Сезон Колдовства

Запах Мрака

Оставив коня у коновязи я направился прямиком в местную забегаловку. Половинчатые двери скрипнули беспрепятственно пропустив меня внутрь.

Мое появление заслужило всего пару случайных взглядов, остальные завсегдатаи даже не повернул шей. Усталые, заросшие лица — после дневной смены они были в силах разве что опустошить очередной бокал пенного, и тихо разойтись по жилищам.

Я подошел к барной стойке и положив на стол монету с ликом без глаз, обратился к управляющему:

— Мне нужен сопровождающий до Хромого утеса. Плачу три полновесные восьмухи.

Тот оглядел мой запыленный плащ, шляпу и, плюнув в стакан, недовольно покачал головой.

— Не по адресу ты обратился, пришлый. — За словами последовал демонстративный взгляд на присутствующих. — Здешние работяги ценят свою шкуру больше, чем погремухи в карманах. А если и найдешь сбрендившего, так он и за бесплатно согласиться сложить свою дурную голову. И твою заодно.

Одобрительные возгласы раздались из разных частей зала.

— Правильно говоришь!

— Вали сам в свои горы! Чего мы там забыли?!

— Ищи дураков! Нет, нам тудыть не надо!

— Сам карабкайся, коль без башки!

Уставившись себе под ноги, я натужно улыбнулся и покосился на золотодобытчиков. Стеклянные глаза смотрели не на меня, а сквозь, словно я был для них пустым местом. Минутный интерес довольно скоро сменился отрешенностью, и посетители вновь растворились в череде туманных разговоров.

— Простите, что потревожил, — обратился я к управляющему.

— Да ничего — хрен ли на безумцев обижаться. Не ты первый не ты последний, — отмахнулся он. — Чего налить-то? Все-таки с дороги.

— Как-нибудь обойдусь.

Развернувшись, я молча направился к выходу.

Монета так и осталась лежать на столешнице между двух стопок мутнянки. Со стороны мой поступок мог показаться бесполезным транжирством, но я прекрасно понимал — тот кому она предназначалась меня услышал. И он обязательно заберет вознаграждение в знак уплаты за услугу.

Не успел я покинуть заведение и подойти к коновязи, как меня окликнул чей-то пронзительный голос. Мальчик лет шести, с широкой сумой на плече, дернул меня за рукав. Приподняв козырек соломенной шляпы, он шмыгнул носом и задорно улыбнулся:

— Эй, господин, для вас хорошие новости на сегодня.

Быстро сунув мне в руку печатный лист, он подмигнул и, успев проскочить перед повозкой на соседнюю улицу, мгновенно исчез в проулке. Я развернул пахнущее типографской краской послание — очередной прорыв в науке, который с нашей легкой руки был принят Отсталой планетой как дар богов. Но, к сожалению, как и многие простейшие изобретения так и не прижился. А всему виной непроходимая безграмотность — ее поддерживали все, от мала до велика. Мы честно пытались заразить всех грамотностью, но уперлись в стену непонимания. Но главное, что наместники и святой синод поддержали мнение простого люда. Толи испугались нарастающей ереси, толи решили придержать столь важное изобретение в иных целях. Так или иначе, но бумажные источники информации, а также первые печатные книги были изгнаны в граничащие подданства Чернолесья и Одноводной, где нашли особое применение. Печатные станки, потрескивая и пыхтя, принялись изготавливать объявления о розыске беглых каторжников, которые исчислялись здесь тысячами.

Я вгляделся в неровные строчки и некое подобие фотографии: серый, контурный рисунок. А вот задний фон угадывался очень легко — высокий шпиль часовой башни и низкие торговые дома. Прищурившись, мне понадобилось немного усилий чтобы разглядеть изображение подробнее. И если бы не моя близорукость, — все не мог найти время нарастить новую роговицу, — то взгляд наверняка зацепился бы за один очень значимый изъян. Пометка или ориентир указывающий на крайний справа переулок. Ну что ж, попробуем поиграть по правилам моего будущего проводника.

Небольшой городок Приречье располагался на самом берегу Хладки подданства Губерта-Нелюдимого. Долгие годы здешние места считались настоящей глушью. Население — десяток дворов, да и те в одном шаге от вечного покоя, поблизости никаких дорог или водных каналов, — ну что тут делать постороннему люду.

Так дела обстояли до тех пор, пока местные рыбаки не обнаружили, что их неказистая речушка, оказывается, может приносить не только хороший улов, но и ярко-желтые крупинки самого дорогого в мире металла.

Слухи о золотых приисках разлетелись по подданству со скоростью выпущенной стрелы. И в Приречье потянулись бесконечные вереницы обозов. Сотни и даже тысячи старателей с симптомами Блестящей лихорадки повиновались внутреннему зову. Всего за пару лет добыча разрослась до размеров небольшого города. А желающие все прибывали и прибывали, расширяя границы поселения.

Но удача — капризная штука, и не в состоянии одаривать каждого встречного. Достаточно всего двух-трех избранных. Поэтому, среди старателей, начало зарождаться черное чувство зависти.

Жадность, алчность и ненасытность превратили развивающейся город в рассадник страха и насилия. Смерть постучалась практически в каждый дом, не оставив несчастным иного выбора. Гонимые ужасом поножовщин и кровавых расправ, люди принялись в спешке покидать свои жилища. Счастливая болезнь — превратилась в настоящее безумие. В подобных условиях выживал не сильнейший, а хитрейший. И только когда Приречье вновь сдулся до размера крохотного закутка из тридцати дворов, — все вернулось на круги своя. Но на этом болезненные симптомы не закончились, а наоборот. Именно в это время в Приречье пришел Мор. И установил свои кровавые законы. В считанные дни с его легкой руки людские пороки угодили в надежные тиски извращенного правосудия.

Один страх сменился другим, а яркий блеск в глазах обернулся потухшим взором.

Судьба обожает преподносить подобные сюрпризы. Желая обогатиться, жители поселка превратились в абсолютных банкротов. И никто не смел перечить новому хозяину, который накинул на поселенцев паучьи сети повиновения.

Причина повсеместного раболепства была одна — за спиной страшного человека стоял серьезный покровитель. И имя этому покровителю был — смоляноймрак.

Добравшись до площади, я покосился на башенные часы, которые вальяжно пробили полдень. Сверившись с хронометром, я заметил изрядное отставание во времени. Почти двадцать минут. Но дело тут было вовсе не в механизме. Скорее всего, хозяин Приречья решил и сюда втиснуть свои железные правила, слегка сдвинув временные ориентиры в угодную ему сторону. Выглядело это как полное безумием, но я знал одну неоспоримую истину — Мор всегда действует исключительно во благо пищи для своей плоти. И местный люд щедро платит ему положенную дань за великодушие. Собственным благополучием, жизненной силой, да чем угодно…

Обычно меня трудно застать врасплох, но внезапно нахлынувшие воспоминания, порой играют злую шутку даже с самым опытным перегрином.

Плечистый парень облаченный в широкий кафтан и кожаные штаны небрежно толкнул меня плечом. Добившись своего, он привлек мое внимание, а заодно и позволил членам его команды незаметно приблизиться с подветренной стороны. Они уже стояли у меня за спиной, когда я почувствовал присутствие смрада.

— Вы только посмотрите, какое пыльное чудо занесло в наше захолустье! — разведя руками, парень изобразил на лице удивление. Получилось не очень убедительно. Впрочем, он сейчас играл скорее на публику. Моя реакция его не интересовала.

— Что никогда не видел странника, сынок?

Мой голос прозвучал пренебрежительно. Достаточно для того чтобы вызвать у собеседника стойкий приступ раздражения.

— Ух ты, а я и не думал, что муренмуки умеют трепать зыком! — рыкнул он. И надменная улыбка моментально закрепилась на нахальном лице. Он продолжил: — Разве вам не подрезают язык при рождении? Или он отрастает как хвост у поганой ящерицы?!

Со спины раздался нервный смешок, который тут же затих. Видимо, его приятели все-таки пасовали передо мной. Слухи и домыслы бушующие вокруг ордена странников все еще отпугивал подобных наглецов.

Но их нерешительность продлится недолго. Еще одна выходка с моей стороны и лидер ринется в наступление. И тогда не помогут никакие запугивания.

Впрочем, именно этого я и добивался. Кстати, стоило их поторопить, а то слишком уж долго они топчутся на одном месте.

— Слухи правдивы, — кивнул я. — Мой язык явно будет покороче твоего крохотного стручка между ног!

— Чего моего?..

— Да у тебя как я посмотрю еще и слоновьи ухи! — поразился я. — Ну хоть что-то отрастил на мамкиных харчах…

Смех тут же стих.

Взгляд парня стал напряженным. Возможно я ошибался, но он так и не смог обуздать засевший где-то в глубине страх. В противном случае, оскорбленный юнец уже давно вцепился бы мне в глотку.

— Сцепи пасть, моменраг! — наконец процедил парень сквозь зубы. — Или считаешь себя непобедимым?! Зря! Лично мне, плевать на твою харкающую огнем трубку! Еще одно слово и я проучу тебя за дерзость.

— Да, не нарывайся! Мы здесь ведали вещи и посерьезнее, — поддакнул один из команды юнца.

— Так что попридержи свои остроты и слушай нас внимательно! — снова выступил лидер. — Я Кварук-Гиря, Первый капитан местных противоборцев. В здешних краях есть только одна правда. Это наше слово!

— Я очень рад за вас.

— Не ерничай, — насупился Гиря. — Я говорю как есть. А ты слушай и мотай на ус. Мы живем с местной нечестью в приятелях. Нас все устраивает и его тоже. Поэтому мы не хотим что бы какой-то пыльный чухан влез в наш улей и потревожил мирных пчел.

— Убирайся вон!

— Пошел прочь, моменраг! — тут же разлетелось в разные стороны.

Я обернулся и зыркнул на двух помощников капитана. Противоборцы мгновенно попятились назад, успев схватиться за рукояти кинжалов.

— Не переживайте, уйду и глазом моргнуть не успеете, — угрожающе цыкнув, улыбнулся я уголками рта. — Но чуть позже. Когда закончу свои дела.

— По-моему ты нас недопонял! — возмутился Гиря. — Без ведома хозяина в нашем поселке даже муха не летает. Выкладывай свои дела! Не испытывай наше терпение!

— Дела — не монета, на столе не рассыпишь.

— Чего?

Я больше не стал тратить на этих олухов драгоценное время. Ситуация достигла накалилась до нужного мне предела и могла взорваться в любой момент. Поэтому стоило добавить в эту бессмысленную беседу щепотку катализатора.

Растолкав противоброцев я решительно двинулся к невысоким кирпичным домам.

— А ну-ка погодь!

— Въездные ворота в другой стороне.

Один из стражей схватил меня за руку и попытался дернуть на себя, но не успел. В подобных вопросах я всегда привык действовать на опережение. С молодостью стоит бороться только опытом, и ничем другим. А тот кто считает себя вечно юным и полным сил, круглый дурак. Сколько не хорохорься, а годы все одно берут свое. И происходит это в таком бешеном ритме, что противиться временному потоку не имеет никакого смысла.

Перехватив руку противоборца, я увернулся от удара второго нападавшего. Короткий тычок ногой в ответ. Легкий захват, и не хитрый прием кувырок — двое приятелей оказались на коленях.

Быстрая схватка уместилась в три, максимум четыре секунды.

Затравлено уставившись на своих помощников, Гиря окончательно дрогнул. Его взгляд заметался по сторонам ища несуществующей поддержки. Да и откуда ей взяться, тем более, здесь, в Приречье.

Люди проскальзывали мимо, словно тени. Они предпочитали не вмешиваться в чужие споры. Так наставлял Хозяин прииска.

— Погоди, ты у меня поплатишься! — замычал капитан и выхватил изогнутый тесак. — Сейчас узнаем, какого цвета у тебя кишки?!

Его удар был хлестким, размашистым. Вложив в движение всю силу он мгновенно потерял равновесие и мне достаточно было одного короткого удара, чтобы сбить его с ног.

— Хорошо кудахтать, дурья башка, — без особых эмоций ответил я и направился в проулок, куда вела меня газетная подсказка.

Но перед тем как подставлять спину, мне бы стоило окончательно приструнить наглеца. Только я ведь не дикарь, изуверствовать не привык.

Натужный рык стал отличным предупредительным сигналом. Увернувшись от подлого замаха, я сделал захват и пригвоздил ладонь капитана к деревянной опоре. Острая грань Мраморного стекла использовалась не только как метательное оружие, но вполне сгодилась и в качестве подобного усмирителя.

Противоборец взвыл, ноги его подкосились, но на землю он так и не опустился, а безвольно повис на вытянутой руке.

Я не стал ему ничего втолковывать. Какой в этом прок. Порой тумаки лучше всяких нравоучений. Так что я надеялся, что мой урок он запомнит надолго. А лучшим напоминанием — станет шрам на коже.

Остановившись возле двери, я потянулся вперед, но так и не успел постучать.

Меня уже ждали.

На пороге стоял тощий старик завернутый в грязный, испещренный дырами, саван. На его лысой голове и худой шее виднелись давно зарубцевавшиеся шрамы, а на веках выступали грубые стежки ниток. Проводник был абсолютно слеп.

Принюхавшись, он выглянул из-за мой спины. Противоборцы все еще корчились от боли, и старику это явно пришлось по вкусу. Чужая боль для таких как он была слаще божественного нектара.

Защелкав мелкими зубами он издал противный цокот.

— Мне нужен твой хозяин, — напомнил я о себе.

Проводник перестал радоваться и повернул голову в мою сторону. Его нос опять заработал на полную: приблизившись практически в плотную, он с жадностью втянул запах моей одежды — сначала с одного плеча, потом с другого.

Мне никогда не нравились подобные проверки. Но ничего не поделаешь — в чужом доме обхождение не выбирают.

Терпеливо дождавшись пока с меня слижут всю информацию, я кашлянул в кулак, положив конец неприятной процедуре. Встрепенувшись, старик отстранился и надув губы, резко дернул головой.

— Желаю вернуть долг, — пояснил я.

Проводник ничего не ответил. Да и правильно — не его ума это дело. Обнюхал, отвел к хозяину и топчи этот дрянной мир дальше. А задавать вопросы — уже лишнее. Даже у дворового пса роль позавиднее. Существует хотя бы призрачная вероятность сбежать с некрепкой цепи. Пускай ненадолго, всего на пару бесконечных минут.

— Услуга за услугу… Пришло время, — произнес я очередную фразу. Как велел договор между перегринами и детьмимрака.

Ответом стал еще более странный клекот. Кажется слепец не верил моим словам.

— Хватит разевать пасть, чучело! — цыкнул я.

Быстро умолкнув, проводник виновато опустил голову. Ствол упирался ему прямо в живот. Конечно мертвецам плевать на подобные угрозы, но штопать собственное тело, когда кожа рвется как бумажный лист, занятие не из приятных.

Наш немой диалог оказался очень эффективным. Коротко кивнув, слепец снова раззявил пасть, и на меня уставился огромный черный глаз. Вот значит как извратился его господин. Ну что ж, не самый плохой вариант, я видывал проводников и с более причудливыми уродствами. Например с головой паука или со змеиным хвостом вместо рук. Да мало ли чего может выдумать тот, кто рожден от союза смолы и болотного перегноя.

Проводник вытянул руку и задвигал пальцами требуя оплаты.

— Дважды не подаю, — предупредил я.

Слепец осклабился. Его пальцы вновь заходили ходуном.

Монета возникла из ниоткуда, как на представлении базарного ловкача — почерневший метал с затертым ликом.

Даже будучи слепым проводник хорошо ориентировался в здешних дебрях. Чем выше мы поднимались в горы, тем уже становилась тропа. Вскоре, мы уперлись в первый порог — прямая каменная стена в три человеческих роста. Гладкая словно зеркало, совсем крохотные выступы — не зацепишься. Я покосился на проводника, а тот, раскрыв пасть — уставился на меня. Ему, наверное, было ужасно интересно: как я собираюсь выходить из подобной ситуации? Конечно можно было использовать его загривок в качестве лестницы, но шутить с проводником не имело никакого смысла. У псов ведь не бывает улыбок.

Прогулявшись вдоль преграды шагов тридцать, я обнаружил иной способ продолжить путь. Огрызок сухого дерева торчал прямо из скальной породы, словно больной зуб.

Смастерив лассо, мне не составило труда накинуть кольцо на клык. С третий попытки все получилось. Затянув петлю я уперся ногами в камень и стал медленное восхождение. Шаг за шагом, фут за футом.

Вывернув голову, словно хитрый ворон, слепец с интересом наблюдал за моими потугами, а потом внезапно пронзительно закричал и взмахнув руками, в одну секунду, очутился на выступе. Я не успел заметить момент прыжка, но его тень резко пронеслась так близко, что я ощутил неприятный запах гнили.

Протянув руку, мне удалось зацепиться за его клюку. Проводник с легкостью вытянул меня, поставив на выступ.

Дальнейший путь мы проделали без особых приключений. Продравшись сквозь заросшую каменную тропу, уже через час вышли к приземистому деревянному дому. Его крыша слегка покосилась, а в истлевших досках виднелись гигантские щели заросшие мхом. Но даже безжалостное время не сломило пристанище местного мракобеса.

Я хорошо помнил те времена, когда в Приречье пришло зло. В ту ночь мы остановились у Рьяного речного порога, всего в паре лиг от городка поселенцев. Никогда не забуду вкрадчивую тишину и невероятную, природную благодать. Никаких случайных гостей — я был уверен, что до подданства мы доберемся без особых приключений. Хотя, не скрою, внутреннее беспокойство все же присутствовало, вынуждая меня быть начеку.

