Шестая блондинка

Глава 3

— Не пытайтесь увильнуть! Вы просто обязаны быть фотогеничной, — объявил Ник Фарадей с такой уверенностью, что Линдси почти ему поверила. — Завтра я обязательно выкрою время для вас. На визитной карточке есть номер телефона моей секретарши. Свяжитесь с ней утром, и она скажет вам, когда прийти.

— Какой смысл затевать все это? Фотогенична я или нет, я не тот человек, который вам нужен. Да меня ваше предложение не интересует. Я довольна своей нынешней работой и жизнью и не собираюсь их менять.

— Если забыть о моральной стороне дела, то я убежден, что прочие соображения заставят вас изменить точку зрения. Обещаю, что вас ждет незабываемый год. «Мисс Шарм» будет появляться в самых престижных местах, носить красивую одежду, жить в роскоши, путешествовать…

— Что вы имеете в виду, говоря о моральной стороне дела? — с подозрением спросила она.

— Видите ли, я не люблю, когда меня дурачат, а между тем у меня возникает именно такое подозрение, когда вы твердите, что довольны вашей жизнью и работой. Но самим фактом присутствия на сегодняшнем приеме вы дали понять, что это не так.

— Я лишь пыталась объяснить вам, мистер Фарадей, что то, что вам нужно, не продается.

— Неужели? А Джим Берн, по-моему, неплохо зарабатывает благодаря мне…

— Вы угрожаете?

— Нет, что вы! Просто констатирую факт. Впрочем, если вы будете упорствовать… — Криво усмехнувшись, он для пущей убедительности решительно взмахнул рукой.

— Вон отсюда! — воскликнула Линдси, указывая на дверь.

В его глазах отразился гнев, смешанный с изумлением. Никто прежде не осмеливался указать Нику Фарадею на дверь. Линдси не меньше его изумилась собственной смелости, к которой, впрочем, примешивалась изрядная толика страха.

— Вы не слишком любезны, — сказал он, оглядываясь в поисках свободного места. Взгляд его случайно упал на драгоценное кресло, и он плавно опустился в него. — Я предпочитаю кофе без молока.

— Наверное, я становлюсь рассеянной, но не припоминаю, чтобы я предлагала вам кофе.

Ник явно собирался уйти еще до бесцеремонной попытки его выпроводить, но теперь, задетый за живое, он всем своим видом давал понять, что сам будет решать, что ему делать.

Сидя в громадном мягком кресле, он казался довольным жизнью. У Линдси мелькнула мысль, что кресло словно создано для него. Они были соразмерны. Когда она покупала кресло, ее мало волновало, как оно будет сочетаться с мужчиной, восседающим в нем. Но мало-помалу оно превратилось в некий критерий: возвращаясь домой в сопровождении поклонника, Линдси пыталась представить его в кресле. Но картины, всякий раз рисовавшиеся ее воображению до сих пор, были неутешительными, в результате чего ни один мужчина еще не переступал порог этого дома. Теперь же у нее возникло ощущение, что кресло предназначено именно для Ника Фарадея.

Линдси вихрем ворвалась на кухню, проклиная себя за беспомощность, не позволявшую выпроводить его. Подумав немного, она насыпала кофе в фильтр кофеварки и поставила на стол две кружки.

Стоя спиной к двери, она почувствовала на себе взгляд и, круто обернувшись, увидела на пороге Ника. Он задумчиво смотрел на нее.

— Ничего не понимаю.

— Я тоже не понимаю, почему вы остановили свой выбор на мне.

— Видимо, придется повторить еще раз. Я ищу не самую красивую или самую утонченную женщину в мире, а женщину, в которой есть что-то редкое и неуловимое, нечто такое, чего нельзя определить словами… такую, как вы, например. А не понимаю я вашего отношения ко мне и моему предложению. Ваша антипатия столь материальна, что ее буквально можно резать кинжальными взглядами, которые вы бросаете на меня.

Поняв, что он заметил только ее антипатию, она с облегчением перевела дух и спросила:

— Надеюсь, мы не будем начинать все сначала.

— Нет, будем. Не люблю загадок и не успокоюсь, пока вы не поможете мне их разгадать.

— Я… — Она отвела взгляд. — Я не люблю, когда мне навязываются.

Протянув руку, он приподнял пальцем ее подбородок и заглянул в глаза.

