Серебряная свадьба

7. ФРЭНК

Фрэнк никогда не мог понять, почему люди так нервничают из-за дальней дороги. Сам он с удовольствием запрыгивал в машину и мчался по автострадам за сто миль от дома. Им овладевало в таких случаях чувство свободы, какой-то авантюрный дух, и его радовала даже поездка на выставку продукции, где он бывал уже много раз. А почему бы нет? Как он часто напоминал себе, не у каждого есть такой «ровер», модель этого года, со встроенной стереосистемой и радиоприемником, наполнявшими сияющий комфортабельный салон звуками музыки. А стоило ему захотеть, музыка сменялась «Итальянским для деловых людей». Никто в «Палаццо» не знал, что Фрэнк Куигли понимает каждое итальянское слово, произнесенное в его присутствии. Никогда ни единым взглядом он не выдал этого. Даже если говорили о нем. В особенности когда говорили о нем.

Иногда Фрэнку казалось, что его тесть, Карло Палаццо, возможно, догадывается, но даже если это было так, Карло держал свои подозрения при себе. А если бы он был уверен, он бы только еще больше восхищался Фрэнком. Давным-давно он дал понять Фрэнку, что они положили на него глаз и что он никогда бы не сдвинулся с мертвой точки в отношениях с дочерью босса, не будь на то воля Карло Палаццо и его брата.

Но для Фрэнка это с самого начала не было секретом, ему не надо было объяснять, что такая девушка, как Рената, будет надежно защищена от охотников за богатыми невестами под неусыпным надзором отца и дядьев. Фрэнк знал, что он — подходящая кандидатура. Ведь его карьера в фирме не зависела от того, женится ли он на принцессе империи «Палаццо» или нет. Да и на «Палаццо» свет клином для него не сошелся: Фрэнка Куигли с радостью взяли бы в любую британскую компанию. У него не было дипломов, он не учился в университетах. Все это было ему не нужно. Он обладал чутьем и способностью работать как вол день и ночь. Они знали все это еще пятнадцать лет назад, когда отпустили с ним Ренату на обед. Знали, что он не посмеет до свадьбы притронуться к темноволосой застенчивой наследнице миллионов Палаццо. И еще братья Палаццо знали, что если Фрэнк когда-нибудь нарушит супружескую верность, все это будет тихо, осторожно и вдали от дома. Шито-крыто.

Фрэнк вздохнул, думая о неписаных правилах. Не раз он попадал в довольно рискованное положение, но всегда умел выкрутиться. Так продолжалось и до сего дня. А сейчас все изменилось, и он старался урвать каждую свободную минутку, чтобы остаться одному и подумать, как быть дальше. Была б это работа, просто работа… о, тогда бы он моментально нашел решение. Но Джой Ист была не работа. Джой Ист была нечто совсем другое, когда в одной только футболке расхаживала по своему дому, гордая, уверенная в себе и уверенная в нем. А он долгими блаженными часами лежал и улыбался, глядя на копну ее каштановых волос, в которых золотились покрашенные в более светлый цвет пряди, на ее великолепные зубы, длинные загорелые ноги.

Джой Ист была дизайнером, создавшим компании «Палаццо» имидж престижности. Это она вытащила «Палаццо» на страницы дорогих журналов, в то время как Фрэнк Куигли, увеличив объем продаж, вытащил «Палаццо» из массы мелких так называемых супермаркетов в самый первый ряд.

В первый же вечер, когда они взглянули друг на друга не как коллеги по работе, Джой сказала, что они созданы друг для друга. Никто из них не намеревался менять свой жизненный уклад и не властен был принудить к этому другого. Джой не хотела расставаться со своей независимостью и свободой, Фрэнк не хотел разрушать свой брак с дочерью босса. Разве это не идеальная пара — два человека, которые все потеряют, если начнут делать глупости, и все обретут, если будут осторожными. Она высказала ему это отчасти в словах, отчасти взглядом, а отчасти — тем, как, потянувшись к нему через столик в ресторане, поцеловала по-настоящему, в губы. И сказала, смеясь:

— Я проверила: здесь никого, кроме туристов.

Это было чудно. И оно не прекращалось. Он редко встречал таких женщин, как Джой. Тонкости феминистического движения, сама его суть прошли мимо сознания Фрэнка, и эта новая женская независимость казалась ему чем-то экзотическим. Джой Ист гордилась своим незамужним положением; она рассказывала ему, что в двадцать три года чуть было не вышла замуж, но передумала за несколько дней до свадьбы. Счастливо отделалась! Ее отец рвал и метал, и они до сих пор остались должны кучу денег, ухлопанных на несостоявшееся торжество, торт, лимузины. Не говоря уж о пересудах и нервотрепке. Лучше бы она не упрямилась, тогда не было бы всего этого срама — таково было общее мнение. А что жених? О, он тоже счастливо отделался, считала Джой. Она засмеялась, она и думать о нем забыла.

Она жила в маленьком доме у дороги; когда она поселилась тут, место было отнюдь не фешенебельное, но постепенно у нее появились весьма респектабельные соседи. У Джой был уединенный сад, обнесенный белой стеной, по которой вился плющ. Ее продолговатая уютная гостиная могла вместить шестьдесят гостей. Джой устраивала прекрасные приемы и частенько говорила, как легко угождать людям и умасливать их — просто пригласи человека к себе домой часика на два выпить и закусить бутербродами с икрой.

И в «Палаццо» ее за это любили. «Такое великодушие с ее стороны!» — неустанно твердили члены правления. Мисс Ист вовсе не обязана так их баловать. Ею восхищались, и благосклонное отношение было ей обеспечено. Она умела зазвать к себе домой клиентов, журналистов, представителей зарубежных партнеров и местных шишек. Сама она ничего не делала — обращалась в фирму по обслуживанию банкетов, а затем нанимала уборщиц. Джой убеждала Фрэнка, что это совсем не хлопотно и даже очень полезно. Раз в месяц ее дом до блеска вылизывали уборщики из фирмы, а холодильник всегда был набит закусками. Перед каждым приемом она убирала подальше все безделушки и всякие ценные вещи: не было гарантии, что кто-нибудь из гостей не окажется воришкой, уж лучше выставить под пепельницы сорок голубых стеклянных чаш. Она купила их по фунту за штуку в каком-то оптовом магазине, еще сорок штук в картонной коробке — запас впрок — лежали на высокой полке в гараже, над ее маленьким спортивным автомобилем.

Связь Фрэнка Куигли, красивого генерального директора «Палаццо», и Джой Ист, консультанта по дизайну, которой компания была обязана своим имиджем, начиная с главного здания в стиле «ар деко» и кончая фирменными полиэтиленовыми пакетами, — эта связь длилась уже три года, и оба могли с уверенностью сказать, что никто о ней не знает. Они не делали глупостей, как многие другие любовники, считающие себя невидимыми. Они знали: никто ни о чем не догадывается, потому что они ведут себя очень осторожно и строго соблюдают выработанные ими правила игры.

Звонили они друг другу исключительно по делам, а домой Фрэнку Джой не звонила вообще никогда. С тех пор как закрутился их роман, Фрэнк перестал брать Ренату домой к Джой Ист, независимо от того, что за прием там предстоял. Он чувствовал, что унизит жену, приведя ее в гости туда, где сам бывал по нескольку раз в неделю в совершенно ином качестве. Нет, его жена не будет класть свою шубу на широкую кровать, где они с Джой провели вместе столько приятных часов. Он поклялся себе, что Рената никогда не узнает об их отношениях, и тем не менее, какое-то чувство долга перед ней не позволяло ему предать ее настолько, чтобы притворяться рядовым гостем в доме, который в действительности был для него почти что родным. Ни о каком другом предательстве не могло быть и речи. Фрэнк всегда считал: его самое ценное качество — способность разделить разные стороны своей жизни непроницаемой перегородкой. Ему всегда это удавалось. С тех пор как он покинул отчий дом и отправился в Лондон, он никогда не думал о своем буйном, вечно пьяном отце и о слабой, всепрощающей матери. Но когда он поехал проведать родителей и братьев с сестрами, которые так и остались навсегда в маленьком городке на западе Ирландии, он не привез с собой не то что рассказов — даже мыслей о своей лондонской жизни. Он ухитрился вернуться в родной дом если и не обтрепанным, то, по крайней мере, неухоженным. Никто бы из них не догадался о том, какую жизнь он ведет в мире бизнеса. Ренате для ее единственного визита вежливости он купил мешковатое твидовое пальто и предупредил ее, что им придется на время отказаться от удобств, к которым они привыкли в Уэмбли. Рената сразу все поняла; не проронив почти ни слова, она пошла помогать женщинам на кухню, в то время как Фрэнк разговаривал с братьями, предлагая вложить туда-то, купить то-то — одним словом, всякими вежливыми незаметными способами давал им возможность поправить свои дела. Все четыре дня, что он провел в родном доме, его кожаный портфель и туфли ручной работы пролежали в багажнике взятой напрокат машины, вместе с шелковыми шарфами и драгоценностями Ренаты.

Фрэнк говорил, что тащить за собой прошлое, воспоминания — значит ограничивать себя во всем. Нужно жить как можно полнее той жизнью, какой ты живешь в данный момент, не связывая себя никакими узами. А потому не следует вести ничего не подозревающую жену в дом любовницы.

