Сфера

К западу от Тонги

Долгое время горизонт оставался совершенно ровной голубой линией, отделявшей небо от Тихого океана. Военный вертолет мчался низко, почти касаясь волн. Несмотря на шум и страшную вибрацию, производимую лопастями, Норман Джонсон спал. Он устал; он провел в пути на разных военных самолетах больше четырнадцати часов. Не самое лучшее занятие для пятидесятитрехлетнего профессора психологии.

Он не знал, как долго он проспал. Проснувшись, юн увидел, что горизонт по-прежнему остается ровным; впереди белели полукружья коралловых атоллов. Он спросил по связи: «Что это?»

— Острова Нинихины и Тарахи, — ответил пилот. — Юридически — часть Тонги, но они необитаемы. Хорошо спалось?

— Неплохо. — Норман наблюдал, как внизу мелькали острова: дуга белого песка, несколько пальм, тут же про павшие. Опять гладь океана.

— Где они вас подхватили? — поинтересовался пилот.

— В Сан Диего, — сказал Норман. — Я вылетел вчера.

— Вы летели по маршруту Гонолулу-Гуам-Паго и теперь сюда?

— Точно.

— Долгое путешествие, — посочувствовал пилот. — Чем вы занимаетесь, сэр?

— Я психолог, — сказал Норман.

— Острая приправа, а? — ухмыльнулся пилот. — Почему бы и нет?

— Что вы имеете в виду?

— Два последних дня мы перевозим людей из Гуама: физиков, биологов, математиков. И каждый летит в никуда посередине Тихого океана.

— Но что происходит? — спросил Норман.

Пилот взглянул на него, но глаза его оставались непроницаемыми за темными стеклами солнцезащитных очков авиатора.

— Нам ничего не говорили, сэр. А вам? Что они сказали вам?

— Сказали, — ответил Норман, — что произошло крушение.

— A-а, вас вызывают в случае аварии?

— Да, бывало.

Норман Джонсон уже десять лет входил в состав аварийной команды FAA, экспертов которой кратким звонком вызывали на место бедствия. Первый раз это была катастрофа на Юнайтед Эйрлайнз в Сан Диего в 1976 году; потом его вызывали в Чикаго в 1978 и в Даллас в 1982 году. Каждый раз все происходило примерно одинаково: поспешный телефонный звонок, безумные сборы и недельное — или чуть больше — отсутствие. На этот раз его жена, Эллен, была раздражена вызовом: звонок раздался 1 июня, а это значит, что он должен был пропустить их традиционное барбекю на побережье 4 июня. Да еще после окончания второго курса из Чикаго, по дороге на летнюю практику в Каскады, возвращался Тим. Да и шестнадцатилетняя Эми тоже приезжала из своего Андовера, а она и Эллен ладили друг с другом только при посредничестве Нормана. Volvo снова зашумел. Да и возможно Норману придется пропустить день рождения матери на следующей неделе. «Что это за крушение? — недовольно сказала Эллен. — Я ничего не слышала ни о каком крушении». Она включила радио, и пока он собирался, никаких новостей о крушении не передавали.

Когда у его дома остановилась машина, Норман с изумлением обнаружил, что это был седан, принадлежавший ВМС, а за рулем сидел шофер в форме.

— Раньше они никогда не присылали военных машин, — заметила Эллен, спускаясь вслед за ним к входным дверям. — Это что, военная катастрофа?

— Не знаю, — признался он.

— Когда вернешься?

Он чмокнул ее в щеку:

— Я позвоню. Уж извини.

Но он не позвонил. Все были с ним весьма любезны, но старались держать его подальше от телефонов. Сначала на Хикам Филд в Гонолулу, потом на Военно-Воздушном Аэродроме в Гуаме, куда он прибыл в два часа ночи и, прежде чем вылететь, полчаса провел в комнате, пропахшей авиационным газолином, пытаясь вникнуть в статью взятого в дорогу «Американского журнала по психологии». Норман прибыл в Паго Паго, когда едва рассвело. Он торопливо влез в большой вертолет «Морской Разбойник», который немедленно поднялся над пальмами и ржавыми рифлеными крышами, взяв курс на холодно темнеющий восток.

Он находился в вертолете около двух часов, но часть времени он проспал. Эллен, и Том с Эми, и день рождения матери казались сейчас бесконечно далекими.

— Где точно мы находимся?

— Между Самоа и Фиджи, на юге Тихого океана, — ответил пилот.

— Можете показать мне карту?

— Не положено, сэр. Все равно много по ней не разглядишь. Как раз сейчас вы в двухстах милях от любого указанного пункта.

Норман вперился в однообразную гладь океана, по-прежнему голубую и безжизненную. Охотно верю, подумал он и зевнул.

— Вам не надоедает созерцать это?

— Сказать по правде, нет, сэр, — сказал пилот. — Я просто счастлив видеть его таким тихим. Наконец-то у нас хорошая погода. Правда, долго она не простоит — на Адмиралах собирается циклон и скоро он повернет сюда.

— И что тогда?

— Сущий ад, сэр. Погода может быть чертовски упрямой в этой части Тихого океана. Я сам из Флориды, сэр, и ребенком я видел несколько ураганов, но нет ничего подобного тихоокеанскому циклону, сэр.

Норман кивнул.

— Как скоро мы будем на месте?

— В любую минуту.

После двух часов однообразное скопление кораблей показалось Норману необычайно интересным. Там было около дюжины судов различных типов, расходившихся неровными кругами. По внешнему периметру Норман насчитал 8 эсминцев. Ближе к центру располагались большие корабли с широко расставленными двойными корпусами, похожие на плавучие доки; затем ящикообразные суда с посадочными площадками для вертолетов; и в центре этой серой массы — два белых корабля, с ровными дорожками и радаром каждый. Пилот перечислял их:

— Снаружи для защиты стоят эсминцы, дальше суда RVS, «Управление роботами на расстоянии»; затем MSS, «Обеспечение и Снабжение», а в центре OSRV.

— OSRV?

— «Океанографические исследовательские и изыскательские работы». — Пилот указал на белые суда: — «Джон Хэйвс» перед нами и «Уильям Артур» справа по борту». Мы сядем на «Хэйвса». — Пилот облетел по кругу скопление кораблей, и Норман смог разглядеть катера, снующие взад-вперед среди них, оставляя пенистые белые бурунчики в глубокой синеве воды.

— И все это из-за крушения самолета?

— Ха! — ухмыльнулся пилот. — Я не говорил о крушении. Пристегните ваши ремни, если хотите, сэр. Мы приземляемся.

Барнс

Красный радар увеличился и скрылся под ними, как только вертолет сел. Норман неумело возился с замком пристяжного ремня, когда морской офицер поднялся по трапу и открыл дверь.

— Доктор Джонсон? Норман Джонсон?

— Да, верно.

— Есть какой-нибудь багаж, сэр?

— Только это, — Норман повернулся назад, вытащил свой дипломат. Офицер перехватил его.

— Может быть, исследовательские инструменты?

— Нет, больше ничего.

— Тогда сюда, сэр. Нагните голову, следуйте за мной и не выходите на корму, сэр.

Норман вышел, приседая под лопастями. Он спустился за офицером по узким ступеням винтовой лестницы. К раскаленным металлическим перилам нельзя было притронуться. Позади поднялся вертолет, и пилот помахал на прощанье. Как только вертолет взлетел, почувствовалось, каким неподвижным и невыносимо горячим был тихоокеанский воздух.

— Хорошо добрались, сэр?

— Отлично.

— Хотите пройти, сэр?

— Я только что прибыл.

— Нет, я хочу сказать: хотите принять что-нибудь от головы?

— Нет, — отказался Норман.

— Ну и правильно. Не пользуйтесь препаратами на корабле, от них еще больше мутит.

— Ладно.

— С прошлой ночи закручиваем гайки. Мы работаем над проблемой и надеемся вскоре разрешить ее. — Он вгляделся в Нормана: — На борту сейчас много женщин, сэр.

— Вижу, — сказал Норман.

— Хотите воспользоваться туалетом?

— Спасибо, пока нет.

— В таком случае, капитан Барнс хотел бы встретиться с вами.

— Мне нужно позвонить семье.

— Скажите об этом капитану Барнсу, сэр.

Нагнувшись, они прошли через дверь и, после раскаленного солнца, очутились в освещенном флюоресцентными лампами коридоре, где было гораздо прохладнее.

— Кондиционер недавно полетел, — пояснил офицер. — Но и это что-то.

— И часто он выходит из строя?

— Только когда так жарко.

Через другую дверь — в большую мастерскую: металлические стены, полки с инструментами, ацетиленовые паяльные лампы, рассыпающие искры, когда рабочие склонялись с ними над частями металлических понтонов и сложной техники; кабели змеились по полу. «Здесь мы ремонтируем подводную технику, — прокричал офицер сквозь шум и грохот. — Большинство тяжелых работ производится на плавучих базах. Мы здесь занимаемся только электроникой. Теперь нам сюда, сэр».

Через другую дверь, по другому коридору — в широкую комнату с низким потолком, битком набитую видеомониторами. Полдюжины техников сидели в затененной полутьме перед цветными экранами. Норман помедлил, заглядевшись.

— А тут мы ведем контроль за подводными работами, — пояснил офицер. — Три или четыре робота всегда находятся на дне, в любой момент.

Норман слышал потрескивание и свист радиосвязи, но он ничего не мог разобрать из долетающих обрывков слов. На одном из экранов он увидел передвигающегося по дну водолаза. Водолаз стоял в снопе резкого искусственного света, одетый в костюм, который Норману никогда не доводилось видеть — тяжелый синий костюм и желтый, плотно облегающий голову желтый шлем.

Норман показал на экран:

— На какой это глубине?

— Не знаю. Две, две с половиной тысячи футов, что-то около этого.

— А что они обнаружили?

