Когда Питер Данн вошел в кабинет своего деда на Беркли-сквер, старик мрачно взглянул на него поверх пенсне в золотой оправе.
Стоял 1918 год — год, когда в небе над городом то и дело проносились немецкие аэропланы, а уличные фонари были закрашены черным, чтобы немцы не могли быть уверены, находятся ли они над Беркли-сквером или над Гайд-парком. В то время Мерилебон-роуд была освещена будто сама Пикадилли — дабы отвлечь на себя неприятельские бомбы. К счастью для себя, ее жители не догадывались об истинной цели такого освещения.
Питер ответил на мрачный взгляд деда широкой улыбкой.
— Не стоит распекать меня, сэр. Я не собираюсь ни вступать с вами в спор, ни говорить гадости о немцах. Я сражался с ними, и право, они — храбрые вояки…
— Не будем спорить об этом, — ответил сэр Лэсли с ледяным спокойствием. — Что вы хотите?
— Что ж, сэр, я покинул армейские ряды, и за душой у меня нет ничего, кроме понимания человеческих слабостей. К счастью, я достаточно долго прожил с вами…
— Не будем ссориться, — спокойствие сэра Лэсли не предвещало ничего хорошего.
Питер довольно улыбнулся.
— Дело в том, сэр, что у меня нет никакой профессии, и я не занят ничем, кроме как рентгеновским анализом своей ноги в поисках оставшихся в ней осколков шрапнели. И теперь, когда последний осколок уже извлечен, я подумал, что мог бы заняться и чем-нибудь иным.
Сэр Лэсли снял свое пенсне с выражением оскорбительного осуждения. Он был высоким, худощавым мужчиной с суровым лицом и выцветшими голубыми глазами.
— И вы хотите, чтобы я финансировал ваше автомобильное предприятие… или это будет птицеводческая ферма? — Его голос можно было назвать бархатным — однако это был загрубевший бархат. — Или, быть может, вы с какими-нибудь другими оптимистами собираетесь заняться скотоводством в Канаде? Хорошенькое дело — пасти конину посреди дикой степи или радоваться появлению новых голов телят!
Ухмылка Питера стала еще шире.
— Вам стоило стать писателем, сэр, — восхищенно сказал он. — У вас есть и воображение, и стиль.
— Будем придерживаться реального положения дел, — ответил сэр Лэсли, не без довольства в голосе. — Чтобы упростить дело, позвольте сказать, что я буду выплачивать вам пятьсот фунтов в год — но на этом все. Вас окружает какой-то ложный ореол из-за вашей простреленной ноги. Кто-то в клубе говорил о вас, как о герое. Но я не считаю вас героем, а скорее тем, кого в Америке называют ничтожествами. Всякий раз, когда я вас вижу, я начинаю жалеть, что принял титул баронета от этого проклятого правительства…
— Не будем говорить о политике, — весело прервал его Питер. — Я хочу стать полицейским.
Сэр Лэсли беспристрастно окинул его взглядом:
— Кем-кем вы хотите стать?
— Полисменом, — ответил Питер. — Вы же знаете — типы, что носят шлемы, проверяют двери и заглядывают к старым джентльменам, в которых Империя больше не нуждается.
Сэр Лэсли нахмурился. Тот случай имел место почти тридцать лет назад. Тогда он еще определенно не был стар.
— Есть ли у вас хоть какое-то уважение ко мне?
— Ни капли! Вы ведь брюзгливы как дьявол; конечно, я вас люблю, но не уважаю. Вы недостаточно безобидны для того, чтобы вас уважать. Так что же, я останусь с носом?
— Если вы о пятистах фунтах, то нет. Мне безразлично, станете вы полицейским или почтальоном. Я абсолютно уверен, что вы подыщите себе занятие, которое будут оплачивать несчастные налогоплательщики.
— Прекрасно! — сказал Питер, выходя из кабинета.