Точно так же когда Куигли собирали у себя гостей, например каждый год на Рождество, мисс Ист якобы бывала в отъезде. Они нередко встречались на нейтральной территории, к примеру у его тестя, но разговаривали исключительно о работе. Фрэнк умел буквально забыть о той, другой их жизни вдвоем и деловито обсуждал с ней планы и проекты. Ему незнакомо было тайное, преступное упоение, которое другие испытывают от связи на стороне, и он знал, что Джой тоже не ощущает ничего подобного. Не должна ощущать. В конце концов, это она установила правила игры.

С самого начала она твердо заявила, что они друг другу ничего не должны и ничем не обязаны. Она заверила его, что не собирается мириться с жалкой участью типичной «другой женщины». Не будет никакой бедняжки Джой, которая, оставшись в Рождество одна, сидит с бутербродом в руке у приемника, слушая «Динь-динь-дон».[13] Когда они познакомились, ей было тридцать; десять лет до того она прожила более или менее в одиночку. Встретить Рождество она сможет, где захочет, и она не намерена ни минуты чувствовать себя брошенной. Они постараются не терять времени понапрасну и брать от жизни все, но карьера и личные планы не должны от этого страдать. Она свободна как ветер и отправится, куда захочет, не спрашиваясь у него. Если подвернется поездка в Штаты, она не откажется, а он до ее возвращения пусть изыскивает другие способы заполнить часы, которые они обычно проводили вместе.

Они безмятежно блаженствовали… Целых три года длилась настоящая идиллия. Летом частенько сиживали в саду — пили холодное белое вино, закусывая грушами и персиками; зимой, устроившись на роскошном толстом ковре перед камином, разглядывали возникающие в пламени картины. Никогда они не жаловались друг другу, что не могут остаться вместе на выходные, на неделю, на всю жизнь. И никогда в их разговорах не упоминалась Рената. Как и Дэвид из рекламного агентства, имевший серьезные виды на прекрасную Джой Ист и посылавший ей огромные букеты. Иногда по выходным Джой с ним встречалась, но Фрэнк никогда на спрашивал, спит ли она с ним и не угрожают ли ухаживания Дэвида его собственному положению. Он подозревал, что она удерживает Дэвида на почтительном расстоянии, ссылаясь на занятость и нежелание заводить серьезные отношения.

Фрэнк слышал рассказы коллег об их любовных похождениях: в каждом случае события рано или поздно принимали скверный оборот, и разражалась катастрофа. Посторонний наблюдатель ясно видел ее приближение, но на самих участников событий она обычно обрушивалась как гром среди ясного неба. Фрэнк анализировал свои отношения с Джой не менее скрупулезно, чем какой-нибудь контракт или проект, представленный на его рассмотрение. Если что-то и было не так, он этого не замечал. Не замечал вплоть до прошлогоднего рождественского праздника в «Палаццо». Тогда-то и начались проблемы. Но даже тогда все еще казалось пустяком, не стоящим особого внимания. Поначалу.

События очень ясно запечатлелись в его памяти. В супермаркете трудно организовать рождественскую вечеринку, как это делается в других фирмах, поскольку магазин работает без перерыва весь день. Тем не менее, Фрэнк всегда понимал психологическую важность торжественных мероприятий, особенно во время праздников, и убедил Карло в необходимости устраивать каждый год вечеринку для служащих.

Вечеринка организовывалась в последнее воскресенье перед Рождеством, в обеденное время. Приходили жены с детьми, Карло наряжался Санта-Клаусом, всем раздавали маленькие подарки и бумажные шляпы, и, поскольку собирались семьями, обходилось без обычных для вечеринок «на службе» эксцессов, когда молодым секретаршам становится дурно и их обнаруживают за картотечными шкафами, а немолодые уже менеджеры выставляют себя на посмешище, демонстрируя стриптиз.

Ренате всегда очень нравилось бывать на этих вечеринках, и она отлично ладила с детворой — организовывала игры, осыпала ребят серпантином. Каждый год (уже столько лет, что Фрэнк даже не помнил, когда это началось) его тесть, с умилением взирая на дочь, приговаривал: как она любит «бамбинос», и сетовал на то, что у них нет детей. И каждый год Фрэнк пожимал плечами и говорил, что пути Господни неисповедимы.

«Это не потому, что нам не хватает любви», — всякий раз говорил он, и Карло с серьезным видом кивал и советовал Фрэнку есть побольше бифштексов: мясо еще ни одному мужчине не повредило. Каждый год Фрэнк терпеливо, с натянутой улыбкой выслушивал его наставления. Приходилось платить эту совсем недорогую цену, и он не обижался, понимая, что у старика и в мыслях нет его оскорбить. Фрэнк воспринимал слова Карло как доброе, но, пожалуй, бестактно выраженное сожаление. Это была одна из немногих тем, где он помалкивал и уступал Палаццо. В разговоре о бизнесе они всегда были на равных.

Но в прошлое Рождество вечеринка в «Палаццо» прошла не как обычно. Джой Ист всегда отвечала за убранство большого склада, где отмечался праздник. Конечно, сама она не украшала стены гофрированной бумагой, не устанавливала длинные столы, не разносила пирожки с мясом и булочки с изюмом. Ее заботой было подобрать цветовую гамму, приготовить огромные бумажные украшения или какие-нибудь гигантские подсолнухи, которые она придумала однажды, поручить кому-нибудь сделать колокола из фольги, проследить, чтобы для Санта-Клауса Карло был готов большой покрытый зеленым сукном стол, нагруженный подарками, и чтобы присутствовал фотограф из местной или даже центральной газеты. Вдвоем с Фрэнком они организовывали громадный рождественский календарь с именами всех работающих в компании. Отпечатать его стоило сущий пустяк, зато каждый, кто работал в «Палаццо», с гордостью нес его домой и хранил до следующего Рождества. Иногда это даже останавливало тех, кто собирался взять расчет. Трудно уйти с места, где тебя так ценят, что ставят в календаре твое имя в один ряд с именами членов правления и высшими должностными лицами.

В прошлом году Джой сказала, что не сможет принять участия в приготовлениях к рождественской вечеринке. Ей надо съездить на ярмарку, посвященную упаковочному делу. Это важно — ей нужны новые идеи.

— Да ведь она проходит каждый год в это время. Раньше же ты никуда не ездила, — застонал Фрэнк.

— Ты мне указываешь, что мне делать и чего не делать? — Голос был холоден как сталь.

— Ну конечно нет. Просто это уже вошло в традицию… Твои идеи для рождественской вечеринки… Так было всегда. Задолго до того, как мы с тобой… В общем, всегда.

— И ты думал, что так всегда и будет… Еще долго после нас с тобой?

— В чем дело, Джой? Если ты пытаешься что-то мне сказать — так говори же! — Резкостью тона он старался скрыть свой шок.

— Я никогда ничего не пытаюсь сказать, уверяю тебя. Можешь быть в этом уверен. Я или говорю, или не говорю, без всяких попыток.

Он пристально посмотрел на Джой. Голос ее звучал как-то непривычно. Чтобы Джой Ист пила, пила в середине дня… это было немыслимо. Он выкинул нелепое подозрение из головы.

— Вот и хорошо, — сказал он с напускной веселостью, — ведь я и сам такой. Если я что-то хочу сказать, я говорю прямо. Мы с тобой из одного теста.

Ее улыбка показалась ему странной.

Когда она вернулась с ярмарки, они встретились, как было условлено, у нее дома. Это было вполне безопасно помимо всего прочего еще и потому, что Джой действительно работала у себя дома, в маленькой светлой студии, и у Фрэнка был законный предлог, чтобы заглянуть к ней. А еще лучше было то, что ее дом находился почти в двух шагах от офиса бухгалтерской фирмы, с которой они консультировались по вопросам о налогах. У Фрэнка была уважительная причина регулярно их посещать. Если бы его машину увидели в этом районе, у него было надежное алиби.

Джой призналась, что большого толка из ее поездки на ярмарку не вышло.

Там была одна дребедень.

— Так зачем же ты поехала? — раздраженно спросил Фрэнк. Пока она была в отлучке, ему пришлось подыскивать кого-то вместо нее, чтобы подготовить зал к предстоящему празднику, а в этом деле никто ей и в подметки не годился.

— Чтобы сменить обстановку, развеяться, отдохнуть, — отвечала она задумчиво.

— Господи, никогда бы не подумал, что на торговой ярмарке можно отдохнуть.

— Можно, если почти безвылазно сидишь в своем гостиничном номере.

— И чем ты таким серьезным занималась у себя в номере? — холодно осведомился Фрэнк.

— А разве я говорила, что занималась чем-то серьезным? Я так сказала?

— Нет.

— Ничего серьезного, абсолютно ничего. Я читала каталоги, заказывала еду, много холодного белого вина. Ах да, и еще познакомилась с одним милым шотландцем, он руководит фирмой, торгующей канцелярскими товарами. А вообще, ничего серьезного.

Фрэнк побледнел, но держал себя в руках.

— Ты пытаешься сделать мне больно? — сказал он.

