Дверь в подземный ход отворилась, и в ноздри беглецов ударил затхлый запах подземелья. Рэв отпустила руку Армана и прижалась к Антуанетте.
— Пойдем с нами, пойдем с нами! — не задумываясь о сложности осуществления этого, взмолилась она.
— Нет-нет, детка! Мне нужно остаться здесь. Я скажу, что ничего о вас не знаю, и постараюсь пустить этих ищеек по ложному следу! Идите скорее, нельзя терять время!
Она поцеловала Рэв в мокрые от слез щеки, подтолкнула ее к старинной каменной лестнице и закрыла дверь за Арманом.
Они шли вперед, шлепая по лужам, а перед ними скакали лягушки. Стены в проходе были мокрые и скользкие, а в некоторых местах вода достигала лодыжек. У Рэв промокли ноги, испачкался подол платья. По мере того как они продвигались вперед, воздух становился все тяжелее и дышать было все труднее. Арман фактически тащил ее, когда до помутившегося ее сознания дошло, что перед ними ступеньки, а значит, они достигли конца подземного хода.
Арман одним мощным толчком вышиб дверь, давно проржавевшую и державшуюся только на спутанных ветвях ежевики, надежно скрывающей ее существование. Еще несколько минут, чтобы выбраться из плена цепких колючек ежевичника, и они оказались в лесу на дальнем конце нижнего озера. С этого места дом не просматривался, зато открывался великолепный вид на озеро и маленький павильон-храм.
Получилось так, что они вышли именно к тому месту, где стоял Арман почти месяц назад в тот, первый вечер, когда увидел купающуюся Рэв и был очарован ее красотой.
Но сейчас Рэв думала не об этой первой встрече, а только о побеге, и прикидывала, как быстрее и безопаснее пробраться к сараю, где спрятаны лошади. Она уже пошла по тропинке, но шагов Армана не было слышно за ней. Она обернулась, — он как завороженный стоял неподвижно и смотрел на залитый лунным светом мирный павильон над серебристой водой. Да, павильон принес им обоим счастье и трагедию, но теперь они должны покинуть его быстро и навсегда.
— Идемте же, Арман, — настойчиво прошептала она.
Он не шелохнулся. Она нетерпеливо тронула его за плечо, потом сердито потрясла за руку:
— Арман, о чем вы думаете? Нам надо уходить. Мы должны найти лошадей.
Только тогда он повернул голову и посмотрел на нее.
— Это были вы, ведь так?
Она уставилась на него, вытаращив глаза и приоткрыв рот.
— В-вы… вы вспомнили!
— О, моя любимая… сердце мое!
Голос пресекся. Он опустился перед ней на колени и прижался губами к мокрому и грязному подолу ее платья.
— Арман, к вам вернулась память?
Он встал, и она увидела любовь в его глазах. Это был тот самый Арман, ее Арман!
— Ах, Арман, Арман!
Рэв была переполнена счастьем и любовью, она только и могла, что повторять дрожащими губами его имя. Он протянул руки и крепко прижал ее к себе. Мир перестал существовать для них. Но не они для окружающего мира.
— Взять его! — резкий голос ударил, как хлыст.
Они отпрянули друг от друга. Арман развернулся, приготовившись защищаться. Но было поздно. Четверо высоких крепких мужчин бросились к нему и, несмотря на отчаянное сопротивление, через несколько минут полностью его скрутили. Оцепеневшая от ужаса, Рэв стояла рядом, молча наблюдая за борьбой; и только потом, когда Арману заломили руки за спину, она увидела невдалеке изящную женскую фигуру.
Герцогиня де Монестье!
На ней было дорожное платье из кораллового бархата. С ее ушей миниатюрными каскадами падали бриллианты, а на пальцах сверкали кольца. Как будто она только что вышла из дворца Фонтенбло — настолько неуместен был ее наряд в этом лесу! На людях, держащих Армана, Рэв узнала зеленые с алой отделкой ливреи слуг герцогини.
