Сердца и судьбы

ЦУНАМИ БЕДСТВИЙ

Читатель, брак, связанный в спешке, способен стремительно распуститься, точно джемпер ручной вязки – стоит оборвать одну нитку, потянуть, еще потянуть, и от него ничего не останется. Только бесформенная кучка бросовой пряжи. Или, скажем, по-другому: вам кажется, что вы живете во дворце, а на самом деле это карточный домик. Сдвиньте одну карту и остальные рассыпаются, плоско ложатся на стол, и от недавнего дворца не остается ничего. Когда Нелл шел одиннадцатый месяц, брак Вексфордов рухнул, погребая бедного ребенка под развалинами – бац! бац! бац! – одно скверное событие за другим, еще более скверным.

Вот как это произошло.

Конрены устроили 5 ноября вечеринку с фейерверком. Помните? Теренс, зачинатель «Ареала»? И Шерли, позже в «Сверхженщине» и «Кружевах»? Все, кто был кем-то, присутствовали там, в том числе и Вексфорды.

Хелен оставила Нелл дома с няней: она не хотела пугать ребенка треском и хлопками. Явилась она туда до Клиффорда, который должен был приехать прямо из «Леонардо». На ней была вышитая кожаная курточка и сапожки с множеством кисточек – такая тоненькая, беззащитная, удивительно хорошенькая и нежная, и словно бы изумленная, даже чуть ошеломленная, как часто выглядят молоденькие жены энергичных мужчин, то есть весьма притягательно для других мужчин, которые начинают вести себя как самцы оленей во время гона – могучие рога сцепляются, и «я получу то, что твое, Богом и Природой клянусь, получу!». Будь на ней ее старый голубой трикотаж, возможно, ничего не случилось бы.

Клиффорд приехал позднее, чем ожидала Хелен. Она чувствовала себя обиженной. Слишком уж много времени и внимания он отдавал «Леонардо». Колбаски с треском лопались, горячая картошка рассыпалась раскаленными угольками, ракеты взрывались, и фонтаны света били в небо, и над садами Камден-Тауна ветерок подхватывал восторженные крики вместе с дымом праздничных костров. В горячем пунше было много рома. Будь его поменьше, ничего, возможно, не случилось бы.

Сквозь завесу дыма Хелен увидела идущего к ней Клиффорда. И простила его, и начала улыбаться. Но кто это рядом с ним? Анджи? Хелен перестала улыбаться. Не может быть! Последний раз Анджи подавала признаки жизни из Южной Африки. Но нет, это она! Меховое манто, меховая шапочка, высокие кожаные сапоги, мини-юбка, модное в те дни обтянутое чулком пространство бедра между верхом сапог и низом юбки. Анджи, которая ухмылялась Хелен, нежно-пренежно сжимая руку Клиффорда. Хелен замигала, и Анджи исчезла. Еще того хуже: зачем она прячется? О чем они договорились? Звонок Анджи в первую брачную ночь Хелен не разгласила – проглотила боль, проглотила оскорбление, забыла, выкинула из головы. То есть так она была убеждена. Будь это действительно так, а не просто ее убеждение, ничего, возможно, не случилось бы.

Клиффорд взял Хелен под локоть супружески ласково. Хелен раздраженно стряхнула его руку – а вот этого женщина ни в коем случае делать не должна, если мужчина о себе высокого мнения. Но она, ожидая Клиффорда, выпила четыре стаканчика горячего пунша и была не так трезва, как ей казалось. Если бы только она позволила ему поддерживать ее за локоть! Так нет же.

– Это была Анджи, ты приехал с Анджи, ты был с Анджи.

– Была. Приехал. Был, – невозмутимо ответил Клиффорд.

– Я думала, она в Южной Африке.

– Она прилетела помочь мне с организацией Современного отдела. Если бы ты хоть чуточку интересовалась «Леонардо», это не было бы для тебя новостью.

Нечестно! Разве Хелен не посещала ежедневные курсы по истории искусства, чтобы нагнать упущенное? Разве она в 23 года не вела дом, не руководила слугами, не принимала гостей и не растила дочку? Разве муж не пренебрегал ею ради «Леонардо»? Хелен хлопнула Клиффорда по щеке (ах, если бы она удержалась!), а из дыма праздничных костров вышла Анджи и снова улыбнулась Хелен – мимолетной победной улыбкой, которую Клиффорд не увидел. (А вот что Анджи могла бы поступить иначе, этого я не говорю. Нет уж, господа хорошие!)

– Ты просто сумасшедшая, – сказал Клиффорд Хелен, – помешалась на ревности! – И он тотчас удалился с Анджи. (О-о-о!) Ну так он же рассердился.

Какому мужчине понравится, если его на людях бьют по щеке или без всякого повода обвиняют в супружеской неверности. А свежего повода бесспорно не было. Анджи выжидала: ее отношения с Клиффордом в последнее время действительно ограничивались новоорганизованным Современным отделом «Леонардо». Да, Клиффорд практически забыл, что они когда-то были иными, а то разве он привел бы Анджи на вечеринку? (Ах, если бы он ее не привел! К чести Клиффорда, он подобно Хелен и в отличие от Анджи был способен сделать нравственный выбор.)

