Девственницы тоже включились в игру. Да, молодой человек, нам с вами не позавидуешь!

— А все-таки… — снова начал я. Но сарафанг вдруг остановился, придержав меня рукой. Я замолк на полуслове. Из сумрака прямо на нас вышел здоровенный зловещий детина. Он медленно двинулся нам навстречу, угрожающе раздвинув руки в черных перчатках. Эти кожаные перчатки на его руках меня окончательно доконали: в августе-то месяце! Я шагнул к краю тротуара, увлекая за собой спутника. Незнакомец повторил маневр. Нет, этот своего не упустит!

В одном из американских боевиков наемный убийца впечатляюще стрелял через карман. Я проделал то же самое с усыпляющим пистолетом Алябьева. Бесшумно выстрелил раз, другой… А противнику хоть бы что. «Значит, есть в космосе и такие твари, которым не страшно это оружие, — подумал я. — Как же их от людей отличать-то?!»

Надеяться оставалось только на себя. Я сорвался с места и, как видел в кино, неуклюже подпрыгнув, выкинул вперед правую ногу, целя противнику в грудь. Потом, явно запоздало, выкрикнул: «Ийй-яа!» — и начал ждать результатов.

В неимоверном звоне и грохоте, нелепо взмахнув руками, враг мой повалился навзничь. Полежал на асфальте несколько секунд, заслоняя лицо перчатками, и, сев, начал проворно отползать от меня к газону.

Мы с пришельцем оба были поражены такой быстрой и внушительной победой. А детина, перекосив рот, вдруг неожиданно тонким голосом начал выкрикивать:

— Каратисты дерьмовые! Да не украл я это долбаное стекло! Купил я его за свои кровные! Что, я не имею права стекло для парника купить? Мать вашу!.. — Все это время он продолжал отползать на заду, а я уже понял, что случай свел меня с соотечественником, и потерял к нему всякий интерес, отметив только для себя, что игла усыпляющего пистолета не проходит через слой стекла.

— Извините, у вас, кажется, штаны лопнули! — деликатно кашлянув, заметил пришелец.

Против ожидания в подъезде обошлось без приключений. С неимоверной осторожностью, единожды только дав в темноте кому-то по шее, поднялись мы на пятый этаж.

— Ну, вот и все, — сказал я, открывая ключом дверь и пропуская гостя в прихожую. — Теперь вы в безопасности. Товарищ Алябьев будет доволен.

— Алябьев?! — В голосе пришельца послышался мне нескрываемый ужас. — Так вы человек Алябьева?! О, боже!

Только мы уже были внутри. Нечего и говорить, что в дом свой я вошел в расстроенных чувствах. Последнее восклицание сарафанга, хоть и показалось мне не мотивированным, поселило в душе смятение. Вдоль хребта скользнула вниз капля холодного пота, а рука сама потянулась к усыпляющему пистолету. Невольно подтолкнув плечом запаниковавшего инопланетянина, я вошел в комнату. Она была ярко освещена. Даже как-то неестественно ярко для трех стоваттных лампочек, горевших в старенькой люстре. И сразу же увидел я Викентия Петровича. Он стаял вытянувшись, как солдат на плацу, в дальнем углу за телевизором. У меня мелькнула мысль, что пыли там со времен последней уборки накопилось пуда четыре. Да и что бы ему там делать, потомку композитора?! А он стоял там, бешено вращал глазами и кривлялся, словно хотел что-то мне сказать, да не мог.

— Эй, что вы там…

В это мгновение откуда-то сбоку по моей правой руке ударил тонкий световой жгут, в пепел искрошивший зажатый в ней пистолет. Рука сразу же словно свинцом налилась. А второй такой же жгут, ударивший под коленки, бросил меня на пол. Но прежде меня на полу оказались обрывки обеих штанин. Впрочем, брюки мои и без того были уже загублены из-за злоупотребления каратэ.

Ко мне подошли двое, мужчина и женщина. Он подошел первым, и я подумал, что неплохо было бы сейчас лягнуть этого наглого типа в голень, чтобы знал: с советскими журналистами такие штучки не проходят. Вот только лягнуть было нечем — ноги мои остались при теле так, только для формальности. Но на всякий случай я все-таки выкрикнул: «Йййа-а-а!» — и увидел с его стороны полное отсутствие реакции.

