Глава тридцатая

Наконец, я отняла руку от щеки и поцеловала ладонь, в том месте, где ее коснулись губы Фрэнка. «Если бы мы оба оказались свободными...» Скоро он станет свободным – но не я. Я никогда не стану свободной. Но даже сознание этого не омрачало моей радости в этот вечер. Я взглянула на Клитию, коленопреклоненную, безнадежно любящую – бедная Клития, но у меня все было иначе, потому что мой солнечный бог любил меня.

Рядом со мной засопела и завозилась Роза. Я приветствовала ее пробуждение поцелуем и прижала ее к сердцу. Несмотря на весь вес ее крепкого юного тельца, я легко и быстро, словно девчонка, взбежала с ней по лестнице в детскую.

На следующее утро я, как обычно, пошла в кабинет имения. Мистер Селби в этот день был в Пеннингсе, а мне нужно было заняться счетами на зерно. Но даже когда я погружалась в сроки и количество пшеницы, намолоченной в этом месяце, и вносила поправки в план заготовки, мои глаза постоянно устремлялись к настенным часам. Складывая бушели и четверти, вычисляя урожай с акра, я все время ждала Фрэнка. Когда была вписана последняя аккуратная цифра, я схватила промокашку, захлопнула книгу и бегом побежала к двери, словно ребенок, избавившийся наконец, от уроков.

Я успела вовремя. Едва я покормила Розу и взялась за шитье, как мистер Тимс объявил:

– Лорд Квинхэм, моя леди.

Фрэнк быстрым шагом вошел в комнату, такой, высокий и ладный.

– Привет, милочка Эми. Ты накормишь меня обедом? – мое сердце подскочило в груди.

Пока мы обедали, Фрэнк рассказывал то о зрелищах, на которые собирался сходить перед возвращением, то о Париже в военное время. Он болтал со мной легко и беспечно, словно и не было вчерашнего разговора. За кофе он выкурил сигарету, вежливо попросив моего разрешения.

– Давай возьмем Флору на прогулку, но только вдвоем, – предложил он, потушив сигарету.

– А Роза...

Фрэнк прервал меня, встряхнув головой.

– Тебе будет слишком тяжело нести ее.

Роза захныкала, поняв, что, я ее оставляю, но Элен отвлекла ее. Флора, довольная и гордая тем, что ее выделили, побежала вниз рядом со мной, пока Фрэнк дожидался нас в холле. Он протянул ей руки, и она мгновенно подбежала к нему.

– Мы пойдем на прогулку в лес, Флора, – Фрэнк искоса глянул на меня, его голубые глаза светились насмешливым огоньком. – Но если мы опять найдем соню, то не будем будить ее, иначе твоя мама рассердится!

На прогулке Флора болтала с Фрэнком, тянула за собой, полностью завладев его вниманием. Придерживая ворота калитки, выходящей в лес, он вдруг повернулся ко мне.

– Флора, мы совсем забыли про твою маму, ей скучно, – он улыбнулся мне, и, несмотря на холодный февральский день, меня словно опалило жарким июльским солнцем.

Когда мы гуляли под оголенными ветвями, Фрэнк попросил меня:

– Эми, поговори со мной. Мне хочется услышать твой голос, нежный, как у горлинки.

– О чем мне поговорить?

– О чем угодно, – он запнулся. – Нет, не надо говорить ни о прошлом, ни о будущем. Давай поговорим о настоящем. Расскажи мне о том, чем ты занималась сегодня днем, обо всех этих мелких домашних делах, о маленьких обыденных пустячках, которыми заняты головки хорошеньких молодых женщин, таких, как ты.

Я подумала, что вряд ли Фрэнку захочется слушать о проблемах по выполнению распоряжений, присланных новым продовольственным департаментом. Вместо этого я рассказала ему о платье, которое шью для Флоры, и о новом чепчике, который собираюсь сшить Розе. Он слушал и улыбался, морщинки у его глаз постепенно расправились, его лицо снова стало гладким, как в юности.

