Шествие богов

Глава 14. Фанатик

Было далеко за полночь, когда я вошёл в кабинет де Ловерга.

Художник сидел перед открытым шкафом на корточках и что-то искал внутри. В помещении царил рабочий беспорядок: разбросанные бумаги, хаотично расставленные по кабинету стулья, развязанный галстук измятой тряпкой валялся на столе.

Услышав шаги, де Ловерг поднял голову и устало улыбнулся:

— А, это ты… Привет, Андрей! Я думал, ты не придёшь.

— Добрый вечер, Кристоф, — ответил я и со всего размаха плюхнулся в кресло. — Да, поздновато вышло, целый день мотался по городу и окрестностям. А тебе отчего не спится в эту ночь?

— Задержался, хотел доделать одно важное дело. Да только, наверно, уже без толку — голова не соображает. — Де Ловерг поднялся и сел за стол. Взял в руки бутылку, призывно помахал в воздухе и предложил: — Бренди?

— О, да, — согласился я. — С удовольствием.

Он достал из серванта вторую рюмку. Налив бренди, пододвинул в мою сторону блюдце с нарезанным лимоном и спросил:

— Может быть, заказать в доставке что-нибудь более существенное? Жареное мясо?

— Нет, не стоит. Сойдёт и лимон.

— За что выпьем? — Де Ловерг поднял рюмку и посмотрел как-то виновато. Видимо, уже догадывается, что мне известно многое из его неблаговидной деятельности.

— За удачный день! — предложил я.

— Хорошо, будь по-твоему, — сказал он и залпом выпил.

Я последовал его примеру.

— Мне кажется, ты хочешь о чём-то спросить, — закусывая лимоном, сказал де Ловерг. — Это так?

Я задумался. И сам не знал, зачем пришёл. Вообще, было множество вопросов, но сейчас не хотелось о деле. Физически измотан поездкой в Ротон, моральной усталости способствовало всё то, что рассказал Альбатрос.

— Ну, хорошо, — де Ловерг налил ещё по одной, — если не хочешь говорить ты, скажу я. Я знаю, что ты общался с Альбатросом, и вы даже куда-то ездили. Не знаю, что он наговорил про меня и наши порядки, но скажу следующее. Действительно, некоторое время назад Альбатрос подвергался преследованиям со стороны администрации Конкордии. Он — один из тех, кто дестабилизирует обстановку в обществе. Таких как он необходимо изолировать.

— Даже если он говорит правду?

— Даже если так. — Де Ловерг выпил и, поморщившись, откусил лимон. — Что такое правда? В чём правильность наших действий? По моему мнению, в том, чтобы общество жило спокойно и счастливо. А Альбатрос своими вредными, пусть даже и правдивыми, речами способен вывести общество из состояния равновесия. Один такой смутьян может погрузить весь социум в хаос и мрак. История знает множество примеров, и не мне тебе об этом рассказывать.

Де Ловерг замолчал. Не дожидаясь пока я выпью, налил себе ещё.

А я смотрел на него и не мог понять — действительно ли он сейчас искренен или же только играет роль заботливого и мудрого слуги народа? Ограждающего этот народ от лезущего не в своё дело, напористого Альбатроса.

— Почему же ты сразу мне не сказал? — спросил я. Произнёс это тихо, стараясь вложить в слова максимально возможное дружелюбие и понимание.

— Да как тебе сказать… — Он задумался. — Я ж не знал, как ты отреагируешь. Ты прилетел с Земли, имея весьма расплывчатое представление о том, что у нас тут на самом деле творится, чем мы тут живём. Ты мог отрицательно отреагировать. Ведь тебе невдомёк, что два этих года я живу тут как на вулкане. Столь смутные события не проходят просто так, без последствий. Я каждый день жду новых волнений и делаю всё от меня зависящее, чтобы их не было. Не сегодня, так завтра Катеренийская провинция объявит себя автономией, что наверняка приведёт к военному конфликту. А где конфликты — там и смута, а где смута — найдётся место религиозным бредням. И не важно, что твой Альбатрос исповедует научный подход. В народе всегда найдётся идиот, который истолкует всё со своей точки зрения и наречёт себя пророком.

Де Ловерг опять замолчал. Нервно теребя в руках канцелярскую безделушку, рассеянно разглядывает участок стола перед собой.

Затем так же, в тишине, мы выпили и закусили.

— Если честно, то я намеревался тебе рассказать про Альбатроса, — продолжил де Ловерг после паузы. — Позже, потом, когда ты уже проникнешься атмосферой Конкордии, войдёшь в курс дел. Но вышло совсем не так, как я хотел.

