Шаги в неизвестное

«ПМ-150»

— «ПМ-150», — сказал голос. — Вы хотели посмотреть «ПМ-150». Спускайтесь. Я вас жду, чтобы проводить до института. Меня зовут Марк.

Андрей поспешно поднялся, так что вода в бассейне струйками завихрилась вокруг его тела. Голос захватил его врасплох. Было непонятно, откуда он раздается, и от этого Андрею казалось, будто его застали за каким-то предосудительным занятием.

На всякий случай он торопливо натянул трусы из какого-то пористого материала и мокрый, с каплями на груди и на плечах, прошел в другую комнату. Здесь на стене светился голубой экран, на который он вчера, ложась спать, не обратил внимания. На светящемся фоне теперь было видно молодое лицо.

— Сейчас я спущусь. Оденусь и спущусь.

Выражение молодого лица не изменилось.

— Вы меня слышите? — спросил Андрей.

Может быть, следовало нажать какую-нибудь из черных кнопок под экраном? Их было несколько.

— Слышу, — сказал голос. — Все в порядке, я буду ждать.

— А вы меня видите?

— Нет, не вижу, — ответил молодой человек на экране. — Нажмите первую кнопку справа, и я вас буду видеть.

— Спасибо, — сказал Андрей. — Это я просто так спросил.

Внизу, на залитом солнцем лугу, юноша в плаще и в короткой тунике приветливо помахал Андрею рукой.

— Как вы себя чувствуете после такого долгого отсутствия? — Он с интересом взглянул в лицо Андрею. — Наверно, многое изменилось?

— Да, кое-что.

Андрею не хотелось рассказывать о своих мыслях. Конечно, он чувствует себя не блестяще. Да и позавчера на космодроме встречавший его сотрудник Управления астронавигации предупредил, что первую неделю на Земле Андрей самому себе будет казаться одиноким и никому не нужным.

Они шли теперь по парку, который, впрочем, мог быть и не парком, а просто улицей. То там, то здесь проглядывали купола каких-то зданий.

— Эти дубы выросли за шестьдесят лет или их привезли сюда? — спросил Андрей, просто чтобы что-нибудь спросить.

— Некоторые выросли, а некоторые привезли, — ответил юноша. — Теперь деревья выращивают ускоренным способом. Хотя это, кажется, было еще при вас.

«Это было еще за сто лет до меня, — подумал Андрей. — Ничего себе — каким стариком я должен казаться этому мальчику! А ведь мне — по моему внутреннему счету — всего только сорок пять. Самая середина молодости».

Некоторое время они шагали молча, затем юноша сказал:

— Пожалуй, «ПМ-1» и «ПМ-2» тоже были при вас. Но «ПМ-150» нисколько на них не похожа. Вы даже представить себе не можете, как это выглядит… А вот и институт. Идите по этой аллее до конца. — Он вновь взмахнул рукой. — До свиданья!

И пошел прочь, прямой, сильный, уверенный в себе.

Андрей проводил его взглядом.

Конечно, люди теперь еще менее сентиментальны, чем были в его времена. Молодого человека просто попросили проводить Андрея до института, и он проводил. А рукопожатия, наверно, окончательно вышли из моды…

Потом он остановил себя:

«Кажется, я начинаю брюзжать. Но ничего трагического не происходит. Я вернулся на Землю. Вернулся и примусь за любимое дело. Поеду в джунгли Южной Америки и буду заниматься там приручением диких растений. Собирать то, что подойдет для Оресты. А сейчас иду в институт посмотреть „ПМ-150“, которая меня очень интересует. Вокруг расцветает майское утро. На Земле идет 2080 год, и вообще все в порядке».

Но он знал, что в действительности все было далеко не в порядке. На Земле он не потому, что так уж захотел на Амазонку, а чтобы увидеть Марию. Летел три световых года с сумасшедшей надеждой, что она вернется к нему, опять его полюбит.

Об этом он думал и во время полета Главной Звездной Экспедиции, и в ходе работ на Оресте. Все девять лет. Но ведь на самом-то деле тот, кто любит, а потом разлюбил, никогда не возвращается. Такого не случалось за всю историю человечества. Именно потому, что Андрей понимает это, он и брюзжит сейчас.

А что касается этой «ПМ-150», она его вовсе не занимает. Более того — он даже толком не знает, что это такое. Просто за два дня пребывания на Земле двадцать раз уже слышал: «ПМ-150», «ПМ-150», «ПМ…»

Впереди по аллее, направляясь к институту, шла девушка в коротком платье, узком в талии и широком внизу. Собственно, это было даже не платье, а балетный костюм, в каких лет сто назад на сцене Большого театра в Москве выступали прославленные балерины Уланова и Лепешинская. Какой-то намек на балет ощущался еще и в походке девушки — казалось, она не идет, а танцует.

Андрей посмотрел на ноги девушки, на ее плечи, на волну каштановых волос, закрывавших шею. Еще не понимая почему, он вдруг почувствовал, как у него отчаянно сжалось сердце и стало жарко в груди.

На мгновение ему показалось, что надвигается какое-то страшное несчастье и инстинкт предупреждает его об этом. Однажды он уже испытал такое чувство — ровно за секунду до того, как на Оресте началось «землетрясение» и огромный конус горы вместе с постройками и десятками людей медленно пополз в пропасть.

Андрей положил руку на грудь, спрашивая сердце, отчего оно так мучительно забилось, и, еще не вполне доверяя этому, но понимая, что это именно так, сказал себе, что в нескольких шагах от него, впереди, идет по аллее Мария.

А вокруг все изменилось. Солнечные блики на песке стали ярче — неприятного режущего оттенка, листва деревьев окаменела, небо потеряло глубину, превратилось в плоскость.

И мысли вихрем завертелись в сознании.

«Вернуться, не ходить в институт!» (А ноги несли его вперед.) «Но почему? Ведь я все равно в глубине души решил сделать так, чтобы увидеть ее… Вернуться! Вернуться! Я не подготовлен к этой встрече… Но как я могу подготовиться?.. Подойти и сказать: „Здравствуй, Мария“? Но она подумает, что я в первые же дни после приезда бросился искать ее. Ну и пусть думает. Ведь это же не так… А как?.. Я все равно буду искать ее. Мне не устоять… Нет, устою. Я же обещал себе». (А ноги несли его вперед.)

Девушка дошла до конца аллеи и обернулась. Это была не Мария.

Она посмотрела на Андрея:

— Вы ботаник Андрей со Звездной Экспедиции? Идете смотреть «ПМ-150»?

