Шаманы крови и костей

- С возвращением домой, господин мой, - сказал она негромко. Голос ее хрипел, будто от простуды. - До нас дошли дурные вести, и радость моя безгранична от того, что они оказались напрасными. В тяжкие времена ты вернулся в родные стены, господин мой, но твой стол всегда будет полон вкусными кушаньями, слуги послушными, а кровать - теплой и мягкой.

- Благодарю, госпожа моя, что сберегла для меня крышу над нашим домом и уют нашего очага, - ответил дасириец традиционными словами.

В стенах Замка всех ветров оказалось на удивление тепло. На вопрос "отчего так?", Тэлия ответила, что они с Халит уже больше полугода не используют дров для растопки, а пользуются углем. Говорила - и опасливо поглядывала на дасирийца, как отреагирует. От угля было много копоти и пользовалась им только беднота и крестьяне, а знать топила "по белому", дровами.

- Халит придумала, как сделать отвод для дыма, так, чтоб не коптить весь замок, - продолжала женщина, пока они следовали по узкому коридору. Впереди них с Тэлией следовал прислужник с факелом, и в темной каменной кишке свет от огня казался ненастоящим.

- Мне уже успели рассказать, как она отличилась с драконом. - Дасириец заставил себя улыбнуться, но женщина не ответила взаимной улыбкой. На том Арэн решил покончить с показной вежливостью. - Покойников сжигаете?

- Да, - ответила Тэлия. - Пепел зарываем в землю, за стенами замка, на пустыре. Там и раньше ничего не родило, так что земле в убыток не пойдет.

Дасириец одобрительно кивнул.

- Арэн, - женщина чуть понизила голос, - боги тебя в этот час послали. Крестьяне бунт подняли, пошли за каким-то разбойником, перестали выплачивать налоги. Часть восточных земель отобрал Баарак, и собирает остальных, кто от Арэна Кровавого ушел. Сулит им всякие блага, и всю землю, которую у тебя отберет, после им раздать, и налогов не брать три года, пока на ноги не встанут. А тому, кто покажет, где в стенах Замка всех ветров щель есть, обещает сотню золотом.

Арэн скрипнул зубами. Марша, до этого молчаливая, вскрикнула и одернула ладошку. Дасириец не сразу понял, что в сердцах слишком сильно сжал кулак и невольно причинил девочке боль.

- Велика она, чтоб твоей быть, - сказала Тэлия. Она только мельком глянула на девочку, еще там, на ступеньках перед замком. - Да и не похожа на тебя, хоть кто его разберет за таким-то синяком. Отчего обрита? Вши можно иначе вывести, а девочке нехорошо без кудрей ходить.

- Как нашел - так домой и привез. Осиротела у меня на глазах.

- Больная она?

- Не знаю, - честно ответил дасириец. - Я дня три с ней в пути, ничего такого не приметил.

- Это хорошо.

- А Халит-то где? Все о ней только и твердят, а самой не видно.

- В мастерской она, днями там сидит. И ест там же. Только и выходит, чтоб помыться да какое-то очередное снадобье дать, на пробу. Хвала богам, что никто от ее варева не помер, а то неизвестно, в чью б сторону повернулись стрелы.

Дальше они поднялись по лестнице, миновали несколько залов, соединенных коридорами, после - через крытый перешеек, который соединял Западную башню с центральной, которую называли Туманной. Арэн редко поднимался до самых верхних ее комнат, но говорили, что там и вправду всегда сыро и всегда серо от тумана. В Туманной башне располагались все хозяйские комнаты, в ней же соорудили кладовые и оружейные, и под нее вырыли подземный ход, на тот случай, если остальные башни падут под натиском врага. В свое время Арэн распорядился, чтобы продукты в кладовых всегда оставались свежими. Он надеялся, что те приказы исправно выполняются, потому что если отец потерпит неудачу под императорским замком - на Шаамов спустят всех собак. Рхельский шакал никогда не простит такой наглости.

- Тэлия, найди Марше комнату, и проследи, чтобы девочку как следует вымыли и нашли годную одежду.

- Малых детей в замке нет, но на первое время я подыщу что-то чистое из вещей ребятни прислужниц. Пока на твою маленькую гостью не сошьют что-то подходящее ей по размеру. Надолго она задержится? - Дасирийка выжидающе смотрела на него. - Мне стоит подыскать ей семью?

- Поговорим об этом после, когда поветрие стихнет, - ответил Арэн, и, передав девочку заботам первой жены, направился в свою комнату.

Его шагам вторило легкое эхо, словно дасирийца преследовала призрачная Бьёри. Он даже оглянулся, готовый к тому, что северянка непостижимым образом окажется сзади. Но его провожала только пустота и терпкий сквозняк, от которого в горле сделалось сухо, как в шаймерских песках. Арэн решил ничего не говорить о северянке и том, что собирался привести ее в свой дом третьей женой. Пусть она так и остается наполовину женой, наполовину - напоминанием о том, как опасно быть глупым и доверчивым. Сердце дасирийца не успело полюбить ее, но рана от погибели северянки кровоточила, будто девушка отошла в мертвое царство только нынче на рассвете.

В его покоях все осталось как прежде. В доспехи на стойке и ростовом щите можно было глядеться, будто в зеркало, на столе остались листы бумаги и склянка с чернилами. Сундук с вещами, полки, полные всякой заморской дребедени. В углу оружейная стойка, с одним единственным мечом - большую часть снаряжения Арэн носил при себе, и теперь все оружие почило в снегах Северных земель.

Когда дасириец был готов, он спустился в главный зал Замка всех ветров. Обычно здесь принимали послов и знатных гостей, а для мелких советов использовали зал в другой части замка, но дасириец решил провести совет здесь. Кто знает, когда еще доведется использовать его по прямому назначению. К удивлению Арэна, его поджидали.

Халит расхаживала взад и вперед перед креслом, в котором надлежало сидеть хозяину замка. Ее короткие ноги семенили по гранитному полу. И без того крупная голова, утяжеленная громоздкой прической, казалась вот-вот свалится с непомерно мелких плеч. Услышав шаги, карлица всполошилась, повернулась, и ее неряшливые губы расползлись улыбкой.

- Арэн! - она поспешила к нему, неловко переставляя ноги в башмаках, подбитых высокими деревянными подошвами. Поравнявшись с Арэном, карлица тут же всучила ему склянку с какой-то жидкостью и закрытый тыквенный горшок. - Выпей треть от этого, сейчас же. Я распорядилась, чтоб принесли вино и кубки. А после натри мазью шею, подмышками и...

- Я знаю, - перебил дасириец. Отчего-то ему не хотелось, чтобы девочка произнесла слова вслух. Хватит и того, что она говорит и смотрит так, словно немногим меньше Тэлии.

Юная карлица склонила голову на бок, хитро прищурилась. Арэн невольно дернул на себе кафтан. Отчего-то под взглядом этой недоросли делалось неуютно.

- Я знала, что ты не погиб, - наконец, сказала карлица. - Я гадала на рунах и у меня было видение, как ты едешь домой. В руках у тебя был большой бутыль, вот такой, - для верности показала руками она, - и ты сказал, будто внутри спасение от поветрия. Ну, где тот бутыль, Арэн?

Говорила Халит так уверенно, что дасириец на мгновение засомневался, а не было ли той склянки взаправду? И только увидев хитрые искры в глазах карлицы, успокоился.

- Пророчество у меня в самом деле случилось, - подтвердила Халит. - Но пророчества не всегда исполнятся в точности. Ты вернулся, и, как я погляжу - живой, здоровый, руки и ноги, где положено, и в нужном числе. А лекарство... Так, может, ты хохотунью и прогонишь - как знать.

- Послушай, мне казалось, тебе едва десятый год минул. - Арэн чувствовал себя болваном, задавая вопрос, но не мог остаться в неведении. То ли чудо случилось, то ли он все позабыл.

Дожидаясь ответа, дасириец поставил "дары" на стол. Карлица, тем временем, обошла его стороной и, пыхтя и сопя, взобралась на лавку. Дасириец нарочно не стал помогать ей, помня ее негодование всякий раз, когда она чувствовала свою ущербность. Сейчас лицо Халит раскраснелось, в уголках рта собралась слюна, но, стоило карлице удобно устроиться, дурное настроение мигом развеялось.

- Одиннадцатый год, Арэн, - поправила она, подпирая свою нескладную голову кулаком. - Тело мое не растет, становится уродливым и нескладным, но то, что в голове - развивается втрое скорее положенного. Знаешь, как меня называют твои воины? Божья насмешка. Я прочла все книги в библиотеке, а когда мастер-волшебник стал разучивать меня премудростям иллюзорных чар, я создала дракона.

- Про дракона я слышал.

Карлица не могла скрыть довольства собой. Она болтала короткими ногами, словно озорное дитя, но за взглядом серых глаз скрывалась умудренная женщина. Дасирийцу сделалось не по себе.

- Мастер-волшебник разозлился и сказал, что я нарушаю все законы и основы чародейства, и так делать не годится. И мне пришлось превратить его в жабу, чтобы помалкивал. Кажется, я случайно выпотрошила его зеленое тело, когда испытывала новое зелье против хохотуньи.

Арэн видел, что она шутит, но не мог отделаться от видения распластанной под ножом Халит крошечной фигурки волшебника. Карлица рассмеялась и уверила дасирийца, что разыграла его, а волшебник сгинул от поветрия несколько дней назад.

- Я не буду жить долго, - все так же задорно продолжила Халит. - Если боги будут милостивы ко мне, протяну еще несколько лет. Но уже сейчас меня донимают страшные головные боли. Иногда я слышу, как мозг в моей голове стонет от того, что ему там слишком тесно. Надеюсь, это случиться не слишком поздно, иначе в могилу меня положат пугалом. - Она выразительно постучала себя по голове. - Уже сейчас она слишком велика. Но я учусь так быстро, что порой мне кажется, будто могу постигнуть все божественные тайны. И я слышу их голоса. Чаще Виру, конечно, но иногда приходит Амейлин, а изредка даже Эрбат. Что, думаешь, я с умом распрощалась? - засмеялась Халит. Ее веселье прервали подоспевшие с вином рабы. Один нес поднос с кубками, другой - два кувшина, с молоком и вином. Едва все очутилось на столе, карлица велела налить ей молока и тут же выпила половину, жадно облизав с губ белые капли. - Часто, именно самых умных считали безумцами. Знаешь, отчего так?

- Должно быть потому, что остальным было не понять то, что понимали они? - сказал дасириец первое, что пришло в голову.

Халит одобрительно улыбнулась и прогнала слуг, сказав, что сама в состоянии подать мужу вина. Неторопливо и с расстановкой, карлица наполнила кубок на треть, встала и, стараясь не расплескать, поднесла кубок дасирийцу.

- Лей то, что дала, - велела она.

Арэн исполнил. Вино пополам с зельем сделалось приторно сладким, до тошноты, но дасириец выпил все. Оказалось, то было лишь половиной дела, а дальше еще предстояло заставить нутро не вывернуть пойло обратно.

- Я знаю, что на вкус гадко, но пока, что не могу придумать замену крысиной моче. Приходится цедить ее чуть не силой.

Арэна подвернуло. Халит снова рассмеялась, тыкая в него пальцем. Ладони ее тоже оказались непомерно крупными, с толстыми мясистыми пальцами. Руки мясника, а не волшебницы.

- Обманула я, нет там никакой мочи. Охота была поглядеть, как ты позеленеешь. Не вздумай выплюнуть, - тут же пригрозила Халит. - У меня еще не созрела новая порция.

- Оно ведь не помогает. - Дасириец, подавив тошноту, едва мог говорить. От сладкого вкуса во рту сделалось липко, язык прилипал к небам и едва ворочался.

- Вера помогает, - отмахнулась коротышка. - Вера такие чудеса делает, которые после божьим промыслом называют. А всего-то нужно - захотеть. А если в веру наколотить отвара из крапивы, немного толченого янтаря, полынного пепла и много чего еще - выйдет хорошее зелье, которое кого угодно на ноги поставит. Правда, ненадолго, но лучше так. Думаешь, стали бы солдаты и рабы здесь сидеть, если б не моя хитрость? Думаешь, никому из них не приходила в голову мысль, получить обещанных сто золотых? Но страх сильнее жадности, потому что мертвецу золото без надобности, а жизнь, пусть плохонька, все равно - жизнь. Но я все равно ищу способ перехитрить поветрие. У меня есть кое-какие мысли на этот счет, но пока не хватает материалов. В магии я сильнее, чем в аптекарском мастерстве.

- Думаю, мне стоит еще раз поблагодарить отца за то, что устроил мне женитьбу с тобой, - искренне сказал Арэн.

- Это хорошая мысль, - согласилась Халит. - И про Тэлию не забудь. Если бы не ее заботы о замке, тут бы все мыши сожрали, и пауки в сети загребли.

Их разговор перервали широко отворившиеся двери. Прислужник торопливо доложил о том, что прибыл капитан стражи и с ним несколько разведчиков. Арэн велел впустить всех. Халит поплелась было к выходу, но дасириец остановил ее.

- Я хочу, чтобы ты осталась, - предложил он, и, не дожидаясь ответа карлицы, приказал прислужнику позвать госпожу Тэлию.

- Не думала, что дасирийскому мужчине хватит смелости пригласить на военный совет своих женщин. - Халит выглядела озадаченной, но довольной.

- Я кое-чему научился, - уклончиво ответил Арэн. Он вспомнил Миэ, которая тайком пробралась на совет вождей Артума. Кто знает, чтобы случилось, окажись она там раньше и на равных. После, когда Сьёг разрушила орда шарашей, ее догадки донесли до Берна, но момент был упущен. - И вы обе доказали, что стоите того, чтобы говорить вровень с моими воинами.

Карлица поклонилась и снова взобралась на лавку. Как раз вовремя. В зал вошел Лаарк, за ним следом - несколько воинов в пыльных доспехах и еще двое, одетых разведчиками. Все они почтительно поклонились карлице. Она же, в свою очередь, каждого называла по имени, у одного спросила, не болит ли колено, у другого справилась о здоровье матери, а с третьим вовсе шепталась о чем-то. Арэн почувствовал себя чужим в собственном замке, но понимал, отчего так. Пока он ходил в военные походы, пока рубил людоедов в Северных землях, в Замке всех ветров шла совсем иная жизнь. Та, от которой он с легкостью отрекся.

