Серебряные звезды

Полковник Мариан Одлеваный. Первые дни

Было начало сентября 1943 года. В Сельцы я ехал вместе со старшим лейтенантом Борисом Пальчевским и майором Франковским, будущим начальником артиллерии 2-й пехотной дивизии, которые, как и я, были направлены советским командованием в 1-й Польский армейский корпус. Старший лейтенант Пальчевский командовал до этого батареей запасного артиллерийского полка, находившегося в Горьком. Я был командиром взвода в этой батарее. О том, что он поляк, я узнал лишь тогда, когда нас вызвали одновременно в штаб для беседы. В Москву мы выехали вместе. Мои спутники, родившиеся и выросшие в Советском Союзе, почти совсем не знали польского языка. Разговор поэтому мы вели на русском, которым я хорошо овладел за три года службы в Красной Армии. Мы все трое были уже ветеранами боев. Пальчевский имел ранение, и рука у него почти не разгибалась в локтевом суставе. Я был ранен в ногу и еще долго не расставался с тростью. Только майору Франковскому удалось прибыть с фронта невредимым. Моих товарищей беспокоило, как их примут польские солдаты и как они освоятся в новой обстановке.

— Не волнуйтесь, — подбадривал я их, — все получится как нельзя лучше.

— Тебе хорошо говорить, — сказал Франковский. — Язык знаешь, родился и вырос в Польше. А мы?

— Язык выучите быстро, — не уступал я. — Когда меня призвали в Красную Армию, я ведь тоже понятия не имел о русском. А через год уже говорил по-русски совсем неплохо.

Проехали станцию Рязань. Внезапно Пальчевский, который сидел у окна, крикнул:

— Смотрите, польские солдаты!

Мы бросились к окну: на одном из путей стоял воинский эшелон, а около вагонов — несколько солдат в польской форме.

При виде всего этого у меня сильней забилось сердце, а глаза затуманились. Первый раз после 1939 года я увидел польскую форму.

— Форма как форма, — сказал Пальчевский, — но эта рогатая фуражка! Что это за фуражка?!

Пока я рассказывал о происхождении конфедератки и описывал форму, знаки различия и т. п., поезд остановился на разъезде Дивово. Здесь мы вышли и пешком направились в Сельцы. Через полчаса ходьбы добрались до опушки соснового леса, который приветствовал нас транспарантом, натянутым между двумя деревьями: «Здравствуй, вчерашний скиталец, а сегодня — солдат».

Вскоре мы оказались у деревянного домика. Перед входом медленно отмеривал шаги часовой. Здесь расположился штаб 1-й тяжелой артиллерийской бригады имени генерала Юзефа Бема.

Нас принял начальник штаба бригады, которому мы вручили наши личные дела в опечатанных сургучом папках. Представиться командиру бригады мы должны были на следующий день. После беседы с начальником штаба мы отправились в деревню на выделенные нам квартиры, чтобы отдохнуть после дороги.

С майором Франковским я больше не увиделся, так как на следующий день он выехал в 1-й легкий артиллерийский полк. Зато с Пальчевским, который остался в бригаде, мы встречались довольно часто, так как наш полк в период формирования подчинялся непосредственно командованию бригады.

На следующий день около полудня я отправился в штаб бригады. В лесу я встретил офицера, который, как мне показалось на первый взгляд, объезжал буланого коня. Конь то и дело вставал на дыбы и пытался сбросить с себя наездника, который судорожно держался за повод. Но я быстро понял, что наблюдаемая мною сцена ничего общего с объездкой не имеет, а просто человек учится ездить верхом на лошади. Боясь, как бы конь случайно не задел меня, я обошел это место стороной и вскоре снова очутился перед уже знакомым мне деревянным домиком. Я по-польски доложил о своем прибытии командиру бригады подполковнику Букоемскому. Мой доклад прозвучал, видимо, неплохо: командир улыбнулся и был явно доволен. Он поздоровался со мной и предложил сесть. Затем начал изучать мое личное дело. Открылись двери, и в комнату вошел незнакомый майор. В нем я узнал того самого наездника, который так странно гарцевал на коне.

— Майор Грош, мой заместитель по просветработе, — представил прибывшего командир бригады и, показав на меня, сказал майору: — Вот наконец офицер, выросший в Польше, обученный в Красной Армии и говорящий по-польски.

Подполковник Букоемский просмотрел мое личное дело от первого до последнего листа.

— Вы нам очень нужны, — сказал он. — Мы начинаем формирование 4-го истребительно-противотанкового полка, а вы, поручник, будете первым офицером этой части.

— С боевым опытом, — добавил майор Грош, глядя на мою грудь, украшенную орденом Отечественной войны.

— Назначаю вас, — продолжал командир бригады, — заместителем начальника штаба полка по оперативной части и одновременно приказываю вам выполнять обязанности начальника штаба до прибытия назначенного на эту должность офицера.

— Обмундирование получили? — спросил майор Грош.

— Я как раз собираюсь это сделать.

— Ну тогда не будем задерживать гражданина поручника, — произнес командир бригады и встал, давая этим понять, что беседа окончена.

Склад располагался в бараке. С помощью интенданта бригады я подобрал себе полный комплект обмундирования — от металлических звездочек и орла до тяжелой суконной шинели.

На квартиру я вернулся сильно уставший, потому что первый раз ходил без трости. Я оставил ее, чтобы при первой встрече начальство не приняло за инвалида, нуждающегося в медицинской помощи.

Несмотря на усталость, меня обуревало неуемное желание примерить польскую форму. Мне было интересно посмотреть, как я буду выглядеть в ней. Прикрепив к погонам и фуражке звездочки и орла, я переоделся и встал перед зеркалом.

Польская форма шла мне. Жалко было только, что не могу носить прекрасные хромовые сапоги. Я приехал в сильно изношенных, которые мне сшили в ортопедической мастерской, когда я лежал в советском госпитале. Левый сапог был приспособлен к моей деформированной стопе и неподвижному суставу — имел вкладки и голенище на молнии. Полученные на складе хромовые сапоги не отвечали этим требованиям, и мне пришлось от них отказаться.

