Серпантин

12. Руки по швам

Наполовину одетый посетитель пересел вдруг из-за столика за рояль и запел романс «О, если б мог выразить в звуке...» Спереди и по бокам голова у него была лысой, но сзади висели довольно длинные седые космы. Он был в синих «тренировочных» штанах, казалось бы, полностью исчезнувших в конце прошлого века... Штиблеты и огромные роговые очки, скорее всего, были довоенными... А рубашка вообще потерялась в океане времён — человек был наполовину голый, и, несмотря на загар, видно было, что торс у него очень дряблый... Доплер подумал, что это — то тело, которое проступает перед ним самим в зеркале... Но пока лишь на мгновенье... Как-то сразу удаётся перегруппировать мышцы и не дать образу воплотиться... Хотя, может быть, это уже перешло в самообман...

— Ты знаешь, что он концертмейстер оперного театра? — сказала Лена.

— Нет. Откуда я могу это знать? — удивился Доплер. — Я, по правде говоря, сейчас подумал, что это вообще не человек, а как бы... дух этого места, — он обвёл рукой вокруг... На двух стенах кафе висели вперемешку копии Айвазовского, Бубликова и... «Возможно, что и оригиналы... Каких-то пассеистов...» — подумал Доплер... У третьей стены была древняя барменская стойка, и над ней — ряды бутылок... Среди этикеток попадались такие, что не могли не вызвать приступ ностальгии... А четвёртой стены вообще не было...

— Ты что, знакома с этим домовым? — спросил он.

— Да.

— Откуда?

— Когда мы вчера были на нудистском пляже, и ты плавал в море, он звал меня в свою постановку.

— Какую ещё постановку?

— Они ставят пьесу прямо на берегу. Он уговаривал меня сыграть роль Амфитриты.

— Смотри ты! — рассмеялся Доплер. — А кто Нептун? Он сам? Не домовой, стало быть, а водяной... Вот так тебя оставлять одну на пляже!

— А ты думал... Такие кавалеры у меня, видишь...

— Откуда он?

— Из Тьмутаракани.

Улыбка, не сходившая с лица Доплера, слетела, когда он попробовал принесённого «судака в кляре». Тут же он подумал, что официантка неспроста принесла только одну тарелку (они с Леной заказали одно и то же). И сказала, что со второй надо подождать — минут двадцать...

— Что-то не то, — сказал Доплер и с тревогой посмотрел на Лену.

— О, господи, — сказала она, — ну давай я попробую, я же твой грибной человек...

— Ты моя грибная девочка, — как можно ласковее сказал Доплер и положил ей в рот кусочек со своей вилки... Пожевав, Лена сказала:

— По-моему, рыба как рыба... У нас в общежитии...

— Лена, у вас в общежитии крыс едят... Которых перед этим травят мышьяком... Или коктейлем «Крысы убоя»... А я больше чем уверен: рыба тухлая...

— Надоело уже, Доплер. Ну, давай я её съем.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты отравилась.

— Пусти.

— Нет, я сказал. Не получишь... Вот тебе доказательство: рыбу мы заказали одну и ту же, а принесли только мне одному.

— Доплер, у тебя мания преследования...

— Чёрта лысого! Они принесли одну порцию, потому что это — остатки! Новую они будут жарить сейчас, а это они разогрели из ошмётков. Из разных тарелок сгребли в одну.

— Тебе надо открыть частное сыскное агенство.

— А то! Был такой случай в советское время — один физик на отдыхе что-то подобное заподозрил... И доказал это при помощи изотопов!

— Что доказал?

— А то, что котлета уже как минимум один раз подавалась к столу.

— И для этого он облучил желудки всех отдыхающих?

— А ты как думала, истина важнее... Ну, на самом деле, это были какие-то безобидные изотопы...

— А ты и так докопался, умница ты наша...

— Дедуктивный метод! Слушай, но как же здесь всё... Одно к одному... Эти картины, этот концерт-майстер, это кафе, эта рыба, эта... Послушайте, милая, — перехватил Доплер официантку, — замените мне, пожалуйста, вот это. Рыба тухлая.

