Сезон охоты на единорогов

Глава 19 В гостях у Вороньего Царя

Он был больше, чем человек. Больше, чем Тур. Даже больше, чем лучший.

Константин Великий. Легенда. Последний из сильнейших. Носитель огромной силы и наследник почти неограниченной власти. После того, как рухнул в междуусобице Сход Храмов Тэра, погибло большинство сильных воинов на этой Земле. Почти все наставники, обладающие силой предвидения и изменения реальности, сгинули бесследно. Воинов, оставшихся в живых, разбросало, связи порушились. Те, что остались в деле — либо, как я, ушли в одиночное плавание, либо стали собираться в группировки. И ничего удивительного, что после падения Схода и самороспуска Школ, не нашлось более притягательного сосредоточья, чем Великий. Самая большая группировка в России. Всё остальное, что существовало и существует — лишь осколки былого величия Схода Храмов. Великий — последняя надежда на его восстановление.

— И тебя приветствую, Просо из Ками-нэ, — обратил благосклонное внимание на ведомого Константин.

Женька сам виноват — вместо того, чтобы валяться в спасительном забытьи, он подтянул непослушные колени и, свалившись на левый, нетравмированный бок, попытался встать. Ему это всё никак не удавалось и я, скрепя сердце, помог. Спустя пару секунд уставший от напряжения Евгений сидел рядышком в аналогичной моей позиции. Хорошо известной всем — позиции послушания. А как ещё прикажите разговаривать с тем, кому и старшие Туры в ноги кланяются?

— И тебе привет, Великий, — сплюнув кровь из натруженной глотки, хмуро отозвался Жаня.

— Я смотрю, вы сегодня не в духе, — усмехнулся Константин, оглядываясь.

Подошёл к нам и, скрестив ноги, опустился на землю. Удобно устроился и внимательно оглядел нас сверху вниз. Во-первых, потому что рост позволял, а, во-вторых, потому что и я, и Просо сидели, согнувшись, оберегая побитые тела. Да и просто сил не оставалось выпрямиться.

— Сколько же вы народа положили?

Я пожал плечами. Хватало дел и без того, чтобы считать!

Просо даже головы не повернул. Это меня радовало. Любому младшему, пока к нему непосредственно не обращаются, лучше во избежание держать рот на замке. И хорошо, что пацану хватило ума понять это.

Константин хмыкнул.

— Кресты, конечно, особо подготовленными бойцами не отличаются, но всё ж мясорубку вы затеяли знатную. А уж моих людей трогать было необдуманно.

Мы синхронно не отреагировали. Пусть говорит, что хочет. Желает восхищаться прежде, чем отправлять на тот свет — его воля. Желает высказать неодобрение — пожалуйста.

Великий опять не ошибся в выводах и перевёл взгляд нам за спины. Почувствовав его взгляд, воин с ребёнком на руках поднялся и, осторожно ступая, чтобы не растревожить больного мальчонку, подошёл к своему ведущему. Присел рядом и протянул Чуду. Юрка спал. Его лицо ещё оставалось искажённым маской страдания, и от тела шёл жар, но по тому, как порозовели щёки и лоб покрылся испаренной, становилось ясно, что кризис миновал.

Я незаметно выдохнул. Хоть у одной жизни остался шанс выжить и восстановиться!

Мы с Просо одинаково хмуро наблюдали за тем, как Великий сосредоточенно диагностирует состояние Чуды. Аккуратно, одним пальцем, проводя над зонами истечения энергий и пробуя их на цвет и насыщенность. И на каждой зоне закрывая бьющий поток, ставя преграду иссякающим ручейкам. Наконец, Константин открыл глаза и отнял ладони от мальчика. Некоторое время сидел молча, смотря сквозь окружающих. Возможно, на далёкий горизонт чужой реальности… Лицо, казалось, нисколько не поменялось, сохраняя всё ту же маску сосредоточенности, но потухший блеск глаз выдавал скрытое напряжение. Что-то неявное, невидимое нам, произошло в этот момент. Важное, недоброе, неожиданное.

Константин вышел из состояния созерцательности и неожиданно по-стариковски вздохнул. Тихо распорядился:

— Вколите коктейль для восстановления. Ему не помешает.

Пожилой мужчина с мальчиком послушно унёс его к вертолёту, к медицинским препаратам.

— Как он? — Неожиданно спросил Просо.

