27 ТАЛИСМАН ДЬЯВОЛА

На следующее утро я проснулся скорее поздно, чем рано, когда вода в кувшине для бритья уже начала остывать, а из кухни доносился запах готового завтрака. С пробуждением сразу нахлынуло и любопытство, я быстро привел себя в порядок и спустился в столовую, чтобы услышать, как Холмс раскроет нам последнюю тайну наших необыкновенных приключений.

Хардены, отец и сын, уже сидели за столом.

– Доброе утро, – приветствовал я их, – а что, Холмс еще не вставал?

– Миссис Уильямс говорит, что мистер Холмс в саду и просил нам передать, чтобы мы присоединились к нему после завтрака, – ответил Джей, передавая мне корзинку с тостами.

– Вообще-то он не любит рано вставать, – заметил я.

– Неужели? – удивился Джей. – Два дня назад он приходил к нам в лагерь еще до рассвета – удостовериться, что все готово.

Я смущенно рассмеялся, вспомнив, что именно тогда Холмс уверял нас с полковником в полезности утренних прогулок. Харден тоже хохотнул.

– Да, доктор, – сказал полковник, – компаньон у вас необыкновенный. Как только вы с ним уживаетесь?

– Наверное, – ответил я, – по той причине, что наши мыслительные процессы протекают совершенно в разных направлениях, и я ему никогда ни в чем не мешаю.

– Вы слишком несправедливы к себе, доктор, – заметил полковник. – Совершенно очевидно, что Шерлок Холмс ценит ваше сотрудничество, а после наших приключений в Уормлоу я, пожалуй, понимаю почему.

Мне было приятно это слышать, а он продолжал:

– По правде говоря, доктор, я рад перекинуться с вами словечком наедине. Теперь, когда дело приближается к концу, возникает вопрос о гонораре мистера Холмса. Как вы думаете, какая сумма достойна его усилий?

– О, я не имею никакого голоса в его чисто профессиональных делах. Он уже сказал вам в Винчестере, что его ставки всегда одинаковы, за исключением тех случаев, когда он вообще отказывается от гонораров, и я считаю, что это правильно.

Харден покачал головой:

– Он спас жизнь моего сына и дважды мою собственную. И наконец, он дал мне возможность пережить самые волнующие приключения с тех самых пор, как я подписал мирное соглашение в Аппоматоксе. И думаю, это стоит многого.

Мы выпили кофе и неспешно отправились в сад. Было чудесное летнее утро, в воздухе стоял аромат цветов. Вдалеке виднелись склоны холмов, зеленевшие под ярким солнцем, и трудно было представить, что они хранят древние мрачные тайны. До нас доносился запах дыма, и я сначала подумал, что это от крепкого голландского табака, который курит Холмс, однако это был дым от маленького костра, догоравшего между цветочным бордюром и простым деревянным столом, за которым сидел Холмс. Перед ним стоял кофейник с горячим кофе.

Холмс поднял в знак приветствия руку и пригласил нас сесть на скамейку напротив него. По его бледному лицу и кругам под глазами можно было предположить, что он провел бессонную ночь.

– Вы не ложились спать! – упрекнул я его.

– Верно, Ватсон, – подтвердил он и указал на стоявший на столе ящик. – Я всю ночь потратил, определяя, что же мы нашли.

Ящик был из потемневшего дерева, примерно два фута на полтора и восемь-девять дюймов высотой. На нем не было никаких украшений, только петли и замки были серебряные, по-видимому, очень старинной работы.

– Что же там внутри? – спросил я.

– Бывая в Британском музее, я составил себе об этом некоторое представление, – ответил Холмс. – В записях посланцев короля Генриха Восьмого сохранились ссылки на то, что они называли «черной мессой», а один раз это было названо «трактатом». Наверное, мы найдем один из средневековых сборников ритуальных текстов по черной магии. Они в большой чести у таких злодеев, как Дрю, а также у любознательных, но легковерных людей, и стоят очень дорого. В Венеции в свое время было широко налажено изготовление поддельных ритуальных текстов для дельцов из Рима, Парижа и Лондона. Я решил, что мы сможем обогатить наше национальное собрание древних манускриптов этим редким и подлинным экземпляром. И все же я не совсем понимал, почему Мориарти и Дрю, уже не говоря о короле Генрихе Восьмом, так стремились завладеть этим текстом.