Не успев подумать, что делает, Рэв шагнула вперед:
— Мадам… пожалуйста… умоляю… отпустите нас!
Герцогиня проигнорировала Рэв; она пристально смотрела в лицо Арману и, поймав его взгляд, промолвила:
— Вот мы и встретились, месье! На этот раз, надеюсь, вы обо мне не забудете?
В ее голосе звучали насмешка и какой-то скрытый намек, непонятный Рэв. Арману, даже и в крепкой хватке лакеев, удалось обозначить поклон.
— К вашим услугам, мадам, — учтиво отозвался он, словно они поздоровались в светском салоне.
— Жаль расстраивать план вашего путешествия, но императору, которому, безусловно, надо подчиняться, особенно не терпится поговорить с господином, выдающим себя за маркиза д'Ожерона!
— В таком случае мы, конечно, должны успокоить императора, — ответил Арман.
— Я устрою вам встречу, но сначала мы проследуем в шато, — произнесла Иможен. — Продолжим беседу в более комфортной обстановке.
Подчеркнуто не замечая Рэв, герцогиня повернулась и пошла по лесной дорожке за ограду парка. Там стояла карета, запряженная четверкой лошадей. Лакей ждал у дверцы, форейтор на лошади и два кучера на козлах.
— Пленники пойдут пешком! — приказала Иможен. — Следите, чтобы девчонка не убежала!
Лакей поклонился, а когда карета тронулась, стражники разделились: двое грубо вытолкали Армана на дорогу, а двое пошли рядом с Рэв. Они не держали ее, но когда она попыталась поравняться с Арманом, тоже ускорили шаг.
— Не теряйте надежды, — сказал он по-английски. — Я что-нибудь придумаю!
— Молчать! Заткни глотку, не разговаривать! — крикнул один из лакеев неестественно агрессивным тоном, утверждая этим свою власть.
Арман и Рэв погрузились в свои мысли. Им действительно было не о чем говорить, пока они шагали по пыльной, ухабистой дороге к воротам Вальмона. Рэв боялась расплакаться от горя. Если бы они успели добраться до лошадей, если бы удался план побега, как счастливы они были бы! К Арману вернулась память, и он по-прежнему любит ее! А теперь… какое будущее ждет их? Рэв знала ответ на этот вопрос: Арману грозит тюрьма, а потом — смерть. Раньше или позже, все зависит от воли императора, но в конечном счете его ждет только казнь, возможно, милосердная и даже почетная.
Спасти Армана может только чудо.
Когда они дошли до шато, Рэв с удивлением увидела, что окна дома освещены: все свечи в вестибюле и в коридорах были зажжены. У подножия лестницы стояла неправдоподобно красивая герцогиня. Ее не портила даже брезгливая гримаска. Рядом с ней находился Фуше, Рэв его узнала: бледное мясистое лицо искажено яростью, близко посаженные глаза злобно сверкают над голубым мундиром.
— У меня приказ самого императора, мадам! — заявил он дребезжащим и хриплым от гнева голосом.
— Император приказал вам, месье, найти человека, называющего себя маркизом д'Ожероном, но вы опоздали! — ответила Иможен. — Он уже мой узник, и я не намерена передавать его вам.
Фуше привез с собой дюжину людей и сейчас бросил в их сторону взгляд, словно черпая в них силу.
— Вы не властны, герцогиня, помешать мне переправить этого человека в Фонтенбло!
— Не в вашей власти забрать его у меня, и вы это знаете! — парировала Иможен. — Завтра я лично передам его императору!
— Но это абсурдно, нелепо; фактически это противоречит конституции, — бессвязно бормотал Фуше. — Как министр внутренних дел, я имею власть над каждым гражданином этой страны. Император приказал взять в плен этого человека, и не имеет значения, что вы задержали его первой. Я должен передать его в руки правосудия!