Наутро, когда я собрался уже уходить, прибыл связной и сказал, что у штаба меня ждет советский подполковник. На всякий случай я захватил с собой планшет и направился к штабу.

Подходя к домику, я увидел «виллис», в нем шофера, а рядом с машиной подполковника. Я доложил ему о своем прибытии. Подполковник протянул мне руку и представился:

— Подполковник Фарафанов. Назначен командиром 4-го истребительно-противотанкового полка.

— Прибыл в ваше распоряжение, гражданин подполковник, — доложил я по-уставному.

— Думаю, что мы хорошо сработаемся, — продолжал он. — А теперь слушайте. Мы поедем сейчас в отведенный нам район леса и определим расположение полка.

Сказав это, он сел в машину. Я занял место рядом с ним.

Когда подполковник показывал водителю дорогу, я сбоку смотрел на него. Был он среднего роста, крепко сложенный, лет около сорока. Выражение лица строгое. Эту строгость подчеркивали рыжие кустистые брови. Руки у него были большие и сильные, что я успел отметить, когда он, здороваясь, пожал мне руку. На груди ряд планок боевых наград.

Не успел я еще изучить все особенности его фигуры, а машина уже остановилась у опушки леса.

— Мы на месте. Пошли, — сказал подполковник и зашагал первым.

Мы тщательно осмотрели весь район. В нем имелось всего лишь несколько землянок, оставленных подразделениями 1-й пехотной дивизии, да и те требовали солидного ремонта.

— Набросайте план района в масштабе и нанесите на него имеющиеся землянки, — приказал подполковник. — В штабе детально ознакомьтесь со штатным расписанием полка и отметьте на этом плане, сколько землянок не хватает. Готовый документ представите мне завтра к двенадцати на утверждение. Надо торопиться, потому что со дня на день следует ожидать прибытия первой группы. Я достал листок бумаги, исписанный уже с одной стороны по-русски, и на обратной стал набрасывать план района расположения полка, обозначая расстояния числом шагов.

Через несколько минут мы вернулись в штаб бригады. Командир полка попросил у заместителя начальника штаба бригады разрешения ознакомиться со штатным расписанием полка. Я тут же просмотрел его и сделал необходимые записи. Затем, исходя из штатного количества людей, подсчитал, сколько нам необходимо жилых землянок. К ним добавил землянки для хозяйственных целей и еще две резервные и приступил к их размещению.

Это заняло у меня больше времени, чем я предполагал. Оказалось, что легче спланировать размещение землянок в необжитом районе, чем там, где их есть уже несколько.

Я набросал несколько вариантов. Наконец остановился на двух, которые, на мой взгляд, были наиболее удачными, и решил оба представить на утверждение командиру полка.

Назавтра после полудня мне передали, что я должен принять первую группу прибывших в полк людей. Я отправился к пункту сбора и увидел там большую группу гражданских. Одни стояли, другие сидели, некоторые лежали. Кое-кто ел. Многие курили. Повсюду в беспорядке лежали чемоданчики, сундучки, свертки, узелки. Одеты были все по-разному: кто в гимнастерке, кто в куртке, кто в ватнике. Вся одежда сильно изношена. Лица давно небритые. Большинство прибывших — молодые люди.

Когда я подошел к ним, некоторые встали, перестали есть, все с любопытством смотрели на меня.

— Это группа, прибывшая в 4-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк? — спросил я.

— Так точно, — ответило сразу несколько голосов.

— Есть среди вас подофицеры?

Молчание. Смотрели друг на друга, но никто не отозвался.

— Что, нет ни одного? — удивился я.

Снова молчание.

— Я — капрал, — несмело отозвался наконец один парень, лет двадцати с лишним. — Но я из пехоты, — добавил он.

— Ничего, — сказал я. — Постройте людей.

— В две шеренги становись! — подал он команду.

Строились медленно, толкая друг друга. Одни со своими вещами, другие — без.

— Оставить вещи! — приказал я, а затем спросил: — Есть среди вас плотники? Поднять руку!

Поднялось несколько рук.

— Парикмахеры?

Ни одной.

— У кого среднее образование?

Не отозвался никто.

— Кто окончил семь классов?

Подняли руку несколько человек.

— Нужен в штаб писарь с хорошим почерком, — сказал я. — Кто хочет?

Продолжительное молчание. Наконец один молодой парень поднял руку.

— Завтра с капралом прибудете ко мне, — приказал я.

Вновь прибывших я отвел в деревню и разместил в домах и ригах поблизости от места, где должен был расположиться наш штаб. Всех я предупредил о том, чтобы никуда не отлучались и не курили в ригах. Капралу показал, где находится полевая кухня, назначил его ответственным за поддержание общего порядка и сказал, чтобы он вместе с кандидатом в писари прибыл ко мне после завтрака. Мне предстояло еще утрясти вопрос насчет обмундирования и бани.

На следующий день рано утром я отправился к дому, где должен был разместиться наш штаб. Хозяйку я не застал. Наверное, она ушла в хлев. Я осмотрел избу и убедился, что она слишком мала. Но так как по заранее разработанному плану штаб должен был быть перенесен в землянку в лесу, я решил, что до того времени мы обойдемся и этим помещением. Вскоре прибыл капрал с писарем. Я посадил писаря за стол, раскрыл перед ним начатую накануне книгу учета, дал ему химический карандаш и сказал:

— Впишите свои данные!

Он начал заполнять одну за другой рубрики хорошо читаемым, но не совсем красивым почерком. Я смотрел, правильно ли он все записывает. Когда он закончил, я приказал ему внести в книгу сведения о капрале. Затем отдал распоряжение капралу вести людей к складу обмундирования и в баню, откуда присылать по нескольку человек в штаб.

Едва мы успели составить список всех солдат и приступить к земляным работам, как к нам прибыла новая группа, еще более многочисленная, чем первая. Мы еще долго работали с писарем, так как список всех солдат был необходим для вечерней поверки.

