Сестры. Мечты сбываются

7

Наташа уже смирилась с ролью злой мачехи, не пустившей детей домой. Алик очертил ей круг задач, которые предстояло решить. К возвращению девочек все должно быть готово: квартира продана, паспорта и визы получены, вещи собраны. Все могло решиться в любой день, и многое зависело от того, как они подготовят отъезд. Все делалось обстоятельно и последовательно.

Наташа замерла, как гусеница в коконе, ожидая, когда можно будет упорхнуть, развернув узорчатые крылья. Для этого нужно было скрывать каждый шаг. Она научилась ходить оглядываясь, замечать тех, кто хотел остаться незамеченным, прятать от чужих глаз горе и напряжение. Она словно окаменела.

Только Светины телефонные звонки заставляли ее громко рыдать по ночам. Особенно последний, когда пришлось сказать, что детям нельзя возвращаться домой. Ей казалось, что эти слова произнесла не она, а какая-то другая, холодная и волевая женщина. Без души, без сердца. Наутро, проревевшись, она знала, что поступила правильно. И если девочки две недели сумели продержаться без их помощи, значит, продержатся еще несколько дней. Зато потом все будут в безопасности. Игра стоила свеч. Все закончится, все скоро закончится, уговаривала она себя. Осталось совсем немного, Алик придумал, как им выбраться. Он знает, что делает.

От мужа она получала инструкции. Сам он пропал, по телефону ничего важного не говорил. Иногда Миша или Толик приносили записки. Иногда передавали на словах. Толик рассказал, что видел девочек на станции. Наташе на минуту стало грустно, что Динкина жизнь течет без нее, с чужими людьми. В то же время она гордилась, что дети оказались не беспомощными. Еще Толик добавил, что уследить за ними трудно, меняют дислокацию, но можно, потому что далеко не отъезжают, держатся вблизи Куровской. Если пропадают, то снова отыскиваются. Так что Наташа почти успокоилась. Человек устроен так, что ко всему может привыкнуть. В том числе и к тревоге. Постепенно она утихает, тускнеет, как бронза, и тебя уже ничем не проймешь. То, что убивало вчера, сегодня даже не ранит.

Единственное, что ее беспокоило, так это преследование со стороны Алки. Она не знала, что это Алла, не знала, что она вдова Димы Чуфарова. Она и самого Диму никогда не видела, знала лишь по рассказам. Она только заметила, что слишком часто встречает эту миниатюрную особу, старавшуюся всякий раз одеться по-другому и не столько из кокетливости, сколько из желания остаться незамеченной. При ее крошечном росте это было трудно. Маленький рост так же заметен, как высокий, поэтому все Алкины ухищрения с париками и нарядами не дали заметных результатов. Может, кого-нибудь они могли обмануть, но только не женщину. Наташа мгновенно запомнила ее походку, форму ног, манеру курить. Ей казалось, что эта особа следит за ней, собирая информацию, и это тревожило. Ее опасения рассеялись за час. Но зато на их месте вырос настоящий страх.

Она встретила Алку в собственном подъезде. Вышла вынести пакеты в мусоропровод и столкнулась с ней нос к носу. Та стояла и нервно курила. Наташа впервые разглядела ее вблизи. Хорошо вычерченный нос и скулы высоко подняты, лицо красивое, но жесткое, а глаза, чересчур черные, выдавали южную кровь. Выражение их мгновенно менялось: взгляд то вспыхивал, то становился мертвым, как пепелище.

Алка сделала шаг ей навстречу и произнесла: «Надо бы поговорить».

– О чем? – Наташа инстинктивно шагнула назад.

– Я Алла. Вдова Чуфарова. Можно зайти?

