Света, оставшись одна, осуществила свою мечту. Вышла на улицу и гуляла в полном одиночестве. Думала, как же все-таки случилось, что из головы у нее не выходит стрелок. Она прошла до конца пыльной деревенской улицы, где в окнах одна за одной зажигались лампы. То настольные, то под абажурами, то в стеклянных колпаках с цветочками, то яркие, то тусклые. Везде начиналась вечерняя жизнь, с ужинами, разговорами, отдыхом. Света остановилась под окном матадора.
Он ее не видел, сидел за столом под зеленой лампой, грыз ногти и что-то записывал в тетрадь. Лицо его, и так невеселое, к вечеру стало еще грустней, точно на него набегали вечерние тени, оседали заботы или печальные мысли. Было бы средство от дурного настроения, размечталась Света, которое можно было принять, как лекарство, и снова стать улыбчивым и ясным, как утром.
Хорошо бы было еще средство от скуки. Не от той, которой скучаешь, когда тебе нечего делать, а когда скучаешь по человеку и без него жизнь кажется тусклой, запыленной и лишенной цвета. Серой. Вот за столом сидит обычный человек, а в нем скрывается непостижимый и недоступный мир. И как туда проникнуть, как понять, о чем он думает, как стать в нем своей? Чтобы не томиться на улице под окнами, а говорить, слушать, понимать. Сил у нее было много, и все хотелось отдать ему.
Но не этому, что печально сидел над тетрадью, совсем другому, который или еще в пути, или уже доехал до Москвы и тоже, может быть, сидит с кем-нибудь за столом. Света была уверена, что стрелок со станции Куровская распорядился бы ее даром, как надо. Если бы она ему хоть чем-то могла пригодиться! Пива бы попросил еще раз купить, что ли.
– Ну, попроси же, попроси, – заговаривала она пространство. – Я все сделаю.
Человек в окне поднял голову и взглянул на улицу. От неожиданности Света метнулась в сторону, но взгляд ее достал. Филипп запахнул куртку, вышел на двор, потянулся и окликнул Свету:
– Пойдем прогуляемся!
– Пойдемте.
Света передернула плечами. Одиночество ее было нарушено, но она ничего не имела против. Можно с ума сойти, если все время думать об одном. Они направились прямо по улице, начинало смеркаться, но солнце еще не зашло. Двигались прямо на пламеневший закат. В фиолетовой вате тонуло и гасло алое светило. Говорить не хотелось, казалось, что слова все испортят. Облака ежеминутно меняли форму и цвет, их несло ветром, и казалось, на небе происходила неслышная, зато видимая борьба, вечная схватка тьмы со светом.
Они встали на холме и не могли оторвать глаз от этого необыкновенного и яркого кино. Наконец тьма победила, солнце зашло, и только отсветы мелькали, отражаясь то в одном, то в другом быстро бегущем облаке.
– У тебя парень есть? – помолчав, спросил он.
– Нет, а что?
– Да так просто. Ты же симпатичная девчонка, странно, что нет. Нос задираешь, наверное?
– Что-то меня часто об этом спрашивают...
Света вспомнила о Семене. Он тоже этим вопросом интересовался. Но Семен-то понятно. Она все еще не могла прийти в себя от зрелища заката. Как будто ей показали самое главное, что нужно знать об этой жизни. И о Семене думать не хотелось. Вообще ни о чем. Все казалось слишком маленьким и глупым, чтоб об этом думать. Все человеческие желания.
– А что вы пишете? – спросила она. – Я видела в окно – вы писали.
– Разное. Вспоминал про Париж. Про праздность и безделье. Мы сидели с девушкой в маленьком кафе, заказали мясо, нам принесли блины с начинкой. Пока мы разбирались, официантка блины унесла и отдала паре за другим столиком, извинившись, что перепутала. Кафе было не больше комнаты в этом доме, и клиентов всего четверо. А она умудрилась перепутать. Это расслабленность, праздность. Когда много работы, вокруг лес, деревня, испитые лица, тогда приятно вспомнить Париж. Но жить бы я там не стал... Жить бы я стал все-таки в Москве.
– Разве плохо быть спортсменом?
