Известный советский писатель Иван Лазутин в литературу входил путем несколько необычным, далеко не стандартным. За спиной его не было ни творческих семинаров в литинституте, ни многолетнего прослушивания лекций профессоров-филологов, ни участия в литературных объединениях, где прозаики, как правило, начинают с жанра короткого рассказа.
Детство писателя прошло в семье рабочего-плотника, которому пришлось выводить на крыло шесть человек детей. Третьим из пятерых братьев был Иван. Неурожайные годы с их голодовками, карточная система, суровый климат Сибири... — все это подготовило поколение И. Лазутина духовно и физически к Великой Отечественной войне. 1941—42 годы — служба на Тихоокеанском флоте. 1943—44 годы — Иван Лазутин солдат огневого взвода на легендарных «Катюшах», участвует в боях на Первом и Втором Белорусских фронтах.
После войны, будучи студентом юридического факультета МГУ, который он окончил с отличием, Иван Лазутин занимался в студии молодых поэтов, руководимой известным советским поэтом Владимиром Луговским.
Стихи он начал писать еще в детстве. Впервые публично они прозвучали по местному радио города Новосибирска, когда ему было тринадцать лет.
После окончания университета перед И. Лазутиным встала дилемма: юриспруденция или литература. К первому обязывал диплом и пять лет учебы на юридическом факультете. На вторую дорогу тянула душа.
Однако жизнь распорядилась по своему. Случилось все неожиданно и жестоко. Поздним вечером, в мае 1951 года, возвращаясь в студенческое общежитие из парка Сокольники, в глухой роще у И. Лазутина произошла встреча с четырьмя бандитами-рецидивистами. Преступление совершилось хоть и банальное (ограбление), которое и сейчас в уголовной статистике складывается в тревожные цифры, но оно потрясло прошедшего войну солдата.
Преступников нашли. Операцию поиска вел оперуполномоченный, сержант милиции, впоследствии ставший прототипом главного героя повести «Сержант милиции». Преступниками были матерые рецидивисты, имевшие три-четыре срока заключения. Юристу по диплому, будущему автору «Сержанта милиции» в качестве потерпевшего пришлось пройти все ступени процессуального расследования: допросы, осмотр места преступления, очные ставки в Таганской тюрьме, снова допросы, потом суд...
То были тяжелые послевоенные годы, когда образ милиционера, как и в смутные тридцатые годы, с легкой руки еще влиятельного обывателя и правонарушителя был недостаточно отмечен вниманием в литературе и искусстве.
И вот на этом фоне почти полного отторжения из поля зрения литературы личности милиционера, стоявшего на передовой линии борьбы с преступностью, Иван Лазутин, имея перед собой реальных людей, решил написать героико-романтическую поэму о милиционере. Работа захватила молодого поэта. Но груз есенинского влияния, от которого никак не мог избавиться, а также специфика поэтического жанра тормозили развитие сюжета, уводили в пространные лирические отступления. Поэма рассыпалась.
Иван Лазутин решил написать киносценарий. В 1953 году он завершил его и сдал на киностудию «Мосфильм». Рецензия была разгромной.
Хорошо, что на пути встретился добрый и чуткий человек. Им был кинорежиссер Михаил Константинович Калатозов, постановщик таких замечательных фильмов, как «Летят журавли» и «Неотправленное письмо». Прочитав сценарий, он сказал: «В кино с этим не пробьетесь. Перерабатывайте в повесть. Может получиться интересная книга».
Это напутствие и совет мастера воодушевили молодого писателя.
Есть в психологии такое понятие, как «рефлекс цели», который является вершиной целеустремленности человека. И этот своего рода динамический «рефлекс цели», вылившийся в страстное желание создать героико-романтический образ работника милиции, во всем многогранье его судьбы личной и служебной, заставил И. Лазутина отложить работу над завершением диссертации по философии. Читая лекционный курс логики в Московской юридической школе и преподавая психологию в школе (в те годы в школьной программе был такой предмет), снимая «углы» в полуподвалах и мансардах старой Москвы, он писал своего «Сержанта милиции».
Многое в повести автобиографично. Юридический факультет Московского университета послевоенных лет, знаменитый «Страмынград» (общежитие МГУ), из гнезда которого вылетело много известных в нашей стране ученых, писателен, деятелей культуры.
