Шхуна «Колумб»

1. СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ

Находясь в подводной тюрьме, Люда утратила представление о времени, поскольку свои наручные часы потеряла ещё в Лебединой бухте, когда попала в плен. Здесь всё время горело электричество, и она не могла определить, когда был день, когда ночь. После того как отдала Анчу письмо, долго сидела в одиночестве со своими мыслями. Позже ей принесли два блюда. Это мог быть обед, а возможно, и ужин, ведь после того очень долго никто не заглядывал в каюту. И наконец она заснула.

Проснулась от шума и беготни, доносившимися из-за стены. Вскоре донёсся звук пулемётной стрельбы. А несколько минут спустя Люда ощутила, что подводная лодка сдвинулась с места. В этот же момент в каюту вошёл Анч и велел ей идти за ним.

— Вы поможете перевязать раненого, — сказал он, — и посидите возле него.

Шпион проводил её в небольшую каюту с двумя койками и маленьким столиком. Из этой каюты, как и из командирской, был выход через центральный пост в боевую рубку. Позже Люда узнала, что это была каюта помощника командира и помощника Анча. Последнего она сразу же там увидела, но сначала не узнала. Перед ней на койке лежал бесчувственный окровавленный человек. Второй моряк склонился над ним и разрезал ножом одежду, кусками бросая её на пол. На маленьком столике стояла аптечка-сундучок.

Моряк велел ей держать раненому голову, а потом стал заливать ему йодом и бинтовать страшные рваные раны непонятного Люде происхождения.

Во время перевязки послышались выстрелы из пушки на палубе. Эти выстрелы утихали и возобновлялись ещё дважды. Девушка волновалась, ей казалось, что на пиратов напали, и они отбиваются. Возможно, сейчас решалась её судьба. Вскоре Люда почувствовала, что лодка скрывается под воду.

Закончив перевязку, моряк показал знаками, что ей следует следить, когда раненый придёт в себя. Потом он вышел. Девушка осталась одна и, наконец, узнала раненого — это был матрос, которого она видела несколько раз. Он лежал в беспамятстве с закрытыми глазами, хотя иногда стонал. Люда сидела на маленьком стульчике за столом и осматривала каюту. Через дверь с центрального поста управления до неё временами долетали слова. Из этих обрывков разговора она узнала о тревожных настроениях пиратов. Командир и помощник спрашивали друг друга, откуда в это время здесь взялся самолёт. Потом слышно было, как командир ругался, отвечая кому-то в телефон. Казалось, тревога пиратов всё возрастала: лодка остановилась, был отдан приказ соблюдать абсолютную тишину. Затем лодка бесшумно поднялась, но на поверхность не всплыла. Наверное, пираты наблюдали море в перископ. Через несколько минут послышалась команда выпустить торпеду. Торпедного выстрела она не чувствовала. Лишь довольные восклицания командира пиратской лодки вскоре сменились проклятиями. На эти проклятия ответил другой голос:

— Эсминец остановился, она его поймает на спирали.

Потом тот же голос добавил:

— Их прожекторы могут заметить перископ.

И Люда снова ощутила погружение лодки. Её охватила неизъяснимая тревога — она догадывалась, что на поверхности моря какому-то судну угрожает торпеда. И действительно, вскоре прогремел глухой звук взрыва, и радостные восклицания послышались из центрального поста управления. Девушка до боли сжала кулаки. Лодка снова поднималась. На этот раз она всплыла на поверхность. Люда окаменело сидела со сжатыми кулаками и зажмуренными глазами. В её воображении предстала гибель парохода и людей на нём.

Но вдруг она встрепенулась и открыла глаза. Страшная картина пропала, потому что с центрального поста снова долетала ругань командира. За руганью прозвучал приказ открыть баллоны со сжатым воздухом и дать полный ход электромоторам. В звучании голоса, отдающего приказы, слышался испуг. Значит, теперь опасность грозила подводной лодке. Люда ощутила прилив радости, забыв, что это опасность также и для неё.

Командир требовал «самого полного» хода. Где-то вдалеке с молниеносной скоростью нарастал шум и грохот, будто великаны-киты били по воде могучими хвостами или над головой по мосту бешено мчался поезд. Что-то прогрохотало над лодкой. Вдруг лодка вздрогнула, закачалась и пошла вниз. С центрального поста послышался успокаивающий голос:

— Сломался перископ… Право руля. Будем лежать на грунте.

Лодка ушла на самую большую глубину из возможных. Девушка взглянула на раненого и увидела, что он пришёл в себя и лежит с открытыми глазами. Она склонилась над ним, он внимательно посмотрел на неё и прошептал:

— Пожалуйста, воды.

Он сказал это по-русски. Поражённая Люда хотела ответить, что понимала его и до сих пор, но спохватилась и промолчала. Налила из графина в стакан воды и поднесла к его губам. Едва раненый выпил и прошептал благодарность, как лодка содрогнулась и сквозь её стены послышался взрыв. Он был первым, а дальше они шли один за другим, то ближе, то дальше. Лодка содрогалась и поднималась вверх то носом, то кормой. Во время одного взрыва погасло электричество, но вскоре опять зажглось. Лодка ползла по грунту, пытаясь выскользнуть из зоны обстрела. Ей это, вроде бы, удалось, но после недолгой тишины снова загремели взрывы. Наконец после одного из них лодку подбросило вверх, потом бросило на грунт. Люда упала на пол. Электричество погасло и уже не зажигалось. В центральном посту послышались тревожные крики. Командир и его помощник спрашивали по телефону о состоянии в машинном отделении на корме и в торпедном — на носу. Люда не слышала ответов, но по самим вопросам поняла, что лодка получила повреждения, что затоплены какие-то переборки, и связь между центральным постом и другими помещениями, кроме двух кают рядом с постом, прервана. Так в темноте и тишине прошли несколько часов, пока наблюдатели на гидрофонах не сообщили, что надводный корабль убрался прочь. Тогда начался бойкий разговор по телефону и стук в машинном отделении. В каюте снова зажглось электричество.

Из подслушанных разговоров Люда узнала, что коридоры между центральным постом и другими помещениями затоплены, что испорчены вертикальные рули, не открываются клапаны баллонов со сжатым воздухом, который обычно выжимает воду из цистерн, и из-за этого лодка может лишь ползти по грунту. Радиостанция тоже была повреждена, и радист не брался наладить её ранее чем за три-четыре дня, а главное — с большой глубины не мог ни с кем связаться. Показатель глубины отмечал, что лодка лежала на сто тридцать метров под водой. Запас энергии в аккумуляторах остался минимальный.