— Вы считаете, что я навязываюсь? Вот уж не подумал бы! Просто когда со мной играют в кошки-мышки, я принимаю игру и пытаюсь выяснить ее причины. Возможно, со стороны это и кажется навязчивостью. Простите, что мне приходится сомневаться в ваших словах, но я же вижу, что ваше отношение ко мне объясняется чем-то другим. Мне еще не приходилось сталкиваться с беспричинной ненавистью.

Может быть, рассказать ему обо всем, чтобы увидеть его реакцию? Но что-то вроде инстинкта самосохранения удерживало ее от этого соблазна. Линдси машинально ухватила прядь волос и принялась с силой накручивать ее на палец, словно боль могла уменьшить угрызения совести.

— Я уже говорила, что вы выдаете желаемое за действительное. Я вообще никак к вам не отношусь.

— Все было бы понятно, если бы я к вам приставал. Но я вас даже пальцем не тронул. — Ник выглядел озадаченным.

Он испытующе взглянул на нее, помрачнел и, наморщив лоб, погрузился в глубокое раздумье. Линдси не верилось, что лицо человека способно так разительно меняться. Когда Ник улыбался, то буквально излучал обаяние. Очевидно, улыбка или слегка насмешливый вид позволяли ему скрывать истинные мысли и давали преимущество в ведении дел и устройстве личной жизни. В отличие от бесстрастных, как у игроков в покер, физиономий многих процветающих предпринимателей, его лицо не настораживало собеседника, а словно по мановению волшебной палочки обезоруживало его. Но сейчас Линдси казалось, что она видит перед собой настоящего Ника — человека, который, как он сам говорил, не любит, когда его пытаются обвести вокруг пальца, целеустремленного и решительного. Этот мужчина, если, неровен час, перейти ему дорогу, превращался в опасного противника. И все же, несмотря на его ледяной взгляд, она всем своим существом тянулась к нему.

— Даже пальцем не тронул, — задумчиво повторил он, но руку не опустил, удерживая ее на одном уровне с лицом Линдси, которую бросало то в жар, то в холод.

Она почувствовала едва ли не облегчение, когда угроза превратилась в реальность, и рука коснулась ее щеки. Возможно, ей недоставало опыта, но и трепещущей девчонкой, до которой никто никогда не дотрагивался, ее тоже нельзя было назвать. И все же она впервые испытывала такое сексуальное волнение от почти невинного прикосновения мужской руки. Она вся дрожала от страстного желания.

Задержавшись на несколько томительных секунд, его палец медленно двинулся вниз по щеке, словно смакуя ее кожу. У нее мелькнула мысль, что это прикосновение, наверное, вызывает у Ника похожие чувства. Внезапно вырвавшийся у него прерывистый вздох укрепил ее в этом подозрении.

— Значит, я прав! Дело не в том, что я делал, а в том, чего не делаю! — выпалил он.

Линдси хотела ответить ему столь же язвительно, но в горле ее застрял комок.

Ее поразили испытанные ощущения, на которые, ей казалось, она не способна. Но причина, по которой Ник Фарадей дотронулся до нее, казалась Линдси унизительной. Если бы это был порыв, долго сдерживаемый в обществе других людей и теперь высвободившийся… Нет, это были действия бесстрастного исследователя, которому непременно нужно что-то узнать. Ну что ж, оба они кое-что узнали. Она теперь в полной мере осознала, насколько уязвима перед ним. А он ошибочно полагал, что причина ее неприязненного отношения кроется в его медлительности и нерешительности.

В сложившихся обстоятельствах ей не приходилось думать о том, как вести себя, поскольку она отдавала себе отчет в том, что собирается делать он. Находясь в полуобморочном состоянии, она была не в силах сопротивляться, когда его руки обхватили тонкие запястья и привлекли ее к себе.

Но, быстро очнувшись от забытья, она поняла, что нужно немедленно остановить этот затянувшийся эксперимент. Она прилагала отчаянные усилия, чтобы высвободить запястья, но, когда это удалось, не почувствовала ни удовлетворения, ни облегчения, потому что он тут же обнял ее за талию. Она всеми силами старалась помешать ему прижать ее к своей мускулистой груди, но расстояние между ними неуклонно сокращалось. Подняв голову, она увидела плотно сжатые губы, изогнувшиеся в саркастической улыбке: он словно насмехался над ее тщетными попытками.

— Так-так! Значит, я был прав, когда говорил, что в глубине души вы дики и необузданны. — Пристально смотревшие на нее синие глаза возбужденно блестели. — Вы ведь сами этого хотите, так зачем же сопротивляетесь? Пытаетесь еще больше раззадорить меня?