Трудными, но волнующе красивыми были эти послевоенные годы. Трудными потому, что дневной хлебный паек, получаемый по карточкам, съедался за один присест. На ремнях гимнастерок вчерашние солдаты прожигали гвоздем дырки поближе к пряжке. Красивыми потому, что еще не остыла в сердцах радость одержанной над фашизмом великой победы. И все это есть в повести «Сержант милиции», которая в 1955 году была удостоена премии МВД СССР и Союза писателей СССР на Всесоюзном конкурсе художественных произведений о работниках советской милиции.
Если поставить вопрос — в чем же заключен главный нерв читательского интереса к повести «Сержант милиции», то на это можно ответить твердо: не в интриге розыска преступной тройки, ограбившей в сокольническом парке Алексея Северцева, приехавшего поступать в Московский университет. В повести нет и следа кочующих из книги в книгу штампов милицейского детектива, которые в семидесятых и восьмидесятых годах получили широкое распространение в художественной литературе, в кинематографе и на телевидении. В «Сержанте милиции» перед нами в полный рост встает наш современник, который в годы войны в боях с фашизмом не щадил жизни за Отечество, а вернувшись, сменил солдатскую шинель на милицейскую и вышел на новый рубеж борьбы, где, как и на войне, на карту приходится временами ставить не только покой, здоровье, но и жизнь, как это было у главного героя повести Николая Захарова.
С профессиональной достоверностью, с конкретным знанием жизни преступного мира написаны в повести персонажи рецидивистов Князя, Толика и Серого. Все они разные по характерам и по своим биографическим истокам. Но есть и общее в их судьбе — всех сломило неблагополучное детство. Толик душой светлее глубоко упавших в омут преступности Князя и ничем не брезгующего Серого, он любит Катюшу, которая в конце повести своей ответной и выстраданной любовью спасает вернувшегося из заключения Толика. И в этом спасении есть немалая доля участия Николая Захарова.
Где молодость — там всегда живет любовь. Любит и Николай Захаров, только любовь его драматична, ее горькое завершение можно обозначить формулой отжившего в наше время социального несовпадения: «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь...» Альтернативу, поставленную героиней повести, генеральской дочерью, Наташей Луговой, живущей на улице Горького, перед милиционером с Казанского вокзала, ютящимся в коммуналке полуподвала вдвоем с матерью-вдовой, «Выбирай: или я, или милиция?!.», — Николай Захаров решает твердо: «И ты, и милиция!..» И это решение было не всплеском оскорбленного самолюбия, не жестом гордеца, а убеждением коммуниста, связавшим свою судьбу с долгом служения Родине, за которую отдал жизнь его отец-чекист, работавший с Дзержинским, за которую он пролил кровь на полях Великой Отечественной войны.
Актуальность проблемы — охрана правопорядка в нашем обществе, — поднятой в повести «Сержант милиции», не потеряла своей остроты и на сегодняшний день. Пока в нашем обществе совершаются преступления — до тех пор борьба с этим социальным злом будет на повестке дня нашей жизни.
В этой связи не могу не вспомнить одну запомнившуюся мне встречу. Прошлой осенью в один из солнечных дней на многолюдной центральной улице Москвы навстречу мне неторопливо шли два патрулирующих милиционера. Оба высокие, статные, спортивные. На кителе у одного из них — орден Красной Звезды и золотистая нашивка о тяжелом ранении. «Орден, — подумал я, — это попятно: человек, рискуя жизнью, совершил подвиг при задержании опасного преступника или группы преступников. Но вот нашивка... Это же знак тяжелого ранения». Она-то и подожгла мое любопытство. Чтобы не задавать лобового вопроса — за что получен орден, вначале я обратился к сержанту за справкой, как мне лучше всего добраться до Библиотеки Ленина, хотя дом этот, где я работал над диссертацией и своими книгами, мог найти из любой точки Москвы с завязанными глазами.
Ответ сержанта был быстрый и точный. Путь подсказан самый близкий и удобный. И я тут же подумал: «Этот, наверное, не из лимитчиков, раз такая мгновенная ориентация».
Поблагодарив за подсказку и видя располагающую улыбку сержанта, я задал свой главный вопрос:
— А это? — Взгляд мой упал на орден Красной Звезды. — Наверное, в схватке с бандитами, рискуя жизнью, совершили подвиг при задержании?..
Улыбка на лице сержанта сверкнула искрой остроумия.
— За подвиг — угадали, что рисковал жизнью — тоже угадали... И насчет бандитов правы. А вот с задержанием — ошиблись.
— То есть как? — недоуменно развел я руками. — Убежали?
— В Афганистане бандитов, которые из засады стреляют в мирных жителей и в советских солдат, не задерживают. Там, в горах, нет КПЗ.