— Пока только большой титановый киль. — Офицер оглянулся: — Ни на одном из дисплеев его сейчас не видно. Билл, ты не можешь показать д-ру Джонсону киль?

— Прошу прощения, сэр, — отозвался тот, — но в настоящее время основная техника работает к северу от него, в квадранте 7.

— А! Квадрант 7 почти на полмили севернее от киля, — объяснил офицер Норману. — А жаль: его стоит видеть! Но ничего, я уверен, что вы увидите его попозже. К капитану Барнсу — туда.

Они вновь прошли немного по коридору, и офицер спросил:

— Вы знакомы с капитаном, сэр?

— Нет, почему?

— Просто любопытно. Очень уж он жаждал вас увидеть. Звонил каждый час связистам, чтобы уточнить, когда вы прибудете.

— Да нет, — сказал Норман. — Я никогда не встречался с ним.

— Очень милый человек.

— Не сомневаюсь.

— А знаете, — глянул через плечо офицер, — о капитане Барнсе есть хорошая поговорка.

— Да? И какая же?

— Говорят, что он больше бранится, чем на самом деле сердится.

У дверей с надписью «Начальник проекта» и прикрепленной ниже табличкой «Капитан ВМС США Гэрольд К. Барнс» офицер шагнул в сторону, а Норман вошел в обшитую деревянной рейкой каюту. Высокий крепкий мужчина без пиджака стоял позади стола, заваленного грудой папок.

Капитан Барнс был из тех бравых военных, в присутствии которых Норман чувствовал себя толстым и неуклюжим. В своих сорок с небольшим Гэл Барнс имел военную выправку, живое выразительное лицо, коротко подстриженные волосы, твердую волю и крепкое рукопожатие государственного человека.

— Добро пожаловать на борт «Хейвса», д-р Джонсон. Как себя чувствуете?

— Усталым.

— Ну да, конечно. Вы прилетели из Сан Диего?

— Да.

— Так или иначе, а это пятнадцать часов. Хотите отдохнуть?

— Я хотел бы знать, что происходит, — ответил Норман.

— Вполне понятно, — кивнул Барнс. — А что они вам сказали?

— Кто?

— Те, кто взял вас в Сан Диего, те, кто доставил вас сюда, люди в Гуаме. Везде.

— Они ничего не говорили мне.

— А видели вы какие-нибудь сообщения, что-нибудь в прессе?

— Совсем ничего.

Барнс улыбнулся:

— Отлично. Рад это слышать. — Он указал Норману на стул, и тот с удовольствием уселся. — Как насчет кофе? — спросил Барнс, оборачиваясь к кофеварке на конторке за его спиной.

И тут погас свет. Комната погрузилась во мрак, и только из бокового иллюминатора пробивался свет.

— Черт побери! — воскликнул Барнс. — Опять нет! Эмерсон! Эмерсон!

— Сэр! — младший лейтенант появился в боковых дверях: — Стараемся исправить, капитан.

— Что на этот раз?

— Замыкание на ROV Вау-2, сэр.

— Я думал, мы подключили к нему дополнительные линии?

— Очевидно, их тоже перегрузили, сэр.

— Я хочу, чтобы их починили сейчас же, Эмерсон!

— Мы надеемся скоро справиться с этим, сэр.

Дверь закрылась, Барнс уселся на место. В темноте Норман слушал его голос:

— Это и вправду не их вина. Эти корабли не были приспособлены для того избытка грузов, который мы взвалили на них сейчас и… ага, вот и готово. — Барнс улыбался вспыхнувшему свету. — Вы сказали, что не откажетесь от кофе, д-р Джонсон?

— От черного — не откажусь.

Барнс налил ему в кружку.

— Как бы то ни было, но это большое облегчение для меня, что вы ни с кем не разговаривали. В моей работе, д-р Джонсон, секретность — подлинная мука. Тем более в таком деле. Если хоть слово просочится отсюда — проблем не оберешься. Черт, командование даже не хотело давать мне эсминцы, пока я не заверил их, что речь идет о разведке советской подлодки. Тогда я получил четыре, а потом восемь эсминцев.

— Разведка советской подлодки? — удивился Норман.

— Ну, это я им так сказал, в Гонолулу, — ухмыльнулся Барнс. — Приходится слегка хитрить, если хочешь получить все необходимое для операции вроде этой. Нужно знать, как вытрясать оборудование из современных ВМС. Но, конечно же, Советы и не думали сюда заплывать.

— И не думали? — Норман почувствовал, что как-то упустил нить беседы, и теперь старался поймать ее.

— Это совершенно нежелательно. О, разумеется, они знают, что мы здесь, они засекли нас со своих спутников по крайней мере два дня назад, но мы запустили целый поток дезинформирующих шифрованных сообщений о проводимых нами поисково-спасательных учениях на юге Тихого океана. Такие учения не представляют для них большого интереса, хотя они, без сомнения, засекли садящиеся самолеты, и мы давно обнаружены. Они могут даже подозревать, что мы пытаемся утилизовать ядерные боеголовки, как мы это делали в Испании в 68-м. Но они не сунутся сюда, потому что в политических интересах им лучше не впутываться в наши ядерные проблемы.

Они знают, что у нас произошли неприятности в Новой Зеландии.

— Так это все так и есть? — непонимающе спросил Норман. — Ядерные боеголовки?

— Нет, — ответил Барнс. — Слава Богу. Как что-нибудь ядерное, так кому-то в Белом Доме просто неймется оповестить об этом целый свет. Но сейчас мы держимся подальше от ребят из Белого Дома. На самом деле, мы обходим и Госсекретаря. Все сводки проходят непосредственно через Секретаря по обороне лично к Президенту. — Он побарабанил костяшками пальцев по столу. — До сих пор все идет не так плохо. Да вы и последний из прибывших. Теперь, когда и вы здесь, мы наложим на всю информацию строжайшее вето. Ничего не войдет и не выйдет.

Норман все никак не мог осознать происходящее.

— Но если катастрофа не имеет отношения к ядерным зарядам, — спросил он, — то откуда такйЙ таинственность?

— Ну, — сказал Барнс. — У нас еще нет всех фактов.

— Крушение произошло в океане?

— Да. Более или менее непосредственно под тем местом, где мы сидим.

— Тогда никто не мог уцелеть.

— Уцелеть? — Барнс казался удивленным. — Ну, конечно, я так и не думаю.

— Тогда почему же меня вызвали?

Теперь Барнс глядел непонимающе.

— Ну да, — пояснил Норман, — меня обычно вызывают на место аварии, если кто-то остается в живых. Для того-то они и включили в команду психолога, чтобы он помогал справиться с тяжелыми, травмирующими проблемами уцелевшим пассажирам или, иногда, их родственникам. Знаете, все их ощущения, страхи, повторяющиеся ночные кошмары. Люди, пережившие катастрофу, часто испытывают разные виды вины и тревоги, связанные с тем, что уцелели они, а не другие. Женщина сидит рядом со своим мужем и детьми, и вот внезапно они все погибают, а она остается в живых. Вот в чем дело. — Норман снова сел. — Но в данном случае, когда самолет разбился на дне океана, на глубине в тысячу футов, никак не может быть подобных проблем. Тогда зачем я здесь?

Барнс пристально глядел на него, чувствуя себя, похоже, не совсем уверенно. Он принялся перебирать папки на столе.

— Сказать по правде, никакая это не авиакатастрофа, д-р Джонсон.

— Тогда что же?

— Это крушение космического корабля.

Немного помедлив, Норман кивнул:

— Ясно.

— Вас это не удивляет? — поинтересовался Барнс.

— Нет, — ответил Норман. — Фактически это многое проясняет. Если военный космический корабль потерпел аварию в океане, это объясняет, почему я ничего не слышал об этом по радио, почему это держат втайне, почему меня доставили сюда именно таким путем… Когда он разбился?

Барнс чуть подождал с ответом.

— Насколько нам удалось установить, — сказал он, — этот космический корабль разбился триста лет назад.

НФЖ

Воцарилось молчание. Норман слушал жужжание кондиционера; из соседней комнаты долетали радиопозывные. Он смотрел на кружку с кофе в своей руке, разглядывая щербинки на ободке. Он пытался как-то переварить услышанное, но мысли еле шевелились у него в мозгу, ходили по кругу.

Триста лет назад, думал он. Космический корабль трехсотлетней давности. Но космический корабль никак не может быть трехсотлетней давности. Тогда как же космическому кораблю может быть триста лет? Никак не может. Должно быть, Барнс ошибся. Но с чего бы Барнсу ошибаться? ВМС не послали бы столько людей и кораблей, если бы не были твердо уверены в том, что произошло. Значит, космическому кораблю триста лет.

Но как это может быть? Не может этого быть. Это что-нибудь другое. Норман снова и снова возвращался к одному и тому же и ничего не мог придумать. Мозг его был ошеломлен, ошарашен.

— …шенно не может быть сомнения в этом, — говорил Барнс. — Мы смогли подсчитать возраст коралловых наростов с величайшей тщательностью. Тихоокеанские кораллы вырастают на 2,5 см в год, а объект — чем бы он ни являлся, — покрыт более, чем пятиметровым слоем кораллов. Огромная толща кораллов. Разумеется, кораллы не 18 растут на глубине в тысячу футов, и значит, этот риф погрузился на большую глубину какое-то время назад. Геологи утверждают, что это случилось около века назад, вот мы и предположили, что подлинный возраст корабля около трехсот лет. Но мы могли и ошибиться, этот корабль может быть гораздо древнее. Он может быть и тысячелетней давности.

Барнс вновь принялся перебирать бумаги на столе, укладывать их в аккуратные стопки, равняя края.

— Я не собирался скрывать этого от вас, д-р Джонсон, но все это сводит меня с ума. Вот почему вы здесь.

Норман покачал головой:

— И все-таки я не понимаю.

— Вас доставили сюда, — пояснил Барнс, — потому что вы имеете отношение к НФЖ.