Проворочавшись на жесткой хвойной подстилки до самого утра, я так и не смог ухватиться за сон. И оказалось не случайностью.

Оказавшись на берегу реки, я заметил среди волн крохотную точку. Это был ребенок. Уже не сопротивляясь стихии, он безвольно плыл по течению на встречу широким спинам валунов.

Только когда я спас его и вытащив на берег привел в чувства, понял какую ошибку совершил. Мой компас пульсировал не хуже вздувшейся вены.

Суккуб очнулся быстрее, чем его бренное тело. Прокашлявшись, он уставился на меня стеклянными глазами и произнес те самые слова, что я повторил сегодня его проводнику.

В ночной час суккубы покидали захваченные тела и человек оставался один на один со своими страхами и сомнениями. Уж не знаю, каким образом мальчик оказался на грани гибели — желал ли сам расстаться с жизнь, или это произошло случайно. Но если бы суккуб лишился своей оболочки из крови и плоти, ему бы надолго была заказана дорога в наш мир…

Однако случилось так как случилось и теперь этот мальчик вновь стоял передо мной. Он нисколько не изменился — разве что слегка подрос. На его лице возникла добродушная улыбка, и он любезно пригласил меня внутрь.

Убранство дома выглядело весьма скромно. Стол, стулья и несколько открытых шкафов с посудой. Кое-где виделись пучки сухих трав источавших горьковатый аромат, но главное — по всему периметру была развешена сушенная рыба. Никогда не слышал чтобы демоны страдали от голода. Впрочем, это был самый оптимальный способ поддерживать работоспособность выбранной им оболочки.

— Проходи и располагайся, пыльный странник, — произнес мальчик, указав на деревянный стул.

Я не стал возражать. Сам суккуб запрыгнул на стол и скрестив ноги крестом, с интересом уставился на меня. Тем временем, проводник остановился возле прихожей, вытянулся струной и застыл. Теперь он напоминал старый дорожный плащ, который небрежно повесили на крючок, отложив его чистку на другой день.

— Итак, ты произнес — долг, — осторожно начал хозяин.

— Да, все верно, но сначала это слово произнес ты. — Мой ответ вызвал у мальчика живой интерес.

— Не стоит, я прекрасно помню тот рассвет, — ответил он. — Знаешь, а я вот все гадаю: каким ветром тебя тогда занесло в наши края?

Мои плечи потянулись вверх, но суккуб продолжил разговор. Ответ ему был не столь интересен. В отличие от простых смертных, исчадия не верили в судьбу или жизненное проведение. Их интересовали лишь прагматичные причины, и только они.

— Ну поведай мне, муренмук: твоя остановка ведь была вынужденной? И ты не собирался разбивать лагерь в том самом месте?

— На сколько я припоминаю, в тот день у нас сломалась ось, — честно ответил я.

Мальчик кивнул:

— Я так и думал. Но ты нашел кузница еще до первых сумерек. Поломка ведь оказалась несложной.

— Так и было.

— И вы могли вновь отправляться в путь, но замешкались. Скажи, что вам помешало?

Нахмурившись, я попытался возродить в памяти этот эпизод. Суккуб оказался абсолютно прав — существовала какая-та причина. Должна была существовать…

Призрачные образы, как вытащенные из старого шкафа пыльные вещи, ворохом повалили наружу. Небольшая опушка, извилистая колея и фырчащие от нетерпения лошади. Почему мы решили устроить ночлег?

Я ведь уже седлал лошадей и готов был ударить хлыстом, когда раздался протяжный скрип, словно где-то неподалеку возникла дверь на ржавых петлях. Массивное дерево, большое в обхвате но пустое внутри, слегка покосилось и накренилось еще сильнее.

Не прошло и минуты, как оно медленно завалилось, перегородив нам путь.

Задумчиво уставившись на столешницу, мальчик долго молчал, а потом спросил:

— Скажи, звездный брехун, ты веришь в судьбу? В истину, будто в мире все предрешено и мы лишь глупые марионетки, которые лишены собственных поступков. Говорят, что нас просто дергают за ниточки старые боги. А новые позволяют им это делать.

— А почему ты спрашиваешь именно меня? — удивился я.

— Не скромничай. Все же прекрасно знают, что вы родом с далеких светил. С этих маленьких крупинок, которые радуют глаз ночью и навивают сон в предрассветный час.

— Думаешь, оттуда легче разглядеть истину?

— Вряд ли, — покачал головой суккуб. — Если ты слеп и не в силах различить очевидное на расстоянии вытянутой руки, то не помогут никакие расстояния.

Я едва заметно улыбнулся:

— Хорошее сравнение… правильное.

Но мой ответ не понравился мальчику. Он совсем по-взрослому нахмурился, потупил взор и тихо сказала:

— Стало быть, ты такой же калека как и все мы.

Спорить с этим было бессмысленно.

Покинув стол, суккуб подошел к заросшему бурьяном окну и немного потоптался на месте. Его задумчивый взгляд уткнулся в меня, а затем перекочевал на дорожную сумку.

— Пожалуй, перейдем к делу: чем я могу отплатить за твое благородство, муренмук?

Выдохнув, я почувствовал как бешено заколотилось сердце. Суккуб мог отказать мне в просьбе и выставить за порог без единого шанса. И даже если бы я решил открыто угрожать ему, то добился лишь праведного гнева. Мальчик всего-навсего обертка, как кафтан для благородного господина. Вытряхну это существо из одного, оно найдет себе другую одёжу. Может быть менее удобную, но другую. Так что вынудить суккуба дать обещание, ни пытками, ни пустыми угрозами, — вот главная удача этой сделки.

— Мне нужен исключительный нюх.

— Ухты, неужели перегрин решил устроить настоящую охоту? — на лице мальчика промелькнуло удивление.

— Я бы назвал это иначе… Мне лишь нужно найти одного человека.

— А, — суккуб разочаровано закатил глаза, — родственный узы. Всегда забываю об этой человеческой слабости. Хоть ты и пришелец, муренмук, и кажешься таким таинственным, но все это дым. Ты такой же как все. Человек — кладезь пороков и самобичевания. Разве не так?

— Так, — отпираться было бессмысленно, мальчик видел меня на сквозь. Я мысленно улыбнулся — так даже проще. Не нужно ничего выдумывать. Впрочем, вранье он бы сразу учуял, как бы я не старался его завуалировать.

— И без меня никак не справиться? У тебя ведь столько забавных механизмов в этой твоей дорожной котомке. Разве нет?

— Попробовать конечно можно, но зверь уж больно изворотливый.

— Вот как? В наши дни это большая редкость. Ладно, услуга за услуг. Долг погашен. Я даю свое согласие. Нюх твой.

— По рукам. — Мне довольно легко удалось получить то за чем я пришел. — Но не обещаю, что верну тебе поводыря слишком быстро.

Мальчик внезапно замер. Неужели почувствовал подвох?

Он немного помедлил, а потом резко двинулся в мою сторону. Углядел-таки шельмец мой выгоду. Хотя это уже ничего не изменит — он произнес клятву и не в его силах ее отменить. А отказываться от услуги я не собирался, хоть пытай коленным железом.

Оказавшись рядом, суккуб напрягся. Пристально изучил меня со спины, обошел по кругу и попытался заглянуть в глаза. Почему бы и нет. Теперь мне нет смысла от него что-то скрывать. Разве что мою жизнь на Сфере, но данная информация находится под специальной защитой и никакое колдовство не в силах ее разрушить.

Насупив брови, мальчик отошел в сторону, покачала головой и снова приблизился.

— Нет, нет, я не верю, — слова сменились протяжным стоном. — Проклятый муренмук, я всегда знал что вы как вороны — настоящие разносчики проблем. Напустите пыли в глаза, а сами…

— Причем здесь пыль? — пронзил я суккуба острым взглядом. — Каждый из нас волен делать что пожелает. Право воли, знаешь ли! И ты не исключение. Или ты не марионетка которую дергают за ниточки старые боги?..

Суккуб недовольно фыркнул и запрыгнул обратно на стол.

— Не проси меня ни о чем… Я не собираюсь этого делать. А слова забираю обратно. Пошел прочь, бродяга!

— Не забывай, данного — не отменить. Ты озвучил свое решение, — напомнил я один довольно очевидный факт.

— Ты не понимаешь с кем ты связываешься… Да она тебя… — Суккуб хотел сказать еще что-то, по его мнению очень важное, но вовремя остановился.

Дуло «Холодного игрока» уже пахнуло на него смертью. Приблизившись, я стиснув зубы издал недовольный скрип. Дряхлый мир все-таки вынудил меня ненадолго забыть откуда я родом. А как иначе — либо грызи и кусай, словно зверь, либо беги без оглядки, — третьего не дано.

— Да плевать! Тебе все равно не справиться с ней. Поверь, скоро каждый жалкий человечешка хлебнет сполна, — прошипел мальчик. — Мы возродимся из смрада и копоти!

— Пускай так, но для начала… — Схватив суккуба за шею я притянул его к себе. — Я поквитаюсь с твоим кукловодом. А потом — хоть потоп!

Осклабившись, он попытался вырваться, но сделать это было не так-то просто.

— Я буду молиться, чтобы моя сестра перемолола твоей племяннице все кости, — рявкнул мальчик.

— Подавится, — зарычал я. — А потом…

Придумав злую шутку, я безумно захотел произнести ее вслух, но вместо этого просто спустил курок. Ничего страшного, суккубу не привыкать, поищет себе новую одежонку. А мне необходимо поскорее избавиться от тяжкого груза старых долгов. Теперь одной нитью, связывающей меня с этим миром будет меньше.

Подойдя к вешалке, я сбросил висевшее тело на пол.

— Вставай слепец, пора идти за поводырем, — произнес я приказ голосом убитого мной суккуба. — У тебя появился новый хозяин.

Отыскать след

Он пыхтел словно косматый медведь, глубоко и неторопливо. Никаких вопросов, только молчаливое выполнение моих приказов. С проводниками всегда так — один хозяин умер, пусть здравствует новый. Они по-другому не могут: вечные рабы чужих желаний способных лишь подчиняться прихоти повелителя. Но ведь так было не всегда…

Приблизившись к слепцу, я осторожно задал ему один простой вопрос:

— Скажи, в чем твой заклад? Что именно отнял у тебя хозяин?

Сначала проводник сделал вид что не расслышал, но когда я спросил второй раз, остановился и задумчиво опустил голову. Так он простоял достаточно долго, а потом перестав пыхтеть тяжело воздохнул и все же соизволил ответить:

— Когда я еще ощущал биение сердца, то не ценил одной простой вещи.

— Какой именно?

— Того что меня окружает. Цвета. Небеса, какие они сейчас? — подняв голову, поинтересовался слепец.

— Бирюзовые, ни единого облачка.

Проводник задумался и с жадностью принюхался к душному летнему воздуху наполненному ароматом густого леса.

— А как выглядит солнце? Оно все так же обжигающе прекрасно?

Я кивнул, и поняв, что мой жест остался незамеченным, тихо сказал:

— Сегодня оно почти бесцветное, и в этом его особенная прелесть.

— Даааа, — протянул слепец, и жадно облизнул влажные губы. — В самом начале лета оно жалит не хуже гарчетских пчел. — Устало присев на огрызок пенька, он скрестил руки на груди и мечтательно улыбнулся: — Помню в детстве мы любили взирать на него сквозь цветные стеклышки. Знаешь, такие крохотные осколки разбившегося счастья…

Может быть мне стоило его остановить, но я не стал этого делать. А если бы даже попытался, то у меня все равно ничего не получилось. Слепец уже крепко погряз в прошлом. Его разум был слишком далек отсюда, — там где среди воспоминаний затерялось его беззаботное детство.

— Неподалеку от нашего городка стояла разрушенная церковь. Ее разорили очень давно, оставив только обглоданные стены и могильную пустоту внутри. Но самое интересное крылось под дырявым куполом: сотни крохотных осколков от витражных стекол. Помнится, у меня набралось не меньше трех десятков. Я долго любовался ими, раскрашивая все вокруг в любые, даже самые нереальные цвета. А потом… — он замялся, — потом, я обменял их на один короткий поцелуй. — Его улыбка сделалась печальной. — Правда забавно, муремук, целое сокровище в замен мимолетного прикосновения. А у вас тоже так? Ответь, там на звездах, откуда ты родом, люди также слабы как и здесь?

— А ты считаешь это слабостью? — искренне удивился я.

Он повернул голову в мою сторону, — и на миг мне почудилось, будто его пустые глазницы видят гораздо больше, чем даровано обычному человеку.

Затем мы долго молчали. Проводник продолжал утопать в воспоминаниях, а я проклинал все и всех: средневековую жестокость, человеческую алчность и многое другое. Впрочем, если хорошенько разобраться, мой родной мир мало чем отличался от здешней безнадеги. Те же страхи, те же желания, а еще чрезмерное лицемерие и позднее раскаянье в собственных грехах. Будто отражение в кривом зеркале, лишь с одним отличием — на Сфере уничтожали словом, а не делом. Медленно, растягивая удовольствие от сотканного из вранья раздора речи. Вместо меча — ложь, а вместо стрелы — высокомерие и эгоизм. Никакой разницы, но главное — итог один и тот же.

— Ответь пыльный странник, когда-нибудь это закончится?.. — внезапно поинтересовался слепец.

Я нахмурился:

— Ты это о чем?

— Обо всем, — расплывчато ответил проводник, и быстро продолжил: — Как насчет противостояния? Когда-нибудь оно прекратится? Или мы будем вынуждены вечно прятаться в сточных канавах и низинах только из-за того, что не отбрасываем тень?

Слова слепца заставили меня задуматься. Раньше я никогда не рассматривал мраковоотродье под таким искаженным углом. Для меня они всегда являлись злом и ничем больше.

— Ты хочешь сказать, что решил озаботиться о своей душе? — удивленно уставился я на слепца. — Только не говори, будто в твоем гнилом нутре отыскалась песчинка благословления.

— А что если это правда, муренмук, — нисколько не смущаясь ответил проводник. — Святые книги ревут в один голос, мол раскаянье позволено каждому. Разве не так?

— Возможно, — пожал я плечами. — И что с того? Или ты намерен отречься от тьмы?

— Абсолютно так, — кивнул проводник.

— Но с чего-ты решил, что мир который тебя окружает примет нового тебя? — задал я вполне логичный вопрос.

— И то верно. — Задумчивое лицо слепца стало отрешенным. Морщины между глаз разгладились и он стал напоминать невинное дитя.

Поднявшись, он вздохнул и повел меня дальше: на встречу ищейке, что могла взять самый тонкий след, хранивший на себе оттенок неведомой силы мрака.

Наш путь до Дремучих холмов занял не больше часа. Запыхавшись я немного задержался у двух кривых грабов, не заметив что слепец продолжил свой путь. Удалившись примерно на сотню шагов, он внезапно остановился и принялся небрежно ворошить пожухлую листву.

Изогнутая спина была похожа на прибрежный валун. Серая и пыльная гладь пошевелилась и наружу высунулось заспанное лицо. Сморщенные, словно печеное яблоко щеки, надулись, и старуха, щурясь, огляделась вокруг. Потом зевнула, потянулась и привстала на руки. Следом за одной головой, появилась вторая. Недовольно нахмурив брови, она сразу нашла меня взглядом и протяжно замычала.

Поводыри выглядели довольно непритязательно, но также как и проводники имели всевозможные ярко выраженные уродства: вытянутые шеи, фасеточные глаза, дополнительные конечности или их отсутствие, — любая мелочь способная отпугнуть и вызвать отвращение у простого смертного.

Старуха вынырнула из травы, словно из морской пены, и на шатающихся ногах направилась в мою сторону. И чем ближе она приближалась, тем отчетливее становились различия в ее отталкивающем облике. Одна голова чуть больше другой. У той, что справа — короткие седые волосы, острый нос и тонкие губы. Левая же, напротив, с пышной копной, и в целом, с более приятными чертами.

Остановившись в паре шагов от меня, поводырь уперла руки в бока.

— Ну и какого ляда здесь делает этот вонючий муренмук?!

Ее бороденка нервно вздрогнула, передав свою нервозность телу. Мне было хорошо видно, как напряглись ее жилы, а груди, похожие на пустые бурдюки, затряслись в такт словам.

— Пошел прочь, моменраг! Уходи, уходи отседаваа!

Она принялась махать руками, словно перед ней была стая глупых цыплаков.

— Иди! Иди! А иначе пожалуюсь…

— Я его убил, — коротко оборвал ее мой голос.

Старуха замерла, выпучила глаза, а дряхлое тело начал бить мелкий озноб. Данное действо продолжалось не больше минуты. Затем она решительно ринулась вперед и попыталась вцепиться мне в шею. И у нее все бы получилось, но я ждал этого момента. Короткий удар рукоятью немного охолодил ее пыл. Вывернув шею, поводырь вытерла кровь в уголке рта и тут же успокоилась.

— Зря ты так, — вздохнул слепец. — Ты же знаешь, спорить с перегрином себе дороже.

— Огненная трубка, — скрипя зубами, процедила старуха.

— В самую точку, двуголовая, — согласился я. — И если не хочешь получить сверкающий плевок в рожу вставай и следуй за мной. Скоро мне понадобится твое исключительное умение отыскать след. Когда не осталось никакой зацепки. Ты обязана это сделать!