Спустя почти восемь лет сержант-детектив Питер Данн вошел в кабинет помощника комиссара и фамильярно обратился к нему. Служащим городской полиции потребовалось все это долгое время, чтобы привыкнуть к панибратству Питера. А многие и не собирались к этому привыкать, и если бы многочисленные награды и благодарности от лица судей не перевесили возмущение начальства, то он бы так и оставался простым констеблем, да и то недолго.
— Простите за беспокойство, сэр, но я у вас в долгу. Кстати, то дело в Брайдлингтоне проясняется. Сегодня утром мы арестовали зятя убитой женщины, и он чистосердечно во всем признался. Обошлось без всяких затяжных допросов, уверяю. Мы всего лишь немного поувещали его самым деликатным образом.
Комиссар указал на кресло:
— Садитесь, Питер, и скажите — какое же у вас ко мне дело?
Питер нахмурился и покачал головой. Он был высок, белокур и моложав. Широкоплечий и длинногий, он был из тех, кто поет в душе и ходит как на пружинах. Еще будучи констеблем, он в одиночку доставил в участок Уилфреда Ламба, известного как любителя поколотить жен и прочих граждан, к тому же не раз ввязывавшегося в потасовки с полицией. Участковому врачу тогда пришлось работать всю ночь, накладывая на Уилфреда швы.
— Мой дедушка умер, — сказал Питер. — Бедный старик перебрал винтажного портвейна и упал с лестницы. Чудесная смерть! Полагаю, он оставил мне около четверти миллиона фунтов — и титул баронета в придачу. О четверти миллиона можно и умолчать, но титул баронета не скроешь. Сержант сэр Питер — звучит нелепо, и мне стоит уволиться из полиции. Да и вообще, после всего того опыта, что я получил на службе здесь, это становится не более, чем пустой тратой времени.
Комиссар кивнул:
— Основа вашего обаяния в вашей нескромности. Но все-таки одно качество я в вас определено ценю — вы прекрасный полицейский, и я не знаю, сможем ли мы кем-то вас заменить. Я поговорю с начальником и постараюсь что-нибудь придумать.
Спустя неделю сержант-детектив сэр Питер Данн вышел в резерв. Время от времени его вызывали в Скотленд-Ярд для помощи в наиболее сложных делах. За такого рода услуги ему выплачивали оклад, которого хватило, чтобы оплатить права на его роллс-ройс с двигателем мощностью двадцать лошадиных сил, и сверх того оставалось еще немного.
Питер был знаком с доктором Лалом Сингхом. Когда-то он преследовал его за мошенничество, но до суда дело довести не удалось — не хватило улик. Доктор был маленьким круглолицым индусом с прекрасным лондонским образованием, но без собственной практики. Он был хорошим хирургом, одним из лучших выпускников госпиталя св. Гиля, но сделать карьеру ему помешал цвет кожи, тогда как соплеменники избегали его из-за острого языка и неистребимой привычки требовать плату вперед. Он снимал квартиру близ Гоуэр-стрит, а его кабинет находился в трущобах на Эджвер-стрит.
Конечно, он мог бы иметь вполне приличный доход, занимаясь недозволенной практикой определенного рода, но не желал опуститься до согласия на назойливые предложения торговцев наркотиками и им подобных. Возможно, именно для того, чтобы избавить себя от нужды, он стал использовать свой дар ясновидения. Поначалу он практиковал у себя, используя для сеансов гостиную, а потом перебрался в Бейсуотер. Деньги за эти сеансы он получал в достаточном объеме и вскоре смог арендовать и обставить квартиру на Вестбурн-Гроув.
Сюда приходили дамы из высшего общества, дамы, к нему не принадлежавшие, и представители молодого поколения, заинтригованные рассказами об удивительном прорицателе. Доктор Лал смотрел в кристалл и видел в нем высоких светловолосых красавцев, влюбленных в его клиенток, а также маленьких смуглянок, стремившихся увести у них мужей. Он предрекал несчастным, еще молодым замужним дамам второй брак, двух детей (мальчика и девочку) и долгое, выгодное путешествие в ближайшем будущем.