Не сдержался, ясно дело…

Константин пристально посмотрел на Жаньку, так, что вогнал бы любого тиса в краску смущения! Но Просо лишь отвёл глаза. Сильная кровопотеря и запредельная усталость заставили его выйти за барьер вежливости. Но прощения от Великого ждать бессмысленно. Тис не должен задавать вопросы без разрешения. Тем более так наглеть в разговоре с Великим! Я дёрнулся, понимая, что произошедшее во многом — моя ошибка. Этот вопрос должен был озвучить я.

— Великий будет любезен…, сообщить нам о состоянии… нашего подопечного? — протягивая руки вверх-вперёд в жесте покорной просьбы, спросил я. Одного вдоха на всю фразу не хватило. Я, что, настолько плох?

Константин отвернулся от ведомого и кивнул мне, почти как равному:

— Малыш весьма истощён, но смертельных последствий выброса я не вижу.

— Какого выброса?

Мне стало нехорошо от какого-то смутного предчувствия. Кажется, я уже когда-то слышал это слово.

Константин, хмурясь своим мыслям, отозвался не сразу:

— Выброса личной реальности.

Просо и я застыли в неподвижности, одинаково настороженно смотря на Великого. Константин оглядел нас, словно впервые увидел. И, поморщившись, объяснил:

— Чтобы спасти вас и себя, мальчик вырвал свою личную реальность и вытащил её в существующий мир. Это колоссальный труд. Потратив столько энергии, он оказался немощен. Но обеспечил вам серьёзную поддержку.

— Единороги, — заплетающимся языком озвучил Жанька.

Великий продолжил:

— Крёсты пугали его и потому обратно сам вернуться он не мог. Но вырвал кусок своей души, бросив вам на выручку. Образно говоря, отрезал себе лапу, чтобы вырваться из капкана. Теперь у него нет этой лапы, нет вырванной из груди реальности, и нет сил её подпитывать. Мальчик надорвался. А жаль. Его потенциал был наивысшим на сегодня. Если бы не глупость Крестов… — он откровенно поморщился.

— Так он теперь… — Евгений дёрнулся, замолчал на миг, напоровшись на холодный взгляд Великого, но тут же, преодолев себя, продолжил: — Не имеет силы?

— Он надорвался, — отрезал Константин. — Его потенциал исчерпан. Возможно, он всё же восстановиться, но вряд ли поднимется на уровень посредственного веда.

— Значит, он вам не нужен? — С глупой надеждой или с тупым упрямством продолжил Жаня.

Его заметно лихорадило, пальцы не могли остановиться на коленях, отбивая мелкую дробь, губы кривились и подрагивали.

Константин пожал плечами:

— Теперь и такой — нет. Но лучше для мальчика будет вернуться в Храм, под защиту знающих целителей и для дальнейшего обучения от хороших ведов. Я это могу ему дать. А вы — уже нет.

Просо повесил голову и исподлобья взглянул на меня. Мне нечем было поддержать его. Намёк Константина бил прямо в сердце своей прозрачностью, и объяснений не требовалось. Он прекрасно знал, что так, как сегодня мы, оберегают только дорогое, любимое, родное. И понимал — Юрка дорог нам. И ради его жизни мы откажемся от него, отдадим его, зная, что там, у Великого под рукой, он будет всегда защищён. Мы готовы на это. Именно потому что — дорогое, любимое, родное…

Теперь можно было подумать и о себе.

— Что будет с нами? — спросил я.

Константин задумчивым взглядом окинул горизонт. Светлая даль степи казалась залитой солнцем от края до края. Янтарными разводами свет струился над зелёной травой. И яркое высокое небо обнимало мир, как в последний раз.

Потому что всего в двухстах метрах от нас стояли покорёженные машины, я и чувствовал, что от них пахнет болью. Чувство Присутствия смерти давало о себе знать. Ни один тур не простит потери своих людей.

Пока он думал, я успел просчитать возможные исходы, прочесть пару молитв и даже внутренне попросить прощения у всех, кого придётся оставить на этой земле. Вспомнил Дарью и Наденьку. Ждёт ли меня Сашка на Мерцающем Мосту? Встречусь ли с Сергеем или мы отпустим друг друга хотя бы Там?

Константин задумчиво почесал костяшки на правой — когда-то сломанной — ладони и неохотно отозвался:

— Вед у Крёстов был моим человеком, Борислав. Троих сейчас поломали ваши коняги. Ну и старую кровь между нами не смоешь. Тура Сергея я вводил в сан.

Всё сказано. Шансов не оставалось.

— Какая кровь?!

