XVI век — самый, пожалуй, великий в истории Испании — уходил из своего обиталища, уступая место новому веку.
На стыке времен люди всегда ждут перемен, в надежде на лучшее. У Сервантеса позади большой период жизни длиною больше чем пятьдесят лет. Он перепробовал много служб, должностей, успел повоевать и посидеть не только в плену, но и в тюрьме. Но все это позади.
Теперь он был свободен и снова мог взяться за перо. Обретал свои реальные контуры роман века — «Дон Кихот». Вполне возможно, что замысливался он писателем как повесть или рассказ. К такому выводу приходят исследователи текста, в частности Рамон Менендес Пидаль,{150} который увидел следы повести в структуре произведения. Другие соглашаются с этим выводом, находя в «Дон Кихоте» неточности и несостыковки, как, например, известный эпизод с ослом Санчо, которого у него сначала украли воры, а затем безо всякого объяснения он снова оказывается у оруженосца. Такие казусы могли получиться в результате многократных изменений и расширений первоначального текста, который, очевидно, был чем-то вроде болванки, к дописыванию и развитию которого автор возвращался неоднократно и с большими перерывами. Одна из вставных новелл в «Дон Кихоте» — рассказ Пленника был, весьма вероятно, написан во время первых продовольственных вояжей Сервантеса по Андалусии. Другая подобная новелла «О безрассудно-любопытном» — несколькими годами позже. Это, однако, предположения. Учитывая, что сведения об этом отрезке жизни героя Лепанто очень скудны, мнения биографов разнятся, особенно в части хронологии написания произведений. Ряд ученых полагает, что именно в это время Сервантес пишет первые главы «Странствий Персилеса и Сихизмунды», своего последнего и увидевшего свет только после смерти писателя романа. Вероятно, что тогда же он написал две короткие новеллы в итальянском стиле «Сеньора Корнелия» и «Две девицы».
В театральной жизни империи в это время происходят не лучшие изменения. В связи со смертью в ноябре 1597 года доньи Каталины, герцогини де Сабойа, дочери Филиппа II, которая, будучи юной инфантой, «удостоилась» стихов Сервантеса, король повелел временно прекратить театральные действа в Мадриде. Этим предлогом воспользовались церковники, мракобесы и просто ненавистники театра,{151} которые тут же начали ходатайствовать перед монархом за превращение этого запрета из временного в постоянный. Противники лицедейства доказывали, что оно наносит «тяжелый ущерб» подданным Его величества, так как «порождает в них праздность и склоняет к безделью». В результате королевским указом от 2 мая 1598 года театры были закрыты, актерские труппы начали распадаться. В Севилье администратор тюрем Мельчор Перес де Молина подал в столицу прошение «о необходимости представлений комедий для бедных заключенных» — напрасные усилия. Неизвестно, сколько бы длился этот запрет на театральные постановки, если бы не скорая смерть Филиппа II.
По отдельным дошедшим до нас документам видно, что после выхода из тюрьмы герою Лепанто живется крайне трудно. Театр не работает, значит, и этот источник хоть какого-то дохода закрыт. Сервантес пытается заниматься коммерцией, в коей он, правда, никогда не преуспевал. В сентябре 1598 года он берет в кредит 11 аршин{152} черного шерстяного сукна. А двумя месяцами позже, в начале 1599 года, участвует в какой-то темной истории с продажей галет. 10 февраля того же года некий Хуан де Сервантес, дальний родственник или просто однофамилец, возвращает ему долг в 90 дукатов.
Неустроенная жизнь, конечно, подрывает силы и радостей не приносит.
В 5 утра 13 сентября 1598 года в Сан-Лоренсо скончался король Испании Филипп II, правитель сложный и противоречивый. Перед смертью он наказывает своему сыну, наследнику трона Филиппу III, свято блюсти католическую веру и справедливо управлять своими подданными.
Его кончина не стала неожиданностью. В свои семьдесят лет Филипп II был полной развалиной. Последние два года он уже не мог стоять на ногах. Его хронические болезни обострились: подагра, язвы, малярия, дизентерия основательно разрушали организм. Но он переносил боль со стоическим мужеством и до последнего своего часа, как в свое время его отец, не выпускал из своих рук бразды управления делами государства. Он активно осуществлял реформирование государственной структуры власти. Созданная им Хунта проводила свои заседания под руководством его племянника эрцгерцога Альберто, а затем под председательством наследника престола, который позднее станет «володети» Испанией под именем Филиппа III. Однако король самолично вникал во все дела, даже такие мелкие, как реконструкция центра Толедо, пострадавшего от пожара.
Кончина Филиппа была своего рода символом заката могущественной империи, в «границах которой никогда не заходило солнце».