Никто из мужчин не противился присутствию на совете карлицы. Тэлию встретили не так приветливо, но и против нее никто не высказался.

- Тэлия рассказала мне про Баарака, - без промедления начал дасириец. - Лаарк, ты что скажешь на этот счет?

- Скажу, что если сучьего потроха никто на голову не укоротит, так он скоро достаточно голоты вокруг себя соберет, чтобы на нас двинуть.

- Им не взять замок, - вмешался один из мужчин. Его доспехи изуродовали две глубоких вмятины.

- Как тебя зовут? - Арэну его лицо казалось смутно знакомым.

- Шал, мой господин.

- Продолжай, Шал.

- Благодарю, господин, - приободрился мужчина. - Если Баарак придет под наши стены, ему никогда не взять замок таким числом. У него половина воинов полегла в тех деревнях, которые не сдались доброй волей. Крестьяне бунт подняли. Те, кто выжил, рассказывали, что несколько сотен воинов на вилы подняли. Деревни те Баарак сжег, господин. Никого не пощадил, даже детей. Нельзя такой несправедливости безнаказанной остаться.

- Продолжай,- кивнул Арэн.

- Штурмом на стены Баарак не пойдет, а осадой не встанет - времени у него столько нет.

- Зато в замке у него и лестниц в избытке, и таран приготовлен, - проворчал Лаарк. - Вон, разведчики говорят, что уже веревки заготавливает, и обозы собирает со всякими припасами.

- Пусть разведчики за себя сами скажут, - приказал Арэн.

Поднялся тот из двоих, что был меньше ростом, щуплый и с колтунами в волосах. Под его ногтями собралась грязь, щетина была кое-как сбрита, и щеки еще хранили следы недавних порезов.

- Я - Уолд, господин. Раньше ловчим, а теперь, вот, пришла нужда своим навыкам другое применение найти. Мы с Оби́ром, - кивок на второго разведчика, - обошли все до самого замка Баарака. Многие теперь под его начало идут. Часть тех, кто доброй волей пошел, купившись на посулы о земельных наделах, часть - из-за страха. Тут верно сказали - он деревни жжёт, никого не щадит. Вот люди и идут, чтобы своих детей уберечь.

- Что у него еще есть?

- Видали нескольких магов, - вступил в разговор второй разведчик. - И служителей с десяток, все от разных храмов. Многие сейчас ищут приюта у знатных господ. Люди храмы беспощадно рушат, злые они на богов, потеряли всякий страх. Служителей режут, что курей.

- Я приютила нескольких служителей Эрбата, но одному только боги жизнь даровали. - Тэлия предусмотрительно кашлянула в кулак, привлекая внимание на противоположный край стола, где разместились они с Халит. - Он теперь за больными в амбаре присматривает. Только старый больно, проку с него чуть.

- Зато кровопускание делает так, что любо-дорого смотреть, - хихикнула карлица. - А уж как свиные туши разделывает...

Арэн был уверен, что сейчас карлицу встретит неодобрительный ропот, но мужчины поддержали ее смехом. Из всех только Лаарк продолжал хмуриться. Он же и прервал общее веселье.

- Осадой Баарак, может, и не встанет, но у него есть с чем замок штурмовать. Да и кто знает, не идет ли ему в помощь подмога из столицы. - Капитан выразительно посмотрел на Арэна.

Дасириец понимал, куду тот клонит. Рхельский шакал вполне может прислать своих воинов в помощь. Восточное побережье никогда не считалось лакомым куском, тут наделы получили всего несколько военачальников, а крестьяне без особой охоты селились в такой близости от шаймерских пустынь. Вряд ли есть другие желающие, кроме Баарака, кому земля Шаама-младшего так уж нужна. Да и брать особо нечего, разве что замок. А вот разозленному регенту союз с предателем в самую пору пришелся бы.

- Сколько людей осталось? - Арэн потер переносицу.

Усталость обрушилась внезапно: тело сделалось мягким, словно яблоко на вертеле, перед глазами поплыли тени, загораживая лица собравшихся. Тэлия, должно быть увидев его состояние, предложила перенести совет на завтра.

- Полдня ничего не решат, если потеряно куда больше времени, - сказала она.

- И так долго ждали уж, - торопил Лаарк. - Еще сколько всего сделать надобно.

- Какой прок с того, если Арэн сейчас с ног свалится?

Дасириец прервал их зреющий спор хлопком по подлокотнику.

- Спасибо за заботу, госпожа моя, но я предпочитаю узнать все, что твориться в моих землях, и только потом дать своим костям час-другой отдыха. А ты, Лаарк, ответь на мой вопрос. И не спорь с госпожой замка, - на всякий случай предупредил дасириец.

Капитан склонился перед женщиной в поклоне, и продолжил.

- В замке около тысячи воинов, господин. И примерно столько же крестьян, способных оборонять замок.

"Как мало! - внутренне выкрикнул Арэн. - И как мне оборонять замок с тысячей воинов?"

- Две сотни воинов сбежали, - вставила Халит. Пока решался спор, карлица налила в кубок вина и поднесла его Арэну. Дасириец видел, как тяжело дается карлице каждый шаг, но остановить ее не посмел. Когда кубок перекочевал в руки Арэна, карлица уселась прямо на подлокотник его кресла, словно только так, а не иначе, следовало сидеть госпоже Замка всех ветров. - Дезертировали с частью серебра. Хвала богам, кое-что мы отбили, и кое-какие подарки я отправила им вслед. Но, скорее всего, им это будет стоит не больше трехдневной чесотки.

- У тебя, госпожа, слишком сердце щедрое. - Выражение лица капитана стражи выражало непонятную смесь грусти и почтения. - Нужно было их огнем и молниями попотчевать, чтоб и дерьма от гадов не осталось, а то больно легко отделались. Ищи их теперь.

- А что их искать? - Карлица пожала плечами, и на мгновение Арэну почудился хруст ее тонкой шеи - того и гляди сломается. - Наверняка пошли к Баараку, среди его людей беглецов и искать. А как найдутся - всем колов настрогать, чтоб в одну дырку вошло, а через другую вышло.

Остальные одобрительно загалдели.

- Хватит продуктов осаду выдержать? - Арэн не хотел вина, но, чтобы не обижать жену отказом, отхлебнул. Плохое вино, кислое. Да и где теперь взять хорошего?

- Недели на две, - немного подумав, ответил капитан. - У нас, хвала богам, есть запасы сена для скота, и мора среди птицы не было, яйца есть. Но госпожа Тэлия велела забить десяток телок и столько же лошадей.

- Велела - и что? Проку с той скотины не было, только сено переводить. А мясо мы засолили в бочках. Погляжу я, как ты, Лаарк, будешь его есть, когда голод придет.

- Не гневи богов дурными пророчества, госпожа моя, - осадил женщину Арэн. - А сделала ты верно.

Дасирийка сдержано кивнула. Похоже, в отличие от коротышки Халит, вдову в замке недолюбливали. Странное дело, чем она так им насолила, если даже пришлую карлицу любят больше, чем давнишнюю госпожу.

- Собирай воинов, Лаарк, - наконец, приказал Арэн. - Пять сотен пойдут со мной завтра на рассвете, а остальным вели укрепиться на стенах и днем, и ночью стоять дозором.

- Меня с собой возьми, господин! - взмолился старик, но Арэн был непреклонен.

- Ты здесь нужнее. Никого в замок не пускать, и не выпускать. Всякого, кого на воровстве за руку поймают - повесить, не дожидаясь моего суда. Ты человек рассудительный, тебе только могу доверить такой приказ исполнять.

Лаарк сразу как-то скис, ссутулился, но молча принял участь. Арэн понимал его - кому охота после нескольких славных битв с рхельцами, влезать в шкуру палача? Но забрать половину воинов и оставить замок без присмотра опытного воина, дасириец не мог.

- Кого собираешь против шерсти погладить? - Халит вскинула бровь, отняла у Арэна кубок, и сделала глубокий глоток. Кажется, молоко, которое она только что пила, не утолило ее жажду. Дасириец хотел было отнять у карлицы кубок - как-никак она оставалась еще девчонкой одиннадцати лет отроду - но передумал. Рядом с коротышкой он чувствовал себя полным идиотом, и не хотел выставляться на посмешище перед своими людьми.

- Объеду деревни, что поблизости, - немного подумав, ответил Арэн. Наверное, следовало сперва поехать к отцу на выручку, но дасириец рассудил иначе. Что проку от тысячи воинов? А если забрать и их, тогда замок не выдержит осады. Нужно подготовить тылы, а после думать, как поступить. Арэн чувствовал себя обманутым - чего ради был тот поход в Северные земли, если отец сделал по своему, не дождавшись его возвращения?

- Мудрое решение, господин мой, - поддержала Тэлия. - Если не приструнить крестьян сейчас, они в конец отобьются от рук. В этих землях всегда был хозяин, и он следил за порядком. Так должно оставаться всегда, пока стоит Замок всех ветров.

Арэн понимал, что говоря о хозяине, женщина имела в виду вовсе не своего нового мужа, а того, первого, который давно лежал в земле. Тэлия продолжала хранить ему верность. Дасириец помнил тот день, когда впервые переступил порог замка. То случилось в день их брачных обещаний. Арэн опередил ее, сказав, что уважает ее утрату и не станет принуждать делить с ним супружеское ложе. Тепла в глазах дасирийки от таких слов не прибавилось, но и злость испарилась.

Сейчас Тэлия смотрела на Арэна немногим лучше, чем в тот день. Наверное, подумал Арэн, она никогда не смириться с тем, что боги отобрали у нее все, оставив взамен лишь молчаливые камни замка и нового мужа. Но и за замок она цепляется сильнее, чем за человека, с которым ее соединили служители.

- Я сделаю все, что будет в моих силах, и сверх того, если боги будут благосклонны. - Арэн поднялся. Сон тяготел над ним, словно туман, и у дасирийца не осталось сил противиться. - Вы, - он кивнул на разведчиков, - поедете со мной. По пути расскажете, как можно добраться до замка Баарака. Выступаем сегодня на закате.

- Кто же в ночь едет, господин? - Капитан развел руками.

- Я еду. В ночь-то нас наверняка никто не станет ждать. Вот и наведем шороху.

- Я могу с вами поехать, - как бы между прочим предложила Халит. Стоило Арэну освободить кресло, карлица тут же пристроилась в него. - Еще одного дракона начаровать не обещаю, но у меня есть парочка колючек про запас.

- Вот и прибереги их до моего возвращения.

- Я буду полезной, Арэн, ты просто...

- Халит, - дасириец хмуро посмотрел на нее, и карлица, под его взглядом, вжалась вглубь кресла. На короткий миг в ее глазах отразился детский страх, выпуская на волю перепуганную девчонку. - Вы с Тэлий управляетесь с замком лучше моего. А я мужчина и мой удел охранять женщин, с которыми меня соединили волей богов.

Карлица больше не спорила, но дуться не перестала.

Раш

Он отчаянно держал пищу в себе, но желудок, возмущенный переходом через портал, противился. Наконец, Раш сдался, согнулся пополам, упал на колени, и его стошнило. Трава под ладонями - густая и коротка, как медвежья шерсть, и вся в мелких колючках. Карманник почувствовал их только, когда нутро немного успокоилось. Вытер рот ладонью, посмотрел на занозы, что засели глубоко под кожей.

- Вставай, неженка. - Фархи пнула его носком сапога. - Не успели домой воротиться, как тебя наизнанку выворачивает. Гляди, как бы Темная госпожа на тебя не рассердилась больше, чем она сердится сейчас.

Раш поднялся, выдернул несколько колючек из ладоней, и осмотрелся, выискивая взглядом Хани. Северянка лежала на платформе телепорта, но глаза ее были приоткрыты. Карманник мысленно с облегчением вздохнул.

Если он не ошибся в своих расчетах, с того дня, как Фархи их поймала, солнце вставало и уходило за горизонт десять раз. Раш до последнего думал, что они отправятся на Румис вплавь, как было в те времена, когда они жил со своими родичами. На такие случаи румийцы испытывали старые хитрые способы и деньги, чтобы зафрахтовать корабли пиратов. Та-хирцы никогда не гнушались денег, хоть бы из каких рук не сыпалось золото. Между пиратами и румийцами существовал молчаливый договор, и каждая из сторон исправно ему следовала.

Но Фархи повернула обратно.

Раш сомневался в своих предположениях долго, до тех пор, пока они не миновали Рагойр. Пополнив запасы еды и питья, Фархи повела их дальше, в Северные земли. Румийка старалась держаться побережья. Здесь было много талого снега, и дорога шла медленно, но девушка упрямо следовала выбранному пути. Это настораживало. Зачем мучить лошадей, терять драгоценное время, когда неподалеку есть вполне пригодный путь. Раш не сомневался, что и его размыло, но все лучше, чем так.

Шли дни, а они все больше уходили на север. Когда дорогу им перегородил горный хребет, румийка повела лошадь вверх по склону. Чем дальше в гору уходили лошади, тем отчетливее карманник слышал запах серы и пепла. Откуда, если Сьег остался далеко на востоке? Да и то - не могло же там до сих пор полыхать? Ночью горизонт оставался чист, не было на нем никакого алого марева, а за все время пути Раш не заметил ничего, что хоть бы отдаленно напоминало дым.

- Зачем ты ведешь нас в Пепельные пустоши? - однажды спросила румийку Хани.

- Затем, что там лежит путь домой, - ответила та.

- Что за пустоши такие? - вмешался Раш, но никто ему никто не ответил.

Только вечером, когда они остановились на привал, Хани придвинулась к нему поближе. Фархи не держала северянку в цепях и веревках, зато на Раша накинула румийскую петлю: ошейник, зачарованный специально на речь хозяина. Стоило Фархи сказать слово - и Раша прошибала молния или сковывал холод. Бежать в таком стал бы безумец, и потому сестра большую часть времени пребывала в спокойствии и добром расположении духа.

- В Пепельных пустошах живут только шараши, - потихоньку сказала Хани. - там нет никого живого, нет ничего, только голая земля, кости несчастных людей и шараши, которые днем и ночью глодают их.

- Ну, что-то наверняка есть, раз моя сестрица так отчаянно туда торопится.