После совещания, которое состоялось в каюте командира и смысла которого Люда не знала, лодка дала ход и медленно поползла по грунту. Куда они направлялись, Люда не представляла. Заметила только, что движение началось в шесть часов тридцать две минуты. Командир иногда громко говорил по телефону, подбадривая и успокаивая команду. Раненый лежал молча, изредка просил пить. Во втором часу дня попросил помочь ему подняться, с трудом сел на кровати, потом здоровой рукой опёрся на стол и ступил одной ногой. Но вторую сдвинуть с места не смог. Анч только однажды заглянул к ним, но сразу же вышел, ничего не сказав. Заходил ещё помощник командира что-то взять из ящика в столе, спросил у раненого, как он себя чувствует, и сообщил, что лодка идёт на мель.

В центральном посту теперь разговаривали мало. Телефон звонил редко: должно быть, команда была успокоена и не тревожила своего командира. Как и ранее, ощущалось, что лодка ползёт по грунту.

Командир и старший офицер сначала отдавали множество приказов, пытаясь различными манёврами направить лодку носом вверх и таким образом подняться на поверхность. Но, по-видимому, руль глубины заклинился в таком положении, что направлял лодку вниз, и все усилия пиратов оставались безрезультатными. Иногда лодка останавливалась, встречая неровности на грунте. К счастью пиратов, на дне не было обрывистых выступов или чересчур крутых подъёмов, и после небольших усилий лодка каждый раз преодолевала небольшое препятствие и ползла дальше.

Однажды гидрофоны отметили, что над лодкой прошёл пароход. Об этом старший офицер доложил командиру. Тогда лодка остановилась и простояла до тех пор, пока наблюдатель не сообщил, что звуки парохода исчезли.

Во втором часу дня в посту центрального управления снова послышался тревожный разговор. Командир приказывал кому-то по телефону не терять надежды, не впадать в панику, предлагал открыть какие-то краны и обещал скорое спасение. Люда слышала только слова командира и не понимала, в чём дело, но догадывалась, что в какой-то части подводной лодки людям грозит опасность. Раненый подтвердил её догадки, — он тоже слышал разговор в центральном посту. Повернув к девушке голову, он рассказал ей по-русски, что в торпедном отделении на носу не хватает воздуха. Командир распорядился попытаться выпустить сжатый воздух из баллона при торпедном аппарате. Это даст дополнительное количество кислорода, но намного увеличит атмосферное давление. Однако количество углекислоты в воздухе остаётся тем же самым, так как по разговору командира можно было догадаться, что в торпедном отделении не работал регенератор, предназначенный для очистки воздуха.

— Больше двух часов там не проживут, — сказал раненый.

Минут через тридцать — сорок в центральном посту вновь послышались телефонные звонки, и снова командир приказывал, уговаривал, обещал. Наконец послышался приказ, переданный по телефону в машину: выключить электричество торпедному отделению. Раненый опёрся на здоровый локоть, глаза его блестели, он зашептал:

— Они угрожали выброситься на поверхность с торпедных аппаратов. Теперь они не смогут впустить сжатый воздух в торпедные трубы.

Время шло невообразимо медленно, и девушка ощущала агонию людей, находящихся в каких-то двадцати пяти метрах от неё: темнота, тяжёлый воздух и осознание неминуемой смерти.

Лодка всё ползла и ползла. Прошёл час, полтора. Возможно, в торпедном отделении уже царила смерть. Раненый заснул. Люда вытянула на столике руки и положила на них голову. Так и сидела неподвижно долгое время, ей казалось, будто в каюте тоже не хватает воздуха. А в голове гудело, звенело…

Лодка остановилась. Свет электрической лампочки погас, в каюте сделалось полутемно. В центральном посту послышались телефонные разговоры:

— Аккумуляторы сели, — сказал кому-то старший офицер.

После этого наступило молчание. Оно продолжалось недолго, и вскоре вновь послышался разговор. Командир и старший офицер советовались. Временами вмешивался Анч, а один раз какое-то слово вбросил и рулевой. Раненый зашевелился, проснулся и поднял голову, вслушиваясь в разговор. Старший офицер предложил два выхода: первый — выбросить через специальный люк аварийный буёк на поверхность моря в надежде, что его заметят советские пароходы и пришлют им водолазную партию; второй — затопить боевую рубку и через неё одному или двоим выброситься на поверхность в так называемых подводных парашютах, то есть водолазных масках с маленьким баллоном воздуха. В распоряжении пиратов имелись две такие маски. Выбросившиеся должны принять меры к спасению экипажа подводной лодки.

— Хорошо, — сказал командир. — Проверьте маски и приготовьте боевую рубку к затоплению. На поверхность поднимитесь вы с господином агентом.

Господином агентом командир подводной лодки называл Анча.

— Тем временем, — продолжал он, — я дам господину агенту инструкции.

Было слышно, как командир и Анч вышли из центрального поста в командирскую каюту. Через несколько минут оттуда послышалась бешеная ругань командира. Он вернулся назад в центральный пост управления и сказал старшему офицеру, что из каюты исчез пакет с важными документами:

— Зашифрованные инструкции командования!

Но у пиратов не было времени обсуждать вопрос, куда исчез документ. Командир успокоился на том, что документы, во-первых, зашифрованные, а во-вторых, никак не могли попасть за стены подводной лодки.

— Маски исправны, рубка готова к затоплению, — отрапортовал старший офицер. — Разрешите идти.

— Только взгляните, как там у вас в каюте?

Раненый поднял голову, собираясь, по-видимому, о чём-то спросить, когда старший офицер войдёт в каюту. Однако ему не пришлось этого сделать, так как в центральном посту грохнул револьверный выстрел, и кто-то тяжело упал на палубу. Падая, человек ударился головой о дверь, открыл её и чуть съехал по ступенькам в каюту, где находились Люда и раненый. Перед ними лежал труп старшего офицера. За полуоткрытой дверью послышался новый выстрел, и там опять кто-то упал. Раненый вскочил с кровати, сел и дико озирался в полутьме.

— Готово! — послышался голос командира. — Согласно инструкции, мы должны соблюдать в абсолютном секрете наше плавание. На лодку мы уже вернуться не сможем. Здесь, рядом с чужими водами, командование её поднимать не станет.

— План наших дальнейших действий? — сухо спросил Анч.

— Мы должны выбросить вместе с собой клипербот. За шестьдесят пять миль отсюда находится наша надводная база. Мы должны добраться до места назначенного свидания. Наденьте маску, она прикроет вам голову, а маленький баллон с воздухом даст возможность дышать и ускорит вылет из воды. Помните — мы на глубине восемьдесят пять метров. Это смертельно опасная глубина. Водолазов в мягких скафандрах поднимают отсюда в течение четырёх часов, иначе им грозит тяжёлая кессонная болезнь, в большинстве случаев со смертельным исходом. Мы же вылетим в течение какой-то минуты, будто пробка из бутылки. На этой глубине давление восемь с половиной атмосфер, а в лодке обычное. Значит, и в организме нашем оно обычное. Это и должно нас спасти. Главное — не задержаться в рубке, когда в неё хлынет вода. Нас должно выбросить сразу, для этого я подниму там давление воздуха.