Напряженная и долголетняя борьба за создание мировой католической монархии, начатая еще Карлом V и продолженная его сыном Филиппом, вконец истощила страну. Финансовая система страны была подорвана бесконечно продолжавшимися войнами, требовавшими огромных материальных и физических затрат. А живущие рядом соседи, такие, как Англия и Нидерланды, уступавшие Испании в своих размерах, успешно справлялись с этим колоссом.
Агрессивная внешняя политика повлекла за собой увеличение числа налогов и разнообразных податей, что вкупе со следовавшими один за другим неурожайными годами губительно сказалось на платежеспособности населения. Громадные и зачастую бессмысленные траты королевского двора заставляли обращаться за кредитами к иностранцам, в частности к богатым генуэзцам.
Буквально лавиной поступающее из колоний золото, серебро и другие ценности, как это ни странно, только разрушали экономику Испании. Зачем было что-либо производить, если все можно без трудностей купить у соседей? Все эти причины к концу XVI века привели к уменьшению численности населения с 10 до 8 миллионов человек. Изменилась и социальная структура общества. Существенно увеличилось количество «авентуреро» и «пикарро», люмпенизированных социальных элементов, образ жизни которых был прекрасно описан в романе «Жизнеописание Гусмана де Альфараче» Матео Алемана, в новелле Сервантеса «Ринконете и Кортадильо», позднее Велесом де Геварой в «Хромом бесе» (1641). Число нищих, бродяг и авантюристов достигло к концу века 150 тысяч человек — цифры огромной для того времени. Для сравнения можно сказать, что к 1570 году в этой католической стране монахов и монахинь насчитывалось около 400 тысяч.
Означало ли все это, что с могуществом испанской монархии покончено? Отнюдь нет — гигантские империи умирают медленно, сколь бы ни были тяжелы потрясающие их катаклизмы. Испания по-прежнему продолжала быть главной мировой силой, и хотя ее враги могли не соглашаться с этой гегемонией, они были не в силах противостоять ей.
Однако Испании было пора подумать о завершении разрушительных для ее экономики войн и налаживании добрых отношений со своими соседями. И 2 февраля 1598 года Филипп II подписал с Францией Вервенский мирный договор. А в начале мая 1598 года передал бразды правления фламандскими колониями своей любимой дочери Исабель, чьим мужем уже был определен его племянник эрцгерцог Альберто. Это решение стало благоприятной почвой для заключения перемирия между католиками и протестантами в Нидерландах.
Из основных очагов конфликтов оставалась только Англия, но после смерти «протестантской» королевы Елизаветы I{153} в 1603 году ситуация существенно упростится и станет возможным начало переговоров.
Если для Испании грядущие времена отнюдь не сулили подъема и были окрашены в закатные тона, то для Сервантеса, напротив, наступал самый плодотворный период его творчества, хотя его физическая жизнь клонилась к закату. За полтора десятка лет до смерти писателем будут созданы его лучшие произведения: «Дон Кихот», 1-я и 2-я части, «Назидательные новеллы», «Восемь комедий и интермедий».
После того как в начале 1599 года Сервантес получит долг в размере 90 дукатов,{154} сумму весьма незначительную, в течение четырех лет, начиная с лета 1600-го и до лета 1604-го, мы не имеем о нем практически никаких сведений, но по всей вероятности, он уехал из Севильи еще весной, так как на город обрушилась эпидемия черной чумы, свирепствовавшая до 1601 года.
Осенью 1599 года Сервантес, скорее всего, находится в Мадриде, где в связи со вступлением на престол Филиппа III были устроены пышные торжества.
Весной 1600 года мы снова обнаруживаем следы Сервантеса в Севилье — в качестве свидетеля он присутствует на судебном разбирательстве по делу Агустина де Сетины. Из документов можно сделать вывод, что автор «Галатеи» продолжает жить в Севилье, но часто бывает в разъездах.
А двумя годами раньше писателя посещают воспоминания о далекой молодости. В мае 1598 года умирает Ана Франка де Рохас, его любовница и мать Исабели де Сааведры. Двух своих дочерей Ана Франка оставляет на попечение некоего мадридского прокурора, который в следующем 1599 году будет назначен официальным опекуном двух сирот.
Через два дня после назначения опекунства, 11 августа 1599 года, младшая — Исабель, дочь Мигеля, идет в услужение к Магдалене де Сервантес. В нотариальном контракте, составленном в связи с этой работой, обозначено, что девушка является дочерью покойного Алонсо Родригеса, мужа Аны Франки. Между тем в том же документе она проходит как Исабель де Сааведра и лиценциат Хуан де Сервантес называется ее дедом. Косвенным образом Мигель признал свое отцовство. Теперь, после смерти Аны Франки и ее мужа, скрывать было нечего, хотя, вероятно, у Сервантеса были мотивы открыто не назваться отцом Исабель. Возможно, таким способом дон Мигель желал сохранить доброе имя покойной возлюбленной.