Официантка хотела было возразить, но Доплер привёл аргумент, который только что опробовал на Лене, и официантка сразу перестала возражать. Произнесла бесстрастное «извините», взяла тарелку и исчезла в двери, которая вела на кухню. Доплер торжествующе посмотрел на девочку... И понял, что сцена не вызвала у неё никаких положительных эмоций.

«Недолго музыка играла, — подумал он, — пока что она не хочет меня отравить, но если она так не рада, что мне удалось избежать травли... То что-то всё-таки пробежало между нами... Или кто? Если кошка, то пробежала... Надо срочно чем-то задобрить...»

«Но не есть же специально для неё тухлую рыбу? Гаутама съел в гостях какую-то дрянь, хотя и знал, что ест дрянь... Только чтобы не обидеть хозяина... Отравился и помер».

«Не присягал я косому Будде!..»

Он попробовал перевести разговор на другую тему. Но Лена не поддержала, и Доплер теперь просто молча сидел с потухшим взором, вертя в руке вилку. Он подумал, а чего это он, собственно говоря, должен второй уже день кряду придерживать свой язык? Насильно мил не будешь.

— Простите, вы случайно не Пётр Доплер? — спросил материализовавшийся прямо перед столиком человек... Тот самый, за которым они наблюдали несколько дней назад в другом кафе, от нечего делать... А теперь, значит, и он их узнал... Почему не позавчера, не сразу? Впрочем, Доплер помнил, как этот шкаф тогда на всё смотрел — сквозь...

— Да, — сказал Доплер, — это я. А что такое?

— Да ничего, — сказал шкаф, — я, понимаете... А можно я к вам сяду?

Доплер хотел было спросить, с какой это стати... Но подумал, что факт узнавания в такой момент будет полезен... Пусть эта девчонка ещё раз вспомнит, с кем она сюда пришлёпала в своих вьетнамках... До сих пор на море это был второй случай...

— Я, во-первых, страшно рад, что вас вижу живьём...

— А что, уже был некролог? — усмехнулся Доплер. — Я, правда, несколько дней не читал газеты...

— Да нет, — сказал человек, — не в том дело. Я имел в виду — не на экране, а в жизни...

— Ах, вот оно что...

— Разрешите, я представлюсь. Леонид Манко, генеральный директор холдинга «Караван».

— Очень приятно, господин генеральный директор. А это вот Лена.

— Мне тоже очень приятно, — кивнула Лена, — вы что, видели Доплера в игровом кино? Или вы имеете в виду одно из этих интервью...

— Вы даже не знаете, что...

— Знаю, знаю, — перебила она, — просто я думала, что Доплер всегда был за кадром... Доплер, ты ведь у нас режисссёр?

— Так точно, — кивнул Доплер, — я кадровый режиссёр.

— Да вы что, не видели? Он же сам играл...

— Доплер, ты играл?

— Ну, иногда. Когда кто-то из актёров уходил в запой. Приходилось подменять, а что прикажете делать...

— Дело в том, — сказал Манко, — что когда я вас сейчас увидел... Мне показалось, что я попал внутрь фильма...

Доплер и Лена многозначительно переглянулись.

— Что, уже было такое? — спросил Манко.

— Вот, — сказал Доплер Лене, — это должно тебе помочь понять, что такое suture.

— Нет, Доплер, уж прости, но это для меня слишком сложная материя...

— Но она сейчас была вывернута перед тобой наизнанку!.. И «шов», который имел в виду Лакан, здесь уже предстаёт... А что это ты так на меня смотришь? — он вдруг увидел в её глазах откровенную насмешку.

— Да ничего... Говорю тебе — мне это непонятно, хоть с лицевой стороны, хоть с изнанки...

— Вы знаете, — повернулся к ним Манко, услав официантку с перечнем всех своих пожеланий, — я как вас увидел... Это странное такое чувство, особенно, если б вы знали, как меня в последние дни плющит...