— Вот еще! — крикнула она, приходя в ярость от такого предположения.

Линдси боролась не только с ним, но и со слабостью, которую чувствовала во всем теле. Однако ее силы и самообладание таяли на глазах. Он был не первым мужчиной, обнимавшим ее, но впервые тело ее дрожало, словно наэлектризованное. Поднявшаяся из неизведанных глубин и накатившая на нее темной волной страсть приводила ее в ужас. Пытаться совладать с ней — все равно что сражаться с воздухом. Она вдруг поняла, что вовсе не хочет прерывать эту близость, похожую на сладкую пытку, а, напротив, готова раствориться в ней.

Ник снова решительно сжал губы, но не потому, что ее поведение перестало его забавлять, а потому, что насмешливая улыбка никак не вязалась с его намерениями. Когда его губы приблизились к губам Линдси, у нее мелькнула мысль, что это будет незаурядный поцелуй: в этом мужчине вообще не было ничего заурядного. Крепко прижимая Линдси к себе, он ощущал каждое движение возбужденного, ослабевшего от страстного желания тела.

Легкими, чувственными движениями пальцев он поглаживал ее спину, и она уже сама невольно никла к нему. Именно такого телесного единения недоставало ей раньше, поэтому ее отношения с мужчинами не приводили к возникновению более глубокого и сильного чувства. Ник Фарадей давал Линдси именно то, что ей было нужно.

Когда он наконец оторвался от ее губ, у нее вырвался глубокий вздох, исполненный самых противоречивых чувств, в которых было не под силу разобраться ее смятенному уму. В нем смешались гнев, тревога, жалость и ощущение непередаваемого наслаждения и безудержной радости. Если одно только прикосновение его губ привело ее в такое состояние, то что с ней станет, если он будет страстно любить ее? Наглядно представив на мгновение то, что скрывалось за словами «страстно любить», она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги и все плывет перед глазами.

В эту минуту Линдси почти ненавидела Ника за то, с какой легкостью он извлекал из нее самые разнообразные, порой диаметрально противоположные чувства.

— По-моему, вам лучше уйти, — сказала она дрожащим голосом, боясь, что, неровен час, разрыдается в голос.

— Вы от меня что-то скрываете. Я бы отдал целый день жизни, чтобы узнать, что именно.

— А я бы отдала целый день жизни за то, чтобы мы с вами сегодня не встречались. Завернула бы его в вашу драгоценную золотисто-белую упаковку и преподнесла какой-нибудь ни о чем не подозревающей женщине. Загвоздка лишь том, что на свете не найдется человека, которого я ненавидела бы настолько, чтобы сделать ему такой подарок.

— Вы с ума сошли. Какая муха вас укусила?

— Спокойной ночи, мистер Фарадей.

Она решила, что теперь уж он точно не уйдет. Секунду он смотрел на нее слегка затуманенным взглядом, а затем взял за руку. Изумленная, она решила, что он хочет церемонно попрощаться, обменявшись с ней рукопожатием, что было бы верхом нелепости. Но он повернул к себе ее ладонь и провел по ней пальцем.

Линдси задрожала — настолько чувственным был этот невинный жест. Ник склонил голову и коснулся ладони губами — и она вновь содрогнулась от прилива желания.

Из его последних слов она разобрала только имя секретарши Барбары Бейтс, которая должна была позаботиться об их дальнейших встречах.

— Так вы позвоните?

— Нет.

Ник молча повернулся и ушел, оставив разговор неоконченным. В голове у нее шумело. Она чувствовала себя словно в центре урагана, который подхватил ее как щепку и играючи швырял взад и вперед. Казалось, она больше не вольна была распоряжаться своей судьбой и мнение ее ничего не значило.

После того как дверь за Ником захлопнулась, она долго стояла на одном месте, не в силах унять дрожь и чувствуя странный холодок в сердце. Ее потрясло сделанное этим вечером открытие: в свои двадцать два года она, оказывается, ничего о себе не знает. Проснувшаяся чувственность встревожила ее. Она бы с радостью отдалась ей, стала бы танцевать с горящими от счастья глазами и была бы на седьмом небе от блаженства, если бы пробудил ее другой человек. Но почему из всех мужчин на свете рядом с ней оказался именно Ник Фарадей? Ах, если бы она могла запереть это новое чувство на ключ, а ключ бросить в глубокий омут! Почему все ее существо с такой готовностью откликнулось на обманчивую ласку Ника? Какая горькая ирония!