— А клипербот? — спросил Анч.

— Мы привяжем к нему вёсла, и он поднимется вслед за нами.

— На всякий случай нам нужно переодеться, — сказал Анч. — Я должен приклеить бороду.

Они возились ещё какое-то время, наконец перешли в боковую рубку. Анч ещё вышел оттуда и зашёл в каюту к девушке и раненому, заговорил с ним, поблагодарил за хорошую работу, за удачное провоцирование юнги и завершил:

— Вы были хорошим помощником, мне жаль расставаться с вами. Но я оставляю вам компаньонку, которая будет ухаживать за вами, и обещаю доложить нашему начальнику о вас, как о герое.

Раненый просил, чтобы его взяли с собой, он обещал на всю жизнь остаться верным слугой Анча.

— К сожалению, у нас только две маски, а кроме того, мы не смогли бы управиться с раненым.

Послышался голос командира — он звал шпиона. Анч обернулся к девушке:

— Прощайте, красавица, больше нам встретиться не придётся, — сказал он по-русски. — Вы интересовались своими друзьями. Ими уже давно лакомятся крабы, которых я обещал вам подарить.

— Не утруждайте себя русским языком, — на его языке ответила Люда.

Анч вздрогнул от неожиданности. «Так, значит, она всё время понимала разговоры в её присутствии».

— У-у-у! — с ненавистью протянул он и замахнулся на девушку, будто намеревался убить. Но его решительно и нетерпеливо звал командир.

Шпион выскочил из каюты. В центральном посту звонил телефон, но никто не подходил к трубке. Из машинного отделения звали командира, но командир с Анчем уже задраивали водонепроницаемое заграждение между центральным постом и боевой рубкой. Они должны были это сделать для того, чтобы увеличить в помещении рубки давление воздуха.

Раненый лежал некоторое время, будто оцепеневший, но скоро опомнился.

— Не будем больше водить друг друга за нос, — сказал он девушке, — теперь наши интересы общие. Я надеюсь, они оба сдохнут раньше, чем выплывут на поверхность. Каждый из них ещё здесь застрелил бы второго, но пока что они нужны друг другу.

Из боевой рубки донёсся шум. Потом утих. Лодка качнулась — значит, вода прорвалась в боевую рубку и сквозь раскрытый люк сжатый воздух выбросил из неё людей. Слышалось какое-то шипение, бульканье за стеной. Где-то над ними толщу воды прорезают тела двух человек, которые, бросив своих подчинённых на произвол судьбы, пытаются спасти свои жизни.

Раненый тоже прислушивался. Казалось, будто его пришибло какой-то страшной вестью, и он, теряя сознание, сполз с подушки. Свет лампочки всё больше угасал, и вскоре Люда видела лишь слабо раскалённую красную нить в темноте. Последние запасы энергии в аккумуляторе освещения заканчивались. Кроме этой красной нити Люда не могла увидеть ничего. Она поднесла к лампочке часы и ещё могла разобрать — пять часов тридцать две минуты.

В посту центрального управления навязчиво звонил телефон.

2. АНЧОУС

Рулевой Андрей Камбала держал одной рукой руль, в другой грубую цигарку и философствовал по поводу различных изменений в природе. В одном случае его заинтересовало, что большие стаи хамсы появились в этом году неожиданно рано. Она ловилась с осени до весны, а на лето, должно быть, отправлялась в Средиземное море. «Колумб» был переполнен меленькой рыбой с серебристыми головками и буровато-синими спинками, напоминающей сельдь. Шаланды соколинских рыбаков со вчерашнего дня разбросали сети на мели, и шхуна забрала очередной улов. Андрей сегодня чрезвычайно много болтал на различные темы. Посторонний наблюдатель сказал бы, что это всего лишь болтовня. Причины же такой разговорчивости были иные. Андрей пытался отвлечь своих товарищей — шкипера и моториста — от грустных мыслей.

— В один год, — продолжал он, — хамса появилась огромная, с четверть метра длиной.

В обычной ситуации Стах обязательно заметил бы, что Андрей привирает, потому что такой большой хамсы ещё никто не видел, но в этот раз он промолчал. Андрей сразу же обратил на это внимание и тоже замолчал. Но позже продолжил:

— Шёл тут один французский пароход. Встал зачем-то напротив нашего острова… Спустили шлюпку, съехали на берег…

И снова Андрея поразило молчание Стаха, ведь сколько он ни рассказывал историю с этим пароходом, всегда шкипер поправлял его, что это был пароход не французский, а испанский, и шлюпка к острову не подходила, а рыбаки подъезжали к пароходу… Но в этот раз никто, казалось, не слышал рассказа Андрея. Рулевой качнул правило руля, затянулся дымом, покашлял и снова начал:

— Так брали они хамсу жарить, а называли её чоусы…

— Анчоусы! — сердито поправил Лёвка, глядя поверх своего мотора.

— Анчоусы, анчоусы, — вроде как обрадовался рассказчик, наконец-то вытащивший слово хотя бы у одного слушателя.

Стах упорно молчал.

— Так эти анчоусы, я вам скажу, хоть и дешёвая рыба, а такая…

— Марк здорово умел их жарить, — тихо произнёс Лёвка, будто обращаясь сам к себе, и склонил голову.

Андрей растерянно посмотрел на моториста, на шкипера и беспомощно заморгал. Очерет оставался в той же позе, и трудно было сказать, слышал он Лёвкины слова или нет.

Моторист взял тряпку, склонился над мотором и начал что-то вытирать. Вдруг затрепыхался парус на ветру. После утреннего шквала они шли под мотором и под парусом. Шкипер взглянул вверх и наконец заговорил:

— Ветер меняется, — рулевой, внимание! — Затем перешёл на нос и стал рассматривать море в бинокль.

После шквала ещё катились вспененные волны, но они были уже невысокими. На небе плыли несколько тучек, и солнце припекало уже ощутимо.

— Эй, парни! — крикнул шкипер. — Лодка слева, видите?

Рулевой и моторист взглянули в ту сторону, куда указывал, вытянув руку, шкипер. За семь-восемь кабельтовых от них на волнах покачивалась большая шлюпка. В ней стояли две фигуры, и одна из них размахивала будто бы флагом.

— Одёжкой на весле машет, — объяснил шкипер товарищам и скомандовал рулевому: — Право руля. Подойти к шлюпке.

Стах подошёл к мачте и спустил парус. На лодке, поняв, что шхуна идёт к ним, перестали махать самодельным флагом.