— А как? — спросила Лена.

— Нет, об этом я не хочу говорить... Я лучше о другом... Это ощущение, когда я вас здесь увидел — я уже однажды испытывал... Когда встретил Макдауэлла...

— Здесь? — удивился Доплер.

— Не-а. В Нью-Йорке. Я был там по делам. Ехал в метро, точнее, шёл по перрону, а навстречу мне Макдауэлл, в таком буклированном пиджаке... Я, как с ним глазами встретился... Мне показалось, что я в кино! У меня и так эта мысль мелькала, потому что Манхэттен в стольких фильмах видел, что когда по нему ногами ходишь, кажется, что вокруг декорации... Тут «Уолл-стрит», там «Запах женщины», каждый угол на экране видел сто раз... Но последней каплей был Малкольм Макдауэлл... Вы меня понимаете?

— Конечно, — сказал Доплер.

— Так и это ещё не всё... Я потом своего детского приятеля встретил... Вот так вот случайно, на улице. Он хоть и не актёр, но от этого чувство, что вокруг — кино, ещё больше усилилось. Потому что случайно встретить на улице одноклассника в этаком муравейнике... А он, как узнал, что я завтра назад лечу, такое ляпнул, что я его чуть там же не убил.

— Что же он сказал?

— Он сказал, что если бы ему завтра надо было лететь назад, он бы повесился. Ну, прикинь? — обратился он к Лене, которая охнула. — Я тогда ещё не встал на ноги, как сейчас, деньги водились иногда, но смешные... Да ну, какие деньги, деньжата... И всё равно мне хотелось назад, домой, и никакого желания там оставаться...

— Что, совсем не понравилось? — полюбопытствовала Лена.

— Ну так, посмотреть... Как в кино себя чувствуешь, я уже сказал... Но нельзя же всё время быть в кино... Хочется вернуться в зал, да?

— А зачем? К кока-коле, к поп-корну? — насмешливо сказала Лена.

— А? — сказал Манко. — Я не расслышал.. Ну, я не хочу сейчас разводить эту бодягу про корни... Просто дома я — это я... Так у всех, я думаю... Согласны со мной?

— Согласен, — сказал Доплер, — хотя у меня это не совсем так... Вам легче, молодой человек. Вы это сделали в Нью-Йорке, значит теперь можете всюду.

— Вы даже не представляете, как он вас понимает, — доверительно сказала Лена.

— Серьёзно? — сказал Манко. — Мне приятно... А вообще, было странное стечение обстоятельств, я вам сейчас тогда всё расскажу... Славу — которого я встретил — я не тронул, пугнул только... Я ему говорю: «Раз ты считаешь, что это равносильно смерти...» Он сразу перепугался: «Это для меня, только для меня...» «А чем я хуже тебя? Нет, ты это так сказал, что получилось, что не только для тебя, а для всех... Так что, брат, умри ты сегодня, а я завтра...» Ну, напугал его немного, он же отвык... Вешать на ближайшем столбе я его не стал, даже пригласил «на дринк», да? Прилетел я домой, с женой встретился, ну, всё как следует, после разлуки... Потом она уснула, а мне чё-то не спалось, перемена временных поясов, когда в Америку прилетел, сразу стал спать по-тамошнему, странно даже... А когда назад, не спалось... Всё наоборот то есть... Я пошёл на кухню, захватив с собой книгу... Знаете какую? «Идиота» Фёдора Михайловича. Да потому что... В самолёте соседка по креслам затеяла со мной беседу... Лететь долго, скука — не тётка... То есть она всё прочла, что у неё с собой было, и стала ко мне с разговорами лезть... До этого как бы случайно попыталась пристегнуть меня к себе ремнём безопасности... Я решил, что лучше уж поговорить, хотя спать хотелось... И там что-то она навернула из «Идиота», про возвращение на родину... «Ах, вы не читали? Ну как же, как же...» В общем, честно взял с полки Достоевского, пошёл на кухню, поставил чайник, сел, читаю... Странное такое состояние, одной ногой я ещё в Америке, но уже дотянулся до жены, подбросил ей... Она теперь спит, а я на кухне, читаю Достоевского, всё чин-чинарём... Я сам себе нравлюсь в этот момент, и в то же время чувствую, что что-то не то... А что, не пойму... И снова читаю... И долго я так на кухне сидел, про чайник забыл... Тут открывается дверь, входит жена, сонная такая, глаза потирает, говорит: «Газом пахнет. Очень сильно...» А у меня нос был заложен, протянуло на океане, гулял там без шапки и шевелюры, я тогда стригся налысо... Я говорю: «Да я вроде ничего не слышу...» Она смотрит на плитку, я вслед за ней, вижу чайник и до меня доходит... Я же повернул ручку на полную... И спичку не зажёг... Привык, что там, в Америке, плитка в гостинице — я в дешёвой такой жил, бабок не было на нормальную, готовил себе всякую простую еду, и плитка там не требовала спички... Ручку поворачиваешь, и она сама зажигается, видно, чиркает там что-то у неё внутри автоматически... Газа я напустил в кухню столько, что если бы не жена, я бы точно угорел. А мог и сигарету зажечь, взорвал бы весь дом на хер... Вот и было бы кино, да?