Андрей откашлялся:

— Да.

— Меня зовут Скайдрите. — Она протянула маленькую крепкую руку. — Идемте вместе. Нам лучше пройти через сад.

Они повернули налево и пошли вдоль здания, у самой стены которого бесконечной пенной волной сияли гроздья белых флоксов.

— Вы прибыли два дня назад? На «Лебеде»?

— Да, — Андрей снова откашлялся. Постепенно он приходил в себя. (Значит, рукопожатия еще не совсем ушли в прошлое.)

— Чем же вы занимались на Оресте? Вы ботаник, а мне казалось, что ботанику там еще нет никакой работы. Там еще только делают атмосферу.

— Я и не был ботаником, — сказал Андрей. — Работал подрывником. Делали площадку, а потом строили атмосферную станцию. Там сплошные скалы.

— Наверно, трудно работать подрывником? Все время в скафандре, в костюме.

— Не слишком… Хотя, впрочем, трудно.

Краем глаза он посматривал на нее. Чуть-чуть вздернутый носик, густые брови и маленький упрямый подбородок. Конечно, она не похожа на Марию. Только фигура и волосы. Такие же пышные, как у Марии… Интересно, сколько ей лет. Девятнадцать или двадцать, пожалуй. (Хотя теперь все женщины на Земле выглядят так, будто им двадцать. Все, которых он видел за два дня.) Ростом она ему по плечо. Как Мария. Если ему еще придется встречаться с этой девушкой, он всегда будет чувствовать неловкость, оттого что она так напоминает Марию фигурой и этой копной волос.

Девушка продолжала болтать:

— Вы ничего не слышали про «ПМ-150», нет? О ней еще ни разу не передавали на внеземные пункты… Мне бы тоже хотелось поработать подрывником. Но я, наверно, не смогла бы. Нужно быть очень сильной. — Она вдруг остановилась и оглядела Андрея с ног до головы. — Послушайте, я вспомнила. Вы ведь, кажется, в Гимнастическом списке. В списке лучших за какой-то очень давний год. Правильно?

— Это было страшно давно. — Постепенно все вокруг Андрея принимало прежний характер. Листья на деревьях зашевелились. — Очень давно. Вас тогда и на свете не было.

— Я знаю. — Она кивнула. — Лет пятьдесят или шестьдесят назад. Но по вашему биологическому времени недавно. Не больше чем десять лет, да?

— Девять.

Они остановились у раскрытых дверей. Большая борзая собака вдруг сорвалась с места и кинулась к Андрею. Шерсть у нее была такая белая и чистая, будто с животного недавно сняли шкуру, выстирали в кипятке с мылом и вновь натянули.

Виляя длинным и твердым хвостом, собака сунулась в ноги Андрею. Он наклонился, рассеянно потрепал ее за ухо.

И тотчас сверху раздался взрыв смеха.

Андрей и Скайдрите подняли голову. Как раз над ними, на втором этаже, из окна высунулись двое мужчин. Один полный, с тяжелой челюстью и сонными прищуренными глазами. Другой остролицый, с ироничным пронизывающим взглядом.

Андрей недоуменно посмотрел на девушку. Ее губы сложились в полупрезрительную, полуизвиняющую усмешку. Она помахала наверх рукой.

— Пойдемте. Понимаете, это у нас считается остроумным — вот таким способом встречать приезжих. Кстати, — она показала на собаку, — это совсем не собака. Это «ПМ-145».

Борзая теперь застыла. Как окаменела.

Андрей по широкой светлой лестнице поднялся за девушкой на второй этаж. Взявшись за ручку двери, она повернулась и посмотрела ему в глаза:

— Собственно говоря, «ПМ-150» — это я.

В небольшом зале, одна сторона которого была перегорожена синим занавесом, стояло несколько кресел и большой черный полированный ящик, по форме напоминающий рояль времен Шостаковича или даже Шопена.

Полный мужчина, тот, что смеялся в окне, поднялся из кресла навстречу Андрею:

— Григорий. Я моделист. А вот это, — кивок в сторону остролицего, — музыкант Роберт. Сейчас начнем демонстрацию «ПМ-150».

Ни тот, ни другой не подали Андрею руки, и он окончательно решил, что обычай рукопожатий при встрече стал несовременным.

— Кто будет вести? — спросил Григорий у остролицего.

— Давайте все-таки я. — Музыкант с каким-то прибором в руках возился с той стороны ящика, которая была не видна Андрею. — А вы сделаете фон.

— Последнее па покажем?

— Покажем, — ответил Роберт.

Мужчины переглянулись и рассмеялись.

Они совсем не обращали внимания на Андрея, и его стала раздражать эта нелепая «заговорщическая» (он удивился, что ему на ум пришло такое архаическое слово) обстановка. Что же развеселило Георгия и Роберта, когда он в саду погладил собаку? Что означает странное заявление Скайдрите, что «ПМ-150» — это она? (Девушка тем временем куда-то вышла из зала.)

— Садитесь. — Григорий стал серьезным. Он указал Андрею на кресло посреди зала. — Мы вам покажем танец, а позже вам все объяснят.

Моделист и музыкант уселись за ящик.

Георгий положил руки на клавиши. Многоголосый певучий и как-то странно пульсирующий звук возник в воздухе. Георгий взглянул на Роберта, тот кивнул и положил руки на вторую клавиатуру, с другой стороны ящика.

Послышались легкие шаги. Из-за занавеса появилась Скайдрите. На девушке был тот же балетный костюм-платье, но туфли на высоком каблуке она сменила на балетные.

Скайдрите сделала несколько шагов от занавеса и остановилась напротив Андрея в первой балетной позиции — пятки и колени вместе, носки врозь, голова чуть-чуть склонена набок. Лицо ее было строгим, затем она, не поднимая глаз, улыбнулась.

Солнце освещало нежную кожу ее обнаженных плеч.

Новая гамма звуков поплыла в воздухе, и девушка начала танцевать. На пуантах она побежала вправо, сделала легкий и длинный прыжок, застыла на мгновение и вернулась к центру зала. Новый прыжок, па-де-де…

Сначала Андрея захватил этот танец. На Оресте, в суровых условиях первоначального освоения планеты, театра не было совсем, а телепередачи с Земли еще ни разу не удалось осуществить. Сейчас только он понял, как соскучился по грации обнаженных женских рук, по изяществу плавных движений.

Но Скайдрите продолжала танцевать, и постепенно Андрей почувствовал, что его не вполне удовлетворяет ее исполнение. Техника была безукоризненной. Один смелый прыжок следовал за другим. И в то же время танцу чего-то не хватало. В движениях девушки ощущалось нечто пассивное, сонное.