Подойдя к раковине, она отвернула кран с холодной водой и подставила ладонь под струю в надежде на то, что вода смоет воспоминание о его поцелуе, который до сих пор жег ей руку. Затем она вылила не выпитый кофе и приготовила себе чашку горячего шоколада, про который тут же забыла.

Она долго ворочалась, прежде чем заснуть. Мысли, лихорадочно сменяя одна другую, теснились в ее голове. Тот Ник Фарадей, с которым свела ее судьба, не соответствовал образу, нарисованному ее братом. Раньше она никогда об этом не задумывалась, но теперь поняла, что в рассказах Фила всегда сквозила легкая зависть, особенно в том, что касалось побед Ника над женщинами. Линдси никогда бы и в голову не пришло, что ее брат может этому завидовать. Ведь у Фила была Кэти — женщина, лучше которой невозможно себе представить. Она отличалась добротой и нежностью, терпимостью к проявлениям его ветреной натуры. Саму Линдси, например, свойственная Филу потребность в глотке свежего воздуха приводила в трепет.

Хорошо зная брата, она считала, что тому непросто будет смириться с ограничениями, налагаемыми семьей, в рамки которой трудно втиснуть привычный для него образ жизни. Однако знакомство с Кэти стало для него поистине подарком судьбы: она оказывала на него благотворное влияние, не подавляя при этом его инициативу. К тому же она отличалась постоянством и мягким нравом, содержала в порядке дом — словом, создавала идеальные условия для мужчины, поглощенного ответственной и напряженной работой. Фил гордился тем, что завоевал любовь Кэти. А Ник Фарадей, по его мнению, привлекал женщин громким именем и несметными богатствами. Но теперь Линдси на собственном опыте убедилась, что это не так. Если бы у Ника Фарадея было только громкое имя и ни пенса в кармане, женщины все равно с готовностью падали бы ему в объятия. И даже если бы у него не было солидного, хорошо поставленного собственного дела, — обстоятельство, вечно не дававшее Филу покоя, — он все равно пробился бы на самый верх благодаря целеустремленности, неуемной энергии и острому, словно лезвие ножа, уму.

Над Лондоном уже занимался рассвет, и весь город был окутан жемчужно-серой дымкой, когда Линдси наконец уснула. Поэтому встала она поздно. Времени оставалось в обрез, но она все же приняла душ и наскоро перекусила тостами, запив их чашкой кофе.

Ей без особого труда удалось поймать такси, но машина еле тащилась в нескончаемом потоке транспорта. Впору было переходить на бег трусцой, что значительно сэкономило бы время. Не доезжая нескольких кварталов до агентства, Линдси попросила таксиста остановиться. Нельзя сказать, что она предприняла спринтерский рывок, но ее быстрый шаг вполне соответствовал бешеному темпу жизни города, и поэтому, войдя в офис, она плюхнулась в кресло, прерывисто дыша.

В тот же момент зазвонил телефон. Взяв трубку, она услышала голос Джима Берна.

— Ты уже пришла, Линдси?

— Только что. Извини, опоздала.

Помешанный на пунктуальности, Джим не прощал опозданий даже Линдси, поэтому она чуть не поперхнулась, когда он произнес:

— Ничего страшного, тем более что ты не раз задерживалась допоздна.

Так оно и было, но раньше он никогда об этом не упоминал, и она зарделась от похвалы.

— Я и не думала, что ты заметил.

— Я многое замечаю, только не всегда говорю об этом вслух. Зайди ко мне, хорошо?

— Иду, — бодро отозвалась она.

Однако, когда она входила в кабинет босса, от ее воодушевления уже не осталось и следа. Линдси понимала, что Джиму Берну нужен полный, подробный отчет о вчерашнем приеме. Но что она могла ему рассказать?

— Я сейчас, — сказал Джим, не отрывая ручки от листа бумаги.

Она еще никогда не встречала человека, который писал бы с такой скоростью. Когда он поднял голову, Линдси прочла в его глазах грустную иронию, раздражение, изумление и… отчаяние.

— Мне только что звонила Барбара Бейтс, секретарша Ника Фарадея.

— Значит, ты уже все знаешь?

Ну что же, по крайней мере одно препятствие позади.

— Она сказала, что сегодня утром ты должна пройти фотопробы. Из мисс Бейтс слова лишнего не вытянешь, но по ее деловому тону и так все ясно.

— Понятия не имею, почему Ник Фарадей выбрал именно меня. Это просто смешно. Когда я проснулась, думала, что все это мне привиделось.