— НФЖ? — переспросил Норман. Он чуть было не добавил:. — Но НФЖ был шуткой!.. — Но увидев, как серьезен, даже мрачен Барнс, он порадовался, что вовремя прикусил язык.

И все же проект НФЖ был шуткой. Все, с ним связанное, с самого начала походило на розыгрыш.

В 1979 году, когда администрация Картера доживала последние дни, Норман Джонсон был ассистентом профессора в Калифорнийском университете в Сан Диего; он специализировался на поведении групп людей в стрессовых ситуациях и время от времени сотрудничал с федеральной командой по катастрофам. В те дни голова его была занята покупкой дома для Эллен и детей, устройством публикаций в периодике, да еще приходилось гадать, оставят ли его на той же должности в университете на новый срок. Исследования Нормана были признаны блестящими, но психологическая наука всегда была подвержена новомодным течениям, и интерес к изучению тревоги и беспокойства упал, потому что многие исследователи стали расценивать тревогу как чисто биохимическое расстройство, которое можно излечить только с помощью наркотических препаратов; один ученый даже зашел так далеко, что вообще заявил: «Тревога перестала быть вопросом психологии. Эту тему пора давно закрыть». Точно также признали устаревшей и изучение динамики поведения коллектива, которое, может и имела место в групповых стычках и шоковых потрясениях начала семидесятых, но сейчас это все устарело и прошло.

Сам Норман не мог с этим смириться. Для него было очевидно, что в американском обществе люди работают в коллективах, группами, а не в одиночку; резкий индивидуализм быстро заменили бесконечные общие собрания с принятием коллективного решения. В этом новом обществе изучение коллективного поведения казалось ему не менее, а куда более важным. К тому же он вовсе не думал, что беспокойство — это медицинская проблема, которую следует решать с помощью медицинских препаратов. Ему казалось, что общество, в котором все поголовно принимают транквилизаторы — это общество нерешенных проблем.

Только позже, в 80-е, японская техника управления заставила ученых вновь обратиться к той сфере изучения, которая всегда интересовала Нормана. Примерно в то же время была осознана проблема зависимости от «валиума» и других транквилизаторов и пересмотрен самый подход к наркотерапии как средству от беспокойства. Однако тем временем для Джонсона несколько лет прошли, как в болоте. Почти три года ему не утверждали научного гранта, и оттого поиски дома и мысли о продлении контракта были для него поистине насущными проблемами.

В самые худшие времена, в конце 79-го года к нему пришел важный молодой юрист из Совета Национальной Безопасности в Вашингтоне, уселся нога на ногу и, положив лодыжку на колено, нервно теребил носок. Юрист объяснил Норману, что пришел к нему за помощью.

Норман ответил, что поможет, если сумеет.

— Дело в том, что эта страна совершенно не готова к вторжению пришельцев. Абсолютно никакой готовности.

Поскольку юрист был молод и поскольку говорил он, уставившись на свой носок, Норман поначалу решил, что тот смущен своим дурацким поручением. Но когда молодой человек поднял глаза, Норман с удивлением обнаружил, что тот предельно серьезен.

— Мы можем быть запросто захвачены врасплох, буквально со спущенными штанами, — пояснил юрист. — Вторжением пришельцев.

Норман закусил губу, чтобы не расхохотаться.

— Вероятно, да, — сказал он.

— Люди в Администрации озабочены.

— Правда?

— Есть мнение на самом верху, что следует составить план на случай непредвиденных обстоятельств.

— Вы имеете в виду непредвиденные обстоятельства в случае вторжения пришельцев… — каким-то чудом Норману удалось сохранить непроницаемое лицо.

— Возможно, — поправил юрист, — возможно, «вторжение» — слишком сильное слово. Давайте его смягчим — скажем, «контакт». Контакт с чужеземцами.

— Понятно.

— Вы уже участвовали в работе спасателей во время гражданских катастроф, д-р Джонсон. Вы знаете, как работают эти аварийные команды. Мы бы хотели получить от вас заключение относительно оптимального состава аварийной команды для противостояния пришельцам.

— Понятно, — ответил Норман, радуясь, что удалось так тактично отделаться. Идея была совершенно нелепой. Он мог рассматривать ее появление только как перестановку в Администрации: не в состоянии справиться с безмерностью реальных проблем, в верхах решили переключиться на что-нибудь еще.

Но юрист откашлялся, предложил провести необходимые исследования и, перейдя к их финансированию, назвал внушительную цифру.

Норман увидел, что это и есть возможность купить, наконец, дом, и ответил «да».

— Рад, что вы согласны с актуальностью проблемы.

— О да, — ответил Норман, гадая, сколько лет юристу. На вид ему было лет двадцать пять.

— Должна быть обеспечена полная секретность, — уточнил юрист.

— А нужна полная секретность?

— Д-р Джонсон, — сказал юрист, щелкнув замком своего кейса, — этот проект очень, очень секретный.

— Можете не беспокоиться, — заверил его Норман, и это было действительно так. Он легко мог представить себе реакцию своих коллег, если они только что-нибудь об этом пронюхают.

То, что начиналось как шутка, позже превратилось в сплошной фарс. Пять раз в течение следующего года Норман летал в Вашингтон на встречи с высокопоставленными чиновниками из Совета Национальной Безопасности под предлогом угрозы вторжения пришельцев. Его работа была сверхсекретной. Одним из первых решался вопрос, сообщать ли о проекте в Пентагон, но решили не сообщать. Поднимался вопрос, не довериться ли НАСА, но и этого решили не делать. Один из чиновников Администрации сказал: «Это не дело науки, это дело национальной безопасности, д-р Джонсон. Мы не можем сделать его всеобщим достоянием».

Норман не уставал поражаться уровнем чиновников, с которыми ему приходилось общаться. Один заместитель министра отложил в сторону бумаги, касающиеся последнего кризиса на Ближнем Востоке, чтобы спросить:

— А что вы скажете насчет того, что пришельцы смогут читать наши мысли?

— Не знаю, — честно ответил Норман.

— Мне вдруг пришло это в голову. Как мы сможем предусмотреть ход переговоров, если они смогут прочесть наши мысли?

— Да, это серьезная проблема, — согласился Норман, украдкой поглядывая на часы.

— Черт, ужасно уже то, что русские перехватывают наши секретные передачи. Мы знаем, что японцы и евреи щелкают наши шифры, как орешки. Только и молим Бога, чтобы русские не добрались до наших кодов. Но вы понимаете, что я имею в виду. Чтение самих мыслей.

— О, да.

— Вы должны непременно учесть это в вашем докладе.

Норман заверил, что так и сделает.

Сотрудник Белого Дома объяснил ему:

— Видите ли, Президент предпочитает говорить с этими пришельцами лично. Такой уж это человек.

— Ага, — кивнул Норман.

— Только представьте себе всю непреходящую ценность этого исторического момента. Президент встречается с пришельцами в Кемп Дэвиде. Какие возможности!

— Действительно, — поддакнул Норман.

— Поэтому пришельцы должны быть проинформированы осведомленным лицом о том, кто такой Президент, и им должны представить протокол встречи. Не может же президент беседовать с пришельцами с другой галактики или откуда там еще перед телевидением без предварительной подготовки. Как вы думаете, пришельцы говорят по-английски?

— Едва ли.

— Значит, кто-то должен выучить их язык?

— Трудно сказать.

— Может быть, пришельцам было бы удобнее встретиться с каким-нибудь осведомленным лицом, происходящим из национального меньшинства? — спросил представитель Белого Дома. — Как бы то ни было, а это возможность. Подумайте об этом.

И Норман обещал подумать.

Представитель Пентагона, генерал-майор, пригласил его позавтракать и за кофе как бы ненароком поинтересовался:

— А что вы думаете, какого рода оружие у этих пришельцев?

— Откуда мне знать, — пожал плечами Норман.

— Ну, это трудный вопрос, не так ли? А вот что вы скажете насчет их уязвимости? Я хочу сказать, что эти пришельцы, возможно, совсем не люди.

— Вполне возможно.

— Они могут быть чем-то вроде гигантских насекомых. А эти насекомые могут выдерживать громадную дозу радиации.

— Да.

— Нам, наверное, не следует трогать этих пришельцев, — мрачно заметил представитель Пентагона. Потом он вдруг повеселел: — Но я сомневаюсь, что они смогут выдержать удар мультимегатонной ядерной установки.

— Да, — подтвердил Норман. — Думаю, что они вряд ли выдержат.

— Они просто испарятся.

— Конечно.

— Законы физики.

— Точно.

— В вашем докладе этот пункт следует прояснить. О ядерной уязвимости пришельцев.

— Да, — согласился Норман.

— Мы не хотим устраивать панику, — сказал представитель Пентагона. — Не нужно никого расстраивать, правда? В Администрации были бы успокоены, узнав, что пришельцы уязвимы для нашего ядерного оружия.

— Я буду иметь это в виду, — пообещал Норман.

В конце концов встречи завершились, и его отпустили писать доклад. И когда он стал просматривать опубликованные материалы по проблемам внеземных цивилизаций, он понял, что генерал-майор Пентагона был не так уж неправ. Главный вопрос контакта с пришельцами — если ко всему этому вообще можно было относиться серьезно, — касался паники, психологической паники. Единственным опытом по общению людей с пришельцами можно было считать радиопередачу 1938 года по «Войне миров» Уэллса. И отклик людей тогда был недвусмысленным.

Они ужаснулись.

Норман представил свой доклад, озаглавленный «Контакт с возможными представителями внеземной цивилизации». Доклад был возвращен с пожеланием изменить заглавие на «звучащее более технически» и с указанием, что автор устраняется от «конкретных предложений по возможным контактам с пришельцами, тогда как подобный контакт считается непреложным фактом в определенных кругах Администрации».