На рубеже веков произошло еще одно событие, хотя внешне это был малозначительный культурный факт. Но если брать его в исторической перспективе, то он окажется весьма значительным литературным явлением. В 1599 году в Мадриде была обнародована первая часть «Жизнеописания Гусмана де Альфараче, дозорной башни человеческой жизни» — известнейшего плутовского романа.
Произведение имело огромный успех — 23 издания в течение шести лет, что привело в 1604 году к появлению второй части этого авантюрного опуса, встреченного читателями с не меньшим интересом.
Автором романа был современник Сервантеса Матео Алеман (букв. Матео Немец). Между двумя писателями было много общего. Как и Сервантес, Алеман был сыном «сурухано» — испанского фельдшера, имел касательство своей службой с финансами — был чиновником казначейства, также сидел в тюрьме, правда, за долги. Родился он, так же как и Сервантес, в 1547 году в Севилье, но в отличие от автора «Дон Кихота», однако, не чисто христианских кровей, а так называемым «конверсо», то есть обращенным в христианство из другой веры. Отличие, надо заметить, весьма существенное для Испании тех времен. В конце жизни, полной злоключений, Матео Алеман уехал в Америку, где и умер около 1614 года.
Плутовской роман является одним из основных жанров в испанской литературе эпохи Возрождения. Его формирование относится к середине XVI века. Можно сказать, что он пользовался не меньшей популярностью, чем рыцарские романы и пасторали. Подобное произведение обычно писалось в форме автобиографии, написанной самим главным героем — «пикаро».
Этимология этого слова точно неизвестна, некоторые полагают, что оно пришло из французской провинции Пикардия, откуда в Испанию приехало много авантюристов и бродяг, другие считают, что это слово восходит от испанского «picar» — «клевать, щипать, колоть».{155} В любом случае слово «пикаро» закрепилось в испанистике как термин, обозначающий пройдоху и авантюриста.
Первым плутовским романом была анонимная книга «Жизнь Ласарильо с Тормеса, его удачи и злоключения» (1554).
Его сюжет в общем прост и в той или иной степени повторяется в последующих произведениях этого жанра. Герой романа Ласаро родился на мельнице, стоявшей на реке Тормес. С раннего детства он наблюдал, как все вокруг плутовали. Пройдя трудную жизненную школу, полную самых невероятных приключений и злоключений, в конце жизни JIo-саро становится если не богатым, то человеком с достатком.
Уже в 1559 году Инквизиция внесла роман в «Индекс запрещенных книг» за содержащиеся в нем шутки и издевки над церковью и ее служителями. Надо заметить, что в большей или меньшей степени насмешки над официальной церковью присутствуют почти в каждом плутовском романе.
Сюжет «Гусмана де Альфараче» Матео Алемана в общих чертах повторяет «Дасарильо с Тормеса». Главный герой повествует о себе, будучи уже человеком, отказавшимся от бродяжничества и плутней и вступившим на путь добродетели. Как правило, во всех книгах плутовского жанра повествование велось от первого лица и в прошедшем времени, так как герой рассказывал о себе postfactum. Название произведения обычно включало в себя имя лица, которое само о себе и повествовало. Жанр стал настолько популярным, что Сервантес в «Дон Кихоте» не преминул упомянуть его с иронией в эпизоде с освобождением вора Хинеса де Пасамонте в XXIII главе I-й части романа:
«— До того она (книга. — А. К.) хороша? — осведомился Дон Кихот.
— Она до того хороша, — отвечал Хинес, — что по сравнению с ней Ласарильо с берегов Тормеса и другие книги, которые в этом роде были или еще когда-либо будут написаны, ни черта не стоят. Смею вас уверить, ваше высокородие, что все в ней правда, но до того увлекательная и забавная, что никакой выдумке за ней не угнаться.
— А как называется книга? — спросил Дон Кихот.
— Жизнь Хинеса де Пасамонте, — отвечал каторжник.
— И она закончена? — спросил Дон Кихот.
— Как же она может быть закончена, коли еще не кончена моя жизнь? — возразил Хинес. — Я начал прямо со дня рождения и успел довести мои записки до той самой минуты, когда меня последний раз отправили на галеры.
— Значит, вы уже там разок побывали? — спросил Дон Кихот.
— Прошлый раз я прослужил там Богу и королю четыре года и отведал и сухарей, и плетей, — отвечал Хинес. — И я не очень жалею, что меня снова отправляют туда же, — там у меня будет время закончить книгу. Ведь мне еще о многом предстоит рассказать, а у тех, кто попадает на испанские галеры, досуга более чем достаточно, хотя, впрочем, для моих писаний особо длительного досуга и не требуется: все это еще свежо в моей памяти».
Плутовские романы благодаря представленной в них широкой панораме социальной жизни являются для исследователей неисчерпаемым источником информации о быте эпохи. Эти книги изобилуют множеством любопытнейших деталей и наблюдений, замеченных глазом видавшего виды человека.
