Шестое чувство

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Письмо миссис Спунер прибыло на следующий день во время завтрака. Меада прочитала его и спросила веселым голосом:

– Что это за штука – спенсер?

Стояло яркое солнечное утро. Сад внизу казался необыкновенно красивым. На душе у нее было радостно, сердце пело. На щеках играл румянец, а голос звенел от счастья.

Миссис Андервуд, посмотрев на нее, заметила:

– Боже мой! А о своем нижнем белье он не упоминает?

– Это не Жиль, это пишет миссис Спунер. Она хочет, чтобы я нашла в ее комоде спенсер. Но я даже не знаю, на что это похоже и что мне надо искать.

– Это надевают прямо на тело – длинные рукава и высокий воротник, во всяком случае, так он выглядит. А для чего ей нужен спенсер?

Глаза Меады лучились от радости.

– Носить под формой, так как вечерами уже становится холодно.

Миссис Андервуд бросила в чашку с чаем таблетку сахарина и размешала ее ложкой.

– Забавно, какие перемены вызывают мужчины, – совершенно некстати заметила она. – Если бы ты позавчера получила приглашение в Букингемский дворец, то оно ничуть тебя не обрадовало бы. Сегодня миссис Спунер просит тебя в письме найти ей спенсер, даже не знаю, наверное, нет более скучной и обыденной просьбы. Однако всякий подумал бы, что тебе пришло любовное послание. Я сама сперва так подумала. И все потому, что ты получила обратно своего молодого человека. Надеюсь, что все устроилось и ты совершенно уверена в нем?

Меада кивнула головой.

– Говорил ли он что-нибудь насчет обручального кольца? Я лишь тогда успокоюсь, когда он подарит его тебе.

Меада рассмеялась и опять кивнула. А что если рассказать о желании Жиля подарить ей кольцо для того, чтобы она могла разорвать их помолвку соответствующим жестом; но разве можно так шутить с тетей Мейбл? Меада удержалась от искушения и просто сказала:

– Да, он хочет подарить мне кольцо. Но я не хочу, чтобы он покупал его, особенно сейчас, во время войны. Он намерен поискать одно из колец, принадлежавших его матери. Все ее драгоценности хранятся в каком-то банке. Жиль хочет, чтобы я сходила с ним туда и выбрала бы себе кольцо.

Миссис Андервуд одобрительно закивала. Это было уже кое-что. Мужчина не дарит своей возлюбленной кольцо своей матери, если он не намерен жениться. Затем она вдруг сказала:

– Ага, так он помнит о драгоценностях своей матери.

– Он помнит все, что было с ним до войны. Но потом его воспоминания все тускнеют и тускнеют, все, что касается его личной жизни…

Меада остановилась, потому что миссис Андервуд, вскинув голову, затрясла ею.

– Да, да, это то самое, что он говорил тебе. Наверное, даже лучше не касаться этой темы, пока он ведет себя надлежащим образом.

Меада спустилась вниз, чтобы взять ключи от квартиры миссис Спунер. Белл был занят, поэтому он попросил ее взять ключи самой.

– Ключи висят на крючках прямо на дверце старого буфета, все в один ряд. Там вы их найдете, мисс, это не сложно. Не ошибитесь, они идут один за другим – от первого до восьмого, все они висят на дверце старого буфета. Я даже в полной темноте могу найти любой из них. Вам нужен седьмой.

Белл в эту минуту опустившись на колени, скреб старый каменный пол. Когда Меада проходила мимо него, он приподнял голову, кивнул и улыбнулся.

– Эти полы такие старые. Вода так быстро стынет, это раздражает, вот почему я вас побеспокоил. Потом положите ключ назад, когда закончите. Хорошо, мисс?

Меада ответила, что так и сделает и чтобы он не волновался. Затем она поднялась в лифте на самый верх и вошла в квартиру № 7 миссис Спунер.

Спенсер она нашла сразу же: нечто ужасное из натуральной шерсти с перламутровыми пуговицами спереди и высоким вязаным воротником. От него сильно пахло нафталином. Несомненно, спенсер был теплым, но, боже мой, каким же он был колючим. Меада перекинула его через руку и вышла на лестничную площадку. Как вдруг увидела, что двери в квартиру напротив открыты и в проходе стоит мисс Роланд.

– Доброе утро, мисс Андервуд. Я увидела, как вы поднялись. Это квартира Спунеров, не так ли? Они отбыли до того, как я переехала сюда. Очень удобно жить одной на этаже. Вы не зайдете ко мне, взглянуть, как я устроилась.

Меада колебалась.