Северянка пожала плечами. Она выглядела растерянной и грустной, но не испуганной. Раш мало знал артумцев, но кое-что заприметил. Все они боялись людоедов, и к границам Пепельных пустошей носили только тех, кто прогневил богов или отмеченных темной богиней. Хани должна была дрожать от одного упоминания тех мест, но девушку скорее мучала тревога. Да и то карманник не стал бы спорить, родилась та тревога от близости враждебных земель, или северянку беспокоило другое. Но он не хотел расспрашивать - что толку бередить свежие раны? Лучше подумать о том, как выбираться с Румоса. О побеге карманник даже не помышлял. Фархи достаточно безумна и жестока, чтобы придавить его румийским ошейником. А в качестве трофея будет достаточно и отрубленной головы. Пусть, это не так хвастливо, как привести беглеца-брата на поводке, словно раба, но все лучше, чем вернуться ни с чем. Но как уходить с Румоса, Раш не знал. Первый побег ему удался по счастливому стечению обстоятельств. После того, карманник начал верить, что каким-то богам он надобен, раз они его уберегли. Та-хирский корабль-призрак, зачарованный святой жреческой магией Одноглазого - идеальная посудина для беглеца. Раш никогда прежде не видел таких странных парусов, таких тяжелых бортов, высоких и перемеженных отверстиями для лучников. Для того, кто привык ходить в тенях, не составило трудностей сбежать из дома. Семья не думала, что он посмеет уйти от своей участи, не озаботилась мерами предосторожности. Среди румийцев не было тех, кто не соглашался стать добровольцем во имя великой цели. Все работали на общее благо. Когда корабль пиратов отошел за пределы охранного барьера Румоса, Раш покинул свое убежище среди тюков ткани, переоделся в лохмотья и сделал так, чтобы капитан пиратов "случайно" наткнулся на него. Та-хирец не мог признать во вполне нормальном молодом мужчине уродливого и безобразного румийца, и принял его за беглого раба. Все румийцы, которых готовили к шпионажу, в совершенстве знали языки Серединных земель, и карманник не был исключением. Прикинувшись рхельцем, Раш упал капитану в ноги, взмолился не возвращать его обратно, хоть заранее знал, что у капитана и мысли не возникнет повернуть. Раш читал его лицо, видел, о чем думает жадный пират: у него в руках молодой, сильный мужчина, к тому ж красивый. За такого хорошо заплатят на невольничьем рынке Иджала. А румийцы, которые в тот раз купили несколько сотен рабов, вряд ли заметят пропажу одного. Платой свободе стало невольничье клеймо, которое Раш получил вместе с новым хозяином, точнее - хозяйкой. От нее он сбежал через две недели, когда иджалка потеряла бдительность. Раш не любил ложиться с ней в постель, но терпел и исполнял все прихоти хозяйки. В одну из ночей, когда та спала мертвецким сном, утомленная его ласками, сбежал, прихватив драгоценную тиару и расшитый золотом пояс. Пояс он продал сразу, за треть какому-то темнокожему купцу. Тот наверняка понял, что вещь ворованная, но кочевряжится не стал, довольный удачной торговой сделкой. С тиарой Раш поступил иначе. Сперва выковырял из золота все драгоценные камни и по два-три продал их золотникам и ювелирам. Золото выплавил в три куска и тоже продал. Полученных денег хватило, чтобы купить какого-никакого коня, одежду, пару кинжалов и еды в дорогу. Впереди лежала Дасирия и - новая жизнь.

Вспоминая тот побег, Раш понимал - второго шанса ему не дадут. Наверняка сразу бросят в колодки. Интересно, станет ли отец поучать его, как плохо не принимать своей участи? Раш боялся только одного - стать расходным материалом. Человеком, которого разберут по хрящам, а потом кое-как соберут в послушное всем приказам существо, оживят - и отправят в шахты. Лучше смерть. Только румийцы не хоронили недостойных. Зачем предавать земле кости и мясо, если оно еще может помахать киркой или мотыгой?

Пепельный пустоши сочились серой и гейзерами. Землю, словно шрамы, изуродовали глубокие разломы. Хани не преувеличивала, когда говорила, что в этой земле нет ничего, кроме камней и костей.

Лошадей пришлось отпустить - животные, почуяв неприятный запах, ни в какую не желали идти дальше. Основную поклажу взвалили на Раша, часть поделили между собой Хани и Фархи. Карманник чувствовал легкий страх каждый раз, когда под их ногами раскрывался новый гейзер или из расселины рядом вырывался столп обжигающего пара. Румийка шла уверенно, даже насвистывала что-то себе под нос. Когда кости стали попадаться чаще, Фархи велела сделать привал. Она достала из сумки два свитка, один передала Хани.

- Умеешь читать магические руны? - спросила ее.

- Немного. - Хани повертела свиток в руках и, с молчаливого согласия румийки, развернула его.

- Я начну читать первой, когда стану останавливаться - читай по строке из того, что написано у тебя. Ни раньше, ни позже, по строке. Поняла? Напортишь что-то - придется заново начинать, а времени не так много, чтоб рисковать.

- Так сама бы и прочла, - встрял Раш.

Румийка повернулась в его сторону, прищурилась, словно на слепящем солнце. Рашу захотелось дернуть себя за язык, да побольнее, чтобы было напоминаний всякий раз, когда вздумает вмешаться. Фархи подступилась ближе и произнесла несколько слов, словно плевала в лицо непокорному брату. Карманник почувствовал острую боль в висках, будто на него надели раскаленный, обитый шипами обруч. Последнее слово Фархи почти выкрикнула. Боль вонзилась в виски, лоб, заструилась по затылку, раскидывая свои щупальца, как осьминог. Карманник взвыл, упал, катаясь по земле в агонии. Раш не помнил, говорил ли он что-то - звуки, что вырывались из его горла, больше походили на рев раненого зверя. Мир потух, погружаясь темный водоворот.

А потом боль отступила. Раш не сразу смог встать на ноги: сперва долго стоял на четвереньках, глядя, как из носа капает кровь.

- В следующий раз ты будешь думать, прежде чем соваться с советами, lfeŕa! - предупредила румийка.

Она стояла рядом - Раш видел ее сапоги, серые от пыли и пепла. Карманник многое бы отдал, лишь иметь возможность хоть на короткий миг вернуть себе ашарад. Уж тогда бы он не мешкал. Но время для чудес кончилось. Оставалось подчиняться ее приказам. Когда карманник, наконец, поднялся, первое, что он увидел - взгляд Хани. Она смотрела куда-то поверх его головы, пристально, словно зачарованная. Раш хотел повернуться, но шея не слушалась, а Фархи уже ухватила его за руку и зачем-то тянула в сторону.

Над самым ухом просвистела стрела и вонзилась в том месте, где только что стоял Раш. Кривое древко и костяной наконечник - карманник не мог не помнить этих стрел, слишком часто в Северных землях они грозили отнять жизнь.

- Беги ты, тетеря! - кричала Фархи, а сама тем временем собирала магию в ладони.

Карманник остановился, попытался повернуть. В глазах еще рябило от недавнишней боли, но он видел северянку. На фоне бесцветной мертвой земли она казалась белой размытой тенью. Косы шевелились, словно в них поселился ветер. И вокруг нее - шараши, несколько десятков. Раш не знал, как они могли незаметно подобраться на такое близкое расстояние. Догадка родилась когда он увидел недалеко от Хани взбугренный земляной разлом. "Должно быть твари выбрались на мой крик", - сообразил Раш. Где-то впереди, темными контурами обозначились стрелки - карманник видел их, слышал хруст натянутой тетивы.

Фархи выкрикнула слова заклинания, сгустки в ее руках взлетели вверх, взмахнули туманными крыльями. Миг - обернулись огромными четными птицами. Ветер от взмахов их крыльев чуть не сшиб карманника с ног. Но птицы не спешили лететь северянке на выручку, они замерли над головой румийки, словно дожидались ее приказов.

- Беги, бегииии! - орал Раш во всю глотку. Он бросился Хани на помощь, но Фархи снова отдала приказ румийскому ошейнику.

Новая волна боли казалась сильнее прежней. Карманник завыл, силясь держаться на ногах. Шараши подступали им с сестрой в тыл.

Хрипло зарычали пущенные в полет стрелы.

Птицы кинулись на людоедов, терзая их плоть и сбрасывая с ног. В воздухе засмердело тленом.

А потом время потекло медленно, словно кто-то из богов перекрыл реку времени, и она иссякла. Карманник видел, каждую песчинку в хороводе пыльных вихрей под ногами шарашей, видел, как струиться ветер под крылами птиц.

И Хани, которая продолжала смотреть вдаль, недвижимая, как камень. Только волосы ее шевелились. Воздух загудел, накалился. Рашу сделалось горячо, словно в печи у Гартиса.

Толчок. Как будто само время лягнуло поддых. Раш согнулся пополам, почти уверенный, что сейчас его тело разлетится на части. Фархи вопила, рвала на себе волосы. Из ее рта ушей сочилась кровь, вены на лице вздулись, выпирая под тонкой кожей.

Неведомая сила оторвала шарашей от земли и развеяла пеплом. Их кривые тела рассыпались прямо на глазах карманника. Они исчезали, смешиваясь с пеплом под ногами путников. Раш чувствовал, как бешено стучит его сердце, но с десятым ударом все было кончено. Снова толчок - теперь слабее, почти незаметный на фоне первого... и время вернуло свой прежний ход.

Проклятия и брань текли изо рта Фархи, как дерьмо из выгребной ямы, но она не умолкала, каждый раз придумывая все более изощренные ругательства. Хани повернулась к Рашу, всем видом напоминая заблудившегося ребенка. Она переводила взгляд то на карманника, то на свои руки, черные от пепла, которым стали шараши.

- Кто она?! - Фархи подскочила к Рашу, сгребла его за ошейник. Ее уши больше не кровоточили.

- На ней есть темные отметины Шараяны, - сказал Раш, и не узнал собственный голос.

- И ты мне только сейчас об этом говоришь? - Фархи сдавила ошейник сильнее, затягивая его удавкой на шее брата.

Раш закашлялся, попытался оттолкнуть ее, но румийка сама ослабила хватку. Хани подошла к ним, посмотрела на Фархи и покачала головой.

- Нельзя же быть такой слепой, девочка, - сказала она чужим женским голосом, от одного звука которого по спине карманника побежали мурашки.

И упала, потеряв сознание.

Фархи сама прочитала магические свитки - несмотря на все старания Раша растормошить северянку, девушка оставалась в глубоком беспамятстве. Даже ее зрачки оставались спокойными под тонкой кожей век. Когда с чарами было покончено - магическая пелена завернула их невидимым покровом - они продолжили путь. Рашу пришлось нести Хани на руках. Девушка, обмякнув, казалась тяжелой и беспомощной. Руки ее болтались вдоль тела, голова то и дело сползала с плеча карманника, свешивалась, кончики кос пачкались в золе.

- Что за чары ты сотворила? - наконец, решился спросить Раш. Он помнил урок сестры, но после того, как марево магии испарилось, они с румийкой остались, как и прежде, видимыми.

- Теперь мы на какое-то время станем для этих тварей неприметной добычей, - ответила девушка. Она поглядывала на северянку, и каждый такой взгляд становился все задумчивее. - Она прежде такое делала?

Раш не хотел говорить о том, что случилось в деревне, слова, даденные северянки, держали его словно цепь зверя. Да и незачем Фархи знать все горести Хани. Одним богам известно, не придет ли его родичам в голову использовать девушку со странными способностыми, как еще один подопытный экземпляр. Истинные потомки шаймерцев, те, кто первыми пришли в Эзершат, они предпочитали мучиться, страдать и изводить себя долгими годами муки, возвращая своим телам прежний вид, улучшая их и усиливая сверх человеческой меры. Они брезговали чужой кровью. Истинные алхимики кроили тела рабов, словно мясники - туши. Изучали, сравнивали со своими покойниками, но никогда не скрещивали. Чистота крови Первых людей - таких во всем Эзершате, осталось не так уж и много. Но Хани родилась в Северных землях, а артумцы, равно как и шаймерцы, носили в себе кровь Первых людей. Если вдруг дойдет...

Раш оборвал свои мысли на полуслове, остановился, чтобы осторожно переложить северянку на другую сторону. Фархи задержала его. Сначала румийка приподняла Хани веко, потом, зачем то, заглянула в рот, после - под ногти, а напоследок - бесцеремонно распустила веревки штанов и заглянула девушке промеж ног.

- Я задала вопрос, братец, - напомнила она, когда закончила рассматривать девушку.

- Первый раз сегодня такое увидал, - соврал Раш.

Фархи прищурилась, но переспрашивать не стала. Поверили или нет - Раш не знал, и гадать не хотел. Его заботила Хани, и тот голос, который говорил ее губами, и от одного воспоминания о котором у карманника холодело в животе.

- Пойдем, - поторопила Фархи. - Уже близко, но я бы не хотела снова нарваться на этих глодателей человеческих костей. Темная мать хранит нас своими чарами, но и она не всесильна.

- Разве из этих земель есть иной выход? - Раш кивком указал на высокие горные пики, острые, словно оскаленная пасть зверя.

Фархи оставила его слова без ответа, только прибавила шагов.

Когда их пусть уткнулся в горный склон, Фарзи выудила из своей сумки небольшой кожаный мешочек, и вытряхнула на ладонь камень, формой и гладкостью не уступающий куриному яйцу. Она подошла ближе и просто легонько стукнула камнем о склон.

- Отойди-ка, а то пришибет еще, - предупредила румийка.

Гора затряслась, откуда-то сверху на них полетели камни, но Фархи отвела их рукой. Она творила чары так легко и виртуозно, что Раш даже не успевал замечать, говорит ли сестра слова заклинания или ей для колдовства не нужно ничего, кроме сводных рук и врожденной отметины Шараяны. Раш, сколько себя помнил, никогда не мог связать в кучу самое простое заклинание, и отметина, которая далась ему с рождением, исчезла сама собой. Мать говорила, что на то была воля Шараяны, а отец ругался на чем свет стоит, и переложил все свои чаяния на одаренную сверх меры, Фархи и еще одного своего отпрыска. Когда-то Раша злила своя ущербность на фоне сестры, но после, когда они начали делить постель, его негодование вытеснила похоть.