Каждый день прибавлялось работы. Штаб бригады уже требовал ежедневно сведения о численном составе полка (в то время мы их называли по-русски «строевыми записками») и отчеты о ходе земляных работ. Поэтому мне нужно было ежедневно быть в лесу, чтобы самому видеть, что сделано. В наш штаб стали прибывать первые приказы из бригады. Я работал с утра до поздней ночи. Порой у меня не было времени, чтобы пообедать.

В один из дней в штаб прибыли два капитана в советской форме и вручили мне направления. Один из них, капитан Крепский, с орденом Ленина на груди, назначался заместителем командира полка по строевой части. Второй был капитан Басс.

Я очень обрадовался прибытию этих двух офицеров, а особенно заместителя командира полка. Мы уселись, и я обратился к капитану Крепскому:

— Хочу сказать вам, товарищ капитан, что я с большим нетерпением ожидал прибытия первых офицеров. Фактически я работаю один, потому что командир полка несколько дней вообще ничего не дает о себе знать, а обязанностей хоть отбавляй. Даже посоветоваться не с кем.

— Какой командир полка? — с удивлением спросил капитан Крепский. — Командир бригады ни словом не обмолвился о командире полка.

Я сказал обоим офицерам о подполковнике Фарафанове и показал утвержденный им план расположения полка. Они внимательно изучили его.

— Странно, — произнес наконец капитан Крепский, возвращая мне документ.

— А может, этого командира отозвали и забыли уведомить вас об этом, — попытался разгадать эту загадку капитан Басс.

— Знаете ли, у меня ни одной минуты свободной не было, чтобы подумать над этим, — ответил я.

В нескольких словах я рассказал обоим офицерам о положении в полку, а сам, как говорится, между делом приглядывался к каждому из них. Капитан Крепский выглядел лет на сорок, довольно рослый, крепко сбитый. Волосы — рыжие, лицо вытянутое, в веснушках и морщинах. Руки большие, густо заросшие рыжими волосами. Когда он говорил, то произносил слова несколько нервозно, медленно, не выговаривая при этом букву «р».

Капитан Басс был намного моложе капитана Крепского, выглядел лет на тридцать, высокий, красивый. Смуглый цвет лица очень хорошо гармонировал с черными как уголь глазами. Волосы цвета воронова крыла коротко подстрижены. На груди медаль «За отвагу». В общем, капитан Басс производил впечатление человека с уравновешенным, спокойным характером.

Ответив на интересующие его вопросы, я предложил капитану Бассу принять командование над прибывшими солдатами. Он сразу согласился.

Вечером я отправился в лес, чтобы проверить, что уже там сделано. Земляные и строительные работы продвигались быстро.

Когда на следующий день я корпел над каким-то документом, в штаб явился майор в советской форме. Я встал, чтобы приветствовать прибывшего.

Он подошел к столу, протянул руку и представился:

— Майор Владислав Ижик. Назначен командиром 4-го полка вместо подполковника Фарафанова.

— Исполняющий обязанности начальника штаба поручник Одлеваный.

— Докладывайте, что тут у вас, — сказал он, садясь напротив меня.

Я изложил ему самые неотложные проблемы, связанные с формированием полка. Майор внимательно меня выслушал. Задал несколько вопросов. Затем распорядился подготовить приказы по полку на день.

Он встал и осмотрелся.

— Бедновато тут у вас и тесно. Подберите помещение попросторнее.

В тот же день в штаб прибыл еще один офицер, капитан Сафоньчик. Он был назначен на должность второго заместителя начальника штаба. Его прибытие очень обрадовало меня, тем более что он совсем неплохо говорил по-польски. Этот двадцати с лишним лет молодой стройный, высокий блондин, ладно сложенный, был кадровым офицером Советской Армии и уже командовал дивизионом. На вопрос, откуда он знает польский язык, он ответил, что его мать полька и у него дома говорили по-белорусски и по-польски.

После полудня я отправился на поиски подходящего помещения для штаба. Для этого пришлось побродить довольно много времени, прежде чем удалось найти отвечающую нашим потребностям комнату. Она находилась в доме, стоявшем на перекрестке центральной улицы с улицей, где располагался сейчас наш штаб. Дом состоял из двух половин, разделенных сенями. В правой половине жили хозяева, левая пустовала. В ней даже не было пола. Отсутствие пола и мебели свидетельствовало о том, что эту комнату до сих пор никто не занимал.

После перемещения штаба появились новые заботы — обставить комнату. С трудом удалось раздобыть два стола, несколько табуреток и стульев. Мне предстояло еще найти сундук для документов, которых набиралось все больше и больше, проследить, чтобы его обили железом и снабдили замком. Не успели мы как следует разместиться, как прибыла новая группа офицеров: поручник Шейдак — офицер по продовольственному снабжению, капитан Балванович — заместитель командира по технической части, майор Ворошилов — заместитель по тылу и другие. С этого времени не было почти ни одного дня, чтобы в полк не прибывал новый офицер.

В конце сентября в полк прибыл начальник штаба капитан Гайбович. Я был очень доволен этим. Не только потому, что до сих пор исполнял его нелегкие обязанности, но еще и потому, что он прибывал из истребительно-противотанкового артиллерийского полка, как раз такого, какой мы формировали, и его опыт был для нас просто бесценен. Большинство офицеров, которые прибывали в полк, когда-то служили в легких или гаубичных артиллерийских полках. А вот человека, знакомого с организацией, а также тактикой боевых действий истребительно-противотанкового артиллерийского полка, среди них не было.

Наконец все солдаты разместились по землянкам.

Затем встал вопрос об офицерской столовой. Командир полка приказал заместителю по тылу вместе с офицером по продовольственному снабжению подыскать соответствующее помещение. До сих пор часть офицеров получала еду из солдатской кухни, а часть — сухой паек. Вскоре у нас была своя столовая, где также проходили совещания офицеров полка.