Смена эпох может быть отмечена хронологически, в строгих цифровых датах, а также психологически — на уровне мироощущения. В Испании при переходе из века XVI в век XVII оба эти измерения совпали. С приходом к власти Филиппа III все почувствовали, что Испания вступила не только в новый век, но и в новое царствование.
Новоиспеченному королю едва исполнилось 20 лет, и по сравнению с правившими до него Карлом V и Филиппом II он выглядел несколько «бледно». От своего отца он унаследовал благочестие и набожность, за что и получил от современников прозвище Филиппа Благочестивого. Но это, пожалуй, было единственное, что их сближало. Если предыдущий владыка Испании был неутомимым тружеником, по многу часов подряд проводил за рабочим столом, внимательно изучая документы, встречаясь с министрами и чиновниками, принимая решения по тому или иному вопросу, то его преемник испытывал искреннее отвращение к управлению государством. Это стало понятно сразу после его вступления на престол.
Едва кончился траур, как в апреле 1599 года, исполняя предсмертную волю отца, Филипп III заключил брак со своей кузиной Маргаритой Австрийской. В этот же день сестра нового короля Исабель Клара Эухения, которой, как мы уже писали, были переданы в правление Нидерланды, должна была венчаться с эрцгерцогом Альберто.
Двойное торжество было решено провести в Валенсии, где весна была более мягкой. Процедура бракосочетаний сопровождалась грандиозными торжествами и гуляньями.
Лопе де Вега, будучи в это время секретарем маркиза де Саррий, присутствовал на празднестве, благодаря чему осталось его подробное описание. История причудливо переплетает свои нити — позднее де Сарриа станет графом де Демосом, будущим покровителем Мигеля де Сервантеса.
Филипп II, понимая, что его сын не сможет самостоятельно управлять страной, как-то заметил: «Господь Бог, который дал мне столько владений, отказал в сыне, способном управлять ими… Боюсь, что им самим будут управлять другие!»
Он оказался абсолютно прав. Едва наследник вступил на трон, как рядом с ним оказался Франсиско Гомес де Сандоваль-и-Рохас, маркиз де Дения. Он удалил от двора ближайших советников покойного короля и назначил своего близкого родственника Миранду главой Совета Кастилии. Несколькими месяцами позже он отдаст должность архиепископа Толедского своему дяде кардиналу Сандовалю-и-Рохасу, который, кстати сказать, станет для Сервантеса вельможным покровителем.
Позднее Филипп III превратит маркиза де Дению в герцога де Лерма и сделает своим министром. В Испании на 19 лет установится эпоха фаворитов со всеми вытекающими отсюда для страны негативными последствиями.
По существу испанское государство вернулось к практике конца Средневековья, временам покровителей и их фаворитов, которая прекратилась с приходом к власти Исабель Католической.
Труды Карла V и покойного Филиппа II по укреплению государственного механизма пошли прахом.
В этой неразберихе было принято решение, являвшееся своего рода символом конца эпохи правления Филиппа II — о переносе столицы из Мадрида в Вальядолид. И 1 января 1601 года начался переезд двора.
А 10 января Вальядолид был официально объявлен новой столицей Испании. Формальным объяснением переноса столицы стало слабое здоровье нового короля, которому тяжело переносить «суровые» мадридские зимы, кроме того, в Вальядолиде якобы жизнь менее дорогая.
Скорее всего, переезд стал следствием дворцовых интриг. Вероятно, герцог де Лерма, главный любимец короля, организовал переезд, желая удалить Филиппа от его бабки, императрицы Марии Австрийской, которая откровенно не жаловала фаворита. Естественно, имелся и материальный интерес — герцог получил 40 тысяч дукатов, а также многочисленные посулы от «отцов» Вальядолида за перенос столицы в их город.
Нечего и говорить, что перемещение двора из Мадрида крайне негативно сказалось на множестве мелких торговцев и ремесленников, живших заказами вельмож и их семей.
Для семьи Сервантесов жизнь изменилась к худшему. Сестры Мигеля Андреа и Магдалена со своими чадами жили в Мадриде. Они зарабатывали тем, что обшивали и обстирывали многочисленных дворцовых и околодворцовых вельмож и их слуг, и переезд двора отнял у них скудные средства к существованию.
Сам Сервантес ведет по-прежнему передвижнический образ жизни: Севилья, Эскивиас, Мадрид. Живет, скорее всего, случайными заработками.
В 1600 году семью Сервантесов посещает новое несчастье: 2 июля во Фландрии в сражении у Ньюпорта, прозванном битвой «при дюнах», войска эрцгерцога Альберто потерпели поражение от Маурисьо де Нассау. В этом кровопролитном сражении погиб младший брат Мигеля Родриго де Сервантес. Обстоятельства его смерти неизвестны.