Я от души пожал руку сержанту милиции и не удержался от второго вопроса:
— Москвич?
— Коренной. С Ордынки. У вас есть еще вопросы, а то у нас служба.
Поблагодарив патрулей, я еще долго смотрел им вслед, пока они не скрылись в людском водовороте. «Вот она, живая эстафета поколений, — подумал я. — Никакая черная сила не остановит ее».
И тут я невольно вспомнил прочитанную в годы юности повесть Ивана Лазутина «Сержант милиции». Удивительное совпадение: фронтовик, раненый, сержант милиции, москвич... Вот только годы другие, другая эпоха. И мне, как коренному москвичу, стало радостно на душе и гордо: надежные люди охраняют столицу. Особенно этот сержант с орденом и золотистой нашивкой о тяжелом ранении. Москва для него — не только столица государства, но и его маленькая Родина, его колыбель.
Через всю повесть И. Лазутина как бы камертоном лирического настроя звучит «Милицейский вальс». Песня простая, незамысловатая, по в ней звучит нежная и мужественная преданность Москве, седым векам, прошумевшим над ней, ее величавой красе:
...Фонари одиноко горят,
Спят фонтаны и спит мостовая,
Москвичи утомленные спят,
Москвичи отдыхают.
В небе месяц повис голубой,
Как в косе ее шелковый бант...
Спи, Москва, бережет твой покой
Милицейский сержант...
Не без интереса познакомился я с архивом писателя, в котором только по повести «Сержант милиции» и роману «Суд идет» хранится несколько тысяч читательских писем, адресованных на издательства, где они выходили. Поистине можно позавидовать такому активному выражению читательского интереса к творчеству Ивана Лазутина. Большинство писем — от молодежи. Особенно впечатляют письма воинов Советской Армии, которые, завершая срок службы, обращаются к автору с просьбой помочь после увольнения в запас поступить работать в московскую милицию. Письма искренние, волнующие. Причем хронологический диапазон этих писем простирается на три десятилетия: с 1957 года, когда повесть впервые вышла в Военном издательстве, и по сей день.
Хранится в архиве писателя много исповедальных писем от тех, кто по молодости оступился и, совершив правонарушение, очутился за колючей проволокой.
Прежде чем сесть за написание послесловия к «Сержанту милиции», мне нужно было перечитать повесть, чтобы освежить в памяти развитие ее сюжета. В моей личной библиотеке книги не оказалось: где-то застряла у друзей или родственников. Позвонил в несколько библиотек. Был задан одни и тот же вопрос:— Есть ли у вас повесть Ивана Лазутина «Сержант милиции»?
Из одних библиотек мне ответили: было несколько экземпляров, но все «до дыр» зачитаны, а посему пришлось списать. Из других сообщили: остался один экземпляр, но и тот на руках, и «еле дышит».
Повесть «Сержант милиции» на русском языке выдержала более десяти массовых изданий и переведена на языки народов СССР, а также за рубежом. В конце 50-х и первой половине 60-х годов более чем в семидесяти драматических театрах страны по мотивам повести с успехом шла пьеса с одноименным названием. Был снят многосерийный телевизионный фильм.
Получил высокую оценку в центральной прессе и роман Ивана Лазутина «Родник пробивает камни», удостоенный премии Союза писателей СССР и ВЦСПС на Всесоюзном конкурсе произведений художественной прозы о современном рабочем классе. Роман был переведен на английский язык.
В 1979 году в Военном издательстве вышел роман Ивана Лазутина «В огне повенчанные», в котором отражен самый тяжелый (июнь — декабрь 1941 г.) период Великой Отечественной войны. Роман отмечен премией Министерства обороны СССР, был переведен па персидский язык, по его мотивам в драматических театрах страны шла пьеса «Помните!..»
Не остался незамеченным широким читателем и был положительно оценен в периодической печати роман И. Лазутина «Крылья и цепи».
В разное время в центральных издательствах выходили также его сборники повестей, рассказов и пьес: «Ордена павших», «Укротители молний», «Тысяча первый поединок».
Иван Лазутин, как порой принято у нас говорить, находится в расцвете творческих сил. Ему много есть что сказать своему многомиллионному читателю. И мне от души хочется пожелать Ивану Георгиевичу здоровья. Все остальное — с ним: опыт писателя, знание жизни и «дар божий» позвать читателя туда, где торжествуют Правда, Добро и Справедливость. Только эта жизненная триада, как мы видим из творчества И. Лазутина, сама с неба не падает. За нее нужно бороться.
О. Михайлов