В исправленном виде доклад Нормана был помечен грифом высочайшей секретности и озаглавлен «Рекомендации для команды по контактам и взаимодействию с неизвестными формами жизни (НФЖ)». Как представлялось Норману, команда по НФЖ-контактам должна была включать в себя исключительно уравновешенных людей. В его докладе говорилось…

— Надеюсь, — произнес Барнс, открывая папку, — вам небезызвестна следующая цитата:

«Контактные команды при встрече с неизвестными формами жизни (НФЖ) должны быть готовы к сильнейшему психологическому потрясению. Практически неизбежно возникновение крайней степени беспокойства. Личные черты субъектов, способных противостоять столь сильному беспокойству, должны быть научно определены, и согласно определенным рекомендациям должны быть сформированы соответствующие команды.

Характер беспокойства при встрече с НФЖ не может быть уточнен заранее должным образом. Страхи, вызываемые общением с НФЖ, не поняты и не могут быть предсказаны заранее. Но наиболее вероятной реакцией на подобный контакт является полнейший ужас».

Барнс захлопнул папку и щелкнул замком:

— Припоминаете, чьи это слова?

— Да, — ответил Норман. — Мои.

И он вспомнил, почему он сказал это.

Отрабатывая полученный грант, Норман проводил специальные исследования динамики поведения групп в условиях психологического беспокойства. Следуя известным опытам Аша и Мильгрэма, он воссоздал несколько типов обстановки, находясь в которой испытуемые и не подозревали, что их просто тестируют. В одном случае группе испытуемых велели сесть в лифт, чтобы принять участие в дискуссии на другом этаже. Лифт застрял. За участниками группы наблюдали с помощью скрытых видеокамер.

Существовало несколько вариантов подобного эксперимента. Иногда на лифт вешали табличку «Ремонт», когда устанавливая телефонную связь с «ремонтниками», а когда — нет, иногда обваливался потолок, иногда гас свет, а иногда пол был сконструирован так, что его можно было наклонять и качать.

В другом случае группу усаживали в фургон, который вел «руководитель эксперимента», который внезапно терял сознание от «сердечного приступа», а испытуемые попадали в затруднительное положение.

В более жестокой версии того же эксперимента испытуемых усаживали в частный самолет и у пилота «сердечный приступ» случался в воздухе.

Несмотря на обычные издержки подобных экспериментов — их садизм, их искусственность, то, что испытуемые каким-то образом догадывались, что обстоятельства подстроены, — Норману удалось собрать значительную информацию о поведении групп людей в экстремальных обстоятельствах.

Он обнаружил, что страх в ответ на экстраординарное событие был минимальным, если группа была небольшой, человек пять или меньше; когда члены группы хорошо знали друг друга; когда они могли видеть друг друга, а не были изолированы; когда они могли распределить силы и время; когда группы были смешанными по возрасту и полу, и когда в группе были личности с высоким барьером страха, что, в свою очередь, соотносилось с хорошим атлетическим сложением.

По результатам исследования были составлены статистические таблицы, хотя Норман в сущности и осознавал, что сам он руководствовался простым здравым смыслом: если лифт застрял, хорошо, если рядом кто-то есть, хорошо, если это здоровые, бодрые люди, которые вам знакомы, хорошо, если есть свет и если вы уверены, что кто-то спешит на выручку. Среди этих полуинтуитивных рекомендаций главное внимание Норман уделял составу группы.

Группы, составленные целиком из мужчин или целиком из женщин, были значительно слабее в противостоянии стрессу, чем смешанные группы; группы, составленные из людей одного возраста, были значительно слабее смешанных групп. А группы, сформированные для иных целей еще до эксперимента, оказывались хуже всего; однажды Норман привлек к исследованию баскетбольную команду, которая тут же с блеском провалилась.

Хотя он и провел серию удачных экспериментов, Норман пребывал в полном недоумении относительно главной цели своего доклада — вторжения пришельцев, так как лично он считал это умозрительной идеей сродни абсурду. Он был в некотором замешательстве, готовясь представить свой доклад, особенно после того, как переработал его, чтобы он казался значительнее, чем был на самом деле.

Он почувствовал облегчение, когда Администрация Картера не утвердила его доклад. Ни одна из его рекомендаций не была принята. Администрация не согласилась с д-ром Н. Джонсоном в том, что страх может быть признан проблемой номер один, — они полагали, что главными человеческими эмоциями будут благоговейный ужас и удивление. Кроме того, Администрация предпочитала большую контактную команду из тридцати человек, включая трех богословов, юриста, медика, представителей Госдепартамента и министерств, избранную группу законодателей, космического инженера, экзобиолога, ядерного физика, антрополога и представителя телевидения.

В любом случае, Президент Картер не был переизбран в 1980-м, и Норман уже ничего больше не слышал о своих предложениях по НФЖ. Ничего в течение целых шести лет.

До сегодняшнего дня.

Барнс сказал:

— Помните предложенную вами команду по НФЖ?

— Разумеется, — ответил Норман.

В эту команду по НФЖ-контактам Норман рекомендовал четырех человек — астрофизика, зоолога, математика, лингвиста, а пятым — психолога, который должен был следить за поведением членов команды и направлять их.

— Что вы об этом скажете? — Барнс протянул Норману листок бумаги.

Взглянув на список, Норман кивнул:

— Кроме Левина, это та самая команда, которую я предлагал. Я даже поговорил с ними тогда же и протестировал их.

— Верно.

— Но вы сами сказали: вероятно, никто не уцелел. Значит, вероятно, нет и жизни на космическом корабле?

— Да, — ответил Барнс. — Но ведь я могу и ошибаться? — Он взглянул на часы: — Я проведу инструктаж в 11.00. Я хочу, чтобы вы все присутствовали. — Он просмотрел список членов команды и обратился к Норману: — Собственно, мы следуем вашим рекомендациям по НФЖ.

Следуете моим рекомендациям, почувствовал внезапную слабость Норман. Господи Боже, я ведь только хотел заплатить за дом.

— Знаю, знаю, вы хотели бы увидеть практическое воплощение ваших рекомендаций. Поэтому я и включил вас в команду в качестве психолога, хотя, конечно, тут нужен бы был человек помоложе.

— Очень вам благодарен, — отозвался Норман.

— Ну, разумеется, — обаятельно улыбнулся Барнс. Он протянул свою ручищу: — Добро пожаловать в команду по НФЖ-контактам, д-р Джонсон.

Бет

Лейтенант показал Норману его комнату, тесную и какую-то унылую, похожую на тюремную камеру. Кейс Нормана валялся на койке, в углу стоял дисплей с клавиатурой, рядом лежало толстое руководство в голубом переплете.

Норман уселся на кровать, жесткую и негостеприимную, прислонился затылком к стене.

— Эй, Норман, — раздался нежный голосок остановившейся в дверях женщины. — Вот славно, что они и тебя в это втянули. Признайся, ведь все это по твоей вине?

Бет Гальперн, зоолог команды, вся состояла из контрастов. Это была высокая и худая тридцатишестилетняя женщина, которую можно было бы даже назвать хорошенькой, если бы не чересчур острые черты лица и почти мужское телосложение. Норману показалось, что за время, пока они не виделись, мужское начало еще больше возобладало в ней. Бет серьезно занималась легкой атлетикой и бегом; накачанные мышцы и мускулы выступали на ее шее, обнаженных руках и ногах, оголенных под шортами. Да и волосы ее были пострижены почти так коротко, как у мужчины.

И в то же время она носила украшения и пользовалась косметикой, да и походка у нее была весьма соблазнительной. У нее был нежный голос, а глаза — большие и влажные, особенно когда она говорила о живых существах, которых изучала. Тогда в ней проступало даже что-то материнское. Один из ее коллег по Чикагскому университету обращался к ней не иначе, как «мускулистая Мать-Природа».

Норман приподнялся, и она чмокнула его в щеку.

— Моя комната рядом, и я услышала, как ты пришел. Давно ты прибыл?

— Час назад. И все еще в шоке, — ответил Норман. — Ты веришь всему этому? Думаешь, это возможно?

— Думаю, да. — Она указала на голубое пособие рядом с его компьютером. Норман раскрыл его:

— «Правила личного поведения во время особо секретных военных операций», — он засунул большой палец между страницами убористого текста и вопросительно взглянул на Бет.

— Особо подчеркивается, — сказала она, — что следует держать рот на замке, иначе долгий срок заключения в военной тюрьме обеспечен. И никакой телефонной связи. Да, Норман, я думаю все это слишком реально.

— И под нами находится космический корабль?

— И под нами действительно что-то есть. И это потрясающе. — Она заговорила очень быстро: — Для одной только биологии невероятные возможности — ведь все, что мы знаем о жизни, относится только к нашей планете.

Но, на самом-то деле, жизнь на нашей планете однообразна. Все живые существа, от водорослей до человека, устроены одинаково и состоят из одних и тех же ДНК. Сейчас же нам предоставляется случай познакомиться с иной жизнью, иной во всех отношениях. Это потрясающе, правда?

Норман кивнул. Он думал о другом.

— А что ты скажешь насчет невозможности позвонить отсюда? Я обещал позвонить Эллен.

— Ну, я пыталась связаться с дочерью, а они заявили мне, что никакой связи с землей нет. Если в это можно поверить. У ВМС больше спутников, чем адмиралов, но они уверяют, что нет ни одной доступной линии, чтобы позвонить. Барнс сказал, что проведет кабель. Вот так.

— А сколько сейчас Дженнифер? — поинтересовался Норман, довольный тем, что имя дочки Бет всплыло в памяти. А вот как звали ее мужа? Он был физиком, насколько мог припомнить Норман, такой светловолосый, с бородой и всегда носил галстуки бантом.

— Девять. Ее сейчас приняли в Малую лигу Эван стона. Пока не игроком, а только подавальщиком мячей. — Голос ее звучал гордо. — А как твоя семья? Эллен?