В танце не было общего замысла, он был составлен из кусочков.

Андрей начал скучать. Да и вообще было непонятно, зачем его «угощают» здесь балетом.

Он рассеянно оглянулся. Толстый мужчина, усиленно трудясь над клавиатурой, смотрел на танцовщицу с каким-то неприятным, почти что злым удовлетворением. Длинное лицо музыканта Роберта было строгим, вдохновенным. На лбу выступили капельки пота, он стряхнул их энергичным движением, не отрывая рук от инструмента.

Оба заметили, что Андрей уже устал от танца. Георгий кивнул остролицему, тот бросил в ответ понимающий взгляд, и в следующие несколько секунд произошло нечто неожиданное.

Девушка сделала последний прыжок, на пуантах подбежала к Андрею, опустилась перед ним на колени и обняла его ноги. Голову она наклонила, пышные волосы рассыпались, на затылке открылся молочно-белый пробор.

Пораженный, он дернулся назад вместе с креслом и вскочил. Сделалось нестерпимо стыдно.

И сразу же сзади раздался громкий гневный голос:

— Глупо! Чрезвычайно глупо! Это мы тоже обсудим на Совете в субботу.

Андрей оглянулся и отступил.

Рядом с ним стояла Скайдрите.

Одна Скайдрите — рассерженная, со сверкающими глазами, рядом с ним. И вторая Скайдрите — возле кресла в той же коленопреклоненной униженной позе.

Обе были так похожи, что Андрей не смог бы сказать, с какой пришел сюда в институт.

Музыка умолкла, остался только тот пульсирующий звук, которым началось представление.

Толстый угрюмый Георгий поднялся со стула.

— Сохраняйте спокойствие, сотрудник Скайдрите. Что именно вам не нравится? — Он обращался к той Скайдрите, которая стояла рядом с Андреем.

— Сейчас же поставьте ее! — Девушка указала на другую Скайдрите. — Сию же минуту!

— Разве это так важно?

— Сию же минуту! — Голос девушки возвысился почти до крика. — Немедленно!

На сонном лице Георгия выразилось некое подобие смущения. Он повернулся к остролицему музыканту:

— Поднимите ее, Роберт.

Роберт сел к инструменту, в воздухе запела мелодия, и, как бы подчиняясь ей, балерина неохотно поднялась, упорно глядя в пол, сделала несколько шагов к занавесу и остановилась, опустив голову.

Музыка стихла, остался только пульсирующий фон.

— Хорошо. — Георгий повернулся к Андрею. — Демонстрация «ПМ-150» окончена. Сотрудник Скайдрите даст вам пояснения. До свиданья.

Он слегка кивнул, и двое мужчин вышли, оставив Андрея с двумя Скайдрите. (Музыкант выглядел несколько смущенным.) Секунду в зале стояла тишина. Слышался только негромкий пульсирующий многоголосый тон, который издавал ящик.

Вторая Скайдрите — та, что не танцевала, — посмотрела на Андрея и вдруг рассмеялась. Потом она зажала себе рот и покачала головой.

— Ух, как я зла! — воскликнула она. — Как я зла!

Она подошла к ящику и, подпрыгнув, уселась на него.

— Садитесь. — Она показала на кресло.

— Но…

Он посмотрел на балерину, которая стояла у занавеса неподвижно. Было видно только, как после танца быстро вздымается и опускается ее грудь.

Скайдрите на ящике пожала плечами.

— Садитесь. Это всего только модель. — Она равнодушно махнула рукой. — Сейчас я вам все объясню. Дайте мне только справиться со своей злостью. Я ужасно зла.

— Модель?.. Но…

— Вы что? Удивляетесь тому, что она дышит? Сейчас я выключу. — Вторая Скайдрите соскочила с ящика и, зайдя за него, чем-то щелкнула.

Пульсирующий звук замер. Андрей взглянул на первую Скайдрите. Грудь ее поднялась в последний раз и застыла.

— Однако…

Он чувствовал себя как человек, у которого вдруг выдернули пол из-под ног.

— Подождите, — он перешел на шепот. — О ком вы говорите? Об этой девушке? О Скайдрите?

— Да нет же! Это модель.

— Как — модель! Значит, я шел сюда с моделью?

Вторая Скайдрите досадливо улыбнулась:

— Конечно, нет. Вы шли со мной. Ведь модель не разговаривает. Вы же видите, что она молчит. Идите сюда.

Девушка соскочила с ящика, подошла к неподвижной балерине, бесцеремонно опустила ей кофточку на спине и показала Андрею вмонтированные в белую кожу две клеммы.

— Видите? Здесь мы ее заряжаем током. Внутри аккумуляторы. Пока они не разрядятся, модель будет стоять. А когда разрядятся, она упадет и превратится в бесформенную груду пластмассы.

Андрей даже не мог заставить себя взглянуть на модель. Ему все еще казалось, что речь идет о живом человеке.

— А зачем это все? — спросил он наконец. — Кукла? Игрушка?

— Нет, далеко не игрушка. Но вот теперь вы садитесь, а я буду рассказывать.

Скайдрите усадила Андрея в кресло.

— Видите ли, наш институт занимается моделированием живых организмов. Моделированием нервной деятельности, мышечной и так далее. И вот несколько лет назад было решено создать полную мышечную модель человека. В качестве образца взяли меня. Мне тогда было пятнадцать лет, и я только что поступила в институт. Поэтому я вам и сказала, что «ПМ-150» — это я.

— «ПМ-150». Как это расшифровывается?

— Полная модель номер сто пятьдесят. А собака была — вернее, то, что вы приняли за собаку, — полной моделью номер сто сорок пять. Не настоящая собака. Поэтому они и рассмеялись, когда вы ее погладили.

— Даже не верится! — Андрей украдкой взглянул на балерину. — Но как это достигнуто: внешность, движения?

— Ну, внешность проще всего. Подобрали синтетический материал, похожий на кожу, немного поэкспериментировали. Волосы у нее мои. — Скайдрите тряхнула волной своих волос. — У меня росли длинные, отрезала половину и отдала. Но ведь главное тут не внешность, а мышцы. А с ними поступили так. Приготовили модель каждой мышцы — от самых крупных до самых мельчайших. Около четырехсот скелетных мышц — гладкие мы вообще не делали. В каждую поместили рецептор. По радиокоманде рецептор включает ток от аккумулятора, который помещен в грудной полости модели, и ток сокращает мышцу. Чем сильнее ток, тем сильнее сокращение, ток слабеет — мышца тоже расслабляется.