Началось обучение солдат. Так как артиллерийская техника еще не прибыла, оно ограничилось прохождением одиночной подготовки. В батареях, полностью укомплектованных личным составом, изучались уставы, устройство карабина, занимались строевой подготовкой. Мы отдавали при этом себе отчет, что с прибытием артиллерийской техники надо будет изучать устройство орудий, а на стрелковую подготовку останется мало времени.

Взвод управления кроме одиночной подготовки учился также прокладывать телефонные линии. Это дало возможность установить связь штаба полка со штабом бригады и с батареями, что очень помогло нам в работе.

Я стал реже бывать в подразделениях полка. Некоторые менее важные дела я решал по телефону, остальные поручал начальнику штаба и заместителям, которые почти непрерывно находились в батареях, контролируя ход обучения.

Встречались мы в штабе в восемь часов. Командир полка выслушивал доклад начальника штаба о ходе обучения, подписывал подготовленные документы, отдавал распоряжения на текущий день, после чего все расходились по своим делам.

Однажды после полудня, когда я готовил какой-то документ, у дома раздался визг тормозов резко остановившегося автомобиля и прогремел чей-то голос:

— Эй, вы, там! Позовите какого-нибудь офицера!

Я встал и выглянул в окно. На улице стоял «виллис», а на переднем сиденье рядом с водителем сидел генерал Сверчевский.

Быстро надев фуражку, поправив китель, я выбежал во двор.

— Гражданин генерал, поручник Одлеваный! — доложил я, вытянувшись в струнку.

— Что здесь размещается? — спросил генерал.

— Штаб 4-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка, гражданин генерал.

— Послушайте, поручник, когда вы проходите мимо, вот тот солдат поворачивается к вам спиной? — спросил он, показывая рукой в сторону часового.

— Нет, гражданин генерал, — ответил я.

— А вот ко мне спиной повернулся. Научите его, как он обязан себя вести, — приказал он, отдал честь и уехал.

Я постоял еще с минуту, глядя вслед исчезающему в клубах пыли автомобилю.

— Вы почему не отдали честь генералу Сверчевскому? — спросил я солдата, возвращаясь в штаб.

— Я сидел, когда подъехала машина с генералом. Тогда я отвернулся, — объяснил он.

— Вы разве не знаете, что на посту нельзя сидеть? — спросил я.

— Не учили, — ответил он.

На следующее утро я рассказал об этом случае на утреннем совещании в штабе. Все надрывались от смеха.

— Смех смехом, — сказал командир полка, но надо будет приказать командирам батарей, чтобы они на пост у штаба выделяли солдат, которые знают свои обязанности.

Через несколько дней я доложил командиру полка о прибытии орудий и тягачей. Его очень обрадовало это известие.

— Поручите заняться ими капитану Балвановичу, — распорядился он. — У нас в полку есть водители?

— Несколько солдат в пункте «профессия» написали «шофер», — ответил я. — Однако неизвестно, что это за водители.

— Пусть Балванович выберет лучших и приступает к выполнению задания, — приказал командир полка.

С капитаном Балвановичем я встречался довольно часто. Это был мужчина лет около сорока, высокого роста, крепкого телосложения. На ремне слева он носил большой трофейный маузер в деревянной кобуре. Говорил громко и быстро. Энергия прямо распирала его, он ни минуты не мог усидеть на месте.

В штаб он влетел как бомба.

— Знаешь, что мне делать? — сносил он, едва переводя дух, весь запыхавшийся.

— Знаю. И не завидую тебе, — ответил я, вручая ему доверенность с круглой печатью. — Подобрал сколько-нибудь водителей?

— Выбрал. Говорят, что справятся. Ну а если подведут, то придется самому тащить эти пушки.

Не знаю, как он договорился с водителями, но во всяком случае к концу дня все пушки находились на своих местах.

Только теперь можно было начать настоящее обучение личного состава полка. В связи с этим на наш штаб, а в основном на меня, как оперативного офицера, легла тяжесть составления программы обучения. Мы приняли трехмесячный срок обучения, разбив его на три этапа.

Над разработкой программы прокорпели несколько дней. Советовались с самыми опытными командирами батарей. Очень кстати пришлись замечания капитана Гайбовича. Наконец родился наилучший, необходимый нам вариант программы, который был утвержден командиром полка.

Первые же дни показали, что необходимо раздельное обучение командиров орудийных расчетов, наводчиков, а также водителей. Совместное обучение орудийной прислуги за такой короткий срок не давало гарантии овладения знаниями, необходимыми артиллеристам для выполнения своих обязанностей.

Для исполнения вышеупомянутых функций требовалось кроме практических навыков овладение полным объемом теоретических знаний. В связи с этим командир полка в середине октября отдал приказ об открытии школы подофицеров. Начальником школы был назначен один из командиров взводов подпоручник Кашевский. Контроль за ходом обучения подофицеров командир полка возложил на меня. Я тоже проводил занятия, на которых рассказывал об устройстве прицельных приспособлений и основах наводки.

Вместе с Кашевским мы разработали программу и наметили около тридцати солдат, которые вскоре должны были стать подофицерами. При отборе мы обращали внимание прежде всего на возраст, образование, хорошее зрение.

Одновременно с началом подготовки новых подофицеров стала работать комиссия в составе трех человек по проверке званий. Оказалось, что некоторые солдаты, будучи подофицерами, скрыли свои воинские звания.

Подготовку водителей мы осуществили следующим образом. В полку была довольно многочисленная группа солдат, которые имели непосредственное отношение к автомашинам. Среди этих людей капитан Балванович отобрал несколько десятков кандидатов и отправил их на курсы шоферов под Москвой.

Несмотря на то, что на меня были возложены серьезные обязанности в школе подофицеров, я должен был чаще посещать подразделения полка. В общем, возникла острая необходимость перенести штаб в специально отрытую для этого землянку. Переезд прошел безболезненно. Вскоре штаб уже работал на новом месте, имея телефонную связь со штабом бригады и командиром полка. Эта связь, установленная за счет ликвидации линии штаб — полк, была необходимой, да к тому же командир полка заболел и вынужден был находиться на квартире. В связи с этим я приходил прямо к нему домой с документами на подпись и докладывал ему о делах, по которым он должен был принимать решения.