Женька вскинул на меня пронзительно отчаявшиеся глаза. Да, пацан, есть такое дело. Когда-то я убил тура, который служил Константину Великому. Впрочем, началось это намного раньше — когда Сергей решил, что пора растоптать всё, что его ценного в моей жизни. Или ещё раньше — когда я убил его младшего, тогда ещё совсем молодого и по-юношески резкого. В общем, теперь уже неважно. Просто меж нами кровь. Это случилось задолго до нашей с тобой встречи.

Женька уронил лицо в руки. Прости, пацан.

Что ж, главное — Юрку заберут и сделают его жизнь безопасной и мирной. Хоть это радует. Это, да Анна, оставшаяся в доме.

— Таким образом, отпустить меня ты не вправе. Законы Чести писаны не нами, не нам их менять, — понимающе кивнул я Великому. — Но вот к Евгению из Ками-нэ, как мне кажется, у тебя нет особых претензий?

Константин посмотрел на меня внимательно и задумчиво поинтересовался:

— А не наглеешь ли ты сверх меры, тарх?

Но меня с пути так просто не свернуть! Склонив голову, что принял комплимент, я продолжил:

— И, значит, ты не будешь против, если он живым покинет тебя и твоих людей.

Женька вскинулся, запоздало сообразив, о чём идёт речь.

— Буду, — подумав, ответил Константин.

— Великий… — я был готов напрямую просить о милости.

Константин развёл руками, словно показывая, что не всё в его власти, и усмехнулся:

— Просо — глупый и наглый щенок. Но ты-то тёртый тарх, Борис, ты же не будешь скрывать, что он — тис? Не младший, не ведомый, а именно тис. Правильно, Борислав?

Я сглотнул и кивнул. Не буду скрывать. Потому что помню традиции и правила школы: с надетым поясом срабатывает магия тисов, и прошлое перестаёт иметь значение для них, меняя душу и сознание. Но главное — списываются все долги. Жизнь начинается с начала.

— Школ тисов почти не осталось, — задушевно вздохнул Константин Великий, — Насколько знаю, лишь одна на Алтае сохранилась и пытается ещё дрессировать молодняк. Но неизвестно пока, насколько качественными будут её выпускники. А так свободных тисов в рабочем возрасте и хорошей форме — может, единицы! Да и то, как правило, скрываются. Искать замучаешься. А Просо уже прирученный и воспитанный. То, что подчас срывается и глупости делает — так то лечится хорошей поркой. Отдам его сильному Туру — всем от этого будет лучше. И сам пацан успокоится, как будет пристроен за сильным ведущим, и мне прибыток в отряде. Так что, если опоясал — простись с ним и прости его за всё. А коли нет — просто отпусти. Я забираю!

— Чёрта-с-два! — сквозь зубы выдавил Женька. И взглядом ярости ожёг Великого. Выпрямился, стремясь статью и напряжением мышц показать, что не дастся под чужую волю.

Да только Константину это, как комариный писк. Он лишь благодушно усмехнулся, и, не скрывая заинтересованности во взгляде, полюбовался фигурой тиса. И я вполне понял Великого. Есть на что смотреть, когда вот так, практически перед гибелью стоя на краю, гордо выпрямляются и смотрят непримиримо. Надломленная красота силы! Напряжение момента.

Женька, осознав, что его осматривают, словно перед покупкой, вспыхнул и демонстративно сплюнул в сторону Великого.

Я внутренне взвыл. Ой, дурак-дурак… Вот этого делать было нельзя!

— Жанька! — резко одёрнул я и почувствовал, как начинает вылезать в словах припозднившееся бешенство. Одновременно с ним, занимался и страх — пацан лез на рожон, уже не владея собой.

— Не командуй — не опоясал! — отшил он.

Бешено тряхнул головой и зло посмотрел на меня.

Ему казалось, что старший товарищ по бою его предал. Дурак! Я тебя спасаю!

Но сказать или сделать что-то я уже не успел.

— А что не опоясал — так это хорошо, — улыбнулся Константин и поощрительно кивнул своим подчинённым: — Взять!

Когда двое отделились от группы и шагнули к Просо, тот уже откинулся на спину, выбрасывая из-под себя ноги и вытаскивая два ствола. Как только сохранил при себе! В одном — две пули, в другом — одна… Как раз по одной двум исполнителям и Константину.

Время потекло вяло, словно холодный кисель с ложки.

Как ещё я мог защитить Просо? Я бросился…

Я-то прекрасно понимал, что Константин предложил ему жизнь и жизнь не худшую. Что может быть важнее для того, кто в жизни знает только служение, как найти того, кто тебя поведёт? Просо, как и десятки других ведомых, воспитывался в зависимости, в необходимости сильного рядом, в непринятии собственной ответственности. Из него с детства делали недочеловека. Просто потому, что кто-то может чувствовать себя полноценным только тогда, когда управляет другими. Такие, как я, например. Может, поэтому меж нами так и не случилось дружбы — он искал меня, а я самого себя.