Разговор был закончен. Слепец помог старухе подняться, услужливо отряхнул ей спину, и оба посеменили вниз по тропе. Без лишних вопросов или возмущений. Они привыкли прислуживать, и какая разница какой господин укажет им следующую цель…

Спуск был довольно крутой: мы сбежали вниз и уперлись в кукурузные поля — ровная стена высоких стеблей с золотыми початками на верхушках. Я критично осмотрел пыльную дорогу, которая шла поодаль, и принял решения идти напрямик. Тяжелее, но безопаснее.

— А иного пути не существует? — поинтересовалась одна голова.

— Не перечь новому хозяину! — фыркнула вторая.

— Лучше прикрой свой срам, а заодно и рот, — буркнул я под нос и решительно направился вглубь поля, где возвышалась кривая фигура пугала.

Бурчание прекратилось приблизительно через час, когда солнце забралось в зенит и стало припекать не только голову, но и мозги. Причем причина была не только в изнуряющей жаре. Все это время мне приходилось выслушивать бесконечный спор поводыря, один ее рот выражал свои недовольства, а второй — пыталась найти в нашем походе нечто положительное.

Слепец оказался умнее этой балаболки и не встревал в разговор. Он лишь охал невпопад, осторожно косясь в мою сторону.

— У меня не ноги, а кочерыжки, дрянная пуффия! — внезапно завыла старуха, схватившись за пятку. — Хоть бы одну сандалину раздобыл, поганый муренмук. Свистни своим туда, наверх, пусть помогут бедному поводырю! — Ее хитрый взгляд устремился в небеса, где стремительно менялись обрывки напыщенных облаков. — Вот скажи мне, перегрин: и чего ты забыл в нашем гребаном захолустье?

Я не был настроен на беседу, тем более с отродьямимрака, но все же ответил.

— Хочу рассчитаться по долгам и забыть обо всем, что здесь произошло…

Старуха сначала задумалась, а потом принялась смеяться, да так задорно, что вызвала на лице слепца невольное напряжение.

— Да тебе с такими номерами на ярмарках выступать, не иначе, — сквозь слезы заявила она. — Так рассмешить неспособен даже самый пронырливый говорун. Забыть обо всем — это же надо такое выдумать. Да, наш мир въедается в память не хуже сагринской сажи. Захочешь отмыться, ни одна мочалка не поможет.

— Считаешь, у меня не получится? — я слегка замедлил шаг и поравнялся с двуголовой.

Старуха замешкалась: одна потупила взор, а другая, крючконосая, смущенно отвернулась.

— Хочешь услышать одну из сокровенных тайн перегринов? — предложил я. И не дождавшись ответа, произнес: — Так знай, ваша хваленая магия ерунда по сравнению с тем, что скрыто там, среди звезд.

Вздрогнув, двуголовая кивнула, словно решила поблагодарить меня за откровение.

Разговор уткнулся в частокол из недоговоренностей.

Но не надолго. Буквально через пару шагов я услышал вкрадчивый голос проводника.

— Если звездные путники обладают такой великой силой, то почему вы до сих пор не стерли нас с лица земли? За все злодеяния, что мы и наши хозяева творят на этой гиблой земле…

Слепец был не первым, кто задавал мне подобный вопрос. И каждый раз я отвечал по-разному. Правда, она ведь у каждого своя и порой, зависит не столько от обстоятельств, сколько от времени. Даже один прожитый день вносит существенные коррективы в собственное мнение, и мир который тебя окружает, совершив невероятный кульбит, переворачивается с ног на голову.

— Мы не в праве вмешиваться в ваши дела, — как мантру протянул я шестое правило перегринов. — Но если вы не одумаетесь, то уничтожите себя сами и без нашей помощи.

Ответ, как мне показалось, не удовлетворил проводника. Но спорить он не стал — теперь я его новый господин, и в обязанности слуги входит безоговорочное подчинение, а не споры.

И все-таки слепец дал волю своим мыслям. После недолгой паузы, он тихо уточнил:

— Получается мы в одинаковых условиях? Оба наши мира ждет одна и та же участь…

— Что? Да как ты смеешь?! — рявкнул я.

— Простите меня, — тут же исправился проводник. — Но истина она выше всех запретов. Власть она ведь не безгранична. И наступит день, когда сила выйдет из-под контроля. У этого правила не бывает исключания.

— Контроля?..

— Да, — кивнул слепец. — Сила и власть это две стороны одной монеты. А власть благодетельностью не удержишь. Здесь понадобятся другие вожжи. И воняют они отнюдь не благодетельностью.

Слова, слова — порой ты можешь говорить без остановки, но так не выразить свою мысль. А случается, одна фраза содержит в себе такой бесценный смысл, что ничего больше объяснить и не надо. Но самое удивительное, что сказана она была обычным слугой суккуба. Тем, кто должен лишь исполнять, а не заниматься вольнодумством.

Узкая колея уперлась в огромный шест, на котором восседало уродливое страшилище. Расставив руки-палки в стороны и выставив напоказ кособокое соломенное пузо, оно с укоризной взирало на нас из-под своей широкополой шляпы. Правда судя по следам помета на плечах и спине, его грозный вид не впечатлял даже вездесущих крикливых ворон.

— Вот он, истинный облик зла — внешнее уродство и внутренняя пустота, — хихикнула двуголовая.

Я оценил длинную лоскутную рубаху в которую было облачено пугало. Мысленно примерив ее на поводыря, и недолго думая, я одним движением сшиб чучело с насеста.

— Раздевай его, — сухо приказал я слепцу.

Тот попытался что-то возразить, но вовремя опомнился.

Согнувшись, он начал судорожно возиться с деревянными шпеньками. Недовольное фырчанье сменилось откровенными ругательствами. Видимо, омертвевший мозг проводника не позволял ему выполнять столь сложные манипуляции, как расщёлкивание «замочков». Отстранив его в сторону, я положил «Холодного игрока» на землю и с легкостью расстегнул ворот.

— А ну, вставай, муренмук! — раздалось за моей спиной.

Слепец наставил на меня карабин — на его лице сияла зловещая ухмылка.

— Хорошая уловка. — Я медленно поднял руки и сплюнул сквозь зубы.

— Заткни свой поганый рот! — завизжала двуголовая.

Она откровенно ликовала. Заливаясь безумным смехом, старуха изображала странный танец напоминающий пляски вокруг костра в день плодородия. Ее ладони взмыли вверх, а пустые бурдюки-груди трясясь, описали круг — отвратительное зрелище во всех смыслах. Мне почудилось, что она даже похрюкивала от удовольствия.

— Теперь ты точно получишь свое, грязный моменраг! — рявкнул слепец, в очередной раз подтверждая одну неоспоримую истину — зло надо только искоренять, причем полностью, другого не дано.

— Молодцы! Ну а что дальше? Выстрелишь? Сотрешь меня в пыль? И чего добьешься? — равнодушно спросил я у проводника.

В отличие от безумной старухи он все еще продолжал сохранять задатки разума. И по всей видимости, именно слепец являлся инициатором этого спланированного бунта.

— Отмщение, — коротко ответил он. — Думаю тебе известно что это такое…

— Отмщение? Но за что? Думаю, я имею право знать!

Проводник немного скривил шею и широко разинул рот из которого появился длинный хобот с глазницей на конце. Несколько раз моргнув, буркало мгновенно убралось внутрь.

Облизнувшись, проводник недовольно скривил бледное лицо.

— Кто просил тебя плевать огнем в моего господина, а?! Отвечай, зачем ты это сделал?! У нас была своя вотчина, слуги, я являлся единственным проводником. И тут появился ты!

— Ты, гадкий мразенышь! — поддержала слепца старуха.

— И все разрушил!

— Скорее разворошил гнездо, — прервал я их обвинения.

— Что? — осекся проводник, и его руки заметно дрогнули.

— Я говорю, что выжег огнем ваше паучье логово, — уточнил я. — И ни капли об этом не сожалею.

Проводник насупился.

— А в тебе оказывается не так уж много добродетели, муренмук.

Я наградил слуг мрака надменной улыбкой.

— Зато полно серой пыли, что приносят на землю мертвые звезды. Разве ты не слышал легенду о бессердечных странниках, которые способны погубить королевства ради простой прихоти ветров?

— Это все пустые слова, — заявил слепец, но сомнение уже зародилось в его голове.

— Тогда попробуй, проверь, — предложил я.

Раздумья были недолгими — потоптавшись на месте, проводник неуверенно приблизился ко мне. Двуголовая попыталась остановить его, схватила за руку и потянула к себе. Однако он вырвался. Сделал шаг и не выпуская оружия, принюхался, пытаясь различить биение моего сердца.

Ему потребовалась всего одна короткая минута, чтобы понять: в моих словах нету лжи.

Сердечный ритм полностью отсутствовал.

— Стало быть слухи не врут, — растеряно прошептал слепец.

— Большинство легенд правдивы! Просто в них никто не верит, — улыбнулся я.

Почувствовав неладное, проводник насторожился, дернулся. Я ощутил его жгучее желание выстрелить, но жуткая боль пронзила его чуть раньше. Карабин накалился и откликнулся резким разрядом: защитный механизм, которым были оснащены все оружия перегринов. Отсчитав нужное время, он пришел в действие.

«Холодный игрок» выскочил из рук слепца. Тот лишь успел охнуть и сразу попытался защитить себя скрестив руки. Однако ему это не помогло. Я быстрым ударом сбил бунтовщика с ног. Карабин как намагниченный сам оказался в моих руках.

Щелкнул затвор. Крякнув, старуха незамедлительно заткнула свой рот. Оба рта.

— Надуюсь, я доходчиво объяснил вашу несостоятельность…

Это был не вопрос. И я не ждал ответа. Было достаточно коротких кивков.

— Хорошо. Ты, — я указал на старуху, — прикрой свой срам. А ты, — я опустил взгляд на слепца, — прищеми свою глупость коленями и сиди ровна. Иначе я утихомирю тебя навсегда!

Он попытался что-то возразить, но «Игрок» оказался красноречивее всяких слов. Выстрел прозвучал глухо и тут же затерялся среди карликовых деревьев.

Дернув головой, проводник посмотрел на свою левую ладонь от которой остались лишь жалкие ошметки — окровавленная культя с кусками кожи.

Я был уверен: он не ощущает боли. Слуги мрака лишены такой привилегии. Продав себя в услужение тьме они становились обычными тряпичными болванчиками. И как бы кошмарно это не звучало, но обратной дороги для них не существовало.

Старуха покосилась на своего неудачливого приятеля и начала медленно натягивать клетчатую, в заплатках, рубаху. Я дождался пока она облачится в обноски пугала и спокойно двинулся дальше.

Больше не опасаясь, что кто-либо из слуг вцепится мне в спину или попытается зубами разодрать сухожилие, — я повесил карабин на плечо. Семя страха уже поселилось в гнилых головах и этого вполне достаточно, чтобы удержать их от новых глупостей.

Те кто прислуживал мраку по своей сути были псами, которым предприимчивый хозяин вырвал не только клыки, но и когти. А пустой лай не вызывал у меня особого беспокойства. Зато мое представление произвело на исчадий неизгладимое впечатление. Чудо космической инженерии оказалось эффективнее самого грубого колдовства. А весь секрет скрывался в банальной анатомии: вместо устаревшего сердца, лет в семьдесят, я получил электро-сферический аналог, а вмонтированный в рукоять карабина заряд, реагирующий на отпечаток пальца, разработали еще в прошлом столетии. Так что наука в очередной раз сыграла мне на руку.

Слегка пухловатый и полысевший от излишества прожитых лет монах сидел на бревне возле потухшего костра. Над тлеющими углями возвышались две подпорки на которых покачивалось железное блюдо с бледно-желтым порошком. Нагреваясь, варево не спеша меняло цвет на красный. Когда чародейство было закончено, монах осторожно ссыпал застывшую суспензию в крохотное блюдце. Затем в ход пошла широкая кисть сделанная из гусиного пера и шерсти енота. Слегка смочив краску, монах принялся наносить толстые линии себе сначала на руки, а потом на шею и лицо. При этом он напевал весьма пошлую песенку, которую не подобало знать представителям церкви. Впрочем, вездесущих инквизиторов поблизости вроде бы не наблюдалось, поэтому певец вопил во все горло, на ходу придумывая все новые куплеты про неугомонного пекаря и двух его нескромных помощниц.

Когда работа была закончена — остаток краски из охры перекачивал в специальный ларец. Монах нехотя запаковал инструменты, и уже собирался было затушить костер самым естественным способом, как на поляну пожаловали непрошенные гости.

Я молча взирал на Патрика немного уставшим взглядом. Тот в свою очередь, приоткрыв рот, смотрел вовсе не на меня, а на сопровождавших меня исчадий.

— Церковник, — зло прошипела старуха.

— Конечно! А ты кого собиралась увидеть? — внезапно хохотнул Патрик. — Свинячего гремуля?!

Повернувшись к нам спиной, монах развязал лямки балахона и на костер обрушилась мощная струя.

— Итак, муренмук, умеешь ты удивлять. Ты что же подался в торговцы? — как бы промежду прочим поинтересовался монах.

— Ну если ты считаешь их ходовым товаром? — пожал я плечами.

Монах только хихикнул.

— В наши времена даже сопли можно выгодно фтюхать. Главное, определиться с ценой, и дело, прости господи, в шляпе. Но как я понимаю, у тебя немного иной подход?

— Совершенно верно, — согласился я.

Патрик закончил свое дело, небрежно вытер руки об рясу и бросив еще один недовольный взгляд на слепца и старуху, пригласил нас в свое скромное жилище.

Монахи-отшельники обычно селились в высокогорьях или в устьях рек, подальше от постороннего взгляда и наезженных трактов. Но Патрик был не совсем одухотворенным лицом. Вернее не тем, кто ищет истину в уединение с природой. Он жил неподалеку от обители Клементины-провидицы и являлся обычным хранителем винных погребов и запасников ордена. Работенка непыльная: знай себе учитывай расходы и приходы, да не забывай дегустировать святой напиток в святую пятницу.

— Эй, а ну-ка постойте, куда это вы собрались? — остановил Патрик слепца, который решил прошмыгнуть внутрь.

— Я следую за хозяином, — угрюмо ответил тот.

— За каким еще хозяином, поджарь тебе зад всевышний?! — всплеснул руками монах и покосился в мою сторону.

Мне оставалось лишь тяжело вздохнуть и признать правоту этих слов.

— И в каком это пункте первого договора сказано, что перегрины вольны марать себя зловоньем? — поразился Патрик.

— Поверь, это лишь вынужденная мера. — Я решил пока не вдаваться в подробности моего визита.

— Ну тогда и меня Всевышний одарил особой привилегией! — спокойно согласился монах и извлек из сумы ржавые кандалы.

Проводник и двуголовая восприняли свое пленение со сдержанной покорностью. Прошептали пару проклятий в адрес монаха пока он приковывал их к уключине, а в ответ услышали протяжное пение одного из псалмов. Повторив несколько раз стих из божьего послания, Патрик заодно решил отметить мракочад символом спасителя. Красный след от охры на щеке слепца засиял не хуже разогретых углей. Закусив губу, проводник взвыл от боли. А вот двуголовая перенесла выходку монаха с большей обидной. Зашептав слова задом наперед, она смачно харкнула ему в след. Но промахнулась. Отскочив в сторону, Патрик наставительно погрозил поводырю пальцем и захлопнул за собой дверь.

Внутреннее убранство хранителя и дегустатора винных погребов выглядело не просто скромно, а до неприличия бедно: несколько деревянных полок, стол и простенькие стулья без спинок. В качестве кровати использовалась деревянная скамья в локоть шириной. На такой не то что спать, сидеть-то неудобно. С утварью дела обстояли еще хуже: глиняные кружки, кувшин, треснувшая тарелка и одинокая, почти прогоревшая, свеча.

— Я знал что в обители дела обстоят не так хорошо, но чтобы настолько… — развел я руками.

— Ты мне зубы-то не заговаривай, — предупредил меня Патрик. — Я в казначеи к ордену не набивался… Мне и плошки достаточно будет. А за святых коршунов не волнуйся. Их кошельки продолжают пухнуть от подаяний, да золотые оклады статуй не стали бледнее. Лучше расскажи перегрин, какая нужда заставила тебя связать свой путь с этими жалкими выродками?

Усмехнувшись, я снял шляпу, отложил в сторону «Игрока» и осушил стакан воды.

Патрик всегда умел зрить в корень. Именно за это и поплатился. И не только своей кардинальской шапочки и мраморного перстня. Впрочем, всех подробностей этой истории не знал даже я.

— Итак, ты будешь говорить или решил перевести у меня всю воду и отправиться восвояси? — Отставив кружку в сторону, Патрик взялся за кувшин и переставил его подальше от меня.

— Ну хорошо, — быстро согласился я. — Правда, мой рассказ не будет столь увлекательным как тебе хотелось бы.

— Ничего страшного, мое любопытство давно оскудело до размеров безразличия. Так что давай, начинай свое занудное бурчание, муренмук.

Опустив взгляд, я тяжело вздохнул.

Мне потребовалось час, или около того, чтобы описать свою последнюю вахту во всех подробностях начиная с перепутья и заканчивая разговором с кардиналом Гардиушом Бланом.

Патрик был благодарным слушателем — не перебивал и не задавал лишних вопросов. А когда мне больше нечего было сказать, присвистнул и раскурил трубку.

— Да, дела… Стало быть недостаточно мы отмаливали свои грехи.

— Считаешь все дело в святой инквизиции? — грустно улыбнулся я.

— И в ней тоже.

— А если серьезно?

