Серенада

Обычно тайские девы закрывали свой ресторан в десять, вся надежда на поздних посетителей. Мой заказ ждал в холодильнике, рядом с моими амбициями.

Я припарковался перед рестораном и увидел, что за одним из столиков еще сидят посетители.

Мое появление вызвало бурю восторга, будто за заказом пришел Ричард Гир, а не карлик на высоких каблуках. У меня ведь есть микроволновка, да? Одна-две минутки — и все опять будет горячим, и острым, и сочным! Я уже направился к выходу и вдруг лицом к лицу столкнулся с Руг ван Дейк, моей работодательницей, директрисой бюро «JS-XTH», обладательницей двух десятков премий за лучшую рекламу.

Три года назад, после фестиваля рекламных фильмов, мы коротали время в аэропорту Майами, дожидаясь рейса на Амстердам, — вылет самолета компании «Мартинэйр» почему-то задерживался. У Рут были густые курчавые волосы и маленькие круглые очки, за которыми виднелись карие глаза, полные иронии и юмора. Познакомились мы с ней много лет назад, оба жили в Хилверсюме, оба находились далеко от дома и останавливались в одном многокомнатном номере отеля «Фонтенбло-Хилтон», обоим надоело глазеть с бортика бассейна на купальщиков и есть повышающие потенцию ужины в ресторанах Саут-Бича.

Увенчались эти четыре дня, полные знойных мечтаний, тем, что под занавес, изнывая от желания, мы сняли номер в гостинице аэропорта и вытворяли там друг с другом все, о чем втайне грезили в минувшие годы. На следующий день мы разделили расходы на такси до Хилверсюма. На лестничной площадке моего дома она открыла свой чемодан, чтобы найти среди трусиков и футболок пачку противозачаточных колпачков. Утром за завтраком она расхваливала прелести брака и со свойственной ей бойкой напористостью осталась у меня на целую неделю, жалуясь на премьер-министра Люббера, на рекламные тарифы, на сильные боли при менструации и на нехватку еврейских мужчин брачного возраста. Когда пошла вторая неделя, мы опомнились, и она вернулась к себе домой. А несколько месяцев спустя в моей жизни появилась Инга.

Я регулярно встречал Рут не только в ее офисе, но и на улицах Хилверсюма, и нам удалось благополучно восстановить былые товарищеские отношения.

Поцелуй в левую щеку, потом в правую и после короткого замешательства еще один в левую. За ее столиком в «Чианг-Мае» сидели знакомые, и я поздоровался с режиссером и с администратором съемочной группы, которой предстояло снимать задуманные Рут ролики.

Эй привет рады тебя видеть все в порядке?

Я заверил Рут, что завтра дам ей прослушать что-то необыкновенное, улыбнулся всей компании, сделал комплимент режиссеру по поводу его роликов: мол, высший класс, с первых же кадров знаешь, кто их автор.

Когда я уже собрался улизнуть, Рут попросила ее подвезти.

Я открыл дверь и пропустил ее вперед. На западе гасли последние отблески заката, высоко над крышами ласточки выписывали свои загадочные зигзаги. Где же моя мама?

По дороге к машине Рут доверительно сообщила, что у нее уже довольно давно есть постоянный друг, ведущий игровой программы. Пробегаясь по программам, я иной раз наталкивался на него — этакий говорящий туалетный ершик, блиставший в пережевывании бредятины, которую несли игроки. «Откуда ты приехала, Эллен?» — «Из Эйндховена». — «Из Эйндховена? Какая прелесть. А чем ты там занимаешься?» — «Я парикмахер». — «Парикмахер? Боже, какая прелесть. А у тебя есть хобби?» — «Я люблю плавать». — «Любишь плавать? Фантастика, Эллен!»

Не мучаясь угрызениями совести, Рут рассказывала о нем:

— Он остроумный? Нет. Умный? Нет. Честный? Он и слово-то это написать не сумеет. Но видел бы ты его тело… каждый день три часа в тренажерном зале. И я понимаю, это звучит нелепо, но знаешь, чего мне в нем больше всего не хватает? Еврейских анекдотов.

Мы сели в машину, как раз когда Рут пыталась найти ответ на вопрос, почему отец ее детей непременно должен быть сыном еврейской матери. Во время этой своей философической экспедиции Рут ни на секунду не закрывала рта. Уже по тому, как она нетвердо тащилась по тротуару, мне бы следовало догадаться, что она пьяна, но я наивно продолжал отвечать на ее вопросы, пока она не спросила, не могу ли я одолжить ей пачку кофе. Кофе. У меня дома. Отказать я не мог, и она выразила любопытство к подробностям моей личной жизни. Я свернул на гравий.