Дни пролетали быстро. Часть времени я отводил для работы в штабе, а часть — обучению курсантов. Вскоре, однако, оказалось, что я не в состоянии справляться со всеми своими обязанностями. Так как ранее назначенный писарь попросил меня освободить его от этой должности, я решил использовать эту возможность и подобрать подходящего начальника канцелярии, который мог бы многие мелкие дела решать и доводить до конца самостоятельно. После продолжительных размышлений и консультаций с капитаном Сафоньчиком выбор пал на курсанта плютонового Кана, который прибыл в полк с последней группой солдат.

Как вскоре оказалось, выбор был удачный. Плютоновый Кан научился обрабатывать ряд документов, которые ежедневно или периодически отсылались в штаб бригады, например, сводки о личном составе и материальной части, а также управлялся с менее значительными делами.

Это позволило мне уделить больше времени для решения других, более важных проблем.

Например, сразу после начала обучения орудийной прислуги и курсантов возник вопрос об упорядочении команд, потому что подаваемые команды представляли собой мешанину из польских и исковерканных русских слов на польский манер. Я решил исправить это положение, однако встретил большие трудности. Я не знал команд, применявшихся в польской артиллерии до сентября 1939 года. Тогда я собрал в штабе несколько солдат, служивших до войны в артиллерии, и с их помощью попытался разрешить возникшие трудности. Больше всего пришлось поломать голову над словом «трубка». Термин «взрыватель» мы правильно заменили термином «запальник», а для слова «трубка» не нашли соответствия. Поэтому решили пока пользоваться термином «рурка» — наиболее близкое по звучанию на польском.

Список команд я приказал размножить и вручить всем командирам батарей и офицерам штаба. Вскоре эти команды стали применяться повсеместно.

Оказалось, что командами мы занялись вовремя. Ибо вскоре получили приказ прислать в штаб бригады список команд, используемых в нашем полку. Видимо, другие подразделения тоже имели немало хлопот с этими командами и обращались по этому вопросу в штаб бригады. Первый заместитель начальника штаба бригады капитан Энох — единственный офицер в бригаде, знавший довоенные польские орудия, — получил приказ выработать единые команды для всех артиллерийских частей. Ему пришлось преодолеть немало трудностей. Он часто звонил мне по этому вопросу. Через некоторое время мы получили обязательный список команд. В основном они соответствовали нашим.

В это время части 1-го корпуса быстро пополнялись, прибывали новые офицеры. Все труднее удавалось находить квартиры для них. В связи с этим мне пришлось перебраться на квартиру капитана Сафоньчика. Общая квартира сблизила нас, и вскоре мы стали неразлучными друзьями.

Обучение в полку набирало темпы. Командир полка, начальник штаба и второй заместитель начальника штаба систематически контролировали выполнение ежедневного расписания занятий, которое составляли командиры батарей. После каждой такой проверки в штабе происходил обмен мнениями, говорили о типичных ошибках в обучении и о том, как их устранить, констатировался факт, что постоянно возрастает уровень обученности солдат. В этих беседах всегда участвовал также заместитель командира полка по политико-воспитательной части поручник Шлеен, который делился своими впечатлениями относительно дисциплины и морально-политического состояния солдат. Его замечания были верные, выводы продуманные.

Просматривая однажды корреспонденцию, я обратил внимание на приказ о выдвижении солдат, отличающихся высоким уровнем знаний, хорошими результатами в учебе, имеющих опыт работы с людьми и соответствующее образование, на должность офицеров по политико-воспитательной части. Эти солдаты должны были выполнять обязанности заместителя командира батареи.

Кандидатов подбирал поручник Шлеен. Кандидатуры обсуждались с командирами батарей, которые, разумеется, лучше знали своих подчиненных. Поручник Шлеен очень считался с моим мнением по этому вопросу. Многих из кандидатов я знал очень хорошо и мог охарактеризовать их возможности. После длительных споров и обсуждений на должность офицеров по политико-воспитательной части были отобраны Кулиговский, Гончарский, Ластовский и другие.

В ноябре начался второй этап обучения. Содержание его заключалось в совершенствовании знаний, полученных артиллеристами на первом этапе, и в введении новых элементов обучения, таких, как отработка слаженности действий орудийных расчетов, оборудование огневых позиций, тактика использования противотанковой артиллерии, стрельба по подвижным целям.

Иной была программа обучения солдат взводов управления. Она включала в себя знакомство с устройством приборов наблюдения и управления огнем, работу на НП, охрану телефонной линии от повреждений, развертывание радиостанции и работу на ней.

Второй этап обучения был самым трудным. От успешного его завершения зависел уровень боевой подготовки полка. Поэтому командир полка также уделял особое внимание этому этапу. Он установил порядок ежедневно докладывать о ходе обучения, выявленных недостатках и принятых мерах по их устранению. Была расформирована школа подофицеров, которая завершила более чем месячную программу. Были проведены выпускные экзамены, которые принимала комиссия в составе трех человек. Курсанты, показавшие отличные знания, получили звание капрала и были назначены командирами орудийных расчетов, остальные — звание бомбардира и стали наводчиками.

Таким способом мы частично разрешили проблему нехватки подофицерских кадров, которые в противотанковой артиллерии играют исключительно важную роль.

Главная задача заключалась в том, чтобы из прибывших из подофицерской школы и остальных артиллеристов создать единый спаянный коллектив. Но для этого требовалось еще некоторое время и большие усилия не только со стороны рядовых артиллеристов, но и со стороны обучающих их офицеров.

11 ноября полк вместе с другими частями корпуса принял в Сельцах присягу. К этой торжественной минуте мы готовились давно. Нужно было привести в идеальный порядок артиллерийскую технику и стрелковое оружие. Ведь орудия, которые стояли под открытым небом, прикрытые лишь брезентом, покрывались ржавчиной. Таким же образом дело обстояло с винтовками, автоматами, средствами связи. Водители чистили тягачи и грузовики, проверяли работу моторов. Командиры батарей особое внимание уделяли внешнему виду солдат. Офицеры-политработники изучали и обсуждали с артиллеристами текст присяги, объясняя ее значение.

