Шесть дней в лесах

III. В заволжские леса! Переход до первого ночлега

Прошло пять дней со времени "совещания" как громко называли мальчики свою вечернюю беседу. Волга вскрылась, полая вода прибывала на глазах, захватывая все большие и большие участки лугов. С высокой набережной оба друга готовы были часами смотреть на спокойную сверкающую гладь реки, на большие массы льда, медленно уходившие вниз по течению, на черные лодочки, бесстрашно сновавшие от одного берега к другому. Там, за рекой, беспредельные заволжские леса сливались с голубой трепещущей далью, туда — на вольный воздух неудержимо влечет ребят любовь к приключениям. Манило также странное чувство, каждую весну рождавшееся где - то в глубине души и сладко щемившее сердце. Вырваться из опостылевшего города, бросить все и идти! Кочевать неудержимо, как кочуют вот эти перелетные гуси, недосягаемой, еле видной вереницей уплывшие через реку к далеким озерам своей туманной родины. В ушах мальчиков звучит, не умолкая, чудесный зов гортанных, диких криков.

Приближался долгожданный час выступления в путь, и ровно в полдень на второй день праздников два пешехода, с ружьями и большими плотно набитыми мешками за спиной, спустились к перевозу на берегу Волги. Паром еще не работал, ожидая конца ледохода; на переправе действовали только лодочники. Одна лодка была почти полна пассажирами и собиралась отплывать. Мальчики быстро заняли свободные места. Рулевой встал, поплевал на руки и, навалившись на кормовое весло, оттолкнулся от берега. Гребцы дружно взмахнули веслами, нежно зажурчала вода, рассекаемая острым носом. Лодка, подхваченная течением, понеслась к далекому селу, лавируя среди множества изъеденных водою льдин, пригнанных течением к правому берегу. Мерно колыхаясь, сталкиваясь, звеня и шурша, они вереницами плыли туда, где суждено им растаять. Порою целые ледяные поля с отрезками зимних дорог, с ветками и еловыми лапами, еще недавно отмечавшими занесенный снегом путь, медленно проходили мимо лодки. Чайки с резкими криками вились над водой, вороны плыли по течению прихорашиваясь или важно расхаживая на льдинах бодрый говор и шум парили над рекой; веяло простором, пахло ветром, водой и смолой от костров, близ которых чинили лодки.

Речные чайки

Весла упруго гнулись при каждом взмахе, пузыри и пена струей бежали из - под кормы, берег быстро приближался, течение ослабевало. "Суши весла!" — скомандовал рулевой. Послышался легкий толчок - лодка остановилась, мальчики первыми выскочили на песок.

На радостях почти рысью пробежали они полосу лугов от берега до большого села, где на время приняли более степенный вид и пошли медленнее. Застенчивый Гриша, мало знакомый с деревенскими нравами, всегда чувствовал сильное смущение, когда дорога приводила его на улицу поселка. Иной раз он готов был сделать лишние два - три километра по грязной пашне или болоту, лишь бы стороной обойти деревню, не встречать незнакомых, но разговорчивых людей, не отвечать на их вопросы. И в то же время часто убеждался, что его нелюдимость - плохой спутник в дальних походах. С завистью наблюдал он за Севкой, легко сводившим дорожные знакомства, бросавшим ответные стрелы шуток в задиристых деревенских ребят, каким - то особым чутьем находившим радушных "дяденек" и "тетенек" в каждой встречной деревне.

Колокольный заливистый звон плыл над улицами этого села. Группы празднично одетых ребят играли в бабки и лапту, гонялись взапуски по просохшим проулкам. Большая толпа стояла на площади около качелей. Двое наших путников, с их ружьями и мешками, привлекали общее внимание. Задорные выкрики, прибаутки летели им вдогонку. Особенно доставалось Севке, высокую тощую фигуру которого огромные отцовские сапоги делали довольно смешной. Оба облегченно вздохнули, когда людные улицы остались позади, а пенье хороводов и скрип праздничных качелей сменились голосами десятков жаворонков, игравших над зеленым бархатом озимей. Город, окутанный дымом, исчез за рекой вместе с гимназиями, латынью, двойками и тройками... Чувство полной свободы, близость природы, разбуженной солнцем, смеющейся, звенящей песнями, дышащей ароматами проталин, разом заворожили, опьянили путников. С большим трудом они взяли себя в руки и торопливый шаг заменили мерной походкой, рассчитанной на много километров пути.