Однажды к доктору Лалу пришел высокий джентльмен, который услышал от провидца, что вскоре унаследует титул и большую сумму денег.
— Черт возьми! Откуда вы это узнали? — воскликнул удивленный Питер.
— Узнавание знаменитого полицейского и мое знание его обстоятельств, — объяснил доктор, сопроводив объяснение белоснежной улыбкой.
Ему было свойственно подражать речи своих менее образованных соотечественников, хотя к тому времени он уже весьма хорошо говорил по-английски.
— Я не беру плату за свои услуги, сержант, — сказал Лал, указав на боковой столик возле двери. На нем стоял индийский бронзовый ящик, над которым висело мелко напечатанное объявление:
«Доктор Лал Сингх проводит сеансы безвозмездно. Пожертвования, опущенные в этот ящик, будут использованы им на благотворительность или другие цели, по своему усмотрению».
Вскоре началось судебное преследование индийца, но оно не было делом рук Питера. Он просто выполнил свою работу — в Ярде он считался величайшим мастером по части человеческих слабостей и столпом премудрости в том, что касалось почерка преступника.
Но несмотря это он симпатизировал маленькому доктору и был рад, когда дело против него было закрыто. Вскоре после этого он снова отправился на Бейсуотер и навестил индийца.
— Я не собираюсь возвращаться в Индию, — поведал ему Лал. — Там у меня множество пренеприятных родственников, и, честно говоря, для тамошнего правительства я нежелательный человек. Там меня высмеют и объявят шарлатаном. В Англии же есть множество возможностей для человека с головой, пусть даже эта голова и обтянута смуглой кожей.
— И чем же вы теперь займетесь? — поинтересовался Питер.
Карие глаза доктора хитро заблестели, и он с таинственным видом взмахнул своей бронзовой рукой.
— У меня поистине замечательная идея. Правда, для ее осуществления нужен стартовый капитал, но зато какие откроются возможности, если все пойдет, как я задумал! С моими-то умениями, знаниями и воображением!
— Вы хотите стать писателем? — предположил заинтригованный Питер, но доктор не раскрыл перед ним своих карт.
— Очень быстро можно будет заработать уйму денег, — убедительно сказал он. — Я сыграю на чувствах, в глубине души возникающих у всякого человека, и по некоторым причинам я смогу сделать это лучше любого другого. Еще мальчишкой я бывал среди факиров. Конечно, большая часть того, что они делают — фиглярство и бессмыслица. Но с другой стороны, среди отбросов их так называемых знаний можно найти и настоящие жемчужины. Ну, я совсем запутал вас, мистер Данн.
Доктор совсем перестал заниматься ясновидением, продал мебель и сдал квартиру. В скорости он закрыл и свой кабинет на Эджвер-роуд, но Питер подозревал, что это никак не связано с недостатком денег и нищета Лалу не грозит. Следующей новостью о нем было то, что он выиграл шесть или семь тысяч фунтов в калькуттской лотерее. Питер предположил, что теперь он наверняка использует выигрыш для реализации своей гениальной идеи.
Эта история уже канула в прошлое к тому времени, как в Скотленд-Ярд поступили три запроса о пропавших коммерсантах из Сити. Питер, вызванный из Саутхэмпта срочной телеграммой, слушал наставления главного констебля:
— Я хочу, чтобы вы занимались этим делом, Питер. Формально вы будете подчиняться Краузеру, но на деле вам предоставлена полная свобода действий. Вот материалы по делу.
Первым пропавшим был Томас Генри Мидлтолл из компании «Мидлтолл, Мертон и Пайн», торговавшей шелком и находившейся в Лондонском Сити.