– Хорошо, конечно. Но я люблю посидеть над тетрадями, книжками. Один. А спорт поглощает, съедает без остатка, не можешь быть собой и хочешь славы.
Он улыбнулся, а Света задумалась. Хочет сказать, что работа ему не слишком по душе? Почему ж тогда все отлично выходит? Нет, дело в другом. Все его любят, хотят быть ближе, а он, наверное, устал. В душе-то он все равно человек, а не выставочная модель. Ногти грызет, закатами любуется...
Тут крылась какая-то загадка. Какая, Света понять не могла. Ей очень не хотелось походить на тех, кто смотрит ему в рот. Наверняка таких много. Например, что он подумал, когда увидел ее за окном? Что она чокнутая поклонница? Поклонница-то она может быть и поклонница, но только не его. Хотя он, похоже, славный. Никого из себя не воображает. Юля говорила, что у него травма позвоночника, а он все равно ездит, преодолевая боль.
Они незаметно миновали дом, где за столом под зеленой лампой осталась лежать его тетрадь и шли уже по мягкой поселковой дороге вдоль леса. «Дойдем до того столба, – загадала Света, – и я спрошу его, почему он меня позвал гулять».
Но сзади раздался треск мотоцикла, и они одновременно повернулись на звук. Их, хорошо разогнавшись, догонял Семен. Левой рукой он держал руль, а правой чем-то размахивал. В сумерках было не разобрать чем. Пронесшись мимо, он крикнул «Лови!» и ударил матадора по плечу. Света успела заметить в его руке что-то вроде книжки. Ее спутник вдруг напрягся и сделал движение догнать мотоцикл, но остановился.
– Спер тетрадь, гад! – ругнул он Семена.
Они повернули назад, в деревню, но треск за спиной повторился, из сумерек снова вынырнул Семен и помчался прямо на них. Света с наездником бросились в противоположные стороны, Семен вывернул руль и с треском направил мотоцикл прямо на Филиппа. Тот отскочил. Это начинало напоминать корриду. Один уворачивался, другой, развернувшись, кидался в погоню. Место было открытое, ровное, бежать было некуда. Бой мог продолжаться бесконечно. Когда Семен в очередной раз проносился мимо, Света уловила запах его дыханья. Он был в стельку пьян и отчаянно весел. Успевал размахивать тетрадью и издавал воинственные крики.
Филиппу надоело уворачиваться, и он прихватил на обочине толстый сук. Когда Семен в очередной раз наехал, он с размаху врезал по мотоциклу. Фара разлетелась вдребезги, резко стало темно. Семен выругался, развернулся и снова нажал на газ. Наездник встал посреди дороги. Стало ясно, что бегать он больше не собирается. Семен, стиснув зубы, мчался на таран, Филипп, окаменев, не двигался с места. Света закрыла глаза от ужаса. Раздался звук удара, снова треск мотора. Семен несся по темной дороге, ее спутник лежал на земле, рядом с ним валялась тетрадь.
Света бросилась к лежавшему. Глаза его были закрыты, тело неподвижно. Метнувшись туда-сюда и поняв, что поблизости никого нет, она грохнулась на колени посреди дороги и заревела. Слезы текли ручьем, она схватила его за воротник и принялась трясти: «Ты не умер! Не умер!». Через минуту он открыл глаза, и Света испуганно отшатнулась. Он молчал, словно о чем-то думал, смотрел в небо, где уже засветились звезды, потом спросил:
– Так говоришь, нет у тебя парня? А это кто был?
– Семен.
Света вытерла слезы рукавом куртки. Он поднялся и попробовал шагнуть. Это удалось с трудом. Сильно хромая и опираясь на Светино плечо, он доковылял до дому. Мотоцикл ударил по надкостнице и проехал по ноге. «Ничего страшного, – сказал он. – Травмой меньше, травмой больше, уже ничего не решает».
В доме по-прежнему было пусто и горела зеленая лампа. Света расправила постель и усадила его. Сняла ботинки.
– Так и погибнуть можно ни за грош... – сказал он. – В деревне какой-нибудь. Где телевизор не смотрят. – И улыбнулся: – А ты говоришь «звезда»!