Наташа, чувствуя, что совершает ошибку, приоткрыла дверь, пропуская гостью в квартиру. От той веяло опасностью, но желание узнать, зачем здесь Димина вдова, пересиливало. Наташа в последнее время опасалась всего. Например, узнать что-нибудь о муже, чего она не знала. Но этот страх почему-то толкал не назад, а вперед. Чтобы перестать бояться, нужно было знать, чего боишься. Увидеть свой страх в лицо.

Алка, не церемонясь, обошла квартиру, отметив про себя, что детская комната только одна. Гостиная, спальня, кабинет, кухня и детская. Точно в доме только один ребенок. Квартира ей понравилась, здесь было уютно, светло, просторно и чувствовалась женская рука. Алка бы, конечно, расставила мебель иначе, но хозяева ее не спросили. Она поинтересовалась, где купили бамбуковые занавески, ответ был: в Таиланде.

Прогулявшись и осмотрев все, гостья вернулась на кухню, где Наташа заправила кофеварку. Алка нарочно тянула с началом, держала паузу, чтобы создать напряжение. Кроме всего прочего, ей самой нужно было успокоиться. Разговор все не начинался, время тянулось медленно. Хозяйка поставила чашки, сахарницу, разлила кофе и в упор посмотрела на гостью. Та, не дожидаясь вопроса, порылась в крошечной сумочке, достала старый конверт и выложила на стол:

– Это ты писала?

Наташа раскрыла конверт, на котором адрес воинской части был написан ее полудетским почерком с аккуратными круглыми буквами, и прочла письмо. Уже дочитав до конца, она продолжала делать вид, что еще не закончила. Это было письмо Саше, Светкиному отцу. Но как оно оказалось у этой особы и зачем она его принесла? Наташа вдруг побледнела, догадавшись, что это шантаж. Алику с его дикой ревностью такое письмо показывать нельзя. Она, стараясь держаться холодно, сложила письмо в конверт:

– Откуда оно у тебя?

– Нашла в гараже, в коробке...

Снова повисла длинная пауза. Наташа не торопилась попасть в западню, обдумывала каждое слово, глядела в окно. Потом, прикурив, спросила:

– А чей гараж?

– Мужа.

Ясности ответ не прибавил. Значит, нужно спрашивать что-то другое? Но что?

– Как оно туда попало?

Алка молчала. Ей, тем более, нельзя было спешить. Наташу нужно было сломать. Сделать мягкой, податливой, согласной на все. Мучить неизвестностью, пугать непонятками. Не замечать ее нервозности, но использовать ее. Молчание дало свои плоды, хозяйка срезалась:

– Это что, шантаж?

Вопрос поставил все на свои места. Хорошо, если она боится этого, пусть будет шантаж.

– Отгадала, – согласилась Алка и тоже щелкнула зажигалкой, вытащив ее из-под локтя хозяйки.

Наташа ожидала чего угодно ужасного об Алике. Но она была не готова, что примутся за ее скелеты в шкафу. Она молчала, заставляя себя успокоиться. Если на то пошло, чем ей грозят эти давние письма? Вряд ли Алик в теперешней ситуации вдруг примется ревновать. Раньше, когда все было спокойно или в первый год жизни, тогда, пожалуй, да. А теперь не до этого. И все-таки сомнения были.

– Сколько? – спросила она.

– Мне не нужны деньги. Я богатая вдова. Я хочу удочерить твою девочку. Старшую.

– Что? – не поняла Наташа. – Старшую?

– Да. Она Димина. Димино настоящее имя Александр Малахов. Он жил по чужому паспорту.

Теперь глаза ее сверкали, и Наташа поняла, что перед ней не шантажистка, а сумасшедшая. Свихнулась от горя или наркотиков. Но руки у нее затряслись от гнева, и она не могла заставить себя думать. Ей было все равно, кто по какому паспорту жил. В ней заговорила мать.

– Об этом, – она произносила очень отчетливо, разделяя слова, – не может быть и речи! Ребенок мой. Мой, понятно? А тебе нужно завести своего.

