Серенада над морем

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На следующий день Оливия сказала Джеку, что у нее в городе дела.

— Я поеду с тобой, — заявил Джек.

— Я хочу сделать покупки. Тебе будет скучно.

Он нахмурился и долго глядел на нее. Она нервно потирала ладони. С ней что-то случилось, а он не мог понять — что. Последний вечер он провел у лагерного костра, беседуя с профессором Роббинсом. Оливия рано ушла. Когда в палатке он залез в спальный мешок рядом с ней, она притворилась, что спит. Хотя он заметил, что она не спала.

Джек убеждал себя дать Оливии хоть немного свободы и личного пространства. Обвал в туннеле, когда на них обрушились стены, произвел на нее жуткое впечатление. Он не упрекал ее. Они смотрели в лицо смерти. Быть погребенными заживо — вот чего они тогда ждали.

Оливии удалось преодолеть свою клаустрофобию. И у нее не должно было быть разочарования, потому что они не впустую вели раскопки. Значит, ее тревожат мысли о будущем. Исключительно ее проблемы. Не его. Он уже решил, что покидает Калифорнию.

А сейчас нет смысла настаивать поехать с ней в город. Если уж она решила, то будет стоять на своем.

Джек протянул ей ключи от джипа.

— Тебе что-нибудь надо? — спросила она с явным облегчением, что он не поедет с ней.

— Ты. Это все, что мне нужно. — Он обхватил ладонью ее подбородок и припал к ее рту. Губы у нее были горячие. Слишком горячие.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — раздраженно отрезала она, избегая его взгляда. Потом быстро отвернулась и пошла к джипу. Он провожал ее взглядом, как она шла по неровной дороге, пока не скрылась из виду. Осталось только облачко пыли.

Несколько часов спустя Оливия вернулась из города. Она оставила покупки на заднем сиденье, а сама побежала к раскопу.

— Кто-нибудь видел Джека?

Никто не знал, где он. Кроме Илии, который копал яму киркой. Он показал на берег. С высоты скалы она увидела Джека. Тот сидел у самой воды, обхватив колени и глядя вдаль на море. Она глубоко вздохнула и начала спускаться по тропинке. Маленькие камни летели вниз из-под ее ног.

Когда она добралась до пляжа, он обернулся и улыбнулся ей. Улыбка, от которой перехватило дыхание и заныло сердце.

— Ты сделала все, что хотела? — Он встал.

— Садись, — кивнула она. — Нам надо поговорить.

Он нахмурился, будто ожидал удара. А она даже не сказала, о чем будет разговор.

— Не люблю, когда ты так говоришь, — признался он.

Сидя рядом на камнях, они глядели на лазурное море. Вдали прыгала на волнах маленькая белая лодка. Оливия вздохнула. Такой очаровательный мирный пейзаж. Совсем некстати вносить в него болезненную ноту. Но она должна это сделать. Нельзя тянуть. И хотя она всю обратную дорогу в джипе практиковалась, как скажет ему, слова застревали в горле. Будто отказывались выходить.

— Может быть, это не так важно, — заметил он, когда в молчании прошло несколько минут.

— Нет, это важно, очень важно. — Слова наконец полились без запинки. — Джек, у нас ничего не получится. Ни у тебя, ни у меня.

— Что ты имеешь в виду? — насупился он.

— Это было давно. Многое произошло. Ты жил своей жизнью. Я — своей.

— Ты хочешь сказать, что больше меня не любишь? — без выражения произнес Джек. На виске у него билась тоненькая жилка.

— Можно и так сказать, — осторожно подтвердила она.

— Я хочу услышать это от тебя, — настаивал он. — Иначе не поверю.

— Любовь к этому не имеет отношения. Надо поступать правильно.

— Я скажу тебе, что значит правильно. Мы снова вместе вернемся домой. Я думал, мы договорились…

— Может быть, мы и договорились. Но мы пережили стресс. Мы оба считали, что смотрим в глаза смерти. И наговорили такого, чего не думали. Мы остались живы и можем более ясно понять, чего хотим.

— Я все ясно понимаю. — Он словно выплевывал слова сквозь сжатые зубы. — Я никогда не говорил такого, чего не думал.

Она кивнула. В этом проблема. Он сказал слишком много. Каждое слово имело значение, он не мог забрать его назад. Даже если бы хотел. А он не хотел.

— Давай не будем все усложнять. Мы проживем здесь еще несколько недель. У нас есть захоронение, которое надо откопать. Вокруг люди. — Она подняла голову и посмотрела на скалу. Ее не удивило бы, если бы там собралась группа их дорогих коллег, которые хотели бы услышать, о чем они говорят. «Это они или не они?» «Они снова вместе или они расстались?» Но на скале никого не было.