Камнепад усилился, стоило горному склону затрещать: внизу, у горной пяты, взяла начало трещина. Она стремительно побежала вверх, раскалывая склон пополам. Две половины разошлись в стороны, будто створки дверей в горное царство. Фархи смело шагнула в каменный зев.

- Портал. И как я сразу не догадался.

Раш посмотрел на восьмигранную гранитную платформу. Ни рун, ни магической вязи, просто пьедестал, словно подготовленный для статуи. Карманнику довелось видеть издали таремские порталы, но те были куда более громоздкими, и чуть не светились от магии, которая питала зачарованный камень. Этот же казался приспособленным для нескольких человек и пары лошадей.

- Не знал, что таремцы поделились с румийцами тайной магией.

- Они и не делились, - едко улыбнулась сестра. - Не все маги способны держать рот на замке, а тем более, если поиграть на тонких струнах их тщеславных душонок. Хотя, они сорвали ягодку, не заметив под носом намного более сочный плод. Наши порталы, - румийка любовно погладила край гранитного шестигранника, - меньше, их проще спрятать, и они настроены на дальние расстояния.

- И много таких?

- Обещаю, что раскрою тебе все тайны Румоса о которых ты не знаешь, но только, когда ты будешь лежать в лаборатории, готовый к преображению. Только тогда я буду уверена, что ты не разболтаешь секретов.

Другого ответа Раш не ждал, но лишний раз уверился - стоит Фархи доставить его на остров, родичи позаботятся о том, чтобы он не сбежала снова. Интересно, сколько часов жизни ему отведут?

Фархи велела Рашу поднять на платформу, встала рядом и тронула портал камнем. Платформа затряслась, загрохотала и расслоилась на несколько пластов, которые завертелись в разные стороны, словно мельничные жернова. Темпа нараста и когда шум заглушил остальные звуки, в глазах карманника зарябило. Неведомая сила ухватила его за шиворот и сунула в бесконечный поток света, такого яркого, что Рашу сперва показалось, что он ослеп. Карманник из последних сил прижимал Хани к себе. Его мотало из стороны в сторону, словно соломинку, попавшую в слишком сильное течение.

Раш поднялся с травы, подошел к девушке, намереваясь снова взять ее на руки, но Хани отвела его ладони. Северянка кое-как поднялась сама, потерла глаза.

- Где мы? - спросила она.

Фархи протянула ей бурдюк с водой, из которого только что пила сама. Раш не сомневался, что после того случая в пустошах, сестра стала относиться к северянке с большей осторожностью и вниманием. Вероятно, свою роль темная отметина Хани - румийцы не считали других отмеченных Шараяной ровней, но преданность своей Темной матери не позволяла принижать тех, кого она пометила своей магией. Если так пожелала богиня, значит, так нужно для всех румийцев. Раш склонен был видеть причину лояльности румийки в другом - она, как и он сам в свое время, побаивалась северянку и ее странную магию.

- Добро пожаловать на Румос, - сказала Фархи.

Хани протянула бурдюк Рашу, но румийка перехватила ее руку и отобрала питье, нарочно старательно заткнув его пробкой. Карманник облизнул губы, отвернулся.

Края, где он родился и вырос. С того места, где располагалась платформа телепорта, тяжело было угадать, в какой части острова они находятся. Вокруг самого телепорта стелилась трава, чуть дальше начинались бескрайные непригодные для жизни земли, похожие на мертвые Пепельные пустоши. Только и того, что без серы и пепла. Желтый песчаник, всюду, куда хватает глаз. И только где-то впереди, размытый раскаленным воздухом, поднимается город.

Они долго брели по высохшей земле, делая короткие остановки в тени деревьев. Элипты, чьи широкие кроны раскидывались на несколько метров, были чуть ли не единственной растительностью на этой бесплодной земле. Их корни уходили настолько глубоко, что даже частые песчаные бури не могли поколебать этих гигантов. Их листья, тяжелые и желтые, будто отлитые из золота, всегда оставались сочными, будто после затяжного ливня. В один из коротких привалов, румийка сделала засечку на стволе элипта, и, когда из нее начала сочиться влага, подставила бурдюк, собирая драгоценную влагу, красную и густую, будто кровь. Когда она предложила Хани угоститься, северянка с отвращением отшатнулась. Румийка залилась хохотом, и в этот раз дала напиться Рашу. Карманник жадно припал к медному горлу кожаного меха. Сок дерева немного горчил, но прекрасно утолял жажду и возвращал силы. Напившись, он заставил Хани тоже сделать несколько глотков - северянка, казалось, высыхала прямо на глазах. Дочь стужи и мороза, она таяла на солнце, словно снежная дева из легенды.

- Это даст тебе силы, - настаивал карманник, чуть не силой вливая в рот девушки алую жидкость. - Хани, это же просто сок, неужели ты думаешь, что румийские деревья питаются человечиной?

Последние слова переубедили ее.

Ночь застала их около небольшого оазиса. На всякий случай Фархи обвязала Раша и Хани за ноги веревкой, а другой ее край завязала вокруг молодого элипта. Пожелав пленникам "поворковать", скрылась в деревьях.

- Что с нами будет? - спросила Хани, как только ветки за спиной румийки сомкнулись.

- Не знаю, - признался Раш. Он хотел ее успокоить, видел, как взгляд девушки молит о надежде, но впервые за долгое время, карманнику не хотелось врать. Не ей, даже если бы это принесло северянке успокоение. - Меня, думается, разберут по костям, а ты... ты отмеченная темной богиней, тебя не станут трогать без нужды.

Раш с подозрительностью оглянулся на деревья за спинами - в духе Фархи было спрятаться, и после незаметно подкрасться, чтобы подслушать их разговор. Он хотел спросить Хани, что же на самом деле произошло в Пепельных пустошах, но каждое услышанное сестрой слово могло обернуться против северянки.

- Я знала, что она придет за нами... - вдруг зашептала северянка. И тут же поправилась: - Придет за тобой. Этот голос, который живет во мне, он привел меня к тебе, когда ты сбежал от Арэна.

- Голос? Привел? - Рашу почудился шорох листьев, но на поляне по-прежнему оставались лишь они с Хани.

Северянка сбивчиво рассказал ему про башню фергайр, про странную незнакомку, которая назвалась Хелдой. По словам Хани именно ее подсказки несколько раз спасали ей жизнь. И Раша она нашла, следуя им же.

- Думаю, она умерла, - задумчиво сказала Хани. - И теперь ее голос приходит ко мне так же, как до этого приходили другие. Только она одна - и никого больше. Я думала, что утратила способность говорить с предками вместе со светлой отметиной, но ее слышу ясно, словно тебя сейчас.

- И это она приказала тебе не противиться моей сестре? - задумчиво переспросил карманник. Хани вела себя странно. Разница между прежней северянкой и той, которая сидит напротив казалась почти незначительной, но все же она была. Раш видел ее в глазах Хани, и ему совсем не нравилась такая перемена. Может, северянка умом тронулась?

- Она, - подтвердила девушка. - Я не знаю, зачем и почему эта госпожа говорит со мной, но ее советы раньше всегда были в помощь. Я думала, что и в этот раз она не обманет. Мне... я...

Тут Хани окончательно запуталась в словах и замолчала.

- Послушай, - Раш никогда не умел находить слова успокоения, но чувствовал, что девушку нужно поддержать. - Я не знаю, что говорит тебе голос, да и мне, если честно, нет до него дела, но если такое повториться - посоветуйся сперва со мной. Гляди, - он потряс в воздухе концом веревки, привязанной к его щиколотке, - мы на одном поводу теперь, и нужно вместе решать, что делать. Мы на Румосе, Хани. Здесь никто не станет тебя жалеть. Странно, что Фархи тебя до сих пор не прирезала.

Хани покосилась на него взглядом затравленного зверя, но Раш не собирался таиться от нее. Лучше сейчас развеять иллюзии, которых у нее полная голова, чем после увидит все собственными глазами.

- А теперь спать ложись, - буркнул карманник, и демонстративно лег на бок, подкладывая под голову локоть. Благо земля в этих краях так прогревалась за день, что оставалась теплой до самого рассвета. Все лучше, чем отлеживать спину на жестком сеннике посреди Северных земель.

Фархи вернулась не скоро. Ее так долго не было, что у Раша зародилась слабая надежда - может, воле какого-то бога было угодно подложить под ногу румийки камень и она свернула себе шею? Но когда сестра вынырнула из деревьев, карманник вспомнил, что на Румосе нет других богов, кроме Темной матери. Раш наблюдал за ней, прикидываясь спящим. Девушка бросила у костра несколько крупных плодов, ловко обчистила их, и спрятала в заплечную сумку. Потом осторожно подобралась к карманнику и легла рядом.

- Хватит притворяться, будто спишь, - шепнула она почти ласково.

- Тебе какое дело сплю я или нет? - Раш не стал открывать глаз. Фархи пахла совсем как тогда, когда они впервые разделили постель. Но сейчас ее запах вызывал у карманника отвращение.

- Знаешь, с того дня, как мы стали близки, у меня больше не было мужчины слаще тебя, - шептала она не обращая внимания на его грубость. Дыхание румийки пощекотало Рашу нос. - Было много, очень много, но никто не делал меня такой счастливой, как ты, в наши ночи. Ты скучал по мне?

- Нет.

- Врешь.

Карманник мысленно злорадствовал - не такого ответа она ожидала, голос выдал Фархи с головой. Но и Раш отчасти лукавил. На Румосе у него почти не было других женщин, кроме Фархи, и всему, что он умел, научила сестра. Они вместе росли, вместе познавали друг друга, и с того времени ни одной женщине он не открывался настолько, чтобы заполнить пустоту, оставленную сестрой.

Ни одной, до последнего времени.

- Нам стоит вспомнить минувшие времена, - Фархи придвинулась еще ближе, рука ее скользнула по его торсу, животу, ниже. - Пока твое тело еще в состоянии...

- ... утолять твою похоть? - закончил Раш вместо нее. Ее ладонь не могла оставить его тело равнодушным, но это была едва ли десятая часть от прежних чувств.

Поняла это и Фархи. Она скрипнула зубами, пнула Раша коленом в промежность. Карманник согнулся пополам, едва сдержал стон.

- Ничтожный gaz'har , - выплюнула ему в лицо, и ушла, нарочно поддев сапогом остатки почти угасшего костра.

К полудню следующего дня они подошли к стенам города. Здесь их уже поджидала группа всадников. Раш узнал среди них своего отца и одного из братьев. Завидев их, всадники спешились, выстроились полукругом, словно собирались встречать дорогого гостя.

- Гляжу, дочь, ты удачно поохотилась, - сказал отец сразу, как только они подошли. - Признаться, я до последнего сомневался, правдиво ли твое послание. Найти этого слизняка, когда минуло столько лет - Темная мать не зря тебя благословила всяческими способностями и хитростью.

Он поцеловал ее в лоб, и погладил по голове. Девушка от такой похвалы расцвела, а вот Рашу сделалось не по себе. Пока отец с сестрой о чем-то негромко переговаривались - карманник заметил, как Фархи несколько раз кивнула на северянку - к нему подошел брат. Раш помнил его еще мальчишкой, шестнадцати лет отроду, складным и высоким, и с непостижимыми способностями к чарам. Отец возлагал на второго сына самые смелые надежды, о чем говорил всякий раз, как выпадал случай.

- Раш'тэавал... - Брат нарочно растянул его имя по звуку, словно видел в том прелюдию к будущим пыткам. - Эко на тебе ожогов - неужто на харствой сковороде пришмалило?

- Давно меня так не называли, - осклабился Раш.

- Надо понимать... - задумчиво цедил слова румиец. - Как оно, когда на родную землю возвращаешься, м?

Карманник делано задумался.

- Все бы ничего, да уж больно удавка глотку жмет, - сказал наконец.

Брат залился смехом, а после наотмашь влепил Рашу затрещину. Удара карманник почти не почувствовал - младший всегда был слабаком, берег руки для чародейства и не держал ничего тяжелее своего члена.

- Аида́л, не трожь его, - осадил румийца отец.

Тот нехотя пропустил родителя вперед, и повернулся в сторону Хани. Все это время девушка стояла молча, рассматривая высокую городскую стену, сложенную будто бы из черного стекла. Особый минерал, который добывали только в глубоких пещерах Румоса - на вид хлипкий, точно стекло, а на деле - тверже алмаза. Все дома на острове и все стены, были выложены этим минералом, добыча которого не прекращалась даже ночью. Лишенные разумов мертвые тела, оживленные магией Темной матери, не знали усталости и не просили пищи, а когда их плоть сползала с костей, взамен приходили другие.

- Будь моя воля, - отец нарочно склонил голову, чтобы поглядеть в глаза сыну, - я бы разрезал твое тело на куски, прямо здесь и сейчас. Видишь, вон там, грифы подкарауливают? Поверь, они с большой охотой отведали бы твоего мяса. И только Темная мать удерживает меня от возмездия, которое я так жажду совершить.

"Мог бы и не говорить", - мысленно ответил родителю Раш. Глаза отца говорили красноречивее всех слов. В них отражалась ненависть, презрение, отвращение, и сотни пыток, которым он предавал негодного сына множество раз - в своих фантазиях.

- Отец, я устала с дороги. Нельзя ли отложить этот разговор на потом? Мы столько лет ждали, так не стоит ли обождать еще малость, и после решить, как поступить с моим предателем братом?

- Не смей называть его братом, Фархи! - прикрикнул на девушку отец. Но ее словам внял: велел садиться на коней и возвращаться.

Хани положили поперек седла Аидала, Раша взяла на коня Фархи. Карманник видел, что брат уже успел что-то начаровать над северянкой, и та беспомощно болатется в его седле. Что ж, окажись девушка румийцам без надобности, Фархи тут же лишила бы ее жизни. То, что северянку решили обездвижить, наводило на мысли.

Тяжелые ворота разомкнулись, впуская путников внутрь. На Румосе был всего один город, но в несколько раз крупнее Тарема. Высокие станы охраняли его надежнее гранитных скал. Стоило войти внутрь, как Раш почуял знакомый запах собирающейся грозы - сладкий и тошнотворный одновременно. Над городом, высоко, там, где должен был висеть солнечный диск, медленно растекались разноцветные волны. Ни облаков, ни ненастья - вечный оазис, земля обетованная, сотворенная ценой многих человеческих жизней. За стенами города случались песчаные бури и затяжные дожди, но в городе всегда стояла приятная прохлада. Наверное, эфратийцы или иждальцы костьми бы легли, лишь бы похожее знание, но румийцы надежно стерегли свои секреты.

