Серенада для Грейс

Глава 6 Где пойдет речь о хозяине гаража, который знает свое дело, и о французском комиссаре Сан-Антонио, который знает свое!

Мы молча прихлебываем виски. Время идет, пластинка в проигрывателе крутится, и, очевидно, кружится голова моей мужественной переводчицы, поскольку Грейс хлещет виски, как настоящий мужчина. Но держится молодцом и если уж отключится, то еще не скоро.

Я потихоньку провожу инвентаризацию своих мыслей.

Пока у нас имеется три персонажа в этой истории: Марта Обюртен, еженедельная спутница Ролле, высокий блондин в замшевом жилете, который, как мне кажется, в чем-то противодействовал Ролле, и Хиггинс, арендатор дома, где огород служит филиалом кладбища Нортхемптона.

О первой я кое-что знаю: она работала в аптеке, она не была кокеткой, она якобы срочно уехала под предлогом болезни тетушки и, самое главное, она теперь мертва.

О втором я знаю лишь, что он молодой блондин высокого роста, который носит коричневый замшевый жилет.

О третьем мне известно, что его зовут Хиггинс и у него красный кабриолет марки «хиллман».

Выходит так, что, имея в наличии пока только эти элементы, мне придется продолжать поиски в полном тумане — в прямом и переносном смысле — и без знания английского языка. Чудненькая перспектива…

Я морщусь, и нос у меня вытягивается. Со стороны я, очевидно, похож на бухгалтера, вспомнившего за вечерним виски, что забыл вставить важную статью в финансовый отчет.

Я поднимаю на Грейс глаза, тяжелые от невеселых мыслей.

— Ладно, — говорю я, — уже поздно. Наверное, вы хотите вернуться домой? Она не смотрит на меня, но отвечает:

— Нет.

Коротко и ясно.

— Но, — бормочу я, — я же не могу вас таскать за собой вечно, а?

Конечно, она не может понять этот слишком разговорный французский, да и словарь здесь сразу не поможет, но в общий смысл врубается.

— Если я вам мешаю, — произносит она спокойно, — тогда другое дело. Грейс соскальзывает с табурета.

— Всего доброго! Мне было очень интересно. — И направляется к выходу.

— Э! Подождите! — кричу я. — Только давайте без комплексов. Естественно, я предпочитаю, чтобы вы остались со мной, так как без вас я ощущаю себя брошенным в племени папуасов.

— Так в чем же дело?

— Просто меня терзают угрызения совести…

— Мне всегда говорили, что у полицейских их не бывает.

Я смотрю, что она тоже, как ваш покорный слуга, за словом в карман не лезет.

— Спорим, что я исключение, подтверждающее правило. Мои угрызения совести являются неотъемлемой частью моих правил приличия. Я, скажем так, мучился из-за того, что вас, может быть, кто-то ждет…

— Никто меня не ждет.

— В вашем возрасте это ненормально…

— Вы находите?

— Еще как нахожу!

— Мои родители умерли…

— А местные юноши? Что они делают после работы? Вышивают?

— Они все больше играют в пинг-понг…

Я умолкаю. Бессмысленно продолжать муссировать тему возмужалости местной молодежи. Для меня это так же странно, как надувные куклы для любовных шалостей.

— Так, все, — говорю я решительно. — Пошли за мной!

Мы выходим из бара, и я ошарашен страшной сыростью воздуха. Весь город как огромная губка. Я ощущаю себя микробом, загибающимся в легких плевритика.

— Куда мы идем? — спрашивает Грейс.

— Подождите-ка минуточку…

Вдруг мне в тыкву приходит гениальная (как обычно) мысль. Мысль старого автомобилиста…

— Скажите, а здесь машины оставляют на ночь, как правило, на улице?

— Нет, — отвечает она, — из-за тумана это запрещено.

— О'кей…

Значит, Хиггинс ставит свою тележку куда-то на ночь, когда бывает здесь. Поскольку нет возможности запихнуть ее в маленький двор, то он ставит ее в какой-то гараж… И естественно, в ближайший гараж от дома. Это нормально, правда?

— Послушайте, Грейс, спросите у первого встречного адрес ближайшего к дому Хиггинса гаража…

— Хорошо.

Увидев полицейского, скучающего на углу перекрестка, она подходит к нему. Полицейский указывает направление рукой, подкрепляя этим жестом свои безусловно бесценные слова.

— Пойдемте, — говорит она мне, поблагодарив полисмена коротким «thanks».

Гараж называется «Эксельсиор», как везде.

Но на самом деле стоянка весьма скромных размеров.