— Серьезно? — наморщил лоб монах. — Знаешь, муренмук, я давным-давно разучился шутить и относиться к новостям без должного уважение. Вера она ведь у всех разная. И сейчас я имею ввиду нечто иное. Ангельские песнопения и обкуривание прихожан тут совсем не причем. Много лет назад мы недооценили своего врага, не поверили в его мощь, — и вот закономерный итог.

— Только причем здесь перегрины?

— А вот этот вопрос тебе стоит задать той, которая поджидала тебя в катакомбах.

Опустив голову, я почесал взмыленную макушку.

— Да, иного выбора у меня пожалуй нет.

Подойдя к окну, Патрик посмотрел на прикованную парочку и задумчиво выпустил несколько дымных колец.

— Проводник нашел Идущую по следу, которая приведет тебя прямёхонько к той, что жаждет мести. Ты не плохо изучил наш мир, перегрин. Слишком неплохо…

— Но все-таки недостаточно, — догадался я.

— Верно, — монаха обернулся. Его взгляд стал еще более туманным. — В этой цепочке не хватает одной крохотной сцепки.

— Какой?

— А разве ты не догадался?

Мне бы стоило рассказать ему все сразу, но я припас эту часть разговора на потом. Слишком много правды за раз — не походящий ингредиент для серьезной беседы.

— В таких случаях поводырю необходим Признак…

— Безусловно. И желательно чтобы это была не какая-то там безделушка, а нечто действительно серьезное. Некая личная вещь. Что скажешь на это?

— Скажу: именно Признак и привел меня к тебе. И мне понадобится помощь.

Монах недоверчиво уставился на меня.

— И чем же я смогу быть тебе полезен?

— Мне нужно попасть в цитадель Очищения. А если быть точным: в подвалы святой инквизиции, туда, где ведьма провела свои последние часы. В период первого Сезона охоты вы пленили невинную душу и незаконно приговорили ее к смерти, а теперь она воскресла из мертвых… Короче, мне нужны твои личные архивы «Доносных списков»…

Где скрывается прошлое?

Приблизившись к столу монах аккуратно положил стопку запыленных фолиантов — с третьего по пятый том. Они охватывали четыре десятилетия: самые кровавые и жестокие за всю историю здешнего мира. Именно тогда началась первая охота на ведьм.

Мы выступали простыми наблюдателями, не вмешиваясь в методы дознания инквизиторов. Но были случаи, когда перегрины все-таки становились главными действующими лицами в жестоких постановках Сезона изгнания.

Мы сидели до самого утра. Говорили немного, в основном молчали. А как иначе? Тяжелые воспоминания почти всегда похожи на рваное лоскутное одеяло — яркие рисунки сменяются затертыми швами. Возможно, все дело в эмоциях. Это именно они уничтожают большую часть неприятных эпизодов, — но ощущения никуда не исчезают. Их не искоренишь даже долбанным самовнушением.

Мы остановились на пятом томе. Я вгляделся в ровный почерк и ощутил как перехватило дыхание. Это точно было ее имя — и в приговоре, и на странице пыльного фолианта.

Кларисса Мерси — свободная прачка из городка Фрагед. Доставлена в орден по коллективному доносу ближайших соседей. В содеянном не созналась. Приговор приведен в исполнение…

— Ты уверен, что это она? — уточнил Патрик.

— Хотел бы я ошибаться, но что-то мне подсказывает — мы на верном пути …

— Я всегда знал, что когда-нибудь мы поплатимся за свои злодеяния, — воспоминания нахлынули на монаха с новой силой. — Знаешь, мы наломали столько дров, что теперь легче придать этот бурелом костру, чем пытаться разбирать завалы.

Я рассеяно кивнул, но мысли витали далеко отсюда. Вернувшись обратно на Сферу, память действовала независимо от своего хозяина и откинув меня в недавнее прошлое…

Огромная площадь в виде полумесяца, укрывшись под прозрачным колпаком, являлась взлетной площадкой для Земляного бота, задача которого — доставить ученых на планету, а по окончании вахты, вернуть обратно.

Рядом со мной стояла моя племянница, а перед нами толпилась довольно внушительная группа провожающих. Ученый Триумф устроил из отлета настоящий праздник. Впрочем, с годами интерес к освоению соседней планеты заметно угас. Жители Сферы все меньше верили в успех скорого переселения, а таинственный мир преподносил все новые и новые сюрпризы.

Я хорошо помнил как Нера обняла свою маму, крепко прижалась к ней — и я пообещал сестре, что прослежу за племянницей. Но обещанного не сдержал! Там где у обычных людей располагается сердце что-то предательски кольнуло. Мои органы на половину состояли из волоконных заменителей, но от этого я не становился менее человечным. Или я ошибался?..

Ведь чем выше твои возможности, тем меньше ты фокусируешься на мелочах. А ведь именно из мелочей и состоит наша гребаная жизнь.

Мы помахали руками и поднялись на борт капсулы.

Прищурившись, Патрик вгляделся в ровные строчки бесконечного списка. Имена, приметы, признаки причастности — за каждым росчерком пера крылась чья-та судьба. Казалось бы крохотная линия чернил — а по факту, насилие, страх и смерть, в конце короткого пути признания.

Я хорошо помню, как Конферат строго осудил действия святой инквизиции. Казнь без доказательств — недопустима! — сказал тогда сферальный совет. Правые и виноватые — мы должны строго следить за исполнением правосудия. И перегрины принялись наблюдать. Пару лет мы имели решающий голос при вынесении приговора. А затем все вернулось на круги своя. Нам просто стало не интересно копаться в чужом белье.

— Когда ты говоришь это произошло? — уточнил монах.

— Весной, или в начале лета.

— Тысяча пятисотого года от противостояния Всевышнего? — уточнил Патрик.

— Верно.

Послюнявив палец он перелистнул несколько страниц, и поправив очки, начал бубнить имена казненных. Он говорил быстро, а потом его речь замедлялась. Наконец монах тыкнул пальцем в середину страницы и торжественно произнес:

— Кажется нашел!

— Неужели, — теплившаяся внутри надежда разгорелась во мне с новой силой. — Читай скорей, что там написано?

— Юная дева, двадцати двух лет отроду, темные волосы, простолюдинка, место и работа — совпадают. Основание для задержания: подозрение в черных делах. Допоздна горит свет, слышаться посторонние голоса — зачастую мужские. Но это еще не все. Ко всему прочему, она коверкает слова, часто проявляет агрессию по отношению к посетителям, высушивает дурман-траву…

— Что-то еще?

— В момент дознания вела себя стойко, своих покровителей не выдала, раскаяться не пыталась. В дознании принимал участие перегрин Виктор Край из подданства Руаны.

— Все совпадает, — я едва не кинулся в пляс.

Но Патрик не разделил моей радости.

— Все да не все.

— Почему?! — удивился я.

— Не хочу тебя разочаровывать, но эта девушка так и не была казнена.

— То есть как?

— Совет вынес ей оправдательный приговор.

Вскочив со своего места, я саданул кулаком по столу.

— Этого не может быть! Я не полоумный безумец, и точно помню, что приговор привели в исполнение! Серые небеса, пламя зеленовато-желтого цвета, я видел это собственными глазами.

— Прости, — вздохнул монах. — Но даже если ты прав, церковные хроники вряд ли получится переписать.

Я ощутил себя не просто обманутым, отнюдь. Меня банально поимели, развели как сопливого подростка. Это же надо поверил, что мне бросила вызов восставшая из небытия ведьма! Но я ведь ученый! Я априори не должен верить во всякую небывальщину. А тут такое дело.

Однако даже подобное открытие не облегчало мою задачу. Моя зыбкая теория рассыпалась на глазах. Ведьма со сверх способностями, это понятно и привычно для этого мира, а вот шарлатанка, устроившая грандиозное представление, это совсем другое. Нечто необъяснимое, неподдающееся никакой логике.

— Мне кажется тебя кто-то здорово водит за нос, — сняв очки, Петрик захлопнул обтянутый кожей фолиант.

Нахмурившись, я уставился на монаха.

— Ты это о чем?

— Мне кажется как бы ты не старался искать виновных среди исчадий, ты отыщешь лишь собственную тень. Люди, вот истинные злодеи этого мира. А бороться с ними пустое дело. На смену одному злодею, обязательно придут два новых.

Вряд ли Патрик руководствовался здравым смыслом, скорее всего им движила банальная жажда мести. Он слишком многое потерял в своей жизни, чтобы рассуждать иным образом. И виноваты в его бедах были отнюдь не вурдалки и прочая нечисть. Он пострадал от обычного людского порока.

Но в отличие от него, я не собирался мириться с неизбежностью.

Внезапно, снаружи послышался протяжный вой — опять развлекался слепой проводник. Но в кромешной тьме, его голос прозвучал как некое предостережение. Или призыв?!

Я резко схватил оружие и выскочил из дома. Краем глаза заметил, как Патрик зажигает свечи и извлекает нечто похожее на обычные молельные четки.

Двуголовая сидела на корточках и тихо сопела не обращая внимание на то, что творится вокруг нее. А посмотреть тут было на что. Освободившись от оков, проводник, выгнувшись дугой, катался по земле издавая целую череду ужасных звуков. Со стороны могло показаться, будто слепец испытывает жуткие боли, но я прекрасно знал с чем связано это ужасное действо. Он призывал вурдлаков.

За моей спиной возник Патрик. Он держал в руке масляный фонарь, в другой — томик «Первопричины создания».

Слепец застыл, словно деревянная заготовка для лука.

— Что здесь происходит? — прошептал монах.

— Тихо, — цыкнул я.

Высокие кроны деревьев зашевелились. Случайный ветер потревожил все вокруг: стаю птиц, скрипучие стволы и темные пятна кустов. Вначале показалось, что никакой опасности не существует и это обычная иллюзия.

Встревоженный клекот разнесся по округе, и умчался вдаль. Беспокойство мгновенно растворилось в тишине.

Но мне это ужасно не нравилось. Я предупредительно щелкнул затвором.

— Готовься к смерти, неправильный хозяин, — прошипел слепец.

И он оказался прав — но лишь отчасти. Мрачная пустота, скинув с себя пелену таинственности мгновенно ожила. Я увидел как призрачные грани рождают яркие вспышки дюжины злобных буркал — вертикальные глазницы в огненной оправе ярости. Если бы мне не приходилось сталкиваться с ними раньше, то их вид наверняка вызвал бы во мне приступ паники и заставил бежать без оглядки. Но я слишком много лет провел на этой треклятой планете.

Отступив к порогу, я опустил карабин и попытался уловить тяжелый, отталкивающий смрад надвигающейся беды. Выступающие из пустоты серые лисы — посланцы в мир обреченных, были мне безразличны. Они всего лишь стая: безмозглая, жаждущая крови. Важны не сам противник, а его количество. Уничтожить дюжину не составит никакого труда. А если их окажется больше двух десятков, что тогда? Патрон у меня точно не хватит. Даже если пустить в ход револьвер. Поэтому прямым противостоянием эту схватку не выиграть.

Сместившись слегка в сторону, я заметил как монах, выставив вперед деревянные вилы, начал осторожно двигаться на встречу клыкастым животным.

— Стой, — приказал я, — сам с ними разберусь.

— А мне что прикажешь — опустить руки и взирать?

— Ну можешь заодно прочитать какую-нибудь бесполезную молитву, — предложил я.

Тем временем из кустов показались ободранные морды. Грубые клочки шерсти торчали пучками, а там где зияли проплешины — виднелись грубые рытвины шрамов.

Сделав пару шагов стая остановилась. Видимо, дожидалась приказа. Значит вожак уже близко, — и лишь этот факт вселял уверенность в благостный исход.

Через минуту я насчитал уже добрую сотню вурдлаков. Они скалились, показывая свои острые клыки, но нападать все же не решались.

Практически полностью окружив жилище бедного монаха, лисы ловко оттеснили меня от слепца и поводыря.

За спиной послышались протяжные слова молитвы, от которых подсознательно все-таки стало немного легче. Но ненадолго, потому как атаковали лисы внезапно.

В следующую секунду на меня кинулся первый вурдлак. Я даже не успел наставить на него ствол, просто резко ударил по морде прикладом. Заскулив, лис улетел в ближайший куст. Зато второй умер уже от пули. И третий тоже…

Осторожные выпады превратились в настоящую кровавую потасовку. Лисы нападали хаотично, кто-то отскакивал в сторону, чтобы осуществить очередную попытку, а кто-то неподвижно замирал на земле.

Выстрел, еще один…

— Скорее в дом! — рявкнул Патрик.

Видимо, даже крепкие нервы моего старого друга достигли предела, не оставив ему иного выбора. Перестав петь очередной бездейственный псалом, он потянул меня за собой.

Но в пылу борьбы я не сразу расслышал его предложение.

У меня оставалось всего пару патрон, когда стало понятно, что нам не сдюжить. Схватившись за ручку я потянул ее на себя, и под протяжный вой слепца, которого явно веселило все происходящее, попытался укрыться за каменными стенами. Но не успел — острые клыки вцепились мне в ключицу, и я ощутил невероятный прилив боли.

— Не шевелились, — посоветовал монах.

Я был бы рад, только силы уже начали покидать меня. Укус вурдлаков обездвиживал жертву практически мгновенно. Достаточно яду проникнуть в податливую кровь и небольшой хищник выйдет победителем даже со Слепым ревуном. Не совсем удачный пример. Мохнатый шатун обладал иммунитетом практически к любой известной магии.

Патрик затащил меня внутрь и захлопнул задвижку. Надо заметить — вовремя. Послышались бешенные удары в дверь и стены. Преграда выдержала. Но лисы оказались куда хитрее. Взяв паузу, они переместились к узким оконным проемам.

Сначала вурдлаки нервно скребли лапами толстое стекло. Призрачный свет их пылающих глаз проникал внутрь, выискивая обездвиженную жертву.

Впрочем, я и не собирался от них прятаться.

Узрев меня сквозь мутную завесу, лисы, одна за другой, принялись протяжно выть, словно требуя чье-то помощи. И вскоре раздался ответ: громкий, почти оглушительный, напоминающий рык заспавшегося барлуга. Получается вожак не подходит близко, но пристально следит за своей клыкастой армией.

Призывая к скорейшему взятию нашего скромного укрытия, он подал голос еще раз. Его верные солдаты ответили странным свистом, — и в ту же секунду послышался звук бьющегося стекла. Рыча и подвывая вурдлаки мешая друг дружке попытались протиснуться внутрь, где их ждал довольно неприятный сюрприз.

Позабыв про Патрика, я судорожно искал выход из сложившейся ситуации, когда меня оглушил его певучий баритон. Уж не знаю что за псалом он решил исполнить, но последняя строчка оказалась просто оглушительной — в самом прямом смысле этого слова. Завершающую фразу он не спел, а выплюнул с ненавистью к противнику. Меня охватил жар и я ошарашенно попятился подальше от узких окон. Только данная волна задела не меня одного — уткнув морды в пол и жалобно повизгивая лисы все-таки отступили и повалили наружу.

Второй куплет закончился еще более разгромным крещендо.

Теперь жалобные голоса раздались из-за стен — никто не хотел предпринимать новый штурм.

Мы с Патриком переглянулись.

— Сила слова? — догадался я.

— Единственное оружие просвещённого человека, — кивнул он в ответ.

— Сможешь их задержать?

— Мои возможности не безграничны, перегрин. Но на пару смачных пощечин думаю меня хватит.

— Этого вполне достаточно, — кивнул я в ответ и устремился на чердак.

Выбравшись через узкий лаз, я попытался как можно шире обогнуть дом и попасть в тыл к врагу со стороны густого леса.

Могу сказать только что мне невероятно повезло. Патрик удачно отвлек эту оголтелую ораву. Почувствовав как легкий ветерок коснулся моего лица, я заметно улыбнулся. Сегодня сами Пустые звезды, на моей стороне. Подкрасться к врагу с подветренной стороны — считай половина успеха.

Выставив вперед карабин, я осторожно, шаг за шагом, двинулся навстречу к тому самому месту, где по моему мнению и прятался вожак стаи. Подавшись вперед и затаив дыхания, я замер — у меня сейчас стояла лишь одна задача — почувствовать его раньше, чем он раскроет присутствие постороннего.

Под ногой предательски хрустнула сухая ветка. Я перенес вес тела с носка на пятку, предательский звук повторился.

Медлить было бессмысленно.

Через пару секунд я был на месте. Примятая трава, обгрызенная крона дерева и клоки шерсти — он был где-то рядом. Но где именно?

От моей недавней уверенности не осталось и следа. Мнимое преимущество таяло на глазах как кусок масла.

Хотелось верить, что зверь поменял свое убежище совершенно случайно, но стоило ли тешить себя пустыми иллюзиями? За спиной раздался недовольный рык. Медленно опустив оружие, я положил «Игрока» на землю и обернулся.

Он был гораздо крупнее других представителей вурдлаков. Желтые глаза сверкали в ночи, вытянутая морда была усыпана глубокими рытвинами, а вместо уха торчал лишь острый огрызок. Ощетинившись, он выгнулся дугой, но приближаться не спешил.

— Вот мои руки. — Я выставил ладони вперед.

В ответ последовал грозный оскал.

— Неужели боишься?

Присев на корточки, я продолжал держать ладони на виду.

Вожак недовольно повел носом, словно пытаясь уловить наполняющий меня страх. Напрасно, приятель. Я никогда не пасовал перед мерзкими чадамимрака. И пускай клыки моего врага достигают величиной фаланги, а когти длиннее ткацкой иглы — он с самого начала проиграл эту схватку.