— С чего ты взял? Мы же из одного теста, ты часто это говоришь. У тебя своя жизнь со своей женой, у меня — своя и свои случайные знакомые. При чем тут боль?

Они лежали в постели. Фрэнк потянулся к ночному столику и вынул из портсигара сигарету.

— Вообще-то, мне не по душе, что ты здесь куришь. Запах потом долго не выветривается, — заявила Джой.

— Вообще-то, я здесь и не курю. Но то, что ты говоришь, не дает мне покоя, — ответил он, закуривая.

— Ну-ну, все это игра, разве не так? — Джой заговорила вдруг совершенно добродушно. — Я много думала об этом во время своей поездки. То, что нас связывает, это не любовь, не та великая страсть, которая заставляет людей совершать глупости. Всего лишь игра. Вроде тенниса, один подает, другой отбивает…

— Это намного больше, чем игра… — начал было он.

— Или вроде шахмат, — мечтательно продолжала Джой, не слушая его. — Один делает искусный ход, другой отвечает на него еще более хитроумным маневром.

— Ты прекрасно знаешь, что нас связывает, незачем придумывать для этого мудреные названия. Мы любим друг друга, но мы с тобой установили рамки нашей любви. Мы восхищаемся друг другом и счастливы вместе.

— Игра, — повторила она.

— Но, Джой, люди, которые встречаются, чтобы сыграть в гольф, сквош или шахматы, это друзья. Ей-богу, не захочешь же ты провести весь день с тем, кто тебе не по душе. Можешь использовать это сравнение, если тебе так нравится, можешь твердить без конца: игра, игра, игра. Но это ничего не значит. Это ничего не меняет. Мы все те же. Ты и я.

— Ты, однако, хороший игрок, — восхитилась она, посмеиваясь. — Как ловко ты обходишь острые углы! Даже не допытываешься, был ли на самом деле шотландец или нет. Думаю, ты был бы очень опасным противником в игре.

Он потушил сигарету, снова пододвинулся к ней, привлек ее к себе и зарылся лицом в ее длинных, блестящих, пахнущих лимонным шампунем волосах, в которых каштановые пряди перемежались с крашеными пшеничными.

— Ну, так же как и ты… Опасный противник. Но разве мы не самые верные друзья и самые преданные любовники, а вовсе не враги?

Но его веселость была наигранной, и он чувствовал, что ее тело не откликается на его ласки. Не по себе становилось от застывшей на ее лице полуулыбки, не имеющей ничего общего с тем наслаждением, какое она должна была бы в тот момент испытывать.

На вечеринку Джой явилась в великолепном темно-синем с белым платье. Глубокое декольте открывало изрядную часть груди и дорогой бюстгальтер с кружевной отделкой. Ее блестящие волосы сверкали золотом и медью. Джой выглядела на десяток лет моложе своих тридцати трех — она была точно прекрасная молоденькая девушка, вышедшая на охоту. Фрэнк с тревогой следил, как она расхаживает в толпе служащих «Палаццо». На сей раз не оставалось сомнений: она порядочно накачалась. Причем еще до того, как приехала на вечеринку.

Страх холодными клещами сдавил сердце Фрэнка. С трезвой Джой он легко мог совладать, но пьяная Джой была темной лошадкой. Ему вдруг вспомнились ужасные, непредсказуемые приступы бешенства, какие бывали у отца. Один раз он в ярости швырнул свой обед в камин. Прошло почти сорок лет, но Фрэнк видел все так ясно, будто это случилось вчера. И глубже всего в его сознание врезалось то, что отец вовсе не собирался этого делать, а намеревался с аппетитом пообедать — он потом всю ночь твердил им об этом. С тех пор Фрэнк стал опасаться пьяных. Сам он пил очень мало и внимательно следил за своими подчиненными, понимая, что под парами человек может быть опасен. Возможно, ничего страшного и не случится, но нет никакой гарантии… Глядя на ослепительную улыбку и глубокое декольте Джой Ист, которая фланировала по залу, то и дело заново наполняя свой бокал, Фрэнк предчувствовал, что добром это не кончится.

Ее первой мишенью стал Карло, который натягивал на себя за сценой костюм Санта-Клауса.

— Чудесно, мистер Палаццо, просто чудесно, — сказала она. — Вы будете иметь ошеломляющий успех. Скажите им, какое жалованье приготовил для них Санта, если они будут примерными мальчиками и девочками и будут трудиться как пчелки.

Карло оторопел. Фрэнк понял, что нужно ее поскорей отвлечь.

— Джой, а где подарки для детишек? Можно тебя на минутку? — попросил он как можно убедительнее.

Она подошла к нему, и он увидел ее осоловелый взгляд.

— Где подарки? — переспросила она. — Ими заведует твоя жена. Наша святая Рената. Санта Рената. — Ее лицо расплылось в улыбке. — Это могла бы быть хорошая песня… Санта Рена-ата…

Она запела на мотив «Санта Лючии»; видно, ей понравилось, как получилось, и она затянула погромче. Фрэнк тихонько отошел. Надо было увозить ее отсюда. Срочно.

В эту минуту появилась Рената и объяснила, что подарки для девочек завернуты в розовую бумагу, а подарки для мальчиков — в голубую. В прошлом году ее отец вручил девочкам ужасных монстров и пауков, а мальчикам — зеркальца и гребешки. На этот раз решили не рисковать.

— Отлично, Рената, — одобрила Джой, — будем действовать наверняка.

Рената глядела на нее во все глаза. Такой она никогда Джой Ист еще не видела.

— Вы замечательно выглядите… очень элегантно, — промолвила она.

— Спасибо, Рената, грациа, грациа милле.[14] — Джой отвесила ей изысканный поклон.

— Впервые вижу вас в таком туалете… и такой жизнерадостной.

Рената проговорила это тихо и с ноткой благоговения. Она нервно теребила край своего дорогого, но совсем скромного шерстяного жакета. Он стоил, вероятно, в четыре раза дороже, чем эффектное платье Джой, но рядом с ней Рената казалась невзрачной пичужкой: черные волосы, желтоватая кожа и сшитый по авторской модели костюм в сиреневом и розовом тонах, отделанный сиреневой замшевой тесьмой. Ничего броского.

Джой смотрела на Ренату в упор.

— Я вам скажу, почему я сегодня выгляжу иначе. У меня есть мужчина. Мужчина моей мечты.

Джой с улыбкой огляделась по сторонам, довольная тем, что ее слова произвели впечатление на окружающих, среди которых были Нико Палаццо (брат Карло), Десмонд Дойл и еще несколько человек из руководства компании. Рената тоже улыбнулась, но неуверенно. Она не знала, что ей следует ответить, и шарила глазами в толпе, словно ища Фрэнка, который мог бы ей помочь.

Фрэнк стоял с таким чувством, будто лед, сковавший его внутренности, треснул и теперь он тонет в ледяной воде. Он ничего не мог сделать. Его почти мутило от ощущения собственного бессилия.

— Я говорила тебе о нем, Фрэнк? — продолжала Джой с лукавым видом. — Ты видишь во мне только профессионала, деловую женщину… а ведь я еще способна на любовь, на страсть.

— Конечно, способна.

Фрэнк говорил с ней так, будто гладил бешеную собаку. Даже если бы между ними ничего не было, все вокруг ожидали бы от него именно этого. Сдержанных, успокоительных слов. Должны же они видеть, в каком она состоянии, они уже должны были это заметить. Или он просто слишком хорошо знает ее, за три года выучив наизусть каждую черточку ее лица и тела, потому и понял, что она потеряла власть над собой? Остальные, казалось, не видели в ее поведении ничего выходящего за рамки — просто у человека праздничное, приподнятое настроение. Если ему удастся остановить ее сейчас, пока она не успела выпалить что-нибудь еще, тогда, возможно, не все потеряно.

Джой сознавала, что сделалась центром внимания, и упивалась этим. Разыгрывая из себя маленькую девочку, она заговорила тоненьким голоском — такого он от нее еще не слышал. Она выглядела полной дурой, как совершенно беспристрастно решил про себя Фрэнк; находясь в трезвом уме, она бы первая обрушилась с беспощадной иронией на женщину, опустившуюся до подобного кривлянья.

— Но в фирме запрещается любить кого-нибудь, кроме «Палаццо». Что, разве не так? Все мы любим «Палаццо», другой любви быть не должно.

Все засмеялись, даже Нико. Приняли это за добродушную шутку.

— Правда-правда, — согласился Нико, — главное — любить фирму, а остальных — дело десятое.

— Это измена — любить кого-нибудь больше, чем фирму, — подтвердил со смехом Десмонд Дойл.

Фрэнк бросил на него благодарный взгляд. Дружище Десмонд, старый товарищ с далеких ирландских дней, сам того не подозревая, помогал ему, разряжая обстановку. Пожалуй, подумал Фрэнк, надо его поддержать, пусть еще что-нибудь скажет.

— Ну, ты-то, Десмонд, никогда не изменял фирме. Ты всегда был верен «Палаццо».

Лишь только он произнес эти слова, как внутри у него все похолодело: он вспомнил, как Десмонда отправили на улицу и каких трудов ему, Фрэнку, стоило восстановить друга в компании. Но Десмонд, видимо, не заметил, какой иронический смысл заключался в словах Фрэнка. Он уже собирался ответить что-то оптимистичное, но тут вклинилась Джой Ист.