— Нет, это не сон, а вот меня ждет сущий кошмар, потому что придется искать тебе замену.

— Я сказала Нику Фарадею, что его предложение меня не интересует, поэтому ни на какие пробы я не пойду.

— Что ты сказала?!

— Не надо повышать на меня голос, — тихо попросила Линдси.

— Мне показалось, что я ослышался. Если человек в своем уме, он не может отказать Нику Фарадею.

Линдси и сама отлично знала, что это так. Но с момента ее знакомства с Ником Фарадеем она была не в своем уме.

— А я взяла и отказала.

— И что в итоге? Машина придет за тобой… — он бросил взгляд на часы, — через двадцать минут.

— Ты считаешь, что мне нужно ехать? — Голос ее дрогнул.

Она вспомнила скрытую угрозу Ника. Это не укрылось от внимания Джима Берна. Впервые за все время их знакомства его добрые карие глаза, в которых она всегда искала поддержку, глаза человека, на которого можно положиться, смотрели не прямо ей в лицо, а куда-то в сторону.

— Этот парень пользуется громадным влиянием, Линдси.

— Я знаю, но…

— Почему ты так его недолюбливаешь? Только не надо говорить мне, что из женской солидарности, за погубленные невинные души… Ведь ясно, что дело в чем-то другом, более серьезном. Такой шанс выпадает раз в жизни! Неужели ты окажешься настолько глупа, чтобы упустить его? Ты хотя бы понимаешь, от чего отказываешься? Эта рекламная кампания затмит размахом и роскошью ту, которая сопровождала выпуск «Женщины Дельмар».

Набор косметических средств и туалетных принадлежностей «Женщина Дельмар» в изящной упаковке аквамаринового цвета красовался на полочке в ванной каждой женщины, привыкшей следить за собой, в том числе и Линдси.

Выпущенный в продажу с большой помпой, он тут же приобрел успех, а в последующие годы затмил по популярности продукцию конкурентов.

— На эту затею будут потрачены миллионы фунтов стерлингов. Газеты, журналы, телевидение всего мира будут внимательно следить за ней. Ты покоришь Париж. Рим будет восхищаться тобой. Тебе ведь всегда хотелось съездить на Гавайи? Так вот, и Гавайи, и множество других райских уголков, о которых ты даже не мечтала, станут тебе доступны.

— Зря стараешься, Джим. Сахарная глазурь на торте не кажется такой уж аппетитной, если знаешь, что под ней скрывается нечто несъедобное, — тихо, но решительно ответила Линдси.

— Ты недооцениваешь этого парня, — хмыкнул он. — Дело в том, что мне не по силам тягаться с Фарадеем.

— Что-то не похоже на тебя, Джим.

— Да нет… — Он наморщил лоб. Насколько она его знала, сейчас он искал выход из создавшегося положения, при котором не пострадало бы его самолюбие. — Я не чураюсь борьбы, и при обычных обстоятельствах не задумываясь ринулся бы в самое пекло, если бы знал, что у меня есть хотя бы призрачные шансы. Но я никогда не смогу дать тебе то, что может Ник. И меня бы просто замучили угрызения совести, если бы я оказался виноватым в том, что ты упустила такую уникальную возможность. Да, кстати, что это за несъедобное, о котором ты говорила?

Линдси понимала, что независимо от ее желания рассказать ему все-таки стоит, хотя бы для того, чтобы дать выход накопившейся в ней злости и горечи. А может быть, Джим Берн сумеет помочь ей выпутаться из этой малоприятной истории. Джим с неподдельным интересом смотрел на нее, и Линдси уже открыла рот, чтобы заговорить, когда заметила, что рука его тянется под крышку письменного стола, где была спрятана крошечная кнопка, на зов которой часто являлась и сама Линдси, чтобы избавить Джима от назойливого посетителя. Не прошло и секунды, как в кабинет ворвалась вторая секретарша Джима — Дениз. В руке она держала пухлую папку.

— Надеюсь, ты не забыл, что у тебя назначена встреча с… — Безукоризненно выдержав паузу, Дениз широко раскрыла глаза при виде Линдси. — Ой, я думала, у тебя никого нет! Извините, что побеспокоила. Может быть, я зайду…

— Ничего страшного, Дениз, — мягко успокоил ее Джим Берн. — Правильно сделала. Совсем забыл, у меня еще куча дел. — Взглянув на макушку сидящей Линдси, он с грустью сказал: — Думаю, у нас еще будет возможность поговорить. Позвони мне после проб, ладно?

