Серенада для Грейс

Глава 9 Где пойдет речь о ночной работе

Все это происходит настолько быстро, что я не успеваю ее подхватить. Будто мне это только кажется, и что стоит мне проснуться, как все станет на свои места.

Грейс, моя малышка Грейс лежит у моих ног. Она растянулась на полу и мертва, по-настоящему мертва, как королева Виктория. Глаза закатились, ноздри сжались, и губы приняли ужасный зеленоватый оттенок.

Бармен с криком бросается из-за стойки. Я наклоняюсь и подбираю самый большой осколок от ее разбившегося стакана. На стенках остается странный неприятный запах. Грейс отравили…

Я протягиваю руку через стойку бара и беру стакан, приготовленный ранее для меня и опрокинутый барменом. Он пахнет так же. Ошибки быть не может: кто-то хотел нас отравить, как колорадских жуков, и меня, и Грейс.

Через десять минут в зале столпотворение. Бармен позвал хозяина, тот вызвал врача и полицию. У меня ощущение, что все окружающее размывается, становится нереальным. Я стою ошарашенный, совершенно пришибленный горем. Не смейтесь, черствые люди! Эта девушка — я так к ней привязался. И она мне так нравилась… Я чувствую себя как ребенок, у которого отняли мороженое, и он еще не совсем осознал потерю. Я тоже не очень понимаю случившееся, и вряд ли мне так сразу удастся вбить это обстоятельство себе в башку даже с помощью молотка!

Наконец появляется местная полиция. Один из полицейских говорит по-французски. Я показываю ему свое удостоверение, ссылаюсь на старшего инспектора Брандона и говорю, что я в их распоряжении, если необходимо…

Я прошу полицейского спросить у бармена, как выглядел человек, зашедший в бар сразу после нас. Ясно, что эта сволочь всыпала нам яд в виски. Если бы не неловкость бармена, пролившего мой стакан, то ваш покорный слуга Сан-Антонио сейчас лежал бы на полу рядом с Грейс, примерно такого же цвета. Вытянувшийся и холодный… А что касается развязки этого расследования, то вам пришлось бы обратиться к книгам более привычного для вас автора…

Полицейский расспрашивает бармена.

— Тот человек был молодым. Волосы светлые… Одет в синее.

— На нем был коричневый замшевый жилет?

Полицейский переводит сначала вопрос, потом ответ.

— Так точно, — говорит он. — Вы его знаете?

— Нет…

Я подношу руку к шляпе, слегка кланяюсь и, бросив последний прощальный взгляд на Грейс, выхожу из рокового заведения.

Боксер-любитель, выдержавший пятнадцать раундов против профессионала в той же категории, спускаясь с ринга, вряд ли плывет сильнее, чем я сейчас. У меня ватные ноги, я чувствую полную опустошенность, и волна позывов переворачивает у меня все внутри.

На этот раз война объявлена… Если на все посмотреть пристальнее холодным взглядом, то можно даже сказать, что это убийство и эта попытка убийства имеют свою положительную сторону для дальнейшего ведения дела. Но не надо подпрыгивать! Я прав и сейчас это вам докажу. Если молодой блондин, будучи одним из действующих лиц в моем расследовании, остается для меня пока недосягаемым, но появляется на сцене, чтобы покончить со мной, то, стало быть, он понимает, что я становлюсь опасен. А когда я опасен, земля горит под ногами моих врагов.

Только вот как он узнал о моем существовании, этот смелый парень?

Тут определить сложно, поскольку в течение двух последних дней я разговаривал со многими людьми. И кто-то из них работает на него.

Перебираю мои контакты…

За сорок восемь часов я времени не терял и общался с хозяином «Коронованного льва», мамашей Фидж, аптекарем, владельцем гаража, жертвой дорожного происшествия, Стоуном…

Можно сказать, что мое путешествие по этой стране здорово насыщено.

Я фыркаю и трясу головой, как конь перед рыцарским поединком.