— Никто не имеет права жениться ни на ком, кроме фирмы. Раз пришел работать в «Палаццо», ты должен взять фирму в жены, жениться на «Палаццо». Задача не из легких. Очень даже не из легких. Но только не для тебя, Фрэнк. Ты-то тут преуспел, не так ли? Ты и правда женился на «Палаццо»!

Теперь даже такой тугодум, как Нико, должен был заподозрить неладное. Надо было действовать быстро. Но главное — не показать своей растерянности. Он должен обращаться с ней снисходительно, просто как с коллегой, вообще-то, во всех отношениях образцовым, но вдруг вздумавшим подурачиться на людях.

— Да, ты права, и хорошо, что ты мне напомнила. Мой тесть устроит нам грандиозный разнос, если мы немедленно не займемся подарками. Рената, не пора ли привести детей… Или кто-нибудь сделает объявление?.. Как лучше сделать?

В прошлые года всем заправляла Джой Ист, и все шло как по маслу.

На лице Ренаты отразилось облегчение. Она было подумала, что ей нанесено оскорбление, что над ней посмеялись, но Фрэнк явно ничего такого не увидел, значит, она ошиблась.

— Я думаю, мы должны сказать папе, что пора начинать, — ответила она и направилась к своему отцу.

— Я думаю, все мы должны сказать папе, что пора начинать, — повторила за ней Джой, ни к кому в отдельности не обращаясь.

Десмонд Дойл и Нико Палаццо обменялись недоуменными взглядами.

— Джой, ты, наверное, устала после всех своих хлопот на выставке образцов упаковки, — громко сказал Фрэнк Куигли. — Если хочешь, я отвезу тебя домой, пока тут не стало слишком жарко и душно.

Он увидел, что на многих лицах проступило облегчение; мистер Куигли всегда умеет найти выход из положения — из любого положения!

С жесткой, холодной улыбкой смотрел он на Джой. Его улыбка недвусмысленно говорила, что это ее шанс выпутаться из переплета, в котором они оба по ее милости оказались. Единственный шанс. Его улыбка говорила, что он не боится.

Несколько секунд Джой молча смотрела на него.

— Ладно, — сказала она наконец. — Скажем, что я устала после выставки образцов упаковки, устала и очень перевозбудилась и что меня лучше отвезти домой.

— Скажем так, — добродушно промолвил Фрэнк. — Передайте Ренате, чтобы приберегла для меня мальчиковый подарок от Санта-Клауса, я скоро за ним вернусь! — наказал он, уходя.

Все с восхищением смотрели ему вслед, пока он уводил мисс Ист, которая повела себя несколько странно, из просторного зала к автостоянке.

Ехали в полном молчании, не было произнесено ни слова. У дверей ее дома она подала ему свою сумочку, он достал ключ. На низком стеклянном столике стояла полная на две трети бутылка водки и апельсиновый сок. Рядом лежал ворох нераскрытых рождественских поздравлений и маленький элегантный чемодан, будто она собиралась уезжать или, наоборот, только что вернулась из поездки. Он был потрясен. Видимо, вернувшись с этой ярмарки, она даже не распаковала вещи!

— Кофе? — предложил он. Это было первое слово, произнесенное между ними.

— Нет, спасибо.

— Минералки?

— Если ты настаиваешь.

— Я не настаиваю, мне совершенно нет дела до того, что ты пьешь, но, по-моему, ты уже нализалась так, что любому пропойце дашь фору.

Он говорил ледяным голосом.

Джой взглянула на него со своего кресла, в которое она опустилась, как только они вошли. — Ты ненавидишь алкоголь потому, что твой отец был горький пьяница, — сказала она.

— Ты повторяешь то, что я сам тебе сказал. Порадуешь меня еще какими-нибудь проблесками проницательности или я могу возвращаться на праздник?

— Тебе очень хочется меня ударить, но ты не можешь, потому что ты видел, как твой отец бьет твою мать, — добавила она с усмешкой.

— Браво, Джой, отлично! — Рука его сжалась в кулак, он бы с удовольствием треснул что-нибудь, стул, пусть даже стену, чтобы дать выход своей злости.

— Все, что я говорила, правда. Чистая правда.

— Это точно. И высказала ты ее очень красиво. Все, я ухожу.

— Нет, ты не уйдешь, Фрэнк. Ты сядешь и будешь слушать, что я скажу.

— Вот тут ты ошибаешься. У меня ведь был пьяница отец, и я слишком хорошо знаю, что значит выслушивать пьяных. Это не имеет смысла. На следующее утро они уже ничего не помнят. Позвони в службу точного времени, им и расскажи. Они любят послушать душещипательные истории от тех, кто напился до чертиков.

— Ты должен меня выслушать, Фрэнк, ты должен знать.

— В другой раз. Когда сможешь членораздельно произнести мое имя.

— Насчет этой ярмарки… Я там не была.

— Знаю-знаю, ты мне сама сказала. Шотландец… ну-ну. Не говори мне только, что тебя мучают угрызения совести.

— Меня вообще там не было, я никуда не уезжала из Лондона.

Голос ее звучал странно, она как будто немного протрезвела.

— Ну и?.. — Он все еще стоял в дверях.

— Я ездила в клинику… — она помедлила, — …чтобы сделать аборт.

Фрэнк положил ключи от машины в карман и зашел обратно в комнату.

— Прости, — заговорил он. — Мне очень жаль.

— Ты тут ни при чем. — Она смотрела в сторону.

— Но… как? Почему?

— Таблетки не подействовали.

— Ты должна была все мне рассказать. — Он говорил ласково, он уже все ей простил.

— Нет, это мое личное дело.

— Знаю-знаю, но все-таки…

— И я пришла в эту женскую клинику, очень приятное заведение, в самом деле, они там много чего делают, не только, как они говорят, «прерывание беременности»… — Голос у нее дрогнул.

Он накрыл ее руку своей ладонью, отчуждения как не бывало.

— Очень плохо было? Ужасно, да? — В его глазах светилось сострадание.

— Нет. — Она повеселела и улыбнулась ему, только чуть кривоватой улыбкой. — Нет, ничуть не ужасно, потому что когда я к ним записалась и прошла в назначенную комнату, я села и стала думать. И я подумала: зачем я это делаю? Почему хочу избавиться от него? Ведь я хочу, чтобы рядом со мной был новый человечек, хочу сына или дочь. И я передумала. Я сказала им, что решила не делать аборт. И сняла номер в гостинице, а через пару дней вернулась сюда.

Он ошарашенно уставился на нее.

— Этого не может быть.

— Нет, все правда. Теперь ты понимаешь, почему ты не мог просто взять и вернуться на праздник. Я должна была тебе рассказать. Ты имеешь право знать. Знать все.

Даже если бы Фрэнку Куигли суждено было дожить до глубокой старости (в чем его врач весьма сомневался), он никогда бы не забыл этой минуты. Этого дня, когда он узнал, что станет отцом — но не ребенка Ренаты. Такое отцовство не принесет ему поздравлений и уважения семейства Палаццо, такого отца вышвырнут вон и лишат всего, чего он добился за четверть века. Он никогда не смог бы забыть выражения ее лица в тот момент, когда она все ему сказала, зная, что впервые в их равноправных отношениях верх взяла она. Пусть она нарушила все правила, пусть напилась и теперь в растрепанных чувствах — все козыри у нее на руках, и она это знает. И взяла верх она только потому, что по закону природы женщины рожают детей. Ни перед чем не спасовал бы Фрэнк Куигли. Ни перед чем, кроме природы.

В ту минуту он, само собой, разыграл свою роль в лучшем виде. Позвонил назад, на праздник, и сказал, что Джой пока нельзя оставить одну. Потом сел и стал говорить с ней, а мозг его тем временем лихорадочно работал. Он произносил утешительные, успокаивающие слова, но мысли его были далеко — он думал о будущем.

Лишь на несколько секунд он позволил себе расслабиться и дать волю чувствам, задержавшись на приятной мысли о том, что зачал ребенка. Если бы Карло знал, не было бы всех этих разговорчиков о необходимости есть побольше мяса. Если бы только Карло знал! Но он не должен знать. И для Ренаты это стало бы ударом, от которого она никогда не оправится. Она была бы уязвлена до глубины души, и не только тем, что он изменил ей и годами у нее под боком продолжалась эта любовная связь, но и тем, что Джой произвела на свет ребенка — единственное, чего она, Рената, не смогла.

Поглаживая горящий лоб Джой, уверяя ее в своей преданности и в том, как он рад, что это случилось, Фрэнк бесстрастно просчитывал свои дальнейшие действия. Отпаивая рыдающую Джой чашками слабого чая и вталкивая в нее тонкие ломтики хлеба с маслом, он спокойно перебирал в уме варианты выхода из положения и взвешивал меру опасности каждого из них. Прежде чем что-либо предпринять, нужно было найти путь, где меньше всего подводных камней.

Джой рожает ребенка, и он признает свое отцовство. Он не имеет намерения расторгать свой брак, но вместе с тем чувствует себя не вправе лишать сына или дочь отцовской любви и заботы. Этот вариант можно сразу отбросить. В обществе более раскрепощенном это сработало бы. Но только не с Палаццо. Дохлый номер.