После принятия присяги был проведен парад частей корпуса, который принимал генерал Берлинг в присутствии Ванды Василевской, Альфреда Лямпе, а также представителей Советской Армии. Из-за нехватки шоферов часть машин вели офицеры. Полк показал себя хорошо.

В декабре начался третий этап обучения. На этом этапе все внимание было в основном направлено на дальнейшую слаженность орудийных расчетов (отделений во взводах управления), на действия наводчиков при ведении огня прямой наводкой, на поддержку атакующей пехоты огнем и маневром.

В связи с приближавшимися боевыми стрельбами наибольшее внимание уделялось обучению наводчиков. От того, как они владеют необходимыми навыками, зависел результат стрельбы всего орудийного расчета.

Стрельбы требовали проведения некоторых подготовительных работ. Полковые мастерские сделали макеты танков, которые на полигоне должны были быть буксированы автомашинами. Орудийной прислуге предстояло подготовить свои пушки к ведению огня, получить боеприпасы.

Весь полк жил стрельбами. Наконец пришло с нетерпением ожидавшееся известие, что боевые стрельбы начнутся 9 декабря.

В этот день наш штаб получил сообщение, что на стрельбах будет присутствовать генерал Сверчевский. Мы побаивались немного, как бы это не заставило излишне волноваться артиллеристов.

Когда первый расчет занял огневую позицию, подъехал «виллис», из которого вышел генерал Сверчевский. Командир полка доложил о готовности начать боевые стрельбы.

Генерал поздоровался с командиром полка, а также с поручником Шлееном, которого знал еще по периоду гражданской войны в Испании. Затем он подошел к огневым позициям орудий и отдал приказ на открытие огня.

Каждый расчет производил три выстрела: два — по неподвижным целям, один — по подвижной цели.

Расчеты стреляли хорошо. Орудийная прислуга действовала быстро, уверенно, четко. Иногда казалось, что огонь ведут артиллеристы с большим опытом. А ведь прошло всего два месяца с того момента, когда наши солдаты первый раз ознакомились с противотанковой пушкой.

Три раза раздавались возгласы одобрения, когда стрелял расчет, в котором наводчиком был Блейдович, выпускник школы подофицеров.

Три выстрела — три попадания! И в каком темпе! Результат отличный.

Генерал был восхищен. Он объявил благодарность всему расчету, а наводчику Блейдовичу предоставил на несколько дней отпуск в Москву.

Так как приближалось обеденное время, был объявлен перерыв. Командир полка пригласил генерала на обед. Генерал принял приглашение.

Когда мы сидели за столами, генерал расспрашивал о методах подготовки наводчиков, интересовался деталями.

— Большинство наводчиков мы подготовили за месяц, — докладывал командир полка. — Занятия с ними проводил присутствующий здесь поручник… — сказал он, показав на меня.

— Поручник, — обратился ко мне генерал, — как вы научили их, например, брать упреждение?

— Пользовался тренажером, гражданин генерал, — объяснил я.

— А откуда вы взяли тренажер? — спросил он.

Я рассказал, как во время боев на фронте в одном из взятых городов нашел небольшой заводского производства тренажер вместе с инструкцией на немецком языке, объяснявшей правила пользования им. Из инструкции я понял, что он предназначен для обучения наводчиков противотанковых пушек. Как артиллерист истребительно-противотанковой части, я решил, что эта штука может пригодиться. Чемоданчик я отдал на хранение старшине батареи. Позже я воспользовался тренажером при обучении наводчиков. Он оказался превосходным и незаменимым. Я потерял его, когда был тяжело ранен и должен был расстаться с полком. Но так как тренажер имел простое устройство, я без труда вспомнил, как он выглядит. Будучи командиром огневого взвода в запасном артиллерийском полку в Горьком, я заказал тренажер в столярной мастерской с орудийными расчетами. Когда я уезжал в Сельцы, то захватил его с собой.

— В общем, у врага тоже можно кое-что приобрести, — заключил генерал.

Вскоре он попрощался с нами и уехал. Мы остались, чтобы как следует отметить наш первый успех. Назавтра в корпусной газете «Звыченжимы» («Мы победим») на первой полосе был помещен снимок, запечатлевший наводчика Блейдовича в момент выстрела орудия. Все вырывали друг у друга из рук газету. Это событие умело использовали в своей работе офицеры-политработники, углубляя у солдат чувство гордости за то, что они служат в таком полку, мобилизуя их на еще большие успехи в укреплении дисциплины и в боевой подготовке.

Слово «углубляя» я выбрал не случайно. Ведь чувство гордости за свой полк в солдатах пробуждали офицеры-политработники и командиры батарей. Но наибольшие заслуги в этом деле принадлежали любимцу полка начальнику штаба капитану Гайбовичу, настоящему энтузиасту противотанковой артиллерии.

Я был свидетелем, когда во время проверки в одной из батарей действий орудийных расчетов он прочитал целую лекцию на тему о противотанковой артиллерии.

— Знаете ли вы, какое значение имеет сейчас противотанковая артиллерия? — начал он. — Если бы всю артиллерию не назвали богом войны, то это определение относилось бы к противотанковой, в которой вы служите. А откуда берется эта важная роль? — задал он риторический вопрос. — А оттуда, что сейчас на поле боя самым грозным оружием является танк и самоходное орудие. Слышали о «тиграх» и «фердинандах»? — спросил он.

— Слыхали, — раздалось одновременно несколько голосов.

— Так знайте, что большая часть их находит свой конец от огня вот этих самых пушек. — Он показал на ЗИС-3. — В Советской Армии артиллеристы противотанковой артиллерии не зря носят на плечах специальный знак отличия и имеют право отмечать белыми крестиками на стволах орудий количество уничтоженных танков. Они заслужили это. Вся армия гордится ими.

