Шесть дней в лесах

VI. Ночь у костра

Севка проснулся от поскрипывани соседней скамьи — хозяин избы натягивал на ноги высокие непромокаемые кожаные чулки.

Такие чулки называют бахилами; они служат незаменимой обувью сплавщикам леса, рыбакам и охотникам - промысловикам. Поверх бахил лесник плотно намотал портянки и надел лапти, набитые свежей соломой. Севка, за время пути натерший тяжелыми сапогами обе ноги, с завистью чувствовал, как удобна эта легкая обувь лесника.

Проснувшийся Гриша вскоре присоединился к охотничьим сборам и каждую минуту ощупывал карман куртки, чтобы удостовериться, не позабыт ли альбомчик. Ребята очень заинтересовались плетеным из лыка предметом, который хозяин назвал крошнями. В крошни он положил топор, мешочек с хлебом, рукавицы и теплые чулки, после чего, закрыв подвижные половинки, завязал тесемкой и надел это подобие рюкзака за плечи. Плетеный из лыка "рюкзак" - какая далекая старина! Крошни в глазах мальчиков воскрешали охотничье снаряжение давно минувших времен, когда не были известны ружья, когда оленей били копьями, а бобры строили свои плотины на всех лесных речках...

Лайку заперли в чулан, "чтобы не увязалась". Охотники отправились, сопровождаемые ее воем и внимательным взглядом хозяйки, отворившей оконце.

Солнце начинало клониться к западу, была самая жаркая часть дня. Прозрачный пар курился в низинах над проталинами. Хотя в тени везде лежали снега, во многих местах у обнажившихся полян Гриша заметил весело порхавших бабочек — траурниц и больших крапивниц. Крушинницы летали целыми десятками. На припеке ожили муравьи и черными кучками покрывали свои муравейники; бегали радужные жужелицы, на гнилом бревне грелись бронзовка и большой навозный жук. Охотники пересекали проталины по чуть заметной тропинке; в густом лесу брели по снегу, пользуясь прежними обтаявшими следами лесника, уже много раз ходившего на ток.

Так, растянувшись гуськом, прошли они километра три, пока не поравнялись с редким молодым сосняком, выбегавшим на большую поросшую вереском пустошь — след давнего лесного пожара. Здесь в нескольких местах спугнули стайки тетеревов; один из улетавших петухов громко, задорно забормотал. Оказалось, что каждую весну издавна тетерева слетаются сюда для токования. Полукилометром дальше лесник вдруг остановился, рассматривая песок; мальчики увидели глубокий отпечаток широких раздвоенных копыт. "Бык!.. Днем проскочил: утром я с тока шел — следа не было. Знаю я этого — пудов на двадцать будет..." — коротко, как всегда, обронил лесник. Обоих ребят подмывало сильнейшее желание побежать по лосиному следу, посмотреть, что делал "богатырь лесов". Оба впервые видели след самого крупного зверя своего края. Но приходилось торопиться: на место ночлега нужно прийти до темноты, а лежавшая впереди дорога была труднее пройденной.

Слетели тетерева

След лося

Огненный диск солнца уже скрылся за темной волнистой чертой лесов и тетерева на току перестали бормотать, когда лесник подвел мальчиков к квадратной яме, на дне которой была куча ветвей и остатки костра. Здесь нужно провести ночь, чтобы под утро пробраться за триста шагов к месту тока, расположенному в низине, называемой "Настиным долом".

Лесник срубил несколько небольших сухостойных сосен; все втроем перетащили запас топлива к месту стоянки. Пользуясь случаем, Севка расспрашивал проводника о признаках следов и о способах выслеживания лосей. Неразговорчивый лесник предпочитал отмалчиваться. С большим трудом удалось вытянуть из него два слова о том, что отпечатки больших копыт быка всегда крупнее и круглее узких заостренных копыт лосихи.

Постепенно усиливавшийся на заре ветер и гул леса помешали охотникам "посадить глухарей" — подслушать, куда сядут прилетающие на ток птицы, где квохчут глухарки и т. д. Все это было бы полезно знать для успеха утренней охоты. Закат догорал. Дуновения ветра ослабевали с каждой минутой; постепенно замирая, переставали качаться ветви сосен. Звезды одна за другой зажглись на небе; тихая, теплая ночь опустилась над лесом. Знойный костер наполнял теплом яму и, оттесняя сгустившуюся вокруг огня тьму, озарял красными бегающими бликами трех людей, сушивших обувь и готовившихся ко сну. Лес продолжал жить своей жизнью. Странные звуки, напоминающие то отдаленный собачий лай, то похожие на глухое, многократно повторяемое "у - у - у - у - у - у - у...", нарушали покой укрытых сумраком сосняков. Источник этих звуков часто перемещался, они слышались со всех сторон и, начавшись вскоре после заката, кончились только с рассветом. Лесник уверял, что это крики зайцев - беляков, у которых весна прогнала обычную боязливость.

Ребята охотно поверили; в описании этого похода "брачные крики зайцев" были отмечены обоими натуралистами. Но через несколько лет, в другой лесной области Севка снова услышал те же ночные крики. Здесь местные охотники говорили: "Это летяга бобочет!.. Сидит в дуплышке, лапочками по щечкам себя постукивает и бобочет..." Некоторые божились, подтверждая правильность своих наблюдений. Теперь Севка не верил ни старым своим записям, ни новым рассказчикам. Ведь зайцы очень молчаливы от природы, а летяга — зверь слишком редкий и скрытный. Севка считал, что загадочные звуки издает животное, довольно обычное и, видимо, совсем не боязливое. В каждом достаточно обширном хвойном лесу в весенние ночи слышится, как далекая глуха жалоба, это таинственное "ой - ой - ой - ой..." Еще через несколько лет Севке удалось разгадать давнюю лесную загадку. Глухой ночью он подкрался к огромной сухой сосне, следуя на голос, доносившейся с ее вершины. При свете луны он увидел небольшое животное, выглядывавшее из дупла. После выстрела на землю упал пушистый мохноногий сыч. Отдаленный "собачий лай", глухие "ой - ой - ой" — все это весенняя песня этой небольшой буроватой с белыми крапинками лесной птицы.

Охотники поужинали; усталость начинала клонить их головы; разговоры, и раньше еле вязавшиеся, совсем прекратились. Наконец, бросив мешок в изголовье, лесник заснул, положив ружье рядом с собой. Гриша, повернувшись спиной к огню, вскоре последовал его примеру. Севка долго ворочался с боку на бок, подбрасывал дрова в угасший костер, старался заснуть, но не мог. Его слишком переутомили впечатления длинного дн и оставшиеся сзади пятьдесят километров трудной дороги. Да, признаться, и лесника он побаивался. Мальчик лег на спину и смотрел через черные ветви сосен на кротко мерцавшие звезды. Высоко в темноте время от времени с сильным шумом быстро проносились на север стаи уток.

По свисту крыльев, по обрывкам криков мальчик знал, что это возвращаются на родину нырки, свиязи и чирки - свистунки. Изредка протяжно и слабо цикали одинокие, отбившиеся от стаи дрозды. Там, в вышине, под беспредельным звездным шатром, над успокоившейся от дневных тревог, мирно спящей землей, в урочный час незримо совершался величественный весенний перелет птиц. Тысячи пернатых странников наперебой спешили в эти минуты к местам своих гнездовий, проносясь сотни верст среди холодных просторов над мелькающими далеко внизу лесами, полями, озерами... Незаметно для себя Севка забылся и заснул. Глухие стоны сычей были последним впечатлением, долетевшим до его сознания.