Света не говорила «звезда». Она слова не могла вымолвить, точно заклинило. Действительно, ведь пьяный Семен мог и убить. И в тюрьму сесть. Ему на все плевать. Хуже нет этих отчаянных, как Семен или Алик. Все беды из-за них. Из-за них погибают лучшие.
– Как же тебя зовут? – спросил он. – Скажи уж теперь, раз так получилось.
– Света.
– А меня Филипп.
– Думаете, я не знаю? – Света слегка покраснела.
– Может, ты телевизор не смотришь. А дружок у тебя лихой.
Света помогла ему освободиться от куртки, подложила под ногу подушку, как он просил, и потушила свет. Домой идти не хотелось. Хрупко же все. Все хрупко. И вдруг вернется пьяный Семен? Надо прислать кого-нибудь, чтобы присмотрели, а лучше бы он ей разрешил остаться самой.
– Что не уходишь? – спросил он. – Поставь мне воды на табурет и иди спать.
– Можно я тут останусь?
– Нельзя. Ты несовершеннолетняя. И вообще... та еще штучка.
Хотя лица в темноте было не различить, Света поняла, что он шутит. Налила воды, поставила, как он велел на табурет, и пошла в Петькин дом. Там поджидала не на шутку рассерженная Дина. Но на Свету упреки в исчезновении не подействовали. Она сидела безучастная и как будто вовсе не понимала, о чем с ней говорят. Погуляла, называется. Дине стало ее немного жалко. Сидит насупленная, волосы растрепались, думает о чем-то.
– Света, а Свет...
– Ну.
– Пожалуйста, не отвечай мне «ну». Ну – это ничего. О чем ты сейчас думаешь?
Ответом ей было молчание.
– Горюешь об этом джокере?
– Каком еще джокере? Ты у черного Юры таким словам выучилась? Хотела сказать жокее? Так он на самом деле тренер.
– Ну и что? – возразила Дина. – Пусть хоть кто, мне все равно. Ты же его лучше. Во- первых, красивей, а во-вторых, моложе. Подумаешь, на лошадях он скачет и по телевизору один раз показали...
– Спасибо, конечно. Только ты пальцем в небо попала. Заметила, какие у него грустные глаза?
– Ну и что такого? Что в этом хорошего, спрашивается...
– Ничего, – Света опустила голову и замолчала.
Дина думала, что же это за любовь такая, просто тоска зеленая. Невыносимо даже смотреть. Вместо того чтобы радоваться, Светка хмурится. Джокера нашла себе тоже невеселого. Зачем, спрашивается, нужна такая любовь? Вот ей, допустим, нравится Илюша, так с ним весело, он все время новое придумывает. Через гаражи прыгать или костер палить. Или пластиковые бутылки топтать. Дина задумалась о том, что сейчас делает Илюша, с кем дружит. Ничего, даже если он пока с Олей Яницкой, когда она вернется, все будет по-прежнему.
Света пришла к его дому, как только встала. Да и спала ли она вообще? За окном суетились Юля и женщина-фельдшер в халате. Они делали компрессы, заставив весь стол баночками, коробками и пузырьками. Посреди этого натюрморта красовалась запыленная, побывавшая в бою тетрадь с воспоминаниями о Париже. Постояв на улице, Света зашла внутрь. Лицо у него было бледней обычного, широкие брови почти сошлись возле переносицы.
– Ночью болела нога, – сказала Юля.
Сделав обезболивающий укол и поставив компресс, все разошлись. Света осталась, тихо села в угол и смотрела. Филипп незаметно уснул.
Она слышала его ровное дыханье, глядела в окно, где на площадке шла обычная тренировка. Без него работали недолго, видимо, не справлялись. Иногда Юля прибегала, бесшумно пробиралась к постели, смотрела, поправляла компресс, исчезала. Света просидела без воды и питья полдня, спина одеревенела, но уйти казалось невозможным. Вот уйдет она и что будет делать? Куда отправится? Чем займется?
В полдень он проснулся, открыл глаза и спросил:
– Не устала здесь сидеть?
– Нет.