Дома влажно поблескивали разноцветными искрами, фонтаны журчали звонкими трелями. Великолепие, созданное человеком.

Однако, всадники торопились. Раш сразу понял, куда их везут. Лавка цветочника, после череда крытых лотков с прохладными сладостями, дальше - массивное строение храма Шараяны. На Румосе их было много, по два на каждый из шести городских реджинов . Темной матери здесь молились с усердием не меньшим, чем все остальные люди Эзершата молились оставшимся двенадцати богам. Но Шараяна стояла над всеми румийцами вечным стражем. Ее магии не хватило бы, чтоб вернуть проклятому шаймерскому клану их прежний облик, однако богиня помогла своим детям во всех начинаниях.

- Узнаешь дом, братец? - потихоньку, чтобы не слышал отец, шепнула Фархи.

В этой части города улица сужалась, и всадники придержали лошадей. Оканчивалась дорога каменной аркой, за которой сворачивала, расширялась и переходила в верхнюю часть этой арки. Темные колоны, огромные, словно ноги каменных исполинов, стремились в высоту, удерживая на себе верхний город - тот, где жила знать и правящий араг .

- Узнаю, - много позже ответил карманник, когда кони несли их улицами верхнего города.

Здесь запах непролитого дождя сделался еще гуще, с непривычки голова Раша кружилась, к горлу подступила тошнота. На короткий миг в голове карманника мелькнула шальная мысль опорожнить желудок на кого-нибудь из родственников, как только представиться случай. Уж наверняка кто-то пришибет его в приступе гнева. Но взгляд Раша упал на Хани - и он передумал отдавать жизнь зазря. Кто знает, какая судьба им уготована. В Северных землях он дважды готов был спорить, что не выберется живым, и оба раза ошибался. Если же Хани права, и голос в голове всегда вел ее по пути спасения, тога стоит обождать и посмотреть, к какому спасению он приведет их в этот раз. Их ли? Или одну северянку?

Дом, знакомый с детства, казался чужим. Внутри стены были густо выложены битыми ракушками. Зал, куда они окунулись едва переступив порог, утопал в зелени - казалось, что диковинные растения растут прямо на стенах, полу и даже каменных колонах. Но тот, кто знал, куда глядеть, не мог не заметить искусно спрятанные разломы с землей.

- Что вы будете с ней делать? - спросил Раш, когда Аидал, подхватив северянку на руки, пошел по направлению лестницы.

Внутри все сжалось, злость собралась и приготовилась к прыжку, как дикая кошка. Карманник знал - стоит ему хоть бы дернуться в сторону брата, как Фархи тотчас отдаст приказ ошейнику. И что с того? Лучше сдохнуть, чем чувствовать себя ничтожеством.

- Устрою нашу гостью поудобнее, - не поворачивая головы, насмешливо ответил Аидал.

Рашу хотелось погрозить ему смертью, но он смолчал, зная, что слова все равно вызовут лишь смех. Не в том он положении, чтобы бросаться клятвами, которым не суждено исполниться. Оставалось только смотреть на снежные косы Хани и ловить каждый звук амулетов в ее волосах. Уже скоро он перестанет понимать кто и что перед ним.

- А для тебя у нас подготовлена особенная комната, - сказал отец.

На звук его голоса тут же вышли двое: здоровые, человекоподобные существа, но с конечностями такими же несуразно длинными, как у обезьяны. Их головы были идеально гладкими, без ушей и носов, будто какой-то скульптор нарочно убрал с черепов все выступающие части.

- Ты их улучшил, - невесело пошутил карманник. - Только они от того еще уродливее стали. Всегда меня раздражали их бестолковые рожи - как ты жрать можешь, когда у тебя за спиной такая страхолюдина стоит?

- Я не брезгливый, - ответил отец, подал знак охранникам, и те, скрутив Раша, двинулись вперед. - Матанты выносливы, и вполне годятся на то, чтобы ломать хребты таким, как ты, - добавил он немного позже, когда вся процессия шагнула под арку, увитую цветущим вьюнком.

Раш удился: под аркой был коридор, левая часть которого вела в лабораторию, а правая в заброшенную часть дома, некогда пострадавшую от пожара. Раш помнил, что незадолго до его побега мать взялась за переделку сгоревшей части здания, и собиралась разбить в ней цветник. Но стены, как и прежде, остались черными от копоти, откуда-то впереди доносился звук мерно падающих капель и шорохи крыс. До карманника только теперь дошло, что ни мать, ни еще один брат и самая младшая сестра не вышли их встречать. Их вообще никто не встречал. Раш прислушался к разговору отца и Фархи, которые шли позади.

- Говорю тебе - она просто превратила их в прах. Пфф! - и все! - Голос сестры показался Рашу куда более обеспокоенным, чем раньше. - Он сказал, что на ней есть темная отметина, и что никогда прежде не видел, чтобы девушка делала что-то подобное. Насчет второго у меня много сомнений.

- А в то, что северянку отметила Темная мать - веришь? - Отец сомневался.

- Какая светлая магия способна на такое?

- А какая темная? - парировал он. - То, что ты говоришь, больше похоже на бред слабоумного. Я понимаю, что путешествия через Пепельные пустоши никому из нас не доставляют радости, но если тебе так неохота туда таскаться - скажи мне, и я найду замену на твое место.

- Отец, я видела! - настаивала румийка.

- Охотно верю, что могла видеть. Кто знает, какими иллюзиями владеет эта девчонка. Они могли сговориться, чтобы напугать тебя, в надежде сбежать. Сама посуди - если северянка так сильна, как ты говоришь, отчего же тогда и тебя пеплом не развеяла, а? Проще всего - исхитряться не нужно.

Фирхи умолкла, очевидно, раздумывая над словами отца.

- Я обязательно посмотрю ее, как только решим, что делать с предателем. В любом случае, девчонка слишком любопытный экземпляр и заслуживает пристального внимания. Нам не удавалось захватить живой ни одной артумской колдуньюи - это большая удача, и я запомню, кто принес ее.

- Я знала, что ты оценишь оба моих подарка, - довольная, ответила румийка.

- Откуда у него все эти ожоги? - спросил отец.

Раш услышал, как Фархи пожала плечами, а после - ее ответ:

- Сам спроси, мне все равно.

Раш мысленно послал их в харстову дыру. Если отец говорил про Хани, как про "любопытный экземпляр", для нее это могло обозначать только одно - мучительную смерть в лаборатории. Участь, уготованная ему самому. Карманник тряхнул головой, стараясь отогнать неприятные образы.

Коридор нырнул вниз, заструился наполовину разбитыми ступенями. Запах плесени и мертвячины подсказал о назначении небольшой комнатушки, куда матанты и впихнули карманника. Свет давала деревянная колодка под потолком, вся уставленная свечами - свечи плавились и вонючий жир капал Рашу прямо на голову.

- Что, неужели еще и пытать будете? - бахвалился карманник, за что тут же получил крепкий удар от одного из обеьяноподобных.

Удар пришелся в живот, Раш зашелся кашлем, ухватился рукой за стену, чтобы не упасть. Второй навалился следом за первым. Карманник увернулся от нескольких ударов, наугад сделал ответный выпад, но попал в пустоту. Матанты глушили его кулаками, будто молоты наковальню. Раш упал и даже не попытался отползти в сторону, собираясь в комок, зная, что еще нескольких ударов в живот и голову он не выдержит. Стало жарко, нестерпимо горячо под кожей, будто кровь сделалась огнем. Сердце загрохотало в висках.

- Хватит, - как будто откуда-то издалека выплыл голос отца. - Вон пошли, за дверью охраняйте.

Матанты тут же успокоились, и ушли, ковыляя на косолапых ногах. Карманник не стал подниматься, не смог бы все равно. Рот был полон крови, Раш выплевывал ее, но она набралась снова. Проведя языком по зубам, с удивление обнаружил, что не лишился ни одного, но челюсть болела так, словно ее то и дело зажимали в кузнечные тиски.

- Говорить можешь? - Голос Фархи неожиданно оказался совсем рядом.

- С... трудом, - кое-как промямлил Раш. Он отполз к стене, навалился на нее спиной. Болело бедро, каждое движение ногой казалось тягучим, и тупая боль надолго сковывала не только тело, но и мысли. - Решили меня размягчить... - Он кашлянул, выплюну очередную порцию крови и закончил: - ... прежде чем разобрать по косточкам?

Фигура отца, расплывчатая сквозь пелену подбитых глаз Раша, направилась в его сторону. Карманник невольно сжался, ожидая новых побоев, но родитель лишь ухватил его за остатки волос и задрал голову к свету. Разбитые глаза заслезились, будто их обдало жаром из печи Гартиса. Раш стиснул зубы, застонал.

- Мне вовсе не обязательно размягчать тебя, чтобы поинтересоваться твоими костями. Уверяю тебя - с того времени, как ты бродяжничал по Эзершату, у нас много чего изменилось. У тебя будет шанс лично убедиться в правдивости моих слов.

"Не сомневаюсь", - про себя ответил карманник, а вслух произнес:

- Отчего же дал меня на потеху своим уродцам?

- Хотелось поглядеть, насколько тебя хватит. Ты всегда был больше других не чувствителен к боли.

- Я помню, как Аидал скулил, когда одна из твоих собак хватанула его за палец, - заговорил Раш. Слова давались с трудом, но тело странным образом блокировало боль. Челюсть занемела, не слушалась, но болела значительно меньше. Оставалась нога, но если сидеть без движения - она не беспокоила. - Тогда ты приказал убить собаку, а моему брату подтирал сопли до самой ночи. Вот потеха бы была, окажись он на моем месте.

- Аидал тоже изменился с тех пор, - встряла Фархи. - Боль - это только начало, преодолевая ее - мы освобождаемся.

- Так это милость стало быть? - Раш фыркнул, о чем тут же пожалел, едва не взвыв от боли.

- Расскажи мне, кто те люди, которые про тебя знают. - Голос отца сделался резким. - Где их искать, что за птицы и какие у них слабые места.

Раш не мог отделаться от мысли, что время вернулось вспять, с той лишь разницей, что вместо Арэна и таремки, вопросы задают сестра и отец. Не хватало еще перепуганной брюхатой северянки. Но и в этот раз карманник собирался оставаться верным себе.

- Вот, у нее спроси, - он кивнул на Фархи. - Если б не ее длинный язык...

- Я не знала, что нас будут подслушивать! - перебив его, стала оправдываться румийка.

- Помолчи, - пресек ее торопливые речи отец, и властно приказал Рашу рассказать свою версию.

Карманник не мог сдержать улыбку, слыша недовольное сопение сестры.

Когда он рассказал, как было на самом деле, его слух порадовал звук пощечины - громкий и звонкий. Синяки под глазами стремительно набухали, и карманник почти потерял способность видеть, но слух с лихвой дополнял то, что услужливо рисовало воображение. И все же Раша кольнула досада, что так и не довелось увидеть в этот момент лицо Фархи.

- Разве не учил я тебя быть осторожнее, глупая девчонка?! - негодовал отец. - И не смей рта раскрывать, иначе, клянусь Темной матерью, ты разделишь его участь.

Карманник почти физически чувствовал палец, указывающий в его сторону.

- Чем ты лучше него, скажи? По крайней мере, этому позору семьи хватило ума прожить в Эзершате столько лет и не выдать себя.

- Я не знала, что нас будут подсушивать, тот дасириец глуп. Я всех обвела вокруг пальца, они поверили мне. Откуда мне было знать, что кому-то придет в голову.

- Арэн может не самый большой мудрец Серединных земель, - Раш кое-как собрал губы в улыбку, наслаждаясь небольшим триумфом, - но уж точно не дурак.

- Но раз даже твоя северянка его облапошила, - зашипела румийка. - Ничего, я оставила ему подарочек. Чтобы не забывал, как опасно бывает трогать то, что в стороне лежит, и никого не трогает.

- Так про коровье дерьмо говорят, - не мог не ответить Раш, прикидывая, о каком подарке может идти речь.

- Я его девку выпотрошила, будто рыбу. Она и пикнуть не успела. Дура - и весь сказ.

- Что ты сделала? - невольно переспросил карманник.

- Так твоя девка белоголовая их таким варевом отпоила, что явись я перед ними и назовись Вирой, так никто бы не засомневался, только бы в ноги упали и поклоны били. Хозяин по моей просьбу девке нашептал, будто поганый румиец хочет во всем ей сознаться, она и поверила. А там уж и я ее поджидала. Представляю, что подумал дусириец, когда нашел свою замарашку: она убита, а поганого румийца и след простыл. Так как думаешь - ты все еще станешь говорить, что друг твой умен? Я вот за такие слова и клопа сушеного не положу.

- Говорил же, чтобы не звала его братом, - проскрежетал отец. Он терял терпение. - И ты убирайся, с тобой после поговорим. Скажи Аидалу, чтобы заканчивал с северянкой, и готовил лабораторию.

О том, что девушка ушла, Рашу сказали ее шаги. Когда они вовсе стихли, карманник облизал губы - кровь на них засохла и взялась неприятной коркой.

- Где мать и остальные? - спросил он. Страха получить еще одну затрещину не было. Станет ли тот, кого отходили пудовым молотом, бояться упавшего на голову яблока?

- Умерла, - ответил отец. - Бросилась с башни в море, когда узнала, что ты сбежал. Мы не сразу догадались, где ты. Она изводила себя, как тень ходила, никого не видела и не слышала, на каждый шорох оборачивалась. Признаться, мы бы так и решили, что ты помер где-нибудь, или утоп, но Фархи тебя слишком хорошо знала. Если бы ни она, никому бы в голову не пришло, что ты сбежал. Никто прежде...

- ... не уходил от своего предназначения, - устало закончил за отца Раш. - Сдается мне, что-то здесь не так. Уж всяко лучше я румийцам полезнее был бы живой. Пусть и с такими-то ушами. И я бы стал таким, как вы - почитал Темную мать, ненавидел весь Эзершат, кроме того клока земли в океане, на котором живу. Никто из вас не пробовал настоящего вкуса жизни. Отгородились от мира, и возитесь в своем муравейнике.