Она внезапно зарыдала от долго сдерживаемого напряжения. Собеседница помолчала.

– У меня не может быть детей, – сообщила Алка хрипло. – Это моя последняя надежда. И муж мой умер. У тебя дети будут, а у меня уже нет.

Наташа, закрыв лицо, продолжала рыдать, точно не слыша. Хотя все она слышала, но разве могла она отдать дочь этой чокнутой наркоманке? Алку было жалко, себя жалко, а Свету? Как отдать Свету? Она что, думает, что ребенок – предмет? Маньячка, дура безумная...

– Нет, нет, нет! – прорыдала она.

Алка, опершись об угол стола, тяжело поднялась со стула. Словно старуха:

– Алик хочет слинять с кассой, – каждое ее слово давило, как гиря. – Паспорта купили, жилье продали. Не получится. Он заплатит. Если ты мне поможешь, я тоже тебе помогу. Трое из четверых уедут. Или никто.

Наташа зарыдала в голос. Вот она и узнала об Алике все. Последнюю правду. Он хочет сбежать с кассой, но ему не позволят, возьмут в заложники детей, ее. Убьют, в конце концов. Или деньги придется возвратить. Или и то, и другое: и отнимут деньги, и убьют. Положение у нее было безвыходное: на мужа она повлиять не могла. Могла лишь бессильно ненавидеть.

– Мне его не жаль. Из-за него Дима погиб, – мстительно добавила Алка. – Звони, если надумаешь. Вот телефон.

Не притронувшись к кофе, гостья ушла. Дверь она не закрыла, и Наташа еще долго сидела в распахнутой квартире, всхлипывая, прокручивая разговор и обдумывая, что делать дальше. Ничего не придумав и промерзнув на сквозняке, она наконец сообразила запереть дверь и легла на кровать не раздеваясь.

Ночью, скрываясь ото всех, что уже в последнее время вошло у него в привычку, дома появился Алик, и Наташа, расплакавшись от радости, что видит его, рассказала все. Всю тяжесть того, что узнала, она переложила на него, а собственно, на кого еще? Кто все закрутил, не она же? Отрыдавшись и высказав все свои страхи и тревоги, Наташа ненадолго заснула.

Алик в эту ночь не ложился, ходил по квартире, курил, открывал балкон. Хлопали двери, взвивались от холодного осеннего ветра легкие шторы, Наташа засыпала и просыпалась, думала о муже, детях. Что бы ни делал Алик, он всегда знал, чего хочет, и поэтому задуманное у него получалось. Он шел к цели прямо, тупо, не сворачивая, ничего не страшась, и побеждал. С этой успокоительной мыслью Наташе удалось заснуть до утра.

Алик, поспав пару часов, встал рано: нужно было приготовиться к встрече. В полдевятого он был на выбранном месте, вышел из старого джипа, огляделся. Вокруг были только лодки и катера, закрытые брезентом. Дальше за ними мерцал залив. Место, ввиду бессезонья, оказалось безлюдным. Алик вернулся в машину, выкурил две сигареты, потом снова вышел, уже с револьвером, заполз под машину и набрал номер.

– Да, – ответил кто-то.

– Скажи Косте, на месте я, – сообщил Алик.

– Все привез?

– Все.

Через пятнадцать минут из-за поворота со стороны дамбы вывернули Гурам с Витьком на «мазде». Они подъехали к джипу Алика и остановились. Ничего не происходило. Джип стоял неподвижно-зловеще, точно был пуст, но такого не могло быть, транспорт без водителя не ездит. Значит, он внутри. Гурам, подождав пять минут, занервничал, опустил стекло и начал вглядываться в затемненный салон, пытаясь что-нибудь разглядеть.

Поняв, что разглядеть все равно не удастся, Гурам решительно вскинул автомат и дал очередь по водительскому месту. Тишина пристани раскололась треском, испуганно закричали птицы. Витек, открыв заднюю дверь, присоединился к Гураму, автоматы строчили на пару. Потом снова наступила тишина. Отстрелявшись, они сделали паузу, чтобы понять, каковы результаты усилий.