Пренебрегая болью, я схватил Жаньку за кисти и завалил дальше на спину, не давая распрямиться и поднять корпус для стрельбы. Заорал на него, заламывая руки за голову. Просо зажмурился от боли в потревоженном плече, закусил губы, пытаясь рывком выскользнуть от меня. Ещё один рывок — и я бы не выдержал его бешеного натиска! Но удерживать не пришлось — исполнители Константина опустились с двух сторон рядом и вышибли пистолеты из ладоней Просо. Спустя мгновение меня просто мешком столкнули в сторону и подхватили ведомого под плечи, вздёргивая вверх. Сил, чтобы подняться, у меня уже не наскреблось — за продолжением схватки наблюдал с земли. Едва только на локоть опёрся.

— Уймись, пацан! — Рявкнул на Просо старший в паре.

Жанька успокаиваться не собирался. Напротив, он бешено рванулся, вращаясь и накручивая конвоиров на корпус. Как только он провёл это с перебитым плечом, мать моя женщина! Следующим движением он уже крутнулся в другую сторону и тем попытался стряхнуть с себя наседающих тархов. Бесполезно — оба держали крепко. Сквозь зубы матерясь, они пытались снова уложить его, не ломая. Я смотрел со стороны и понимал, что тиса оберегают от него самого, не позволяя калечить окружающих и калечиться самому. Просо же этого не видел — глаза застилала пелена белой ярости.

Константин не выдержал нелепого зрелища. Поморщился и огляделся, в поисках. Тот, кто ему был нужен, сам шагнул вперёд. Пожилой крепкий тур, вместе с которым Великий сошёл с вертолёта. Телохранитель? Советник? Я его не знал.

— Фёдор! Уйми.

Пожилой тур согласно кивнул и неторопливо приблизился к схватившимся в драке. Он был медленным и плавным, пока шёл, но, оказавшись впритык, рванулся и споро нырнул меж двумя тархами. И оказался лицом к лицу с уже почти освободившимся Просо. Я замер, ожидая, что действия советника Великого будут не такими бережными, как у его предшественников. Но ломать Жаньку он не собирался. Просто руку наложил на правое плечо тиса и погрузил в отверстие раны большой палец. Раз! И Женька посерел, дёрнулся назад и захрипел от боли. Конвоиры мгновенно подхватили ослабшие руки и завели их за спину, сводя локти и заставляя встать на колени. Жанька хрипел, пытаясь дёрганными движениями корпуса убежать от боли. Тщетно — Фёдор держал крепко, фиксируя ключицу жёстким боевым хватом. Таким и поломать несложно. Но тур держал хват бережно и аккуратно.

От нестерпимой боли и давления с двух сторон, Женька сдался. Локти свели за его спиной, склонили. Опустился на одно колено. На второе. Замер, с сипом дыша сквозь стиснутые зубы и жмурясь. Тело, напряжённое до звона, вздрагивало. По дрожащему лицу скатывались слёзы и пот. «Привратник» ещё не успел сработать, гася эмоции, или уже не мог — иссякли силы.

Константин посмотрел на тиса неодобрительно и спросил:

— Запомни, пацан, — тис должен держать уши широко раскрытыми, а рот плотно зашитым!

Это было прощение. Великий удовлетворился словесной выволочкой, не потребовав за оскорбительный плевок по-настоящему сурового наказания.

Но Женька этого не понимал. Боль скручивала его тело.

Константин кивнул своим людям. Фёдор резко отпустил плечо тиса.

Пытка кончилась — глаза Просо закрылись и, уронив голову на грудь, он, обмякнув, по частям начал валиться вниз. Упасть лицом в землю ему не дали. Так и проволокли до вертолёта, подхватив за плечи. Уже там, перевернув на спину, начали врачевать рану. Откуда-то появился шприц, ампулы, бинты и салфетки.

Всё будет хорошо. А если и не хорошо, так и не так плохо, как могло быть, не останови я его вовремя. Даст Великий ему второй шанс, наверняка, даст. Подберёт Тура, который сможет вести его за собой. Да так, чтобы не сломал эту сильную ось, этот ярый характер.

— Интересный парень, — задумчиво поделился впечатлением Константин, смотря, как у вертолёта врачуют тиса. — Но упрям, своеволен и выдержка отсутствует.

Я приподнялся на локте. Сил встать не находилось.