Мистер Мидлтолл был богатым холостяком и проживал на Авеню-Фицджонс, в Хэмпстеде. Ему было пятьдесят шесть лет, он интересовался искусством и был известен в театральных кругах. Он финансировал пару мюзиклов, посещал наиболее умеренные ночные клубы, где, как правило, проводил время в компании с хорошенькой молодой актрисой, причем роль его спутницы не всегда доставалась одной и той же даме.
Однажды он уехал из своего дома, пояснив, что будет отсутствовать не больше десяти дней. Но прошел сперва месяц, за ним другой, а он все не возвращался. Компаньоны получили письмо, написанное его собственной рукой, в котором он сообщал о намерении продлить отпуск и интересовался, могут ли без него обойтись. Спустя четыре недели после его отъезда в доме на Авеню-Фицджонс произошел странный случай.
Это случилось вечером в среду, когда трое из четверых живущих в доме слуг отсутствовали. В доме было издавна заведено, что в среду после полудня и до конца дня трое из четверых слуг получали выходной.
Дома оставалась лишь Китинг, горничная средних лет, которая находилась не в комнате для прислуги, как ей предписывалось, а в небольшой комнатке, выходившей на площадку лестницы. Там находился личный уголок мистера Мидлтолла, где он хранил свою библиотеку, тайное чтение книг из которой доставляло какое-то особое удовольствие слугам. Книги хранились за решеткой, запертой на замок, но Питер заметил, что решетка легко отодвигалась, и в отсутствие хозяина любой из прислуги мог просматривать его частную библиотеку при первой представившейся возможности.
Сосредоточившись на чтении, Китинг услышала, как во входной двери повернулся ключ. Но она решила, что это вернулся повар, и продолжила читать. Но потом она снова услышала, как где-то повернулся ключ. Теперь звук мог доноситься только из двери в кабинет мистера Мидлтолла.
Взволнованная горничная оставила книгу, открыла дверь и прислушалась. Однако в доме царила полная тишина, и тогда она, набравшись смелости, вышла на площадку. Газовая лампа слабо освещала холл (мистер Мидлтолл все же был консервативен в некоторых вопросах и пользовался газовым освещением).
Перегнувшись через перила, Китинг увидела, как из кабинета выходит мужчина. Сначала она подумала, что это вернувшийся мистер Мидлтолл, судя по его стилю одежды, граничившему с эксцентричным. Она узнала этот длинный пиджак и брюки в шотландскую клетку. Но все-таки это был не мистер Мидлтолл. Визитер был намного моложе и стройнее.
Слишком напуганная, чтобы позвать на помощь, служанка неподвижно стояла и наблюдала за тем, как мужчина выходит на улицу и садится в машину, которая, как она могла видеть, ожидала его у дверей. После этого автомобиль моментально скрылся из вида.
Мисс Китинг проявила редкую в таких случаях сообразительность, вызвав полицию, и уже через несколько минут рассказывала о происшествии участковому инспектору. Кабинет был оставлен незапертым, один из ящиков письменного стола был открыт, а на полу инспектор обнаружил длинный конверт со сломанной сургучной печатью. Несомненно, в нем была новая чековая книжка, высланная мистеру Мидлтоллу его банком. Полиция сразу же связалась с банком, проверив номера чеков и указав не принимать чеки с данными номерами.
Все это заняло какое-то время, в том числе переговоры с главным управляющим, и прежде чем запрет был разослан, в одном из филиалов банка была проведена выплата по чеку из книжки. Очевидно, существовала договоренность, согласно которой его чеки могли быть обналичены в любом из четырех филиалов. Чек был выписан почерком мистера Мидлтолла и подпись также не вызвала никаких сомнений. Питер изучил чек под микроскопом, но даже столь тщательное исследование не заставило его усомниться в подлинности документа.