— Будьте благоразумны, Михаил Фомич! — сказал он абсолютно спокойно. — Мы не хотим причинить вам ни малейшего вреда. И нейтрализовал я вас временно, пока не объясню вам сути происходящего. Мы с Людой боялись, что вы разнервничаетесь и натворите здесь дел. Мы очень благодарны вам за то, что вы живым и здоровым доставили сюда товарища Мехвандрата. — И он кивнул в сторону сарафанга, возле которого суетилась светловолосая девушка. — Ну, обещаете быть паинькой?

Я молча кивнул.

Незнакомец подошел поближе, и из машинки в его кулаке вырвался новый жгут. На сей раз он казался материализованным сгустком темноты, холодной и колючей. Ноги отпустило.

Первым делом я все-таки лягнул обидчика в голень, и, пока тот прыгал вокруг меня на одной ноге, я видел в глазах стоявшего в углу Алябьева сатанинскую радость и надежду. Потом, когда незваный (впрочем, все они у меня сегодня такие) гость чуть успокоился и, все еще держа ногу на весу, нацелил на меня свое негуманное оружие, я учтиво перед ним извинился, сославшись на непроизвольное сокращение мышц. А я просто-напросто не люблю ни у кого оставаться в долгу.

Кажется, этот поверил. Он позволил мне подняться и сесть в кресло. Когда я, устраивая поудобнее на подлокотнике так и не освобожденную от паралича правую руку, бросил взгляд вниз, то увидел, что икры мои стремительно покрываются густыми, медного цвета и на диво курчавыми волосами.

Перехватив мой взгляд, незнакомец невозмутимо произнес:

— Естественная реакция на действие направленного стимулирующего поля. Вы погодите — то ли еще будет!..

Да, еще немного — и я стану походить на фавна.

Мучитель мой, тем временем подвинув поближе второе кресло и два стула, предложил кресло инопланетянину. Но тот учтиво усадил в него молчаливую даму.

Я получил шанс получше их разглядеть.

1. ОН — высокий, широкоплечий, белобрысый, кучерявый, с недвусмысленной рязанской физиономией. Держится просто и свободно, без развязности, если, конечно, не считать развязностью нападение на меня в собственном доме. Впрочем, может быть, у них там так принято?

2. ОНА — ну, просто прелесть!

3. ТОВАРИЩ МЕХВАНДРАТ — к этому, пожалуй, добавить нечего. Впрочем… Мех-вандрат… «Мих Квадрат» — назвала меня тогда ламия. Уж не спутала ли она меня с этим кузнечиком? Тайна, покрытая мраком!

Я размышлял, а мой визави тем временем прервал наше затянувшееся молчание.

— Можете называть меня Вова, — сказал он.

— Во-ва, — повторил я, внутренне стервенея.

— Я, старик, хочу поговорить с тобой как коммунист с коммунистом. Ты стал участником события мирового масштаба. Дело в том, что мы — я и Людмила Васильевна — уроженцы светлого будущего. Твоего будущего, Миша!

— Ну да, — кивнул я, — тоже небось на Тверском бульваре проживаете? Как этот… — Я показал взглядом на Алябьева.

Вова нахмурился:

— С этим господином мы ничего общего иметь не можем. Я уже понял, что полковник ввел тебя в заблуждение. Постарайся понять, старик, что в природе существует множество равноправных параллельных миров — словно дольки в необъятном апельсине.

— Спасибо, в эту проблему меня уже посвятили!

— Ну, думаю, теоретический аспект вопроса полковник тебе изложил без искажений, — задумчиво протянул мой собеседник. — Но главное-то… главное намеренно исказил! Я просто уверен, что он назвался человеком этого мира, в то время как само его присутствие здесь является незаконным, а намерения — преступными.

— А ваши? — спросил я нагло, не веря уже никому.

— Я… я докажу! — Вова вскочил и протянул мне руку. — Дай мне индикатор!

Я неохотно подчинился.

— Вот смотри! — Он простер пятерню над головой сарафанга. — Видишь, светится! А если проделать то же самое с полковником?

Он стремительно прошел в угол и, с трудом сняв с пальца кольцо, надел его на безвольную руку Алябьева.