— Конечно, — согласилась Линдси, на лице которой не дрогнул ни один мускул, хотя на душе кошки скребли.

Линдси понимала, что требовать объяснений у Дениз бесполезно. Та была на несколько лет старше Линдси, но пребывала в отличной форме. С двумя последними поклонниками ей не повезло, и теперь она искала мужчину, который вернул бы ей уверенность в себе. Поэтому она то и дело призывно поглядывала на Джима Берна и наклонялась над его столом, приоткрывая свои прелести, а из кабинета выходила медленно, демонстрируя безукоризненной формы длинные ноги и соблазнительно покачивая бедрами. Если Линдси все же уйдет из агентства, Дениз, без сомнения, займет ее место и в отсутствие главного препятствия удвоит усилия по обрабатыванию Джима. Линдси невольно рассмеялась про себя.

После того как Ник Фарадей за один вечер обрушил на нее бурю эмоций и неизведанных ощущений она явственнее, чем когда-либо, поняла, что очень привязана к Джиму Берну и нуждается в нем. Она не сомневалась, что он никогда не предаст ее и в любой момент придет на помощь, и готова была поклясться на Библии, что он никого и ничего не боится и будет бороться до конца, если считает, что правда на его стороне. Наверное, она совсем не разбирается в людях. Теперь за это приходилось расплачиваться щемящей болью в груди. Она никак не могла решить, считать ли малодушием или проявлением остатков совести то, что Джим не стал выслушивать ее опасения. Он предпочел сделать вид, что ничего не произошло, чтобы не услышать то, что могло бы побудить его к действиям. Вправе ли я винить его? — думала она. Может быть, люди таковы, каковы они есть, и во всех своих разочарованиях виновата я сама из-за пагубной привычки видеть жизнь в розовом свете? Но как ей не хотелось расставаться с этой привычкой! Она с тоской думала, что за этим разочарованием с неизбежностью последуют новые.

Линдси по-прежнему пребывала в смятении, когда за ней пришла машина. Единственное, в чем она была сейчас уверена, — это в том, что больше не работает в агентстве Джима Берна. При всем желании его оправдать, она не смогла бы с уважением относиться к мужчине, который ради защиты собственных интересов бросил ее на съедение львам. Да, благодаря Джиму у нее была хорошая высокооплачиваемая работа, которая к тому же нравилась ей, и многие женщины на ее месте сделали бы вид, что ничего особенного не произошло. Криво усмехнувшись, она подумала, что врожденная честность мешает ей легко воспринимать жизнь.

Может быть, уехать из Лондона и вернуться в Йоркшир? Но тогда она отдалится от Кэти, состояние которой очень тревожило ее. Со времени гибели Фила прошло больше двух лет, и той уже пора было взять себя в руки и попытаться снова устроить свою жизнь. Но она по-прежнему оставалась той женщиной с застывшей на лице машинальной улыбкой, подернутыми отчаянием глазами и ожесточившимся сердцем, которая встретила Линдси на вокзале через неделю после смерти Фила.

Хотя Кэти пару раз приезжала вместе с Филом на выходные в Йоркшир, Линдси в суете так и не смогла толком с ней познакомиться. Поэтому всю информацию о ней она черпала из писем брата. Он писал чуть ли не каждую неделю, и Линдси всегда интересовало, чем вызвано это многословие — то ли угрызениями совести, то ли тем, что ему просто нравилось писать письма. На первых порах он посвящал Кэти целые панегирики, превознося ее за нежность, мягкость и кроткий нрав. В конце концов Линдси почувствовала, что полюбила ее почти так же, как Фил. Однако с рождением дочери Стефани Кэти утратила право на исключительное внимание. В последние два года Фил посвящал свои письма в основном достижениям, болезням и забавам дочери, в которой души не чаял. Так что Линдси удерживала в Лондоне не только Кэти, но и племянница.

Отступничество Джима Берна подорвало веру Линдси в свои силы. Ей нужно было передохнуть и собраться с мыслями, чтобы продолжать борьбу. Именно это я и делаю, убеждала она себя, садясь в роскошный, оснащенный кондиционером лимузин. Пока проще сделать вид, будто она согласна принять предложение Ника, и, пожалуй, пройти пробы. Может быть, у нее ничего не получится и ей удастся выпутаться из этой ситуации без лишнего шума. Ах, как ей хотелось, чтобы все так и было!

