По опыту знаю: если одеться неподобающе, Вероника точно обвинит, что я испортил ей весь вечер. Так уже было один раз, когда я явился на званый ужин в шортах до колен и сандалиях. Поэтому я настолько погружен в мысли о выборе одежды, что совершенно забываю, какой сегодня день — пятница, то есть нынче сеанс у доктора Пателя.
Мне напоминает мама, которая заглядывает в подвал в самый разгар тренировки.
— Через пятнадцать минут выходим. Живо в душ!
В комнате с облаками выбираю коричневое кресло. Мы садимся, откидываем спинки назад, и Клифф начинает:
— Твоя мама сказала, у тебя была та еще неделька. Хочешь поговорить об этом?
И я рассказываю про вечеринку у Вероники, про то, что вся моя прежняя парадно-выходная одежда не годится, ведь я так сильно похудел; и у меня нет никаких стильных шмоток, кроме футболки, недавно подаренной братом; и мысли об этой вечеринке уже так утомили меня, что лучше бы мы с Ронни просто позанимались вместе, и не пришлось бы встречаться с Вероникой, которую даже Никки считает страшной врединой.
Доктор Патель кивает несколько раз, по своему обыкновению, а затем спрашивает:
— Тебе нравится футболка, которую подарил брат? Удобно в ней?
— Да, — отвечаю, — она просто замечательная.
— Вот и надень ее к этому ужину. Уверен, Вероника ее тоже оценит.
— Вы так считаете? Просто Вероника ужасно привередлива к тому, в чем к ней приходят гости.
— Я так считаю! — заявляет он, отчего мне сразу становится намного лучше.
— А что со штанами?
— А что не так со штанами, которые на тебе сейчас?
Опускаю глаза на коричневые прямые брюки. Их мама на днях купила в «Гэпе», заявив, что не следует ходить к врачу в тренировочных штанах. Они вовсе не такие крутые, как футболка «Иглз», но тоже ничего, так что я пожимаю плечами и перестаю беспокоиться о том, что надеть для визита к Веронике.
Клифф пытается перевести разговор на Кенни Джи, но всякий раз, как он упоминает это имя, я закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти.
Потом Клифф говорит, что знает, как грубо я обошелся с мамой: тряс ее на кухне и сшиб с ног на чердаке. Становится ужасно грустно, ведь я очень люблю маму, к тому же она вытащила меня из психушки и даже подписала кучу бумажек — однако мне нечем возразить Клиффу. Чувство вины наполняет мою грудь жаром, пока не становится невыносимым. Сказать по правде, я просто срываюсь и плачу не меньше пяти минут.
— Твоя мать многим рискует, потому что верит в тебя.
От его слов рыдаю еще сильнее.
— Ты же хочешь быть хорошим человеком, да, Пэт?
Киваю. Плачу. Я очень хочу быть хорошим человеком. Правда.
— Я собираюсь повысить дозу твоих лекарств, — говорит доктор Патель. — Не исключено, что ты почувствуешь небольшую заторможенность, однако это поможет сдержать порывы жестокости. Ты должен понимать, что хорошим человеком тебя делают поступки, а не одно лишь желание. Если у тебя и дальше будут случаться такие приступы, я, возможно, буду вынужден рекомендовать возвращение в лечебницу для более интенсивного лечения, которое…
— Нет, пожалуйста, я буду хорошим, — быстро перебиваю я, зная, что Никки едва ли вернется, если меня снова упекут в психушку. — Честное слово!
— Я верю тебе, — отвечает доктор Патель с улыбкой.