— Можно вас попросить, товарищ Мехвандрат?..

Дождавшись, пока тот подойдет, Вова проделал то же с ладонью Викентия Петровича и воскликнул с воодушевлением:

— Вот видишь — никакого эффекта! Что и требовалось доказать!

— Видишь ли, старик, параллельные миры Земли уже полстолетия знают о существовании друг друга, — объяснил Вова. — Я имею, разумеется, в виду самые развитые из цивилизаций. И, к сожалению, любопытство принимает порой самые уродливые формы. Вот вам ярчайший пример шпионажа: полковник Секретного департамента Его Императорского Величества государя Павла III Викентий Петрович Алябьев. Кавалер орденов Анны и Владимира с мечами — и все за гнусную шпионскую деятельность в чужом пространстве и времени! А ты, коммунист Никитин, ему помогал, кстати сказать…

Тут, наверное, мне следовало бы пригорюниться и виновато пустить слезу. Но я поступил проще: скрыв смятение чувств, попросился на кухню поставить чайник. Вова это мне разрешил, взглянув на меня при этом с легким недоумением.

— Руку освободите, одной левой неудобно!

И он подчинился.

Через пять минут я вернулся в комнату с чашками на подносе. Одну поставил на крышку телевизора, перед лицом коварного шпиона, а чтобы он мог без труда из нее напиться, вставил в рот полковника пластиковую соломинку. Остальные чашки я расставил на столе. Потом принес на тарелочках ломти хлеба, плавленые сырки и колбасу.

Колбаса очень заинтересовала молчаливую Людмилу. Наколов кружок на вилку, она разглядывала его, медленно поворачивая. Потом зачем-то посмотрела через, колбасу на свет лампы.

— Кооперативная, — сказал я. — По одиннадцать пятьдесят!

Девушка вздрогнула и положила колбасу обратно на тарелку. Странная какая-то леди!

Вова задушевно улыбнулся:

— Людочке, конечно, все здесь в новинку. Это ее первый темпоральный переход. Как историку, ей интересно ознакомиться с реалиями вашего быта. Все-таки почти легендарные времена — первые годы Перестройки…

Девушка очень мило мне улыбнулась.

— Но вернемся к делу. Для контакта цивилизация сарафангов выбрала именно нас, мир, в котором строится коммунизм. И, конечно, кое-кому из соседей это не понравилось. Ведь экономическое сотрудничество с сарафангами упрочило бы наше влияние в Союзе Миров. Восемь параллельных цивилизаций выступили с протестом, потребовав сотрудничества с сарафангами на паритетных началах. Но мы не могли этого допустить — протестовали самые агрессивные наши соседи. Да и сарафанги хотели только нас. Подумай сам, Михаил, ну как мы могли уступить такое сокровище Вселенскому Ордену Иезуитов или Тысячелетнему Рейху? Да тому же императору Павлу Алексеевичу?! Только мы могли оказать сарафангам действенную помощь в конфликте с Тихими Ангелами, выступив посредниками между этими великими народами. Не говоря уже о подлинно взаимовыгодной торговле. Ты согласен со мной, старик?

Мне оставалось только кивнуть.

Алябьев в эту минуту опрокинул с телевизора свою пустую уже чашку. Пока я подметал осколки, он почти беззвучным шепотом проговорил:

— Не верьте, не верьте ему! Загубили свою экономику, заколебали весь Союз Миров своим альтруизмом и ищут решение проблем в афере с пришельцами. Чего вы ждете, вы же знаете приемы! Гарантирую вам имперское гражданство и миллион золотом. Вы же умный человек!..

На душе у меня стало совсем паскудно. Ну и ночка!

— Сколько он предлагает? — поинтересовался от стола Вова.

— Миллион! — буркнул я.

— Ха, мог бы и пощедрее!..

С грохотом распахнулось окно. Там, в темноте, неловко балансируя на цветочном ящике, стоял Тихий Ангел. Он был гораздо выше оконного проема, и я ясно видел только его нижнюю половину: подол белоснежной хламиды, концы крыльев да птичьи ноги, которые я совсем уж никак не ожидал увидеть. Под прекрасную завораживающую музыку он нагнулся, и в окне показалось его лицо. Я машинально ткнул в это лицо веником, и Тихий Ангел с громким гортанным криком рухнул во тьму. А в комнату вдруг устремился рой убивашек.