Прижав уши, лис пригнулся к земле. Рык повторился, но на этот раз более грозный. Я наконец позволил себе осторожно опустить руки. Вытерев со лба пот, я снял шляпу.

— У тебя нет надомной власти, — тихо прошептал я.

Яркие буркала сверкнули во тьме. Он не хотел принимать эту правду. Она бал для него чужда. Как истинный охотник вурдлак настроился только на победу.

— Не веришь? — удивился я.

Рык превратился в нечто похожее на стон.

— Тогда докажи!

Вожак клацнул зубами.

— Ну давай, докажи! Докажи, пустые звезды! Слышишь?! Жалкое подобие скунса!

Я добился желаемой реакции. Хищник совершил свой коронный прыжок. Резко и отчаянно, силясь вцепиться мне в горло. Впиться зубами в сонную артерию и вырвать пульсирующие жилы, все разом! Уцепиться и вытащить наружу пучок вен. Жажда крови переполнила его до кроев. И сосуд его ненависти не выдержав напряжения — лопнул. В последний миг, лис промахнулся. Мне достаточно было слегка отстраниться и уйти в сторону с линии атаки. Клацну зубами, он сцапал пустоту.

Моя рука быстро скользнула к голенищу.

Выдернув кинжал, я всадил его вожаку прямехонько в сердце.

Один короткий мир, и схватка была закончена. Возможно, вожак даже не понял где именно совершил ошибку. Но уж точно ощутил ее результат на собственной шкуре. А хруст разрываемой плоти стал лучшим доказательством его поражения.

Прижав пасть лиса к земле, я резко повернул лезвие по часовой стрелке, заставив своего врага закатить глаза.

Умереть второй раз не столько страшно, сколько обидно. Вытерев нож об рукав, я прижался к уху животного. И едва слышно прошептал слова упокоения.

— Сегодня не твой день, сегодня не твоя битва. Главная охота придет с новым рассветом, зверь.

Он немного поскулил, а потом затих, окончательно признав за мной превосходство.

Мы свалили мертвые тела вурдлаков в выгребную яму под веселое улюлюканье слепца. Он все еще надеялся, что это не последняя схватка и вскоре дорожая жижа родит новых тварей.

Я не стал его разочаровывать. Пусть хоть оборется, все без толку. Стрелки моего компаса сгрудились на нуле и не собирались смещаться в опасную зону.

Зашвырнув последнюю тушку в огненный капкан, я вернулся к проводнику и со всего маху засадил ему лопатой. Его голова скривилась и плетью повисла на плече.

— Ты что же решил, будто я собираюсь терпеть подобные выходки?! — сквозь зубы процедил я.

Смех тут же стих, сменившись оханьем.

— Запомни, выродок, — я наставил на проводника указательный палец. — И еще хоть одна подобная выходка, и твоя рожа превратится в такое же кровавое месиво, что и рука!

Патрик ждал меня в доме. После недолгой осады дел было невпроворот. Одно из разбитых окон уже украшали доски. Крест на крест — для пущей защиты.

Согнув спину, монах пытался избавиться от кровавого пятна на столе.

— Я с самого начала тебя предупреждал: с твоими новыми друзьями бед не оберешься. Разве не так?

— Они образумятся, главное дать шанс. — Я устало присел на скамью и откинул голову назад.

Остановившись, монах оглянулся и с интересом уставился на мою измученную физиономию.

— Надо заметить, у тебя довольно прагматичный к происходящему.

Я закрыл глаза.

— Знаешь, моя грань добра и зла уже давно смешалась с дорожной пылью. Хотя если быть до конца откровенным, ее никогда не существовало. И осознавая это жизнь становится какой-то простой и вполне понятной. Есть просто две силы, и каждая из них стремится к нулю. Ноль в нашем случае это цель. А когда конечная точка достигается все начинается заново. Вот и все. Такая вот арифметика, друг мой.

Патрик нахмурился:

— Как-то все слишком просто.

— Да что же тут плохого? На то она и истина. Понятна как день.

— Может оно и так, — задумался Патрик. — Но от перегрина я ожидал некой вселенской мудрости, а тут…

— Только не говори что разочарован?

— Нисколечко, — покачал головой монах. — В твоих словах явно есть зерно мудрости. Знаешь, ведь чем старше становишься, тем отчетливее наблюдаешь как оно прорастает среди навоза сквернословия. Главная хорошенько моргнуть, чтобы шелуха напыщенности и величия слетели с твоих глаз.

— Как бы я хотел что бы тебя сейчас услышали мои коллеги, — не стал лукавить я. — Уж тогда бы они точно не спорили на счет обреченности вашего мира.

Присев напротив монаха, я покосился на свои окровавленные руки, и недовольно поморщился.

— А тут и спорить нечего. Твои братья по ордену во многом правы, отзываясь о нас не столь лестно, — внезапно произнес Патрик.

— Вот как?..

— А что тебя удивляет?

— Честно признаться, я ожидал другого ответа, — не поверил я своим ушам.

— Ты ожидал услышать очередную ложь, муренмук. Люди привыкли лгать не только друг другу, но и самим себе. Наверное там, среди крохотных светил, должно существовать больше правды. Хотя судя по твоему лицу — я слишком хорошо думаю о лунных странниках.

Мне не пришлось ему отвечать. Патрик слишком хорошо умел выдерживать паузу и уводить разговор в другое русло. Он только коротко кивнул и вернулся к нашей встрече:

— Как я понял, ты собираешься продолжить свои поиски…

— Безусловно, — подтвердил я. — Лицедейство это или что иное, мне все равно. Главное, вернуть Неру.

— А как же Договор? — поинтересовался Патрик.

— Плевать я на него хотел, — огрызнулся я. — Этот мир уже давно не признает никаких законов, так на кой ляд мне поступать иначе!

— Неужели готов избавиться от Дорожного плаща?

— В конце концов это же не кардинальская мантия, — выдал я очередную жалкую шутку.

— Тут ты абсолютно прав, муренмук. Человеческая жизнь ценнее широкополой шляпы, — перефразировал меня монах и немного подумав, добавил: — Тогда, добро пожаловать в компанию рваных сердец, друг…

Сборы заняли совсем немного времени: Патрик обошелся небольшим мешочком, хорошенько подпоясал рясу и протянул мне новое одеяние.

— Что это еще такое? — уставился я на шерстяное облачение.

— Интересно, а как ты собираешься попасть в Цитадель?

— Ну, если честно, я предполагал, что найдется иной способ… — растеряно протянул я, но Патрик только покачал головой.

— Других способов нет и быть не может. Только через Скорбные ворота, прямиком в огненную печь. Минуя образ святой Марии-избранницы и семи ее отступниц. Так что примеряйте ваш новый образ брат Святус.

От «Игрока» мне все-таки пришлось отказаться. Слишком уж приметная вещичка. Взял только шестизарядный револьвер и дюжину запасных патрон. Впрочем, если наш замысел обратится провалом, то не поможет ни карабин, ни «Ослепляющий луч». Да что там луч: все ухищрения мира будут бесполезны в застенках кровавой инквизиции.

Сунув руки в рукава, я со смиренным взором вышел на улицу.

Издевательский смех слепца мог продолжаться еще очень долго, если бы мой испепеляющий взгляд не пронзил его, вынудив хохмача нервно вздрогнуть и зайтись в приступе кашля.

— Ты уверен, что он нам пригодится? — поинтересовался за моей спиной монах.

— Скажу так: с ним наша прогулка выйдет более короткой.

— Но допускать в святую обитель подобное зло… это по меньшей мере кощунство, — с сомнением заявил Патрик.

Я равнодушно пожал плечами:

— Когда в их стенах располагался папский легат, зло попадала туда чуть ли не каждый день. Так что ничего предосудительного мы не совершим.

— Хорошо, но исключительно в кандалах и под охраной, — парировал монах.

— А кто сказал, что я собираюсь отпускать его на волю?

— А еще — кляп в рот и рубаху-смирения, — тут же добавил Патрик.

На моем лице возникла едва заметная улыбка:

— Обряд святого очищения все еще в ходу, не так ли?

— В дни великой пятницы святое воинство проводит обряд излечения помешенных и одержимых в зале святого Густава- презренного, — подтвердил монах.

— Стало быть, мы прибудем как раз к сроку.

Слуга суккуба следил за нашим разговором не смея проронить ни слово — видимо, посчитал услышанное пустым трепом. Но когда мы спеленали его и усадили на повозку, не на шутку заволновался. Переступить порог бывшей обители догманианцев — первого инквизиторского легата для него было подобно превращению во прах. Впрочем, меня мало интересовали его страхи, главное — отыскать вериги бывшей пленницы, передать их поводырю, и ухватить след. Остальное — пустой треп.

Поправив уздечку и желая поскорее отправиться в путь, я ощутил на себе тяжелый взгляд Патрика.

— Что-то не так? — спросил я.

Ему было трудно обратиться ко мне с подобной просьбой, но он пересилил себя.

— Услуга за услугу, приятель, — осторожно начала монах. — Если бы я знал, что тебе это не под силу, то не попросил …

— Все что угодно, — не дослушав его до конца, согласился я.

Патрик облегченно выдохнул:

— Покажи мне Виолу. Умоляю тебя. Ненадолго, пускай даже на пару мгновений.

— Может быть все-таки не стоит, — мне захотелось его отговорить, но я вовремя остановился. На моих плечах повис долг перед этим человеком, и я был не вправе его переубеждать. Его выбор, это его выбор. Кто знает как бы я поступил окажись на месте Патрика.

Жена бывшего кардинала провинции Ратвиль была умна и хороша собой. Настоящая леди — она обладала не только изумительной внешностью, но и тонким умом. Но судьба слишком неблагосклонна к людям с подобными данными, и леди Виола не стала исключением. Ее увлечение сомнительными для церкви науками, вроде алхимии и астрономии сыграли с ней злую шутку. Зависть, ложь и предательство — в этой истории не нашлось даже капли банального благородства. Темные времена, животные нравы.

Это случилось лет так двадцать назад. Тогда Патрика именовали не иначе как Луише Сакрале. Кардинал пятнадцати провинций — самая крупная область, размером с целой подданство.

Одни поговаривали, что его завистники хитростью заставили кардинала покинуть родные стены, и отправиться в долгое путешествия по северному пределу. Другие, сетовали на его неукротимый нрав и жажду к приключениям. Так или иначе, но когда Луише покинул обитель, в дверь к нему постучалась беда. Его жена стала разменной монетой в сложном противостоянии за власть. Собраться по вере действовали до безобразия быстро. Суд и казнь состоялись в один день. Даже сам Всевышний был не в силах помешать коварному плану завистников.

Кардинал Сакрале не стал мстить. Придав тело жены огню, он приступил первую заповедь таинства. А когда сжег красную одежду и обрядный посох — символ кардинальской власти, все остальные разом. Тогда синод решил наказать наглеца, но в последний момент изменил свое решение. Луише вернул свое мирское имя и удалился в горы северной Гардии. Именно там — спустя какое-то время — я и нашел своего старого друга. Правда от человек которого я знал прежде, не осталось и следа — внешне он напоминал обтянутый кожей скелет, а его взгляд перестал различать время и пространство.

— Ты ведь понимаешь: ваше свидание продлиться всего ничего, — предупредил я монаха.

— Знаю.

— Может быть пару вздохов или один удар сердца, — продолжил я.

— Достаточно будет даже половины этого времени, — уверенно ответил Патрик.

— Хорошо.

Я извлек свой наручный систематизатор, быстро включил его и стал копаться в отчетных папках. Образ Виолы нашелся довольно быстро — короткие манипуляции и тонкие световые линии начали плести призрачную фотографию.

Патрик осенил себя знаком Всевышнего и осторожно протянул руку. Но так и не осмелился дотронуться до образа — просто стоял и смотрел. По его щекам катились слезы, а изображение Виолы стремительно покрывала возникшая Молочная роса.

Защитный организм, магическая пелена или насмешка природы — называйте это явление как угодно, без разницы. Главное, что работало оно безотказно. Это как выступающая испарина в жару. Различия лишь в одном: молочная роса мгнвоенно расправлялась с любым более-менее сложным механизмом. Например наши переносные капсулы могли продержаться не больше десяти минут. Поэтому мы и выбирали для высадки места с наименьшей концентрации этой дряни. Хотя последние годы, ее распространение приобрело катастрофический характер.

Фото начало стремительно растворяться под действием внезапно возникшей пленки. Мой систематизатор вспыхнул и резко кнопки погасли. Послышался неприятный треск, совершенная техника заискрилась, окончательно выходя из строя.

Патрик медленно коснулся пальцами того места, где только что парил вырвавшийся из прошлого образ близкого ему человека. Рука медленно сжалась в кулак. Он прижал его к сердцу и закрыл глаза.

Тяжело вздохнув, я ничего не говоря обнял монаха и его боль незамедлительно передалась мне. Не вся — всего лишь крохотная ее часть. Но мне хватило и этого. Я даже представить себе не мог какую страшную боль он носит у себя в сердце.

— Нам кажется пора, — внезапно раздался голос Патрика. — Ты выполнил свою часть уговора, теперь настал мой черед.

Пускай и ненадолго, он все-таки стал прежним. Скоро отчаянье вновь примет его в свои цепкие объятия. Но пока он еще в силах сопротивляться этой ненасытной особе, и этим надо воспользоваться.

Звенья прошлого

Мост был узкий, с высокими каменными поручнями и десятком статуй изображавших великих мучеников. Скорбные лица с надеждой взирали в ввысь надеясь на скорую помощь Всевышнего. Напрасно. Мрачные, грозовые тучи надежно скрывали их мольбы от небесного покровителя.

Поправив капюшон, я остановился на против одной из фигур и с интересом уставился на потрескавшееся лицо с пустыми глазницами. Сгорбившись, монах устало сложил руки лодочкой, пытаясь вымолить собственные грехи. А было их превеликое множество, — именно об этом свидетельствовал огромный, пузатый храпун угнездившейся у него на плече. Раскрыв пасть исчадие уже готовилось впиться в шею несчастного, но надежда все-таки оставалась…

Приблизившись к статуе я наконец понял, что заставило меня обратить внимание именно на эту скульптуру — на ногах монаха были одеты массивные сапоги с высокой подошвой и двумя стягивающими ремнями на голенище. Служители ордена никогда не носили такую обувь. А если быть до конца откровенным: на этой планете вообще никто не мог одеть подобное.

Образ кающегося человека был посвящен отнюдь не заблудшему догманианцу, — он олицетворял перегрина, который после долгих странствий, наконец нашел свое пристанище в царстве смирения.

Возле ворот как и полагается высилась сторожевая будка. Узкоплечий служитель ордена, в черной сутане и с томиком библии с интересом уставился на нашу груженую повозку. Показав знак рукой, он прижал священную книгу к груди и поспешил к нам на встречу.

— Благослови вас, мученики, — нараспев сказал страж и наградив знаком спасения каждого из нас, включая связанного проводника, уставился на Патрика.

— И тебе наше благословление, отец Титсум, — откликнулся монах.

Похлопав по рассохшемуся боку телеги, страж приблизился к слепцу и внимательно изучил бледное, испещренное трещинами лицо. Я проследил за его неуверенными движениями: вероятность, что отец Титсум сумеет разглядеть в пленнике частицу мрака, была велика.

— И кого же вы привезли к нам, благороднейший брат Патрик? — уточнил он.

— Настоящего лоботряса, — лишь отмахнулся мой приятель. — Мельник из пригорода Фрауце, кличут Гербертом Ворчуном.

— Хм, а зачем кляп и веревки? Неужели все дело в его сквернословие? Или буйный нрав?

— Это было бы меньшим из зол, — приложился к знаку Всевышнего Патрик.

— Что же тогда? — удивился страж.

— Внутренние страдания, — будто заговорщик прошептал Патрик. И ведь не соврал. — Наш мукомол одержим неким злым духом. Больше года эта тварь терзает его израненную душу, оставляя в покое лишь по великим постам и в страстную пятницу.

— Тогда может быть стоило его хорошенько запереть, — насторожившись, тут же предложил Титсум. — Вот смолол бы он мешков сто, глядишь и прошел бы его паршивый недуг. Ведь всем известно: тяжелый труд очищает голову гораздо лучше, чем полночная молитва.

— Возможно ты и прав, — не стал спорить Патрик. — Но день Возрождения уже завтра, вот я и решил за раз очистить этого несчастного не только от исчадия, но и от грехов.

Если до этих слов привратника явно забавлял наш разговор, то услышав о великом празднике — нахмурился и раздраженно заскрипел зубами.

— Решил поиграть в благородство? — с издевкой поинтересовался Титсум.

Патрик добродушно кивнул и осенил себя знаком.

— Прости, но мне что-то слабо верится в подобное рвение, — нахмурился привратник. — Говори живо, зачем притащил сюда это отрепье?

Патрик вздохнул, покачал головой, словно соглашаясь с тем, что не смог провести опытного привратника. Затем осторожно посмотрел по сторонам, и склонившись над ухом Титсума, шепнул:

— Ваша правда, отец-распорядитель. Не спроста я это затеял. Водится за мной одно пригрешение.

— Вот как? И какое же? — удивился привратник.

— Было дело, — стыдливо опустил голову Патрик. — Ввели меня в искушение будь они неладен!

— Рассказывай, не тяни, — потребовал Титсум.

Для пущего эффекта мой приятель тяжело вздохнул и выдал заготовленную по случаю историю.

— Случилось это на ярмарке в Бригге. Вместо того, чтобы передать пару бочонков вина в местную обитель, как мне было поручено, я загнал их местному виноделу… Вот такие вот дела, отец-распорядитель.