Чем ближе подходила шхуна к лодке, тем пристальнее смотрел Стах Очерет в бинокль, вызывая заинтересованность у рулевого и моториста. Они жалели, что в распоряжении их экипажа был только один бинокль.

— На «Колумбе»! — донёсся голос с лодки, и тотчас же Андрей и Лёвка удивлённо переглянулись. Этот голос показался им знакомым. Андрей забыл о руле, всматриваясь в фигуры на лодке, и шхуна пошла зигзагами.

— Руль! — крикнул Стах Очерет.

Рулевой выправил курс, но также, как и шкипер и моторист, не мог отвести глаз от шлюпки.

На скамьях в шлюпке стояли парень и девочка. Это были Марк Завирюха и Яся Найдёнка.

— Стопорите мотор! — послышался возглас из шлюпки.

Это был первый случай в истории плаванья «Колумба», когда вся команда на нём забыла о своих обязанностях. Шкипер не отдал приказ, моторист, и без приказа знавший порядок, как подходить к судам, даже не стоял возле мотора, а рулевой правил прямо на шлюпку, будто хотел её протаранить. В этот раз об обязанностях им напомнил юнга. Лёвка бросился к мотору и выключил зажигание. Андрей рывком дёрнул руль, и шхуна, идущая уже по инерции, проплыла мимо кормы шлюпки. Шкипер, схватив багор, едва успел зацепиться им за борт шлюпки и поволок её за шхуной.

В тот же миг Марк перепрыгнул на «Колумб» и попал в объятия Лёвки и Андрея. Шкипер, не выпуская из рук багор, подтянул шлюпку к борту шхуны и протянул руку Ясе. И Марк, и Яся выглядели очень уставшими, одежда на них была разорвана в клочья. У Марка на голове и на руке запеклась кровь на ранах. Однако смотрели они бодро и радостно.

— Теперь я поверю, что анчоусы бывают длиной с метр, — сказал Стах Андрею.

— Поесть бы! — широко улыбаясь, прежде всего потребовал Марк.

— Сейчас пожарим анчоусы! — сказал ему Андрей.

— Не можем ждать! — ответил юнга.

Шхуну остановили. Все расположились возле камбуза, где Марк и Яся уничтожали продуктовые запасы колумбовцев, а рулевой жарил анчоусы, припоминая кулинарные рецепты старого Махтея.

Марк рассказывал об их приключениях. Кратко пересказав обо всём по порядку, завершил на том, как они спаслись из охваченного огнём тонущего парохода. Лёжа в шлюпке, когда взрывались снаряды и огонь охватывал надстройки «Антопулоса», юнга припомнил, что тали, на которых она держалась, разрезаны, а значит, когда палуба нырнёт под воду, шлюпка всплывёт. Оставалась опасность, что её затянет в водоворот вслед за пароходом, но Марк успокаивал себя тем, что до сих пор пароход погружался очень медленно, а значит, можно было надеяться, что он не утонет внезапно, а течение отнесёт шлюпку от опасного места. Так или иначе, этот способ оставался единственным для их спасения. Прыгни они в воду, и их, вероятнее всего, заметили бы с подводной лодки и наверняка расстреляли бы, да и тонущий пароход быстрее потащил бы за собой в водоворот пловцов, чем большую шлюпку. Так и вышло. Лёжа неподвижно на дне шлюпки, они смотрели на тент и уже заметили, как он начал тлеть, когда услышали шум самолёта. Это говорило о том, что «Разведчик рыбы» поднялся в воздух, и пилот со штурманом спасены. Значит, они немедленно оповестят военные корабли о пиратской подводной лодке. Минуту спустя, уже задыхаясь от дыма и жары, услышали лёгкий треск — это, должно быть, оседал пароход. И в то же время шлюпка начала покачиваться из стороны в сторону. Они поняли — она всплыла. Немного погодя Марк поднял голову — над ним тлел брезент. Взглянул за борт — пиратский корабль исчез. В нескольких десятках метров от них догорали верх капитанского мостика и штурманской рубки. Сразу же сорвали тлеющий тент и выбросили его в воду. В шлюпке лежало одно весло и руль. Яся взяла весло, а Марк за руль вместо второго, и они стали отгонять лодку подальше от парохода. Когда «Антопулос» погрузился, их шлюпку лишь легонько качнуло. После этого они очутились в темноте. Видели, как вдалеке светили прожекторы, которые они приняли за прожекторы подводной лодки. Потом слышали пушечные выстрелы, громкий взрыв, какой-то гул под водой, а потом ещё слышали мотор самолёта. На этом их наблюдения той ночью завершились. Наутро их захватил шквал. Вставив на место руль, всё время держали шлюпку против ветра. Когда взошло солнце, шквал утих, и они всматривались в горизонт, не появится ли какое-нибудь судно. В шлюпке нашли воду, но ничего съедобного там не было. Плыть с одним веслом не могли и использовали его вместо держателя для флага, повесив вместо него курточку Марка. Этим флагом подавали сигнал какому-то пароходу, но тот прошёл далеко и внимания на них не обратил. А вскоре после этого к ним приблизился «Колумб».

— Люда осталась на лодке? — спросил шкипер.

— Да. Мы условились, что она будет водить пиратов за нос, отвечая на все их вопросы, но, конечно же, давая неправдивые ответы. Я рассчитываю, что наши корабли уже гонятся за лодкой, так как «Разведчик рыбы» должен был сообщить им о событиях этой ночи.

3. ЕЩЁ ОДНА ВСТРЕЧА

После бессонных ночей Марк и Яся мгновенно почувствовали, что у них начали слипаться глаза. Девочка так и заснула, не дождавшись жареной рыбы. Её на руках отнесли в рубку. Марк лёг возле порога, будто собирался охранять свою спутницу. Перед тем как заснуть, вытащил из-за пазухи синий пакет и положил на полочку, прикреплённую к стене рубки. Рыбаки пожелали обоим приятных снов, но ни Марк, ни Яся уже не слышали этих пожеланий, поскольку Найдёнка спала, когда её укладывали, а Марк утратил слух и зрение, как только его голова коснулась его же собственной маленькой подушки. Они уже не слышали, как вновь заработал мотор, как весело шумел Лёвка и как Стах поправлял Андрея, когда тот начал рассказывать, что он однажды видел в Лузанах в цирке дельфина-акробата, который ездил верхом на коне.

Но более всего беседа вертелась вокруг событий последнего времени на Лебедином острове, подводной лодки и приключений Марка и Яси. С сожалением вспоминали Люду, выражали надежду, что, возможно, она как-нибудь спасётся.

Хотя «Колумб» должен был идти в Лузаны, теперь шкипер решил изменить курс и зайти на Лебединый остров, чтобы отвезти туда Марка и Ясю и сообщить о подводной лодке и Люде.