— Знаешь, — сказала она, — я тогда скучала по этому дому так же сильно, как и по тебе. Странно, да? Я была тогда жутко в тебя влюблена.

Следом за мной она вошла в дом. Я достал из кухонного шкафчика пачку кофе и протянул было ей, но она повернулась ко мне спиной и бесцеремонно открыла холодильник, будто каждый день составляла здесь список необходимых покупок.

— Садись-ка сперва как следует поешь, а потом отвезешь меня домой. Я хочу пить. Где у тебя виски? Ах да, в стеклянном шкафу, в комнате! Где твоя подружка? Ее, кажется, Ингой зовут?

Я снова отчетливо вспомнил, что в ней вызвало у меня неприязнь, но беспомощно наблюдал, как Рут ставила в микроволновку тайские коробочки, накрывала стол и расправляла салфетку на моих коленях.

Без умолку болтая — рекламная кампания здесь, заказ там, — она смотрела, как я хлебал горячий суп. Я вдруг напрочь расхотел есть и попробовал втолковать ей, что мне надо еще часок-другой поработать, иначе ничего путного я завтра утром представить не смогу. Пока я ел суп и пяток соцветий брокколи, она успела принять три порции виски. Я вполне сознавал, что обольщаться насчет собственной привлекательности мне совершенно незачем. Ее привлекала любая ширинка, а нынче вечером случай принес в «Чианг-Май» мою. Точнее сказать, не случай, а моя мама, или еще точнее: мамино исчезновение.

— Бенни, ты знаешь, что у тебя красивые глаза?

— Да, знаю. Но этим глазам нужно смотреть на клавиатуру, потому что я должен кое-что закончить. Пока это просто ерунда.

— Ерунда? Ты же сказал, что это классно!

— Будет классно. Но пока еще нет.

— Все, что ты пишешь, классно, Бен.

Кубики льда плясали в ее стакане.

— Сейчас я отвезу тебя домой.

Она пожала плечами.

— Ты не знаешь, от чего отказываешься, — сказала она.

Я знал. Острые ногти, громкий голос, а когда ты уже думаешь, что она кончила, на тебя вдруг обрушивается еще несколько затяжных тактов, как финал бетховенской симфонии. Кроме того, у нее была еще скромная коллекция трусиков с разрезом в шагу, которые она иногда надевала в офис, «чтобы был стимул», как она призналась три года назад.

Зазвонил телефон, и она грузно поднялась. Я не спешил брать трубку.

— Я на минутку в туалет, а потом можешь меня отвезти.

Я взял трубку и вырубил автоответчик.

— Ты что-нибудь узнал?

Голос Фреда. Озабоченного, посасывающего сигаретный мундштук.

— Нет, — ответил я.

— Ты говорил с ее доктором?

— Поговорю завтра утром.

У Фреда не было ни особых соображений, ни новой информации. Ему хотелось повторять, подытоживать, перебирать варианты и тем самым выпускать из себя тревогу.

— То, что и паспорт ее исчез, здорово меня обнадеживает, — сказал он. — Я знаю человека, который работает в почтовом ведомстве, или как там оно теперь называется, и он сказал, что из некоторых южноевропейских стран до сих пор иной раз невозможно дозвониться.

Фред говорил и говорил, ровным, монотонным голосом. Я услышал, как за спиной открылась дверь кухни, обернулся — и увидел улыбающуюся Ингу. Фред продолжил перебирать события последних дней, а я с открытым ртом уставился на Ингу, в ужасе думая, что она наверняка превратно поймет появление Рут. Инга кивнула на телефон — дескать, кто звонит?

Я прикрыл трубку рукой и прошептал:

— Фред.

Инга опять кивнула и достала из сумки пачку сигарет. Села, поискала спички и тут обнаружила стакан Рут, со следами помады. Она подвинула его к себе, взяла в руки, подняла над столом, точно оружие, и вопросительно уставилась на меня.

А Фред даже не думал закругляться.

— Северная Африка тоже возможна, этого нельзя исключать, Бенни, я знаю, ты не веришь, но, может, она уехала в Каир, кто знает? А если ты когда-нибудь бывал в Каире, то сам знаешь, что там легче выиграть в лотерею, чем дозвониться до Амстердама…

Рут распахнула дверь из коридора. Юбку и блузку она оставила в ванной и была в одних микротрусиках — черт, в тех самых из коллекции, она проходила в них целый день, сгорая от жарких фантазий, — и в совершенно прозрачном малюсеньком бюстгальтере. В таком виде она остановилась на пороге:

— Та-та-ра-та!

Я виновато посмотрел на Ингу и объяснил:

— Она зашла за кофе.