— Да. — Андрей все еще был слишком ошеломлен. (В этом было что-то очень досадное — мыслить то, что только что казалось ему живой и красивой девушкой, как какие-то рецепторы, скелетные мышцы, аккумуляторы.) — А как устроена мышца?

— Из растягивающегося материала. А в нем мельчайшие электромагниты, которые при прохождении тока стремятся притянуть друг друга… Понимаете? Сокращаются все участки мышцы сразу. Как в живом организме. Но приготовить мышцы было сравнительно легко. Трудности начались, когда мы стали учить модель двигаться. Вот идите сюда. Идите. (Андрей встал и подошел к ящику.) Видите эту клавиатуру? Здесь около четырехсот клавиш — по числу мышц. Каждая клавиша, если ее нажать, посылает сигнал в свой рецептор.

Скайдрите соскочила с ящика и стала рядом с Андреем. Так близко, что он явственно ощутил ландышевый запах ее волос.

— Предположим, — она строго подняла палец, — нам нужно, чтобы модель согнула руку в локте. Значит, требуется, чтобы сократилась двуглавая мышца, верно? Нажмите вот эту клавишу.

Андрей неуверенно положил палец на клавишу.

— Нажмите сильно, — сказала Скайдрите, — и смотрите на модель.

Андрей нажал. Раздался режущий однотонный звук. Рука модели дернулась и, как перерубленная пополам, согнулась в локте совершенно неживым, механическим движением.

— Видите, нисколько не похоже на живого человека, — сказала девушка. — Отпустите клавишу. — Андрей отпустил, и рука так же деревянно упала. — И вы знаете, почему это так? Потому что у живого человека каждое движение вовлекает очень большую группу мышц. Я вам сейчас скажу, каков был первый вывод, к которому мы пришли в ходе работы над «ПМ-150». Оказалось, что в каждом, даже самом простом движении человека принимают участие все до одной мышцы. Все до единой!.. Но, конечно, в разной степени. Одни сокращаются сильно, другие так слабо, что это с трудом улавливается чувствительными приборами. Понимаете? Связь мышечного аппарата с мозгом оказалась куда сложнее, чем мы прежде думали. Ну, как вы считаете, стоило для этого создавать модель?

— Конечно, — осторожно ответил Андрей. — А практические выводы?

— Очень важные, — быстро сказала девушка. — Прежде всего — в вопросах протезирования. Вы, может быть, слышали о землетрясении на Оресте? Там гора сползла в пропасть.

— Я не слышал, — ответил Андрей, — я там был… То есть не на горе, а рядом.

— Ах да! — Скайдрите приложила пальцы ко рту. — Простите меня. Как я глупо спросила! Вы ведь мне говорили, что были там. И я сама все время думаю, что вот вы недавно вернулись с Оресты. — Она помолчала. — Это было очень страшно?

— Нет… Очень горько. Погибло много людей. И пропал огромный труд.

— Да… Послушайте, а как вам кажется, — она вдруг бросила на Андрея быстрый и очень доверчивый взгляд из-под длинных ресниц, — я могла бы работать подрывником, монтажником или чем-нибудь в этом роде? Очень хочется быть большой, широкоплечей. Чтобы у меня были большие, широкие ладони, а не такие вот… Хочется поднимать тяжести. Ходить в неуклюжем рабочем костюме, а не киснуть вот здесь. — Она уныло оглядела зал. — Ужасно мне тут надоело!

— Почему же? Из вас выйдет и монтажник. — Андрей откашлялся. — Правда, женщин на Оресту пока не пускают, но можно работать и здесь, на Земле, на Луне, на Марсе…

Он подумал, что тут, в институте, что-то не в порядке и Скайдрите не очень хорошо с Григорием и музыкантом. Это было видно с самого начала — когда двое мужчин засмеялись на втором этаже, а девушка подняла голову, чтобы на них посмотреть.

— Да, — сказала Скайдрите после паузы. — Но будем продолжать. Когда на Землю доставили пострадавших с Оресты, мы протезировали их на основе нашего опыта с моделью. Одному товарищу, например, сделали искусственные ноги… Мы даже могли бы заменить человеку всю мускульную систему целиком. Если бы нашелся желающий. Тогда ему приходилось бы только заряжаться, и он мог бы работать десятки часов подряд. Пока не устанет мозг.

— Это не так уж весело, — сказал Андрей.

— Конечно, — согласилась Скайдрите. — Но ведь тут речь может идти только о пожилых людях. О тех, например, кому сто пятьдесят.

— Неужели теперь многие живут так долго?

— Да. Но важнее то, что теперь очень долго длится молодость. Семьдесят — молодой возраст. — Она взглянула на Андрея. — Слушайте, я как-то все время забываю, что вас целых шестьдесят лет не было на Земле. Конечно, тут многое переменилось.

«Шестьдесят лет! — подумал Андрей. — Огромный срок». Хотя для него это время прошло гораздо быстрее. Он поймал себя на мысли, что именно сейчас, в этом зале, не чувствует себя таким уж бесконечно чужим и оторванным от сегодняшнего поколения на Земле.

— Ну хорошо, — сказала Скайдрите. — Теперь вы поняли, с какими трудностями мы столкнулись, обучая модель двигаться? Даже если мы хотели, чтобы «ПМ» повернула голову, и то нам приходилось заставлять работать все мышцы. Но вот перед нами клавиатура, и нам нужно пускать в ход четыре сотни клавиш. Для этого не хватит никаких пальцев. Вот тогда на помощь нам пришел музыкант Роберт.

— Который сейчас здесь был?

— Да… Вы знаете, он очень талантливый человек. Но под большим влиянием Георгия. И слабовольный… Так вот, он начал с того, что каждую мышцу человеческого тела закодировал определенной нотой или комбинацией нот. А потом мы все стали изучать, как «звучат» движения. Например, я сгибаю руку в локте. — Девушка согнула руку. — Участвуют двуглавая мышца в качестве главного тона, дельтовидная, зубчатая спины и несколько других — в качестве подголосков, и все остальные мышцы тела как фон. И вы знаете, что оказалось? Когда громкость ноты была приведена в соответствие с силой сокращения той или другой мышцы, то при естественном движении мы получили чрезвычайно гармоничный музыкальный аккорд. Как будто его сочинил Бах… Или Шуберт… Более того: оказалось, что здоровое человеческое тело своими биотоками постоянно исполняет очень сложную, но бесспорно музыкальную симфонию. Всеми мышцами и органами сразу. Вот до чего додумалась природа! Одни мышцы звучат сильнее, другие слабо. Причем каждый звук не монотонен, а то усиливается, то стихает. И все вместе — симфония, которая становится дисгармоничной, фальшивит, когда человек заболевает.