По мнению шкипера, до того, как зайти в Соколиную бухту, надо было пройти напрямик к маяку и отвезти Марка прямо домой. Он решил дать юнге по крайней мере трёхдневный внеочередной отпуск. Лёвка и Андрей полностью соглашались со Стахом.

Всех троих лишь смутила мысль о свидании с профессором Ананьевым, когда ему привезут известие о дочери. Что может быть утешительного в этом известии при полном незнании о её судьбе? Когда об этом заходила речь, Андрей кряхтел, как старый дед, Стах, покашливая, замолкал, и только Лёвка доказывал, что не всё ещё потеряно — возможно, корабли догонят подводную лодку, и тогда…

— Тогда они её утопят, — наконец отрезал Стах Очерет. После этого моторист тоже задумался, отыскивая способ уничтожить пиратов и спасти девушку. Но ничего не находил.

Около семи часов вечера Стах встал на носу и начал смотреть в бинокль, отыскивая взглядом на горизонте Лебединый остров. В это время из рубки выглянула Яся.

— Не спится? — спросил Лёвка.

— Сон страшный приснился, — ответила, улыбаясь, девочка. — А куда это дядя Стах смотрит?

— Остров наш высматривает. Вот-вот должен появиться!

— Вы меня разбудите, когда будем к острову подходить?

— Обязательно, Ясочка.

— Тогда я снова ложусь спать. — И девочка скрылась в рубке.

Прошло несколько минут. Шкипер зачем-то стал смотреть на море по левому борту.

— Что там, остров передвигается? — поинтересовался Лёвка.

— Пять минут назад смотрел и ничего не видел, — ответил Очерет. — А сейчас лодка с двумя людьми плывёт. Сидят на вёслах. Кто бы это мог быть?

— Может быть, ещё кого-нибудь спасём?

— А что ты думаешь — подводная лодка может столько бед натворить… Андрей, правь на лодку! Видишь?

Андрей кивнул и стал разворачивать шхуну.

Наступал вечер. Ветер совсем утих, и море успокоилось. Лишь кое-где вдалеке мелькал белый гребень, напоминая взмах чайки крылом, и исчезал, будто видение. «Колумб» круто свернул со своего предыдущего курса и пошёл на лодочку. Шкипер удивлялся — кто бы это мог быть так далеко от берега в маленькой вёсельной лодчонке?

Кстати, эта лодочка по своему размеру и форме совершенно не была приспособлена для дальнего плаванья по морю.

Когда шхуна подошла ближе, стало ясно, что это не лодка, а клипербот. Люди в клиперботе заметили, что шхуна идет к ним, и гребли навстречу. У одного была длинная чёрная борода, второй — бритый, с полоской рыжей щетины под носом. На голове у первого была черная фуражка, напоминавшая морскую форму, второй был в тёмно-коричневом мягком кожаном шлеме. Может быть, поэтому первый напоминал моряка, а второй лётчика. Лётчик работал широким веслом с коротенькой рукояткой. Бородатый молча смотрел на шхуну, не проявляя при этой встрече ни радостного удивления, ни радости, на что колумбовцы имели все основания надеяться. Стах Очерет дал команду выключить мотор, его грохот затих, и шхуна замедлила ход. Бородатый тихо сказал несколько слов гребцу, и тот подвел лодку к борту шхуны. Бородатый помахал рукой и крикнул:

— Здравствуйте, товарищи!

Лёвке этот голос показался знакомым, но он не мог припомнить, где и когда видел бородатого.

— Куда это вы на таком корабле путешествуете? — спросил Стах.

— Случилась маленькая неприятность, — ответил бородатый и в свою очередь спросил, куда они держат курс.

— На Лебединый остров.

— Нам в Лузаны надо.

— С Лебединого на Лузаны пойдем.

— У нас с самолетом авария.

— Может, его подводная лодка — того?.. — заинтересовался Андрей.

— А вы что знаете о подводной лодке? — встрепенулся бородатый.

— Так вы с «Разведчика рыбы»? — воскликнул Стах.

Бородатый покачал головой, но на вопрос не ответил, схватился рукою за борт шхуны и сказал:

— Придется вам нас захватить.

— Пожалуйста, — ответил Стах, помогая бородатому влезть на судно. — Мы сегодня уже подобрали двоих ваших знакомых — парня и девочку.

Бородатый нахмурился и, слушая Стаха, внимательно следил за ним. Потом лицо его приняло выражение радостного удивления, и он спросил:

— Где они?

— Отсыпаются, — шкипер указал на рубку.

Бородатый кивнул лётчику, и тот полез на шхуну.

— Далеко мы от берега? — спросил бородатый.

— Скоро Лебединый увидим.

Услышав это, бородатый, казалось, удивился, бросил взгляд на лётчика, но ничего не сказал. А Лёвка, глядя на них обоих, вспомнил, что Марк рассказывал о безногом лётчике, но ни у одного из этих двоих не было деревянной ноги. И голос бородатого он безусловно слышал не впервые…

В это время шкипер предложил вытащить резиновую лодку.

Бородатый взглянул на своего товарища и сделал короткий энергичный кивок головы, подавая этим какой-то сигнал. Это движение встревожило Лёвку, и он напрягся, точно готовясь предупредить какую-то беду, но уже было поздно. Почти одновременно оба незнакомца сунули руки в карманы и вытащили револьверы. Раздались два выстрела.

Шкипер зашатался и упал навзничь, а рулевой, согнув колени, повалился лицом на палубу и, падая, сбил в море ведро, лежавшее у правого борта.

Лёвка бросился на пиратов. Его остановил резкий окрик:

— Ни с места, стреляю!

Здравый смысл победил порыв безумной отваги, и Лёвка остановился. Нелепо было нападать одному безоружному на двоих с револьверами. Да и расстояние между ними было так велико, что, пересекая его, он наверняка получил бы четыре пули. Мысли неслись молниеносно, сменяя одна другую. Лёвка понял, что сейчас не время для борьбы, и отложил свое выступление до более подходящего момента.

— Назад! — скомандовал ему чернобородый.

И он отступил.

— Кругом!

Лёвка повернулся спиной к налётчикам, лицом к рубке. И как раз в эту минуту в дверях рубки появился Марк, а за ним Яся.

— Руки вверх! — крикнул Анч.

(Читатели уже догадались, что это был он?)

Марк медленно поднял руки. Лёвка последовал его примеру.

— Выйти из рубки! — прозвучал приказ.

Марк сделал шаг вперед; за ним, поднимая руки, вышла Яся.

— Предупреждаю: как только кто-нибудь шевельнётся — стреляем, — сказал Анч и, не спуская глаз с пленных, заговорил с командиром пиратской лодки.

Только теперь Лёвка узнал шпиона по его глазам и движениям. Значит, подводная лодка где-то близко. Неужели их заберут туда? Он забегал глазами по горизонту, но прямо перед ним расстилалась пустынная гладь моря. Ни подводной лодки, ни парохода, ни единого паруса.