Мы дошли до изгороди на краю леса. Фрэнк подхватил Флору на руки и одним движением переправил ее через деревянную перекладину. Она взвизгнула от восторга и удовольствия, оказавшись на ногах по ту сторону ограды. Он перескочил вслед за ней и, улыбаясь, повернулся ко мне.

– Давай руку.

От прикосновения его теплых, сильных пальцев все мое тело ожило. Пока я пыталась перебраться через ограду, Фрэнк подхватил меня за талию и одним движением, как Флору, перенес через перекладину ограды и опустил рядом с собой. Его руки еще удерживали меня, склоненное ко мне лицо стало серьезным.

– Эми? – сказал он шепотом. Его губы приблизились к моему лицу, но тут Флора потянула меня за юбку.

– Мама, я хочу посмотреть уток.

Я наконец, сделала попытку высвободиться из объятий Фрэнка, и он отпустил меня. Но, когда мы пошли дальше, его дыхание было глубоким и частым, словно от бега, а мое вторило ему. Я нагнулась и взяла Флору за руку – Флора, мой щит и от него, и от себя.

Когда мы подошли к пруду, Флора побежала вперед и позвала Фрэнка, он последовал за ней. Я остановилась под деревьями, слушая оживленный голосок дочки, требующий внимания своего отца. Мы позволили ей болтать всю дорогу обратно, пока возвращались нижней дорогой. Становилось холодно, и Фрэнк стал играть с ней в догонялки, чтобы скорее вернуться в дом.

Как только мы вошли, он отвел Флору в детскую и вручил Элен, не обращая внимания на протесты.

– Что бы мы делали без детских! – усмехнулся он, выйдя за дверь. – Когда дети в этом возрасте, даже небольшое время в их обществе тянется очень долго. Кроме того, я хочу спокойно выкурить сигаретку у тебя в гостиной. Пойдем, Эми? – он начал спускаться по лестнице, я последовала за ним.

Пока Фрэнк курил, я рассказала ему о Мэри, телеграмме с фронта и маленьком Томми.

– Неужели ты кормила его – ребенка служанки? – воскликнул он.

– Я не могла оставить его умирать от голода.

– Не будь глупой, Эми, он этого не сделал бы. Ясно, что если он мог получить твою грудь, он взял ее, но если бы ты не предложила этого, он стал бы сосать из бутылочки, когда проголодался бы по-настоящему. У всех здоровых молодых самцов сильный инстинкт выживания, – лицо Фрэнка помрачнело, – даже если всё против них. – Я содрогнулась от интонации его голоса.

Когда он докурил сигарету, я сказала:

– Роза, наверное, уже проснулась, я принесу ее сюда...

– Нет, Эми, сегодня мой черед, я хочу тебя для себя, – я уставилась на него в изумлении. – Не пугайся, я же обещал, что и пальцем к тебе не притронусь – я просто хочу поговорить с тобой.

– О чем ты хочешь поговорить?

– Так, о том о сем. По правде говоря, Эми, я так давно не разговаривал с женщиной, которая ловит каждое мое слово, что хочу, как можно дольше растянуть удовольствие, – с горечью сказал Фрэнк. Затем он стал рассказывать мне о Франции, об ее красотах – морях, горах, деревеньках: – А теперь она сражается не на жизнь, а на смерть. Несмотря ни на что, я рад, что сражаюсь вместе с ней, – он взглянул на часы. – Мне пора уходить, Этти пригласила несколько человек на ужин. Я приеду завтра, Эми, перед отъездом в Лондон. Аи revoit. – Фрэнк быстро вышел.


Я любила его, ох, как я любила его. Но было слишком поздно. «Если бы мы оба оказались свободными...» Но теперь я уже никогда не стану свободной. Если бы только, если бы только – я пыталась сдержать свои мысли, но они неслись во весь опор, словно взбесившиеся лошади. Если бы Лео, не женился на мне, а мисс Аннабел развелась бы с Фрэнком – я снова ловила свои мысли, пытаясь остановить их, но они были неуправляемыми. Если бы только Лео, не женился на мне, я как-нибудь выкрутилась бы, позаботилась бы о Флоре – тогда я смогла бы вручить ее Фрэнку как свадебный подарок.