— Послушайте, но это очень здорово! — воскликнул Андрей.

— Конечно, — с торжеством сказала девушка. — Мы нашли это два года назад, и тут сразу же отпочковалась новая отрасль медицины — звукодиагностика. Вас помещают в особую камеру, рецепторы снимают биотоки мышц и органов и передают их как звуки. А специалист слушает и говорит, чем вы больны. Если, конечно, вы больны… Но я закончу об этой «ПМ-150». Понимаете, что мы сделали тогда? Мы подключили к сигнализатору музыкальное устройство, и он стал похож на рояль. То есть получился вот этот самый ящик. Теперь, если мы, нажимая клавиши, добивались гармонического сочетания нот, то и модель двигалась, как живая. Но тут же сразу выяснилось, что мы — то есть я, Георгий и другие сотрудники — умеем заставить модель исполнять только самые простые движения: поднять руку, нагнуться… У нас просто не хватало музыкальных способностей к виртуозности. И только один Роберт мог сделать так, чтобы «ПМ» двигалась естественно. Он просто садился и играл что-нибудь из того огромного количества мелодий, которыми полна его голова… — Скайдрите вдруг испытующе посмотрела на Андрея. — Скажите, как вам показались вот эти двое наших сотрудников по первому впечатлению? Георгий и Роберт.

— Как? — Андрей был несколько смущен. — По-моему… По-моему, умные и талантливые люди. Раз они сделали такое.

— Умные и талантливые, — повторила девушка. Она вдруг рассмеялась: — Да, да. Бесспорно. Но только один умный, а другой талантливый. Серьезно. Роберту в голову приходит множество прекрасных идей, но он не умный и целиком под влиянием Георгия. Тот его убедил, будто Роберт первый композитор в мире, создатель нового вида искусства — «физиологической музыки». А Георгий, наоборот, умный, но не талантливый. Умеет подчинять себе других, но сам ничего не создает. Он завидует талантливым, всегда носит ироническую маску и любит ставить людей в неловкое положение. Вот сегодня он бросил «ПМ» на колени перед вами, чтобы сделать неприятное и мне и вам. — Она помолчала. — Умные и талантливые, когда стоят рядом, а поодиночке один только умный, а другой только талантливый… Послушайте! А ведь она бы до этого не додумалась. Она не может этого. А я могу.

— Кто не может? Чего не может?

— «ПМ-150». Не может додуматься до такой мысли.

— Но разве она думает? Вы сказали, тут только мышцы. — Андрей посмотрел на пластмассовую фигуру у занавеса. Ему стало не по себе.

— Нет, эта не думает. — Скайдрите пожала плечами. — Но ведь тут лишь половина «ПМ-150». Внешняя часть. Я вам говорила, что институт моделирует и нервную деятельность. Так вот, еще есть вторая половина «ПМ». Та, которая думает. Действующая модель моего мозга. Пойдемте, я вам ее покажу.

В огромном двухсветном зале бесконечными рядами стояли высокие, до самого потолка, щиты, покрытые чем-то, что издали казалось сотами. Несколько человек в белых халатах работали в разных местах. Двое помахали Скайдрите с Андреем рукой.

На щитах там и здесь вспыхивали и гасли разноцветные светлячки.

— Но это электронно-счетная машина, — сказал Андрей. — Только гигантская.

Действительно, конец зала терялся где-то вдалеке. Таких огромных «ЭСМ» Андрей не видел даже в Астронавигационном центре.

— Нет, — девушка покачала головой, — это первая в мире полная модель головного мозга человека. В данном случае — моего мозга. — Она перехватила взгляд Андрея и горько усмехнулась. — Не думайте, что я этим горжусь. Это дикая тоска — быть образцом как для мышечной, так и для мозговой модели… То есть сначала интересно, а потом ужасно мучает… Ну ладно. Садитесь вот сюда и спросите меня о чем-нибудь.

— Спросить у вас? Что именно?

— Все равно. Только не спрашивайте, сколько мне лет. Почему-то многие спрашивают именно это. — Скайдрите перевела рычажок на пульте управления.

Андрей прикусил язык. Он оказался одним из многих…

Все щиты машины между тем покрылись огоньками. Целые световые бури проносились из одного конца зала в другой. В воздухе слышалось журчанье, слабый треск электрических разрядов.

— Я включила фотоэлементы, — объяснила Скайдрите. — Теперь машина осматривает и запоминает вас. Шатен… Высокий… Бледное лицо… Осматривает, переводит на категории «плюс» — «минус» и запоминает. Сравнивает вас со всеми, кого я знаю, и делает выводы… Понимаете, если бы было иначе, то мы с моделью оказались бы в неравном положении. Ведь разным людям по-разному отвечаешь на их вопросы, верно?.. Ну, спрашивайте. Ответ будет напечатан вот здесь, на этой ленте. Говорите в микрофон. Сначала отвечу я, потом она.

— Что такое физиологическая музыка?

— Физиологическая музыка… — Девушка задумалась на мгновенье. — Видите ли, это верно, что человеческое тело гармонично звучит, если перевести биотоки на ноты. Когда мы записывали нотами биотоки моих мышц, получилось какое-то бесконечное музыкальное произведение. А позже Роберт обработал ряд отрывков. Это действительно музыка, но музыка без смысла. Она как будто все время что-то обещает, но это обещание не выполняется. Примерно то же самое, чем была абстрактная живопись. Понимаете, не осмысление природы, а только явление ее… Ну, хватит. Машина уже ответила. Возьмите ленту вот отсюда и прочтите мне вслух… Просто оторвите кусок.

Андрей оторвал кусок ленты, которая выходила из узкой щели в щите. Там почти теми же словами было сказано то, что он только что услышал от Скайдрите:

Ему стало жутко.

— Да, да, — сказала девушка, отвечая на его взгляд. — Другим тоже иногда делается страшно.