На следующий день управляющему банком пришло письмо от мистера Мидлтолла, явно написанное в спешке, без каких-либо признаков того, что оно было продиктовано. В нем заключалась просьба проводить выплаты по его чекам, не превышающим сумму в пятьсот фунтов, которые будут поступать не чаще, чем раз в две недели. На письме стоял почтовый штемпель Лондона.
— Письмо, несомненно, подлинное, — отчитывался Питер перед начальством.
— Быть может, он похищен, и его удерживают где-нибудь? — предположил Краузер.
Питер покачал головой.
— Нет никакого сомнения в том, что письмо написано по личной инициативе. Взгляните на ошибки или на то, как буквы в нем наползают одна на другую.
— Выписывал ли Мидлтолл еще чеки со времени отъезда?
Этот вопрос Питер изучил одним из первых.
— Ни одного, — ответил он. — Это одна из странностей в этом деле.
В тот же день в штаб-квартиру поступило известие о втором исчезновении. На этот раз пропал некий Джордж Грайвс, известный в Сити адвокат, завсегдатай клубов и bon vivant[1]. Во многом он напоминал мистера Мидлтолла — также пользовался успехом у женщин и даже участвовал в одном бракоразводном процессе, после которого едва не потерял практику. У него была квартира в Вест-Энде, и он вел беззаботный образ жизни, изображая денди.
В конторе он сказал, что уедет на отдых и лечение в Экс-ан-Прованс дней на десять. На десятый день в его офис пришла телеграмма, отправленная из Лондона и сообщавшая, что Грайвс вернулся, но этой же ночью снова уехал обратно.
Никто не придавал этому особого значения, пока старший клерк ненароком не упомянул о телеграмме в разговоре с полицейским, который был вызван в контору в связи с делом о присвоении имущества. Детектив сообщил своему начальству, новость достигла Скотленд-Ярда, и через какой-то час Питер был в адвокатской конторе. Но ему удалось узнать лишь о весьма близком друге Грайвса, мистере Седемэне, который вел оптовую торговлю съестными припасами. Его склад и контора находились на Тули-стрит.
— Он знает мистера Грайвса, как никто другой в Лондоне, — пояснил клерк. — Но я считаю, что все в порядке, мистер Данн (будучи при исполнении, Питер именовался «мистером», а не «сэром»). Полагаю, что хозяин…
Нет надобности повторять предположения, высказанные старшим клерком мистера Грайвса. Отметим лишь, что он был вполне осведомлен о легкомысленных наклонностях немолодого шефа, и Питеру, который вслед за этим направился на Тули-стрит, его предположения представлялись весьма правдоподобными.
Он не смог застать мистера Седемэна в конторе, и было не похоже, что он появится там в течение дня.
— В таком случае, могу я увидеть его секретаря? — поинтересовался Питер.
Но и встречи с сей важной особой ему пришлось дожидаться немало времени. Секретарь оказался бледным молодым человеком в больших роговых очках, с отчетливым педантизмом в голосе.
— Мистер Седемэн? Боюсь, что вы не сможете его увидеть, мистер… эм… Данн. Мистер Седемэн взял отпуск. Последние полгода он очень много работал. Конечно, вы знаете, что происходило с рынком свинины в марте?
Питер не только не знал этого, но даже и не подозревал о самом наличии такого рынка. Ему хотелось бы узнать, каким же образом свинина могла так повлиять на несчастных торговцев съестными припасами.
— И предположить не могу — если ваша свинина хорошего качества. А где сейчас мистер Седемэн? Не в Эксан-Прованс ли он направился?
Секретарь замялся.
— Ну, — неохотно начал он, — сперва мистер Седемэн уехал на десять дней…
— А! — взглянул на него Питер. — Десять дней! Таково было его первоначальное намерение? И когда он уехал?
Секретарь назвал дату. Это произошло спустя пять дней после отъезда адвоката.
— И что же дальше?
— Он решил продлить свой отпуск еще на месяц.
— Он прислал телеграмму?