Он помолчал, снова налил себе кофе.

– Думаю, что вы еще кое-что нашли, – заметил полковник.

– Да, нашел, – ответил Холмс. – Нечто настолько уникальное, что я бы никогда не догадался о его существовании, и такое извращенное и преступное, что лучше бы мне об этом не знать.

Он открыл серебряные запоры и поднял крышку. Внутри лежал прямоугольный предмет, завернутый в белую кожу. Холмс вынул его, развернул и положил на стол.

Когда на него упал солнечный луч, предмет засверкал разноцветными переливающимися огоньками. Еще не зная, что это, мы едва не задохнулись от волнения, глядя на эту сверкающую красоту. Через мгновение я понял, что перед нами книга в богато украшенном переплете. Древние фантастические узоры были выложены драгоценными камнями. Хотя эта книга несколько веков пролежала в тайнике, краски были необыкновенно живы и ярки.

Джей вскрикнул от волнения, а я раскрыл рот. Восхищенный полковник глухо проворчал:

– Какой замечательный предмет. Что это, мистер Холмс?

Длинные тонкие пальцы Холмса коснулись причудливых, словно извивающихся под ярким светом, узоров.

– Под этим искусным сплетением, – сказал он, – вы, возможно, увидите знакомое изображение – знаки Зодиака из тринадцати домов. Это, как я полагаю, ритуальный трактат о культовых таинствах Матери-Богини, но все же не совсем такой, каким я его себе представлял.

Он раскрыл переплет, и мы увидели пергаментные страницы с рукописным текстом, а поля и буквицы были украшены тем же узором, что и переплет.

– Тогда что же это? – спросил я.

– «Большая книга, великое зло», – процитировал он. – Несмотря на всю ее красоту, это самое скверное, что я когда-либо держал в руках. Позвольте мне перевести вступление.

И он начал громко читать:

– «Согласно древнейшим законам нашего народа, нет большего зла и низости, нежели предательство. Тот, кто предает другого, и особенно тот, кто лжесвидетельствует против другого, есть Змея, чей яд отравляет все, и пример Иуды вечно перед нами. Люди переносили самые ужасные мучения и шли на самую страшную казнь, предпочитая умереть, но не предать своих ближних. Однако должно быть известно, что еще до наступления эры Христа существовали такие приемы и способы, которыми человек мог быть отвращен от верности и преданности, и настолько, что он с большой готовностью выдаст любую тайну, и так, что по малейшему поводу станет говорить против прежних собратий своих всякую ложь, которую ему предложат возвести на них, и все, что придет ему в голову, ибо так мощны эти способы и средства. И можно твердо сказать, что когда душа человека уже не принадлежит ему более и он скажет самую сокровенную правду, таящуюся в сердце его, и любую ложь, что внушат ему. Этими средствами армии могут быть разбиты и принцы повергнуты».

Холмс замолчал и посмотрел на нас:

– «…так, что душа человека уже не принадлежит ему более», – повторил он. – Эта отвратительная книга – руководство для разрушения человеческого мозга и извращения лучших человеческих качеств. Самый низкий и подлый вор из самых последних притонов гордится своей единственной добродетелью – верностью таким же, как он. Лучшие люди страны и те, кто занимает самое высокое положение, клятвенно обещают быть верными своему долгу. Этот же подлый трактат учит, как разрушать узы долга и верности и превратить сердце и мозг других людей в игрушку злых и порочных сил.

– Но это, конечно, невозможно, – заметил я.

– Хотелось бы, чтобы это было именно так, Ватсон. К сожалению, представители вашей профессии только сейчас стали изучать те механизмы мозговой деятельности, которые управляют поступками людей. Но если бы вы прочитали этот текст, то узнали бы, что уже много веков назад у ваших коллег были предшественники. Здесь содержится перечисление снадобий, которые разрушают память и развязывают язык. Здесь такие способы пыток, которые не оставляют следов на теле, но извращают ум и сердце человека до неузнаваемости.

– Но кто же мог такое написать? – спросил Харден. – Откуда это дошло до нас?