— Но как это достигнуто? — спросил Андрей. Он почти с ужасом смотрел на ряды щитов. Действительно, на Земле появилось много нового за эти шесть десятков лет. Внезапно он пожалел, что вернулся. Лучше бы и не знать ничего о такой машине…

— Видите ли, в чем дело. Здесь, на щитах, каждой клетке мозга соответствует полупроводниковый элемент. Когда модель изготовили, она была чиста, то есть ничего не знала. Затем ей сообщили все, что я учила в школе и в институте. Она проглотила все учебники, все книги, что я читала, просмотрела кинофильмы. Это была первая стадия работы. Потом снимали биотоки моего мозга и кодом передавали ей. Я садилась в кресло. На голову мне надевали особый колпак, и я думала, просто думала обо всем, о чем хотелось. А машина все записывала. Таким способом ей передавали мою индивидуальность. Это и теперь продолжается. Каждый день я прихожу сюда и рассказываю машине все, что я чувствовала и думала. С ней нужно быть очень искренней. Говоришь даже самое сокровенное. То, что не сказала бы никому.

— Наверно, это нелегко, — сказал Андрей. — Не все так могут. — Он понял теперь, почему у Скайдрите такой упрямый подбородок.

— Конечно, не все. До меня тут были три девушки, но ни одна не выдержала. Нужно отдавать всю себя целиком… Понимаете, я постоянно рефлексирую теперь. Все, что со мной происходит, рассматриваю под углом зрения того, как буду об этом рассказывать модели. И вот результат: машина так же рефлексирует, как я, и нам «в голову» приходят одинаковые мысли. А это очень неприятно. Я начала ловить себя на том, что соперничаю с «ПМ-150».

— Но ведь это ерунда! — Андрей вскочил и заходил перед щитом. — Каждому ясно, что вы ежедневно получаете запас новых впечатлений, которые и формируют вашу личность. А «ПМ» знает только то, что вы ей сообщаете.

— Но я ей все сообщаю. И поэтому она меня уже переросла в некоторых отношениях. Ведь она ничего не забывает. Георгий даже говорит, что как индивидуальность она интереснее, чем я.

— Георгий! — прошептал Андрей. («Повсюду этот Георгий!») Вслух он спросил: — А кто он здесь — Георгий?

— Руководитель работ по «ПМ». Но скоро ему придется покинуть институт. В субботу заседание Совета, и, по всей вероятности, будет вынесено решение, что он неправ. На Совете я расскажу о том фокусе, который они выкинули сегодня с «ПМ-150» и с вами. Кстати, вы заметили, что, когда они поставили модель на колени, Роберту стало стыдно, а Георгию нет? Вообще он неисправим.

Девушка вдруг вскочила с кресла, отбежала в сторону и сделала несколько таких блестящих балетных пируэтов, что у Андрея захватило дух. «Как пух от уст Эолы», — подумал он. Внезапно у него защемило сердце. Конечно, Мария никогда не вернется к нему. Да и как она могла бы вернуться? Ведь для нее прошло шестьдесят лет, а для Андрея девять. Они разошлись во времени… Мария не вернется, а с этой девушкой, со Скайдрите, он только поговорил. Поговорил, и сейчас они разойдутся.

Скайдрите уже была возле него.

— У меня сегодня хороший день. — Она положила руку на грудь, успокаивая дыхание. — Только утро, а я уже один раз оказалась умнее модели. Наверно, это из-за вас… Идемте теперь в сад, и там я кончу рассказывать о «ПМ-150».

На лестнице он спросил:

— Вы еще и балерина, да?

— Как — балерина?.. Ах да, в ваше время это была профессия.

— Да. — Ему вдруг захотелось подчеркнуть, как он бесконечно старше ее. Назло себе. — В мое время — профессия.

— Теперь не так. Я просто танцую… Сегодня буду танцевать Жизель в Ленинграде. В Кировском театре, бывшем Мариинском. Помните из истории?.. Приходите посмотреть.

— А театр стоит?

— Да. Весь старый город остался таким, каким был в девятнадцатом веке. Невский, набережные, Летний сад. Теперь это большой музей. (Они уже вышли в сад.) Сохранились улицы, по которым ходили Пушкин, Достоевский. А Смольный такой же, как при Ленине. В эпоху революции. Вы, наверно, не знаете, что сейчас в старый город даже нельзя въезжать на механическом транспорте. Только на извозчиках или пешком.

— А извозчики — это, кажется, лошади?

— Да. Повозка, которую тянут лошади. Как двести лет назад. — Скайдрите повернулась к Андрею: — Ведь, собственно говоря, мы и сейчас в Ленинграде. Вы не знали? Но это, конечно, совсем другой город.

— Знал. — Он вспомнил, что на «Лебеде» за день до приземления говорили, что принимать будет Ленинград. А вокруг него раскинулся огромный парк с дубовыми и сосновыми рощами, и только на больших расстояниях друг от друга были разбросаны ансамбли зданий. Значит, города на Земле теперь стали как сады.

Андрей вдруг увидел, что на аллеях довольно много народу. Город!

— Ну вот, — сказала Скайдрите, — теперь вы посмотрели «ПМ-150». Ее показывают всем прибывающим с других планет, чтобы они могли принять участие в дискуссии. Наш институт поставил на обсуждение человечества такой вопрос. Теперь модель доведена примерно до умственного уровня человека. Следует ли передать еще большую сумму положительных знаний и доверить некоторую часть научной работы? Разгрузить человечество в определенном отношении.

— Как? — не понял Андрей. — Чтобы она думала за людей? Мыслила? Решала научные проблемы? Но разве она может?

— В известной степени сейчас уже может. Вы же видели, что «ПМ» мыслит вполне логично. Некоторые считают, что, когда модель получит больше знаний, она сумеет не только решать, но и ставить перед собой научные проблемы. Скачок, переход из количества в качество.

— Но подождите! А что тогда будут делать люди? Ведь человечество выродится, если исчезнет необходимость мыслить. Будет похоже на роман Уэллса «Машина времени».

— Нет, нет, — сказала Скайдрите. — Не бойтесь. Это не так уж страшно. Наверно, когда был изобретен лук со стрелами, многим тоже казалось, что, раз не нужно будет догонять оленя на бегу, люди разучатся бегать и погибнут. А Гутенбергу противники печатного станка говорили, что теперь никто не захочет учиться писать. Но ничего ужасного не произошло. Так и сейчас. Машина будет решать строго научные проблемы, главным образом математические, а люди создадут новые формы мышления, более широкого, более сложного. Может быть, такие формы, о которых мы сейчас даже не имеем представления. И потом, вопрос еще не решен. Для этого и дискуссия…

— Скайдрите!

Оба оглянулись.

— Здравствуйте, Скайдрите, можно вас на минуту?

— Извините меня, — сказала девушка Андрею. — Я скоро.

Она и юноша в белом плаще сделали несколько шагов в сторону, потом медленно пошли по аллее, разговаривая. Юноша в чем-то старался убедить девушку, а она отказывалась, упрямо качая головой.