— Нет, — сказала Лена, — другой жанр. «Смерть с Идиотом» — это опера.

— Если ты имеешь в виду Шнитке, то «Жизнь с...» — сказал Доплер.

— Так вот, — хохотнул Манко, вздымая в воздух рюмку, — давайте знаете за что? За то, чтобы всегда было это «чуть-чуть»! То самое, которое не считается!

— А теперь, если вы не возражаете, — сказал он, выпив, — я вам ещё кое-что расскажу... То, что меня по-настоящему сейчас... Слегка, скажем так, волнует... Можно?

Доплер кивнул, а Лена сказала:

— Только вы совсем ничего не едите, а пьёте много. Вы бы поели.

— Не беда, — сказал Манко, — это такие закуски, что не страшно, если остынут... А я потом ещё передумаю вам рассказывать... А мне нужно этим с кем-то поделиться, понимаете? А то во мне стало совсем тесно от этой истории... В общем, тема такая: еду я на своём хаммере...

Лена, в отличие от Доплера, не слушала вторую историю Лёни Манко. Она сказала себе, что хватит ей и первой... К тому же, пошёл дождь, и ей приятнее было слушать жестяной барабан у себя над головой, чем рассказы грубоотёсанного банкира, или как его там... Вокруг которого на самом деле была лёгкая аура безумия... «Облачко рудничного газа, голубой цветок Новалиса...» Короче, не вдаваясь... Что-то такое, во что окунаться Лене совсем сейчас не хотелось... До неё какое-то время доносились обрывки фраз: «...я не знаю, как такое может быть...», «...сам не свой...», «...а вы уверены...», «...обычное дело на дороге...», «...стоит у меня перед глазами...»

Дождь, вроде бы, перестал, но по тому, как вокруг потемнело, ясно было, что сейчас он пойдёт с новой силой. Людям давалась последняя возможность покинуть берег. Что они, в основном, и делали — все сворачивали подстилки... Пляж быстро серел, как стенка, с которой сдирают обои... Лена вспомнила пловца, который, якобы, видел под водой... Леденец в форме её головы... «Врёт он всё, — подумала она, — я бы ещё могла поверить, если бы он сказал, что увидел там мою прозрачную пизду...»

«Где-то я читала, — вспоминала она, глядя на дождь, — что медуза движется реактивно... Вбирает в себя окружающую воду... А потом выталкивает... И новую вбирает... Вот так же и я... Это не вампиризм... Все же остаются целыми и невредимыми, ничего даже не замечают... Ну, некоторые — сверхчувствительные... А потом всё это выталкиваешь из себя... Важно только, чтобы при этом не растекашеся... А то будешь как медуза на берегу... Нельзя включать в себя слишком большую часть окружающего... Есть точка возврата, которую нельзя переходить... Иначе — point of no return... Я буду состоять тогда всецело из этого ливня... Мужики будут хлестать меня по щекам, подносить нашатырь...»