— Не пожалеешь, — прошептал я, умоляюще ловя взгляд Великого. — В бою выдержан — и это наиболее важно. Способен иди за только за по-настоящему сильным туром. Дай ему такого — и увидишь почти идеального тиса! А, если дашь ему возможность иногда видеться с Юркой, то добьёшься и преданности.

Константин усмехнулся:

— Ну, спасибо за ценный совет.

Я услышал за его благодарностью лёгкую иронию. Стояло за этим совсем обратное — не фига учить учёного.

Оттирая ладонь от крови, пролившейся из Женькиной потревоженной раны, подошёл Фёдор. Присел рядом. Сосредоточенно сложил окровавленный платок в аккуратный конвертик и убрал в карман на разгрузке.

— Ну? — поторопил Константин.

Фёдор отозвался:

— Силён пацан. Жаль будет ломать, если опоясать миром не удастся. А я думаю, что не удастся. Слишком долго был один — стал неадекватен. По мне, так спокойнее его добить сейчас. Может, кто из молокососов и захочет попробовать его сломать, а я пожил, Великий, я знаю, что такого не приручишь. Убрать его надо от греха подальше…

Увидев отсутствующий кивок своего Тура, Фёдор, не поднимая глаз, ушёл к вертолёту.

— Нет, Константин, — я потянулся к Великому. — Он сможет… Он одумается!

Великий, не обращая на меня внимания, задумчиво разглядывал горизонт.

Просо застонал. Не церемонясь и не тратясь на обезболивание, из него вытаскивали пулю. Очнувшись от боли, Женька дёргался, пытаясь встать, но двое бойцов крепко прижимали его к земле, и потому лишь вскидывалась голова. Когда из раны снова широким потоком хлынула кровь, смотреть я не стал — отвернулся. Может, в какое другое время и не испытал неприятия, а сейчас не смог. Вовремя — почти сразу Жанька захрипел, не выдержав боли от движения выдавливаемой пули. Посмотрел я только, когда пацан затих, и звякнула раскалываемая ампула. Ему вкатили лошадиную дозу восстанавливающего «коктейля»…

Тиса посадили, привалив к одному из тархов, и взялись перевязывать. Судя по отсутствующему выражению лица, отчаяние боролось в его сердце с равнодушием.

Константин подозвал к себе крепкого бойца из круга. По тому, как легко сдвинулись, прикрывая его место в ряду, тархи, стоящие рядом, сразу стало ясно — тур.

— Опояшешь? — кивнул Константин на Просо.

Ну, всё, Женька. Нашёлся для тебя сильный ведущий. Пусть Небо для вас будет чистым.

Но боец не торопился, он несколько мгновений стоял, молчаливо разглядывая тиса. Его пустой взгляд и собранные в жёсткую ломаную линию губы.

— Нет, Пресветлый, — тур с сожалением покачал головой. — Благодарю за честь, но — нет.

— Что так? Неужели для тебя недостаточно хорош? — недовольно фыркнул Константин.

Тур угрюмо отозвался:

— Он ослабел, Великий. Для меня нет чести опоясывать таким. Нет верности и блага в таком служении.

Вот, ведь, как. Под сердцем приятно заныло — остались и после гибели Храмов тархи, которым честь тура важнее даже такой ценной диковинки, как свободный тис!

Константин раздражённо махнул рукой и распорядился:

— Пусть так! Найди того, кто менее щепетилен!

Тур, проглотив нелестные слова, обернулся к своим. И тут же нашёл взглядом нужного ему человека. Боец, которого он вызывал кивком, почтительно поклонился, благодаря за честь, и рванул к Жаньке.

Ну, вот и всё, пацан… Дай тебе судьба всего самого-самого-самого! Пусть тебе повезёт! Так, как не могло бы повезти со мной.

Я снова отвернулся, чтобы не причинять душевных терзаний Женьке. Потому, услышав вскрик, не сообразил, что происходит. Константин понял сразу. А может быть, просто ждал этого. На то он и Великий!

Константин вскочил на ноги, словно не клонили его хребет к земле десятилетия седины! И подлетев к ведомому столкнул в сторону своего растерявшегося человека и с маху опустил кулак на грудину ведомому.

Не удалось Женьке остановить своё сердце. Каких-то секунд не хватило.

Великий подтолкнул его сбившееся сердце.

А далее уже новый ведущий не позволит даже помышлять о подобных финтах!

Тщетны усилия. Всё будет так, как пожелает выигравший. По праву сильного. Я — буду лишён жизни и — дай-то Небо! — чтобы произошло это побыстрее. А Жанькина судьба — сломать собственную гордость и покориться воле человека, которого назначил Константин.