Андрей смотрел, как они уходили все дальше и дальше. Сначала он стоял на середине аллеи, затем отошел к большому дубу. Минуты бежали.

Вот и все, сказал он себе. Чего мне, собственно, еще ждать? Ей нужно было рассказать мне о модели. О «ПМ-150». И она уже рассказала.

Но он продолжал ждать.

Прошла еще минута. Скайдрите и юноша на другом конце аллеи сделались уже совсем маленькими фигурками.

Андрей решил, что сосчитает до двадцати. Если Скайдрите не повернет обратно, он пойдет туда, где провел ночь. В тот жилой корпус.

Он досчитал до пятнадцати. Скайдрите и юноша остановились, повернулись друг к другу. Сердце у Андрея екнуло. Но в следующее мгновение двое опять шли по направлению к институту.

Когда Андрей зашагал по аллее, утреннее чувство одиночества к тоски с новой силой охватило его.

Пройдя около километра, Андрей понял, что попадает не туда, куда ему нужно. Впереди аллея кончалась. В просвете между двумя рядами дубов сияло небо, как если бы Андрей находился на высокой горе.

Дойдя до конца аллеи, он остановился, пораженный распахнувшейся перед ним панорамой.

Местность террасами спускалась вниз. Впереди, в десяти или пятнадцати километрах от него, замыкая широкую долину, возвышалась группа огромных зданий. Русла широких проспектов омывали их, как воды могучей реки омывают скалы. Там и здесь среди зданий врезывались хребты холмов, поросших густыми лесами. Справа раскинулось море, лежал остров, соединенный с городом смело брошенным мостом из одного-единственного многокилометрового пролета.

Все сияло под солнцем, голубое небо сливалось вдали с голубым морем. А внизу все было наполнено движением.

Толпы людей заливали проспекты и движущиеся дороги. По другим трассам катили бесчисленные экипажи. В небе огромный самолет неслышно тянул к городу, а в другом месте почти вертикально вверх поднималось нечто похожее на дирижабль.

И все было исполнено такой мощи и энергии, так сильно и круто сворачивали дороги и улицы, так гордо вставали здания навстречу им, что казалось, будто здесь поется непрерывный гимн Человеку.

Ошеломленный, Андрей несколько минут простоял неподвижно, глубоко вдыхая свежий морской воздух.

Так вот каким стал новый Ленинград! Жилые корпуса и институты, разбросанные в бесконечных садах и парках, а в группе огромных, может быть двестиэтажных, зданий — заводы или административный центр. А возможно, таких центров несколько еще там, за холмами?

Было непонятно, что это за остров — Кронштадт или не Кронштадт? И вообще, трудно было догадаться, где располагается тот Ленинград, который он знал шестьдесят лет назад. Старый город узких улочек, мостиков над сонными каналами, над Фонтанкой и Мойкой.

Андрей оглянулся. Позади него дубовая аллея упиралась в купола институтских зданий. Ему пришло в голову, что место, где он сейчас находится, тоже очень красиво смотрится с тех дальних холмов и проспектов. (Он не помнил таких холмов под Ленинградом и подумал, что их, должно быть, насыпали.) Аллея, где он стоял, внизу переходила в широкую лестницу, которая вела к движущейся дороге, огибавшей гору.

Ему стало страшно спускаться вниз — на перекрещивающихся трассах было так легко заблудиться с непривычки. Постояв еще немного, Андрей повернулся и пошел обратно, углубляясь в парк.

Поворот, еще поворот…

Видение огромного города не оставляло его. Конечно, старый Ленинград был тоже красив. Нева, дворцы, вздыбленные Клодтовы кони. Но здесь была другая красота — безграничной мощи, бесконечных просторов, размаха и смелой простоты архитектурных решений.

Он вспомнил о «ПМ-150» и покачал головой. Зачем же они делают эту машину, которая будет мыслить? Разве люди в будущем захотят трудиться над формулами и расчетами, если с этим сможет легко справляться вот такая «ПМ»? На мгновение ему представилась жуткая картина. Толпа жалких полуобезьян возле машины, которая вдруг испортилась. И это на фоне гаснущего солнца, остановившихся дорог, обледеневших кораблей и звездолетов. К чему этот риск, когда Земля так великолепна?

А впрочем, может быть, он не вполне понимает современных людей. То, что кажется ему опасным, на самом деле ничем не грозит.

Он уже устал от впечатлений этого утра и проголодался. По аллеям шли люди. Разнообразно одетые. Женщины в коротких, до колен, туниках, женщины в плащах разных оттенков, женщины в платьях. Мужчины тоже в плащах, некоторые — с одними только повязками вокруг пояса. Очень многие — больше половины — были босиком. Все загорелые, сильные, атлетически сложенные. И все — и мужчины и женщины — молодые. Казалось, во всей толпе нет человека старше двадцати трех, двадцати четырех лет. (Он вспомнил утверждение Скайдрите, что молодость длится теперь до семидесяти).

И у всех были свои дела, свои интересы. Негромкий говор стоял над аллеями, сверкали белозубые улыбки. Дважды Андрей встретил в толпе людей, одетых по меньшей мере странно. Один раз это была девушка в костюме средневекового трубадура, а другой — молодой человек во фраке и узких клетчатых панталонах гоголевских времен. Но никто не обращал внимания на эти несовременные одежды.

На лугу несколько девушек под гитару разучивали танец. Одна, смуглая, с лукавыми блестящими глазами, вдруг птицей помчалась прямо к Андрею. Он, смущенный, попятился, чтобы пропустить ее, но она остановилась, повернулась и через миг мчалась уже в другую сторону.

Утром, когда Андрей шел в институт, на аллеях было совсем пусто, а теперь, в одиннадцать часов, народу все прибывало. Казалось, будто в садах и парках развертывается какой-то праздник. (А может быть, это был всего лишь обеденный перерыв? Андрей не знал, работают ли теперь на Земле в определенные часы или по какой-нибудь другой системе. Но огромный город с движущимися дорогами, гигантские здания да и прекрасные парки — все было порукой тому, что люди, окружающие его, далеко не бездельники.) Почему-то Андрею было неловко спросить, как найти ту группу корпусов, где он остановился, справиться, куда обратиться, чтобы поесть. Несколько раз он замечал обращенные на себя внимательные и быстрые взгляды. По-видимому, он чем-то отличался от других.

Сумеет ли он ужиться с людьми нового поколения?