Но правда повисла на поводьях, крепко натягивая их. Ведь если бы Лео, не женился на мне, я потеряла бы Флору. Я не справилась бы, не смогла бы содержать ни ее, ни себя. Нам оставался работный дом или улица. Но, женившись на мне, Лео спас нас обеих.

Я встала. Я должна была идти в кабинет, там еще оставалась работа. Однако, когда я спускалась по лестнице, мои ноги казались свинцовыми.

Почти весь вечер я провела внизу за делами. Я могла отогнать греховные мысли, когда была занята, но не могла контролировать свои ночные сны. Этой ночью я увидела во сне, что Фрэнк приехал ко мне в образе древнего рыцаря, его доспехи сияли, шпоры блестели. Он протянул ко мне руки, и я побежала ему навстречу – но проснулась в слезах, потому что была вынуждена навсегда отрезать себя от человека, которого любила. Прошло немало времени, пока я не заснула снова.

Мистер Селби прибыл очень рано, его лицо было в морщинах от тревоги. Он рассказал мне, что арендаторы Пеннингса утверждают, будто они не в состоянии выполнить последний поток приказов о вспашке.

– Слишком много людей было дополнительно призвано в январе, а владелец парка сельскохозяйственных машин, чьими услугами пользовались арендаторы, объявил, что выходит из дела. Он потерял двоих из своего персонала, а сам слаб здоровьем. Он просто больше не может помогать. По-моему, он поддерживал дело для сына, но того убили прямо перед Рождеством... Я не знаю, что делать, леди Ворминстер. Без этих сельскохозяйственных машин работы по вспашке задержатся, да и погода очень плохая. А из-за завышенных требований по вспашке положение становится вообще невозможным, – он вздохнул. – Так как я – член комитета, подписавшего эти распоряжения, ответственность возложат на меня.

– Это не ваша вина, мистер Селби, – сказала я машинально. Он с надеждой посмотрел на меня, словно у меня была какая-то идея, но в это утро я не могла ясно рассуждать. Вздохнув еще раз, он спросил, закончила ли я зерновые счета.

Фрэнк приехал вскоре после обеда. Мы погуляли в парке, а затем вместе попили чаю. Потом он растянулся в кресле, наблюдая, как я играю на полу с детьми, смеясь над тем, как Роза переползает через шею Неллы, и разрешая Флоре использовать свои карманы для укрытия животных, спасшихся на ковчеге. Затем он твердо сказал им:

– Вам пора наверх, – и я позвонила Элен.

Когда она увела детей, Фрэнк откинулся в кресле, вытянув длинные ноги.

– Милые детишки, но не дают ни минуты покоя, правда? И эти беспрестанные вопросы Флоры скоро надоедают, все эти бесконечные «почему». «Дядя Фрэнк, почему утки плавают?» – спросила она вчера. Я ответил, что они считают, что тонуть неприлично, и она одарила меня очень нелестным взглядом. Понятно, почему в характере женщин есть что-то детское. Без этого они просто не могли бы выносить общество маленьких детей. Дети, как и все молодые зверюшки, весьма надоедливы.

Я бросилась на защиту своих дочерей.

– Лео говорит, что любопытство Флоры – признак ее ума. Он всегда отвечает на ее вопросы, сколько бы она ни спрашивала, – я глубоко вздохнула и добавила: – Когда появилась Роза, он мог бы относиться к ним по-разному, но он не делает различий, он любит Флору так же, как и Розу.

Фрэнк вскочил и подошел к окну. Стоя спиной ко мне, он бесцельно затеребил кисточку шнура, задвигающего шторы.