Машина Алика осела, корпус был изрешечен пулями, стекла выбиты. Гурам с Витьком неторопливо вышли из автомобиля. Витек дал еще одну очередь в лобовое стекло. Они осторожно обошли расстрелянную машину и заглянули внутрь. Салон был пуст. Водителя не было. Они переглянулись. Обоим стало не по себе. Гурама прошиб холодный пот. Появилось нехорошее чувство, что их подставили, но в чем тут фишка? Гурам прислушался – берег был пуст, и ни одного звука, даже чайки затихли.

В этот миг Гураму обожгло обе ноги. Точно по ногам полоснуло ножом, и он, коротко вскрикнув, упал, последнюю пулю получив в шею.

Витек успел сделать пару шагов на его возглас, но тут же закричал, схватившись за раздробленную ступню. Следующий выстрел по ногам свалил его на землю, и он попытался отползти, но через секунду крик оборвался. С третьего выстрела с ним тоже было покончено. Шум снова всполошил птиц, но через несколько минут все стихло, берег был спокоен, день обещал быть ясным и безоблачным. Тем двоим, что лежали возле джипа, это было уже безразлично...

Алик выбрался из-под своей машины и, не поглядев на трупы, забрал из изрешеченного салона-документы, диски и кассеты. У Алика еще полно было головняков, помимо этих трупов. Его день обещал быть длинным и непростым. Из Костиных людей, которые занимались его персоной, реально оставался Шиза с командой. Их слегка потрепали поселковые жители, но это семечки, а теперь все начнется всерьез.

Шизе в это утро тоже поспать не удалось. Накануне вечером позвонила плачущая Рита. Затея с турбюро закончилась неудачно. «Еще и мать! – подумал Кирилл. – Как нельзя кстати. В самый неподходящий момент».

Рита продемонстрировала отменную женскую логику. Важное она не отличала от неважного. Тем для слез было две: первая и для нее главная – на даче повалился новый сортир. Прямо в тот самый момент, когда она там находилась. Только вчера рабочие сделали яму, сколотили будку, а сегодня будка рухнула. Рита плакала, оттого что ей стукнуло по спине и вообще обидно. Эти работяги, черти бы их взяли, выпили и съели столько, что и платить им не стоило. Нет, заплатила, а сортир рухнул. Второе, это то, что Родэ теперь не хочет брать ее в дело, потому что нанял секретаршу и с ней спит. А что они вместе покупали офисную мебель, телефоны, факсы, компьютеры, он уже забыл.

– На мои деньги, – возмущенно добавила Рита.

– На мои, – уточнил Кирилл. – На что ты надеялась? Сутенерская рожа этот твой Родэ.

Рита насчет рожи возразила, что с лица не воду пить и был бы человек нормальный. А Родэ не так уж плох, в делах соображает, но насчет дамочек слабоват и надо его пресечь. Рита помнила историю с директором вышивального цеха и выражалась осторожно, особенно не напирала, но и этого было достаточно.

– Пресечь? Пристрелить, что ли? – Шиза плюхнулся в кресло и схватился за голову. Не хватало еще хахалей строить. И чьих? Родной мамочки.

– Нет. Это лишнее, – обеспокоилась Рита. – Вернуть все назад. Чтобы этой стервы не было, а дело шло. Я не хочу все потерять! Столько сил и средств вложено!

Рита нервно покрутила рыжий завиток за ухом. Хорошенькая женщина, легковес, вполне привлекательная для своего возраста. Только что у нее с головой? С мошенниками связывается, точно зануд кругом мало. И как она их отыскивает? Или они ее?