И как всегда бывает в серьезных случаях, вспоминаю свою личную клятву:

«Послушай, Сан-Антонио. Дело дрянь. Фортуна повернулась к тебе тылом. Ты работаешь в деле, где тебе оказывают активное сопротивление. Ты это делаешь для себя самого, не имея приказа действовать. Ты сам за себя отвечаешь. Тайна щекочет тебя, и ты готов кинуться вперед, как бык на красную тряпку. Согласен, у быка нет мозгов, его таким сделал Господь… Так что, мой маленький, ты сожмешь зубы, ты сожмешь кулаки, сожмешь… Словом, сожмешь все, что надо, но доведешь дело до конца. Забудь потрясение в связи со смертью Грейс, забудь эту унылую страну, ее бесконечный туман, ее таинственность… Только вперед!»

Я сажусь в машину Александра, повторяя про себя последний призыв.

Нет, не для собственного тщеславия я действую. Но прежде всего из-за того, что у меня до сих пор в ушах звучат последние слова Эммануэля Ролле: «Я невиновен!» Он выдержал… Даже мне не хотел ничего говорить! При этом у него на лице уже был черный мешок и он чувствовал веревку на шее… Если он был невиновен, то зачем повесил на себя преступление, которого не совершал?

Я опускаюсь с неба на землю. Рядом со мной, посвистывая, проходит почтальон, без сумки, руки в карманах. Возвращается к своему вечернему пудингу…

— Эй! Постмен!

Он останавливается, озирается, потом, заметив меня, идет к машине.

— Yes, sir?

Черт, как же сказать? И я говорю по-ростбифски, подыскивая знакомые слова:

— Пожалуйста, дорога на Бристоль, пожалуйста.

Пробелы в знании слов я заполняю блеющим «please».

Он показывает мне направление.

Бросив в окно «мерси», жму на газ, чтобы поскорее покинуть этот мрачный город.

И вот я снова на черном шоссе, укрытом рваным туманом!

Желтоватый свет встречных фар напоминает мне о волосах Грейс… Господи боже! Ни одна девушка никогда не западала мне так глубоко в душу.

Я не могу до конца осознать ее смерть. Я даже себе не представляю, что это конец! Косвенно убил ее я… И чего мне втемяшилось таскать ее за собой повсюду? Да, ей нравилось, и она помогала мне как переводчица… Я пытаюсь найти себе оправдание, но не нахожу успокоения…

О, если мне попадется в лапы эта мразь в замшевом жилете — слово легавого: я его в порошок сотру!

«Судоходная компания Стоун».

Конечно, там написано по-другому, но я даю сразу перевод огромной вывески с буквами под мрамор, торчащей над широкой витриной, где расставлена целая игрушечная флотилия.

Я проезжаю мимо и метрах в ста останавливаю машину. Затем медленным шагом возвращаюсь ко входу в офис. Улица во мраке, дождь кончился, уступив место густому туману. Время за полночь… Полночь — время преступлений! А? Звучит?

Оглядываюсь по сторонам: ни души! Этот угол Бристоля, похоже, пуст, как карман налогоплательщика.

Передо мной дверь. Правильно догадались, я забываю об уроках, данных мне шефом, и достаю отмычку, которая посылает в нокаут даже самые притязательные замки.

Раз-два, и вот еще один взлом в моем послужном списке. Итак, я на месте. Ну а зачем я сюда пришел, скажите мне?

Ладно, не ломайте башку — мой нюхомер работает все лучше и лучше. Мой нос — это мой радар, практически мое подсознание… Я следую ему, закрыв глаза. До сегодняшнего дня он помогал мне преодолевать разные препоны и рогатки, так же как конь, обходя препятствия, находит дорогу к дому пьяного в стельку хозяина.

В бардачке машины я нашел фонарик. Войдя, закрываю дверь, запираю замки и иду на ощупь в глубину широкого зала. Дойдя до конца, укрываю фонарик своей рубашкой, чтобы не светил сильно, и осматриваюсь. Желтое слабое пятно, исходящее будто из моего нутра, позволяет мне обнаружить дверь. Я ее толкаю, она говорит: нет. Но моя отмычка быстро меняет ее мнение на противоположное.

Эта дверь выходит в коридор, где по обе стороны находятся несколько других дверей.

Я вынимаю фонарик из укрытия и провожу лучом по коридору.

Здесь помещается администрация во всем своем великолепии. Частная администрация, если можно так выразиться… Частная и шикарная. Пол покрыт ковром толще, чем парижский асфальт. Это хорошо, поскольку не надо красться на цыпочках! Вы здесь можете провести целый эскадрон верхом, не разбудив соседей.