Секретарь явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Что ж… нет, если быть точным, то он прислал письмо с посыльным, попросив передать вместе с ним свою чековую книжку. Кстати, кое-кто предполагает, что он находится в Богноре, но думаю, что это не так. Но в любом случае, это не мое дело, и в мои обязанности не входит контролировать перемещения и траты мистера Седемэна. Посыльный показал мне письмо, и согласно своему долгу я не мог не выполнить указание и передал ему чековую книжку мистера Седемэна в запечатанном конверте. Меня удивил только цвет его…
— Цвет кожи посыльного? — тут же переспросил Питер. — Он был смуглым, не так ли?
— Да, очень смуглым, — тихо сказал молодой человек. — Собственно, это был индиец.
Только тут Питер вспомнил о докторе Лале и подумал о том, не может ли он быть связанным с этими загадочными исчезновениями. Питер полностью описал внешность маленького доктора и, взяв секретаря с собой в Ярд, показал ему также фотографию Лала из своей личной коллекции дел. Секретарь сразу же опознал его, и Питер начал рассылать запросы о местонахождении лекаря-ясновидца.
Секретарь раздобыл для Питера фотографию пропавшего Седемэна, а к вечеру того же дня у сыщика были и фотографии остальных исчезнувших дельцов. Питер критически рассматривал их вместе со своим начальником.
— До красавцев им далеко, не так ли? Тем более что на фото они наверняка лучше, чем в жизни, хитрые старые дьяволы.
— Но почему они все сначала уезжали на десять дней, а затем решили продолжить свой отпуск? — удивился Краузер. — Это кажется мне наиболее странным в этом деле. Они все холостяки?
— Только Мидлтолл. Двое других наконец-то женились.
— И счастливы в браке?
— Вполне. Они живут отдельно от жен, — пояснил Питер и в скорости добавил: — Ах, как бы я хотел повидать Лала Сингха! Думаю, он смог бы поведать мне что-нибудь веселенькое.
— Когда найдутся наши пташки с перерезанными горлами и утопленными в какой-нибудь реке, вот тогда повеселитесь вдоволь! — мрачно пошутил инспектор Краузер.
— Не думаю, — возразил Питер. — Чтобы меня развеселить, немного нужно.
На следующий день пришло сообщение из манчестерской полиции. В нем говорилось о мистере Пинчине, богатом торговце хлопком, пропавшем два месяца назад. Он жил в лучшем отеле Манчестера, где он постоянно снимал номер из нескольких комнат. В его долгом отсутствии не было ничего необычного: он частенько уезжал в Америку, никого об этом не предупредив. К тому же стоял период затишья в торговле, большинство работников офиса были в отпуске; поэтому в полицию не поступало никаких заявлений до тех пор, пока из банка не пришел запрос относительно предъявленного для оплаты чека в четыреста фунтов. Оказалось, что маклер не оставил ни адреса, ни каких-либо указаний, и никто не знал о его местонахождении. Было известно только, что он отправился в Лондон, далее его следы терялись — он не останавливался в своем обычном лондонском отеле и не виделся со своим агентом. Как и трое других коммерсантов, он будто провалился сквозь землю.
Питер отправился в Манчестер первым же поездом, чтобы увидеться с бухгалтером мистера Пинчина. Тот, судя по всему, мог знать что-нибудь о его делах. И визит к нему принес кое-какие новые сведения. Питер выяснил, что за день до исчезновения Пинчин весьма аккуратно вырезал некое объявление из столичной газеты. За этим занятием его застал офисный посыльный. Паренек это запомнил, так как мистер Пинчин казался смущенным и выгнал его из кабинета.
Питер снова постарался раздобыть фотографию очередного исчезнувшего. По телефону он отчитывался перед начальством:
— Один из тех, на чьем лице остались отметины явного прожигателя жизни. Я возвращаюсь в Лондон, пока я буду в пути, достаньте для меня выпуск газеты «Мегафон» от восемнадцатого июля.