Отец, похоже, растерял всякую охоту учить сына тумаками. После таких речей Раш не сомневался, что тот снова кликнет матантов и уж теперь-то они точно запинают его до смерти. Но родитель молчал. Какое-то время в сырых стенах стояла тишина: где-то размеренно капала вода, слышался мышиный писк.

- Темная мать всем посылает испытание заблуждением, - наконец, сказал румиец. - Ты был слеп. Ее воля велела тебе покинуть остров. Так она избавляет нас от тех, кто может ослабить нас. Мы - Первые люди, от их крови и их великой мудрости. А ты - гниль. И ее нужно беспощадно вырезать, пока она не расползлась дальше. Ты убил свою мать, а она, прежде чем уйти, умертвила своих детей! Темная мать отвела руку от Аидала, а иначе и он бы последовал вместе с остальными к Гартису. А потом твоя мать бросилась головой вниз, и я слышал, как она, падая, проклинала тебя!

Раш многое бы отдал, лишь бы не слышать отцовских слов. Но тот продолжал говорить, повторялся, по несколько раз рассказывая одно и то же.

- Она никогда не была здесь своей, - чтобы хоть как-то заставить его замолчать, выкрикнул карманник. - Все о том знали, и ты знал больше остальных, но продолжал заставлять ее рожать детей, словно племенную кобылу. И она рожала, потому что любила тебя. Я года такого не помню, чтобы живот ее не был круглым. А ты, в угоду Темной матери, забирал младенцев, а ей говорили, что они умерли. Скажи-ка мне, отец, скольких ты убил?!

- Довольно, - сквозь зубы процедил румиец.

Больше не проронил ни звука. Раш слышал, как загрохотала дверь. Когда карманник кое-как приоткрыл веки, он увидел, что остался один в сыром закутке. В углу валялся тощий мех, но Рашу удалось выдавить из него несколько глотков кислой воды. Он так и сидел, прислонившись к стене, глядя вверх на светлое пятно, но вскоре и его проглотила тьма. Сумрак втиснул в земляной мешок свое толстое тело и оно заполнило собой все щели. В кромешной тьме Рашу приходили видения далеких стран, которые он так и не успел повидать: высокие леса шайров, диковинки темнокожих эфратийцев, краше которых, говорили, не найти во всем Эзершате. Он почему-то думал о еде, которую так и не попробовал, и сладкие таремские вина, прозрачно-янтарные, как слезы солнечной богини Лассии. Думал о Банру - как распорядился его духом Гартис? Наверняка на долю жреца не выпало и десятой части тех мук, которые отмеряны Рашу.

Потом он думал о северянке. О ночи, которую провел с ней, о морозном аромате ее волос, ее странных глазах, цвета дасирийских фиалок. Что станется с ней? Сердце тревожно дернулось. Он нарочно гнал от себя мысли о Хани, потому что от них делалось во сто крат больнее, чем от побоев. Может, она уже мертва... Или Аидал прополощет ей мозги, и она станет следующей племенной кобылой их семьи - будет рожать, и оплакивать своих младенцев. Нет! Раш скрипнул зубами, не обращая внимания на боль в челюстях. Лучше пусть умрет. А лучше - обратит всякого, кто протянет к ней руки, в прах. Может, хоть тогда они поймут, что с девушкой лучше не шутить.

На последнее Раш не надеялся, но ему было приятно думать о Хани, которая вырвалась на свободу. Пусть самообман, но помирать лучше так.

Потом его сморил сон. В нем было так же темно и сыро, как в темницу.

Разбудил карманника шум открывающейся двери. Свет скользнул в нее, обжигая Рашу лицо. Он попытался закрыться рукой, но его тут же ухватили под локти и поволокли к выходу. Карманник не мог встать на ногу, хромал и не поспевал за косолапыми, но проворными матантами. А те продолжали волочить своего пленника.

- Благодари отца за милость, - раздался голос младшего брата. - Я хотел позабавиться с тобой, у меня как раз есть несколько новых опытов, а рабы как назло кончились. Остались только те, которых я берегу для особых случаев. Но отцу охота, чтобы ты умер сразу, и твое тело пошло свиньям на корм. Твоя кровь не нужна семье, - сказал Аидал, не скрывая наслаждения от каждого произнесенного слова. И тут же поправил сам себя: - Больше не нужна.

- Передай ему мой поклон в ноги за такую милость, - устало ответил Раш. - Сам я вряд ли смогу.

Скоро все кончится, понял он. И почему боги отвели от него погибель там, на северном берегу, или позже, в столице Артума? Хоть бы помер, как воин, а так сдохнет, словно телок под ножом мясника. Или они нарочно покарали наглого румийца, что посмел выбраться из своей клетки, и поверить, будто у него может быть другая жизнь. Свобода. Раш отчаянно принюхивался, чтобы поймать ее ускользающий запах. Еще совсем немного.

- Что с северянкой? - спросил он брата, почти не надеясь на ответ.

Аидал улыбнулся. Улыбка никогда не красила его, делая тонкое лицо похожим на маску, где вместо глаз и рта оставались лишь тонкие темные щели.

- Она очень интересный экземпляр, - сказал он спустя какое-то время, когда матанты приостановились, дожидаясь, пока хозяин отопрет решетку.

За ней была лестница на второй этаж. Здесь уже стоял сладко-противный запах смерти и жидкостей, в которых держали тела мертвецов, чтобы те не разлагались и оставались пригодными для использования в будущем.

- Что вы будете с ней делать? - настаивал на ответе карманник.

- Еще не знаю, - ответил Аидал, и было не похоже, что он врет. - У этой северянки такой темный потенциал, что убивать ее не исследовав со всякой тщательностью, будет просто неразумно. Ты ведь это имел в виду?

Темный потенциал? Раш охнул, снова неловко попытавшись встать на больную ногу. Ступня соскочила и он упал. Матанты тут же подхватили его за шиворот, поставили на ноги. Аидал прикрикнул, чтобы были осторожнее.

- Не хочу, чтобы мой любимый брат умер раньше времени, тем более - не от моей руки. Мне пришлось многое посулить взамен на право отправить его к Гартису. А что до твоей северянки - никто не собирается ее убивать, по крайней мере в ближайшее время. Так что тебе, брат, придется там поджариваться самому.

Жива - и то хорошо. Кто знает, что может статься, за те дни, которые отведут ей мясники. Раш хотел ее увидеть, почувствовать рядом, хотя бы голос услышать. Когда его втащили в светлое помещение, полное высоких окон, он продолжал думать о Хани. Словно со стороны наблюдал, как его положили на стол с мраморной столешницей, распяли и пристегнули по рукам и ногам. Кажется, Аидал несколько раз прошелся по его телу ножом, пока разрезал остатки одежды. Нарочно или специально - карманнику было все равно. Боли не было, он словно выбрался из своей шкуры, и встал рядом невидимым призраком.

"Боги всемогущие, почему же я не сказал ей, что люблю?" - успел подумать он, прежде чем Аидал, разминая, хрустнул пальцами, и произнес: "Плохой тебе дороги, Раш'тэавал..."

Шиалистан

Горизонт выгнулся полумесяцем, гладкий, будто новенький серп. С востока сунули грозовые облака, еще темнее на фоне серого рассветного неба.

- Боги нам в помощь, - проскрипел Раван без капли радости в голосе. Конь под ним месил копытом только что выбитую из земли траву. - Дождь посылают.

Шиалистан не понимал дедовой радости. Старик, который еще на днях казался сморщенным и сухим, будто ожил, стоило стать во главе войска. К его губам прилила кровь, а взгляд горел так, что впору костер поджигать. И чем дальше от Иштара уходили воин, тем живее делался Раван. Он, будто кровососущая мошка, набирался азартом предстоящей битвы, и от того только и жил. А Шиалистан, между тем, то и дело озирался за спину - где-то там остался Иштар, и милый сердцу регента золотой трон. Шиалистан, незаметно для деда, вздохнул.

До последнего он противился этому походу, который дед отчего-то называл "железным". Раван, как и обещал, взялся обучать внука бою на мечах, но кроме лишних размолвок толку вышло мало. Шиалистан никогда не владел мечом в степени больше, чем было надобно для каких-то церемоний. Когда дед приволок самый настоящий клинок, а не деревянный как надеялся рхелец, дело совсем разладилось. Несколько раз Шиалистан пытался вбить в голову родича, что его, Шиалистана, мастерство мизерно и проку от науки выйдет меньше кошачьего дерьма, но старик стоял на своем. В первом же поединке регент потерял меч на третьем ударе Равана. Старик покривился, но, видимо, списал все на нерасторопность внука, и они скрестили клинки во второй раз.

Потеха продолжалась не долго. Всякий раз дед выводил мечом непредсказуемый финт, и рхелец отбегал в сторону или падал, чтобы не напороться на острие. Он не сомневался, что дед старается в треть силы, щадит нерадивого внука, и от того делалось еще гаже. Тогда Шиалистан впервые подумал, что Раван изменился с того времени, как незваным прибыл в императорский замок. И, когда старик стал торопить его с "железным" походом, регент только сильнее уверился в своем мнении.

Помнил Шиалистан и короткий разговор с дедом, незадолго до того, как должно было выступить войско, собранное из нищих, но не тронутых поветрием дасирийцев. Позже, когда они все-таки выступили на Шаама, регент видел этих вояк, и ему становилось муторно. Тощие и грязные, они бы дали повесить себя на собственных кишках, лишь бы перед этим им скормили хоть по четверти хлебной краюхи. Шиалистан не хотел даже думать, как можно воевать с такой армией, тая надежду только на воинов деда, которые присоединилась к ним немного позже, за стенами дасирийской столицы.

Озираясь на деда сейчас, когда Шаам мог в любой момент пойти в наступление, рхелец заново переживал тот их разговор, и слова, сказанные Раваном в пылу негодования, приобретали иной оттенок.

Тем вечером дед выпил лишнего, раздобыв где-то бочонок иджальской настойки на цукатах. Шиалистан шарахался от горького пойла, как от "хохотуньи", а дед, напротив, заливал в себя по несколько кружек подряд. Когда, наконец, хмель разобрал старика, того потянуло на разговоры. Шиалистан, которому общество деда стало в тягость, с удовольствием бы оставил старика наедине с его старческим брюзжанием, но мысли о пяти тысячах воинов держали крепче цепей.

- Ты слаб и немощен, как баба, - начал Раван и отрыгнул, с сожалением глядя в полную кружку внука. - Даже пить не умеешь, как следует. Все тебе бы на троне сидеть и приказы приказывать. Только где он - трон-то? Неровен час пристроишься на нем - так тебя тут же настоящие дасирийцы и пришибут, не посмотрят, что Амаду племянник. Тьфу!

Старик наклонил бочонок, нацедил себе в кружку иджальского пойла, расплескав еще столько же по столу, и жадно выпил.

- Шаам с тебя живо шкуру спустит, это ты можешь мне поверить на слово. Я видел, как он мечом-то машет, что ветряк - не подступить. Старость, правда, и его одолела, но ты ему - как игла в жопе. Не успокоится, пока крови твой не попробует.

- Я не пойду в поход, - отважился сказать Шиалистан.

Дед только то и делал, что твердил - именно внуку придется вести за собою воинов, чем злил и пугал регента. Но пока Раван не начал отдаваться хмельным феям, Шиалистан никогда бы не посмел перечить ему. Сейчас же старик казался безопасным, и настолько пьяным, что ему вряд ли стало бы сил поднять меч.

Раван отреагировал вовсе не так, как ожидал регент. Старик будто тоже выжидал момента, когда внук заденет щепетильную тему, и довольно заулыбался, отчего кожа на его сухих губах натянулась и растрескалась кровоточащими ранами.

- Решил, раз я захмелел, так и вовсе соображение потерял?

- С чего ты взял?

Старик отмахнулся от него, а регент не стал лезть на рожон. Но у Равана были другие планы.

- Ты поедешь с воинами, как подобает человеку, который взялся быть хранителем императорского трона! - Дасириец бахнул кулаком по столу. - Иначе никогда тебе не быть здесь в почете. Эти люди не признают слабака.

Шиалистан мысленно покачал головой. Сколько раз он слышал подобные речи? Не сосчитать. Но дед с завидным упрямством твердил их всякий раз, когда выпадал случай. Регент рассчитывал хоть бы вечер перед походом обойтись без нравоучений, но не тут-то было. Но раз уж разговор повернул не в тот бок, Шиалистан собирался пойти до конца и выторговать себе право остаться в замке.

- Я не покину замок, - сказал он как можно увереннее.

Дед расплескал улыбку еще шире, на все лицо, будто кто привязал кончики его губ к ушам, и тянул изо всех сил. Шиалистан не сомневался, что за показным добродушием последует волна гнева. И не ошибся, потому что дед, закусив настойку кукурузным сухарем, обрушил на внука весь свой гнев.

- Думаешь, можно так просто отсиживаться здесь, пока кто-то другой станет за тебя грудью на пики лезть? - с прищуром, спросил он. - Кровь царская - не водица, да, внучок? Отчего-то мне кажется, Амады знали, кого слать к дасирийцам. Овца ты, Шиалистан, которая умеет жрать и срать, и с которой проку - тюк шерсти трижды в год. Тобой вертеть можно, как детским волчком - не пикнешь же, никогда слова поперек не скажешь, а всего-то нужно погрозить тебе мечом. Ай да Ракел, я-то со старческого ума решил было, что рхельцы нашли в тебе достойного, а на самом деле - просто выбрали овцу посмирнее, чтобы под седлом ходила, если придется, и в зад давала себя иметь всякий раз, когда на нее влезут.

Шиалистан нахмурился, готовый нагородить гадостей в ответ, но проглотил обиду, и запил ее цукатовой настойкой. Деда молчание только раззадорило. Он схватился с места, опрокинув стул, и прошелся по залу, грохоча деревянными подошвами по граниту. Камень будто стонал под тяжелым шагом, а эхо вздыхало, ударяясь о стены.

- Раз у нас такой разговор получается, Шиалистан, давай говорить начистоту.

"У нас? - мысленно захохотал регент".