– Знаю, – пробормотал он, затем повернулся ко мне и внезапно сказал: – Я видел старика – примерно с месяц назад.

– Ты не рассказывал мне об этом.

– Да. – Фрэнк выпустил кисточку, вернулся назад и сел в кресло напротив меня. – По правде говоря, я боролся с совестью с тех пор, как приехал сюда, и совесть победила, – он криво улыбнулся. – Она побеждает нечасто, поэтому я позволю ей победить на этот раз и расскажу тебе, где его встретил.

Но Фрэнк замолчал, и я подсказала:

– Ты посещал кого-то в госпитале?

– Старик давно уже не в госпитале, почти с тех пор, как прибыл во Францию. Он в полевом санитарном пункте.

– Полевой санитарный пункт – это такой, который расположен на поле? – недоуменно спросила я.

Фрэнк, слегка улыбнувшись, взглянул на меня.

– Какая ты невежественная малышка, Эми. Полевой санитарный пункт – это машина с группой санитаров и врачей, не имеющая ничего общего с полями, в том смысле, в каком ты подумала. Хотя полагаю, что когда-то эти поля были милыми и зелеными, – пока не напали немцы, и мы не выкопали на них окопы, а боши не начали стрелять из пушек, пытаясь разрушить Ипр.

– Ипр! – я услышала, как потрясенно прозвучал мой голос. – Но под Ипром идет сражение! Нет, Лео, не может быть там. Он не сражается, он ухаживает за ранеными солдатами.

– Именно. А где, ты думаешь, находятся эти солдаты, когда получают ранения?

– Но... – я не могла поверить тому, на что намекал Фрэнк.

– Конечно, есть и полковые санитары, которые только выносят раненых из окопов, а затем передают членам RAMC. Но когда, начинается большая заварушка, их не хватает, поэтому туда требуется подкрепление – в связи с этим вернемся к старику. Это его работа – волочить носилки по этой мерзкой, невообразимой грязи, которая на каждом шагу норовит засосать тебя, под летящими над головой снарядами. Ему приходится хуже, чем мне, скажу тебе. Из такой ситуации хочется убраться поскорее, а эти носилки дьявольски тяжелые. Они замедляют твою скорость до черепашьего шага, и на этой скорости ты еще должен приседать как утка, чтобы уберечься от немецких стрелков.

– Но даже немцы не станут стрелять в человека с носилками!

– Ты глупая гусыня, Эми – еще как стреляют. Пушки не целятся, они просто разметают в клочья все, что накроют, – Фрэнк хмыкнул. – Накроют! Какое безвредное слово, напоминает домашний очаг, званые обеды... Давать, такие дурацкие названия – типично для англичан. Я предпочел бы французское obus, в нем есть что-то угрожающее.

Я едва слышала Фрэнка, – я пыталась справиться с потрясением от того, что он рассказал мне.

– Лео, так стар, и у него искривленная шея!

– Он, конечно, не единственный из добровольцев в возрасте за сорок, которые в это влипли, хотя я согласен с тобой – искривленные шеи встречаются нечасто. Но кривая у него шея или нет, он – крупный, сильный мужчина, а такие, там нужны. Так получилось, что по этой шее, я его и нашел. Тед Геральд написал мне, что, когда получил свою пулю, с поля боя его вынес горбатый мужчина, державший голову набок. Тед подумал, что наверняка видел этого мужчину и прежде, но был так плох, что не мог спросить его имя, пока тот доставлял его в CCS. Затем он догадался, что это был мой отец, и попросил меня передать ему сердечную благодарность. Второй носильщик оказался юнцом и начал сдавать – зашатался и сказал, что больше не может идти. Тед говорит, что весь вспотел, испугавшись, что его бросят, но старик заставил этого мальчишку держаться, пока они не добрались до перевязочного пункта. Там старик поменял юнца на другого бедолагу, и пошел назад, волоча за собой пустые носилки.