Рита нетерпеливо перекинула ногу на ногу:

– Ты, наверное, меня осуждаешь... Думаешь, что могла бы вести себя иначе в моем возрасте... А я тебе на это отвечу: я вообще не жила. Готовила обеды, ходила на службу, жизни не видела, все промелькнуло, как поезд. И ничего, о чем стоило бы вспомнить... Ничего. Пусто. Никому бы не пожелала такой жизни. Я тебе не советую правильно жить. И заметь, твой образ жизни не осуждаю, а даже поддерживаю.

«Что б ты знала про мой образ жизни...» – подумал он. Не знает, и слава Богу. Но Рита права, у него была моральная поддержка. Что бы ни произошло, мать всегда была на его стороне, как в детстве. Они были вроде сообщников. Она тоже могла позволить себе дурить, потому что он ее безоговорочно защищал.

– Ладно, адрес давай.

Рита заерзала:

– Только, пожалуйста, без кровавостей!

– А это уж как получится...

– Кирилл...

Он отверг бесполезные возражения, встал и направился по адресу.

Через час господин Родэ сидел привязанный к стулу, а его секретарше Болт то заламывал руки, то задирал юбку. По настроению. Настроение же у обоих было скверное, потому что по пути случился неприятный разговор с Костей. Гурама с Витьком нашли возле изрешеченного автомобиля Мирзы, а сам он скрылся вместе с женой и деньгами. Единственный шанс его поймать – это найти дочь и использовать, как наживку. Этого Шиза сделать не сумел, и соответственно выслушал от Кости в свой адрес кое-какие обещания. Поэтому оба они с Болтом были на взводе, дело явно шло к насилию, ну и хрен с ней, с секретаршей, а этот Родэ получит урок.

Когда, надавав оплеух Родэ и изнасиловав секретаршу, они отбыли, в офис заглянула Рита. Ее неверный бизнес-партнер и его девица были абсолютно деморализованы и мало напоминали людей. Рита призадумалась, что же такое ее сын, и как можно за час превратить двух самоуверенных наглецов в желеобразную массу.

Она же предупреждала Родэ, что пожалуется сыну. Он не верил, запирался тут со своей девицей, потом открывали, а на его щеке была помада, девица нагло хихикала. Понятно, чем они занимались тут на диване, который Рита выбирала в «Икее». Но зрелище победы не доставило ей удовольствия. Два раздавленных существа, похожих на насекомых с выпущенными кишками. Их словно парализовало от ужаса, и это при том, что никаких особенных следов побоев. Никто их не пытал. Неужели ее сын внушает такой страх?

Рита поставила чайник, молча заварила чай, разлила в чашки. Никто не пошевелился, не поблагодарил. Белокурая, как все секретарши, кукла лежала наискосок дивана в разорванных пополам колготках и растерзанных чувствах, смотрела бессмысленно. Родэ сидел на стуле с опущенной головой. Взглянул на Риту один раз и отвел глаза. Рита его подняла и усадила на диван, немного подвинув куклу. Все продолжали безмолвствовать, и она забеспокоилась. Потрясла Родэ за плечо: «Володя, что случилось?»

Он освободился от ее руки, отклонившись в сторону. Девица пошевелилась, с трудом встала, притянула к себе чашку с чаем, сделала два глотка, встала и шатаясь вышла из комнаты. Они остались одни. Рита потянула Родэ на улицу. Ей тоже захотелось уйти из этого места, оно стало казаться грязным.

Она потащила Родэ к себе, он безвольно согласился. До ее дома доехали на частнике. Там, сев на диван, он попытался с ней объясниться.

– Рита, я понимаю, что обидел тебя. Всякий может увлечься, но так мстить нельзя. Они изнасиловали Катю у меня на глазах. Они нелюди, подонки. За измену не грозят отрезать уши. Зачем ты это сделала? Перетерпела бы, мы бы вместе работали, делали деньги, крутили дела. Теперь это уже невозможно. Как будто мне кости переломали, позвоночник. Я инвалид. Тебя боюсь, всего боюсь. Это наказание, которое превышает вину... – он облизнул сухие губы. – Ты говорила, что любишь меня... Зачем ты это говорила? Чтобы потом меня уничтожить?