Беда оказалась тяжелей вдвойне, ведь Родриго прошел огонь и воду, выжил в тяжелейших битвах. Он участвовал в великом сражении при Лепанто, воевал в Италии, Фландрии, на Азорских островах. Видимо, был искусным солдатом, так как не был покалечен и в течение стольких лет оставался в строю, постоянно повышаясь в чине. Родриго прослужил почти тридцать лет и достиг чина прапорщика (alferez). И вот, когда казалось, что Испания благодаря стараниям покойного короля Филиппа практически завершила все свои войны…
Утрата Родриго обрушилась на дом Сервантесов, как и все несчастья, неожиданно и ошеломляюще. Вся семья глубоко переживала смерть Родриго, но особенно страдал Мигель. Вместе с Родриго они воевали и победили при Лепанто, пережили алжирский плен, такие события навсегда связывают людей крепче любых родственных уз.
За государством осталось недополученное Родриго жалованье. Выплата затянулась на несколько десятилетий. Какие-то суммы удалось получить еще при жизни Мигеля, другие в 1640, 1651, 1652 и 1654 годах выплачивались Исабель де Сааведре. Но вся сумма так и не будет выплачена.
Печальное известие, вероятно, застало Сервантеса в Толедо, где 19 августа 1600 года брат его жены Фернандо де Саласар Паласьос, 19 лет от роду приняв обет под именем брата Хуана де Саласара, стал францисканским монахом. Поступок молодого человека не выглядел необычным или выдающимся, в то время отречение от светского мира в юном возрасте представлялось делом почти что привычным. Наследство он завещал сестре Каталине и старшему брату Франсиско, Мигель назначался исполнителем.
В самом начале 1602 года жена Мигеля Каталина продала за 10 200 мараведис кусок своей земли своему родственнику Габриэлю Кихаде де Саласару, о котором мы еще расскажем. Сервантеса в это время в Эскивиасе не было. Он приедет чуть позже и будет в конце января этого же года в качестве крестного отца участвовать в крещении Марии, дочери Бартоломе де Ухены и Анны де ла Пелены. Старая знакомая Мигеля Хуана Гайтан станет крестной. Вероятно, она и порекомендовала писателя в качестве «padrino» — крестного, так как сам он редко бывал в Эскивиасе и его близкое знакомство с родителями новорожденной маловероятно.
Жизнь Сервантеса по-прежнему не ладится. Даже те неприятности, о которых он уже давно забыл, снова и снова дают о себе знать. В середине сентября 1601 года королевское казначейство возобновило дело по тем самым 80 тысячами мараведис «малагской» недостачи, за которые Сервантес отсидел полгода в севильской тюрьме в 1597–1598 годах и которые он внес в казну. 24 января 1603 года будет представлен новый запрос.
В связи с этим К. Державин говорит о втором заключении Сервантеса: «Второе заключение постигло его в Севилье в 1597 году по обвинению в недостаче при окончательном расчете по сбору налоговых недоимок. По этому же обвинению он был снова подвергнут тюремному заключению… Сервантес покинул (тюрьму. — А. К.) в первые месяцы 1603 года, унося с собой начатую здесь рукопись „Дон Кихота“».
Мы не имеем сведений о том, что писатель опять оказался за решеткой. Жан Канаважио полагает, что «речь идет, скорее всего, о тюремном заключении 1597 года, после которого казна умножила усилия в надежде получить разъяснения от своего старого агента».
Разыскания Астраны Марина также утверждают нас в мнении, что тюремного заключения не было. В противном случае он бы не мог присутствовать на крестинах в качестве крестного, как полагает В. Багно.
Именно в это время, судя по всему, Сервантес работает над «Дон Кихотом». Жан Канаважио пишет, что «письмо кабальеро своей племяннице, воспроизведенное в 25-й главе первой части, датировано 20 августа, и если Сервантес продолжал следовать своим писательским привычкам, это не может обозначать ничто иное, как только дату его написания романистом».
Дата известна, теперь остается выяснить год. Основываясь на косвенных доказательствах, предположительно это 1602-й. Но главное — роман пишется.
Место обитания его автора — в разъездах. Вероятно, Сервантес делит свое пребывание между Мадридом, Толедо и Эскивиасом, благо все города располагаются недалеко друг от друга.
Сестры Мигеля продолжают жить в Мадриде. Они по-прежнему занимаются пошивом вещей. В начале февраля 1603 года Андреа получает сумму в 788 реалов «от дона Педро де Толедо, маркиза де Вильяфранка — плата за шитье и стирку для него и его жены, 68 штук нижнего белья». Документ подписан Сервантесом, что свидетельствует, что он живет где-то неподалеку.