– Не знаю, мне надо отослать вот это, – она приподняла спенсер.

Карола Роланд взглянула на него с таким выражением, как будто это был огромный черный таракан. Она наморщила носик и чихнула.

– Ужасная вещь! – дружелюбно заметила она. – Знаете что, повесьте его на ручку дверей и зайдите ко мне на минуточку. Вы не представляете, что здесь было, когда я впервые вошла сюда.

Меаде не хотелось быть невежливой. Сегодня она чувствовала дружеское расположение ко всему окружающему ее миру. Кроме того, у нее проснулось любопытство. Она не последовала совету, данному насчет спенсера, а просто вошла внутрь. Пройдя следом за Каролой через маленькую переднюю, она очутилась в бывшей гостиной Ванделера, сохраненной, но с современным интерьером. Потолок, стены, полы – все было выдержано в матово-сером цвете. Гармонично сочетались голубой и серый цвета: светло-голубой ковер, голубые и серые парчовые шторы и мебель, также обтянутая в серо-голубую парчу. На каминной полке стояла серебряная статуэтка – обнаженная фигурка танцовщицы на одной ноге, безликая, изогнувшаяся и с распростертыми руками. Первая мысль Меады была «Как необычно…», и тут же другая – «Как прекрасно!», потому что создавалось впечатление полета. Да, фигурка буквально парила в воздухе. Но вдруг у нее все поплыло перед глазами, потому что на самом краю полки, прислоненная к стене, стояла большая, не в рамке, фотография Жиля.

Карола Роланд прошла мимо Меады и взяла в руки фото.

– Хорошая фотография, не так ли? Я полагаю, что у вас, наверное, есть точно такая же, – и поставила фото на место.

Да, фотография была хорошей. С нее смотрел Жиль, и на фото была также надпись – «Жиль».

Карола повернула к Меаде улыбающееся лицо.

– Итак? Вы спрашивали его, помнит ли он меня?

– Да, – ответила Меада.

– И что же он?

– Боюсь, что он не помнит. Он ничего не помнит от момента начала войны.

– Очень, очень удобно! – сказала Карола. Похоже, ее блестящая идея удавалась как нельзя лучше. Она рассчитывала немного позабавиться, а тут, глядишь, можно обстряпать дельце так, что и денег можно будет получить.

– Ничего не помнит? Да что вы? Как бы мне хотелось обладать подобной способностью! А вам?

– Нет, мне нисколько.

Карола Роланд рассмеялась.

– Хотите все помнить? Нет, это не по мне. Это забавно, пока происходит, но помнить обо всем, что же в этом хорошего? Как бы там ни было, но между мной и Жилем все кончено.

Меада протянула руку и ухватилась за спинку одного из парчовых кресел. Запах нафталина от спенсера миссис Спунер стал совершенно невыносимым. Она выронила его из рук на пол, затем спросила очень спокойным голосом:

– Жиль и вы?

На ярко-красных губах мисс Роланд блеснула ослепительная улыбка.

– Разве он ничего вам не рассказывал обо мне? Ну, конечно, нет, он ведь все забыл. Но, может быть, он как-то упоминал обо мне до того, как он потерял свою память. Нет, не упоминал?

Меада мотнула головой.

– С какой стати, разве у него для этого была какая-то причина?

Карола достала сигарету из шагреневого ящичка, прикурила и, глядя на тлеющий конец сигареты, сказала:

– Причина? Вот, как оказывается, вы смотрите на это. Положим, кое-кто считает, перед тем как просить вас выйти за него замуж, ему следовало бы упомянуть о том, что раньше уже существовала миссис Армтаж. Он ведь просил вас выйти за него? Ваша тетя, кажется, думает именно так.

Пальцы Меады стиснули спинку кресла. Она сказала:

– Мы помолвлены.

Из ярко-красного рта Каролы вылетело облачко дыма.

– Разве вы не слышали, что я сказала? Я думаю, что вы не уловили или недопоняли. Наверное, для вас это явилось шоком. Но разве я в этом виновата? С какой стати мне держать язык за зубами и позволять Жилю делать вид, что он забыл меня. Знайте же, я получаю денежное содержание. И каково же оно? Он дает мне четыреста фунтов в год. Разве мне этого может хватать.

Меада оцепенела. Неужели это происходит с ней, а не с кем-нибудь другим? Она взглянула на фотографию на камине, а затем на Каролу. Есть вещи, в которые трудно поверить.

Едва она произнесла «Мисс Роланд…», как была остановлена встречным взглядом и взмахом сигареты.