— И приписать себе все заслуги! — усмехнулась Иможен. — Вы, дорогой месье Фуше, достаточно взрослый человек, имейте же смелость признать, что потерпели поражение! Вы, несомненно, помните, что это от меня, а не от вас исходила информация, что данный господин не тот, за кого себя выдает. Он прожил во дворце почти три недели, посетил императорский совет, вы и другие государственные министры оказывали ему всяческие почести. Вы его подозревали? Вы попросили его предъявить удостоверение личности? Нет, вы были слепы, глухи и немы! Это я, женщина, не имеющая никакого отношения к делам вашего ведомства, обнаружила, что этот господин не маркиз д'Ожерон и что его поступки в высшей степени подозрительны. Я рассказала императору об этом невероятном маскараде и побудила его к быстрым, решительным действиям. И что же вы после этого делаете? Вы грубо ломитесь в двери дома, вас слышит половина округи, а у тех, кто находится в доме, появляется шанс бежать. Я же, в отличие от вас, догадалась, что из шато должен быть запасной выход. Подземные ходы есть почти во всех старинных замках. Поэтому я послала своих людей тайно обыскать окрестные леса, пока вы с вашими полицейскими открыто, как на параде, вышагивали по дороге! И что же обнаружили мои люди? Они обнаружили оседланных лошадей в заброшенном сарае! А тогда уж не составило большого труда вычислить и задержать пленников… моих пленников, месье Фуше! Что делать с самозванцем дальше, решит император. Меня это не касается. Это уже будет ваше дело, если только им, как военным и адъютантом, не займется герцог де Тарант, маршал Франции.
Это был удар ниже пояса, ведь все хорошо знали, что Фуше на ножах с Тарантом. Министр побелел, а глаза превратились в амбразуры.
— Если ваша светлость настроена столь решительно, то мне нечего добавить. Пожелаю вам лишь спокойной ночи, мадам, и надеюсь, вы не забудете, что прежде всего нужно служить императору и Франции, а не удовлетворять свои прихоти!
Иможен запрокинула голову и рассмеялась.
— Ваши булавочные уколы всегда забавляли меня, месье, — ответила она. — Их острия уже затупились и не могут ранить.
Министр внутренних дел натянуто поклонился и, надев треуголку, придавившую к земле его коротенькое тело, в сопровождении своих людей направился к дверям. Иможен посмеялась ему вслед, а потом повернулась к своим слугам, стоявшим за спиной Армана и Рэв, и сказала отрывисто:
— Возьмите девушку и заприте в спальне. Охраняйте ее хорошо. Вы отвечаете за нее головой. Господина — в серебряную гостиную. Я с ним поговорю.
Она повернулась к лестнице, но не успела сделать и шага, как Рэв бросилась к ней, упала на колени и схватила за руку.
— Мадам… мадам, пощадите Армана! — взмолилась она. — Вам известно, что он потерял память. Я сказала ему, что он мой брат, маркиз д'Ожерон, и он мне поверил. Он не знал, что обманывает императора или кого бы то ни было. Он невиновен, мадам! Если кто-то виноват, то я, и только я! Пощадите его, спасите! Будьте милосердны, ведь придет день, когда вам самой придется просить милосердия у Бога!
Арман рванулся вперед, но его удержала стража.
— Не слушайте ее, мадам! — крикнул он, боясь, что, пытаясь спасти его, Рэв подвергает опасности себя.
Но Иможен не обратила внимания на рыцарский порыв. Она внимательно изучала Рэв и, вероятно, найдя девушку очень хорошенькой, заметно посуровела.
— С какой стати мне проявлять милосердие к вам или этому господину? — спросила она. — Кто бы ни был виноват, факт остается фактом: обманут сам император! Назовите мне вескую причину, почему я, патриотка Франции, должна в подобных обстоятельствах быть милосердной?
— Я… я не могу придумать ни одной, кроме… того, что мы любим друг друга! — запинаясь, пролепетала Рэв.