Я как следует не успел разглядеть этих зловещих тварей, но почти машинально заработал веником. После хорошего удара от убивашки оставалось только мокрое место. Через минуту в комнате стало ужасно слякотно. Алябьев корчился в невидимых путах и дико выл, Вова без устали хлопал своим силовым жгутом, калеча при этом мебель, а Людочка мужественно отгоняла убивашек от закаменевшего в кресле Мехвандрата лаковым подносом. Последнюю убивашку я размазал веником по лбу полковника Секретного департамента, и он мне благодарно улыбнулся сквозь слой отвратительной белесой слизи.

Потом я тщательно собрал с загаженного ковра убивашек, парализованных силовым жгутом, и унес их на совке в унитаз. По дороге разглядел: теннисный мячик с крылышками и мушиными фасеточными глазами, мощные ядовитые жвалы и стрекало на лбу. Слава богу, что эти твари так и не успели никого цапнуть!

Спустив воду в унитазе, я вернулся.

Вова с Людочкой уже проводили в комнате дезинфекцию, посыпая ков, ер из пробирок каким-то желтоватым порошком. Слизь исчезала, ковер чернел и расползался. Впрочем, он все равно был исполосован следами ударов силового жгута. Я мысленно простился с ковром.

Когда они закончили, я предложил:

— Пойдем на кухню, там чище!

Вова молча кивнул, вежливо отобрал у меня веник и, продезинфицировав, выбросил его в окно. Алябьева мы с Вовой вытащили из-за телевизора и, словно негнущийся манекен, унесли прополоскать под душ. Под воздействием слизи раздавленной убивашки у него уже вылезли брови, усы и передняя часть прически. Полковник приобрел дурацкий вид, и я попросил Вову пройтись по его лицу стимулирующим полем. Вова согласился, и скоро лицо потомка композитора стало напоминать морду давно нестриженной болонки.

— Может, освободить его? — спросил я, потея. — А то больно тяжелый шпион!

Но Вова отказался:

— Если бы ты знал, на что способен этот субъект, ты бы за него не просил. Удивительно беспринципный тип, тем более — дворянской крови.

Странно, но я никак не мог почувствовать сродства душ с этим открытым и по всей видимости хорошим парнем. Ну, прямо, как с «афганцем» Николаем. Что же я, дефектный какой, что ли?.. Невольно подумалось о том, что если бы я не увлекался так фантастикой, то, наверное, давно бы уже спятил. А мое удивительное сегодняшнее спокойствие в самых убийственных ситуациях объяснялось скорее всего защитной реакцией организма, профилактикой сумасшествия.

Боже, как мне хотелось, чтобы все это быстрее кончилось! Мы вернулись на кухню, еле-еле разместившись там вчетвером. Я предложил гостям еще по чашечке.

— Послушайте, а для чего вы мне все это рассказываете? Не проще ли было меня скрутить и тоже за телевизор засунуть?

Вова улыбнулся:

— Стари-ик… Мы же с тобой люди одной великой страны, и я вполне мог бы быть твоим внуком, если бы ты, по нашим сведениям, не умер бездетным. Так что же мне от тебя таиться?

— И в котором это году я умер?

— Прости, старик, запамятовал! — Вова заразительно захохотал, и мне вдруг захотелось порвать ему веселую его пасть. Но я сдержался.

— Ну, если нет секретов, то обрисуйте мне поподробнее мир, который мы для вас построили. Ведь НЕТ же у вас секретов!

— Лучше не проси, Миша, — вдруг сказала Людочка, — вот это как раз запрещенные сведения. Без визы Главлита они разглашению не подлежат. Но вы правы в одном: МЫ ЖИВЕМ ИМЕННО В ТОМ МИРЕ, КОТОРЫЙ ВЫ ДЛЯ НАС ПОСТРОИЛИ! Оглянись вокруг и попробуй представить, что это за мир и почему для нас так важно сотрудничество с народом сарафангов. Мы сможем оказать им военную помощь, а они нам — экономическую. Сам понимаешь…

Меня аж передернуло:

— И вы… вы будете за них воевать?