Рита слушала его серьезно. Теперь он ей снова нравился. Там, в офисе, он выглядел раздавленным, а теперь в нем появилась гордость.

– Но мы не договаривались... Ты не предупредил, что возьмешь секретаршу... – она пробовала оправдаться, но он смотрел горько.

– А если бы предупредил? Я ведь и сам не знал, что так получится...

– В другой раз будешь знать... – обиделась Рита.

– Другого раза не будет. Силой можно все сломать, но как ты силой заставишь жить вместе, работать?

Заставлю, подумала Рита. Не надо было лгать и обещать златые горы. Придется выполнить обещанное.

– Придется, – сказала она. – Нужно делать, раз начали.

– Я не могу с тобой...

– Куда ты денешься... – она вздохнула. – Никуда не денешься. Взялся – выполняй. А то развелось безответственных мужчин. Никто не хочет отвечать за базар. А ты ответишь.

– Да... – задумался он и взглянул ей в лицо: – Яблоко от яблони... Ничего у вас не выйдет.

– Посмотрим, – заявила Рита и отправилась в кухню варить кофе.

Ей, чтобы заснуть, нужно было на ночь выпить кофе. Молола зерна, заливала воду в кофеварку и думала, что все в этом мире делается силой. Силой муж отнял у нее целую жизнь, не любовью же. Всегда настаивал на своем, заставлял выполнять обязательства, вот и прожил с женой, а не один. И если б не было силы, которая действуют на людей, то вообще бы ничего не происходило, потому что большинство лениво и безответственно. И хорошо, когда есть кто-то, кто может их заставить.

Что Родэ? Тряпка, мошенник, ветреное существо, куда ветерок – туда и умок. С собой не справляется. Значит, ему нужен кто-то, кто бы с ним сладил, иначе никакого толку в его жизни. Рите, конечно, в одиночку этого не осилить, но с Кириллом можно. Он умеет пугать. И вообще, все это нытье бывшего научного сотрудника Родэ. Слюни, сопли. Катю изнасиловали. Ему ведь это безразлично, волнует то, что он не смог ее защитить. Таких хватает только на то, чтобы быть подкаблучниками, так пусть он это знает. Нечего тешить себя иллюзиями о своей полноценности. Инвалидом он, видите ли, стал... Но не сегодня же, дорогой, ты им стал, а всегда был. Просто сегодня ты узнал об этом.

Рита ушла спать в спальню, постелив Родэ на диване. Ночью ей снились сны, какое-то странное месиво из реальных картин и глупых и гадких событий. То появился кинотеатр «Комсомолец», убогое кирпичное здание на рабочей окраине со скрипучими стульями и полом, усыпанным шелухой от семечек. Вот она, с длинными белокурыми волосами и в клетчатых брюках. Гимнастка с шикарной фигуркой, гибкая, как змея. Она вскакивает в трамвай, и там какой-то прыщавый серый гад в сером плаще гладит ее бедра, расстегивает молнию, и она выскакивает из трамвая, поддерживая брюки... То она бежит по пустырю, а за ней гонится матрос с розочкой – бутылкой с отбитым горлом. Она запинается об какого-то человека на земле, падает, успевает вскочить и отпрыгнуть, а за спиной ее раздается крик порезанного матросом...