— Прекрасно и она, и дети. Тим закончил второй курс в Чикаго, Эми в Андовере. А как…

— Джордж? Мы развелись три года назад, — сказала Бет. — Джордж год стажировался в Женеве, искал какие-то уникальные частицы, и кажется нашел то, что искал. Она француженка, и он говорит, что готовит она божественно. — Она пожала плечами. — Ну, а моя работа идет превосходно. Последний год я работала с цефалоподами — спруты и октопии.

— Ну и как они?

— Страшно интересно. Знаешь, это такое удивительное ощущение — улавливать зачатки разума у этих существ, особенно у октопий. Этот октопус смышленее собаки, из него бы могло получиться чудесное домашнее животное. Ах, это такое милое, умное, славное и очень эмоциональное существо, этот октопус. Но мы не привыкли думать о них так.

— А вы их едите? — спросил Норман.

— О, Норман, — улыбнулась Бет. — Ты обо всем думаешь с точки зрения еды?

— А почему бы и нет? — ответил Норман, поглаживая живот.

— Ну, там, под водой, ты бы вряд ли об этом задумался, там довольно жутковато. Но все равно — нет, — сцепила она пальцы, — я бы ни за что не могла есть октопий теперь, когда я столько о них знаю. А кстати: тебе известно что-нибудь о Гэле Барнсе?

— Ничего, откуда?

— Просто пытаюсь навести справки. Ведь он, собственно, не совсем морской офицер. То есть экс-офицер.

— Ты имеешь в виду, что он в отставке?

— Да, с 19-го. Первоначально он работал инженером по аэронавтике, а после отставки некоторое время работал у Груммана. Потом был членом Совета по военно-морским наукам в Национальной академии; потом помощником замминистра обороны и членом Комиссии по приобретению систем защиты. Еще членом Национального Совета по обороне, которое консультировало ответственных чиновников.

— Консультировало по каким вопросам?

— Приобретение оружия, — ответила Бет. — Он представитель Пентагона, консультирующий правительство по закупкам оружия. Так каким же образом он стал руководителем этого проекта?

— Убей меня, если я знаю, — развел руками Норман. Сидя на койке, он расшнуровывал ботинки. Чувствовал он себя совершенно разбитым. Бет продолжала стоять, опершись о дверной косяк.

— Похоже, ты в отличной форме, — заметил Норман. Даже руки у нее выглядят мощными, подумал он.

— Это всегда может пригодиться, — возразила Бет. — Как бы не обернулось дело. Я склонна поверить в то, что происходит. А ты? Думаешь, мы справимся со всем этим?

— Я? А почему бы и нет? — Он взглянул на свое фамильное брюшко. Эллен всегда пыталась что-то предпринять, и время от времени он сдавался и даже ходил несколько дней в спортзал, но ему никогда не удавалось сбросить вес. Да, по правде, он и не придавал этому большого значения. Ему пятьдесят три года и он университетский профессор, черт возьми.

Потом он вдруг вспомнил:

— А что ты имела в виду, сказав, что готова поверить в то, что происходит. А что, собственно, происходит?

— Ну, пока все это только слухи. Но твое появление, кажется, их подтверждает.

— Что за слухи?

— Они посылают нас туда, вниз, — сказала Бет.

— Куда — вниз?

— На дно. В космический корабль.

— Но это же тысяча футов глубины. Они изучают его с помощью подводных роботов.

— В наши дни тысяча футов — не глубина, — заметила Бет. — Современная технология легко справляется с этим. Водолазы ВМС работают сейчас как раз на этой глубине под нами. Но главное, что водолазы монтируют жилой модуль, чтобы туда могла спуститься наша команда, проработать там около недели и исследовать корабль.

Нормана слегка зазнобило. Работая в аварийной команде, он всего навидался. Однажды, в Чикаго, где место катастрофы расползлось по целому фермерскому полю, он наступил на что-то скользкое. Он подумал, что это лягушка, но это была оторванная изуродованная детская ручка. В другой раз он увидел обуглившееся тело мужчины, пристегнутое к сидению, а само сидение зашвырнуло на задний двор пригородного дома, где оно угодило точнехонько в детский плавательный бассейн. А в Далласе довелось наблюдать спасателей, которые собирали по крышам куски тел и укладывали их в сумки…

Работа в аварийно-спасательной команде требовала исключительной психологической выносливости, чтобы избежать стрессов от всего увиденного. Но там он никогда не подвергался личной опасности, никакому физическому риску. Это был только риск ночных кошмаров.

Но теперь перспектива опуститься на дно морское, чтобы исследовать разрушенное судно…

— Все в порядке? — спросила Бет. — Ты что-то побледнел.

— Я не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о необходимости спускаться туда, вниз.

— Все слухи, — ответила Бет. — Отдохни-ка, Норман, тебе это необходимо.

Инструктаж

Команда НФЖ собралась в комнате для инструктажа, когда еще не было одиннадцати. Норману было интересно увидеть группу, отобранную им шесть лет назад, а теперь впервые собравшуюся вместе.

Тед Филдинг был плотным, красивым и очень моложавым в свои сорок лет — в шортах и спортивной рубашке. Астрофизик в Лаборатории реактивных двигателей в Пасадене, он выполнял важную работу по изучению почв Меркурия и Луны, хотя особенную известность ему принесло исследование нескольких каналов на Марсе. Расположенные на экваторе Марса, эти громадные каньоны имели протяженность больше 2500 миль и глубину в 2,5 мили — в десять раз превышая по длине и в два по глубине Большой Каньон. И Филдинг одним из первых пришел к выводу, что среди планет наибольшим сходством с Землей обладает не Марс, как предполагалось раньше, а крошечный Меркурий, с его очень напоминающим земное магнитным полем.

Филдинг был человеком открытым, веселым, но и напыщенным. Работая в своей лаборатории, он всегда появлялся на экранах при запусках космических аппаратов и явно наслаждался определенной известностью. Недавно он вновь женился на теледикторше из Лос-Анжелеса, комментирующей сводки погоды, у них был маленький ребенок.

Тед был давним горячим защитником возможности существования жизни в иных мирах и поддерживал программу поиска внеземного разума, которую другие ученые считали пустой тратой времени и денег. Теперь он радостно подмигнул Норману.

— Я всегда знал, что рано или поздно это случится, мы получим доказательства существования жизни на других планетах. И теперь, наконец, вот оно, Норман. Это великолепно. Но особенно я рад шару.

— Шару?

— Объекту там, внизу.

— А что такое? — Норман ничего не слышал о шаре. X — Они начали очищать шар от кораллов. Но он не такой уж круглый, это не летающее блюдце, — сказал Тед. — Слава Богу, может, хоть это заставит умолкнуть неверующих безумцев. Тот, кто ждет, всегда получает, а?

— Надеюсь, — вздохнул Норман. Он не очень-то понял, что имел в виду Филдинг, но Тед обожал литературные цитаты. Тед мнил себя человеком Возрождения, и бесконечные цитаты из Руссо и Лао Цзы были одним из способов напомнить об этом. Но он не был способен на подлость; кто-то не зря назвал Теда «шутом с гениальной головой», и то же относилось и к его речи. Но простодушный и даже наивный Тед Филдинг был далеко не глуп и умел вызвать к себе любовь. Норману Тед нравился.

Он не был столь уверен в своих чувствах к Гарри Адамсу, необщительному математику из Принстона, которого он не видел шесть лет. Гарри был чернокожим, худощавым человеком, с очками в металлической оправе и вечно нахмуренными бровями. Он носил майку с надписью «Математики все знают точно»; такую одежду носили студенты, и правда, Адамс выглядел моложе своих тридцати лет; к тому же он был самым молодым членом команды — и едва ли не самым значительным.

Многие теоретики оспаривают возможность контакта с внеземными существами, доказывая, что у людей ничего не может быть с ними общего. Эти мыслители отвергают идею, что раз итогом длительной эволюции стал человек, то только человек и способен мыслить. Как наши тела, так и наш способ мыслить может с легкостью изменяться, и значит нельзя окончательно утверждать, как выглядят другие мыслящие существа во вселенной.

Человек испытывает трудности в общении даже с земными существами, например, с дельфинами, — просто потому, что у дельфинов иная среда обитания и иной сенсорный аппарат.

И все же человек и дельфин имеют куда больше общего по сравнению с теми разительными отличиями, которые отделяют нас от внеземного существа — конечного продукта биллионов лет эволюции, шедшей в иную сторону в условиях иной планеты. Этому внеземному существу может не понравиться наш мир. Возможно, он его вообще не сможет увидеть. Оно может оказаться слепым и воспринимать мир с помощью особой чувствительности к запахам, высокой температуре или давлению. Может и не оказаться ни одного способа контактирования с подобным существом, вообще ничего общего. Все равно что пытаться объяснить стихотворение Вордсворта о бледно-желтых нарциссах слепой водяной змее.

Та отрасль знаний, в которой можно было бы найти общий язык с пришельцами, была математика. Поэтому и математик был призван играть в команде решающую роль. Норман отобрал Адамса, потому что несмотря на молодость Гарри уже успел сделать несколько важных открытий.

— Что ты скажешь обо всем этом, Гарри? — спросил Норман, плюхаясь в кресло рядом с ним.

— Думаю, все предельно ясно, — отозвался Гарри. — Пустая трата времени.

— А киль, который они нашли под водой?

— Не знаю, что там есть, но я знаю чего там нет. Там нет корабля из другой цивилизации.

Стоящий рядом Тед отвернулся в негодовании. Гарри и Тед уже явно успели обсудить эту тему.

— Откуда ты знаешь? — удивился Норман.

— Простое вычисление, — сказал Гарри, презрительно махнув рукой. — Проще некуда. Ты знаком с уравнением Дрейка?

Норман знал эту известную формулу из литературы о внеземных цивилизациях. Но он попросил:

— Напомни мне.

Вздохнув, Гарри безо всякого удовольствия вытащил листок бумаги.