Ничего более неуместного сказать было нельзя. Иможен засмеялась недобрым смехом и, отняв свою руку у Рэв, горделивой поступью взошла по лестнице. Рэв так и оставалась на коленях, пока лакеи не подняли ее.
— Пожалуйте наверх, мадемуазель! — предложил один из них.
Рэв покорно двинулась, даже не оглянувшись на Армана, которого вели сзади.
Наверху у перил стояла дрожащая Антуанетта.
— Кто вы такая? — поравнявшись с ней, надменно спросила герцогиня.
— С вашего позволения, ваша светлость, я горничная графини Рэв де Вальмон.
— Сегодня вы будете служить мне! — приказала Иможен. — Приготовьте мне лучшую спальню и распакуйте чемодан!
— Хорошо, ваша светлость! — машинально произнесла Антуанетта, не отрывая глаз от Рэв.
— Проследите, чтобы эти женщины не общались друг с другом! — угадав мысли Антуанетты, приказала Иможен лакеям. — Графиню заприте в спальне и смотрите, чтобы не выскочила в окно!
— Будет исполнено, ваша светлость! — И лакеи быстро увели Рэв.
— А вы делайте то, что вам велят, иначе разделите судьбу хозяйки! — пригрозила Иможен Антуанетте.
— Я этого не боюсь и с позволения вашей светлости буду лучше служить своей госпоже! — ответила Антуанетта.
— Вы будете выполнять мои распоряжения, не то придется плохо не только вам, но и «вашей госпоже», как вы ее называете! — твердо произнесла Иможен. — Я не потерплю ни малейшего неповиновения. Ясно?
— Вполне, ваша светлость, — слегка побледнев, спокойно ответила Антуанетта.
— Тогда за работу!
В серебряной гостиной горели свечи, их пламя, отражаясь в зеркалах с серебряными рамами, освещало полированную мебель и белые парчовые портьеры в серебряных узорах. Иможен подошла к зеркалу, сняла шляпу, украшенную страусовым пером, бросила ее на кресло, поправила волосы и бриллиантовые серьги. Она не торопилась и чувствовала себя совершенно свободно, как дома. На пороге стояли лакеи, охраняющие Армана.
— Отпустите пленника! — приказала она.
Освобожденные руки Армана бессильно упали, он с усилием поднял их и начал массировать, восстанавливая кровообращение.
Иможен следила за ним с чуть заметной усмешкой. Она разглядывала каждую деталь его внешности: красивое лицо, темные глаза, широкие плечи и узкие бедра под хорошо сшитым серым габардиновым камзолом, в котором он приехал во Францию, начищенные до зеркального блеска высокие сапоги для верховой езды, сшитые самым знаменитым обувщиком Сент-Джеймса. Она отметила и элегантный, искусно повязанный шейный платок, и точеный рисунок твердого рта.
Так и не удостоившись его взгляда, она села на диван, обтянутый атласом.
— Ну и что вы скажете в свое оправдание? — тихо и почти ласково спросила она.
— Очень немного, — прохладно ответил Арман. — С вашего позволения, защищаться я буду, только представ перед судом!
— Это произойдет завтра, — сообщила Иможен. — Вам будет трудно убедить Наполеона Бонапарта в своей невиновности.
— Не стану и пытаться: глупо!
— Значит, вы признаете себя виновным?
— Виновным в чем?
Иможен немного поколебалась.
— В шпионаже!
Арман улыбнулся:
— Красивые женщины редко бывают умны, но им простительно все, даже ум, мадам!
Лицо Иможен стало чуть нежнее.
— Значит, теперь вы готовы делать мне комплименты! В последнюю нашу встречу вы были не столь галантны!
— В последнюю нашу встречу я страдал от амнезии. Сегодня память вернулась ко мне; это произошло всего за несколько мгновений до того, как вы столь успешно выследили нас.
— И что же вы вспомнили? — полюбопытствовала Иможен.