Семейство Сервантесов решается на отъезд из Мадрида. Ведь Андреа обшивала в основном людей богатых, многие из них находились при королевском дворе, теперь вся клиентура выехала вместе со свитой короля, и потеря ее была равна голодной смерти. Самый разумный выход — поспешить за своими клиентами в новую столицу королевства.
Сервантес работает над романом и присоединится к своим сестрам, дочери и племянницам только в начале лета 1604 года. Он будет размышлять об издании своего детища, когда встретится с Франсиско де Роблесом. В свое время Блас де Роблес выпустил в свет «Галатею», теперь издательский бизнес унаследовал его сын — Франсиско де Роблес. Он имел книжную лавку на Пуэрта де Гвадалахаре в Мадриде, а с переносом столицы в Вальядолид сразу же открыл торговлю, и там Сервантес быстро понял, что это тот, кто ему нужен.
Но для начала было необходимо получить королевскую привилегию на издание романа. Как правило, это занимало три-четыре месяца, что ускорило решение о переезде писателя в столицу. В конце сентября 1604 года королевская привилегия на издание «Дон Кихота» будет получена.
В Вальядолиде к Мигелю присоединится жена Каталина; уладив все имущественные и долговые дела, она переедет в новую столицу королевства. Супруги, так долго жившие порознь, наконец соединятся. Теперь уже до самой смерти Сервантеса.
Герцог де Лерма, определяя столицей империи Вальядолид, преследовал свои цели. Однако выбор был сделан верно — город действительно имел множество достоинств: удобное стратегическое расположение с хорошими коммуникациями, плодородные земли и население более 60 тысяч человек. Большой урон Вальядолид понес в 1561 году, когда пожар разрушил подавляющее большинство зданий деревянной постройки. Между тем это было и существенным плюсом — город был отстроен заново в соответствии с последними достижениями градостроительства, что существенно улучшило его облик. Так, Пласа Майор{156} стала жемчужиной архитектурного искусства XVI века. А дворцы и церкви своим количеством и роскошью превосходили мадридские.
С переездом двора в Вальядолид и перемещением всех административно-государственных структур королевства, а с ними чиновников и их семей расширились границы города. Потребовалось дополнительное жилье. И чтобы избежать беды Мадрида — плохих, неказистых построек, всесильный временщик герцог де Лерма приказал, чтобы новые дома строились в три этажа, а их фасады красились в синий и золотой цвета. Естественно, в новых постройках жили исключительно привилегированные сеньоры, все остальные обживали городские предместья, где по-прежнему строили хибары для небогатых и бедняков.
Дом, где жил Сервантес, находился в пригороде Вальядолида. Строение, принадлежащее некоему Хуану де лас Насасу, располагалось далеко не в самом лучшем месте под названием Растро де лас Карнерос, что с испанского можно примерно перевести как «Баранья скотобойня». Местечко имело право на свое имя — там действительно находилась муниципальная скотобойня, вплотную примыкавшая к госпиталю «Ресурексьон»,{157} где начинается и заканчивается «Новелла о беседе собак». Рядом со всеми этими постройками протекала речка Эгуэва. Грязь кругом была несусветная. В дополнение ко всему на первом этаже дома, где расположилась семья Сервантесов, находилась таверна, куда частенько захаживали мясники пропустить стаканчик-другой.
Вместе с Мигелем жили Андреа и Магдалена, жена Каталина, дочь Исабель, племянница Констанса и служанка Мариа де Севальос. Так уж получилось, но дом, где расположилась семья Сервантесов, заселили сплошь их знакомые и родственники. На втором этаже, над таверной, жил писатель и его близкие. На этой же лестничной площадке поселилась донья Луиса де Монтойя, вдова прославленного историка Эстебана де Гарибая,{158} со своей дочерью и двумя сыновьями, этажом выше снимала квартиру Хуана де Гайтан, старая приятельница Мигеля, приехавшая из Эскивиаса вместе со всей семьей. На самом верху поселилась некая старуха Исабель де Айала, которая, как вскоре выяснится, была собирателем и хранителем всех слухов и сплетен, бродивших по дому. В общей сложности 20 человек в 13 квартирах.
Это была весьма шумная компания. По лестницам дома движение не прекращалось ни на минуту. Приходили и уходили друзья, родственники, знакомые и клиенты. Во дворе играли и кричали дети. Ближе к вечеру на первом этаже в таверне собирались и бузили подвыпившие мясники. Вся эта суета, конечно, мешала писателю, но, невзирая на это вавилонское столпотворение, день за днем он приближал выход «Дон Кихота».
Вслед за королевским двором в новую столицу королевства приехало большое количество писателей и поэтов. Среди них — много знаменитостей: Велес де Гевара, Гонгора, Висенте Эспинель, Суарес де Фигероа, Салас Барбадильо, Грасиан Дантиско, Хусто Липсьо, студент Франсиско де Кеведо. Благодаря этому многие связи и знакомства Сервантеса завяжутся именно в вальядолидский период его жизни. Этому, безусловно, будет способствовать и успех в скором времени появившегося «Дон Кихота».