— Это уравнение вероятности. — И он написал:

p = f_pnhf_ifif_c

— Это означает, — принялся объяснять Гарри, — что вероятность, р, возникновения разумной жизни в любой звездной системе, это функция вероятности, что у звезды есть планеты, какое-то количество обитаемых планет, вероятность, что простейшая жизнь может возникнуть на обитаемой планете, вероятность, что разумная жизнь будет развиваться из этих простейших форм, и вероятность, что разумная жизнь предпримет попытку установить межзвездную связь в пределах пяти биллионов лет. Вот о чем говорит это уравнение.

— А-а, — протянул Норман.

— Но суть в том, что у нас нет фактов, — сказал Гарри. — Мы должны строить предположения относительно каждой из этих вероятностей. Лучше всего, как Тед, поверить в одну возможность и считать, что существует хоть тысяча цивилизаций. Но еще легче, как я, предполагать, что существует только одна. Наша. — Он отложил бумагу. — И в этом случае то, что находится здесь, под нами, — не из иной цивилизации. И мы здесь только теряем время.

— Ну, а что же тогда там, внизу? — продолжал допытываться Норман.

— Абсурдное воплощение романтической мечты, — отозвался Адамс, поправляя очки на переносице. В нем была нервозность, которая обеспокоила Нормана. Шесть лет назад Гарри Адамс был просто уличным мальчишкой, которого невероятный дар перенес одним махом из трущоб Филадельфии на ухоженные зеленые лужайки Принстона. В то время Адамс был беззаботен, он упивался неожиданным поворотом в своей судьбе. Отчего же теперь он так угрюм?

Адамс был редкостно одаренным теоретиком, занимавшимся удельным весом величин и вероятностей в квантовой механике, что лежало, увы, за пределами понимания Нормана, хотя Адамс занимался этим еще в семнадцатилетнем возрасте. Но зато Норман разбирался в людях, и Гарри показался ему напряженным и суровым, как будто ему было не по себе в этой группе.

А может это проистекало из того, что Гарри приходилось смириться с тем, что он был всего лишь частью группы — Норман беспокоился, сумеет ли он приспособиться к этому, ведь Гарри был вундеркиндом.

Существует только два типа детей-вундеркиндов — математики и музыканты. Иные психологи оспаривают это, полагая, что это одно и тоже, так как музыка и математика очень близки. Конечно, существуют необыкновенные дети с другими талантами, которые пишут, рисуют и ставят спортивные рекорды, но только в музыке или математике ребенок может проявить себя как зрелый человек. С психологической точки зрения такие дети всегда закомплексованы: часто одинокие, изолированные от сверстников и даже от семей, причем именно благодаря тому дару, который вызывает столько восхищения и уважения. Их умение жить в обществе развивается медленнее, и оттого в коллективах они чувствуют себя неуютно. А у Гарри, ребенка с улицы, эти проблемы, как и прочие, были куда больше преувеличены. Однажды он рассказал Норману, что когда он впервые услышал о преобразованиях Фурье, вся ребятня целыми днями гоняла мяч. Наверное, и сейчас Гарри чувствовал себя неуютно в группе людей.

Но было и еще что-то… Гарри просто распирало от ярости.

— Будете болтаться здесь целую неделю, чтобы наконец дождаться сообщения, что какой-то жирный негодяй устроил ложную тревогу. Вот и все.

Будем надеяться, подумал Норман. И вновь удивился собственным мыслям.

— Ну, а я думаю, что это здорово, — улыбнулась Бет Гальперн. — Даже слабый шанс обнаружить новую жизнь прекрасен, так мне кажется.

— Конечно, — откликнулся Тед. — Да, друг Гарри, есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам.

Норман взглянул на последнего члена команды, морского биолога Артура Левина, единственного, кого он не знал. Пухленький Левин выглядел бледным и обеспокоенным, погруженным в собственные мысли. Не успел Норман поинтересоваться, что он обо всем этом думает, как в дверь широко шагнул капитан Барнс с грудой папок под мышкой.

— Пожаловали на край света, — сказал Барнс вместо приветствия, — и даже не можете принять душ. — Все нервно засмеялись. Но у нас мало времени, так что перейдем прямо к делу. К черту свет, и можем начинать.

На первом слайде был виден корабль с надстройкой на корме.

— «Роза — леди морей», — пояснил Барнс. — Судно связи, специально зафрахтованное компанией по трансокеанским коммуникациям для прокладки телефонной линии из Гонолулу в Сидней, Австралия. «Роза» вышла с Гаваев 29 мая этого года и 1 июня оказалась примерно в районе Западного Самоа в срединном течении Тихого океана. Она тянула новый оптико-волокнистый кабель, способный к одновременной передаче 20 миллионов телефонных переговоров. Кабель плотно покрыт металлопластиком, необычайно прочным и устойчивым к повреждениям. Корабль проложил уже более 4600 морских миль кабеля через Тихий океан без единой неудачи. Следующий.

Карта Тихого океана с большим красным пятном.

— В десять часов вечера 17 июня судно дрейфовало здесь, примерно на равном расстоянии от Кадо Кадо (Американский Самоа) и Вити Леву (Фиджи), когда судно содрогнулось, как будто его резко дернули. Сработала тревога, и команда поняла, что кабель за что-то зацепился и оборвался. Они бросились к картам, но ничего не обнаружили. Они вытянули потерянный кабель, это заняло несколько часов, потому что после аварии больше мили кабеля вхолостую травили за борт. Когда они обследовали оборванный конец, они увидели, что он срезан ровно, как выразился один матрос, «как будто его срезали здоровенными ножницами». Следующий.

Часть стекловолокнистого кабеля, зажатая в грубой руке матроса.

— Характер разрыва, как вы можете убедиться, заставляет предположить наличие какого-то искусственного препятствия. «Роза» продвинулась к северу от места аварии. Следующий.

Ряд черно-белых неровных линий с полосой маленьких закорючек.

— Снято с помощью высокочувствительного сканера. Если вам не приходилось иметь с ними дело, вам трудно будет разобраться. Но понять можно — вот тут словно лезвием обрезано. Похоже, что кабель срезан какой-то частью затонувшего корабля или самолета.

Зафрахтовавшая судно компания Транспэк Коммуникэйшн обратилась к ВМС, запросив информацию по обрыву. Что за чушь: где бы ни случился обрыв кабеля, сразу обращаются к ВМС, как будто мы обязаны знать про всякие обрывы. Если бы это оказалось подводное исследовательское судно, компания хотела бы знать это прежде, чем начать ремонт. Но у ВМС никаких материалов не оказалось, и мы сами заинтересовались этим случаем.

Мы тут же отправили сюда наше ближайшее к месту аварии поисковое судно, «Исследователь океана», и оно прибыло сюда 21 июня. Причина такого интереса ВМС заключалась в том, что, возможно, кабель был поврежден подводной атомной лодкой, начиненной снарядами SY-2. Мы знали, что китайцы примерно в этом районе потеряли свою подлодку в мае 1984-го. «Исследователь океана» сканировал дно, используя наисовременнейшие приборы, и получил вот это изображение.

Цветное изображение показалось трехмерным.

— Как видите, дно кажется гладким, за исключением треугольного острия, выдающегося примерно на 280 футов над океаническим дном. Вот здесь это видно, — показал он. — Это подобие крыла по размерам больше любого из аппаратов, произведенных в Соединенных Штатах или Советском Союзе. Это сразу озадачило. Следующий.

Подводный робот, спускаемый с помощью крана с борта корабля. Робот был похож на соединение горизонтальных труб с камерами и прожекторами в центре.

— 24 июня в распоряжении ВМС на месте аварии было транспортное судно «Нептун IV», а управляемый на расстоянии перевозчик «Скорпион», который вы видите на снимке, был спущен для съемок крыла. На сделанном им снимке ясно видна поверхность изучаемого объекта. Вот она.

Послышался легкий ропот. На цветном снимке, в резком освещении над ровной коралловой поверхностью вздымался серо-серебристый киль. Киль был остро заточен и выглядел, как летательный аппарат. Он был конусообразной формы и явно искусственного происхождения.

— Легко заметить, — продолжал Барнс, — что морское дно покрыто здесь колониями мертвых кораллов. Крыло — или киль — выступает из кораллов и заставляет предположить, что остальная часть аппарата, возможно, погребена под ними. Ультра-частотный подводный сканер был доставлен сюда для изучения тела, скрытого под кораллами. Следующий.

На следующем цветном снимке были не линии, а точки.

— Как вы видите, киль является продолжением какого-то цилиндрического тела, погребенного под кораллами. Диаметр его примерно 190 футов, а протяженность к западу — 2,754 фута, и там оно суживается.

Ропот среди членов группы усилился.

— Вы не ослышались, — сказал Барнс, — это цилиндрическое тело длиной примерно в полмили. Шарообразная его часть напоминает космический корабль или ракету, но вначале мы осторожно называли его «аномалией».

Норман взглянул украдкой на довольно улыбающегося Теда. Сидевший с другой стороны Гарри Адамс хмурился и поправлял свои очки.

Затем проектор погас, и комната погрузилась в мрак. Послышались вздохи. Норман услышал, как выругался Барнс: «Черт побери, опять вырубился!» Кто-то возился у двери, через щель которой проникал свет.

Бет наклонилась к Норману:

— У них здесь все время перебои со светом. Странно, а?

Мгновение спустя свет появился, и Барнс продолжал:

— 25 июня грузоподъемник взял для пробы частичку с киля. Ее подвергли испытаниям и обнаружили, что это титановый сплав, выявили и его структуру. Но техника изготовления подобных сплавов на Земле неизвестна.

Эксперты утверждают, что этот киль не мог быть произведен на нашей планете — хотя уже как лет десять мы начали приближаться к выплавке подобных материалов.

Гарри Адамс, странно хрюкнув, наклонился вперед и что-то чиркнул в блокноте.