— Доплер, я сейчас приду, — сказала она.

— Погоди-погоди, а что ты на это скажешь?

— Я честно признаюсь: я не слушала. Всё равно для меня это слишком сложно. Я была занята своими мыслями, вы уж меня простите...

— За что? — сказал Манко. — Я это и так не вам рассказывал...

— Тогда — за то, что я сейчас буду играть у вас на нервах, — усмехнулась она и пошла к роялю.

Но её опередила маленькая девочка!

В розовом платьице, с бантами, откуда-то вдруг выпорхнула, оказалась на стульчике и заиграла знакомую простую мелодию... Вроде чижика-кузнечика... Название Лена не могла вспомнить...

Зато она вспомнила, что, когда сама была розовой девочкой, видела по телевизору розыгрыш лотореи... Под эту музыку в прозрачном жбане бурлили белые шары с номерами, пока один не выкатывался по витиеватому жёлобу вниз...

Глядя, как маленькое существо сосредоточенно стучит по клавишам пальчиком, Лена подумала, что это — первый кабак в этому ряду, где нет бильярдного стола... Вместо этого — рояль... В него скатились все шары... И катаются там... Та-та-та-та-та-та-там... «„Воздушная кукуруза“, — вспомнила она название пьески, — ну всё, теперь хватит... А то сейчас утоплю...»

«Точно, у Маркеса в романе были такие маленькие дети, вытягивавшие нагретые перед розыгрышем шарики... Или наоборот, охлаждённые... Просто нужные номера клали в холодильник... А потом всех этих мальчиков и девочек собрали на одну баржу, затянули её в море и затопили... Чтобы сохранить тайну лотереи... Причём, скорее всего так оно и было», — она читала когда-то заметки, которые Маркес сделал при подготовке к «Осени патриарха»... Там было такое... И всё это — вырезки из газет... Маркес признавался в интервью, что реальность чудовищнее и фантастичнее литературы...

Да, но глупо было и дальше стоять над душой... Ждать, когда дитя наиграется... Возвращаться за столик не хотелось... Она подошла к поручню и, не обращая внимания на брызги, стала смотреть, как море расползается на белые лоскуты... Или наоборот — было так, как будто море латали дождём...

Она пыталась понять, показалась ли ей там, вдали, чёрная точка, или на самом деле... Если там кто-то плыл, то это мог быть только он... Но Лена ничего больше не видела, кроме волн и облаков... За спиной раздался скрежет... Кто-то быстро сыграл на электрогитаре гамму... си-бемоль мажор... Лена обернулась и увидела, что розовая девочка исчезла и возле рояля теперь стоят несколько музыкантов... Некоторых она узнала — они каждый день переползали из кафе в кафе, как стая котов...

Девица, с которой Доплер пробовал даже вступать в контакт... Вместе с Леной, конечно, но Лена отмалчивалась... А за глаза Доплер называл её «Девицей Скрымтымным»...

Так вот, эта самая девица снова вышла на авансцену, снова выпятила вперёд челютсь и сделала странное резкое движение...

Когда она выпрямилась, выражение лица было ещё более идиотское...

«Мужичка, — подумала Лена, — хотя, может быть, в этом есть свой прикол... Фигура, кстати, не такая плохая... Великоватые плечи, а так ничего, ножки... Но эта маска с прикусом Цоя... Неужели она может кому-то нравиться»?

В какой-то момент толстяк, который до сих пор исповедывался Доплеру, резко встал и направился к сцене, задевая столы и стулья...

Выйдя на свободное пространство, он начал танцевать ельцинский предвыборный танец...

Девица Скрымтымным его не замечала, она перекатилась по полу... Казалось, она там сейчас забьётся в припадке...