— К Маринеру у тебя такое же отношение? — осторожно спросил я.

— В некотором смысле — да, такое же. Но в его случае, кроме всего прочего, он ещё и причастен к крушению вертолёта Охотника.

— А сам-то ты веришь, что Маринер виновен в гибели Джонсона?

На этот раз де Ловерг замолчал надолго. Видно, как внутри происходит борьба. Я попытался понять, что его мучает, и показалось, де Ловерг сомневается — сказать правду или промолчать.

Минуты через три он решился и медленно произнёс:

— Я не уверен в этом. Допускаю возможность, что катастрофа была несчастным случаем. Но если уж в наши руки попали доказательства того, что Маринер вносил корректировки в полётную программу вертолёта, то нам только легче. В моём понимании, он инакомыслящий, причём — опасный для общества. Значит, будет лучше, если проведёт остаток своих дней вне этого общества. А формальный повод упрятать его за решётку — это уже дело техники. Скажу сразу, — де Ловерг нахмурился, взгляд похолодел, — если надумаешь ходатайствовать о пересмотре дела Маринера, я отвечу отказом. Имею полное право и все необходимые на то полномочия.

Не выдержав его взгляда, я опустил глаза и покачал головой. Видимо, де Ловергу это не понравилось.

— Современная демократия предусматривает возможность пренебречь личными свободами одного индивидуума ради благополучия всего социума, — сурово проговорил он.

Нормальная для нашего времени практика. Понятна и оправдана для применения в глобальном масштабе, однако только до тех пор, пока не касается вашего личного счастья. Я испытывал это на собственном опыте. Вероятно, де Ловерг тоже сталкивался.

Глядя на его замученное лицо, я вдруг подумал, что де Ловерг искренне верит в то, что говорит. Сейчас он представлялся мне фанатиком, ничем не лучше тех, с которыми борется. Только верит не в религию, а в диаметрально противоположное учение.

— Послушай, Кристоф, но ты ведь должен знать о том, что Маринер с Альбатросом нашли некие артефакты, которые позволяют предположить, что террористы не имели отношения к появлению оптических иллюзий. Неужели ты не хочешь с этим разобраться?

— Что бы они там ни обнаружили, это — зло, — категорично сказал де Ловерг. — Ибо может посеять смуту в головах простых смертных. Поэтому у меня нет никакого желания вести расследование в этом направлении, поэтому я распорядился уничтожить место паломничества. У нас нет выбора. Охотник заинтересовался и попытался исследовать вопрос, за что и поплатился. Потерял бдительность, попал под влияние религиозных настроений. Конечно, так нельзя говорить, но в определённом смысле даже хорошо, что он погиб. Иначе мне пришлось бы и его привлекать к ответственности.

Я хотел задать ещё пару вопросов, однако понял, что это бессмысленно: де Ловерг считает Джонсона такой же паршивой овцой, как Альбатрос или Маринер. И наверное, даже хуже — Джонсон был овцой, обличённой властью для того, чтобы бороться с такими же овцами, выявлять их и прятать от остальных овец за решётку. Но в какой-то момент сбился с праведного пути и перешёл на сторону зла, что делает его преступление ещё более тяжким.

Де Ловерг вновь налил бренди.

— Пора в отпуск, — сменил он тему разговора. — Устал как собака. Поеду на море. В Новой Анатолии отличные пляжи. И песок там голубой. Знаешь, на Земле такого не найдёшь.

— Хорошая идея, — вяло ответил я. — Думаю, через неделю войду в курс дел и смогу тебя заменить.

— Отлично! — Де Ловерг поднял рюмку и чокнулся с моей.

Мы выпили. Бренди согрело, навалилась усталость, захотелось спать.

— Кстати, ты уже нашёл себе кого-нибудь в помощники? — спросил де Ловерг, закусывая лимоном.

— Хм, нет… — Я замялся, предчувствуя подвох. — У меня же есть Диггер.

— С сегодняшнего дня он отстранён от работы с тобой, — совершенно спокойно проговорил де Ловерг. — У Диггера что-то не так по части налогов. На Конкордии с этим очень строго — вплоть до пожизненного заключения. Сейчас им занимается Финансовый департамент. Думаю, разбирательства не позволят Диггеру полноценно выполнять свои обязанности. Кроме того, не могу допустить, чтобы неблагонадёжные сотрудники работали с моими самыми ценными коллегами.