Фрэнк замолчал, глядя в огонь. Я сидела, уставившись на него и пытаясь усвоить то, что он рассказал мне. Лео, на поле боя, изнемогающий, под тяжестью носилок, бредущий по грязи под визжащими над головой снарядами. Я не могла в это поверить, хотя сознавала, что это правда. Фрэнк отвернулся от огня и снова взглянул на меня.

– Несколько дней спустя я должен был доставить сообщение в дивизионный штаб, – продолжил он. – Оно было не срочным, поэтому я заехал на тот перевязочный пункт, о котором написал Тед. Он был недалеко оттуда, где размещались мы. Это оказалась, поганая дыра – бывшая постройка на ферме. Теперь она лежала в развалинах, а пункт помещался в погребе. А какое зловоние – я с трудом заставил себя спуститься по ступенькам! Внизу оказался старик, поивший чаем какого-то беднягу, который выглядел так, словно уже отправлялся на тот свет. Я стоял там, пока парень не допил чай, и тогда старик поднял голову и увидел меня. Какое-то время мы смотрели друг на друга, а затем он сказал: «Добрый день, Фрэнсис. Может быть, выпьешь чашку чая?»

Старик сделал чай, я предложил ему окурок, а он настоял, чтобы я вместо окурка взял у него сигару. Скажу тебе, Эми, что тебя посещают хорошие идеи. Он, наверное, единственный капрал на Западном Фронте, которого жена снабжает «Короной Империи»! В следующий раз пришли коробку и мне. В общем, я передал старику сообщение Теда, от которого он заметно смутился. Затем я спросил его, давно ли он работает полевым санитаром, и он ответил, затем он спросил, где базируюсь я, и я ответил, а после этого нам, кажется, стало не о чем разговаривать друг с другом.

Там был один офицер медицинской службы, шотландец – приличный парень, хотя выглядел совершенно измотанным, и я начал болтать с ним о том, как идут дела и тому подобное. На самом деле мне хотелось поговорить со стариком, но я не мог придумать, о чем. В конце концов, я спросил его, как поживают дети, а он ответил, что обе чувствовали себя превосходно, по последним известиям. Затем он добавил: «Если ты переписываешься с моей женой, то дай слово, что не упомянешь ей об этой встрече. Она считает, что я в базовом госпитале, и я бы предпочел, чтобы она и дальше так считала. Она такая мягкосердечная, что может расстроиться, если узнает». Я дал ему слово и в то время был уверен, что сдержу его. Думаю, старик почувствовал это, потому что выглядел удовлетворенным. Затем он сказал, что должен собрать свою команду, которая была где-то поблизости в укрытиях, – а я все еще не сказал ему ничего – и в следующее мгновение заковылял по ступенькам и вышел.

Доктор спросил меня: «Вы знакомы с капралом Ворминстером?», и я ответил: «Он – мой отец». Я впервые назвал его отцом с тех пор, как умерла маман, и даже с более ранних времен – я всегда скрывал это родство, если мог. Когда доктор пришел в себя от удивления, то рассказал мне, какой мой отец стойкий парень – их сержант был убит две недели назад, и доктор сказал, что не справился бы с вывозом раненых, если бы не старик. Я хотел пожать старику руку на прощание, но, когда я вышел оттуда, команда санитаров уже ушла.

Фрэнк ненадолго замолчал.

– Знаешь, – наконец добавил он, – если бы старик хотел просто надеть военную форму, то мог бы выпросить канцелярскую работу в Лондоне, связей у него достаточно. Но он выбрал тяжелый путь. Вот мы с ним и засели в этом богомерзком секторе, оба по уши в грязи. И это я подтолкнул его на такое – хотя, видит Бог, у меня и в мыслях не было отправить его на передовую, – он запнулся на мгновение и тихо добавил: – Знаешь, я не хотел рассказывать тебе это – не потому, что он меня просил, а потому, что мне не хотелось, чтобы ты восхищалась им. Но потом подумал – почему бы ей не восхищаться им? И рассказал.