В фотостудии Линдси сразу же передали на попечение модистки, нарядившей ее в простое белое платье невинного покроя, который, однако, подчеркивал свойственные ей женственность и шарм. Затем косметолог с завидным профессионализмом и ловкостью наложил ей грим. Окончив работу, он передал Линдси ручное зеркальце, посмотрев в которое, та не узнала свое лицо.

Фотограф был рыжеволос, голубоглаз и имел веснушчатое приветливое лицо и заразительную улыбку. Когда он подошел поздороваться, Линдси не могла не улыбнуться в ответ. При ходьбе он прихрамывал.

— Привет! Меня зовут Боб Шелдон. Рад с вами познакомиться.

Это имя было ей знакомо. По просьбе Джима она несколько раз договаривалась с ним по телефону о фотопробах, и все модели без исключения хорошо о нем отзывались. А Эми была даже немного влюблена в него, и теперь Линдси поняла почему.

— Линдси Купер. Мне тоже очень приятно. — Она говорила искренне. Боб сразу ей понравился, хотя она предпочла бы встретиться с ним при других обстоятельствах.

— Линдси Купер… — Он на мгновение задумался. — Вы из агентства Джима Берна?

— Да.

— Мы с вами разговаривали по телефону.

— Совершенно верно.

— Насколько я помню, вы занимались сугубо административными делами?

— Именно.

— Что, надоело, решили сменить профессию?

— Да нет. Просто один мужчина никак не хочет признаться в том, что не прав. — Она вкратце изложила ему суть дела. — Сама не понимаю, почему я пришла. Это чистой воды авантюра.

— Вовсе нет! Такое бывает, и нередко. Даже среди звезд рекламного мира есть такие, которых открыли по чистой случайности. Так что скрестите пальчики и молите Бога, чтобы у вас все получилось. Сам я в этом нисколько не сомневаюсь. Вы словно созданы для того, чтобы стать моделью.

— А вы не очень удивитесь, узнав, что я вовсе не хочу, чтобы у меня что-то получалось? Достучаться до мистера Фарадея я не могу, так что пусть сам увидит, какую ошибку он совершил. Вы же талантливый фотограф… — Недоговорив, Линдси просительно посмотрела на него.

— Вы соображаете, что говорите? Такой шанс выпадает раз в жизни!

— Все только и твердят об этом. Но мне это ни к чему. Моя жизнь вполне меня устраивает.

— В самом деле? А теперь выше голову, дорогая, и поверните ее чуть влево. — Линдси машинально повиновалась. Когда раздался щелчок, она зажмурилась от яркой вспышки. — Неужели вам никогда не приходило в голову, что, довольствуясь малым, вы кое-что теряете? У меня есть знакомые, которые совершенно счастливы тем, что всю жизнь тянут одну лямку. Во всяком случае, они так говорят и иной раз даже искренне. На самом же деле у них просто кишка тонка, чтобы принимать вызовы, которые бросает им жизнь.

— Дело не в этом. Я не трусиха. И я не побоюсь принять вызов. Сложись обстоятельства иначе, меня несомненно заинтриговала бы возможность попробовать что-то новое. Но мне не нравится, когда мной помыкают. Я привыкла сама распоряжаться собственной судьбой.

— А вы считаете, что это возможно? — спросил Боб Шелдон, продолжая щелкать затвором фотоаппарата. — Пожалуйста, голову чуть влево. Отлично. Так, не двигайтесь. Теперь разверните плечи в противоположную сторону. Великолепно! Все, отдохните немного.

— Я сама принимаю решения; — упрямо повторила Линдси, разминая затекшую шею.

— Даже неправильные?

— Готова поспорить, что вы никому, даже Нику Фарадею, не позволили бы командовать собой. — Линдси возобновила разговор некоторое время спустя, когда закончились фотопробы, во время которых ее просили сесть, встать, пройтись, взбежать по лесенке, посмотреть перед собой, поднять голову, опустить голову, улыбнуться, нахмуриться…

— Не советую спорить на свою блузку, а то вас арестуют за нарушение общественной морали по пути домой. В свое время мною много командовали, сбивали с ног… и я рад, что на моем пути оказался человек, который вернул мне уверенность в себе и подсказал, что делать. Если бы не…

— Да?

Он машинально провел рукой по левой ноге, на которую прихрамывал. Когда улыбки не было на его лице, мальчишеский вид куда-то бесследно исчезал. А мелкие, резко очерченные морщины в уголках глаз и рта говорили о том, что в жизни ему пришлось хлебнуть горя.