— Я вспомнил, кто я такой, зачем приехал во Францию и все, что касается моей прошлой жизни, — ответил Арман. — Может быть, это предосудительно, но без прошлого чувствуешь себя совершенно потерянным!
Иможен засмеялась, потом протянула задумчиво:
— Интересно… Мне бы, наверное, тоже не хватало моего прошлого.
— Несомненно! Представьте: вдруг все ваши воспоминания о себе оказались стерты, как урок с доски. Вам было бы сложно даже сообразить, как вести себя в определенных обстоятельствах.
Иможен прищурилась.
— Это ваше извинение за ту ночь? — тихо спросила она.
— Извинение — неточное слово, — парировал Арман. — Я бы скорее воспользовался словом «сожаление»!
— Поздно. Запомните, я сердита на вас, очень сердита! Вот почему я вычислила вас и намерена передать в руки правосудия. Обычно я не интересуюсь правосудием, но к тем, кто меня обижает, я жалости не знаю! Кроме того, я вам не верю.
— Я хорошо вас понимаю, — вкрадчиво произнес Арман. — Я не прошу жалости к себе и хочу, чтобы вы поверили только одному: сегодня я не тот растерянный, испуганный глупец, который увидел открывшиеся перед ним райские врата и сбежал.
Что-то в голосе Армана, похоже, взволновало Иможен. В глубине глаз загорелся огонек, алые губы раскрылись.
— Вашей светлости пора спать, — удивил ее Арман. Позвольте поцеловать вашу руку!
Иможен молча протянула руку, и пламя свечей заиграло в бриллианте у нее на пальце.
Арман подошел, взял ее руку. Она почувствовала его твердые, настойчивые губы; он перевернул руку и поцеловал ладонь. Это был длинный, затяжной, чувственный поцелуй. Она задрожала от невообразимой истомы, разлившейся по всему телу волной желания. Все это ей было так же знакомо, как дыхание, и все же каждый раз очаровывало и завораживало ее. Подняв голову от ее руки, Арман посмотрел ей в глаза и предложил:
— Отошлите людей.
На лице герцогини появилась улыбка, торжествующая улыбка женщины, полностью уверенной в своей неотразимости.
— Выйдите и ждите в коридоре! — взглянув на четверку лакеев, резко, без малейших колебаний, приказала она.
Стража вмиг исчезла, Иможен тихо засмеялась и притянула Армана к себе.
Еще не успела захлопнуться дверь, как он ощутил на своих губах ее горячие, жадные, умелые губы и положил руку на длинную, белую шее Иможен. Его пальцы все сильнее и сильнее, твердо и безжалостно сжимали ее, пока руки Иможен не упали с его плеч, а рот открылся, как у рыбы, выброшенной на берег. Она не могла ни кричать, ни сопротивляться. Ее взгляд выражал сначала потрясение, затем страх. Казалось, ее прекрасные глаза вот-вот выскочат из орбит. Она почти задыхалась, когда он откинул ее на атласные подушки. Совершенно обессиленная, Иможен жадно глотала воздух, не в состоянии даже поднять руки.
— Слушайте меня внимательно! Если вы закричите, я убью вас, прежде чем кто-либо успеет прийти вам на помощь! Вы полностью в моей власти, и запомните, что мне терять нечего! Вы ведь собираетесь отвезти меня в Фонтенбло, и со мной будет покончено. Но остается надежда спасти женщину, которую я люблю и на которой хотел бы жениться. Ваше тщеславие сыграло мне на руку, я больше не ваш пленник. Подчиняйтесь мне, или я задушу вас. Сейчас я подойду к двери и попрошу прислать сюда Антуанетту. Когда она придет, я сообщу вам, что намерен делать дальше. Если вы вздумаете звать на помощь, мои руки окажутся на вашей шее, и в следующий раз, когда я до вас дотронусь, вам уже не выжить.