Я ничего не сказала – я не могла говорить. Фрэнк тоже замолчал. Вдруг его глаза сузились:

– Тебе не пришло в голову, Эми, что Аннабел собирается развестись со мной, – он запнулся и осторожно добавил, – а старика может разорвать на куски в любую минуту?

– Нет!

– Подумай, Эми, ведь и тебе свойственна человеческая слабость. Эта мысль должна была появиться у тебя.

– Нет! – мой голос упал до шепота, когда я упрекнула его: – Ты же сказал... ты же сказал, что восхищаешься им.

– Да, но это не мешает мне желать, чтобы он никогда не женился на тебе. – Фрэнк снова замолчал, а когда наконец заговорил, его голос звучал добродушно. – Вытри глаза, и пойдем, посмотрим, как дети принимают ванну. Мне хотелось бы посидеть перед огнем в теплой детской, глядя, как плещутся в воде их крепкие, гладкие тельца. В конце концов, я сражаюсь за них – за их будущее. Конечно, не за свое же. Идем.

Подойдя ко мне, Фрэнк взял меня за руки и притянул к себе. Затем он сжал мои холодные пальцы своими, теплыми и сильными, и отпустил меня.

– Не будем давать повода для пересудов слуг? Теперь идем.

Мы сидели в теплой детской и слушали болтовню Флоры, пока Роза плескалась в ванной. Затем я унесла Розу в другую комнату, а Элен стала купать Флору. Когда Роза заснула у моей груди, я услышала голос Фрэнка сквозь прикрытую дверь детской спальни – он читал своей дочери сказку на ночь.

Когда Флора закуталась в одеяло, Фрэнк поцеловал ее на ночь, и мы вышли в коридор.

– Я вернусь в город и постараюсь урвать, несколько дней для охоты перед возвращением в армию, – сказал он мне. – До свидания, Эми, – его голос стал ласковым, – моя золотая девочка, та, что могла бы быть моей.

Мы спустились в холл и молча подождали, пока не подадут лошадь Фрэнка. Когда послышался стук ее копыт, Фрэнк нагнулся и по французскому обычаю поцеловал мне руку.

Аи revoir, милочка. Не стой на ступеньках, простудишься.

Мистер Тимс закрыл за ним дверь, а я вернулась в свою гостиную и подошла прямо к Клитии. Фрэнк уехал. Через неделю он снова вернется во Францию, к опасностям войны – а я, казалось, все еще слышала его голос: «Я люблю тебя, Эми, и буду любить всегда». Но, стоя перед картиной, я слышала и другой голос, заикающийся, нерешительный: «Эми, я никогда не видел твоих волос распущенными – может быть, ты покажешь их мне сейчас?» Моя рука все еще пылала от теплоты поцелуя Фрэнка, но я словно бы чувствовала и то легчайшее прикосновение к моим волосам, напоминающее мне о другом мужчине, тоже любившем меня – и он тоже был в опасности. Мой муж. А затем в моей памяти всплыли другие слова Фрэнка: «Тебе не пришло в голову, Эми...»

Я снова вскрикнула: «Нет!» Но голос не замолкал: «И тебе свойственна человеческая слабость. Эта мысль должна была появиться у тебя».

Была ли она? Была ли у меня эта мысль – хотя бы на мгновение? Пол раскачивался и плыл под моими ногами. Была ли? Была ли? Я глядела на Клитию, но та не могла подсказать мне ответ, ведь она никогда не была замужем. Отвернувшись от нее, я выбежала из комнаты и спустилась в холл. Потянув дверь за ручку, я бросилась в библиотеку. На мгновение мне показалось, что Лео сидит за письменным столом, затем я погрузилась в его кресло, мои ноги дрожали. В этот миг я поняла, поняла, что за жизнь с любимым человеком, ценой была бы смерть моего мужа, и эта цена была слишком высока. Я скорчилась в кресле Лео, всхлипывая от облегчения, а слова Фрэнка снова ушли в грязь, к которой они принадлежали.

Загрузка...