Но вот уже она снова стояла с закрытыми глазами, широко расставив прямые ноги и аутично перебирая пальцами в воздухе... Как это делал Джо Кокер в Вудстоке — Лена видела эту запись, — когда пел «With a Little Help of My Friends»...

— Ну, и о чём он говорил, — спросила Лена Доплера, вернувшись за столик, — так долго?

— Об ангелах.

— Он? Не может быть...

— А вот представь.

— А кто он вообще?

— Герой нашего времени. Дважды банкир, трижды бандит... Наверно... Точно я ничего не знаю.

— И говорит об ангелах?

— Вот именно.

— А, ну да, понимаю... Типа: «вчера мне приснился ангел, похожий на Брюса Ли...»

— Вот! Ты угадала мелодию.

— Что-то ты темнишь, Доплер... А если без аллегорий?

— Скажем так: парень слегка запутался.

— В чём он запутался?

— В трёх соснах. Или в со-снах? В двух словах и не скажешь... Земную жизнь пройдя до половины... Лен, потом поговорим, вот он идёт.

— Доплер, от него надо держаться подальше.

— Ты думаешь? Не знаю, мне он чем-то симпатичен. Может быть, завтра прокатимся с ним в Феодосию? Он на машине едет, а мы ведь с тобой и так собирались...

— Я с ним не поеду.

— Ну, поглядим...

Запыхавшийся Манко вернулся к столику и сказал:

— Я вдруг почувствовал, что если сейчас же не начну танцевать, меня просто разорвёт на куски! Представляете? Я сам не знаю, с чего это вдруг, я вообще не танцую, но тут... прямо ноги вынесли... Они молодцы, эти ребята, в основном из Москвы, из разных групп, одного зовут Жук... Не, такой драйв... Я им за это даже отстегнул...

— Накопилось, — сказал Доплер слегка удивившим Лену отеческим голоском, — это бывает. Вы всё правильно сделали, энергию нужно вовремя расходовать... А у меня голова болит, эти перемены в погоде... Мы пойдём потихоньку.

Манко вытер салфеткой лоб, посмотрел на Доплера и сказал:

— Ну что, едем завтра?

— Нам надо посоветоваться, — сказал Доплер.

— Давайте по-любому встретимся в одиннадцать. Здесь, или в «Богдане», а вы до тех пор решите.

— Идёт.

Оставшись один, Манко заказал джин с тоником. Достав мобильный, он как бы взвесил его в руке, раздумывая, будет ли слышно при таком шуме... Но музыка вдруг стихла — как будто музыканты заметили его жест... Манко нажал на кнопку и негромко сказал: «Привет. Ну что там?» Он долго слушал, болтая в стакане соломинкой, а потом заговорил, прикрывая рот ладонью:

— Закрывай офис и всех гони в шею... Отпуска за свой счёт... Ты — нет... Ты за мой счёт пойдёшь... Приедешь ко мне сюда... Да, всё сюда стягивается... Как видишь... И он тоже, я уже знаю... С платёжками сделай всё, как я сказал... Постарайся всё это так представить, чтобы выглядело паникой... Какое банкротство... всех в рот потом... Да, но потом... До этого надо дожить... Слушай, когда приедешь, тогда и будем говорить «по существу», блядь... А пока просто делай то, что я сказал... Всё. Обнимаю... Чего это ты не веришь? Душу в объятиях... Да, буду осторожнее... Алаверды... Ну всё, целую.

Манко одним махом перевернул в себя джин-тоник и с лёгким удивлением уставился на дно стакана... Он забыл, что это была не водка... «А-а, какая разница... Но вот на хрена было рассказывать Доплеру про ДТП? — подумал он. — Увлёкся немного: Голливуд, студия „Довженко“ — как ребёнок... Ну, ничего, бывает... А что он может сделать? Он, вроде, и кино уже не снимает... Но эта рядом с ним — стерва редкостная... Бедный старикан, даже если у него ещё стоит...»