- Я догадывался, что рхельская знать выбрала тебя не случайно. Ты, как-никак, сын родного брата нынешнего царя. Когда тебя выписали регентом при малолетнем Сатаре Третьем, я сразу смекнул, что затеяли рхельцы. Посадить своего на престол, обеспечить ему право наследовать власть и, после, договариваться об остальном. Ты начал строить дороги, в обход Тарема, затеял наводить порядки в Совете, понаставил всюду своих людей. И я молчал, и сердце мое радовалось, потому что ты вел правильную политику. Какая к собачьим кишкам разница, на чью сторону ты играешь, если Дасирийская империя не останется в проигрыше? Тарем давно уж на Дасирию помои выливает, совсем страх потерял. Мы их со всех сторон прикрываем, а они, чуть что - сразу пятками кивают да ворота на засов, будто знать нас не знают. Не нужен нам такой союзник - все это знают, но никто не отваживается говорить в полный голос. - Тут старик хмыкнул, поглядел в кружку, будто увидал там изнанку Эзершата, и допил настойку. - Даже я малодушничаю, помалкиваю, ибо голова мне моя пока дорога. Если б не хмель - не случилось бы и этого разговора. Старею, стал трусливее. И отчего боги меня не прибрали, пока отвага при мне была?

- Я не понимаю, куда ты клонишь, - признался Шиалистан. С одного боку - разговор выходил не таким страшным, как показалось сперва, а с другого - скука утомляла не меньше. Или старик вздумал уморить его до смерти воспоминаниями?

- А ты слушай внимательнее, а не то я подумаю, что одно ухо тебе без надобности, - огрызнулся старик.

Регент не понимал, откуда родилась такая перемена. Раван и раньше был не медовая коврижка, но никогда не грубил так открыто и всегда учил, а не поучал, как теперь. А память, словно заговоренная, подсовывала воспоминания того дня, когда старик сидел на золотом троне. И, как не неприятно было это признавать, смотрелся на нем ладно, как император. Сидел - и плевать на всех хотел, не то, что Шиалистан, которого пугал каждый шорох.

- Дасирии нужен император. И не будет большого греха в том, что он станет союзником Рхелю. Тарем без Дасирии пропадет, а Дасирия без Тарема, но с Рхелем, станет сильнее. Нечего брататься с куропатками, когда лисы рядом.

- Не могу не согласиться, - кивнул Шиалистан.

- Не может он... - передразнил дед. - Я помогал тебе, взял под свое крыло, надеялся, что ты станешь приемником, за которого не стыдно. Ну и что с того, что за рхельцами руку тянет, думал я, главное, голова на плечах есть, и смелость, раз сунулся в пасть к врагам. Я видел, какие игры ты затеял. Не все пришлись мне по сердцу, но и Гирам не был чистоплюем. Да и как не замараться, в такое болото сунувшись. Но ты, вместо того, чтобы наставлять свою волю, смирно слушаешь Ракела. Куда царь ясный скажет - туда и ты.

- Не правда! - возмутился Шиалистан, и выскочил из-за стола, словно ошпаренный обидными словами. - Ракел занимался моим воспитанием, когда меня вышвырнули отсюда! И я благодарен ему, потому что даже отцу до меня дела не было. А после, когда и он умер, дядя единственный, кому до меня дело было. Думаешь, сладко мне пришлось там, где меня тоже не принимали за своего? Рехельцы видят во мне дасирийца, дасирийцы - ублюдка Бренны от рхельского гуляки. Побыл бы ты на моем месте - не стал бы поучать, как мне себя вести надобно.

Раван ухватил бочонок за бока - и швырнул в Шиалистана. К счастью, хмель уже достаточно разобрал деда, и бочка пролетела над головой регента, не задев его.

- Ты... Ты... - задыхаясь от злости, плевался регент. - Сделай так еще раз, и я велю тебя повесить!

- Вели. Может, хоть что-то да научишься делать без указки Ракела.

Слова задевали, но регент не мог не признать, что Раван прав. Он чувствовал гнет дяди даже после того, как разбил ониксовый "глаз", и перестал поддерживать связь с Баттар-Хором. Вчера из рхельской столицы прилетела птица, но регент, сославшись на то, что она может быть заразной, велел бросить ее в огонь. Птица принесла послание от Ракела, Шиалистан в том не сомневался. Дядя волновался. Регент же, прикрывшись беспорядками в Иштаре, решил не давать о себе знать. Пусть думает, что угодно, рассудил Шиалистан, все равно будет передышка подумать и решить, как поступить дальше.

Слова деда укрепили в душе регента желание высвободиться из рхельских тисков, но, вместе с тем, и задели. Старик не верил в него, видел слабака. Точно так же, как свысока глядел на него и Первый страж, и советник над казной. Рабы, которых в замке осталось меньше, чем сквозняков, и те видели в хранителе трона человека негодного.

Только это не дало Шиалистану натворить бед сгоряча.

- Разбить Шаама - единственный твой шанс вернуть себе прежнее доверие, - уже спокойнее, продолжил Раван. - Или, думаешь, я ради зубоскала приволок всех своих воинов?

- Стоит мне покинуть замок - кто-то мигом на себя корону императорскую примерит. Я Шаама отважу, а на троне сидеть будет тот, что посмышленее.

- Дурак ты. Коронует - и пусть! А ты, Шиалистан, хранитель престола, человек, чьим заботам вверили искать наследников крови Гирама, вернешься с победой против клятвопреступника. И с тобой пойдут люди, что однажды уже подарили тебе право быть при золотом троне. В твоих силах сделать так, чтобы они шли за тобой и в дни рассвета.

"Это если Шаам сдохнет первее нас с тобой", - подумал Шиалистан, а вслух сказал:

- Дожить бы до тех времен.

Стоя на холме, где низина услужливо раскинула свое мягкое зеленое тело, регент думал о тех дедовых словах. И, чем тягучее становилось ожидание, тем подозрительнее становился регент. Все доводы были бы верны, окажись на месте Шиалистана Раван. Старик выторговал себе удобное место: если случиться победа, что остановит его от того, чтобы приписать себе все заслуги? А в случае поражения - если Шаам пощадит их обоих или одного - проигрыш прицепится к Шиалистану, словно клещ. Рхельский шакал, который сунулся в когти дасирийского орла.

Между тем, линия горизонта вздулась пузырем. Тучи добрались до середины долины - и остановились, будто безмолвные зрители предстоящей резни.

- Хорошо, очень хорошо, - приговаривал дед, поглядывая на налитые дождем серые клочья. - Погодите только малость, клянусь, если победа нам достанется, поднесу Велашу самого сладкого гранатового вина. - Увидав вопрос в глазах внука, пояснил: - У Шаама конников не меньше половины. Против наших пеших - что таран для тростниковой двери. Снесет и не покривится. Но в долине от дождя станет вязко, там земля мягкая. А если Одноглазый расщедрится ливнем - так и вовсе зальет всех его коняг. В галоп по болоту не сильно поскачешь. А уж там пусть меч и боги рассудят, которой стороне пир пировать, а которой - у воронья на пиру закуской быть.

- И ты только сейчас надумал мне сказать, что собираешься против тарана тростниковой дверью загораживаться? - От одной мысли о том, что дождя может и не быть, регенту сделалось дурно.

Раван, между тем, безразлично пожал плечами, мол, теперь-то какая разница, о чем умолчал? Куда больше его интересовал поднявшийся над горизонтом туман. Он низко стелился по земле, точно над трясиной.

- А может, - задумчиво произнес дед, - конников у него и больше половины.

Шиалистан почувствовал, как голова похолодела, будто на нее взгромоздили ледяной шлем. Он повернулся, чтобы еще раз посмотреть на армию, которой ему предстояло командовать. От пяти тысяч воинов Равана, осталось чуть больше четырех, из которых несколько сотен уже кашляли вовсю и глотки их "хохотали" с каждым новым приступом. Шиалистан предлагал деду избавиться от них, чтобы не разносили заразу, но дед отказал. "Они могут держать оружие, - сказа он, - а значит, в сегодняшней битве еще пригодятся. А если мы проиграем, тогда Шаамовы воины могут тоже подхватить заразу. Что нам на руку".

Бедняков, вооруженных кто чем, собралось несколько тысяч. Их оборванная толпа выглядела жалко. Они понатягивали на себя кожи, жилеты, а кто и просто несколько одежд сразу. Это спасало от меча не больше, чем паутина защищала стекло от молота. Разглядев тех, кто насучил на головы котлы, подвязав их веревками, Шиалистан застонал от бессилия.

Раван хохотнул.

- Они - мясо, Шиалистан, половина точно знает, что сдохнет сразу, как схлестнутся с врагами, половина от оставшихся разменяет свою жизнь на жизни нескольких врагов, а остальные просто хотят выжить. Знаешь, они сожрали половину запасов, которые кормили мою армию! Чем меньше их останется - тем лучше, потому что мои воины голодать не будут, а резать куриц, которые несут яйца, мне бы не хотелось. Уж лучше славная смерть в поединке, правда, внучок?

Последние слова дасириец произнес с гадливостью. Шиалистан ничего не ответ, только развернул коня и поскакал в лагерь. Дасирийцы будут здесь через час или меньше, есть время выпить вина и поменять сорочку. Вероятно, в последний раз.

В шатре, где разместился регент, было душно. Шиалистан нырнул за полог, и первым делом направился к поставленному на козлы столу и такому же табурету. Из дальнего края, того, который хранился в тени, вышла Черная дева. Рхелька оделась в свои неизменные черные доспехи, и Шиалистан невольно залюбовался, как удивительно стройна и тонка молодая воительница. Сегодня ее кольчужная юбка была немного ниже колен, но лишь подчеркивала приятные формы Живии. Высокий железный ворот панциря, казалось, нес ее голову, точно пьедестал - прекрасно ограненный агат.

- Мой господин, тебе нет нужды соваться в самое горнило, - сказала она, спокойная и безликая, точно тучи над долиной.

Шиалистан молча взял кубок и выпил, подивившись, каким безвкусным стало вино из личных запасов деда. Еще вчера оно сластило язык и бодрило, а сегодня словно умерло. Шиалистан придирчиво окинул взглядом миску с едой: скудные угощения, из которых самым лакомым выглядели только солонина. Регент не притронулся ни к чему.

- Он говорит, что я должен, - ответил Шиалистан. С рхелькой регент мог говорить обо всем. Она никогда не сочувствовала, но всегда слушала молча. И, в чем регент нуждался более всего, не стыдила.

- Пусть себе говорит, - пожала плечами Живии. Пластины панциря захрустели, словно железные жернова. - Наш мудрый царь Ракел примет тебя, господин, без укора.

- Думаешь, дед позволит мне покинуть лагерь? Да меня здесь знает каждая собака. И потом - Ракелу я без надобности, если за мной нет дасирийского императорства.

Рхелец умолчал о том, что уже несколько недель не общается с дядей. Если Живии на его, Шиалистана, стороне, ей о таком знать не нужно вовсе, а если она шпионка Ракела и приставлена следить, значит, знает обо всем не хуже самого регента. Шиалистан обернулся на нее, пытаясь разгадать по лицу Живии, о чем она думает, но молодая женщина глядела на него как всегда - та же покорность и холодное безразличие. Но слова ее говорили об обратном, и это настораживало.

- А тебе-то какое дело, умру я сегодня или останусь жить? - поинтересовался Шиалистан, проклиная сквозняк, который растеребил пламя свечи. Тени заплясали по комнате, отражаясь на лице рхельки множеством масок, не понять, улыбается она или хмурится.

- Я поклялась царю оберегать тебя, господин, - безукоризненно спокойно ответила Черная дева.

- И он не давал иных распоряжений на этот счет? - прямо спросил Шиалистан.

- Иных? - переспросила она.

-Тех, о которых мне говорить не следует. Например, избавиться от меня, если будет угодно Ракелу. Или следить за мной и доносить о каждом шаге. - Он ухватил ее з подбородок, заставляя смотреть на себя.

Темные глаза рхельки отвечали непониманием. Таким искренним, что Шиалистану и не нужно было иных доказательств. Он отпустил девушку, чувствуя себя гаже раздавленного дождевого червя.

- Господин, последний раз, когда я видела или говорила с нашим светлым царем, был перед тем, как мы с тобой и твоими воинами, покинули Баттар-Хор. И никаких других приказаний я не слышала. А если бы и слышала, то не стала бы исполнять.

- Знаю. - Регент устыдился своего недоверия. - В Рхеле мне больше нечего делать. Но тебя я отпускаю. Ты не пойдешь сегодня в битву.

- Господин...

- Не перебивай, - велел он. - Ты останешься в лагере до самого исхода, и когда решится, кому боги послали победу, повезешь весть в Баттар-Хор. Если выйду победителем я, скажешь Ракелу, что отныне наши разговоры будут идти на равных, и если хочет договариваться о союзе - пусть приезжает в Иштар, как положено, с послами, дарами и условиями, которые бы устроили нас двоих. Если я сегодня пойду к Гартису, - Шиалистан запнулся. - Если я умру нынче, тогда передай Ракелу, что я благодарен ему за все науки и заботы, которыми он меня окружил. Живии, мне некому больше доверить это, ты - единственный человек, которому я доверяю.

- Хорошо, господин, сделаю, как велишь.

Шиалистан позвал за своим служкой, и когда тот явился, велел помочь с доспехами. Регент не так часто носил броню, чтобы она не тяготила его своим весом. В Рхеле на парады по случаю победы принято было наряжаться в светлые одежды победителя и украшать голову венками из клиновых листьев. Дасирийцы же, напротив, казалось, не выбирались из доспехов даже отходя ко сну.

К тому времени, как регент был готов, прибыл посланник от деда: тот требовал, чтобы Шиалистан немедленно садился в седло и выступал. Сердце рхельца задало стрекача, но он как мог, старался не показыть испуг.

Снаружи бурлила возня. Беднота собиралась нестройными рядами, воины, напротив, выстроились прямо, точно копья. Гремели барабаны, которым вторили раскаты грома. Регент никогда не думал, что можно так сильно радоваться грозе. Если бы только дед отказался прав, тогда шансы выторговать свою жизнь у хозяина мертвого царства выросли на треть.

Выступили сразу - Раван торопил и постоянно стегал коня, не давая животному выйти в галоп. Мерин протестующе ржал, брыкался, но всякий раз старику удавалось присмирить его нрав.