Клиффорд отвез Анджи в ее дом в Белгрейвии, а сам отправился прямо домой в Примроуз-Хилл, слушал музыку и ждал Хелен. Он решил ее простить.

Он ждал до утра, а она так и не вернулась. Потом она позвонила и сказала, что звонит из «Яблоневого коттеджа»: ее мать заболела. И быстро положила трубку. Клиффорд это уже слышал – и послал Джонни проверить. Конечно, Хелен там не было. Да и как она могла туда попасть? Отец все еще не пускал ее на порог. Нелепость такой лжи усугубила ее проступок.

А где же Хелен провела ночь? Хорошо, я скажу вам. После того, как Клиффорд ушел под руку с Анджи, Хелен на много-много стаканчиков пунша позже ушла под руку с неким Лоренсом Деррансом, сценаристом, мужем миниатюрной Анн-Мари Дерранс, соседки и близкой подруги. (После выбора этого поступка из всех возможных альтернатив хода назад уже не было. Больше никаких «если бы». Хлоп, хлоп, хлоп, хлоп – карточный домик рассыпался.)

Анн-Мари, сгусточек энергии, jolie-laide,[5] ростом в 4 фута, 10 дюймов, весом в 85 фунтов осталась плакать, рыдать и в большом возбуждении сообщать всем и каждому, что Хелен Вексфорд и ее муж ушли вместе. Не удовольствовавшись этим, на следующее же утро она исторгла у Лоренса признание. (Я отвез ее к себе в контору. На диване. Очень неудобно. Ты понимаешь, все эти книги и рукописи. Я был жутко пьян. Кто-то что-то подлил в пунш. Она выглядела такой расстроенной. Она выглядела такой расстроенной! Анн-Мари. Ну получилось так. Прости, прости.) И услышав все это, еще до того, как Хелен вернулась домой (забежала прежде к подруге немного успокоиться – такой бесконечно виноватой она себя чувствовала), Анн-Мари явилась к Клиффорду и рассказала ему, где Хелен была ночью, добавив много совершенно ненужных и лживых подробностей.

И потому, когда Хелен все-таки вернулась домой, Клиффорд категорически не желал прощать. Собственно говоря, Джонни как раз кончил менять замки. Хелен стояла перед дверью на резком ноябрьском ветру, ее муж и малютка-дочь были по ту сторону запертой двери, в тепле.

– Впусти меня, впусти меня! – кричала Хелен, но он ее не впустил. Хотя Нелл издала сочувственный вопль, его сердце не смягчилось. Неверная жена – ему не жена. Она для него хуже посторонней, она враг!

Ну Хелен пришлось обратиться к адвокату, что же ей оставалось делать? Клиффорд уже побывал у своего, он времени не терял. Анн-Мари еще толком не договорила, а он уже звонил. Адвокат был очень именитый и дорогой, но и этого мало: Анн-Мари тут же решила воспользоваться случаем и развестись с Лоренсом, назвав соответчицей Хелен, и к Рождеству не один, но два брака были разбиты. И кокон любви и тепла, в котором обитала Нелл, был размотан быстрее, чем мог уследить глаз или постичь ум, – во всяком случае, так казалось Хелен, и в воздухе над младенческой головкой Нелл метались слова ненависти, отчаяния и злобы, а когда она улыбалась, никто не отвечал ей улыбкой, и Клиффорд разводился с Хелен, назвав соответчиком Лоренса и требуя передачи их маленькой дочери ему.

Возможно, вам неизвестен обычай «называть соответчиков». В прошлом, когда институт брака был прочнее и нерушимее, чем нынче, для того чтобы разъединить супружескую пару, требовалось доказать вмешательство извне. Брак не просто «необратимо рушился» под воздействием внутренних сил. Являлся некто и делал нечто – чаще всего в сексуальном плане. Этот некто именовался «третьим лицом». В поисках улик исследовались простыни, частные сыщики делали фотоснимки сквозь замочные скважины, а третье лицо называлось соучастником (соучастницей) и его (ее) фамилия попадала в газеты. Все это было омерзительно. И даже если оба супруга просто хотели расстаться без всяких взаимных обид, ритуал с простынями и замочными скважинами совершать все-таки приходилось. О, разумеется, худа без добра не бывает, и выросло целое племя девушек, населявших приморские отели и поставлявших все необходимые улики: они недурно, а часто и не без приятности зарабатывали на жизнь, сидя за кофе всю ночь напролет и целуясь только, когда свет в замочной скважине внезапно затмевался.

Но это конкретное худо принесло только одно относительное добро: Хелен более или менее помирилась с отцом – любой враг Клиффорда был ему другом, а посему дочь (якобы его дочь: он не желал дать Эвелин передышку и продолжал отрицать, что Хелен – его плоть и кровь) была допущена в маленькую спальню в «Яблоневом коттедже», выходившую на заднюю лестницу, где могла выплакивать свое горе и стыд, а знакомая зарянка сидела на яблоневой ветке прямо против ее окна, наклоняла головку набок и, щеголяя красной грудкой, щебетала и чирикала – зачем унывать, когда впереди у нее много счастливых дней.