Среди ночи Рита проснулась в злой и жестокой тоске. Посмотрев картины из своей жизни, этого нелепого и страшного кино, она поняла, что проиграла жизнь полностью и окончательно. Проиграла красоту, растратила попусту, прожив хоть и не несчастную, но тоскливую супружескую жизнь. Попыталась зажить иначе, почувствовала свободу, и тут же стало ясно, что в одиночку она ни с чем не справляется: ни с хозяйством, ни с денежными проблемами, ни с мужчинами. Она никто, ничто и звать ее никак. Пшик на ровном месте в оболочке сорокапятилетней дамочки. За этим фасадом – полная пустота, проигрыш по всем статьям, убытки. И ведь сколько всего съедено и выпито, сношено платьев и башмаков, вымыто полов. Сколько мама убирала за ней горшков и заплетала косичек, а все впустую, вся жизнь впустую. Все прах. Все проигрыш.

Рита поднялась с кровати и, жалобно завывая, пошла в комнату, легла на диван рядом с Родэ, гладила его по плечу, просила прощенья, а он спал, спокойно дыша, не слышал, не проснулся, потому что был легкий человек, все с него сходило, как старая кожа, и он умел легко и правильно спать, так, как будто в этом мире вообще все в порядке, а если не в порядке, то ненадолго. Не было в нем злой печали, что терзала Риту и заставляла делать глупости и мерзости. За это она им восхищалась и этим дорожила. А не то, что вместе деньги делать... Деньги ей и Кирилл дает.

Алла, вернувшись от Наташи, поняла, что дошла до края. До того момента, когда все должно измениться либо в ту, либо в другую сторону. Словно бы она рыла тоннель и уперлась в скалу. Теперь либо пропадет во тьме, либо выберется на воздух. Почему из массы способов выжить она выбрала этот, с незнакомой девочкой, мать которой ее так просто не отдаст, Алка не понимала.

Бог знает, что может прийти в голову несчастному человеку. Наверное, нелепость этой идеи соразмерна ее горю. Но что ж теперь делать, если это утешает, а больше не утешает ничего... Если в этом ребенке есть хотя бы одна Димина черта, есть смысл жить. А если нет? Этого быть не может, так не бывает. Обязательно что-нибудь есть, пусть даже запах или оттенок кожи, но есть. С девочкой вернется жизнь, и можно будет заниматься тем, чем прежде. Цветы закупать, составлять букеты и знать, что все правильно, все на своих местах и ребенок растет там, где надо, с тем, кто в нем нуждается.

Люди живут не с теми, кого любят или кто их любит. Все гораздо проще. Люди живут друг с другом по нужде. Кто в чем нуждается, тот то и ищет в окружающих. Наташке Димина дочка зачем? Она ее жалеет, потому что вырастила, а так-то, собственно, какая в ней нужда? А у Алки настоящая. И полно таких историй, когда дети живут с бабушками, а иногда даже и не своими родными, а какой-нибудь десятой воде на киселе. С приемными родителями, потому что своим не очень нужны, а это чувствуется. Алка Диме была нужна. И он ей тоже. Он был ее отцом, а она – его трудным ребенком, с которым только он один справлялся. Теперь она будет матерью его ребенка. Все правильно и даже справедливо. Не оставлять же ее Мирзе. Этому вообще дети ни к чему. Странно, что он не свалил в одиночку. Видимо, еще не прижало.

Мирза из упрямства хочет всех переломать. Понятно. Кроме Димы, некому было прищемить ему хвост, поэтому позволяет себе. Никаких других причин его наглости нет. Дима был у братков опорной балкой. Если ее сломать, завалится дом. И балка эта из самого крепкого дерева. И девочка Димина должна быть такой же крепкой. Алка представляла себе ее невысокой, ладной и немного пасмурной. Во всяком случае, не хохотушкой и не кокеткой. Она может стать красавицей с правильными чертами. Хорошо бы была не дурой. В меру, конечно, не заучкой в очках, но серьезной. Хотя дурость – дело поправимое, с годами проходит. Алка мечтала, и чем нелепей выглядела эта мечта, тем сильней она в этом упорствовала. Что ж, все поставлено на одну карту. Теперь либо пан либо пропал. Любой из этих вариантов лучше ее пустого прозябанья. Смерти она не боялась.