Картина Оресты вдруг стала перед его глазами. Желтое небо, ослепительное солнце, черные резкие тени, которые отбрасываются скалами. Грохот сыплющихся огромных камней, рев моторов, скрежет, свистки — все это слышно даже через скафандр. Он сам в напряженной позе, тянущий кабель к остановившемуся гигантскому бульдозеру. Другие такие же черные фигуры в скафандрах. Каждый кажется исполином, потому что чудовищно велика сила машин, которыми они руководят. Грохот взрыва вдали и взметнувшееся синее пламя. Кругом, до далекого горизонта, ни деревца, ни кустика, ни травинки — планета, которая еще не знала жизни… Он подключает кабель, черная фигура в кабине машет ему рукой. Бульдозер поворачивается и сразу сдвигает холм. Опять сыплются камни, а он стоит, и руки гудят от напряжения…

Да, все было просто. Каждый знал свое место…

— Андрей!

Он как будто вынырнул из воды. Кругом была зелень деревьев, и Скайдрите длинными, легкими прыжками бежала по аллее к нему.

— Куда же вы исчезли? Знаете, как трудно было вас найти! Я расспрашивала у прохожих.

— Да?

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. И потом оба сразу почувствовали, что не знают, о чем сейчас говорить.

Скайдрите нашлась первая:

— Послушайте, неужели вы не проголодались? Я — ужасно. Идемте обедать.

— А куда?

— Идемте.

Они продрались через кусты, пошли лугом, затем — вокруг пруда с водой такой чистой и прозрачной, что на большой глубине с берега видны были длинные водоросли и медлительные серебристые рыбы.

«Надо о чем-нибудь говорить, — подумал Андрей. — Глупо, что я молчу. Невежливо».

Он откашлялся.

— Погода какая прекрасная! В мое время в Ленинграде часто шли дожди.

Девушка бросила на него быстрый взгляд.

— О, теперь дожди пускают только по ночам. С двух до четырех. А в июне дождь будет каждую ночь по три часа… Вот мы пришли.

Они сели за столик на лугу, и к ним тотчас подошла девушка в белом передничке. Скайдрите заказала, девушка вернулась с большим подносом. Она поставила тарелки на стол, вдруг взялась за лямки передника и сняла его.

— Пожалуй, я поем вместе с вами. У вас не интимный разговор?

— Садитесь, — кивнула Скайдрите. — Меня зовут Скайдрите. А это Андрей. Он с Оресты.

— Меня зовут Анна, — сказала официантка. — Я сразу поняла, что вы только что прибыли на «Лебеде». У тех, кто давно не был на Земле, первое время какие-то странные лица. Но через три-четыре дня их уже не отличишь.

Они ели что-то карминно-красное, освежающее и вкусное.

— А вас я видела в балете «Атомный век», — сказала Анна Скайдрите. — Вы танцуете превосходно. Гораздо лучше, чем «ПМ-150». И вы знаете, я поняла, почему танец модели неинтересно смотреть. Дело в том, что в человеческом танце всегда есть разрыв между звуком и движением танцора. Разрыв небольшой — какие-то доли секунды, — но все-таки он дает зрителю возможность предвосхитить следующее движение и как бы участвовать в танце. А у модели этого нет. Звук следует вместе с движением.

— Да, — Скайдрите кивнула. — Танец «ПМ» скучно смотреть, потому что невозможно представить себе, то она сделает дальше. А искусство — это ожидаемая неожиданность. Всегда. — Она задумалась на миг. — Искусство — это неожиданно точное воплощение того, что ты лишь смутно ожидала. — С ложкой в руке она обвела всех торжествующим взглядом. — Пожалуй, это тоже не пришло бы «в голову» «ПМ-150».

— Наверно, вы очень устали от модели, — сказала Анна.

— Здорово, — согласилась Скайдрите. — Но теперь я уже ухожу. Есть решение Совета института. Понимаете, я пять лет здесь. Другие за это время были и на физической работе. А я все на одном месте. Но иначе нельзя было, раз мы начали с этой «ПМ».

— А куда вы хотите перейти? — спросил Андрей.

— Еще не знаю. — Она внимательно посмотрела на него. — А вы поедете на Амазонку, да?

— Да. Мне предложили отдохнуть недели две. Освоиться. Потом пойду в Биологический центр. Подготовлюсь и поеду в джунгли. Нужно подобрать быстро растущие дикие растения для Оресты. Сначала экспедиция будет очень маленькая — два или три человека.

Анна принесла новую перемену блюд, и девушки попросили Андрея рассказать о работах на Оресте. Он начал рассказывать и увлекся. Нарисовал картину огромной планеты, которая расположена возле своего солнца так же, как Земля у своего светила.

— Там плотная атмосфера, почти целиком состоящая из азота и паров воды. Есть моря и океаны. Текут бурные реки. Но жизни нет. И вот еще восемьдесят лет назад было решено подготовить ее ко второй очереди колонизации с Земли. Мы сооружаем гигантские устройства, которые разлагают воду на кислород и водород. Одно уже готово. Представьте себе реку величиной с Волгу, которая уходит под землю. А в нескольких десятках километров дальше — кратер, откуда бьет ураган газов. Такой ураган, что опасно подходить к кратеру. Он бьет уже три года, а пока я летел сюда, на Землю, начали работать новые устройства. Через тридцать лет там будет синее небо, как над Землей. И тогда мы начнем заселять планету жизнью. Засеем моря фитопланктоном, затем на сушу будет произведен посев бактерий, которые разлагают и усваивают неорганические соединения горных пород. За два-три года они покроют континенты слоем органических остатков. А после — высадка крупных растений: трав, кустарников, деревьев. Горы и долины покроются лесами. Привезем животных, и планета начнет жить. Будет готова, чтобы принять людей…

— А вы надолго поедете в джунгли? — спросила Скайдрите.

— Примерно на год. А потом еще куда-нибудь. Хочу насмотреться на Землю, прежде чем вернуться на Оресту.

— Послушайте, Андрей, — девушка вдруг положила свою руку на его, — вы, наверно, удивитесь. Но сегодня утром, когда я вас увидела, я сразу поняла, что хочу работать вместе с вами. (Он почувствовал, что краснеет.) Возьмите меня с собой в джунгли. Правда, я не ботаник, но ведь вам нужен такой человек, который будет носить образцы, разводить костер, посуду мыть. А? Я больше не могу быть «ПМ-150». Да это и не нужно теперь.

На секунду Андрей представил себе ее на корточках у костра. В неуклюжих рабочих штанах. С перепачканными руками. И понял, что ему не нужно недели, чтобы перестать быть чужим на Земле. Он уже свой здесь.

Радость вскипела у него в сердце. Сдерживая себя, он кивнул девушке.