Налётчики перекинулись несколькими фразами, заняли самую удобную для себя позицию в центре шхуны, а пленным приказали встать рядом у борта. Руки велели положить ладонями за голову. Такое положение гарантировало налётчикам безопасность, поскольку мешало пленным быстро сделать рукой какое-нибудь неожиданное движение. Кроме того, выставленные вперед локти не давали им видеть друг друга.

Захватчики с ненавистью и удивлением разглядывали Марка и Ясю — они ведь полагали, что утопили их. Возможно, Анч вспомнил в эту минуту последние слова девочки о том, как она помешала ему отравить профессора Ананьева. Если бы рыбаки понимали, о чем говорили шпион и пират, они узнали бы, что те при первом нарушении Ясей приказа решили её застрелить, чтобы припугнуть двух других пленных, которые временно были нужны захватчикам.

Шпион произнёс короткую речь, все время многозначительно поглядывая на пленных и на свой револьвер.

— Нам нужна ваша шхуна, — заявил он. — Вы доставите нас в открытое море — туда, куда мы вам прикажем, и завтра в это время будете свободны, сможете вернуться к себе на Лебединый остров или куда захотите. Нам нужны моторист и рулевой. Но помните: малейшее ослушание, лень, какое-нибудь подозрительное движение — и в тот же миг наши револьверы будут разряжены в ваши головы. Между собой не разговаривать, друг на друга не смотреть, в свободное от работы время стоять спиной к нам и руки держать за головой. Всё.

Пленные молча выслушали эту речь и продолжали стоять неподвижно, измеряя взглядом расстояние до револьверов. К сожалению, оно не позволяло сделать неожиданный прыжок, чтобы сбить с ног захватчиков и попробовать вырвать оружие.

— На шхуне есть оружие?

— Нет, — ответил Лёвка.

Оставив второго пирата и пленных в том же положении, Анч вошел в рубку и стал осматривать ее. Вскоре послышался его радостный возглас. Он вышел на палубу, держа в руках синий пакет, который командир лодки не мог найти в своей каюте.

Передав пакет не менее обрадованному пирату, он обернулся к Марку и Ясе:

— Хотел бы я знать, кто это из вас такой ловкий?

Ни юнга, ни девочка ему не ответили.

— Знаком с вашим упрямством, — сказал, помолчав, Анч, — и хотел бы знать: будете вы работать или вас сейчас же расстрелять? Отвечайте по очереди на мой вопрос. Первым — моторист. Вы будете работать на моторе?

— С условием, — ответил Лёвка, — что вы разрешите мне осмотреть раненых товарищей и, если они еще живы, оказать им помощь. Иначе — можете стрелять.

Моторист не видел пока причины возражать захватчикам. Его смерть вряд ли принесла бы какую-нибудь пользу. Он хотел узнать о судьбе раненых, а потом при первой возможности вступить в борьбу с налётчиками.

— Хорошо, — ответил Анч. — Я надеюсь, вы и дальше будете вести себя разумно… Юнга?

— Я согласен на тех же условиях, — хмуро ответил Марк.

— Что ж, я очень рад, — едко сказал шпион, посматривая на юношу с явным недоверием. — Найдёнка?

Последнее имя он произнес злобно и раздраженно.

Девочка стояла на самом краю борта и на этот раз внимательно осматривала шхуну и море. Она ничего не ответила, посмотрела на Анча и, резко оттолкнувшись назад, полетела в воду, падая головой вниз. Почти одновременно хлопнули два выстрела и раздался крик: «Ни с места!» Это крикнул Анч, увидав, что Лёвка рванулся вперед, чтобы броситься на захватчиков. Пират подбежал к борту и посмотрел вниз. Девочку он не видел, она исчезла под водой, но вряд ли была убита или ранена — она так быстро бросилась со шхуны, что пули не могли её задеть. Рыжий пират выжидал, когда она вынырнет, чтобы застрелить наверняка. Прошла почти минута, пока из-под воды показалась голова. Она появилась в таком месте, где пират не ожидал её увидеть, и потому он на две или три секунды опоздал с выстрелом. Девочка успела скрыться под воду, но пуля ударила почти в то самое место, где показывалась голова, и наверняка задела беглянку.

Прошло полминуты, и Яся снова появилась на том же месте. Теперь она уже не высунула голову полностью, а только вдохнула ртом воздух и моментально исчезла. Всё же захватчики выстрелили по четыре раза. Пули подняли в этом месте дождь брызг, так что если там находилась девочка, то теперь они изрешетили её.

Моторист и юнга не видели, что происходило позади, и вздрагивали при каждом выстреле, считая его последним, смертельным ударом по Ясе. Оба не понимали этого поступка девочки, потому что спастись она не могла. Даже не стреляя, а пустив мотор, пираты сразу догнали бы её или просто утопили, наскочив на нее килем. Удивляло и большое количество выстрелов: это значило, что пираты целились плохо.

Между тем Ясина голова больше не появлялась на поверхности. Прошло минут пять. Внимательный осмотр моря не обнаружил девочку ни вблизи шхуны, ни вдалеке от нее. Лучший пловец не смог бы так долго пробыть под водой. Не могла она остаться незаметной и на поверхности моря при свете солнца. Захватчики пришли к выводу, что девочка убита или утонула, тяжело раненная.

Больше она их не интересовала. Анч приказал мотористу стать к мотору, а Марку — к рулю. Ни тот, ни другой не тронулись с места.

— Вы забыли своё обещание! — разозлившись, крикнул шпион.

— А вы — своё, — ответил Лёвка.

— А-а-а! — вспомнил шпион. — Моторист может подойти и осмотреть трупы.

Лёвка бросился к шкиперу и склонился над ним. Стах лежал в луже крови. Пуля пробила его навылет. Лёвке никогда не приходилось иметь дело с ранеными, но, увидев, что рана в правой стороне груди, он подумал, что, возможно, шкипер будет жить. С большим трудом ему удалось кое-как перевязать его и втащить в рубку. Анч ругался и подгонял моториста. Приходилось спешить. Пока Лёвка перевязывал шкипера, шпион послал Марка осмотреть Андрея.

Рулевой тоже лежал неподвижно, но крови вокруг него не было видно. Марк долго осматривал его, наконец нашел тоненькую струйку уже засыхающей крови за ухом. Очевидно, пуля попала в голову и убила Камбалу наповал. Но, положив руку ему на грудь, Марк почувствовал, что сердце как будто еще бьётся. Тогда он поднял голову и внимательно присмотрелся к ране. Пуля пробила ухо и задела голову, но глубоко ли, не было видно. Анч торопил. Марк, так и не узнав наверняка, жив ли рулевой, но почти уверенный в этом, быстро поволок Андрея в рубку.