– Здесь есть два текста, – пояснил Холмс. – Вступление на средневековом валлийском языке, и написано оно тем, кто исповедовал христианство. Но основной текст написан на бритто-кельтском наречии в самой древней его форме. Его можно датировать ранним средневековьем, так называемыми «темными веками» или даже предшествующей эпохой. Я прочитал этот текст целиком, он убивает душу. Какой бы век это ни был, он точно «темный». Я провел страшную ночь, джентльмены, за чтением законов сатаны.

Он обернулся и, затянувшись сигарой, посмотрел на зеленеющие холмы. Яркие пергаментные страницы тихо шелестели под ветерком.

– Разумеется, – сказал Харден, – большая часть мрачных преданий – просто суеверия и чепуха. Разве этот текст не то же самое?

– Нет, – ответил Холмс, – это практическое и безошибочное руководство к действию.

– И что же вы с ним сделаете? – спросил Харден.

– Тут и вопроса быть не должно, – сказал Холмс.

Он вынул из кармана острый складной нож, щелчком открыл его, быстро вонзил в открытую книгу и вырезал страницу.

– Постойте! – вскричал полковник. – Так нельзя! Вы уничтожаете уникальное сокровище!

– Но иначе я поступить не могу, – спокойно ответил Холмс и вырезал другую. – Нельзя позволить этой книге существовать, иначе она всегда будет приманкой для злых и преступных людей, вроде короля Генриха Восьмого, профессора Мориарти и Дрю, а как они могут ее использовать – не поддается описанию. Иуда предал, но он повесился от чувства вины. А до какой степени бесчеловечности дойдут люди, если мы не уничтожим эту злобную, ненавистническую книгу? Не знаю, как будут оценены мои поступки в этом мире, когда я его покину, заслужу ли я награду на небесах или наказание в аду, но я точно знаю, что окажусь в последнем круге Ада[22], если не уничтожу эту чудовищную книгу.

Он бросил вырезанные страницы в тлеющий костер, и пламя быстро охватило пергаментные листы, и красивый орнамент почернел. Харден привстал, словно хотел выхватить страницы из огня, но затем вновь опустился на место.

Молча мы следили за тем, как Шерлок Холмс вырезал из драгоценного переплета примерно страниц двадцать и одну за другой бросил в костер. Словно впитывая краски богато разукрашенного пергамента, огонь вспыхивал то голубым, то зеленым цветом, но вот все исчезло, и остались лишь несколько почерневших клочков в белесом пепле.

Холмс закрыл богато украшенные створки переплета, снова завернул их в белую кожу и положил в ящик, а потом вручил его полковнику.

– Это вам на память, – сказал он.

– Я не могу этого принять, – возразил полковник. – Это национальное сокровище, и оно должно быть в Британском музее.

– Если вы не возьмете, тогда ящик и переплет последуют в пламя за своим содержимым, – ответил Холмс. – Он не годится, чтобы украсить каминную полку на Бейкер-стрит, и я не могу подарить его Британскому музею. Как бы я объяснил экспертам, что содержимое переплета я предпочел уничтожить?

Харден засмеялся.

– Клянусь Небом, Холмс, – сказал он, – я вам глубоко благодарен за все, что вы сделали для меня и моей семьи. Я собирался поговорить с вами как раз насчет гонорара, а вместо этого вы делаете мне поистине королевский подарок. – Полковник вынул бумажник и достал чек. – Надеюсь, – сказал он, – это достаточная плата за умение размышлять.

Холмс бегло взглянул на сумму и вернул Хардену чек:

– Это слишком много. Вычтите из суммы вознаграждение, которое вы считаете нужным дать тому деревенскому подпаску, который помог вашему сыну, и пообещайте предоставить места на ваших фабриках и плантациях тем ребятам из «нерегулярного войска», которые захотят сменить лондонские улицы на более широкие перспективы. Ох, и, пожалуйста, вычтите отсюда стоимость вашего халата, испорченного в Гластонбери, иначе Ватсон будет считать меня бесчестным человеком.

Полковник улыбнулся:

– Торжественно вам это обещаю, мистер Холмс. Вот вам моя рука.

Бледное, усталое лицо Холмса осветила теплая улыбка, и он ответил Хардену крепким рукопожатием. А за его спиной ветерок развеял последние почерневшие клочки талисмана дьявола.

Загрузка...