Проведенные боевые стрельбы выявили некоторые недостатки. В батареях слабо освоили стрельбу с закрытых огневых позиций, а некоторые орудийные расчеты слишком запаздывали с открытием огня по движущимся танкам. А ведь в дуэли противотанковая пушка — танк верх одерживает обычно та сторона, которая первой откроет прицельный огонь. В дальнейшем при обучении упор был сделан на устранение этих недостатков.

После стрельб у меня появилось немного больше свободного времени, и однажды я решил навестить поручника Пальчевского на его квартире. С одной стороны, я соскучился по этому веселому, симпатичному человеку, хорошее, спокойное настроение которого так прекрасно действовало на окружающих, а с другой — мне очень хотелось побольше узнать об одной милой русской девушке, с которой несколько недель назад я познакомился случайно у его хозяйки.

Пальчевский очень обрадовался моему приходу. Когда мы рассказали друг другу обо всех наших служебных новостях, разговор перешел на личные темы. От Пальчевского я узнал, что интересующая меня девушка — учительница и работает вместе с его хозяйкой в местной школе. Я узнал также от него, что зовут ее Татьяна Николаевна и после нашей случайной встречи она несколько раз спрашивала обо мое.

Это очень меня обрадовало, и я попросил Пальчевского, чтобы он как-нибудь помог мне встретиться с Татьяной. Пальчевский подумал с минуту и вдруг воскликнул:

— Есть мысль! Через несколько дней у меня день рождения, и по этому поводу я могу устроить у себя угощение. Пригласим всех учительниц деревни, значит, придет и интересующая тебя девушка. Ну и конечно, будут ближайшие товарищи — офицеры. Купим в Москве немного водки. Насколько мне известно, у одной из девушек есть патефон с пластинками, так что и потанцевать сможем…

Наконец подошла и долго ожидаемая суббота. Настроение было великолепное. Я даже и не помню, когда еще так хорошо веселился, как в тот раз. Пальчевский весь вечер был поклонником одной из учительниц, Клавдии Тарасовны. И видно было, что он ей отнюдь не безразличен. Я старался по возможности чаще заводить разговор с Татьяной Николаевной, однако ее застенчивость передалась и мне.

Веселье затянулось допоздна. Провожая гостей домой, я спросил Татьяну, не желает ли она встретиться со мной в один из ближайших дней. Немного подумав, она ответила, что охотно встретится. Мы договорились, что в ближайшую субботу она придет к хозяйке, у которой жил Пальчевский.

Жизнь, однако, особенно во время войны, иногда преподносит сюрпризы. В понедельник мы узнали, что в ближайшее время наш полк ожидают новые и трудные задания. Встреча наша с Татьяной могла не состояться.

Штаб бригады известил нас, что командир корпуса будет проверять полк, сообщил дату. Времени на приготовления оставалось мало. Поэтому все разрывались на части, старались изо всех сил. Ведь мы не знали, что станет предметом проверки, и должны были подготовиться во всех отношениях. Проверили состояние орудий, машин, стрелкового оружия и средств связи, обратили внимание на порядок вокруг землянок и в самих землянках, на внешний вид солдат. Последнее волновало нас особенно. Все неполадки и недостатки мы быстро устранили.

Проверка должна была начаться в десять утра в воскресенье. Рано утром командир полка и начальник штаба осмотрели все еще раз. Осмотр прошел удовлетворительно. Мы стояли около штабной землянки и ожидали прибытия командира корпуса. Приехал он с большим опозданием в сопровождении старших офицеров. Приняв рапорт командира полка, он приказал показать ему артиллерийский полк. Осмотрев внимательно орудия, сиявшие чистотой, он затем направился к тягачам, выстроенным квадратом. Командир остался доволен порядком в артиллерийском парке. Пройдя около землянок, он попрощался с командиром полка и уехал в соседнюю с нашим полком 1-ю тяжелую артиллерийскую бригаду.

В середине декабря в полк из офицерского училища в Рязани прибыла группа командиров взводов. Кроме подпоручника Кашевского, у нас не было командиров взводов, поэтому мы очень обрадовались их прибытию. Ведь нигде в артиллерии командиры взводов не играют такой важной роли, как в противотанковой, которая чаще всего участвует в бою децентрализованно — побатарейно и повзводно. Все офицеры стали командирами огневых взводов и получили назначения на командирские должности в отдельных батареях.

В один из дней мне позвонил Пальчевский и попросил, чтобы я вместе с Татьяной обязательно пришел к нему к четырем часам дня. Когда я спросил, что случилось, он отделался общими словами, что узнаю все на месте.

У Пальчевского мы с Татьяной застали Клавдию Тарасовну. Оба были очень веселы.

— Приглашаем вас в сельсовет, — приветствовал нас Пальчевский, — на наше бракосочетание. Что, удивлены?

Действительно, мы здорово были удивлены.

Пока молодая пара занималась оформлением в сельсовете необходимых документов, я собрал всю свою смелость и признался Татьяне в своих чувствах, которые испытывал к ней уже давно.

— Татьяна Николаевна, — предложил я, — может, и мы воспользуемся случаем и тоже поженимся?

Я заметил в ее глазах недоверие. Она взяла меня за руку и после минутного молчания сказала:

— Я вас очень люблю, Мариан Станиславович, но выходить замуж сейчас я не могу по многим причинам. Вы уезжаете на фронт, а на войне всякое бывает. Ваш товарищ, если останется жив, после войны вернется в Советский Союз, к жене. А у нас другое: вы вернетесь в Польшу, и мне пришлось бы ехать туда. Мне трудно сейчас решиться, это слишком важный вопрос… Отложим его до конца войны. Я обещаю, что до той поры не выйду замуж. Будем переписываться. Если наши чувства выдержат испытание временем, примем решение после войны.

Я задумался. Из задумчивости меня вывел голос председателя сельсовета: «Прошу свидетелей поставить свои подписи…»

Однажды, а это был конец декабря, когда я находился в одной из батарей, прибежал полковой писарь и доложил, что по телефону несколько раз передали пароль «Заря». Этот пароль, о котором в полку знало пять человек, означал объявление боевой тревоги и передвижение полка к деревне Вакино, находившейся в нескольких километрах от деревни Сельцы.

