Хаджар вытер предплечьем вспотевший лоб. Отложив в сторону деревянный молоток, он посмотрел на киянку. Чтобы добраться до неё, ему бы пришлось спуститься с крыши общего деревенского амбара, подойти к забору, взять её, а потом проделать весь этот путь обратно.
— Дважды по лестнице, — вздохнул Хаджар.
Семи метровая, сложенная из двух частей, выпиленная им самим, она была приставлена к амбару. Кто знает, какой демон нашептывал строителю амбара, что тот не предусмотрел в своем творении прямого выхода на крышу.
Лестница вся трещала и дрожала. Она не была предназначена для таких высот. И Хаджар спилил её из двух разных лестниц буквально на кануне.
Что только не сделаешь ради маленького порося.
И не важно, что семья Пермовки все равно не смогла бы его прокормить. Брать за даром Хаджар не хотел, так что пришлось договариваться с мужем девочки… молодой матери, что Хаджар подладить амбарную крышу.
После смерти Ругаха прошлым сезоном, Хаджар остался единственным в деревне, кто умел управляться со столярным делом. Ответственность, конечно, большая, но что делать.
Работа есть работа.
Тем более, когда за неё платили поросем.
Будет чем пировать к осеннему празднику конца сбора урожая.
Хаджар посмотрел на руку.
Было бы так легко.
Потянуться к киянке.
Одно усилие воли и вот уже огромный деревянный молот у него в пальцах.
Еще одно усилие воли и вся крыша починилась бы сама собой. Ожили бы доски, поднялись бы полками деревянные гвозди. И дело, на которое Хаджар тратит уже второй день, завершилось бы меньше, чем за пару мгновений.
Хаджар вспомнил, как когда-то давно, уже и не вспомнить когда, они с Эйненом в Лесу Знаний всего за ночь поставили справную избу.
— Проклятье, — выругался Хаджар.
Они с Аркемейей, когда та была на сносях, дали друг другу слово, что больше не будут использовать свои способности адептов. А когда придет время и встанет на ноги их дочь, когда на их крыльце появятся внуки, они разобьют свои энергетические тела и оставят судьбу смертному веку.
Состарятся и уйдут к праотцам на их суд.
Так велела им их честь.
Честь людей, отказавшихся от насилия мира боевых искусств и…
— В это мире нет чести…
Хаджар резко поднялся на ноги и замахнулся киянкой, будто это действительно был боевой молот, а не довольно неудобный инструмент.
Увеличенная копия молотка, которым Хаджар тоже собирался смахнуться с неизвестным противником.
Но, как и недавно… или давно… там, куда был обращен его взор, никого не оказалось.
— Проклятье, — повторил Хаджар, после чего огляделся.
В это время в деревне все были заняты на работах. Кто в поле, кто со скотом на пастбищах, кто в ремесленных. Жены, разумеется, тоже не прохлаждались. Так что около амбара, стоявшего на отшибе, никого не оказалось. И никто не увидел, как киянка, взлетев над землей, переместилась в руку Хаджару.
— Хорошо хоть меч не призвал. — выдохнул он.
Еще прошлой зимой Аркемейя, использовав энергию, волю и истинные слова, превратила свои сабли в пыль. Так что теперь под их полом в доме остался лежать лишь Синий Клинок Хаджара.
Жена ничего не говорила, но иногда смотрела в сторону схрона под их камином.
Она считала, что в доме не должно быть оружия, чтобы их дочь выросла как можно дальше от мира боевых искусств. И чтобы никогда не узнала, что была рождена практикующим ступени Формирования.
Да, она будет сильнее большинства смертных. Выносливее. Красивее. Моложе. Но… когда придет время разбить свои энергетические тела, их дочь тоже проснется без ядра силы.
Может быть это был бесчестный поступок — принимать такие решения за другого человека.
Но этот человек, маленький человечек, ничего не знал о мире боевых искусств. О том одиночестве, о той боли, что тот несет с собой. И то, что родители не хотели ребенку той же судьбы, что прошли сами… что же, пусть их дела судят праотцы.
И все же, что-то останавливало Хаджара.
Теми вечерами, когда Аркемейя и их дочь засыпали, Хаджар оставался вытачивать игрушки для деревенских ребят. Он курил трубку, слегка касался пальцами струн своего старенького Ронг’Жа, неспешно пил мягкую брагу, наслаждался ночным покоем и пытался заставить себя разбить Синий Клинок.
Но каждый раз…
Каждый клятый раз он не мог заставить себя поднять половицу, достать меч и закончить путь верного друга и товарища и…
— Дядька Хаджар! — закричали снизу.
Хаджар посмотрел на землю. Там стоял мальчишка чуть старше, чем их дочь. Чумазый, в драных холщовых штанах, с мокрыми от слез щеками и всклоченными рыжими волосами.
Пермовка всегда хорошо следила за Цветиком и тот никогда не выглядел таким оборванцем…
— Что случилось? — тяжело спросил Хаджар. — Опять балагуры с соседней реки и…
— Разбойники! — выдохнул Цветик. — Разбойники на центральной площади!
Хаджар выругался. Примерно раз в сезон в деревню наведывались работники топора и ножа. Но чаще всего Хаджару и Аркемейи удавалось почувствовать их приближение и сделать так, чтобы разбойников встретили не селяне, а рыцари с ближайшей заставы.
— Как они…
— Дядька, они… они… — Цветик вытер слезы. — один из них сжег тетку Клецию.
— Сжег? — удивился Хаджар.
Разбойники, обычно, раздавали щедрых тумаков. Может кому руку ломали. Но никогда не опускались до убийства. Потому что знали, что в таком случае рыцари заставы днем и ночью будут искать их по всей долине.
— Да! — в глазах ребенка поселился ужас. — взмахом руки…
Хаджар выругался.
— Ваша жена, она…
Цветик не договорил. Он вообще не понял, что произошло. Дядька Хаджар, которого он знал с детства, простой плотник с очень твердым взглядом, вдруг переместился с крыши амбара к нему вплотную, подхватил его как пушинку, а затем мир превратился в сжатую полосу.
Когда же Цветик снова смог видеть, то они уже стояли на главной площади.
Цветик быстро бегал.
Быстрее всех ребят, с кем играл. И даже быстрее некоторых старших — не так быстро, конечно, как дядькина дочь, но с ней никто уже давно не соперничал.
Но даже ему требовалось минут десять, чтобы со всех ног, не жалея дыхания, добежать от амбара до площади. А никак не меньше мгновения, которое потребовалось дядьке.