Открылись театры, в свое время прикрытые Филиппом II. Огромный успех имеет «новая комедия», отцом которой был Лопе де Вега. Суть своей поэтики Лопе изложил в стихотворном трактате «Новое искусство сочинять комедии», который адресовал Мадридской академии. Здесь он обосновал идею «простонародной», внеклассицистической национальной драматургии. «Новая комедия» — это протест против утвержденных норм литературной науки тех времен. Лопе сделал пьесу занимательной, смешной и грустной одновременно, а главное, «приблизил» ее к народу, который толпами валил на постановки его комедий.
В то время как Сервантес совершал свои «продовольственные» вояжи, Лопе учился писать «новые» пьесы. Как драматург он сформировался в кругу валенсианских писателей, группировавшихся вокруг Гильена де Кастро и также трудившихся над «новым искусством». Лопе обогатил их опыт и стал лучшим. И когда Филипп III вновь разрешил строить театральные подмостки, он оказался «на коне».
Отношения двух великих художников складывались неровно. Много лет они не встречались. А в 1602 году автор «Дон Кихота» пишет похвальный сонет Лопе. Обыгрывая имя драматурга, он называет его «безмятежной и вечно зеленой Долиной».{159} А вот в 1603 году Сервантес пишет на драматурга некую стихотворную сатиру. Он и в «Дон Кихоте» упрекнул Лопе в нарушении общепризнанных «правил искусства» — в потакании вкусам публики и актеров. И хотя прямо Лопе де Вега не называется, его можно легко узнать, когда каноник, размышляющий о современной драматургии, произносит следующую тираду: «В доказательство можно сослаться на бесчисленное множество комедий одного нашего счастливейшего писателя, исполненных такого блеска и живости, столь изящным стихом написанных, содержащих в себе столь здравые рассуждения и столь глубокомысленные изречения, наконец самый слог которых до такой степени изыскан и высок, что слава о них идет по всему свету, и все же из-за того, что автор желает угодить вкусам актеров, далеко не все, а только некоторые из них являют собой перл создания».
Лопе выпад явно не понравился. Об этом говорит фраза из его письма от 4 августа 1604 года; рассуждая о постороннем предмете, он замечает: «Вещь для меня более ненавистная, чем… мои комедии для Сервантеса». Там же, говоря о других поэтах, Лопе де Вега бросает: «Никто из них так не плох, как Сервантес, и не так глуп, чтобы хвалить „Дон Кихота“». Таким образом, к моменту появления романа их отношения были крайне натянутыми.
Между тем Сервантес, несмотря на свой возраст и опыт, считался в среде литераторов начинающим писателем, Лопе же был звездой. Его пьесы стремились ставить все театры, которые были вновь открыты. Но уже прежней вольницы театру все же не вернули. Власть, желая сохранить над ним свой контроль, указом от 26 апреля 1603 года запрещала давать представления во время Великого поста. Бродячие труппы не могли более выступать в больших городах. Только восемь трупп, в которые актеры набирались по контракту, получили королевскую привилегию давать представления в крупных городах.
Это случилось 27 июня 1605 года около 11 часов вечера, недалеко от дома, где жили Сервантесы. С улицы раздались крики о помощи и шум. Привлеченные тревожными призывами, два сына Луисы де Гарибай, соседки Мигеля, сбежали вниз и обнаружили у дверей дома окровавленного человека со шпагой в руке. Сервантес помог раненому подняться наверх, где его уложили и оказали первую помощь. Срочно вызвали врача и священника. Подоспевший лекарь обнаружил у неизвестного две глубокие раны: одну в правом бедре, вторую — в нижней части живота. Священник, понимая, что раненый долго не протянет, принялся его исповедовать.
Раненый оказался доном Гаспаром де Эспелетой, дворянином, который примерно за час до этого ужинал у своего приятеля маркиза де Фальсеса. Жильцам дома Эспелета рассказал, что на обратном пути напротив госпиталя «Ресурексьон» на него напал человек, одетый в черное. Состоялся поединок, в ходе которого неизвестный нанес ему две раны и скрылся. Таков был лаконичный рассказ умирающего. Несколько слов о нем.
Гаспар де Эспелета родился в 1567 году в Памполоне, служил первоначально в королевских войсках в Арагоне и при покойном Филиппе II был возведен в кавалеры ордена Сант-Яго. Затем послан с миссией во Фландрию. Недолгое время сидел в тюрьме. Продолжил службу в армии и храбро сражался при Остенде (Фландрия), а в конце 1604 года вернулся в Испанию.