Допустим, Джой объявляет, что у нее будет ребенок, но личность отца остается в секрете и она не собирается ни с кем обсуждать эту тему. Тоже ничего сверхъестественного для эмансипированной женщины 80-х годов. Но опять-таки — это ведь мир Палаццо… На Джой будут косо смотреть, шептаться у нее за спиной, и хуже всего, что стоит ей только напиться, и правда выплывет наружу.

Предположим, он станет отрицать свое отцовство. То есть, грубо говоря, заявит, что она лжет. Он даже удивился, как такое вообще могло прийти ему в голову. Ему было хорошо с Джой, он любил ее не только ради секса — он восхищался ее умом, ему казалось, что они одинаково смотрят на вещи. Он никогда не помышлял о том, чтобы нанести Карло удар в спину и сделаться единовластным хозяином «Палаццо»; руки Ренаты он добивался не только из-за ее богатства и положения — не такой уж он подлец. И все же, как мог он хотя бы подумать о том, чтобы предать Джой — женщину, которая три года была его возлюбленной и ждет от него ребенка? Он посмотрел на нее — лицо перекошено, тело распласталось в кресле — и содрогнулся, чувствуя, сколь силен в нем страх перед алкоголем, который творит с человеком такие вещи. Он знал, что теперь, что бы ни произошло, он уже никогда не сможет доверять Джой.

Может быть, все-таки попробовать уговорить ее сделать аборт? Всем от этого только легче будет. Если сделать это не позже, чем через две недели, операция будет совершенно безопасной. Может быть, удастся ее уговорить.

А если не удастся? Он рискует навлечь на свою голову бурную реакцию. И если она не послушает его и решится рожать, зная, что он не прочь избавиться от ребенка, тогда положение будет хуже не придумаешь.

А что, если предложить ей уехать и начать новую жизнь с кипой блестящих рекомендаций в кармане?.. Чтобы Джой уехала из Лондона?! Начала жизнь заново со своим малышом только потому, что это устраивает Фрэнка? Нет, исключено.

Далее, он может попросить ее отдать ребенка ему. Положим, они с Ренатой усыновят малыша. Ребенок унаследует миллионы Палаццо. Всем будет хорошо. Фрэнк с Ренатой долго и безуспешно обивали пороги учреждений: сорокашестилетний Фрэнк считался слишком старым, чтобы стать приемным отцом. Но, как оказалось, не слишком старым, чтобы стать отцом фактическим. Да что говорить, природа никогда особенно не считалась с бюрократами.

Но ведь Джой решила рожать ребенка, потому что захотела, чтобы рядом с ней было другое человеческое существо. Она и думать не станет о том, чтобы отдать свое дитя. Во всяком случае, сейчас. Сбрасывать со счетов эту возможность не стоит. Она еще может передумать — попозже, пока будет ждать ребенка. Маловероятно, но не исключено.

И тогда он усыновит собственного ребенка. Лучшего и пожелать нельзя. Ренате, положим, придется все рассказать, зато ее родным это знать вовсе не обязательно…

Фрэнк поглаживал ее горящий лоб, подливал ей чаю и думал, думал, что делать, и даже если бы впоследствии те слова и звуки, какими он утешал Джой Ист, в точности были восстановлены (что маловероятно), из них никогда бы не сложилось никакого обещания или определенного решения.

Прошло несколько недель. Об эксцентричном поведении Джой на рождественской вечеринке почти не вспоминали, Фрэнка, как обычно, похвалили за то, что он сумел пресечь недоразумение на корню. Джой с высоко поднятой головой вернулась на работу, планы и идеи сыпались из нее как из рога изобилия. Запоев больше не повторялось. Но и свидания дома у Джой прекратились.

Сразу после Нового года Фрэнк и Джой встретились за обедом. Фрэнк в присутствии нескольких менеджеров заговорил о дефиците свежих идей. Сейчас, после Рождества, надо срочно придумать что-нибудь новенькое. Они с Джой Ист пообедают вдвоем в ресторане и пораскинут мозгами. Женщины обожают деловые обеды, да и сам он не прочь.

Они отправились в лучший ресторан, где все могли их видеть.

Она потягивала свой тоник, он — томатный сок. — Обед за счет фирмы, а мы ничего не пьем, — сказала она с улыбкой.

— Как ты мне тогда сказала, я — сын пьяницы и боюсь алкоголя.

— Я так сказала? По правде, не очень-то помню, что говорила в тот день. Поэтому ты больше ко мне и не приходишь?

— Нет, не поэтому.

— Тогда почему? Я хочу сказать, больше ведь не нужно соблюдать мер предосторожности, это все равно что запирать конюшню после того, как лошадь уже сбежала… Надо пользоваться ситуацией…

Ее улыбка была теплой и приветливой. Как у той, прежней Джой.

— Боюсь, как бы не было вреда. Говорят, на этой стадии беременности не рекомендуется…

Она улыбнулась, довольная, что он беспокоится.

— Но ты мог бы прийти, просто чтобы поговорить, разве нет? Я ждала много дней подряд.

Это была правда, она держала слово и не звонила ему. Ни разу.

— Нам и вправду надо поговорить, — сказал Фрэнк.

— Почему же ты пытаешься сделать это в ресторане, где мы у всех на виду? Вон те женщины — родня жены Нико Палаццо. С самого нашего прихода они не спускают с нас глаз.

— Мы с тобой обречены быть на людях всегда, до конца жизни, поэтому на людях мы и должны решать, как нам жить дальше. Если мы поедем к тебе домой, то невольно вернемся в те дни, когда для нас кроме нас самих не существовало никого, с кем бы стоило считаться.

Голос его был спокоен. Но она чувствовала в нем тревогу.

— Выходит, ты хотел запастись свидетелями — на случай, если я собираюсь сказать тебе что-нибудь неприятное?

— Не валяй дурака, Джой.

— Я не валяю дурака, а вот ты из кожи вон лезешь, не зная, как выпутаться из этой истории! Что, не так? Ты и в самом деле перепуган до смерти.

— Неправда, и хватит улыбаться этой своей улыбочкой, она ведь ненастоящая. Это фальшивая улыбка, которую ты надеваешь для клиентов и деловых партнеров. Она не от сердца.

— А твоя улыбка, Фрэнк, разве она когда-нибудь была от сердца? Может быть, ты не знаешь, но твоя улыбка никогда не доходит до глаз, никогда! Она всегда кончается в уголках у рта.

— Почему мы сейчас все это говорим друг другу?

— Потому что ты трясешься от страха, я сердцем чую.

— С чего ты так на меня ополчилась? Что я такого сказал? — Он в изумлении развел руками.

— Не надо делать этих итальянских жестов, я тебе не Палаццо! Что ты такого сказал? Я повторю, что ты сказал. Ты сказал, что мы должны, сидя в общественном месте, решать, как нам жить дальше. Ты забываешь о том, как хорошо я тебя изучила, Фрэнк, ты забываешь наше первое правило: когда тебе нужно встретиться с неприятелем, проводи встречу на нейтральной территории, а не у себя или у него. Вот это ты сейчас и делаешь. Мы с тобой знаем, что если возникает опасность ссоры, главное — сделать так, чтобы встреча происходила в общественном месте. Это удерживает тех, кто хотел бы закатить сцену.

— Джой, ты хорошо себя чувствуешь? Уверена?

— Знаешь, этот способ далеко не всегда действует, — упрямо продолжала она. — Пьяная или трезвая, дома или не дома, я могу устроить сцену, стоит мне только захотеть.

— Конечно, можешь, но к чему это? Мы же друзья, с какой стати нам ссориться?

— Мы не друзья, мы, как фехтовальщики, обмениваемся выпадами, мы играем друг с другом, и каждый ищет выгоду для себя…

— Ну хорошо, если все это так, зачем же мы тогда заводим ребенка?

— Не мы заводим ребенка, — отчеканила Джой. — Это я завожу ребенка.

И на лице у нее появилось торжествующее выражение, как будто она одолела соперника, выиграла приз или просто добилась своего вопреки всем обстоятельствам.

Именно тогда он понял, что у нее на уме. Она намерена вечно держать его в неизвестности и тем самым — на коротком поводке. Он и пикнуть не посмеет. Это ее ребенок и ее решение, и пока это ее устраивает. Она и не думает обещать ему какой-либо определенности, ее план состоит в том, чтобы он никогда не знал наверняка, сохранит ли она все в тайне или нет. Он будет игрушкой в ее руках.

Однажды с Фрэнком Куигли уже пытались проделать такую штуку. Был один такой поставщик, он тайно скупил рынок, а потом, когда в «Палаццо» уже полным ходом шла рекламная кампания товара и поздно было идти на попятный, вдруг поднял цену. Да, с этим Фрэнк сталкивался, с ним уже пытались играть в такие игры. Он ответил тогда с улыбкой, что не заплатит ни копейки сверх той цены, о которой они изначально договорились. «Но вы же будете выглядеть глупо, если, ухлопав столько денег на рекламу, вынуждены будете признаться, что товара у вас нет!» Отнюдь, спокойно ответил Фрэнк с очаровательной улыбкой. Они просто-напросто дадут объявление, в котором извинятся перед покупателями и объяснят, что поставщики их подвели. «Палаццо» только еще больше станут уважать за честность, а ненадежный поставщик утратит репутацию. Все очень просто. Но ведь тогда дело касалось фруктов. Тогда речь не шла о ребенке.