— Я смотрю, вы не скрываете, что не питаете симпатии к Нику Фарадею.

— Абсолютно верно, — холодно подтвердила Линсди.

— Так уж вышло, что вы разговариваете с человеком, который первым вступил в члены его фэн-клуба.

— Да, коллекционировать фэнов ему не составляет труда, — съязвила Линдси.

— Вы так считаете? Возможно, вы и правы по отношению к некоторым из них. Но ему пришлось здорово рисковать, чтобы заполучить и меня в свою коллекцию. Когда-нибудь, если буду в настроении, расскажу вам, как это произошло. Может быть…

У Линдси было такое ощущение, словно и мозг ее, и тело долго взбивали в миксере. Боб Шелдон не одобрял ее поведения, и она жалела, что вообще завела этот разговор. Какими же чарами околдовывает Ник Фарадей людей, если даже такой трезвомыслящий человек, как Боб Шелдон, похоже, боготворит его? Вместе с тем она чувствовала, что и сама подпадает под его мощное влияние. Ну нет, она будет с этим бороться. Если бы Фил был жив, Шелдону пришлось бы потесниться и уступить первое место в строю почитателей Фарадея, ибо не существовало человека, который испытывал бы большее благоговение по отношению к нему, чем ее брат. И что же сталось с ним, когда он понял, что Ник — всего лишь колосс на глиняных ногах?

Нельзя сказать, чтобы муки фотопроб, которые ей только что пришлось вытерпеть, отняли у нее больше сил, чем изнурительная работа в агентстве, но с непривычки она чувствовала страшную усталость и опустошение. Ее лицо казалось ей маской, на которой застыло жалкое подобие улыбки. Тело болело от непривычных поз, которые ей приходилось принимать, ноги отказывались повиноваться.

Переодевшись, она вышла на улицу и устало поплелась к машине. Ее карета не превратилась за это время в тыкву, подумала она, испытывая примерно те же ощущения, что и Золушка после того, как на часах пробило полночь.

Однако, к ее неподдельному ужасу, за рулем сидел не Бакстер, который привез ее сюда. Но и не мышь. Прекрасного Принца тоже не было видно.

— Что вы тут делаете? — упавшим голосом спросила она у Ника Фарадея.

— С делами на сегодня покончено. Не поужинать ли нам где-нибудь в тихом, укромном уголке? А потом можно будет проехаться по ночным заведениям.

— Мне бы сейчас только до кровати добраться.

— Я не настаиваю. Если вам не по вкусу мои предложения, то я с радостью откликнусь на ваше.

— Я скорее соглашусь, чтобы вас бросили в море, кишащее акулами, чем лягу с вами в постель.

Он помог ей сесть в машину, а затем, сложив свое длинное тело, уселся за руль и повернул ключ зажигания. Но прежде чем тронуться с места и смешаться с проносящимися мимо машинами, окинул ее пристальным мрачным взглядом.

— Море, кишащее акулами? Вы что, серьезно?

Она была благодарна за то, что ответа на свой вопрос он, похоже, не ждал.

Властное высокомерие, с которым он не допускал и мысли о том, что она вовсе не стремится проводить время в его обществе, выводило ее из себя. В еще большее смятение приводила перспектива тесного общения с человеком, ставшим причиной смерти Фила. Возможно, ни один суд никогда не признал бы Ника Фарадея виновным в убийстве ее брата, но ответственность за его гибель лежала именно на нем. Если бы Фил никогда не встречался с ним и не превозносил его до такой степени, он был бы сейчас жив.

— Я не потерплю, чтобы мною командовали. У меня своя голова на плечах. Согласившись на эти пробы, я проявила малодушие. Но даже если вы решите, что они удачны, я не буду участвовать в вашем проекте. Поищите кого-нибудь еще. Меня это не интересует.

— Тяжело пришлось? — спросил он сочувственным голосом, в котором ей почудилась скрытая насмешка. — Боб, наверное, вас загонял? У него есть привычка делать все так, чтобы комар носа не подточил.

— Он всего лишь выполнял ваши указания, — кисло ответила она.

— Вы почувствуете себя намного лучше, если хорошо поужинаете и развлечетесь.

— Нет, — отказалась Линдси, пытаясь придать своему голосу как можно больше убедительности.

Как внушить этому заносчивому типу, что он ее нисколько не интересует? Внезапно ответ предстал перед ней с полной ясностью, и она изумилась, что не додумалась до этого раньше. Прежде чем убеждать в чем-то его, нужно убедить в этом саму себя.