Тем временем Барнс объяснял, что судно-робот занималось изучением сейсмических процессов на морском дне. Сейсмический анализ показал, что затонувшая аномалия сделана из металла, что она полая, со сложным внутренним устройством.

— После интенсивных двухнедельных изучений, — сказал Барнс, — мы пришли к выводу, что аномалия является космическим кораблем.

Последние сомнения рассеяло заключение геологов от 27 июня. Взятые ими образцы почвы дна показали, что прежде осадка почвы была более мелкой, возможно, всего 80 или 90 футов. Это прояснило и мощный нарост кораллов толщиной в тридцать футов. Геологи заявили, что корабль пробыл на планете не меньше трех веков, а, может быть, и гораздо больше — пятьсот или даже пять тысяч лет.

— Хотя и с большой неохотой, — продолжал Барнс, — но ВМС пришлось признать, что нами обнаружен космический корабль из другой галактики. Решением Президента, до особого совещания Совета Национальной Безопасности, было открыть корабль. Вот для чего сюда, начиная с 29 июня, и была вызвана команда по НФЖ-контактам.

1 июля рядом с затонувшим космическим кораблем был смонтирован подводный жилой модуль DH-7. DH-7 собирали девять водолазов ВМС, работавших в условиях особо созданной для подводных работ атмосферы. Они приступили к выполнению начальных работ.

— И я думаю, что собрал вас здесь как раз вовремя, — закончил Барнс. — Вопросы есть?

— Внутреннее устройство корабля, — сказал Тед. — Удалось что-нибудь прояснить?

— Не совсем. Похоже, что внешняя оболочка делает космический корабль непроницаемым изнутри, настолько она прочно сконструирована. Это не дает возможности получить точную картину того, что находится внутри.

— А с помощью каких-нибудь технических средств это пытались выяснить?

— Пытались, — сказал Барнс. — Гравитометрический анализ, результаты отрицательные. Термография, результаты отрицательные. Протоновая магнитометрия, результаты отрицательные.

— А средства прослушивания?

— Днем раньше мы поместили на дно гидрофоны. Никаких звуков, исходящих из корабля. По крайней мере до сих пор.

— А какие еще были проведены процедуры по осмотру?

— Почти все они связаны с радиацией, а нам бы не хотелось сейчас облучать корабль.

Гарри сказал:

— Капитан Барнс, я заметил, что киль корабля выглядит неповрежденным, да и корпус корабля представляет собой совершенной формы цилиндр. Вы полагаете, что этот объект потерпел крушение в океане?

— Да, — ответил Барнс не без замешательства.

— И этот объект на громадной скорости неповрежденным врезался в толщу океана?

— Да, но он невероятно прочный.

Гарри кивнул:

— Но он должен был бы…

Бет перебила его:

— Водолазы, которые работают сейчас внизу, — чем конкретно они заняты?

— Ищут вход, — улыбнулся Барнс. — Тут мы решили прибегнуть к классическим методам археологических раскопок. Мы расчищаем напластования кораллов, пытаясь обнаружить дверь или какой-нибудь люк. Надеемся, что это случится в ближайшие день-два. Как только это произойдет, вы и отправитесь. Что-нибудь еще?

— Да, — сказал Тед. — Какова реакция русских на это открытие?

— Мы не сообщали об этом русским, — ответил Барнс.

— Вы им не сообщили?

— Нет, не сообщили.

— Но это необычайное, невероятное событие в истории человечества. Не только в американской истории, но всего человечества. Мы непременно должны рассказать о случившемся всем народам мира. Это такое открытие, которое могло бы объединить все человечество…

— С этим вам следует обратиться к Президенту, — прервал его Барнс. — Не знаю причин, его вызвавших, но таково было решение Президента. Еще будут вопросы?

Все молча переглядывались.

— Кажется, можно закругляться.

Зажегся свет, задвигались стулья. Все были возбуждены. Вдруг Гарри Адамс произнес:

— Капитан Барнс, я возмущен совещанием.

Барнс удивился:

— В чем дело, Гарри?

Остановились и другие, глядя на Гарри. Он по-прежнему сидел в кресле с самой недовольной миной на лице.

— Вы боитесь сразу ошарашить нас и потому осторожно выдавливаете новости?

— Какие новости?

— Касающиеся входной двери.

Барнс принужденно засмеялся.

— Гарри, но я же объяснил вам — водолазы расчищают кораллы, ищут вход…

— Я хочу сказать, что еще три дня назад, когда вы начали нас собирать, вы догадались, где находится дверь. Я хочу сказать, что сейчас вы знаете это наверняка. Разве не так?

Барнс, ничего не отвечая, стоял с растерянной улыбкой на лице.

Боже мой, подумал Норман, глядя на Барнса. Гарри, конечно же, прав. Норману было известно, какими невероятными логическими способностями обладает Гарри, каким потрясающим дедуктивным мышлением, но он впервые видел его на практике.

— Да, — наконец ответил Барнс, — ты прав.

— И вы знаете, где расположена дверь?

— Д-да.

Опять минутное молчание, которое нарушил Тед:

— Это фантастика! Совершенная фантастика! Когда же мы спустимся и войдем в этот корабль?

— Завтра, — ответил Барнс, не отрывая глаз от Гарри. Но и Гарри, в свою очередь, сверлил взглядом Барнса. — Минисубмарины доставят вас на дно попарно, начиная с восьми утра.

— Это потрясающе! — не мог успокоиться Тед. — Фантастика! Невероятно!

— И потому, — Барнс словно пристыл к Гарри взглядом, — вы должны хорошенько выспаться, — если, конечно, сможете.

— Невинный сон, сон, распутывающий сети любви… — продекламировал Тед. Он прямо-таки подпрыгивал на стуле от распиравшего его восторга.

— В оставшееся до вечера время офицеры по техническому обеспечению и снабжению придут измерить вас и подберут вам снаряжение. Если возникнут вопросы — я в своем кабинете, — закончил Барнс.

Он вышел, давая понять, что совещание окончено. Пропустив всех, Норман задержался с Гарри Адамсом, по-прежнему остававшемся на месте. Он наблюдал за паковкой оборудования по монитору.

— Ну и представление было сегодня! — сказал Норман.

— Вот как? Я что-то не заметил.

— Как ты догадался, что Барнс скрыл от нас про дверь?

— О, он не сказал нам гораздо большего, — отозвался Гарри ледяным тоном. — Он не сказал нам ни одной важной вещи.

— Чего, например?

— Например, — сказал Гарри, наконец поднимаясь, — капитан Барнс прекрасно знает, почему Президент приказал все держать в строжайшей тайне.

— Он знает?

— У Президента не было иного выбора в подобных обстоятельствах.

— Каких обстоятельствах?

— Он знает, что объект там, внизу, не корабль пришельцев.

— Тогда что же там?

— Мне кажется, это и так ясно.

— Но не мне, — пробормотал Норман.

Впервые Адамс улыбнулся. Это была тонкая саркастическая улыбка без намека на что-то смешное.

— Ты все равно не поверишь, если я скажу тебе, — и он вышел из комнаты.

Проверка

Артур Левин, морской биолог, был единственным членом экспедиции, с которым Норман Джонсон не был раньше знаком. Это было то, чего он не предусмотрел, предполагая, что контакт с пришельцами произойдет на суше. Он не додумался до простейшей вещи — если космический корабль и должен приземлиться на Земле, то скорее всего, он опустится в океан, потому что 70 процентов планеты покрыты водой. Это стало понятно только задним числом, и потому команде понадобился морской биолог.

Сколько всего еще, подумал он, станет очевидным задним числом?

Он нашел Левина стоящим на палубе, свесившись за борт. Левин прибыл из Океанографического института в Вудс Хоуле, Массачусетс. Норман пожал его влажную руку. Левин выглядел совершенно измученным и тут же сообщил, что страдает морской болезнью.

— Морская болезнь? У морского биолога? — удивился Норман.

— Я работаю в лаборатории, — возразил Левин. — Дома. На земле. Там вещи не скачут все время. Чему вы улыбаетесь?

— Извините.

— Вам это кажется забавным — морская болезнь у морского биолога?

— Да, немного, — признался Норман.

— Многие страдают морской болезнью, — сказал Левин, вглядываясь в безбрежную гладь океана. — Только поглядите — тысячи миль пустой равнины. И ничего.

— Океан.

— У меня от этого мороз по коже, — признался Левин.

— Ну и? — спросил Барнс. Они вновь сидели в его кабинете. — Что вы скажете?

— О чем?

— О команде, черт побери!

— Эту команду я сам набирал шесть лет назад. Отличная группа, весьма способная.

— Я хочу сказать, кто из них сломается?

— А почему кто-то должен сломаться? — удивился Норман. Разглядывая Барнса, он заметил капельки пота, выступившие на его верхней губе. Командир и сам был подавлен.

— Тысяча футов глубины, — сказал Барнс. — Жить и работать в разреженной атмосфере, в тесном помещении. Послушайте, я же имею дело не с военными, которые хорошо натренированы и умеют держать себя в руках. Это ученые, будь они прокляты. Я должен быть уверен, что у них полный порядок со здоровьем. Я должен быть уверен, что никто из них не сломается.

— Не знаю, поймете ли вы, капитан, но и психологи не могут предсказать этого со всей уверенностью — кто может сломаться.

— Даже если это может случиться от страха?

— От чего бы то ни было.

Барнс насупился:

— Я думал, вы специалист по страху.

— Страх, беспокойство — это действительно то, чем я непосредственно занимаюсь, и с этой точки зрения я бы мог сказать вам, кто из них вероятнее всего будет испытывать беспокойство в стрессовой ситуации. Но я не могу вам предсказать, кто в стрессовой ситуации сломается, а кто — нет.

— Тогда чего же вы стоите? — прорычал Барнс. Потом вздохнул: — Извините. А вы не хотите побеседовать с ними, предложить им какие-то тесты?