Он пустил в ход все свое обаяние и, когда обед кончился, совершенно измочаленный, поздравил себя с тем, что, по крайней мере, удалось соблюсти видимость нормального разговора.

Они поговорили о работе. Дважды он ее рассмешил — рассмешил по-настоящему, так, что она, откинув голову, громко хохотала. Две женщины, которые, по ее словам, приходились родней Нико Палаццо со стороны жены, бросали в их сторону любопытные взгляды. Но при всем желании они не смогли бы увидеть ничего такого, о чем можно было бы посудачить дома. Это был самый невинный обед в истории. Иначе они бы не обедали здесь, на глазах у всех.

Он рассказал ей, как справил Рождество, Джой рассказала, как ездила к друзьям в Суссекс, у которых гостила уже не в первый раз. Большой родовой дом с кучей ребятишек.

— Ты им сказала? — поинтересовался Фрэнк. Он чувствовал, что нельзя отходить в разговоре слишком далеко от того, о чем они оба думают, иначе его обвинят в черствости.

— О чем? — спросила она.

— О ребенке.

— О каком ребенке?

— О твоем. О нашем, если хочешь, хотя по большому счету, как ты сказала, это твой ребенок.

Джой довольно фыркнула, будто говоря: «А-а, так-то лучше».

— Нет, — ответила она. — Я никому ничего не собираюсь говорить, пока не решу, что делать.

И больше об этом не было сказано ни единого слова. Как всегда, говорили о планах и проектах. О том, что нежелательно посвящать Нико во все дела компании, о новом приобретении «Палаццо» — участке в районе, который считался перспективным. Джой даже боялась, что он развивается слишком уж быстро. За большие деньги люди покупали там большие дома, а затем за еще большие деньги превращали их в шикарные современные особняки. Эти люди будут покупать еду в дорогих гастрономах или даже ездить в «Хэрродз».[15] Джой считала, что «Палаццо» не стоит метить так высоко, их цель — менее фешенебельные районы, где огромная автостоянка супермаркета не будет пустовать.

— Можно даже было бы придумать что-нибудь интересное с автостоянкой, — с воодушевлением говорила Джой. — Сам знаешь, какое гнетущее они производят впечатление. Гнетущее — это в лучшем случае, а в худшем — просто кажется, будто именно здесь тебя и укокошат. Что, если попробовать раскрасить все в яркие цвета? А вокруг устроить некое подобие галереи. И сдать в аренду место под торговые палатки. В общем, оживить атмосферу…

Из ее слов получалось, что она не собирается уходить из «Палаццо» и покидать Лондон.

Если у Джой Ист вообще были какие-то планы, то они заключались в том, чтобы взять трехмесячный декретный отпуск и сразу после родов вернуться на работу. Похоже, она не собиралась информировать Фрэнка о том, какая роль при этом уготована ему. Видимо, именно по таким правилам она и собиралась вести игру.

Когда наконец они расстались, у Фрэнка все внутри клокотало от бешенства. Он был вне себя и еще решительнее, чем до Рождества, вознамерился поставить ее на место. Он не собирался мириться с ролью марионетки в ее руках. Если она, как всякий нормальный человек, не откроет ему своих намерений, то и с него взятки гладки, пусть не ждет нормального отношения. Он станет бороться с ней ее же оружием. Если ей хочется играть в кошки-мышки, что ж, он в долгу не останется.

Задолго до того, как кто-нибудь еще узнает о беременности Джой, Фрэнк разработал план ответных действий.

Целиком и полностью опираясь на мысли Джой о необходимости ориентироваться на покупателя более или менее среднего достатка, Фрэнк обратился в бюро по изучению рынка с просьбой провести для «Палаццо» исследование. Он объяснил, что компании требуется подтверждение мнения о том, что им следует осваивать менее фешенебельные районы. Предполагалось провести социологический опрос — по всей стране, но очень выборочный.

Если бы результаты опроса оказались отрицательными, Фрэнк мог бы их отклонить на том основании, что полученные данные не имеют решающей силы. Его замысел состоял в следующем: ссылаясь на мнение независимых экспертов, убедить правление в том, что путь дальнейшего роста для «Палаццо» лежит через выход за пределы Лондона, а потому необходимо начать наступление на центральные графства и даже на север Англии. Ключом к успеху будет дизайн и имидж. Слово «Палаццо» должно ассоциироваться со стилем и качеством. Ответственной за создание этого имиджа станет Джой Ист.

Для Джой это будет означать повышение, она войдет в правление компании. Раз в месяц они будут встречаться на заседаниях правления, зато он не будет видеться с ней каждый день.

И она не будет видеться каждый день с его тестем.

И можно будет не бояться, что она встретится с Ренатой.

Она не оставила ему выбора — приходилось брать хитростью.

Нужно, чтобы она думала, будто он был против ее повышения и перевода из Лондона.

Исследование, которое Карло Палаццо наивно считал своей собственной идеей, было завершено к марту. Именно тогда Джой Ист объявила о своей беременности — и произвела настоящую сенсацию. Она выложила свою новость на еженедельном собрании администрации, включив ее в последний пункт повестки дня — в «разное».

Ее глаза подозрительно блестели. Фрэнк понял, к чему идет дело.

— Ну что ж, думаю, это и в самом деле «разное». Я специально поднимаю этот вопрос сейчас, чтобы потом вы не удивлялись, если услышите об этом от кого-нибудь со стороны. В июле мне придется попросить трехмесячный декретный отпуск… Безусловно, я прослежу за тем, чтобы к тому времени вся работа по рекламе была отлажена и определена на месяцы вперед. В общем, я подумала, что лучше всем знать об этом заранее.

Очаровательно улыбаясь, она обвела взглядом пятнадцать сидящих в комнате мужчин. Карло оторопел.

— Боже милостивый, ну и дела!.. Вот уж не думал не гадал, что вы собираетесь замуж… Поздравляю.

— О нет, все не настолько серьезно, — колокольчиком прозвенел ее смех. — Всего лишь ребенок. Чтоб еще и замуж… Мы не хотим наносить такой удар системе.

У Нико отвисла челюсть. Остальные заготавливали поздравления, а сами поглядывали на Карло и Фрэнка, стараясь уловить реакцию начальства.

Фрэнк изобразил приятное изумление.

— Чудесная новость, Джой, — невозмутимо заговорил он. — Мы все очень рады за тебя. Не знаю, что мы будем без тебя делать все эти три месяца… Но потом ты к нам вернешься?

Вежливый, дружеский вопрос. Никто не мог видеть, как встретились над столом их взгляды.

— О да, конечно! Сейчас я как раз готовлю все необходимое. Это не так просто, сами понимаете.

— Без сомнения, — с готовностью подтвердил он.

К тому времени Карло уже пришел в себя настолько, что сумел промямлить какую-то шутку. Но после собрания вызвал Фрэнка к себе в кабинет.

— Что будем делать? — сказал он.

— Карло, на дворе 1985-й год, мы же не в средневековье живем. Если захочет, она может завести себе детей хоть тридцать штук. Боже, неужели вы шокированы?

— Ну конечно, я шокирован! И кто отец, как ты думаешь? Кто-нибудь из «Палаццо»?

Фрэнк почувствовал себя актером на сцене.

— С чего бы это? — возразил он. — У Джой богатая личная жизнь за пределами «Палаццо».

— Но почему она вдруг… Непонятно!

— Может быть, она подумала, что ей уже как-никак за тридцать, или почувствовала себя одинокой, или… ну, просто ей захотелось.

— Очень опрометчивый поступок с ее стороны, — проворчал Карло. — И в такой неподходящий момент. Подумай только, как это расстроит наши планы насчет севера!

Фрэнк заговорил, взвешивая каждое слово:

— Когда, можно надеяться, дело пойдет полным ходом? Не раньше нового года, так? Осенью, когда она вернется из отпуска, все еще только начнет раскручиваться…

— Да, но…

— Но разве это не лучше для вас? Во всех отношениях. Нет, говорить ей об этом, конечно, не надо… Вы ведь беспокоились, вдруг она не захочет уезжать из Лондона. А теперь, когда у нее будет ребенок, это, может быть, как раз то, что ей и нужно. Новая обстановка, повод начать все заново, больше пространства, больше возможностей…

— Да… — В голосе Карло совсем не слышалось уверенности. — И все-таки это путает все наши планы…

— Ну так вот, раз вы хотите перевести ее на север, нужно обрисовать ей эту перспективу в самом привлекательном виде. Преподнести все так, будто это самое правильное для нее решение…

— Может, лучше ты ей все и объяснишь?..

— Нет, Карло. — Во второй раз Фрэнку показалось, что он играет роль в спектакле. — Дело в том, что я в известном смысле не хочу ее лишиться, не хочу, чтобы мы здесь в Лондоне остались без нее, хотя в душе я понимаю, что вы правы. Она должна поехать на север и вывести «Палаццо» на новые высоты, на общенациональный уровень. Так будет лучше для компании.