Я приказал писарю найти заместителя командира полка по строевой части и начальника штаба и сказать, чтобы они срочно шли в штаб. Когда они прибыли, я сообщил им о полученном сигнале. Через несколько минут первые тягачи начали выезжать на дорогу, ведущую в деревню. Капитан Балванович, согласно инструкции на случай тревоги, приказал выдать водителям горючее из неприкосновенного запаса полка. В это время выяснилось, что все полковое имущество не умещается на грузовиках. Тогда начальник штаба приказал часть его оставить на месте и выставить трехсменный пост.

Телефонисты приступили к свертыванию линии. После того как командиры батарей, а после них офицеры штаба проверили, все ли собрано, полк двинулся в направлении деревни Вакино. Темп, в каком все делалось по тревоге, оставлял желать лучшего. Было много нервозности, криков, ненужной беготни. Однако это была первая боевая тревога, и поэтому она не могла быть свободна от недостатков.

Солдаты с жалостью расставались с теплыми землянками, в которых прожили три самых трудных месяца боевой подготовки.

Вечером мы прибыли в деревню Вакино. И тут увидели, что она занята 5-й гаубичной артиллерийской бригадой. Мы с капитаном Крепским и капитаном Гайбовичем направились в штаб бригады, чтобы выяснить обстановку. Начальник штаба сказал нам, что в его бригаде боевой тревоги пока не объявляли. Мы позвонили в штаб 1-й тяжелой артиллерийской бригады, пытаясь узнать что-нибудь там. Начальник штаба бригады был всем этим крайне удивлен и сказал, что, видимо, произошло какое-то недоразумение.

На вопрос, что нам предпринять, он ответил:

— Заварили кашу, сами и расхлебывайте.

Наше положение было невеселое и требовало быстрого принятия решения. Возвращаться в Сельцы не имело смысла, так как это вызвало бы дополнительный расход горючего, которого потом нам никто не даст.

Посоветовавшись накоротке, мы решили обратиться с просьбой к начальнику штаба 5-й гаубичной артиллерийской бригады, чтобы он освободил часть деревни для нас. Сначала он не согласился, так как это в значительной степени ухудшало условия расквартирования его солдат и вызывало много дополнительных трудностей. Но в конце концов нам удалось его убедить. Орудия, тягачи и грузовики мы поставили в поле за деревней, людей распределили по избам. Теснота была ужасная. Штаб приютился в маленькой комнатушке.

Через несколько часов в деревню приехал командир полка. Когда я доложил ему, что произошло, он был очень недоволен.

Из-за этой неудачной боевой тревоги мы имели много неприятностей. Штаб бригады назначил комиссию, которая изучала все дело у нас и в бригаде. Так как телефонист и писарь решительно утверждали, что приняли пароль «Заря», комиссия уехала ни с чем. Обошлось и без наказаний. Сегодня, спустя много лет, я склонен допустить, что пароль боевой тревоги «Заря» случайно совпал с позывными вызываемой телефонной станции и в этом причина недоразумения.

На следующий день из штаба бригады пришел приказ, который предписывал полку приготовиться к совместным учениям с пехотой в масштабах корпуса. Учения проводились в очень трудных условиях, при сильном морозе и глубоком снежном покрове. Батареи и отдельные расчеты показали хорошую огневую и тактическую подготовку, эффективно сопровождая пехоту и поддерживая ее огнем прямой наводкой и с закрытых огневых позиций, если в этом появлялась необходимость. Хуже было с водителями. Не имея достаточного опыта вождения автомобилей вообще, а в условиях суровой зимы в особенности, они просто из кожи лезли, чтобы справиться с нелегким заданием. Машины скользили, сползали с шоссе, увязали в сугробах. Часто в ход шли лебедки и лопаты, все время надо было разогревать моторы. Водителям помогали артиллеристы.

В общем, полк действовал хорошо. После окончания учений из полка был отозван капитан Крепский. Заместителем командира полка по строевой части был назначен капитан Гайбович, начальником штаба — капитан Сафоньчик, вторым заместителем начальника штаба остался подпоручник Кашевский. Эти изменения положительно повлияли на дальнейший ход обучения полка.

Продолжая вести боевую подготовку, мы главное внимание обратили на водителей, а также на взаимозаменяемость отдельных номеров орудийного расчета, в особенности наводчиков. И вот так, занимаясь устранением этих недостатков, мы в один из дней получили приказ погрузиться в два эшелона на станции Дивово — 1 января 1944 года мы выезжали в район Смоленска.

Майор Ижик до конца командовал 4-м истребительно-противотанковым полком, который вписал не одну замечательную страницу в историю народного Войска Польского. Под конец войны он стал командиром бригады, в состав которой входил 4-й полк.

Капитан Сафоньчик погиб на моих глазах в 1944 году на Висле в годовщину создания полка от разорвавшейся рядом с ним вражеской мины.

Поручник Шлеен и я в июне были отозваны из полка и назначены на другие должности.

Капитан Гайбович стал заместителем командира полка по политико-воспитательной работе. В конце войны он был назначен командиром одной из артиллерийских бригад.

С поручником Пальчевским я поддерживал связь до момента моего убытия из полка. Под Смоленском я получил письмо от его жены, которая с тревогой спрашивала о нем, так как уже месяц он не подавал о себе вести.

С Татьяной я переписывался до конца войны. Испытание временем оказалось все же сильнее наших чувств. После войны Татьяна уехала в Москву продолжать учиться, и наша переписка прервалась.

С подпоручником Кашевским я встретился после войны. Он был заместителем главного редактора советского периодического издания «Вольность», издававшегося в Польше на польском языке. В то время он уже имел звание майора Советской Армии.

Многие бывшие солдаты нашего полка занимают сейчас важные посты. Мы иногда встречаемся при различных обстоятельствах и вспоминаем былое.