Страж долго молчал о чем-то размышляя, а затем разразился громогласным хохотом:

— Ох, порадовал ты меня, брат Патрик. Ни дать ни взять настоящий воришка, — заливаясь от смеха, выдал страж. — Скажи, а как же тебе удалось наши помои втюхать местному дельцу?

— Как-то оно само-собой получилось. Проявил немного красноречия…

— И сколько же ты выручил? — поинтересовался привратник.

— Десять гульдов за бочонок, — честно соврал Патрик.

— Сколько-сколько? Десять?! И зачем ты только в монастырь подался?

— Так оно ведь удачно-то первый раз получилось, — пожал плечами монах.

— И ты решил добрым делом проступок перекрыть, — догадался привратник.

— Так и есть, — вновь кивнул Патрик.

Похлопав его по плечу, Титсум наконец обратил внимание на меня. Подошел ближе, приподнял глубокий капюшон и уставился на мое худое лицо.

— Так, а здесь у нас что? Кто таков?..

— Это брат Святус, отшельник из дремучего Гряда. Я повстречал его на пути из Бригге. Направляется в обитель Марты-горемычницы на праздник Урожайного Хваленья.

— А у твоего попутчика что своего языка нет? — меня коснулся подозрительный взгляд привратника. Я молча наблюдал как он тщательнейшим образом изучает мою пыльную одежду, все дыры и потертости. Даже въевшиеся на вечно пятна привлекли его внимание.

— Где говоришь вы повстречались?

— В пригордке Фрейчера, — мгновенно откликнулся Патрик. — А не отвечает он, потому как немой. Толи в виду болезни, толи благодаря данному обету, кто его разберет. Скажу только, что за последние три луны, он так ни одного слова и не обронил.

— Ни одного слова, говоришь, — задумчиво повторил Титсум.

Повертев головой, он нашел взглядом двух плечистых воинов, которые наблюдали за нами с невысокой надвратной башни.

Я заметил их еще на подходе. Опасные ребята: мрачные балахоны с красными крестами, лица скрыты глубоким капюшонам, под которым, если присмотреться, виднелась черная маска палача. Вооружены монахи-бойцы тоже довольно внушительно — осадные арбалеты в половину человеческого роста и обоюдоострые мечи с широкой рукоятью в виде спасительного креста. Раньше я сталкивался с такими довольно часто, кажется они именовали себя Искупителями. Но как бы они себя не называли: их методы были далеки от всех существующих принципов милосердия. В отличие от инквизиторов они не утруждали себя получением признания. Все было гораздо прозаичнее. Прочитав короткую молитву, искупители приводили приговор в исполнение любым удобным для себя способом. Четвертование, обезглавливание или иное изуверство, — избавить мир от зла, довольно простая задача, и способ ее достижения абсолютно неважен. Настоящие убийцы обряженные в благочестивый наряд праведников. Иного определения для них у меня просто не существовало.

— Вар, Кил, а ну-ка спускайтесь! Надобно проводить наших гостей до их крохотных опочивален, ха-ха, — махнул бойцам привратник.

Дождавшись пока искупители окажутся рядом, святой отец открыл свой молельный томик, выбрал нужный стих и начал последнюю, самую главную проверку.

Его мелодичный голос воспроизводил длинные, певучие фразы на языке Забытых предков. Я часто слышал, что таким образом представители духовенства выявляют в своих рядах отступников, но воочию наблюдал впервые.

Услышав Обличающую песнь, связанный нами проводник напрягся и мгновенно попытался избавиться от кляпа. Я увидел как шея слепца вздулась и пошла венами, а возле век возникли глубокие рытвины. Уже через пару секунд его затрясло в порыве неведомого припадка. И как закономерный итог — из ушей и носа фонтаном хлынула кровь.

Для привратника этого действа было вполне достаточно: он резко остановился, удовлетворенно кивнул и закрыл томик священной книги.

— Что ж, похоже ваш мельник и впрямь нуждается в обряде, — констатировал он.

— Проводите наших гостей в Северное крыло, — обратился он к воинам. — Только не напрямик. Ступайте по Вороньей лестнице, не хочу чтобы мельника узрел кто-то из высоких особ…

— Высоких особ? — осторожно переспросил Патрик.

— Я что слишком тихо говорю?! — раздраженно фыркнул отец-распорядитель. — Пока ты набивал кошель греховными монетами, к нам в гости между прочим пожаловал Его высокопреосвященство Гардиуш Блан…

Нас вели, словно на плаху — один искупитель впереди, а второй в конце цепочки. Я видел лезвие ножей, которые выглядывают из широких рукавов — наши сопровождающие находились в постоянной боевой готовности. Покосившись в сторону, я заметил в узкой бойнице веревку на взлохмаченном конце которой болталась чья-та берцовая кость. В следующей щели картина оказалась еще хуже — человеческие останки были крупнее, но провисели здесь явно дольше, потому и выглядели, как обычные ссохшиеся коряги.

Сквозняк донес до нас голодное карканье птиц.

— Неудивительно, что данную лестницу называют Вороньей, — буркнул под нос монах.

— Заткни свою пасть. — Резкий толчок заставил Патрика охнуть и согнуться пополам.

В следующем пролете нас внезапно разделили: меня повели выше, а моего приятеля и слепца погнали внутрь коридора.

Немного замешкавшись, мы обменялись с Патриком растерянными взглядами. Наш план трещал по швам, но вступать с искупителями в открытое противостояние было чревато еще более серьезными последствиями. Нас сопровождали опасные бойцы и застать их врасплох в данный момент было просто невозможно. Поэтому оставалось подчиниться и уповать на удачу.

Остановившись возле узкой двери, я дождался пока откроется засов, услышал глухой бас и спокойно зашел внутрь.

Небольшое помещение — справа топчан, на крохотном окне ржавые решетки. Теперь даже жилище Патрика показалось мне шикарными хоромами.

— Молись, брат, — пробасил искупитель. — Иного выбора не существует.

Засов за моей спиной резко защелкнулся.

Удаляющиеся шаги вскоре стихли: я досчитал до десяти, и начал действовать. Засучил рукав и привел в действие браслет — магнитный механизм сработал безукоризненно. Прислонив его к двери, я попытался нащупать спасительную нить. Рука медленно двинулась справа-налево. Мне повезло, буквально через минуту послышался протяжный скрип — задвижка нехотя покидала узкие душки.

Раз и я уже на свободе.

Первым делом выключил магнитум и прислушался к тишине — управился я достаточно быстро до первых признаков губительной испарины.

Так что же дальше?

План был довольно прост: для начала вернуться к тому месту, где нас разлучили с Патриком, освободить его и проводника из застенок и воспользоваться умением проводника. План был прост до невозможности, а потому содержал много «если»… Но я не стал обращать на них особого внимания — все равно выбрать из цитадели без помощи моего приятели у меня не получится.

Спустившись вниз, я с удивлением наткнулся на ту самую оговорку, которую так упорно не хотел признавать. Там, где еще недавно был довольно широкий мрачный коридор, теперь красовалась обычная каменная кладка.

Но я ведь точно помнил, как искупитель пошел именно в эту сторону. Как такое возможно? Ошибся с пролетом? Не может быть. Значит, магия? Где? В самой цитадели искупления? Поверить в это было просто невозможно.

Мои руки коснулись неровных граней. Узкие кирпичи были уложены в шахматном порядке — где-то слегка выступая, а где-то образуя некие вдавления.

Единственное объяснение которое крутилось в голове — это тайные механизмы.

Я проверил абсолютно все: кирпичи, выступы, факелы закрепленные в массивных кольцах, — никакого результата. Если здесь и существовал некий рычаг, то спрятан он был довольно искусно.

План, который мы продумали с Патриком был близок к провалу. И даже если я смогу отыскать монаха в здешних подвалах, то вряд ли у нас получится добраться до пыточных катакомб. Кардинал Гардиуш, будь он неладен, как всегда спутал все карты!

Но выход существует всегда, даже со смертного одра можно сигануть обратно в бурный жизненный водоворот. Где-то за окном раздалось протяжное лошадиное ржание — во внутренний двор ордена прибыл очередной кортеж. Я с интересом прильнул к арочному окну, подтянулся на решетках, но так ничего и не разглядел — мешал широченный косой выступ. Отстранившись, я едва удержался на вспомогательной ступени. Широкий рукав балахона зацепился за угол выступившего из общего ряда монолитной кладки. Раздался неприятный хруст и у локтя возникла приличная дыра. Что за напасть!

Я уже собрался было спрыгнуть вниз, когда заметил одну интересную особенность: вокруг злополучного кирпича не было следов крепежа, он выделялся не только из общего ряда, но целой стены. С замиранием сердца, прикоснувшись к краю, я осторожно вдавил его внутрь. Кирпич с легкостью подчинился моей силе, и незамедлительно, из глубины стены послышался протяжный скрежет цепей и стук шестеренок.

Сложная череда последовательных узлов пришла в движение. Я отчетливо слышал, как заведенный механизм добрался до стены и та распахнулась, будто плотный занавес.

Я нашел своего друга в третьей келье. Пустое помещение было оснащено лишь огромным пыточным креслом — огромные гвозди торчали повсюду, даже на подлокотниках. Осторожно освободив Патрика я помог ему опуститься на пол. Полулежа он не спеша повернулся на правый бок и только теперь позволил себе облегченно вздохнуть: его монашеский балахон был с шеи до пят покрыт крупными кровавыми пятнами.

— Всевышний все-таки покарал меня за мой длинный язык, — улыбнувшись, произнес Патрик.

— Не говори ерунды! — я попытался облегчить его страдания подложив под голову свою ладонь.

— Брось, — мой друг стыдливо отвел взгляд, — все это абсолютно неважно. Главное, мы сумели выиграть немного времени.

Я удивленно уставился на бледное лицо Патрика.

— Тебе сейчас лучше не двигаться. Мы обязательно выберемся отсюда. Ты только… — Его ладонь накрыла мою.

— Оставь, я знал на что шел, и что этот поход может стать последним. — Тяжело сглотнув, Патрик посмотрел на меня. Его взгляд был сейчас тверже камня. Я все понял без слов: никакие уговоры здесь не помогут. — Так что не трать время понапрасну, через пару часов тебя обязательно хватятся, и тогда все пропало.

— Один я не справлюсь, — не согласился я.

— Как раз на оборот, — устало кивнул он. — У тебя одного есть шанс. Только слушай внимательно и не перебивай.

— Но Патрик…

Его палец закрыл мой рот, оставив на губе кровавый след.

— В конце коридора спуск в подвал, прямо по винтовой лестнице. Будь осторожен, там два огромных зала, в которых собираются братья для ночного бдения. Минуя их ты попадешь в узкий пролет, а оттуда в подвалы для отрекшихся. Твоя ведьма сидела именно там. И туда же они отвели твоего слепого проводника. Вот держи, — он протянул мне крохотные четки. Сколько я себя помнил, Патрик никогда не расставался с ними. И не только из-за скрытого в них секрета. — Мне они уже ни к чему, а тебе понадобятся. Личная охрана кардинала никогда не дремлет, будь осторожен. Если что они подадут тебе знак сами.

— Очередной фокус, — догадался я.

— А как же иначе, — устало улыбнулся в ответ Патрик.

Прощание было не долгим — я ссыпал на ладонь приятеля парочку пластинок, которые могли хотя бы немного облегчить его страдания и быстро покинул пыточную. Теперь мне предстояло в одиночку выпутываться из сложившейся ситуации.

Последовав совету Патрика я спустился к молельным залам и остановившись, прислушался к посторонним шорохам. Зал был пуст: посередине широкий стол, сбоку печь и заполненные посудой стеллажи. Ничего, что могло бы вызвать тревогу. Но я слишком хорошо знал тех, кто составлял отборную охрану кардинала. Их называли Пустолицыми. И название родилось не просто так. Опытные воины обладали не только идеальной выучкой, но способностями, которые явно выходили за пределы человеческих возможностей.

Распоясав сутану я извлек из внутреннего кармана своего жилета осколок Бледного стекла, длинную кожаную ленту на вроде веревки и механическое кресало. Теперь оставалось лишь проверить зал на наличие всяких ловушек, а дальше действовать по ситуации: либо искать другой путь, либо двигаться напролом.

Вытянув руку с зеркалом, я постарался различить в полумраке участки, где тьма была настолько густой, что образовывала смоляные линии, напоминавшие фонарный столб. Но сколько я не вглядывался в отражение так ничего и не узрел. Свет от догорающих свечей был таким ничтожным, что все очертания расплывались в мутные гуляющие пятна.

Что ж, значит стоит действовать иначе.

Выкатив ленту, я легонько предал ей ускорение и она покатилась вперед, оставляя за собой тонкий хвост. Метров десять-двенадцать, вполне достаточно, чтобы навести здесь шороху. Искра выбилась легко и тонкая лента вспыхнула искрящейся змеей. Зал наполнил неприятный треск, а следом короткая вспышка и все пространство окутала вязкая пелена красного свечения.

Никаких признаков пустолицых. Даже не слышно их отвратительного за утробного воя.

Только слишком рано я радовался. Буквально через минуту началось действие, которого я собственного говоря и добивался. Сначала, в дальней стороне зала, возникли мрачные тени. Вытянувшись в струну они неспешно поползли вдоль стен, потолку, устремившись к огромной подвесной люстре. Затем послышалось мелкое постукивание наподобие часов с громкими ходиками. Стук был нечастым, но равномерным. Постепенно такт увеличился превратив его в нечто однородное. Заткнув уши, я ждал главной кульминации этого пугающего представления.

И вскоре — дождался.

Стены заходили ходуном, и весь зал, словно пустился в пляс. Широкобокий стол загремел изогнутыми копытами, стулья повалились на спинки и закрутились волчком. Посуда повинуясь своим старшим братьям, покинув полки, смело ринулась вниз.

Оставался последний штрих этого опасного капкана: в четырех углах зала возникли огромные круглые воронки, которые напомнили мне бушующий вихрь.

Буря достигла своего апогея. Пространство рассекли яркие всполохи молний. Они пронзили его насквозь и я заметил возникшие на камне темные, обугленные следы.

Но ни одно заклятие, каким-бы мощным оно не было, имеет предел прочности. Границу своей силы.

Когда зал окутала тишина и дым осел, я осторожно выглянул из-за укрытия. Но осмотреть все вокруг собственными глазами так и не осмелился. Только при помощи мутного осколка. Медленно, слева-направо и обратно: я пытался найти того, кто представлял для меня главное препятствие. И я его нашел. Высокая, сгорбленная фигура неподвижно возвышалась у противоположной стены, рядом с небольшой резной дверью. Приблизив к себе осколок, я пригляделся внимательнее. Нет, я ошибся, лишь на первый взгляд это существо показалось неподвижным, на самом деле оно слегка покачивалось, словно лоскутная лента на ветру. Стало быть кардинал не поленился и расставил своих верных воинов по всему периметру, не забыв про винный погреб и заброшенные за ненадобностью пыточные подвалы.

Но что оно здесь охраняет?! Вопрос был не маловажен, но ответ на него крылся, где-то в темноте коридора. А туда мне еще стоило попасть.

Пустолицый вел себя довольно спокойно. Бесполый призрак не иначе. Кажется, дунь на него и он развеется пеплом, не оставив после себя и следа.

Стараясь не потерять его отражение из виду, я сделал осторожный шаг. Ноль реакции. Еще один. Расплывчатый силуэт вздрогнул, и кажется стал чуточку ближе. Впрочем, осколок стекла сильно искажал окружавшую меня действительность. Стоило продвинуться еще совсем немного, метр или чуточку больше, и тогда можно будет попробовать обезвредить его до пробуждения.

Следующий короткий шажок я сделал подобно ювелиру, выверено и аккуратно: слегка вытянул мысок, который скользнул между осколками битой посуды, затем распределил вес тела на обе ноги и только выдержав паузу, продвинулся дальше. Но даже при всем моем умении пустолицый все-таки уловил некое колебание. Дернувшись, он приподнялся выше, почти к самом потолку. Его тощая, вытянутая голова укрывшаяся в глубине черного капюшона, резко повернулась. Почти как у сторожевого пса — для полноты картины не хватало разве что носа и хитрого, с прищуром, взгляда.

Я старался не дышать. Только толку от этого было маловато — верный страж не имел привычного слуха, как мы привыкли себе представлять. В его арсенале существовали более совершенные источники обоняния и осязания.

Медленно взмыли полы одежды — пустолицый внезапно остановился, подался вперед. Что-то почувствовал? Или просто движение? Мне стало не по себе. Рука медленно скользнула под сутану, где я нащупал сокровенный мешочек. С узелком справился легко и зачерпнув горстку перца, вынул сжатый кулак наружу.

Все это время страж не шевелился, словно ждал ответных действий. Но я не торопился, суета в таком деле ни к чему. Одно неловкое движение и все мои усилия превратятся в осколки под ногами, включая и меня самого. Если он узреет присутствие постороннего раньше, чем рассеется отвлекающая пелена, то начнется такое! Он не оставит здесь камня на камне, пока не убедится что уничтожил чужака, стер его с лица земли.

Вытянув руку, но не разжав кулак я принялся следить. Пустолицый плавно опустился вниз. Его тощие руки, которые больше напоминали костяные отростки, разошлись в стороны, тонкий перст указал мне за спину, там где находился вход в зал. А дальше небольшая пауза. И оглушающий крик. Он наконец продемонстрировал свою силу: крутобокий стол начал слегка постукивать ножками, а затем резко сорвался с места и с грохотом запечатал узкий проход.