"Как хорошо - то, как хорошо!" — несколько раз повторил Севка, вдыхая глубоко всей грудью свежий, влажный воздух. Гриша троекратно крикнул "ура" высоко подкинув шапку в воздух. Он тоже был полон ощущением внезапного прилива сил, живительной бодрости, проникшей в каждую клеточку тела. В эти минуты даже тяжесть мешка и ружья, всего крепко прилаженного снаряжения казалась по - своему приятной; они неизбежно и прочно сливались с радостями дальнего охотничьего набега.

Южный ветер слабыми порывами налетал сзади, ласково касался шеи и рук. Вместе с ветром легкими порывами, теплыми волнами, то замирая, то усиливаясь, отовсюду доносились песни жаворонков. Казалось, сами светлые редкие облачка рассыпают этот прозрачный, переливчатый дождь. Тонкой серебристой дымкой колышется он над полями, вместе с солнечным светом льется на вязкие пашни, пары, узкую, змеистую ленту дороги. Замолкнет один, упадет камушком в смятую желтую жниву почти к самым Севкиным "сапогам скороходам" а на смену поднимаются новые два или три, с песнями еще более звонкими. Легкие трепещущие крылья просвечивают на солнце, блестят, как прозрачная слюда.

"В небе льются света волны... Вешних жаворонков пенья голубые бездны полны...[6]" — вдруг припомнилось Грише. "...Голубые бездны полны..." Как хорошо сказано! Он задумался, силясь восстановить в памяти начало стихотворения и ускользнувшее имя автора.

Извилистая, очень грязная дорога шла вначале полями, затем опускалась к кустарникам и болотам, чтобы вскоре подняться в старый бор, за которым лежала первая деревня. Севке осенью не раз приходилось бывать в этих местах; он взялся быть проводником. Друзья довольно быстро пересекли пашни и жнивы, но уже в кустарниках, где клубился теплый, душистый пар, были вынуждены то и дело останавливаться. Почти на каждом шагу встречалось что - нибудь интересное. Два крупных хищника, неподвижно распластав крылья, большими плавными кругами вились над болотистой низиной. По темной окраске, по мощным тупым крыльям и короткому хвосту Севка определил, что это большие подорлики. Птицы широкими кругами поднимались ввысь и растаяли в прозрачной сини неба, ни разу не взмахнув крыльями. Гриша так напряженно рассматривал орлов в бинокль, что на глазах у него показались слезы... Толстая медлительная жаба с буроватой спиной, неровной, как сморщенна сушеная груша, сидела у дороги и грелась на солнце, вопреки своим летним обычаям. Множество ящериц шуршало в листве едва просохшего кустарника; некоторые из них грелись на припеке, плотно прижавшись к теплой, шероховатой поверхности пней.

Свиристель

Чечетка

Десятки травяных лягушек вяло шевелились и урчали по - весеннему в мутных лужах на дороге. Местами их круглые головы были рассыпаны по воде, как множество крупных черных пуговиц. Звук шагов заставлял лягушек прятаться в воду, но уже через минуту своеобразный рокот хора начинался снова. Птицы щебетали и перекликались в кустарнике. Его оголенные ветви не скрывали пернатых от острого взгляда мальчиков, то и дело отбиравших друг у друга бинокль, чтобы полюбоваться то одной, то другой пичужкой. Стайка красивых хохлатых свиристелей надолго приковала внимание друзей. Пушистые, розовато - серые, доверчивые птички подпустили к себе на несколько шагов. На родине свиристелей, в тайге севера, люди так малочисленны и так мало вредят мелким птицам, что последние не считают человека за врага. Поэтому поразительной доверчивостью отличаются прилетающие к нам с севера щуры, чечетки, кедровки и другие. Свиристели только что до отвала наелись синих ягод можжевельника и теперь отдыхали и нежились на солнце, живописно рассыпавшись по ветвям. Дружная стайка чечеток украсила поникшие ветви березы и осыпала на землю, развеяла мелких крылатых семечек гораздо больше, чем сумела поесть.

И свиристели и чечетки готовились к отлету из поволжских лесов, где они проводили зиму, а взамен прибывали с далеких южных зимовок птицы "летующие"[7] те, которые проводят у нас только теплое время года. К этой группе принадлежали подорлики, зяблики, зарянки, певчие дрозды и многие другие из шумного общества, копошившегося по проталинам.