— Я и сам так думал, — сказал Карло, ни капли в этом не сомневаясь.

— Так что убеждать ее должен не я.

— А если она подумает, что я хочу от нее избавиться?

— Карло, не может она такого подумать. У вас же на руках документы и данные опроса, доказывающие, что вы задумали все это давным-давно.

Карло кивнул. Это точно, документы у него имеются.

Фрэнк тихонько перевел дух. Нигде во всей этой писанине не значилось его имя. Более того — к делам были подшиты несколько его писем, где высказывалось легкое сомнение и звучал вопрос, не лучше ли оставить мисс Ист в Лондоне. Он был абсолютно чист перед ней.

Долго ждать не пришлось. Джой, сверкая глазами, ворвалась к нему в кабинет. В кулаке она сжимала лист бумаги.

— Твоя работа? — резко спросила она.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — невозмутимо отвечал он.

— Ах, понятия не имеешь! Решил от меня избавиться? Клянусь Богом, Фрэнк, этот номер у тебя не пройдет. Запахло жареным, и ты, значит, усылаешь меня с глаз долой.

— Сядь, — сказал он.

— Не указывай мне!

Он прошел мимо нее и позвал из соседней комнаты свою секретаршу.

— Диана, можно нам кофейку, большой кофейник? Мы с мисс Ист собираемся крепко поругаться, поэтому нам надо как следует подзаправиться.

— Не надейся, тебе не удастся заговорить мне зубы своими шуточками, — предупредила Джой.

— Я и не думал шутить, то, что я сказал, это, к сожалению, голая и горькая правда. Так о чем все-таки речь? О плане Карло ввести тебя в правление и назначить ответственной за расширение?

— План Карло! — ехидно передразнила Джой. — Не морочь мне голову. Это твой план, как от меня отделаться.

— Давай обойдемся хотя бы без паранойи. — Он смерил ее холодным взглядом.

— Что ты несешь, при чем тут паранойя? Он заговорил негромким, но резким голосом:

— Я скажу тебе, при чем. Мы любили друг друга, я до сих пор тебя люблю. Мы занимались любовью, за контрацепцию отвечала ты. Когда с этим возникли проблемы, по совести, ты должна была бы предупредить меня, чтобы я мог позаботиться об этом со своей стороны. Да, Джой, так было бы честно. А допустить, чтобы я случайно, сам того не ведая, зачал ребенка, это нечестно.

— Я думала, ты только рад будешь убедиться, что вообще на это способен, — съязвила Джой.

— Ты думала неправильно. Так вот, на этом твоя нечестность не заканчивается. Теперь ты не желаешь поделиться со мной своими планами касательно ребенка, которого мы зачали. Я согласился, что решать тебе, раз ты так хочешь. Ты обещала поставить меня в известность, когда что-нибудь надумаешь. Ты этого не сделала. Ты все это время играла со мной в какие-то игры. Сейчас я знаю не больше, чем знал в Рождество.

Она молчала.

— И вот ты являешься сюда и с пеной у рта несешь какую-то ерунду насчет того, что я задумал сослать тебя на периферию. Тогда как в действительности я сделал все от меня зависящее, чтобы ты осталась здесь. Можешь не верить, но это правда.

Раздался стук в дверь, и вошла Диана. Она поставила кофе на стол между ними.

— Перебранка закончилась? — поинтересовалась она.

— Нет, — улыбнулся Фрэнк, — в самом разгаре.

— Я тебе не верю, — сказала Джой, когда Диана вышла. — У Карло в жизни не возникало ни одной собственной мысли.

Фрэнк подошел к шкафу с документами, достал письмо, показал ей. В письме черным по белому было написано, что в Лондоне, центральном офисе «Палаццо», способности Джой Ист, возможно, найдут себе лучшее применение, нежели в провинции. Фрэнк сказал, что есть и другие письма. Если ей нужны доказательства, он может их отыскать.

— Значит, это Карло. Не может стерпеть такое бесстыдство — незамужняя мать! — и отсылает меня прочь.

— Джой, я предупреждал тебя, как опасна паранойя. Если ты просмотришь документы, то увидишь, что тот опрос был затеян еще в январе. За два месяца до того, как ты объявила о своей беременности.

— Проклятый опрос!.. — проворчала Джой. — Да кто они вообще такие, это бюро? По-моему, грош цена всем этим опросам.

На миг он испытал сожаление. Она так умна и проницательна, они мыслят в унисон. Как досадно, что все закончилось враждой и игрой в кошки-мышки.

— Ну, тем не менее, Карло верит всему, что они говорят, и надо признать, они иногда попадают в точку. Ты сама говорила еще раньше многое из того, что потом подтвердил этот опрос.

— Знаю, — нехотя согласилась она.

— Так что ты собираешься делать?

— Я сама решу, что мне делать, и обойдусь без твоего участия, — заявила она.

— Как хочешь, Джой, но позволь тебе напомнить, что это мой кабинет и ты сама пришла ко мне. Ничего странного в том, что я хочу знать, ведь ты, похоже, намерена впутать меня в это дело.

— Когда я решу, я тебе сообщу.

— Это я слышу уже не в первый раз.

— Но тогда речь шла о моем ребенке. Теперь речь идет о твоей компании. Ты имеешь право знать.

Она ушла, так и не притронувшись к кофе, а он еще долго сидел, глядя перед собой. Похоже, она встревожена и не совсем уверена в себе. Но не исключено, что ему просто этого хотелось бы.

Она — женщина с мозгами, и она знает, что может заставить его нервничать от неизвестности в ожидании следующего ее хода.

Он продолжал думать об этом и вечером того дня, у себя дома. Рената сидела по одну сторону большого мраморного камина и глядела на пламя, он — по другую сторону камина. Они часто подолгу молчали вдвоем. Но в тот вечер он вообще не произнес ни слова.

В конце концов Рената заговорила сама.

— Тебе никогда не бывает со мной скучно по вечерам? В ее вопросе не слышалось недовольства, она будто спрашивала: «Который час?» или «Будем смотреть новости?»

— Нет, — искренне ответил Фрэнк. — Я вовсе не скучаю. Я бы сказал, отдыхаю душой.

— Это хорошо, — обрадовалась она. — Ты такой хороший муж, и я иногда жалею, что во мне маловато живости и огня.

— Боже, этого мне на работе хватает — хоть отбавляй! Вот там действительно все «горит». Нет, ты хороша такая, какая есть.

И он кивнул самому себе, как бы соглашаясь с тем, что сказал. Он не хотел менять ее на другую модель, на более эффектную и шикарную марку.

Прошло несколько недель, от Джой не было ни слова, подготовка к расширению компании шла своим чередом. Карло сказал, что Джой Ист уделяет этим планам пристальное внимание, но согласится ли она ехать на север — об этом можно только гадать.

— Не давите на нее, — посоветовал Фрэнк. — Она согласится, просто ей нужно время.

Ему хотелось надеяться, что так оно и есть. Она добилась своего — он стал нервничать.

Пришло красивое приглашение на серебряную свадьбу — от Десмонда и Дейрдры Дойлов. Он мрачно посмотрел на него. Через десять лет они с Ренатой, может быть, тоже будут рассылать нечто подобное. Но у него уже не было уверенности.

Что Десмонду праздновать? — недоумевал он. С самого начала все у него шло наперекосяк. Все подозревали, что Дейрдра беременна и что только из-за этого они и женятся (все, правда, оказалось не так). В Дублине его вечно шпыняли эти ужасные О'Хаганы. Карьера в «Палаццо» не удалась. С детьми тоже проблемы. Старшая вроде бы живет с каким-то безработным актеришкой. Их парень, Брендан, все бросил и уехал в Мейо — другого места не нашел! И Хелен… Монашка, очень своеобразная, трудная девушка. Фрэнк не любил думать о Хелен Дойл, которая возникла в его жизни дважды и оба раза принесла с собой беду.

Да, у Дойлов мало причин для праздника. Может быть, потому они и затеяли этот юбилей.

Вот уж неожиданное приглашение.

Но приглашение, которое ждало его дома, было подобно грому среди ясного неба.

— Джой Ист пригласила нас на ужин, — сообщила Рената. — Говорит, будем только мы втроем: ты, я и она.

— Она сказала, по какому поводу?

— Я у нее спросила, говорит, что хочет с нами поговорить.

— У нее дома?

— Нет, она сказала, что такие вещи надо обсуждать на нейтральной территории.

Рената явно была сбита с толку.

У Фрэнка кровь заледенела в жилах.

— Не понимаю, к чему это ей, — выдавил он.

— Она сказала, что закажет столик в ресторане… Она выяснила у Дианы, что ты не занят, а потом позвонила мне — узнать, свободна ли я.

— Да. Понятно.

— Ты что, не хочешь идти? — Казалось, Рената разочарована.

— Джой последнее время ведет себя очень странно, думаю, это беременность на нее так действует, а тут еще перевод на другое место… Она, правда, до сих пор не сказала ни да, ни нет. Нельзя ли как-нибудь от нее отделаться, как ты думаешь?

— Выйдет очень некрасиво… Но мне казалось, она тебе нравится, — смущенно добавила Рената.

— Нравится, о чем речь, не в этом дело. Она стала немножко неуравновешенная. Ладно, я сам все улажу.