— Мёртв? — спросил Анч.

Юнга кивнул.

— Так бросить его за борт!

— Мы его похороним.

Анч ничего на это не ответил, только на губах его мелькнула насмешливая улыбка.

Пять минут спустя моторист завёл мотор, а Марк, встав у руля, повернул шхуну на юг.

Заходило солнце. Вдали, почти на горизонте, показался дымок. Никто на шхуне не знал, что это «Буревестник» возвращается в Соколиную бухту.

«Колумб» покинул место, где так неожиданно погибла Яся. И лишь, как память об этом трагическом событии, плавало вверх дном ведро, скатившееся за борт, когда падал Андрей Камбала.

4. НА ЮГ

Анча и командира пиратской подводной лодки вынесло на поверхность моря не более чем через одну минуту. Внезапно попав под давление восьми атмосфер, они сразу же почувствовали сильный звон в ушах, шум в голове; трудно было дышать, но подводный парашют стремглав выносил их наверх, и. внешнее давление ослабевало с каждой секундой. Парашютные маски ещё более ослабляли его, тем самым защищая барабанные перепонки от пробоя. Кратковременность пребывания под большим давлением предохранила Анча и командира и от кессонной болезни, этого страшного врага подводников.

Дело в том, что под большим давлением кровь начинает растворять азот из воздуха, которым дышит водолаз. Если водолаза быстро поднять, внезапно изменится внешнее давление, азот мгновенно выделится из крови, и кровь вскипит, сгустится. И чем больше выделится азота, тем страшнее результаты. Если водолаз некоторое время пробыл на глубине более сорока метров и его сразу поднять на поверхность, у него пойдет кровь изо рта, из носа, из ушей, лопнут барабанные перепонки, и наступит смерть. Спасти его можно, только моментально опустив обратно на ту же глубину и потом поднимая медленно в течение нескольких часов, либо поместив в специальную декомпрессионную камеру, в которой давление повышается искусственно, с помощью нагнетания воздуха. В этом случае может ограничиться только очень сильными болями.

Для шпиона и пирата особенно страшным был первый момент, когда они переходили из подводной лодки в воду, из обычного атмосферного давления под давление восьмидесятипятиметрового слоя воды, но их парашюты были рассчитаны на стометровую глубину, и это гарантировало им спасение.

Вслед за ними взлетел в воздух с веслом-поплавком клипербот. Он не был надут. Если бы его надули, давление воды расплющило бы его. Резиновая оболочка могла выдержать давление воды только в том случае, если бы она была надута сжатым воздухом, но тогда она могла лопнуть на поверхности, как бомба или глубоководная рыба, которую неопытный гидробиолог вытащил своей драгой из морских глубин.

Хотя подъем произошёл сравнительно легко, Анч в первый момент потерял сознание. Рыжий командир, который в свое время тренировался в таких подъемах, правда с меньших глубин, сразу же подплыл к шпиону и привёл его в чувство.

В первую минуту они не заметили вокруг ни одного судна. Но когда, надув клипербот, устроились в нём, Анч первым разглядел примерно на расстоянии мили рыбачью шхуну и сквозь шум в ушах расслышал тарахтение мотора. В их планы отнюдь не входило встречаться с какими-либо судами, на которых можно было встретить множество людей. Не желая, чтобы их заметили, они начали грести в сторону от шхуны.

Где именно они находились, командир-пират не мог сказать Анчу — после обстрела глубинными бомбами в подводной лодке испортились лаг и курсограф. Он ориентировался только по компасу и указателю глубин. Пират ждал, пока непрошеная шхуна отойдёт подальше, и он получит возможность по солнцу определить точно их местопребывание. Для этого он захватил с собой маленькую коробку с необходимыми инструментами.

Заметив, что шхуна свернула и пошла к ним, пираты заволновались. Впрочем, никаких оснований предполагать, что их заподозрят в связи с подводной лодкой, не было. Решили выдать себя за потерпевших кораблекрушение, причем командир-пират должен был выполнять роль моряка, онемевшего от испуга. А в общем-то, Анч ждал шхуну, готовый выдумать любую историю и вести себя соответственно обстоятельствам. Когда шпион узнал «Колумб», он сразу же сказал командиру, что экипаж на этой шхуне состоит из трёх-четырёх человек и можно попытаться захватить её. Условились подняться на судно и при первом удобном случае застрелить двоих, а остальных принудить повернуть шхуну в море, держа курс к месту свидания с пароходом-базой.

Надежды пиратов осуществились почти в полной мере, хотя появление Марка и Яси их чрезвычайно встревожило, даже испугало. Но пираты спешили и даже не спросили юнгу, как он спасся. Впрочем, девочка теперь уже погибла наверняка. Остальных ждала та же судьба — ни шпион, ни пират не были намерены оставлять свидетелей своих преступлений в живых.

Шхуна шла на юг полным ходом. Анч предупредил, что при плохой работе моторист с места не сойдёт, и вообще ему больше ходить не придётся. Командир-пират не отходил от юнги. Наблюдать за работой двух человек захватчикам было удобно, но они понимали, что доверять пленным нельзя. Чтобы обеспечить себя от неожиданного нападения, решили связать мотористу и рулевому ноги. Начали с моториста и крепко спеленали ему ноги двойными стопорными узлами.

Вязал узлы рыжий пират — он хорошо знал, как это делается. «Не хуже опытного боцмана», — подумал Лёвка. Теперь моторист был абсолютно беспомощен: узлы развязать он не мог. Их можно было только разрезать, но большой складной нож, который он всегда носил с собой, отняли пираты.

Марка пока не связали. Пират стал у руля, а юнгу заставили выбрасывать из шхуны рыбу. Пираты считали, что полная нагрузка уменьшает быстроходность «Колумба», к тому же рыба, заполняя палубу, мешала свободно передвигаться. После получасовой работы на палубе стало свободнее. Марка снова поставили к рулю. Рулевой должен стоять у руля, а не сидеть, как моторист, и потому ему спутали ноги, как лошади, а не связали. Марк мог даже медленно передвигаться.