– Нет, я не Роланд. Я вам говорила, но вы не расслышали. Роланд – это мой артистический псевдоним. Совсем неплохой, не находите? Но мое настоящее имя Армтаж. Вот о чем я вам твержу все это время, я миссис Армтаж.

Она повернулась лицом к камину, взяла фотографию и приподняла ее.

– Он не очень красив, но не лишен привлекательности, как вы полагаете? По крайней мере именно так я и считала, пока не открыла, какой он на самом деле: бесчувственный, скупой, злой человек.

Меада уставилась на нее широко открытыми глазами. Ей казалось, в этом нет ни капли смысла, ни доли истины. Она проговорила страшным шепотом:

– В этом нет ни капли правды…

Карола поставила фото на место и подошла к ней. Она разозлилась, но за ее злобой скрывалось еще тайное злорадство. Ей всегда хотелось как-то поквитаться с Жил ем, но о такой возможности она даже и мечтать не могла. Неподалеку на изящном столике с серебряными ножками и стеклянной крышкой лежала пачка писем. Она взяла лежавшее сверху письмо и проговорила с любезной интонацией.

– О, оказывается, я лгу? Ладно, мисс Меада Андервуд, только посмотрите сюда, возможно, вам придется пожалеть о сказанном! Надеюсь, вам знаком почерк Жиля.

Карола держала письмо прямо перед лицом Меады. Почерк был похож на почерк Жиля, мелкий и четкий. В глазах у Меады прояснилось, все стало четким и ясным: край бумаги, измятый перегиб письма, рука Каролы, ее длинные пальцы, красные ногти, кольцо с прозрачным и ярким брильянтом, письмо Жиля.

Вот что было в нем:

«Вы глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что такого рода доводы окажут на меня какое-либо воздействие. Вы просто взываете к чувствам, но в этом я не вижу никакого смысла. Если говорить откровенно, это приводит меня в негодование, поэтому я советую вам остановиться. Я буду выплачивать вам четыреста фунтов в год при одном условии: вы обязуетесь больше не называться именем Армтаж. Если я обнаружу, что вы нарушили это условие, то незамедлительно прекращаю выплачивать ваше содержание. Вы считаете, что имеете полное и законное право носить это имя, но если я обнаружу, что вы где-нибудь называетесь им, выплата содержания будет приостановлена. Это хорошее имя, но я все-таки полагаю, что четыреста фунтов в год для вас гораздо важнее. И это, дорогая Карола, мое последнее слово».

Меада подняла глаза, увидела на лице Каролы Роланд злобное выражение и быстро, на одном дыхании, произнесла:

– Он не любит вас.

Голова Каролы резко дернулась.

– Теперь нет. Но разве вы не знаете Жиля? Он такой переменчивый, в один прекрасный день влюбляется в вас, а на другой уже все забывает. Так же он поступил и с вами, не правда ли? Скажете, что я лгу, но разве я не миссис Армтаж, кстати, вы не извинитесь передо мной? Это ведь написано собственной рукой Жиля, вы же не можете отрицать очевидного.

Меада выпрямилась и застыла.

– Вы разведены?

Карола рассмеялась.

– О, нет, ничего подобного, просто между мной и Жил ем все кончено, как я уже говорила. Ничего, когда-нибудь он вспомнит обо мне и все вам расскажет. Это вам предостережение на будущее, голубушка!

Меада нагнулась, подняла шерстяной спенсер, затем повернулась к выходу. Говорить что-либо было бессмысленно. Дверь в переднюю была открыта, наружная дверь тоже была приотворена. Меада так и ушла бы, ничего не ответив, если бы не услышала раздавшийся ей вслед смех Каролы. Меада вся вспыхнула от безудержного гнева, и, остановившись на пороге, она сказала звенящим от ярости голосом:

– Нет ничего удивительного в том, что он вас ненавидит!

После страшной вспышки негодования она внезапно обнаружила, что в метре, или чуть более, от нее миссис Смоллетт на коленях мыла площадку. Рядом с ней стояло полное ведро с мыльным раствором, и она драила цементный пол жесткой щеткой. Много ли ей удалось подслушать из ее отвратительного разговора с Каролой Роланд? Жесткая щетка с шумом елозила по полу, но у Меады возникло неприятная уверенность, что миссис Смоллетт только-только начала убираться по-настоящему. Вероятно, она подслушивала, ведь обе двери были приоткрыты. Судя по всему, она едва приступила к уборке, это означало, что миссис Смоллетт слышала каждое слово. Меаде больше ничего не оставалось делать, как, проходя мимо, поздороваться: «Доброе утро, миссис Смоллетт» – и пойти вниз к себе.