Оставив жену и ребенка в Памполоне, он весело проводил время в Вальядолиде, где одним из его близких друзей и приятелей по гулянкам был капитан королевской гвардии маркиз де Фальсес. Эспелета пользовался симпатией у женщин и закрутил любовный роман с супругой королевского нотариуса Мельчора Гальвана, из-за чего, скорее всего, и разыгралась эта криминальная история.
Вскоре в дом на улицу Растро прибыл со своими слугами маркиз де Фальсес и один из алькальдов города, лиценциат Кристобаль де Вильяроэль. Он повел дело весьма странно. Слуга раненого обвинил в случившемся нотариуса Мельчора Гальвана. Он показал, что хозяин его — Эспелета «занимался любовными делами с одной замужней женщиной» и «опасался ревности ее мужа». Однако Вильяроэль, в силу своих обязанностей хорошо знавший нотариуса, предпочел не вмешивать в эту историю ни его самого, ни его неверную супругу. Ни сейчас, ни позднее имя «рогоносца» так и не появится на страницах дела.
Оказалось, что убийцу около десяти часов вечера видели возвращавшиеся домой из церкви Магдалена, Луиса де Монтойя, ее сыновья и гулявший недалеко священник Гонсало Браво-и-Сотомайор. Последний оказался и свидетелем нападения.
Убийца, по описаниям свидетелей, был невысокого роста, имел небольшую рыжеватую бородку и округлое лицо. На нем был черный плащ, спадавший с плеча. Одна из свидетельниц, за несколько минут до нападения выйдя за водой, встретила самого Эспелету, который «подошел к ней, ущипнул и спросил, не пожелает ли она пойти с ним», на что она, не зная, что имеет дело с дворянином, ответила: «Иди к черту».
Вильяроэль не обратил на рассказы свидетелей никакого внимания.
При осмотре одежды у Эспелеты обнаружили несколько монет, четки, кошелек с амулетами, огниво и ключи. Еще при нем оказалось два золотых кольца с бриллиантами и изумрудами и какая-то вчетверо сложенная записка, немедленно изъятая Вильяроэлем и никому не показанная. Что еще более усилило подозрения в заинтересованности алькальда в этом деле.
Главным свидетелем в этой темной истории был сам Эспелета, однако он по каким-то причинам отказывался дополнить ранее сообщенные сведения и утром 29 июня скончался. Перед смертью он в благодарность за оказанную помощь подарил Магдалене де Сервантес дорогое шелковое платье.
После смерти Эспелеты внимание следствия вдруг сосредоточилось на обитателях дома. Семейство дона Мигеля тоже попало в его поле зрения. Материальное положение Сервантеса, как и обычно, оставляло желать лучшего. И поэтому он должен был подрабатывать. В частности, писатель имел дела с генуэзским коммерсантом Агустином Ражио и португальским финансистом Симоном Мендесом, по поручениям которого неоднократно путешествовал по Андалусии. Но недавно Мендес был посажен в тюрьму за долги. Соседка Исабель де Айала сообщила судейскому чиновнику, что к Сервантесам, как ей кажется, часто приходят подозрительные люди. К тому же, по ее словам, между дочерью Сервантеса и Симоном Мендесом существовала любовная связь. Ведь недаром последний подарил девушке платье ценой в 200 дукатов! Да и сам отец, как сообщил следствию некий Пинейро да Вейга, частенько наведывается в игорные дома.
Подобного рода информация дала основания властям на следующий день после смерти Эспелеты издать приказ об аресте Сервантеса и еще десяти обитателей дома на улице Растро, среди которых оказались Исабель, Андреа, Констанса, Хуана Гайтан, Марианна Рамирес и Диего де Миранда. На свободе остались лишь Магдалена и жена Мигеля, Каталина, которая в это время уехала в Эскивиас для улаживания семейных проблем.
Любопытный факт: Мигель де Сервантес оказался в той же тюрьме, где до него побывали его отец и дед.
Следствие еще какое-то время продолжалось, но никаких улик, указывающих на причастность к смерти дворянина жильцов дома на улице Растро, не обнаружилось, и их освободили из тюрьмы. А 18 июля 1605 года дело Эспелеты было закрыто.
По ходу событий выяснилось, что Исабель де Сааведра была безграмотной и что Андреа де Сервантес, когда жила в Мадриде, оказывается, была замужем за неким загадочным Санти Амросио, но сейчас она вдова. Интересной является и фраза из показаний доньи Андреа де Сервантес о своем брате как о человеке, который «пишет и занимается коммерцией» и «благодаря своим талантам имеет друзей».
Оскорбительное дело Эспелеты и поведение полицейских властей по отношению к невиновным людям надолго запомнятся писателю. Позднее в романе «Странствия Персилеса и Сихизмунды» он заметит: «Преступление осталось безнаказанным, убитый — убитым, заключенные в тюрьму — выпущенными на свободу, а золотая цепь, принадлежавшая Рикле, — разъятой по звеньям на расходы правосудия».