Во главе войска встали Шиалистан и сам Раван. Перед ними ехал всадник со знаменем, на котором плескались императорские кленовые листья, вышитые золотой ниткой. Ехали неспеша, но Шиалистан не мог отделаться от мысли, что дед слишком торопит поход. Когда ряды дасирийцев с противоположного боку долины стали отчетливо видны, регент растерял остатки храбрости. Горизонт казался черным и острым от копий пеших воинов, словно огромный хищник оскалил пасть, полную мелких зубов. Регент поглядывал на деда - вдруг тот бросил свою сумасбродную идею и решил повернуть? Но нет, старик раззадорился больше прежнего.

Войска сползались медленно, как две огромные черепахи. Когда расстояние между ними уменьшилось еще на четверть, на лицо Шиалистану упали первые дождевые капли. Рхелец радовался дождю, как ребенок, хоть тот едва сочился из туч. А после Шиалистан увидел нескольких всадников, что отделились от войска Шаама. Один из них размахивал белым флагом парламентера.

- Гляди-ка, Шаам решил вести переговоры,- ухмыльнулся Раван. - Эй, кто там половчее с луком, - кликнул он за спину, - угостите непрошеных гостей нашими стрелами.

Шиалистан услыхал, как хрустнули сразу несколько натянутых луков.

- Отчего бы не выслушать их? - вмешался он, облизывая пересохшие от волнения губы.

- Мы не станем разговаривать с предателями.

- Ты ведь даже не знаешь, что хочет предложить Шаам! - не сдержался рхелец.

Ему почудился ропот, что пополз между воинами. Это придавало уверенности. Чем ближе приближался час скрещивать мечи, тем отчаяннее регент искал пути для отступления. Бежать сейчас - значит, покрыть себя позором, но если бы найти подходящую причину, чтобы убраться с поля боя - тогда другое дело. В глубине души Шиалистан надеялся, что Шаам, увидав воинов, что вышли ему наперерез, струсит и первым предложит мир, но какая-то часть разума отказывалась верить в реальность подобного. Но дать дасирийцу шанс стоило.

- Чхать я хотел на его предложения, - резко ответил Раван. - ты хочешь, чтобы в хрониках сказывали, будто дасирийский император разговаривал с клятвопреступником? Большее, на что он заслуживает - это вспоротый живот до самого зада, чтобы упал в собственное дерьмо.

Про себя Шиалистан подумал, что военачальник Шаам был одним из немногих, кто не принес клятвы верности, и обвинения деда звучали отчасти надумано. Но деду о своих мыслях говорить не стал, опасаясь гнева.

- Думаешь, будет лучше, если в хрониках запишут, что император Шиалистан велел изрешетить послов, что несли знамя мира? - выдал рхелец свой единственный довод. - Знаю, что тебе железкой помахать невтерпеж, но я предпочитаю прежде решить все путем мирным, если таково желание нашего врага.

Раван скрипнул зубами, плюну во внука каким-то матерным проклятием, но пристал на уговоры.

- Только мы поедем под знаменем императора, не стану себя позорить белыми тряпками.

Шиалистан был благодарен и за это. Взяв в сопровождение двоих воинов и знаменоносца, поскакали навстречу парламентерам Шаама. Дождь продолжал лениво семенить, и земля под копытами лошадей едва и сделалась более влажной. Раван бросал на тучи суровые взгляды, но погода от того не менялась.

Шиалистан узнал Шаама сразу. Он выглядел самым крепким из всех, даже крепче молодого всадника по правую руку от себя, который был на целую голову выше. Волосы Шаама оставались густого черного цвета, а старость почти любовно выбелила виски. Гладко выбритый, на тяжелой лошади, всей укутанной в кожану попону, Шаам невольно вызывал у Шиалистана восхищение. Доспехи сидели на дасирийском военачальнике первой руки, точно влитые.

- Пришел сдаваться, Смат из Шаам? - первым сунулся дед.

Шиалистану захотелось знать самую каплю волшебства, чтобы заставить старика умолкнуть, хоть ненадолго, но слова вылетели вольными птицами, вызвав на лице Шаама злость. Его веко задергалось, а руки, что держали поводья, сжались в кулаки. Захрустели звенья кольчужных рукавиц.

- Пришел предложить тебе тоже самое, - прохрипел дасириец. Голос его звучал так, будто Шаама одолевала тяжкая простуда. - Гляжу, ты собрал вшивых дворняг со всей округи, - добавил он, кивая на армию Равана. - Говоря по совести, я ожидал увидеть картину более печальную. Что ж, тем тяжелее победа, тем она слаще.

- Ты клятвопреступник, Шаам. Всем известно, чего ради ты сунулся на Шиалистана. Что, натерпится погреться на золотом троне?

- По себе судишь, Раван, ох, по себе, - покачал головой Шаам. Он выглядел почти искренне сочувствующим, но резкость в чертах лица и злой взгляд говорили об обратном. - Я готов отпустить шакаленыша к Ракеловой сиське, и сохранить жизнь тебе. Взамен он, - указал взглядом на Шиалистана, - отречется от права хранить престол до появления истинного наследника и передаст это бремя мне. А ты, Раван, оставишь под моей рукой треть своих воинов, и уберешься в свои земли, без права приближаться к столице в течение трех лет.

- Бремя, которое ты с охотой подберешь, - подтрунивал Раван.

Шаам, между тем, помалкивал, всем видом показывая, что ждет ответ и только, а остальные слова пропускает мимо ушей.

- Почему мы должны воевать? - решил вмешаться Шиалистан, хоть сам чувствовал, что слова вышли вялыми и неубедительными. Но сдаваться, имея в рука шанс обойтись малой кровью, не собирался. Условия, что выдвинул дасириец, смехотворны, но он готов к переговорам - и это хорошо. Жаль, что от деда не избавиься, пока он не прикончил дипломатию на корню. - У нас одна цель - найти наследников Гирама, и сохранить трон до их возвращения. Ни мне, ни тебе, уважаемый Шаам, нет нужды стравливать дасирийцев. Поветрие и так забрало многих, и, кто знает, сколько еще умрет прежде, чем оно насытится. В такие времена жизнь нужно хранить, а не тратить ее бездумно.

Шаам задумался, заставляя регента воспрянуть духом.

- Верные слова говоришь, - сказал военачальник первой руки, хоть голос его остался грозным, как и прежде. - Нам нет нужды проливать кровь невинных, которым надоела твоя шакалья рожа. Но если ты и впрямь так печешься о слезах матерей и жен, которые не дождутся нынче сыновей и мужей, я готов пойти навстречу. Поединок до смерти, между мной и тобой, и пусть боги решат, за кем правда. Прежде, чем скрестить мечи, мы принесем клятвы перед служителями, что воины проигравшей стороны встанут на сторону победителя и, тем самым, примут участь, которую им принесет исход поединка. В свою очередь победитель обязуется не преследовать сторону проигравшего, не травить его воинов и приспешников, а покойному оказать всяческие погребальные почести, как того требует его вера и обычаи.

Рхелец не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Как он мог так по-глупому угодить в собственную ловушку? Почему не вспомнил про этот древний, как сам Эзершат, способ решить исход сражения?

- Я готов хоть сейчас, - прогрохотал Раван. - Тащи своих служителей, Шаам, чтоб время зазря не тратить.

- А что мне с тебя проку? Ты не хранитель трона, что мне даст твоя смерть? Если есть охота к Гартису, так сними с лошади сбрую, да и удавись на первом же суку, а мне с тобой нет интреса мечами махать. Это дело между мной и шакаленошем.

- Ты же знаешь, что он тебе не ровня, - прошипел старик.

- Тем милосерднее будет его смерть. Я не мясник, чтоб потрошить еще живого ягненка. Слышишь, рхелец, я обязуюсь не попирать твое тело и убить тебя быстро. Соглашайся, и докажи, что не у всех Амадов в кишках крысиный помет.

- Я не верю тебе, ты никогда не позволишь, чтобы те, кто был предан мне, остались живыми и невредимыми, - попытался выторговать время Шиалистан. Быстро, насколько позволяли разжиженные стразом мозги, придумывал, как вывернуться из угла, в котором его зажал дасириец.

- Я присягну перед служителем, как и ты, - повторил Шаам. Его голос зазвучал резче - дасириец терял терпение.

- Хранителем престола меня избрали Верховные служители, что говорят от имени всех богов Эзершата, но ты идешь поперек их слов. Что же остановит тебя во второй раз?

- Твоя смерть, шакал. Я готов принять на себя грех, убив того, кого избрали Верховые служители, хоть я до сих пор не понимаю, отчего они выбрали самого недостойного из недостойных. И пусть Гартис меня на вилы насаживает и в котел с расплавленным железом макает. Мне все равно не видать в мертвом царстве покоя. Ты предложил выход, достойный смелого человека. Я принял его, а ты пятишься, будто рак. Немудрено, что Амадов называют воинами с деревянными мечами - чуть что, сразу норовите в спину ударить, а на прямой поединок вас из норы не выманить.

- Довольно разговоров, - вмешался Раван. - Не бывать такому, чтобы волк с цыпленком тягался. А богам не слепые, им будет на что смотреть, чтобы вынести приговор. И пусть твои служители лучше молятся, чтоб Гартис вас всех принял поласковее. Шиалистан.

Регент умолк и последовал за дядей. Стоило им отъехать на десяток шагов, как Раван зашипел на него.

- Как тебе ума хватило предлагать такое?! Боги милостивы к тебе, а иначе я бы снес тебе голову заместо Шаама, потому что она тебе без нужды. Надень на нее ночную вазу да и ходи - хоть какой-то прок.

- Я хотел убедить его... - слабо брыкнулся Шиалистан.

- Для таких, как Шаам, убедительнее всего меч у глотки. Сила - вот их узда, и только ею их можно держать. А ты мало того, что влез сопли не подтеревши, так еще и меня заставил осрамиться.

Регенту хватило ума смолчать. Он понимал, что сунулся в игру, правила которой не понимал, но возвратить время вспять было невозможно. Оставалось последнее - попросить какого-нибудь служителя благословить его на бой. И, может быть, воин, чей меч нащупает его первым, подарит скорую смерть.

Небо раскололось от первого грома. Грохот был такой сильный, что Шиалистан невольно пригнулся к голове лошади. Следом за громом тучи, наконец, разродились ливнем. Вода лилась с неба, нескончаемая, будто горная река. Прошло всего несколько мгновений, а регенту казалось, что промокли даже его кости. Дед скалился довольной ухмылкой. Уже в лагере он велел служителям произнести над воинами молитвы и благословить их, и первым преклонил колено. Следом опустилась и вся армия. Слушая речи служителя Ашлона, Шиалистан пожалел, что всегда пренебрегал молитвами и подношениями богам, от которых теперь зависела его собственная жизнь.

Войско двинулось в долину, едва смолкли голоса служителей. Регент насчитал среди воинов не больше пяти магов, да и то слишком молодых, чтобы с них был прок. Но даже эти пятеро лучше, чем ничего. Крестьяне вышли первыми, подбадривая себе бранью. За ними шли пешие воины Равана и остатки личной охраны рхельца. Конницу Раван разделил: одним велел спешиться, а другим - снять с лошадей тяжелые попоны и избавиться от части своих доспехов. Первую половину оставил при себе и Шиалистане, а второй приказал оставаться в резерве до условленного сигнала. Оставалась еще сотня лучников, готовых осыпать врага смертоносным дождем.

Шиалистан видел, как сунули вниз воины Шаама. Сперва они сбились в кучу и прикрылись щитами, будто чешуей. Раван вспомнил харста, и Шиалистан догадался почему: стрелы лучников, пусти они их сейчас, не достанут врагов, зато через одного проредят своих же. Воины с обоих сторон двигались медленно - земля в долине раскисла и цеплялась в ноги, утягивала, словно голодное болото. Это ободряло, тем более, что ливень и не собирался умолкать.

Небо расцвело молниями как раз в тот момент, когда армии схлестнулись. Шиалистан мог поклясться, что слышал первые крику умерших и лязг мечей. Регент зажмурился, стараясь унять дрожь в коленях, за что тут же получил оплеуху от деда.

- Смотри, чтобы не было после в диковинку, как только нос сунешь.

И Шиалистан смотрел. Крестьяне - их нетрудно было отличить по драным одеждам всех оттенков серого - стремительно редели, а воины Шаама, выстроившись клином, врезались в них все глубже. Крестьяне сдали позиции. Воины Шаама теснили их назад, а на месте, где только что кипела битва, оставались груды тел.

- Пора, пока они не подобрались слишком близко, - сказал Раван, и взмахом руки, самолично скомандовал лучникам сделать первый пробный залп.

- Но там же остались наши... - слабо возмутился Шиалистан. До крестьянских жизней ему не было дела, но дедова жестокость открылась в новом свете. "Точно так же он и тебе бок мечом продырявит, стоит только отвернуться, - подсказал внутренний голос. - Если враги не прикончат, так собственный дед в мертвое царство отправит".

Старик посмотрел на него так, будто Шиалистан спросил, отчего солнце не черное, но ничего не ответил. Стрелы полетели навесом, рассекая дождевые потоки. Большая часть приземлилась раньше, так и не достав врагов. Раван приказал дать еще стел, и новый рой "деревянный ос" оказался успешнее. Дасирийцы больше не торопились, прикрывались щитами, а остатки крестьян голосили и беспорядочно разбегались. Стрелы настигли почти всех из них, а так же часть дасирийцев, которые не успели вовремя прикрыться. Раван скомандовал выступать своим пешим воинам.

- Только не торопитесь, - приказал он капитанам. - Пусть Шаам сперва пустит своих конников, хочу поглядеть, хватит ли ему смелости соваться в такое болото.

Пехота пошла под ровный ритм барабанов. Время от времени Раван давал команды остановиться, и лучники натягивали луки, заставляя воинов Шаама снова и снова прятаться в укрытия щитов.

Шиалистан дрожал. Пластины его доспехов заметно бряцали. Дед, увлеченный следующей волной сражения, не обращал на рхельца внимания, только о чем-то разговаривал с каждым из капитанов своих воинов. Сквозь шум дождя и чавканье тысяч ног, Шиалистан едва успевал различать слова: разговор шел о следующем нападении. При этом, что старик, что его капитаны, еще выкраивали время для шуточек и уже спорили о том, кому первым садиться на раскаленную сковороду гартисовых прислужников. Шиалистан стал молиться усерднее.

Воины прошли еще немного, прежде, чем над рядами пронесся первый ропот. Шиалистан потянул коня назад, стараясь увести животное хоть куда, лишь бы подальше отсюда, но животное упрямо тянуло вперед.