Грейс ведет меня к стеклянной стене, отгораживающей бюро.

Внутри горит свет. За столом сидит тип с темными волосами и горбатым носом. Он курит сигарету и листает автокаталог.

Я стучу.

— Входите! — кричит тип.

Я вхожу в аквариум. Внутри тепло и пахнет новой резиной, что пробуждает во мне ностальгию по моей новой машине.

— Добрый вечер! — произношу я тщательно по-английски и поворачиваюсь к Грейс. — Не могли бы вы спросить у этого господина, нет ли у него клиента по имени Хиггинс?

Парень взрывается смехом. Он смеется от всего сердца.

— Ба! Без базара? — радостно кричит он. — Француз?

У него парижский акцент — хрен спутаешь!

Я тащусь!

— Ты тоже француз? — задаю я дурацкий вопрос.

— Немножко да, сын мой!

И мы жмем кости под ошарашенным взглядом девушки.

Парень кидается рассказывать о себе: он попал сюда после высадки в Дюнкерке — пуля в ноге вывела его из строя навсегда. Его лечили в Нортхемптоне. За ним ухаживала сестра, дочка хозяина гаража, шикарная девица, которая ему очень нравилась. Поскольку он любит рыжих и автомеханику, то быстренько женился на обеих, а после смерти старика стал хозяином гаража.

— Я, понимаешь, — говорит он, — как бобер строю дом своим…

Я коротким тычком обрываю его, чтобы избежать смущения Грейс.

— Ну а ты? — спохватывается он. Я показываю ему свое удостоверение.

— А, черт! — крякает он. — Легавый! — И тут же исправляется: — Извините меня, комиссар.

— Да брось ты, не надо экивоков из-за того, что я полицейский. Есть два парижанина, случайно встретившихся…

Я хлопаю его по плечу.

— Ладно, иди поближе, — лыбится он, опять отбросив официальность, — давай лучше вспрыснем встречу бутылочкой нашего вина. Мне его привозят прямо из погребов. Сейчас увидишь, это тебе не чай…

И мы идем мимо запаркованных машин в квартиру моего земляка, которого, между прочим, зовут Александр Тюпен.

Он заводит нас в столовую, обставленную, кстати сказать, пусть не шикарно, но далеко не бедно, и идет за вином.

Открывая бутылку, он говорит радостно:

— Представь себе, я, наверное, целую жизнь не видел парижанина! Как же, черт возьми, приятно услышать родной язык. Слушай, ну что Париж, все на том же месте?

— Да, — киваю я, — по крайней мере до следующего ядерного испытания.

Мы болтаем обо всем сразу и ни о чем, потом, принеся очередную бутылку, он вдруг спохватывается:

— Кстати, что тебя привело в мою обитель? Тебе нужна тачка? Я трясу головой.

— Нет, только информация.

— По технической части? Клевое воображение у моего земляка. Он, видимо, даже спит на каталогах запасных частей.

— Скажи, Александр, не было ли среди твоих клиентов в последнее время человека по фамилии Хиггинс?

— Дай сообразить… Нет, думаю, нет… Разочарование отдается в моем желудке.

— Понимаешь, — продолжает он, — я не очень обращаю внимание на их имена, тяжело запоминаются… Ты говоришь — Хиггинс?

— Да…

— А! Все может быть… Как он выглядит, этот твой…

— Сам хотел бы узнать…

Тюпен становится серьезным.

— Понятно! Дело важное?

— Думаю, да.

— А что у него за тележка?

— Красный «хиллман», кабриолет… Он подпрыгивает на стуле, будто его ошпарили.

— Знаю! Да, красный «хиллман»… Хиггинс, точно. Мощный парень в возрасте с седыми волосами.

— Верно срисовал.

— Ну и? — спрашивает он.

— Расскажи мне о нем.

— Да я лучше тебе расскажу о Тино Росси. Хиггинс этот… Клиент, как все другие: залить-поменять-помыть, ну и все…

— Ты его видел с кем-нибудь?

— Нет, не помню…

— Может быть, тебе запомнилось что-нибудь, какая-то мелочь, чтобы я мог его найти?

— А чего тут запоминать? Его адрес у меня в журнале. Кажется, площадь Кастом-Маркет… Рядом с остановкой автобуса, как я заметил…

— Это я и сам знаю. Только он смотался, и мне хотелось бы знать куда, чтобы отловить…

Мой земляк разводит руками.

— Ты уж от меня слишком много хочешь!

Я понимаю, что дальнейшие вопросы бессмысленны, и помогаю ему прикончить бутылку.