— Ты хочешь, чтобы я притворялся, будто между нами все в порядке? — требовательно произнес он.

— Поскольку никто не знает, на какой стадии мы остановились, это будет нетрудно.

— Я не могу. Я люблю тебя. И думаю, что ты тоже любишь меня. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, и готов для этого сделать все, что потребуется. Скажи мне, чего ты хочешь.

— Я хочу, чтобы ты забыл о том, что здесь произошло. Забыл о том, что мы помирились. Это был поспешный поступок. Мы ждали смерти. И мы наговорили то, чего не думали. Прошу тебя, Джек. Пожалуйста. — Она с трудом сглотнула. Нельзя заплакать у него на глазах. Нельзя позволить ему знать, как тяжело ей рвать по-живому. Она собрала все силы, сжала губы и отвернулась от него. — Мне это нелегко.

— Нелегко? Впечатление, будто случилось только что. Будто что-то произошло, о чем я не знаю. Почему ты не говоришь мне, что произошло? Тогда, может быть, я бы лучше понял. По-моему, мы договорились не держать секретов друг от друга.

Ей надо бы учитывать, что он не уйдет без борьбы. Она должна заставить его понять. А для этого пришлось бы открыть правду. Но она слишком хорошо его знала. Оливия точно представляла, что он в ответ сделает и что скажет.

Ей ничего не оставалось, как прервать разговор, встать и уйти. Что она и сделала. Не оглядываясь, Оливия начала карабкаться по тропинке вверх. Она знала, что Джек смотрит, как солнце опускается в море и над Эрмуполисом сгущается тьма.

Хорошая новость заключалась в том, что следующие две недели Джек так же избегал Оливию, как и она его. Еще более хорошая новость: наконец она и вся команда могли спуститься в расчищенный туннель и продолжить работу. И совсем замечательная новость: она расшифровала все послание на стеле.

«В году 293, месяца Панемокса, в день 20 Александр III, сын Аполлония и Арте, воздвиг эту стелу для своей матери Артемидорос».

От радости ей хотелось прыгать и кричать. Артемидорос была королевских кровей. И ее могила должна быть набита украшениями, монетами и скульптурами. И также бытовыми предметами, которые понадобятся ей в загробном мире.

Неделю спустя погребальная камера была полностью расчищена. Ее содержимое превзошло все ожидания Оливии. Вазы, статуэтки, ювелирные изделия. И это только начало. Днем появился профессор Роббинс с шампанским, чтобы отпраздновать удачу. Она искала глазами Джека. Он должен был разделить с ней этот момент! Не говоря уже обо всем остальном…

Без него радость открытия была неполной. Она знала, что он безумно злится на нее.

Под большим тентом в тени уходящего в море солнца хлопали пробки шампанского. В воздухе звенели поздравления. В двадцати шагах от нее Оливия заметила глаза Джека. Он смотрел на нее, в глазах застыла враждебность.

Она отвернулась.

Джек наполнил свой бокал шампанским. Он знал, что надо бы подойти поздравить Оливию с успешной расшифровкой надписи на стеле и с таким обилием найденных предметов. Но тогда он бы не выдержал. Он бы потребовал, чтобы она объяснила, что с ней происходит. Ничего хорошего из этого бы не вышло. Она бы ничего не сказала. У нее такой же упрямый вид, как всегда. Он хорошо знал его. Глаза будто зашторены. Подбородок вздернут. Губа закушена.

Найти такое невероятное захоронение — и не иметь возможности разделить радость с ней! Это обидно. Обидно видеть, как она улыбается и болтает с другими. А он стоит тут с вымученной улыбкой…

— Что-то случилось, Джек? — спросила Мэрилин. Бокал в одной руке, блокнот в другой. — У вас такой вид, будто вы только что потеряли лучшего друга. Или жену. Вы опять не вместе?

— Да, это так. — Зачем притворяться? Лето почти кончилось. Все в восторге от результатов раскопок. Все, кроме него. Он не мог больше притворяться.

— Оливия чувствует себя лучше?

— Вам лучше спросить ее, — проворчал Джек.

— Первые три месяца самые трудные, — продолжала Мэрилин. — Уж мне-то надо знать. У меня же четверо…

— О чем вы говорите? — раздраженно спросил он и поставил бокал на ближайший столик.

— О вашей жене. Она беременна, ведь так?

— Не думаю.