Я толкаю двери по очереди. Они открываются в мир столов и полок с кляссерами… Все без интереса… Я их вновь закрываю и продолжаю поиски.

Что, собственно, я ищу?

О! Перестаньте задавать идиотские вопросы! Если б я только знал!

Я пришел сюда просто потому, что Стоун не показался мне слишком откровенным, потому что он морской перевозчик и потому что Ролле занимался делами своего отца, торгующего с Африкой… Наконец, потому, что я иду по следу некоего Хиггинса, который, как я подозреваю, замочил Марту Обюртен. Браво, дорогой, но французское правительство не платит тебе за то, что ты делаешь работу британской полиции. Что ты на это скажешь?

Дело меня интересует постольку, поскольку оно связано с историей Эммануэля Ролле. Хотя, с тех пор как я иду по следу, нос по ветру, как гончая, о Ролле вообще не было речи… Нет, именно из-за него я заинтересовался Мартой, затем труп Марты вывел меня на Хиггинса… И в свою очередь, сам того не зная, Хиггинс навел меня на Стоуна… Смешно, как все люди спаяны друг с другом, — социум…

И вот я перед дальней дверью. Мне бы следовало начать с нее, так как надпись черными буквами «Вход воспрещен» — слово-приманка для воров и полицейских.

«Вход воспрещен» для меня звучит как приглашение войти…

Сезам, откройся! Замки по ту сторону Ла-Манша такие же сговорчивые, как и наши.

Я вхожу и соображаю моментально: кабинет директора.

Мебель дорогая, массивная, как лондонский Тауэр. На стене портрет человека с лысым черепом и челюстью, будто взятой у жены напрокат, поскольку своя была забыта в трусиках проститутки. Несмотря на это, губы сжаты и глаза выпучены, как это обычно бывает на фотографиях выпускников аристократических школ. Он похож на Стоуна, как один старый башмак похож на другой старый башмак. Видно, это устоявшаяся в компании традиция.

Стоун-папаша не прищуривается, когда я наставляю свет фонаря ему в глаза. Наоборот, абсолютно не ослепленный, он смотрит на меня с укоризной…

— Не мучайся, папаша, — подмигиваю я ему, — я пришел просто поглазеть.

Так, окно комнаты закрыто ставнями… Если я правильно ориентируюсь, окно должно выходить во двор, а значит, можно включить свет. Сказано — сделано.

Благодаря неоновому освещению я могу рассмотреть кабинет в деталях. В углу сейф такой величины, что мог бы служить пристанищем для беженцев. Вот моя главная цель, уверяет внутренний голос. Но только моя отмычка слишком молода, чтобы атаковать старого зубра такого формата…

Соображая, что делать, я смотрю на него… Он смотрит на меня… Что-то подсказывает мне, что он согласен. Я поднимаю медальон, закрывающий замок. Замок с цифровым набором. На нем установлен диск, похожий на диск телефона. Я пробую крутить, но он вращается вхолостую… Нет ничего противнее…

Господи, дойти сюда, рисковать жизнью и отступить перед холодным куском армированного чугуна — это оскорбительно…

Я пробую комбинации цифр… Но это то же самое, что тереть пальцем по стеклу и ждать, когда посыплются искры.

То же самое, что пытаться ухватить луч прожектора.

Меня это возбуждает… Злит… Я вхожу в раж…

Я кручу диск как помешанный…

Эх, черт, сюда бы газовый резак! Но я не ношу его с собой постоянно.

Машинально я вытряхиваю все из своих карманов, будто в надежде найти там комплект инструмента для резки металла.

Но, вы понимате, или скорее не понимаете, поскольку только следите за тем, что я вам скажу, — вот происходит чудо, как оно всегда происходит в жизни трехнутых на какой-то идее, готовых любой ценой идти до конца… Выворачивая карманы, я натыкаюсь на пуговицу убитой Марты. И на цифры, нанесенные на обратной стороне.

18-15-12-12-5.

Я набираю эту комбинацию на замке, ругая себя последними словами, что делаю все зря, как дурак…

У меня заканчивается не только запас общепринятых ругательств, но и собственного сочинения, как вдруг дверь сейфа открывается!