Малый пестрый дятел

Весна этого года была ранняя, и друзь удивлялись, что четвертого апреля нашли в лесу такое оживление. Но все изменилось, едва дорога вошла под сень высокоствольного молчаливого бора. В тени зеленых шатров елей и сосен сырой зернистый снег еще лежал сплошной пеленой. Лишь кое - где около пней и на холмах появились небольшие проталины. Сочные изумрудные, пурпурные, малахитовые, краски мшистого ковра, как первый робкий намек на весну, ярко горели в освещенных местах. Их красиво оттеняли белые пятна и узоры синих теней снега. Здесь было сыро и холодно. На опушке смолистые почки березы начали набухать, и по краям болота зацвела пушица, своими колосками нередко пробивая тонкий слой снега. А растительность бора еще спала крепким зимним сном. Даже птиц было мало: издалека слышался стук дятла, да гаички на разные тона тянули свое "тю - тю - тю - тю - тю - тю".. Зато во многих местах виднелись следы белок и целые кучи чешуек и сора от разгрызенных еловых шишек.

Следы белки

Гриша питал какое - то особенное чувство к узорным следам и следочкам мелких зверьков и сейчас, лишь только натолкнулся на хороший отпечаток четырех лап резвой белки, как принялся за рисование, хотя следы белки были ему давным - давно знакомы[8].

Окончив рисунок и запрятывая альбомчик в карман, Гриша вдруг заметил серую тень, мелькнувшую у ствола дерева. Проваливаясь в снегу, он подбежал к сосне. Белка бросила недогрызенную шишку, в которой оставалось еще много семян, и, недовольно цокая, уселась на короткой ветке. Мальчик смотрел на нее, задрав голову.

Белка покачивала большим красным хвостом и, наклонившись, разглядывала своего наблюдателя, продолжая урчать и цокать. Затем она перебралась на ствол и... начала спускаться прямо к мальчику, держась вниз головой, делая короткие прыжки, сопровождаемые таким странным завыванием, которого изумленный наблюдатель никак не ожидал услышать от этого, казалось бы, хорошо ему знакомого зверька. "Иди, иди!" — говорил Гриша, протягивая руку и стараясь чмокать по - беличьи. Шустрый черноглазый зверек продолжал приближаться, роняя кусочки коры, но прыжки его делались все нерешительнее, все короче, и вдруг, повернувшись, он стрелой взлетел вверх. "Цок - цок, чук - чук" — взволнованно повторяла белка, распушив кисточки на ушах и порывисто встряхивая рыжим хвостом вслед за каждым звуком... Нерешительно повертелась на ветке... и снова стала спускаться. На этот раз забавная зверушка остановилась всего в одном метре над головой мальчика и еще быстрее с воем взлетела на свою ветку. Так повторилось четыре раза. Гриша не знал — играет с ним белка или хочет спуститься на землю. Он был готов развлекаться с ней целый час. Но тут некстати появился Севка и неожиданным шумом напугал зверька. Белка скрылась в вершине, а мгновенье спустя друзья увидели, как на высоте тридцати метров над землей, вытянувшись и распластавшись, она перелетела на соседнюю ель. Тонка гибкая еловая лапа качнулась, едва не сбросив зверька на землю, но цепка белка удержалась, перебежала к стволу, поднялась еще выше, перепрыгнула на другое дерево, на третье и быстро исчезла в вершинах. Весь путь ее шел "верхом" или "грядой" как говорят охотники - белковшики. Спускаться на землю ей, видимо, не было никакой нужды, и все то, что произошло перед этим, приходилось считать игрой.

