Шестой этаж

— Но вы же уже подписали мое заявление, я оформляю свой переход в «Во­просы литературы»,— удивился я.

— Они вас не возьмут. Испугались скандала у Поспелова. Я задержал при­каз и хочу повторить вам свое предложение. Чтобы не получилось, что вас вы­брасывают на улицу...

Через несколько дней собрался секретариат Союза писателей СССР, чтобы разобраться с жалобами на «Литературную газету», высказанными в столь вы­сокой партийной инстанции. В этих случаях полагалось реагировать немедленно. В качестве ответчиков были вызваны Косолапов, Бондарев, находившийся в от­пуске и к этому делу непричастный, и я. Но разговор вопреки моим ожиданиям был спокойным, без обвинительного уклона, быстро выяснилось, что вся эта исто­рия выеденного яйца не стоит, а я вообще здесь ни при чем. Решено было дать некоторое удовлетворение Соболеву и всей его компании, объявив редакционным приказом взыскание авторам отчета о пленуме — Рассадину и Сарнову.

От этого заседания в памяти осталось одно место из выступления Констан­тина Воронкова (он был оргсекретарем правления — должность не выборная, за­нимать ее мог и не член Союза писателей, постепенно он избавился от «орг» и стал фигурировать в качестве, так сказать, полноценного секретаря, всячески под­черкивая, что и он писатель). Чувствуя себя чем-то задетым, он сердито произ­нес: «Ну, ладно, я знаю, что как писателя вы меня считаете за г..., но я же чин, я возглавляю Комиссию по детской литературе, почему не пришли посоветоваться ко мне?»

Прошло дней десять после заседания секретариата, что там говорили и чем все кончилось, дошло, конечно, и до «Вопросов литературы». А я уже, что де­лать, решил отправиться в «Литературное наследство». И вдруг звонок из «Во­просов литературы»:

— Куда же вы пропали? Когда появитесь, наконец, в журнале?

Я не скрыл, что знаю причину их молчания. Мы объяснились с Озеровым, и все-таки я решил идти работать в этот журнал...

После ухода Михмата, моего, а потом и Сергея Сергеевича команда шесто­го этажа один за другим покидала «Литературку». Все это произошло в течение года. Бондарев остался внештатным членом редколлегии, но пост редактора по разделу русской литературы перестал занимать. Рассадин ушел в «Юность», Борисова — в «Новый мир», Стеценко — в «Вокруг света», Окуджава и Бере­стов — в никуда, на творческую работу, позже других Феликс Кузнецов — в «Знамя». Ушли наши оперившиеся, ставшие на ноги «внештатники». У Балтера в «Юности» была напечатана повесть «До свидания, мальчики», имевшая боль­шой успех, до этого первая часть ее под названием «Трое из одного города» по­явилась в «Тарусских страницах». Максимов в тех же «Тарусских страницах» опубликовал повесть «Мы обживаем землю». Подборку стихотворений и статью «В защиту банальных истин» Коржавина напечатал «Новый мир», его заметил и отметил Твардовский. Занявший мое место Владимир Лакшин не прорабо­тал в «Литературке» и года. Пришел конец и нашему «клубу» на шестом этаже: часть его завсегдатаев откочевала в «Юность», часть в «Новый мир»...

Как писал Щедрин, «академия де сиянс» приказала долго жить, «просвеще­ние прекратило течение свое... Воцарилась такая тишина, что слышно было, как ползут по земле клеветнические шепоты». Просвещение в «Литературке» дейст­вительно надолго прекратило течение свое. А позднее, когда сбросили Хрущева и началась не слишком тщательно маскируемая ресталинизация, наступила пора зловещей тишины и клеветнических шепотов: свирепела цензура, распоясывался КГБ, проведен суд над Синявским и Даниэлем, развернулась охота за дисси­дентами...

«Вопросы литературы» — мое новое место работы — размещались тогда на Спартаковской улице. Мне нужно было ехать туда на метро до «Бауманской». Но в первый день вместо того, чтобы пойти на «Арбатскую», я, задумавшись, по многолетней привычке свернул на Суворовский бульвар и пошел к остановке пятнадцатого и тридцать первого троллейбуса, которыми ездил на Цветной буль­вар. Дошел до остановки и только тут спохватился, что мне нужно не сюда. С этим маршрутом все было кончено...