— Я могу ошибаться. Но у нее все симптомы. Тошнота, рвота, быстрая утомляемость.

— У нее морская болезнь, — отрезал Джек.

— На твердой земле? Бросьте, Джек! Бывает, что муж узнает последним.

Джек обернулся и снова посмотрел на Оливию. Обтягивающая футболка с эмблемой колледжа. Груди, маленькие, но совершенные, натянули ткань.

У Джека лицо пошло красными пятнами. У него появилось такое чувство, будто в груди разожгли костер и, если бы он открыл рот, пламя вырвалось бы наружу. Он словно пронзил Оливию взглядом, она обернулась.

Это не может быть правдой! Во-первых, это было бы чудом. После пяти лет попыток забеременеть?.. А здесь вот так все просто… Невозможно. Во-вторых, она бы сказала ему. В-третьих…

— Нам надо поговорить. — Он сделал шаг и резко схватил ее за руку.

— Не сейчас. — У нее в глазах мелькнул страх.

— Сейчас, — бросил он.

Джек вытащил ее из-под большого тента. Теплый воздух казался густым от созревавшей пшеницы на соседних полях.

— В джип! — скомандовал он.

Он чувствовал ее сопротивление, напряжение во всем теле.

— О чем ты хочешь говорить? — Она упиралась ногами, когда он тянул ее к машине.

— О тебе и обо мне.

— Нам больше не о чем говорить. — В голосе звучала нота отчаяния.

— Ты уверена?

Если она беременна и не сказала ему… Нет, это невозможно. Она не может так поступить с ним. После всего, что они пережили. Горы анализов. Ожидание и разочарование. Он открыл дверцу джипа со стороны пассажира. Взяв ее за локти, с силой опустил ее на сиденье. Сам обошел машину и сел за руль.

Оливия переплела пальцы, чтобы скрыть, как дрожат руки. Мысли неслись, обгоняя друг друга. Нервы напряглись до предела. Злость, какую испытывал к ней он, буквально висела в воздухе. Конечно, он бы все равно узнал, что она беременна. Но она надеялась, что на это понадобятся месяцы. Она уедет в свой университет, он — в свой…

— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросил он.

Он знал! Но откуда? Она сама только что обнаружила.

Опасаясь, что голос выдаст ее, она покачала головой.

— Ты беременна?

Она попыталась отвести взгляд. Но он обхватил ее лицо ладонями и заставил смотреть ему в глаза. Она долго не отвечала, да это и не надо было.

— Как ты могла не сказать мне? — У него бессильно упали руки.

— Я хотела, но не смогла. Я знаю, как ты к этому относишься.

— Ты знаешь, как я к этому отношусь? Тогда ты, конечно, знаешь, что я схожу с ума из-за того, что моя жена не говорит мне, что она беременна. Что мне приходится узнавать об этом от чужих людей.

— Мэрилин? — пробормотала она.

— Да, Мэрилин. Скажи мне, почему? Это все, что я хотел бы знать. Почему, Оливия, почему?

— Потому что ты говорил, что хочешь иметь детей, а потом я поняла, что ты передумал.

— Как ты могла решить, что я передумал?

— Ты сказал, что дети будут препятствовать карьере. Что ты не хочешь ни с кем меня делить. Ты это говорил, не отрицай!

— Постой, постой. Я это говорил, потому что думал, что мы не можем иметь детей. Я старался успокоить тебя. Конечно, я хочу детей!

— Хотела бы я верить тебе, Джек, но не могу. Помнишь, когда я спросила у тебя, уверен ли ты, что не хочешь иметь детей? Ты ответил, что нельзя быть увереннее. Когда ты лгал? Тогда или сейчас?

— Тогда. Пусть я лгал тогда, идет? Ну застрели меня. Я виноват. Во всяком случае, я не виноват в том, что скрывал от тебя самое важное, что случилось этим летом, что случилось в моей жизни. Ты думала, что я не узнаю… что ты… что мы… — Он замолчал на середине фразы, слишком разозленный, чтобы найти нужные слова.

— Ты лгал и когда говорил, что ни с кем не хочешь делить меня? Потому что, насколько я знаю, дети дают много поводов для дележки.

— Это значило, что мы все будем делать вместе. Ты, я и ребенок. Наш ребенок!

— Я знала, что ты это скажешь. Джек, я не могу так жить. Поэтому ты поедешь в Калифорнию, а я останусь с ребенком в Санта-Кларите. Ты сам сказал, что ребенок будет мешать твоей карьере. — С этими словами она открыла дверцу, выпрыгнула из джипа и пошла через поле туда, где шло веселое празднование.