Трудная дорога, то грязная и топкая, то залитая водой, то покрытая снегом, проваливающимся на каждом шагу, и большой груз на плечах начали утомлять наших путников. Они дошли до места, где лес по сторонам дороги стал более мелким, а проталины обширными, и не могли устоять против искушения отдохнуть. Гриша переобувался, Севка укорачивал лямки мешка, когда с дороги послышались звуки деревенской песни и с мальчиками поравнялась молодая женщина в ярком и пестром праздничном платье. За плечами на палке висели ее новенькие ботинки, узелок и полушубок. Она шла босиком, что всего более поразило друзей, и беззаботно распевала, видимо, направляясь гостить в соседнюю деревню. "Здравствуйте, молодчики!" — приветливо произнесла она, остановившись около взмокших и раскрасневшихся ребят. "Больно скоро вы разомлели... Видать — не городское дело котомочки носить?" Друзьям и без того досаждало отсутствие привычки носить груз, а от неожиданной, правда, добродушной насмешки "пестрой бабы" как сейчас же окрестил ее Севка (гимназисты — любители давать прозвища), им стало немного не по себе. "Далеко ли путь держите?" — спросила незнакомка, внимательно их осмотрев. Севка охотно признался, что идут тока глухариные искать, охотиться[9], да не знают толком, где будет вернее. "Нам, главное, леса найти безлюдные, большие, а птица сама себя покажет". Тут он невольно повторил слова отца.

Женщина, видимо, хорошо знала эту округу. Махнув рукой вперед, она заговорила немного нараспев и сильно "окая" как все заволжские. "Дорожка вам, робятки, — одна! Версты три прямо, а как мосток перейдете — направо. Тут зимняя коротка дорога пошла в Митино и Рожновку. В Заборье придете — переночуете. А за Заборьем — самые, что ни на есть громадные леса пойдут. Такие бора, такие бора, что и с топором не бывано!.." Она немного приостановилась, видимо, сама любуясь своей складной речью. "Мы в те дальние бора по грибы, по клюкву, бруснику каждую осень ездим. Кадки, пестерья на возах с собой везем. Иной год этих поляшей да тетерь много спугиваем. Табун - от взлетит — шум такой — даже страшно делается. А в Заборье свояк наш жительство имеет — Архипов Ефим — на дальнем конце второй дом от краю. К ним ночевать заходите; люди они хорошие, до гостей приветливые. Поклон передавайте — Марья, мол, кланяется — встретилась нам по дороге... С ночлегу - то чуть свет выходите, пораньше. С ношей по холодку идти привольнее, не как днем, в жару. Из Заборья пойдете — речка встретится, за рекой смотрите кордон: на кордоне лесник есть — он токовища знает..." И уже на ходу, обернувшись, повторила еще раз: "Поклон - от не забудьте... Марья, мол, домой, к старикам гостить пошла..." Крепкие ее босые ноги быстро замелькали по дорожке.

"Такие бора, такие бора, что и с топором не бывано, — мечтательно повторил Гриша. — И говорит как - то особенно, по - старинному".

"А ты как думал! Тут за Волгой весь народ лесной особенный... Хорошо, что тетка такая разговорчивая попалась — похоже, места она знает. В Заборье еще поразведаем, а завтра теткиных поляшей и тетерь пугать будем..."

Отдохнувшие и окрыленные надеждой друзья продолжали путь, не переставая посматривать на отпечатки босых ног, видневшиеся на песке дороги и местами пересекавшие снег. Через час путники проходили Митино, где их долго преследовала гурьба ребятишек, побросавших бабки и на все лады кричавших "охооотнииички... охооооотнииички...". Еще через час пересекли грязные улицы Рожновки, где на Гришу кинулись собаки, а один из парней, сидевших на завалинке, крикнул вдогонку путникам: "Эй. ты, длинноногий журавель, лутошки свои не поломай!" Это явно относилось к Севке, но тот смолчал. Не стоило задерживаться для словесного турнира — день близился к концу, надо было торопиться — до ночлега оставался еще не один километр. Только на закате за сквозистыми ольховыми перелесками и большими плакучими березами показались, наконец, ветхие крыши Заборья.

Вечер был тихий с хрустально - ясным воздухом. Звонкие песни девушек неслись с дальнего конца деревни. Скворцы сидели около скворечников и, размахивая крылышками, наперебой спешили с песнями, в которых все красивые колена и трели были заимствованными. Собственные колена скворца — трещащие, малозвучные — совсем не могут сравниться с подслушанными птицей и умело заученными голосами.

Мальчики без труда разыскали избу Архиповых, и не прошло четверти часа, как оба, умытые и обновленные, сидели за столом. Парное молоко со свежим хлебом показалось им изысканным угощением, а постель в углу на широкой скамье доставила невыразимое блаженство. Оба заснули задолго до того, как начали стихать песни за стенами приютившего их дома. Двадцать два километра лесов, чередующихся с полями, легли между мальчиками и их родным городом.