Мне потребовались усилия, чтобы не шелохнуться. Недовольно заклекотав страж продолжил искать. Спасало только одно — породившая его магия не позволяла ему вынырнуть за отмеренный ему островок.

Тянуть было бессмысленно — в любой момент пустолицый мог узреть меня среди красного марева. Вытянув руку я наклонился вперед. А когда капюшон повернулся в мою сторону, разжал кулак. Крохотные гранулы акринского перца, подавшись дуновению, смело ринулись в атаку. Тьма сама втянула их внутрь, словно магнит металлическую стружку.

Если я когда-нибудь и слышал более ужасный звук, то он не отложился в моей памяти. Скривившись и изогнув собственное тело, страж взмахнул рукой, едва не зацепив меня. Перекатившись подальше от противника, я оказался за его спиной. Теперь оставалось только бежать со всех ног, пока перец лишил стража главного органа чувств.

Возле огромной кованой двери возвышались две гигантские медные статуи: монахи были облачены в плотные одежды-платья, перед собой они выставили мечи с широкой гардой. Только охраняли они не сокровища и даже не великие тайны старых богов. За замками ордена скрывалось только безумие. Да, именно оно, а не яркий металл или драгоценные камни. Неосязаемое чувство ужаса, страха и отчаянья, которое уже давно поселилось среди этих стен. Еще в первый сезон охоты на ведьм. Именно тогда камеры здешних подвалов наполнились человеческой болью. И доказательство вины тут не играло никакой роли. Главное, что бы подозреваемый наполнил мрачные подвалы душераздирающим криком обреченности.

Остановившись возле монаха, я внимательно изучил его наполненный скорбью взгляд: в отличие от остальных статуй эта имела не только зрачки, но и иные мелкие детали, которые практически не отличали ее от человека. Тонкие линии жил, вен и шероховатости кожи — внешне выглядело весьма жутковато, словно передо мной предстало нечто действительно живое.

С трудом приоткрыв дверь, я протиснулся внутрь.

Крохотные узилища располагались только слева. Низкие, в половину человеческого роста, потолки, каменный выступ позволявший только сидеть, а еще некий звук, постоянный и раздражающий. Кап-кап-кап…

Самые изощренные способы пыток — направленные на то, чтобы сокрушить волю затворника.

По левую руку я заметил всевозможные инструменты. Дремлющие под покровом паутины они смиренно ждали своего часа, когда люди одумаются и вновь начнут изводить друг дружку при помощи этих хитроумных изобретений. И тогда, смахнув с себя тень забвенья, ужасные механизмы вновь примутся скрежетать острыми зубьями истины.

Под ногами, недовольно попискивая, проскочила стая потревоженных крыс. Скрывшись за грудой пожелтевших черепов, они еще долго шуршали где-то в темноте, но я оставил их без внимания.

Остановившись напротив маятника-ожидания я осторожно коснулся одной из лопастей — водяная мельница медленно, со скрипом, но все же пришла в движение. Кап-кап-кап побежали пыточные секунды. Оставшись один на один с тишиной, человек обычно не выдерживал и десяти часов. Даже заткнув уши, он все равно слышал этот монотонный звук, который не спеша вытягивал из него признание в любом мракобесие.

— Что-то ты слишком долго, хозяин, — донеслось из крайней камеры.

— Ты все-таки избавился от кляпа, — вздохнул я.

— Шшшшш, — именно таким оказался его смех, глухим и шипящим, словно у змеи. — Мой провожатый оказал мне такую любезность. Сказал, что здесь меня все одно никто не услышит. И посоветовал молиться моим богам!

— И что, помогло?

— Ну раз ты здесь, думаю они не столь глухи, как ваши, — отозвался слепец.

Потянув за тугой засов, я открыл дверь и вытащил наружу проводника. На его бледном лице незамедлительно появилась довольная ухмылка.

— А где же твой бесивший меня приятель? — с удивлением поинтересовался он.

— Не твое дело!

— Вот как, — мелкие клыки зацокали, вынудив меня разозлиться. — Что я вижу, — тут же отреагировал проводник, — оказывается, даже волки жрут себе подобных. Вот уж не думал, что благочестие способно оправдать подобные проступки.

— Заткни свою пасть, — требовательно произнес я.

— Ну конечно, — тут же согласился слепец. — Сам муренмук просит меня замолчать, как тут откажешь! Что неприятно слышать правду? Хотя о чем это я, вы ведь выше наших земных потуг.

— Еще слово, — вынес я последние предупреждение, — и запихну тебя обратно. Думаю, вряд ли завтрашний обряд очищения придется тебе по вкусу.

Слепец виновато опустил голову и замолчал. В очередной раз я едва не угодил в его силки, еще чуть-чуть и ненависть к этому исчадиюмрака застила бы мне глаза.

Сдержав нарастающую ненависть, мне удалось отыграть немного времени. Но смогу ли я сделать это в следующий раз? Все-таки Патрик был прав: подобная дружба меня до добра не доведет.

— Ну что дальше? — поинтересовался слепец. — Чего ты здесь пытаешься отыскать, моменраг?

— Искать буду не я, а ты.

— Я? Да за кого ты меня принимаешь?! Если ты хочешь что-то найти тебе нужно было брать эту мерзкую, провонявшую гнилью старуху, а не меня, хоооозяин, — возмутился слепец.

Я больше не стал слушать его отговорки, просто притянул проводника за кандалы поближе и прижался к нему в плотную. Наши лбы соприкоснулись, и я с придыханием произнес:

— Ищи! Я как твой новый хозяин требую от тебя безоговорочного подчинения. Темные подвалы, зал, та что восседает на нем. Ты должен ее увидеть! Смотри! Я приказываю тебе! Смотри на меня — и узри!

Я не видел, но чувствовал как под его веками заходило ходуном нечто круглое, похожее на копошащихся червей. Это могло бы что угодно, но только не глаза моего проводника.

Последнее утро

Ее ведут по узким коридорам навстречу судьбе. Она прекрасно понимает: правда в этих стенах ценится не дороже ржавого медяка. Даже клятва на распятье не переубедит следователей в ее причастности к ковену. Слепо повторяя сухие слова обвинения они ждут от нее только одного — короткого согласия. Но она не доставит им такого удовольствия. И как закономерный итог за неверные мысли, она получает очередную порцию боли. На этот раз удары оказываются более жесткими, наполненными ненавистью и призрением. Но она прощает их и за этот поступок тоже. Они ни в чем не виноваты. Просто так сложились обстоятельства. Переплелись, будто змеи и жалят одна за одной, не давая продуху.

Один человек сам по себе не опасен, а вот толпа. Именно так она думает, представляя главный городской собор и бесчисленное число чтецов, клириков и епископов. Стадо баранов — не иначе. По одиночке они почтительны и пыщут святостью во все стороны, но когда соприкасаешься с канонами изнутри… Ей не хочется об этом думать. Может быть потом, но только не сейчас. Сейчас она верит, что ошибается и среди заблудших праведников, найдет хоть один добродушный грешник, который разглядит в ней невинную душу.

Надзиратель подталкивает ее в спину вызывая очередной приступ боли. Закусив губу, она пытается не потерять сознания, когда наступает на опухшую ногу.

Ничего, здесь уже недалеко, — утешает она сама себя. Стерпит как-нибудь.

Хищно скрепят плохо смазанные замки и дверь за ней резко захлопывается. Тут даже стены источают неприкрытую злобу. Лязг, позвякивание, скрежет — любой звук напоминает ей ужасную насмешку судьбы.

Устало прислонившись к ледяной стене, она прислушивается к мерной капели: сегодня мельница начала свой труд немного раньше. Кто-то неподалеку жалобно стонет и отчаянно барабанит в закрытую дверь.

Не выдержал!

Но стоит ли его в этом упрекать, — у каждого свой предел прочности, тем более когда проведешь в здешних подвалах больше месяца.

Вскоре сумасшедшая дробь прекращается. Отчаянье накатывает с новой силой — на этот раз неудержимыми проклятиям, а чуть позже — уже жалкими стенаниями.

Стараясь не обращать внимание на этот акт безысходности, она закрывает уши руками, встает на колени и молится. Сначала тихо, произнося благословенные слова одними губами, а затем все громче и громче.

Распятие она мастерит из двух сухих веточек. Покрепче перетягивает их серой нитью из собственного платья и водружает на воображаемый алтарь — хоть какое-то утешение в этом бескрайнем Мраковом царстве.

В первый день она молится недолго, всего пару коротких минут, но постепенно время проведенное на коленях перед простым прутиком заметно увеличивается. В ночь перед казнью она не сомкнет глаз. Устало повалившись возле самодельного алтаря, пленница умоляет простить своих мучителей.

Перед самым рассветом в камеру приходит священник. Устало зевнув он какое-то время молча стоит в углу, а потом медленно направляется к выходу.

— Вы не отпустите мне грехи? — раздается ему в спину.

Он поворачивается, и уставившись на ее изможденное лицо, удивляется:

— А разве твоей гадкой вере это необходимо?

— Это необходимо любому, кто стоит на краю пропасти. А вера тут совершенно не причем, — ответ вырывается из темноты.

Поразмыслив, он соглашается. Но отнюдь не из-за сострадания, просто его вновь начинает мучать подагра и он решает немного отдохнуть перед тяжелым подъемом по винтовой лестнице.

— Говори, заблудшее дитя, в чем ты видишь свой проступок?

Она устало опускает взгляд, собирается с мыслями.

— Я едва сдерживаю свою ненависть, отец. Раньше у меня не было ничего подобного, но попав сюда…

— Понимаю, — соглашается священник, — святые братья мешают тебе творить черное дело, не так ли? Да, их молитвы довольно сильны, заблудшее дитя.

Она тяжело вздыхает:

— Вовсе нет. То что гложет меня изнутри имеет совсем иную природу. Не знаю, сможет ли кто-либо вынести большие страдания, чем выпали на мою долю. Уж не знаю за что мне все это, но я со смирением принимаю их…

— И в чем же они выражаются? — не понимает исповедник.

— Коридорный насилует меня по пять раз на дню, если конечно предположить, что день здесь начинается с изуверств следователя, а заканчивается пытками беззубого душегуба Ханса, который терзает не только мое тело, но и разум своими похабными стишками. Правда с этим я уже смирилась, святой отец. Боль иногда даже вызывает радость на моих устах. А вот то что происходит ночью, нескорую, порождает во мне лишь ужас. Все дело в голосах… Именно они ранят мою душу кошмарными историями. Ведают мне о том, как навестят моих маленьких дочек. Я стараюсь не слушать… но обрывки фраз все равно доходят до самого сердца. Это ужасно — я о том, что они хотят сделать… какую боль собираются причинить моим милым крошкам. Но я прощаю их всех. Каждую ночь или день… сюда ведь не проникает свет…да и откуда мне знать… Впрочем, это абсолютно неважно. Слышите меня, я молюсь за их души… Плачу, но молюсь… И от этого начинаю ненавидеть себя. С каждым разом все и сильнее и сильнее… — Ее голос становится тише, а вскоре полностью растворяется, оставив после себя лишь тяжелый осадок несправедливости.

Священник внимательно слушает до конца. Хотя видно, что ему неприятна эта лживая исповедь. Но он ни разу не делает ей замечание.

Его пальцы не спеша перебирают потемневшие камушки четок — совершив круг, он откладывает их в сторону, и наконец говорит:

— Я ощущаю боль, заблудшее дитя. И поверь, Всевышний тоже видит твои страдания. Но не он дарует их тебе. Все дело в том, что скрыто у тебя вот здесь, внутри, — он показывает на ее грудь. — Твои страхи и боль исходят именно отсюда. Отрекись от повелителя мрака, покайся в собственных греха, и тогда тебе станет легче… Именно Мрак заставляет твои уста лгать. Мрак — только он делает белое черным, а радужный рассвет окрашивает в серые тона.

— Но я ведь ничего не совершала, это все они… — В отчаянье она пытается избавится от цепей, но все усилия напрасны. Понимая, что даже в исповеди не сможет найти облегчения, ей остается только смириться со своей незавидной участью.

Священник уходит так и не произнеся спасительных слов искупления. Она остается абсолютно одна, наедине со своими страхами и болью, которые породил здешний мрак.

Чуть позже ей предстоит подняться на помост и принять последнюю порцию унижений. Но до этой минуту должно произойти специальное приготовление.

Ее облачают в желтую робу и ведут к стригалю. Он практически вырывает ее волосы с корнем — его ржавый инструмент применим разве что к овцам. Но сегодня она и есть заблудшая овца и лучшего обхождения не заслуживает.

Потом ее оставляют наедине с самой собой. Ненадолго. Всего минут десять, не больше.

Все покидают подвал, который в отличии от ее узницы выглядит как настоящие хоромы. Но главное — отсюда она может видеть солнце. Крохотные лучики пробиваются сквозь толстые прутья решетки. Она и не думала, что так сильно будет скучать по дневному свету.

Вместо молитвы, она приближается к стене и пытается выглянуть наружу, и у нее практически получается это сделать. Встав на цыпочки ей удается разглядеть траву и часть соседних зданий. Но в этот момент ей кто-то мешает. Мужской низкий голос. Неужели время пробежало так быстро? — думает она.

У двери стоит незнакомец. Внешне он напоминает ключников: тощий, слегка сгорбленный, с небольшой бородкой и отрешенным взглядом. Вот только одежда его слишком необычна для служителя инквизиции. Плотные штаны, длинный плащ с высоким воротником, какие обычно носят почтари, но больше всего бросается в глаза шляпа.

— Мне уже пора? — спрашивает она.

— Еще нет, — качает он головой.

— Мне сказали: я смогу побыть одна.

— Так и есть, — соглашается он. — Но у меня к тебе несколько вопросов.

— Кто вы?

— Я наблюдатель.

— За кем?

— За всеми. — На его лице проскальзывает загадочная улыбка.

— Муреннннннмук? — дрожащим голосом произносит она сокровенное слово. И когда он коротко кивает, вздрагивает от накатившего на нее страха. Невероятно, но она боится его горазда сильнее, чем предстоящую казнь.

— Звездный странник, скажи, неужели я великая грешница?

— Мне хочется чтобы ты сама ответила на свой вопрос, — не двигаясь с места, он не сводит с нее холодных глаз.

Она ощущает дрожь по всему телу: вот и он пытается обвинить ее во всех смертных грехах.

— Прости, но мне нечего сказать, — наконец находит она в себе силы для ответа.

— Очень жаль.

Его тон вызывает у нее лишь слезы. Банальная обида.

Она ведь надеялась, уж кто-кто, а прозорливые перегрины, жители пустошь, которых считают великими мудрецами, видят даже то, что скрыто от посторонних глаз.

— Неужели непонятно: меня оклеветали! За что мне просить прощения у Всевышнего?! Я всего лишь работница, которая трудится день и ночь, отдавая всю свою любовь не постороннему мужу, а своим детям. В чем я виновата? В том что на руках кровавые мозоли, или в том, что мы делим одну краюху хлеба на троих, а мои дети видят сладости только раз в год, на ярмарке в Прикзеле? Дай мне ответ, муренмук, — она не просит, а требует. Требует обычной справедливости.

Но он молчит.

— Говорят, что твои глаза зорче звезд! Так в чем вина бедной прачки?!

Странник хмурится, и скрестив руки, задумчиво отводит взгляд.

— Тебе не обмануть меня — ведьма! Твои чары не действуют на тех, кто не принадлежит этому миру, — уверено говорит он, но в последнюю минуту голос обрывается.

— Ведьма?! — у нее больше нет сил удивляться. Впрочем и боятся она тоже не намерена.

— А разве нет? Я ознакомился с письмами, которые тебя уличают в колдовстве. И этому нет оправдания, — заявляет он. — Ты выкрала двух соседских ребятишек и превратила их в ярмарочные чучела набив пустые тела соломой. А потом уморила голодом собственную мать — разве не ты заперла ее в подвале, и заставляла живьем пожирать крыс?.. Ответь!

Она не может больше слышать этой лжи. Муренмук еще что-то говорит, о других зверствах и прочем вымысле, но ей уже все равно. Она хочет умереть, и не важно как, главное, чтобы ее перестали валять в грязи.

Почему, почему они все врут? — в сотый раз она задается одним и тем же вопросом. — Зачем пытаются сделать из нее чудовище? — но ответа не находит. — А может быть у нее и впрямь помутнел рассудок, и ее удел — болтаться на висельнице и пугать своим видом случайных прохожих?

Упав на колени, она начинает неистово молиться, но вскоре останавливается. У нее больше нет сил быть беспомощной куклой.

Эти стены пропитаны пороками, — только она не желает дышать этим воздухом. Даже если жить ей осталось всего пару минут. Неважно. Она хочет, чтобы они стали самыми честными.

— У меня к тебе последний вопрос, ведьма, — обращается к ней муренмук.

Опустив голову она молчит.

— Откуда вы черпаете свою силу?

Опять заблуждение! И эти слова ранят ее в самое сердце. Почему? За что? Как бы сильно она не взывала к Всевышнему, ее молитвы остаются не услышанными. Тогда какой же в них прок? Пытаться спасти свою душу? — Но зачем, если она и так уже истерзана донельзя. Следовать всем заповедям предков? — а какой в них толк, если вся ее праведность не стоит и ломаного гроша. Тогда зачем?

Она медленно тянется к шее и резко срывает знак чистоты: мелкий символ — хвостатая звезда стремящаяся к небесам летит на пол.