В Лондоне Питера ждали известия о докторе Лале. Химический завод получил от него заказ на сильнодействующий, но малоизвестный индийский яд. Как впоследствии выяснила полиция, заказ был доставлен на чужой адрес — доктор потом забрал оттуда заказ лично. Химики получили такой заказ не впервые — по отчетным записям было отслежено еще пять таких же заказов за последние несколько месяцев.
Газету, которую запросил Питер, удалось найти лишь к вечеру, и сыщик просидел над ней до глубокой ночи, читая объявление за объявлением в поисках какого-нибудь зловещего подтекста в одном из них.
Его поиски увенчались успехом лишь под утро, и он тот час же приступил к написанию письма, тщательно выводя слова на листе бумаги со своим домашним адресом (притом, что писал Питер от имени своего дворецкого). Однако в процессе смех так разбирал его, что он насажал клякс, и письмо пришлось переписывать.
Ответ пришел лишь на следующий день к вечеру, и жарким летним утром утренним поездом Питер отправился по направлению к Барнхэму в Сассексе.
Он полагал, что увидит на платформе самого маленького доктора, но там его ждала хорошенькая девушка.
— Вы мистер Хербертс? — спросила она. — Доктор послал за вами машину.
Возле станции их ожидал небольшой двухместный автомобиль. Девушка села за руль, предложив Питеру занять соседнее место. После получасовой езды по весьма живописной местности они подъехали к симпатичной вилле, скрытой за высокой изгородью от взоров со стороны дороги. Они проехали за ворота и остановились у входа, где их прибытия ожидал самый вежливый из индийских докторов. На нем был белоснежный жилет, и он потирал руки, предвкушая новую прибыль.
Увидев Питера, он был потрясен, но быстро взял себя в руки.
— Если вы вслед за мной пройдете в мое святое святых, то я поясню вам кое-что, — не без достоинства объявил он.
— Мне не нужны объяснения. Просто я хочу увидать трех или четырех джентльменов, которые, как я полагаю, поселились здесь. Их исчезновение несколько обеспокоило их товарищей.
Доктор ненадолго замешкался, но вскоре бодро провел Питера за угол, где на широкой лужайке стояла простая беседка.
В ней четверо джентльменов играли в бридж, и хотя Питер видел их фотографии, он не смог узнать ни одного из них.
— Вот объявление, — Питер через стол протянул газету инспектору Краузеру, который надел очки и прочитал:
«Только для мужчин. Зачем страдать из-за отсутствия красоты? За десять дней я могу вернуть состарившееся лицо к прежнему молодому облику. Конфиденциально».
Адрес рекламного агентства прилагался.
— Вот и вся загадка, — сказал Питер. — Наши коммерсанты отправились туда для омоложения лица — какой-то новый безболезненный способ удаления морщин. Не сомневаюсь, что доктор Лал Сингх пользовался не только новейшими достижениями науки, но и древними индийскими знаниями. Но к несчастью для доктора, действенность его снадобья превзошла все ожидания. Я видел его клиентов — результат поразителен. Они омолодились настолько, что побоялись возвращаться в привычный круг общения, испугавшись оказаться неузнанными. Индиец жаловался мне на неблагодарность клиентов — он-де с помощью особого раствора для умывания (вероятно, с содержанием индийского яда, который он покупал) и каких-то еще методов стер с их лиц все признаки старения — а они требовали состарить их обратно. Ужасно обнаружить, что ты выглядишь, как кто-то абсолютно другой. Бедняга Грайвс собирается на два-три года уехать за границу — чтобы не показываться в суде, пока эффект этого чудо-средства не пройдет.
— Чего я не могу понять, — пробормотал Краузер, — так это то, почему Мидлтолл был готов заплатить больше других…
— А вы взгляните хорошенько на его фотографию, — усмехнулся Питер.