Он увидел ужас в глазах Иможен и понял, что говорить она еще не может. Подойдя к двери и немного приоткрыв ее, он сказал лакеям:
— Ее светлость требует горничную Антуанетту. Приведите ее немедленно.
— Хорошо, месье.
Лакей отвечал очень почтительно, и Арман догадался, что Иможен не скрывает от слуг свои любовные похождения, и потому они не особенно удивятся, что им отдает приказания пленник, особенно молодой и красивый.
Арман закрыл дверь и вернулся к дивану. Из горла Иможен раздавались странные звуки, похожие на рыдания. От его сильной хватки ее шея покрылась пятнами, а глаза до сих пор были неестественно выпучены. Снаружи послышались шаги. Предостерегающе взглянув на Иможен, Арман подошел к двери раньше, чем лакеи открыли ее, и сам впустил Антуанетту.
— Проходите, Антуанетта, — пригласил Арман. — Вы нужны мадам.
Антуанетта изумилась, что он на свободе, но виду не подала, а просто скользнула в комнату. Арман запер дверь.
— Антуанетта, я только что продемонстрировал герцогине, как бывает, когда тебя душат, — произнес он. — Она изведала силу моих пальцев, как вы видите по следам на ее шее. Сейчас она меня боится, но очень скоро начнет строить планы мести. Она хочет, чтобы меня казнили, а вместе со мной и Рэв. Вопрос в том, кто кого перехитрит. Если победителем выйду я, то мы будем спасены; если победит герцогиня, ответ нам известен… Вы мне поможете?
Антуанетта подняла на него преданные глаза:
— Ради девочки, которую люблю с детства, я сделаю все, что в моих силах, месье!
— Тогда, Антуанетта, у меня есть план побега для нас троих, — сказал Арман.
С этими словами он повернулся и взял со стола небольшой нож с золотой рукояткой, которым семейство Вальмон пользовалось для разрезания книжных страниц. На самом деле это был кинжал, сделанный в Средние века каким-то итальянским ремесленником. Дорогой безделушкой он стал в более цивилизованном мире, в котором они теперь жили, но изначально предназначался для довольно суровых целей, например для защиты добродетели дамы. Арман повертел его в руке.
— Если вы любите свою воспитанницу и госпожу, вы без колебаний выполните мою просьбу. Дама, которая сейчас лежит на диване, абсолютно безжалостна как к мужчинам, так и к женщинам. Она хитра и отважна, а боится только одного — потерять свою красу! Возьмите этот кинжал, крепко держите его в руке, и если она осмелится предпринять хоть малейшую попытку ослушаться и выдать нас, полосните ее по лицу! Сумеете?
— Я в точности сделаю так, как велит месье, — тихо ответила Антуанетта.
Иможен пискнула.
— Вы не посмеете так поступить со мной! — пролепетала она слабым, дрожащим, совершенно несвойственным ей голосом.
— Антуанетта все сделает ради Рэв де Вальмон, моей будущей жены! — ответил Арман. — Я сам бы охотно задушил вас, чтобы уберечь ее от страха и горя. Вы, мадам, впервые встретили двух людей, которые не стали рабами вашей красоты и не боятся вашей злобы! Выбирайте же: или подчиниться нам, или лишиться красоты — главного своего оружия в жизни. Подумайте спокойно и быстро.
Иможен перевела взгляд с Армана на Антуанетту. Если она думала, что та растеряется или задрожит от страха, то ее ждало разочарование. Антуанетта встретила ее взгляд равнодушно, без жалости и слабости. Да, эта женщина скорее сама взойдет на гильотину, чем позволит нанести обиду девочке, которой она долгие годы заменяла отца и мать, няню и советника. Антуанетта шевельнула маленьким кинжалом, украшенным бриллиантами. Огонь свечи сверкнул на блестящей стали острого лезвия.
— Решайте, — коротко приказал Арман.
— Я сделаю, как вы потребуете, — не узнавая свой голос, ответила Иможен.