— Ну, так уж сразу и воевать? — Вова повернулся к Мехвандрату. — Мы поможем нашим друзьям мирным путем урегулировать конфликт с противником. Посреднический кооператив «Земля», если перевести на понятия твоего времени.

— А не кажется вам, дорогие потомки, что вы кладете палец между молотом и наковальней? Не проще ли мирно сотрудничать с параллельными мирами собственной планеты, не ввязываясь в чужие драки?! Вот мы только-только развязались с афганской проблемой — почувствовали на своей шкуре, чего это нам стоило. А вы туда же! Что, снова наши парни будут умирать во исполнение «интернационального долга»? Пусть хоть трижды дружественным будь по отношению к нам мир сарафангов, но я прокляну его, если за какие-то экономические блага там будет литься кровь наших ребят!

— А вот это крайне не дипломатический ход! — быстро сказал Вова. — Слава богу, что далеко не все мыслят как ты, старик! Друзьям нужно помогать, и мы будем им помогать, несмотря на происки врагов и заблуждающихся. Вот так-то, товарищ Никитин!

Я смотрел на него и как никогда ярко понимал ту простую истину, что семена завтрашнего мира прорастают в наземе сегодняшнего дня. Я легко мог представить в эту минуту вместо лица потомка Вовы любое другое лицо из сотни раз виденных мною по телевизору. Даже лицо полковника Алябьева хорошо вставало на это место. Как все-таки, оказывается, недалеко отстоит от нас 2077 год! И, между делом, я понял, для чего Вова передо мной разоткровенничался: лишняя попытка оказать впечатление своей убежденностью на инопланетного дипломата. А так — наплевать ему на мое мнение и убеждения. Дерьмо он, этот Вова!

А Вова уже поглядывал на машинку, заменявшую ему часы.

— Близится оптимальный момент для перехода, — сказал он сарафангу. — Приготовьтесь, товарищи!

«Ну вот, как припекло, так сразу и в кусты!» подумал я. А Вова вышел из кухни и, удобно примостив на широком плече полковника Секретного департамента, прислонился к косяку. Люда и Мехвандрат встали рядышком: она — с виноватой улыбкой, он — с непроницаемым лицом. Значит, не понравилось кузнечику, что я им наговорил! Я сбегал к холодильнику и подарил Людочке кус кооперативной колбасы.

— Это лично вам, для коллекции!

Она молча кивнула и вдруг поцеловала меня в щеку:

— Прощай!

— Можешь написать про это фантастический рассказ! — с ехидцей в голосе произнес Вова. — В знак протеста. Кстати, будь спок, репрессий против тебя не будет! Я поставлю перед Комитетом вопрос об объявлении трех ближайших десятилетий зоной, запретной для хронопутешествий. Можешь доживать спокойно — мою просьбу удовлетворят.

— Слушай, старик, — сказал я, — ты в каком звании?

— Звания отменены, — улыбнулся Вова. — Но, пожалуй, — полковник. Ну, прощай, старик, извини, если что…

Потом на месте настенного зеркала открылся проход в иной мир. Они вошли в него, небрежно помахав мне напоследок. Проход затянулся. Я стоял посреди разгромленной квартиры на остатках ковра. На душе было муторно.

За окном уже занимался рассвет. Прошла ночь.

— Ночь любви… — сказал я вслух с отвращением. — Ночь любви! Ну как теперь жить на свете?!

Снаружи кто-то поскребся во входную дверь.

Я открыл. Там стояла ламия. Я заставил себя не захлопнуть дверь перед ее носом. Смотрел через щель на нее, голую, покрытую посиневшей гусиной кожей, совсем не красивую, на синяки на предплечьях и бедрах, на заплывший левый глаз.

— Холодно? Бросили тебя твои?

Она молча кивнула. Я подумал: «Не замерзать же ей на улице, этой девчонке!» — и откинул цепочку.

— Как хоть звать-то тебя?

— Ланка, — ответила она, поеживаясь.

— Ну, проходи, Ланка!..

Мы прожили с ламией 24 года. И жена из нее получилась не хуже любой другой.

Сканирование — Беспалов, Николаева.

DjVu-кодирование — Беспалов.