– А что ты вообще тут делаешь? Я имею в виду в Брусянах. Почему не в школе?
– Правду? – исподлобья взглянула Света.
– Только.
Света, немного подумав, ответила честно. Что все произошло по вине Дининого отца. Из-за него им приходится скрываться, что родня от них отказалась, а мама просила ждать, пока их разыщут, и не пытаться самим вернуться домой. Вся страшная и запутанная жизнь последних дней промелькнула перед глазами, как в ускоренном кино.
Праздник в доме Алика, где мама танцевала с ним «Как упоительны в России вечера...», «дом мертвеца» с синими шторами, где она стучала зубами на балконе, прижимая к себе Динку, чердак архитектора с пятью пустыми диванами и вор Максим, которого Слава пинал ногами, электричка, не пустивший в свой дом Валерка, сгоревшая дача рыбака Мелентьева, спасительница Зина и дом бабы Паши, халупа Семена, дом Арсения и нынешний, уже седьмой по счету, после цыганского, приют.
Когда она рассказывала, Свете не казалось все это как прежде сплошным испытанием. Все выглядело трудностями, которые можно было перетерпеть. А как вынести чары стрелка? Что делать с желанием бросить все и отправиться его искать? Что делать, куда бежать и спасаться? Но никто за ней и не гонится. А лучше бы гнался.
Филипп выслушал все до конца:
– Мужественные вы девочки. Другая бы на твоем месте уже была в истерике. А ты ходишь и помалкиваешь. Я еще думал, что она такая задумчивая... Влюбилась, наверное. Парень этот твой ничего. Лихой.
Света неожиданно вспыхнула:
– Об этом я не хочу...
Вдобавок никто ничего не понимает. Семен думает, что ей нравится тренер, тренер – что Семен. Как оба далеки от правды! Как не похоже то, что видно снаружи, на то, что внутри тебя. И хорошо, что не похоже, иначе бы любой мог узнать о ней все.
– Ладно, не смущайся. Я подумаю, как вам помочь, – произнес Филипп.
– Спасибо. Вы очень... Спасибо вам.
Света поняла, что когда настойчиво искала его в толпе, она не ошиблась. Конечно, ей нужна была помощь, и инстинктивно она чувствовала, кто может помочь, а кто нет. Приключения не прошли для нее бесследно. Она научилась чувствовать людей. Например, черного Юру она невзлюбила с первого взгляда. Семен тоже не вызывал доверия. Зато ей сразу понравилась Зина, и именно она дважды их выручила.
Света, как зверь, должна была прятаться и искать укрытие, и, как у зверя, у нее развилось чутье на опасность. Еще она научилась отыскивать помощников, тех, кто реально мог им помочь. Может быть, поэтому они все еще не попались бандитам. Хороших людей не меньше, чем дурных, но их надо уметь находить. Филипп, с его спокойствием и силой, показался ей именно таким, нужным и важным человеком, очень хорошим, хотя это последнее вовсе не бросалось в глаза. Другое дело, что он относился к ней как-то иначе, не так, как она к нему. Он на нее смотрел, и взгляды эти что-то подразумевали.
– А ты знаешь, на кого ты похожа? На польскую актрису Анну Романтовски, – сказал он, словно отвечая на незаданный вопрос. – Ты ее, наверное, не видела. Это старое кино.
Тут в дверь заглянула Дина, скроила сердитую рожицу, покрутила у виска и скрылась. Света встала и, не попрощавшись, вышла.
Из окна она видела, как Дина «помогала» Юле в ее многочисленных делах, путалась под ногами и давала советы, но Юля не злилась, обращалась с Диной уважительно и вполне заменила ей сестру. После обеда Юле удалось поговорить со Светой. Они сели за стол, уставленный медикаментами, и Юля расспросила Свету об их обстоятельствах. Почему, черт возьми, они не учатся в школе, как все, а живут в деревне?
– Я расскажу Филиппу, ладно? А то он о тебе постоянно спрашивает.
– Что спрашивает?
– Все. Откуда тут взялись, что делаете, а я ничего не знаю. Теперь расскажу. Можно?
Света пожала плечами. Ведь она уже все ему рассказала.