— Так и не скажешь? — интересуется муренмук.

— Поверь, тебе представится возможность узнать ответ на этот вопрос, — зло кидает она.

Ее уводят двое плечистых стражей — мрачные поборники жестокой веры. А перегрин садится за стол и задумчиво закрывает глаза ладонью. Правильно ли он поступил или здешний мир опять сыграл с ним злую шутку? Сомнения съедают его изнутри. Он бы и рад развеять их, но чем дольше он изучает этот мир, тем сложнее ему становится отличить правду от лжи. Одним словом — Мрак. Именно он делает белое черным, а радужный рассвет окрашивает в серые тона….

Устало повалившись на каменный пол, я устало посмотрел на проводника. Он обессилено лежал на спине и откинув голову назад безудержно смеялся. И не просто смеялся — его одолела настоящая истерика.

— Ты мертвец, муренмук… ты ходячий мертвец… Тебе никогда не справиться с ней…с ее ненавистью, с ее отчаяньем. Я видел это слишком отчетливо… Твоя душа уже в ее руках… безумец, ты даже не понимаешь с кем связался…

— Заткни свою пасть, — рявкнул я. Вытер окровавленный нос и схватил слепца за шкирку.

— Веди меня!

— Куда? — пытаясь сдержать смех, поинтересовался проводник.

— Туда, где я видел ее последний раз…

Подвал я узнал сразу. За долгие годы здесь ничего не изменилось: тот же стол, скамья, даже остриженные волосы были небрежно разбросаны по полу.

Словно во сне я приблизился к решетчатому окну: снаружи уже сияло марево заката. Но меня он не интересовал. Присев на одно колено, я начал осторожно искать символ искупления. И уже через минуту между пальцами забрезжила вырезанная на деревянной пластине хвостатая комета. Сжав кулак я внезапно понял: что-то не так. Мой слепой слуга внезапно перестал сотрясать воздух пустым смехом.

— Вставай, и медленно повернись, — приказал низкий, глухой голос.

Быстро сунув находку в перчатку, я поднял руки и развернулся на месте.

В дверях стоял страж, при этом его меч оставался в ножнах, а кулаки он грозно упер бока. По всей видимости, он собирался справиться со мной голыми руками.

— Конец тебе, поганый муренмук! — внезапно завопил слепец и внезапно сиганул на стену.

Искупитель отреагировал молниеносно. Выхватив меч, он крутанул им над головой — соприкоснувшись к камнем лезвие очертило огненную границу. Коснувшись глубокой борозды проводник одернул руку и не удержавшись, свалился на выпуклые камни. Схватившись за ушибленное плечо, он недовольно скривился.

— Гребанный падальщик! — выдал он.

— Очень интересно. — Убрав меч, страж склонился и уставился на слепца. — И что у нас тут за мраковотродье?

— Интересно, а кто из нас лишен глаз — ты или я? — передразнил его слепец.

— Какой дерзкий, — цыкнул языком искупитель. — Ведьмин слуга собственной персоной. Интересно, а где же твоя хозяйка? Или хозяин? — он перевел взгляд на меня. Я стоял молча, не пытаясь сократить расстояние.

— Отвечай, каков твой род, исчадие?! — приказал страж.

Смех слепого стал откровенно раздражать. В отличие от меня, его эта ситуация только забавляла.

— Дурья башка, падальшик! Перед тобой не колдун, а один из моменрагов!

Страж недоверчиво покосился в мою сторону. Я не стал больше тянуть, другого шанса выпутаться из этой ситуации у меня просто не предвидится. Осторожно опустив руки я снял капюшон.

— Ты не похож на служителя ордена, — согласился страж.

— Слепец говорит правду, — тихо произнес я.

— Тогда не в твоих интересах помышлять о глупостях.

— Твоя правда, страж.

Обнажив меч, искупитель приблизился к слепцу. Лезвие коснулось тонкой шеи, заставив того нервно сглотнуть.

— Итак, вопросов становится больше, а ответов я так и не услышал! Что же заставило муренмука незаконно проникнуть в орден, да еще прихватив с собой это исчадие?

— А не боишься…

— Чего? — искренне удивился страж.

На моем лице возник жадный оскал.

— Правду. Только подумай дважды — прежде чем дать ответ.

Я без труда заметил мелькнувший внутри капюшона растерянный взгляд.

— Я не боюсь ни-че-го. Тем более пустобрехов сочиняющих всякую ерунду про пыльных странников.

— В былые времена за такие слова тебя бы четвертовали, — признался я. — В лучшем случае…

— Жалкие угрозы, — усмехнулся искупитель. — Или я ошибаюсь?

В жизни я повидал достаточно спорщиков, чтобы тратить на них время. Мой взгляд коснулся браслета с изумрудом: камень заметно потемнел. Я перевел взгляд на слепца. Кажется он научился чувствовать своего хозяина без всяких слов. Зарычав, проводник извернулся, и вцепился стражу в ногу. Из-под капюшона вырвался сдавленный стон.

— Ах ты тварь!

Но искупитель не успел избавиться от пронырливого проводника. А тот в свою очередь нанес ему еще один укус и на этот раз гораздо больней первого. Штанина стала темной от крови. Отстранившись, слепец вытер окровавленный рот и принялся что-то активно пережевывать.

Он сделал свое дело. Теперь следовало действовать мне.

Очутившись возле стража я со всего маху припечатал его к стене. Мои руки уже обхватили рукоять меча. Если позволить искупителю воспользоваться оружием, мне не поможет даже мой верный револьвер. Только рано я радовался. У искупителя тоже было припрятана парочка сюрпризов в рукавах.

Оправившись от внезапного нападения, искупитель продемонстрировал свои умения. Ударом ноги он отшвырнул слепца в сторону, и попытался вырубить меня. Перехватив мою руку, ударил головой. Хотя я и был готов к такому повороту событий, но все равно пропустил. Перед глазами все поплыло. Пошатнувшись, я попятился назад.

Страж уже был наготове: меч обнажен, острие пригвоздило грудь проводника, а в мою сторону грозно уткнулось лезвие кинжала.

— Ну хватит, шутки закончились, — процедил он сквозь зубы.

— Я полностью с тобой согласен!

Откинув голову назад, слепец уставился на стража хищным взглядом. Кажется только сейчас искупитель догадался с кем связался.

Рот проводника медленно раскрылся, наружу высунулся глаз на длинной ножке.

— Ненавижу мерзких тварей, — прошипел страж и взмахнул мечом.

Лезвие с жадным чавканьем впилось в податливую плоть. Проводник отреагировал довольно предсказуемо: безгубый рот расплылся в кривой ухмылке и наружу вырвался облегченный вздох. Он наконец был свободен от невидимых оков.

— Отпускаю тебя, сейчас и навсегда, — произнес я слова, которые обычно произносили исчадия. — Твоя служба закончилась. — Избавив проводника от обязательства возродиться этой же ночью, я кинулся на стража.

— Я так и знал, что он лжет, — рявкнул искупитель. — Никакой ты не перегрин, ведьмак!

Ответа не последовало. Мне стоило поскорее решить возникшую на моем пути проблему, которая в случае промедления, вполне могла достигнуть губительных размеров. Подхватив скамью, я не раздумывая зашвырнул ее в стража. И как говорят в таких случаях: попал почти яблочко. Не ожидая от меня подобной прыти, искупитель, в последнюю секунду, попытался отстраниться в сторону, но не успел. Скамья ударила его в плечо, заставив выронить меч. Я был уже поблизости. Мощные, короткие удары обрушились на искупителя. Проведя несколько серий, я перехватил его руку, выкрутил ее и выбил кинжал. Теперь мы были на равных.

И тут я вновь просчитался. Слишком рано ослабил захват, чем незамедлительно воспользовался искупитель. Сокрушающий удар ногой сбил меня с ног. Не успел я подняться, а страж уже оказался сверху. В отличие от меня, он действовал более решительно. Сцепив руки, искупитель обрушил на меня молотящую боль. Я пытался защищаться, но не тут-то было. Противник был тяжелее меня вдвое и почти на голову выше — настоящий буйвол воплоти. Моя защита трещала по швам, и хотя я старался контратаковать короткими ударами по печени, они были для него как комариные укусы. Почувствовав, что я теряю силы, страж перешел в активное наступление: прижав мои руки к телу, он сдавил мое горло.

Захрипев, я стал задыхаться. В глазах потемнело — я держался из последних сил. Но главное — у меня не было даже призрачного шанса исправить сложившуюся ситуацию.

— Говори, тварь, чего тебе понадобилось в святом месте? — сдерживая нарастающий гнев, искупитель начал свой допрос.

Я попытался что-то ответить, но получился лишь протяжный хрип. Стража это конечно же не устроило. Хотя какая разница: моя участь ведь была предрешена. Искупитель не собирался останавливаться на достигнутом.

— Ты поплатишься за свой поступок! — прошипел страж, выдав очередную угрозу.

Высвободив одну руку, я попытался избавиться от его ладони на своей шеи. Но ничего не вышло. Мешала перчатка, которая все время соскальзывала с потной кожи. А еще деревянный оберег…

Мне удалось глотнуть немного воздуха, и рассудок получив необходимую порцию кислорода, мгновенно ухватился за внезапную находку. Я легко нащупал острую грань и пальцами начал выталкивать ее наружу из перчатки.

Край уже показался из-под темной кожи, когда страж надавил сильнее. У меня перед глазами поплыли круги, и я едва нашел в себе силы не потерять сознание. Рука инстинктивно ухватилась за капюшон стража и сдернула его с головы. Оскалившись, тот недовольно клацнул зубами. Вернее тем, что от них осталось — острые стесанные клыки больше напоминали акульи. Но гораздо сильнее меня поразило лицо искупителя: лысый череп был буквально сшит из различные лоскутов кожи, на обоих глазах отсутствовали веки, а рот был лишен губ, — настоящий монстр воплоти. Ну гораздо ужасней был его запах — нечто среднее между гнилым мясом и вареной рыбой.

— Что, страшно? — заметив мою реакцию, поинтересовался страж. — Смотри, что сделали со мной ваши мракобесы!

Его лицо исказилось в некоем подобии ухмылке.

Но мне было не до разговоров. Успев ухватить немного воздуха я все-таки умудрился извлечь из перчатки символ веры. Наверное, можно было просто приложить его к щеке монстра, только я избрал иной способ. Развернув его острым углом и зажав между пальцами, мне все-таки удалось нанести один мощный удар.

Искупитель взвыл от боли. Развернув голову он заскрежетал зубами. Из широкой раны хлынул фонтан бурой кровь.

Добился я немного, но главное — страж ослабил хватку.

Ощутив прилив сил, я едва не взвыл от счастья. Следующий мой удар оказался более прицельным. Теперь я метил в более жизненно-важные органы.

Когда деревянный угол вырвался из шеи, раздался протяжный хрип. Страж отреагировал мгновенно — дернувшись, он отстранился и уставился на меня стеклянным взглядом, словно никак не мог поверить, что проиграл.

Стараясь остановить кровь искупитель прикрыл ладонями рану, но это не помогло, кровь продолжала струиться сквозь пальцы.

— Мраковоотродье! — прошипел страж. Правда на этот раз его голос прозвучал спокойно, почти равнодушно.

Пошатываясь, он отошел к выходу, поднял меч. Но на большее его не хватило. Дрожащая рука смогла поднять его ровно на половину, а потом начал медленно клониться в сторону. Кровь уже была повсюду.

Мой взгляд коснулся потемневшего оберега: теперь хвостатая звезда стала багровой и была едва заметна. Завязав тесемку у себя на шеи, я медленно поплелся к выходу надеясь на то, что на моем пути больше не встретятся воины из личной охраны кардинала Гардиуша.

Приблизившись к безжизненному телу слепца я высыпал на него целую горсть Шептуна. Серый парашек мгновенно вступил в реакцию и вспыхнул ярко-зеленым пламенем. Это меньшее что я мог сделать для своего слуги.

Выбравшись в коридор, я решил выбираться через конюшни. Патрик говорил, что это самый безопасный путь из цитадели. Впрочем, с прибытием кардинала здесь многое изменилось, и его верные соглядатаи могли поджидать меня где угодно.

Мой путь до конюшен породил массу вопросов. Спустившись в подвалы, я обнаружил камеры, в которых еще чувствовалось чужое присутствие. Только отнюдь не человеческое. Глубокие царапины, куски шерсти и рваной одежды — такое мог оставить кто угодно, но не человек. Неужели кардинал решил начать новую охоту? Но почему тогда их держали здесь, а не уничтожали сразу? Еще несколько домыслов легко в копилку бесконечных предположений.

На удачу я так и не нарвался на засаду. Несколько раз мне попадались на глаза коридорные, которые размахивая кадилом окуривали холодные помещения. В отличие от стражей они были достаточно рассеяны, чтобы заметить притаившегося чужака. Поэтому я прошмыгнул мимо них незамеченным.

В конюшне я окончательно выдохнул: свобода оказалась ближе чем мне казалось. Освободившись от неудобной монашеской одежки, я пробрался к воротам, выглянул наружу. Внутренний двор был практически пуст: только две кареты у дальнего входа, первая большая, роскошная — принадлежащая кардиналу, и вторая, попроще, для его бесценной библиотеки, с которой он не расставался даже в дальних походах.

Другой бы на моем месте, не раздумывая, ринулся к воротам, и поплатился бы за свою самонадеянность, потому что в следующею секунду возле ворот появились трое кучеров. В отличие от городских возниц, эти выглядели как настоящие воины. По крайне мере я без труда различил огромные кинжалы на поясе и арбалеты за спинами. Остановившись возле кареты, они раскурили трубки и принялись ждать.

За спиной фыркнул в стойле конь. Я повернулся, шикнул на него и продолжил наблюдать.

Буквально через пару минут на пороге показались инквизиторы в коричневых сутанах. Четверо остались у дверей, а вторая четверка направилась к воротам. Следом на пороге возникли викарии, личные наместники и телохранители кардинала. Их было двое. Облаченные в строгие белые сутаны с красной окантовкой по краям, они внимательно осмотрели двор, и направились к парадной карете. Через минуту показалась худощавая фигура Гардиуша. Кардинал явно пребывал не в лучшем расположении духа. Раздражено поглаживая своего любимого ручного хорька и слегка прихрамывая на левую ногу, он торопливо спустился по ступенькам. В этот самый момент его кто-то окрикнул. На площадку выскочил нынешний глава ордена — я узнал его без труда по животу невероятных размеров. Поклонившись, он раболепно принялся кружить вокруг Гардиуша. Нервно отирая ладоши, епископ явно пытался оправдаться перед Его высокопреосвященством. Но тот и не думал его слушать. Прервав сбивчивые объяснения, Гардиуш погрозил главе ордена пальцем, а затем отвесил тому звонкую пощечину. Удивительное дело, сколько я знал кардинала, он никогда не позволял себе подобной вольности. Но что же могло вывести Гардиуша из себя? Уж не ведьма ли из катакомб?

Об этом я конечно мог только гадать.

Дав епископу какие-то наставления Гардиуш в срочном порядке покинул бывшую пыточную ордена инквизиторов. Но на этом представление не окончилось. Помявшись у порога, епископ уже собирался вернуться в обитель, когда ему сообщили довольно скверные известия. Дослушав запыхавшегося монаха до конца, глава ордена не на шутку рассвирепел. Сжав кулаки, он затряс ими от негодования. Его взгляд устремился на левое крыло крепости, и только теперь я догадался что произошло. Из узких бойниц валили клубы темного, едкого дыма. Видимо, я немного переборщил с порошком. Но нет худа без добра: уже через минуту двор был пуст, и я мог беспрепятственно покинуть цитадель.

Всю дорогу до одинокой хижины у меня перед глазами стоял образ измученного пытками Патрика. Мог ли я спасти друга? Скорее всего — да. Но получилось ли у меня вытащить его из ордена? Вот тут ответ было отрицательным. Патрик сделал свой выбор, и стоило ли его винить за это?

Зачастую, отринув чужой совет мы намеренно делаем что-то неправильно. Почему? Наверное вся причина в нашем истинном предназначении, именно оно толкает нас в роковой омут ошибок.

Грустно улыбнувшись, я мысленно попрощался со своим другом. Даже если судьба и соблаговолит вырвать его из ледяных подвалов, наши пути вряд ли пересекутся вновь. Ведь мое предназначение не менее фатально, чем его.

Приблизившись к мирно посапывающей старухе я окатил ее ледяной водой. Двуголовая подпрыгнула на месте, и оскалившись, злобно уставилась на меня недовольным взглядом.

— Вставай, поводырь, тебе пора браться за дело.

Теперь в ее взгляде появился интерес — она недоверчиво принюхалась, стараясь угадать направление ветра. Сегодня властвовал легкий южный Зефир, который обычно навивал тоску, и нагонял теплые проливные дожди. Но я знал точно: то место, куда мы отправимся, встретит нас затяжным колким суховеем.

Разжав ладонь я продемонстрировал старухе деревянный оберег. Почуяв запах крови двуголовая приободрилась: взгляд заблестел, а у кончика рта возникла тонкая струйка слюны.

— Поможешь мне найти ее владелицу? — обратился я к поводырю.

— За щепотку внутренностей?

— Непременно, — пообещал я.

Старуха завыла от удовольствия.

Расщелкнув старые кандалы, я дал своему псу чуть больше свободы. Странное чувство тревоги охватило меня с новой силой. Похоже этот мир продолжил нашу затяжную игру — не успев расквитаться со старыми долгами, я опять попросил взаймы. Но самое ужасное, что мне начинало это нравиться.