— Она просила позвонить.

У Ренаты было чужое, отстраненное лицо.

— Хорошо. Мне все равно сейчас нужно съездить по делу. По пути позвоню.

Фрэнк сел в машину и поехал домой к Джой. Он звонил в звонок, стучал — все без толку. Потом нашел телефон-автомат и позвонил ей. Она сразу же взяла трубку.

— Почему ты мне не открыла?

— Не хотела.

— Сама сказала, что хочешь поговорить.

— Я просила позвонить, а не приходить. Разные вещи.

— Джой, не делай этого, не устраивай сцен перед Ренатой. Это несправедливо, она этого не заслужила, совсем не заслужила. Не будь жестокой.

— Ты умоляешь? Я и вправду слышу в твоем голосе мольбу?

— Черт возьми, можешь слышать что угодно, но подумай, что плохого она тебе сделала?

— Так ты принимаешь мое приглашение или нет? — спросила она с вызовом.

— Послушай…

— Нет, я не буду больше слушать. Да или нет? В голосе ее слышалась угроза.

— Да.

— Так я и думала, — сказала Джой и положила трубку.

Это был тот самый ресторан, где они с Джой обедали в январе. Тогда у Джой еще не было живота, и тогда они смеялись на глазах у родственниц Нико. Теперь все было по-другому.

Джой, которая, к огромному облегчению Фрэнка, до сих пор сидела на минералке, была сама любезность и хлопотала о том, чтобы они устроились поудобнее и удачно выбрали блюда. Говорила в основном она: Фрэнк слишком нервничал, а Рената вела себя очень сдержанно.

— Знаете, как в фильмах всегда говорят: «Вы, наверное, удивляетесь, зачем я попросила вас сегодня прийти сюда», — проворковала Джой.

— Вы сказали, что хотите о чем-то поговорить, — вежливо напомнила Рената.

— Хочу. Я долго думала и наконец пришла к определенному решению. И я полагаю, будет правильно, если я вам об этом расскажу. Тебе, Фрэнк, в связи с работой, а вам, Рената, — вам из-за Фрэнка.

Начиналось самое страшное. Будь она трижды проклята! Это не просто уязвленная женщина, это фурия. Надо было играть с ней честно.

— Да? — встревожилась Рената.

Фрэнк молчал, боялся, что голосом выдаст себя.

— Так вот, я о ребенке… — начала Джой. Она выжидательно посмотрела на Фрэнка, потом на Ренату. Казалось, молчание длится целую вечность, хотя на самом деле прошло, вероятно, не более трех секунд. — Я думаю, это изменит мою жизнь намного сильнее, чем мне казалось раньше. Месяц-другой я все раздумывала, правильно ли я поступаю. Не лучше ли расстаться с ребенком, отдать его в хорошие руки, в дом, где он найдет любовь и заботу, ведь из меня вряд ли получится прекрасная мать. — Она сделала паузу, чтобы они могли из вежливости заверить ее в обратном. Никто из них не потрудился это сделать. — Но потом я сказала себе: нет. Я же знала, на что иду, и не должна останавливаться на полпути.

На ее лице заиграла счастливая улыбка.

— Да, но при чем тут мы… Я не совсем понимаю… — На лице Ренаты застыл страх.

— А вот при чем. Если бы я собиралась отдать кому-нибудь ребенка, я бы, скорее всего, предложила его вам. Вы были бы такими хорошими родителями, я знаю. Но раз я не собираюсь этого делать, а вы, наверное, питали какие-то надежды…

— Никогда!.. У меня и мысли такой не было! — чуть не задохнулась Рената.

— Неужели? Но у тебя-то, Фрэнк, наверняка была. В конце концов, все эти общества по усыновлению тебе ничем не помогли, как я слышала от Карло.

— Отец не имеет права говорить о таких вещах! — возмутилась Рената, густо краснея.

— Да, наверное, не имеет. Но все равно говорит. Одним словом, я затем вас и пригласила сюда, чтобы расставить в этом деле все точки над Скоро я уеду на север, намного раньше, чем кто-либо предполагал. Я уже продала свой дом и купила там другой — старый загородный домик в георгианском стиле. Правда, он требует ремонта, но зато очень изящный и красивый, и для ребенка лучшего места не придумаешь. Если бедняжечке придется довольствоваться лишь моим обществом, то пусть у него или у нее хотя бы будет пони и место для игр.

Она одарила их лучезарной улыбкой. Рената судорожно перевела дух.

— А отец ребенка, у него будет во всем этом хоть какая-то роль? — спросила она.

— Никакой. Отец ребенка — случайный знакомый, я повстречала его на ярмарке производителей упаковки. Корабль, который скрылся в ночи…

Рената ахнула и непроизвольно зажала рот ладонью.

— Вас это так шокирует? Я захотела ребенка, а он годился для этой цели, как любой другой мужчина.

— Я знаю, просто… я вдруг подумала… — Она умолкла и взглянула на мужа, который сидел с каменным выражением лица.

— Что вы подумали, Рената? — вкрадчиво проговорила Джой с невыносимо приторной улыбкой.

— Я знаю, это глупо. — Рената перевела взгляд с Джой на мужа. — Я вдруг испугалась, что отцом ребенка может быть… Фрэнк. И поэтому у вас и была мысль предложить его нам… Простите, я сама не понимаю, зачем все это говорю… ради Бога…

В глазах у нее стояли слезы. Фрэнк сидел как истукан, он до сих пор не знал, чего ожидать от Джой. Он не мог даже протянуть руку, чтобы попытаться успокоить жену.

Джой заговорила, медленно, тщательно подбирая слова:

— Ах, Рената, как вам такое могло прийти в голову! Чтобы мы с Фрэнком… Мы с ним слишком похожи, чтобы из этого вышел величайший роман века. Нет-нет. И потом, Фрэнк в роли отца… Как говорится, не судьба, так ведь?

— Что… Что вы имеете в виду?..

— О, Карло говорил мне о его проблемах… Боюсь, ваш отец бывает подчас чересчур откровенен, но только когда знает, что сказанное им не пойдет дальше… Пожалуйста, не выдавайте меня. Но он всегда так горевал, что Фрэнк не может подарить ему внука…

Фрэнк впервые за долгое время нарушил молчание. Он надеялся, что ему удалось совладать с дрожью в голосе.

— А твой ребенок? Скажешь ли ты ему, что это была всего лишь одна ночь в гостинице?

— Нет, конечно же, нет. Я придумаю что-нибудь куда более романтичное и грустное. Удивительный человек, которого давно уже нет в живых. Поэт, быть может. Что-нибудь печальное и красивое.

Как-то они закончили ужин, как-то нашли другие темы для разговора. Угасла боль и обида во взгляде Ренаты, сошло напряжение с лица Фрэнка. А в Джой Ист еще больше чувствовались безмятежный покой и свежесть здоровой беременности. Она уверенно заплатила по счету кредитной карточкой. Рената отлучилась в дамскую комнату, а Джой сидела напротив Фрэнка и спокойно смотрела на него.

— Ну, ты победила, — сказал он.

— Нет, это ты победил.

— Как это я победил, интересно! Сначала ты пугаешь меня до смерти, а теперь отнимаешь право маломальского участия в жизни ребенка. Хороша победа!

— Ты добился, чего хотел. Ты от меня отделался.

— Опять начинаешь?

— В этом нет необходимости. Я все разузнала в бюро по изучению рынка. Они сказали, что это ты их нанял, я даже узнала точную дату — это произошло сразу же после нашего обеда здесь, в этом самом ресторане. Как обычно, все вышло так, как ты хотел. Я больше не создам тебе проблем. Путь свободен для следующего проекта. Интересно, кто она будет. Я этого никогда не узнаю. Но и ты никогда не узнаешь, каково играть с двухлетним малышом — с твоим двухлетним малышом. Потому что ты бесплоден. Это твое алиби, а для меня — предлог, чтобы вычеркнуть тебя из жизни.

— Ты так и не сказала мне — почему. Откуда такая ненависть?

— Это не ненависть, это решимость. Откуда? Наверное, из-за того, что у тебя слишком холодный взгляд, Фрэнк. Я долго не замечала.

Вернулась Рената. Они встали, пора было уходить.

— Ты ведь будешь приезжать на совещания… И вообще? — спросил Фрэнк.

— Не на все. Я думаю, если мы хотим, чтобы проект расширения на севере удался, нельзя создавать впечатление, будто мы чуть что мчимся в Лондон. Самые важные решения должны приниматься на месте. Иначе там подумают, что мы всего лишь захолустный филиал, и не станут воспринимать нас всерьез.

Конечно, она была права, права, как всегда.

Он проводил ее до такси и придержал дверь. Она сказала, что слишком растолстела и уже не влезает в свою маленькую спортивную машину.

На какой-то миг их взгляды встретились.

— Мы оба победили, — тихо сказала она. — Можно так сказать.

— Или не победил никто, — печально заметил он. — Можно сказать и так.

Когда они с Ренатой шли к своему «роверу», он обнял жену за плечи.

Этот вечер не пройдет для них бесследно. Но их жизнь лишь дала маленькую трещинку. А могла разбиться вдребезги. И это, можно сказать, тоже была победа.