Когда я встаю, быстро поднимается и Грейс, которая следит за моими движениями и, кажется, готова стать моей тенью.

Вдруг моего приятеля осеняет.

— У меня есть идея! — хлопает он себя по лбу.

— Идея?

— По поводу твоего этого… Я смотрю на него с нескрываемой надеждой.

— Что, правда?

— Послушай. Однажды у него накрылась бобина. И он приехал с бобиной, которую ему дал кто-то из его приятелей, как он сказал. Он попросил заменить ее, а ту, одолженную, отправить по адресу хозяина. Короче, я помню адрес и имя. Его фамилия Тоун, и он живет в Бате. Я точно запомнил название — Бат. Кажется, где-то под Бристолем…

Я повторяю:

— Тоун, в Бате?

— Точно-точно…

В конце концов, чем черт не шутит, может быть, мне это поможет отыскать Хиггинса.

Я записываю сведения в блокнот, и мы прощаемся…

— Что вы обо всем этом думаете, Грейс?

Она пытается идти со мной в ногу… Мне просто не по себе от ее послушности. Такое впечатление, что ею можно управлять мановением руки или взглядом.

Девчушек, готовых на все по мановению руки, полно в девичьих интернатах. Но те, что слушаются взгляда, — такие встречаются реже!

— Я ничего не думаю, — говорит она, — я просто иду, и все. Мне кажется, что я живу в каком-то романе. Будь я сейчас дома, может быть, куда-нибудь пошла… Куда? Не знаю… Бродила бы по улицам или пошла в кино…

— Вы не хотите есть? Я умираю с голодухи… Спать тоже хочется. Я уже двое суток не смыкал глаз…

— У меня есть холодная курица…

— Это приглашение?

— Что вы на это скажете? — спрашивает она, имея в виду, похоже, только жратву.

— Я принимаю ваше предложение без ложной скромности! Купим сейчас чем залить вашу курицу и еще пирожные. Я никогда не жрал пудинг… Говорят, это вполне съедобно?

Сделав необходимые покупки, мы приходим к ней. Она живет в маленькой квартирке: комната, кухня, ванная. Все очень чисто, мило обставлено, но без души. Ясно, что она не цепляется за общепринятые ценности.

— Вы не боитесь, что я вас скомпрометирую?

— Мне наплевать, что обо мне подумают и будут ли судачить. Так ведь говорят у вас?

— Да…

Я открываю бутылку, пока она стелет скатерть и кладет приборы…

По радио кто-то играет на волынке. Мелодия писклявая и заунывная для ушей, но смешная для тех, кто с чувством юмора.

Напротив свет в доме матушки Фидж…

Там пустая квартира Марты Обюртен, ее чемодан…

А где-то посреди города в тумане стоит дом, который через несколько часов назовут местом преступления.

— У вас грустный вид, — замечает она.

— Это из-за климата, я думаю…

Хорошая еда и питье — что еще нужно, чтобы поднять настроение настоящего мужчины? Когда я приканчиваю второе крылышко курицы и допиваю третий стакан «Шатонеф», мой оптимизм растет, как цены во время инфляции.

— Послушайте, Грейс, будьте откровенны со мной. Мы симпатичны друг другу. Скажите мне, откройтесь…

— Что вы хотите узнать?

— Что вас мучит… Я вижу, что вас что-то гложет изнутри.

— Это правда, — соглашается она.

— Расскажите…

— О! Ничего оригинального: я любила одного человека…

— И он вас бросил?

— Нет. Он умер…

Я опускаю голову; действительно, это грустно… Когда у молодой женщины такая тяжесть на сердце, это всегда невыносимо.

Грейс садится на диван и задумывается. Я вынимаю сигарету, но вместо того чтобы прикурить, кладу ее на тарелку.

Потом в сомнении сажусь рядом с Грейс.

Придвигаюсь совсем близко, обнимаю за плечи и привлекаю к себе. Она чуть сопротивляется, но лишь для вида…

— Я ненавижу, когда страдают красивые девушки, — говорю я. — Слышите меня, малышка… Я не выношу…

Она прижимает голову к моей груди.

— Грейс, я чувствую, что я в вас страшно влюбился. Вы, может быть, не знаете, что это такое… Ну и пусть, не буду вам объяснять…

Я осторожно поворачиваю к себе ее лицо. Ее губы теперь в трех сантиметрах от моих — дистанция сокращается.

Она, возможно, и грустит, но целуется классно. Вообще, я заметил: очень часто женщины в грусти целуются намного лучше, чем те, кто в веселом расположении духа…

Через пять минут мы в постели. Грейс не возражает. Она мягкая и упругая одновременно…