— Здесь бесполезны тесты, — сказал Норман. — По крайней мере то, что вы имеете в виду.

Барнс снова вздохнул:

— А что вы думаете о Левине?

— У него морская болезнь.

— Под водой нет ни малейшего движения, поэтому это не составит проблемы. А что вы скажете о нем, как о личности?

— Он меня тревожит.

— А, ну как раз вовремя. Ну, а Гарри Адамс? Он слишком высокомерен.

— Да, — согласился Норман. — Но это даже неплохо. Исследования показывают, что стрессы лучше выдерживают люди, которых окружающие не любят, считая их высокомерными, заносчивыми, самонадеянными.

— Может, и так, — сказал Барнс. — А что вы скажете о его известном труде? Несколько лет назад Гарри был в числе тех, кто активно поддерживал программу поиска внеземных цивилизаций. А теперь, когда мы наконец кое-что обнаружили, он вдруг так негативно настроен. Помните его работу?

Норман хотел ответить, что нет, но тут вошел лейтенант с новым сообщением.

Барнс покосился на фотографии, отложил их:

— А что погода?

— Без перемен, сэр. Спутники подтверждают, что на месте дислокации сорок восемь плюс минус двенадцать.

— Проклятье, — ругнулся Барнс.

— Плохо? — спросил Норман.

— Погода нам не благоприятствует, — отозвался Барнс. — Надо сворачивать работы на поверхности.

— Это значит, что спуск вниз откладывается?

— Нет, — сказал Барнс. — Начнем завтра, как и планировалось.

— Почему Гарри считает, что там не космический корабль пришельцев?

Барнс нахмурился, задвигал бумагами на столе.

— Знаете что, — сказал он, — Гарри теоретик. А теории — это всего лишь теории. Но я имею дело с голыми фактами. А факт состоит в том, что нечто очень древнее и очень странное находится там, внизу. И я хочу знать, что это.

— Но если это не корабль пришельцев, то что же?

— Давайте-ка подождем до спуска, идет? — Барнс глянул на часы. — Второй модуль сейчас как раз в процессе установки на морском дне. Через пятнадцать часов мы должны уже закончить спуск вниз. За этот отрезок времени мы должны многое успеть.

— Подержите здесь, д-р Джонсон, — Норман стоял обнаженным и чувствовал прикосновение двух металлических рычажков измерительного прибора, прямо под локтями. — Еще чуть-чуть. Отлично.

Молодой военный врач шагнул в сторону, и Норман забрался по ступенькам в металлический бак, который показался ему военной версией пыток инквизиции. Бак был до краев наполнен водой. Когда Норман погрузился в воду, она начала выплескиваться через край.

— Зачем это? — спросил Норман.

— Извините, д-р Джонсон, нельзя ли вас попросить погрузиться в воду целиком?

— Что?

— Лишь на секундочку, сэр.

Норман задержал дыхание, нырнул, затем вынырнул.

— Отлично. Теперь можете вылезать, — скомандовал военврач, протягивая ему полотенце.

— Зачем все это? — опять спросил Норман, слезая с лестницы.

— Нужно узнать полный объем тела. Это необходимо, чтобы рассчитать ваши параметры.

— Мои параметры?

— Ваши параметры, — и он передвинул рычажки на шкале. — Боже! — воскликнул он. — Да вы не влезаете в диаграмму!

— То есть почему?

— Вы занимаетесь спортом, д-р Джонсон?

— Немного. — Он решил защищаться. Да еще и полотенце оказалось слишком коротким и не обвертывалось вокруг талии. И почему это в ВМС такие короткие полотенца?

— Вы пьете?

— Немного, — он твердо решил защищаться. С какой стати он должен им докладываться?

— Разрешите узнать, когда вы последний раз принимали спиртные напитки, сэр?

— Не знаю. Два или три дня назад. — Он и вправду с трудом припоминал то, что касалось такого далекого сейчас Сан Диего. — А что?

— Все в порядке, сэр. Вас не беспокоят суставы, поясница, колени?

— Нет, а что?

— У вас не было обмороков, слабости, потери памяти?

— Нет…

— Будьте любезны, сядьте здесь, сэр. — Медик указал на стул напротив электронного табло на стене.

— Я все же тоже хотел бы получить кое-какие ответы, — начал было Норман.

— Пошире откройте глаза и смотрите на зеленую точку, сэр.

Он почувствовал короткий укол ослепительного света в обоих глазах и инстинктивно моргнул. Что-то щелкнуло, выскочил листок бумаги с распечаткой. Военврач взглянул на него:

— Все в порядке, д-р Джонсон. А теперь пройдите сюда.

— Нет, теперь вы мне ответьте, — перебил Норман. — Я бы хотел знать, что происходит.

— Понимаете, сэр, но я должен закончить осмотр до вашего очередного совещания в семнадцать ноль ноль.

Норман лежал на спине, а помощник врача ставил ему иголки — две в руки и одну в ногу, чуть ниже паха. Он поморщился от внезапной боли.

— Это была самая болезненная, сэр, — сказал врач, запаковывая иголки в лед. — Приложите сюда кусочек ватки…

Ноздри его были прищемлены зажимом, зубы сжимали мундштук трубки.

— Это чтобы измерить СО₂, — сказал врач. — Вдохните. Так, не дышите… Глубже, теперь выдохните.

Норман выдыхнул. Он наблюдал, как надувалась резиновая диафрагма, подвешенная на гвоздике.

— Еще разок, сэр. У вас должно получиться лучше.

Норман не Знал, должно ли, но пришлось подчиниться.

Другой военный врач вошел в комнату с листком в руке:

— Вот его ВС.

Первый медик нахмурился:

— Барнс видел?

— Да.

— И что сказал?

— Сказал, что все нормально, чтобы продолжали.

— Ну и отлично. Барнсу видней.

И первый врач обернулся к Норману:

— Еще раз, вдохните как можно глубже, пожалуйста, д-р Джонсон.

Металлические рычажки коснулись его лба и подбородка, вокруг головы обернулась лента. А теперь рычажки переместились от подбородка к уху.

— А это зачем? — спросил Норман.

— Чтобы подобрать вам шлем.

— А нельзя выбрать из того, что есть?

— Этим мы и занимаемся, сэр.

На обед были макароны с сыром, пригоревшие снизу. Норман отодвинул их, едва ковырнув.

В дверях появился врач:

— Пора на пятичасовое совещание, сэр.

— Никуда я не пойду, — заявил Норман, — пока мне не ответят на вопросы. Какого черта вы все это со мной проделали?

— Обычный осмотр перед погружением, сэр. Согласно правилам ВМС.

— А почему я не влезаю в диаграмму?

— Простите, сэр?

— Вы сказали, что я за пределами диаграммы.

— Ах, это. Вы чуть тяжелее, чем регламентировано на таблицах ВМС.

— Мой вес осложнит дело?

— Скорее всего, нет.

— А что показали другие результаты?

— Сэр, для вашего возраста и образа жизни вы в прекрасной форме.

— А как насчет погружения туда, вниз? — спросил Норман, слабо надеясь, что этого не случится.

— Туда, вниз? Я разговаривал с капитаном Барнсом. Похоже, проблем не будет. А теперь будьте добры, пройдите на совещание.

Остальные уже сидели за круглым столом, уставленным чашечками с кофе. Норман обрадовался, увидев остальных, плюхнулся в кресло рядом с Гарри:

— Вы прошли этот чертов медосмотр?

— Да, — ответил тот, — еще вчера.

— Они мне всю ногу искололи этой длинной иголкой, — пожаловался Норман.

— Правда? Нет, я обошелся без этого.

— А когда вдобавок заставляют дышать с дурацкой прищепкой на носу?

— Ну да? — удивился Гарри. — Похоже, вас подвергли какому-то особому обследованию.

Норман и сам так думал, но эти догадки не развеселили его. Он слишком устал.

— Итак, друзья, нам есть что обсудить, а в запасе всего три часа, — сказал энергичный человек, входя в комнату и на ходу выключая свет. Теперь только голос звучал в темноте. — Как вы знаете, закон Дэлтона, регулирующий частичное давление смешанных газов, или то же самое в алгебраическом выражении…

На табло вспыхнул один из графиков:

PP_а = P_totX(%) V_олa

— А теперь посмотрим, как расчет частичного давления может быть произведен в абсолютных атмосферах, что является обычной для нас процедурой…

Значение слов не доходило до Нормана. Он пытался сосредоточиться, про графики продолжали вспыхивать, а голос бубнил свое. Веки налились свинцовой тяжестью, и он уснул.

— …будет понижаться в субмарине и сразу же в жилом модуле до тридцати трех атмосфер. В этот момент вы будете переведены на смешанные газы, потому что в условиях ниже восьмидесяти атмосфер нельзя дышать обычным земным воздухом.

Норман перестал слушать. Эти технические подробности способны уморить до смерти. Он опять задремал, лишь изредка просыпаясь.

— …потому что отравление кислородом наступает, когда СО2 превышает отметку в 7 АТА на продолжительные промежутки времени…

— …азотный наркоз, когда азот ведет себя как анестезирующее вещество, наступает в атмосфере смешанных газов, если частичное давление превышает 1,5 АТА…

— …требование разомкнутой цепи в целом предпочтительнее, но в вашем распоряжении будет полуразомкнутая цепь с воздушным колебанием от 608 до 760 миллиметров…

Он снова уснул.

Когда все закончилось, они разошлись по своим каютам.

— Я ничего существенного не пропустил? — поинтересовался Норман.

— Да нет, — ответил Гарри, — кроме огромного количества физики.

В своей тесной каюте Норман сразу повалился в постель. Настенные часы со светящимся циферблатом показывали 23.00. Он никак не мог понять, что это означает одиннадцать вечера. Через девять часов, подумал он, я буду погружаться.

Потом он уснул.