Солнце зашло, и захватчики облегчённо вздохнули. В темноте, не зажигая на шхуне огней, они чувствовали себя в полной безопасности. Так можно было, не обнаруживая себя, обойти любое встречное судно. С появлением первых звезд командир-пират взялся точно определить местонахождение шхуны. Когда он принялся за работу, Марк заволновался. Он подумал, что рыжему непременно понадобится войти в рубку, чтобы произвести необходимые вычисления. А там, в рубке, возле раненого шкипера лежал почти невредимый Андрей Камбала. Кто знает, что он там делал. Марко считал Андрея большим трусом, но надеялся, что рыбак на этот раз не побоится расправиться с пиратами. Безусловно, будь на месте Андрея Лёвка, Стах или даже он, Марк, они воспользовались бы пребыванием пирата в рубке, чтобы проломить ему голову. Это можно было сделать, например, с помощью противопожарных инструментов. А потом уже, отобрав револьвер и прячась в рубке, как в крепости, они сумели бы управиться и с Анчем. Ожидая момента, когда пират пойдет в рубку, Марк следил за ним внимательнее, чем за рулем и курсом шхуны. Суровый окрик Анча заставил юнгу вернуться к своим обязанностям. Тем временем пират закончил астрономические наблюдения и принялся за вычисления. Но, вероятно, не желая работать в обществе убитого и тяжелораненого, он так и не вошёл в маленькую рубку. Своими вычислениями рыжий остался очень доволен. Юнга догадался об этом по тону его разговора со шпионом. У захватчиков было достаточно причин для радости: до предполагаемой встречи с пароходом-базой оставалось шесть-семь часов.

Марк пытался разгадать, почему пираты, захватив шхуну, пошли на юг. В первый момент он думал, что они поднялись на поверхность, чтобы снова поохотиться, что шхуну они утопят, а людей захватят в плен для допросов. Юноша все время ждал появления подводной лодки. Но прошло несколько часов, лодка не появлялась, а пираты всё так же спешили на юг.

Юнга решил, что по каким-то причинам Анч и рыжий отделились от команды подводной лодки. Возможно, подводный корабль находится где-то впереди, на юге, и они спешат именно к нему. Впрочем, Марка брали сомнения: как мог командир подводной лодки оставить свой корабль? Для этого должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Юноше пришло в голову, что подводная лодка потерпела аварию, и он подумал о Люде. От этого предположения его обдало холодом. Девушка могла каким-нибудь образом осуществить их замысел — уничтожить лодку, — но при этом наверняка погибла. Во всяком случае, нужно было узнать, где она. Марк дождался, пока Анч приблизился к нему, и спросил:

— Скажите, где Люда Ананьева?

Шпион смерил юношу циничным взглядом, как всегда, когда ему не надо было маскироваться, иронически улыбнулся и ответил:

— Вас интересует судьба милой девушки Люды? Обещаю: если вы всё время будете усердно исполнять свои обязанности, я отвечу на ваш вопрос по окончании рейса.

Анч повернулся к юнге спиной, отошел на два шага, снова вернулся и так стоял, иронически улыбаясь и крепко сжимая в руке револьвер.

Зная Марка, он побаивался юнги даже связанного, но утешался мыслью, что в конце рейса приставит ему револьвер ко лбу и скажет: «Сейчас вы, мальчик мой, пойдете в гости к милой Люде».

Тьма окутывала море. Впрочем, сегодня она была не такой плотной, как прошлой ночью. Узенький серп молодого месяца блистал на западе и прибавлял немного света к сиянию мерцающих звезд. Командир-пират чуть ли не каждые десять минут заглядывал к Лёвке и Марку, проверяя действие мотора и правильность курса. Время от времени он поправлял рулевого движением руки и что-то сердито бормотал на своем языке, когда тот сбивался с курса. Марк видел перед собой спину Лёвки, рубку и Анча, который, должно быть, собирался войти туда. Но Анч не открыл рубку — его в этот момент позвал командир-пират. Рыжий что-то показывал шпиону в море. Марк взглянул туда же. Далеко по их курсу был виден красный, а левее и немного выше — два белых огня, один над другим. Какой-то пароход с буксиром пересекал им дорогу слева направо. Захватчики перекинулись несколькими словами. Эта встреча их, конечно же, не беспокоила.

Потом Анч подошел к Лёвке, и Марку хорошо был слышен их разговор.

— Я хочу посмотреть на раненого, — сказал моторист. — Может быть, ему надо помочь, сделать перевязку или дать воды.

— Это можно, — ответил Анч. — Я сейчас туда загляну, а потом пущу вас.

На этот раз Анч взялся за скобу и потянул дверь к себе, но она не поддавалась. Думая, что она просто туго пригнана, шпион дернул сильнее. Дверь не открывалась. Тогда он взялся за скобу обеими руками, но ничего сделать не мог. Шпион оторопел. Марк не видел выражения его лица, но даже в темноте было заметно, что движения шпиона стали неуверенными. Значит, Андрей заперся в рубке и отсиживается там. Что же он думает делать? Марк знал устройство рубки. Она была сделана из толстых десятисантиметровых бревен в два слоя. Так ее построили еще прежние владельцы. Дуб высыхал, вымокал и становился всё крепче и крепче. Дверь, правда, была наполовину тоньше, но изнутри в неё были забиты крепкие железные скобы. Если в них засунуть, к примеру, лом, который стоял в рубке среди противопожарного инструмента, разбить дверь даже с помощью топора было бы нелегко. Оставался еще иллюминатор, но его размер, даже если выдавить стекло, не позволял просунуть туда голову. Однако поступок Андрея все же казался очень смелым — пираты могли его просто расстрелять через тот же иллюминатор, в то время как он сам в таком положении ничего не мог сделать захватчикам.

Анч отошел от двери и, приблизившись к командиру-пирату, заговорил с ним о чём-то. Говорили они тихо, хотя никто здесь не понимал их языка. Очевидно, запертая дверь обеспокоила захватчиков.

Марк ожидал, что пираты немедленно начнут стрелять по рубке. Это угрожало смертью шкиперу. Но никто не стрелял. Командир-пират подошел к двери, чтобы лично удостовериться, что она заперта изнутри, подёргал, а потом взял тоненький металлический трос и стал крепко завязывать дверь снаружи. В это время Лёвка обернулся и, не понимая, что они делают около рубки, крикнул:

— Скоро вы пустите меня к раненому?

— Ваш раненый не в таком уж тяжелом положении, — ответил Анч. — Он заперся в рубке и не пускает к себе.

Юнга не понимал, почему пираты не стреляют.

А не стреляли они, потому что после жестокого обстрела Яси Найдёнки в их револьверах осталось только по одному заряду. Они берегли патроны.

5. ВЕДРО НА ВОЛНАХ

Шхуна быстро шла на юг. На том месте, где ее захватили пираты, осталось только большое чёрное, слегка поржавевшее ведро. Оно плавало вверх дном, легонько покачиваясь на волнах. Не один год служило оно рыбакам для мытья палубы, для растворения каустической соды, для переноски рыбы и для других надобностей. Одним словом, оно ничем особенным не отличалось от любого другого рыбачьего ведра.

На расстоянии двухсот метров его уже почти нельзя было различить, да захватчики и не придали ему значения. Однако внимательный наблюдатель наверняка заинтересовался бы им. Оно было погружено в воду значительно глубже, чем обычное ведро в подобном случае. Покачивалось оно тоже меньше обычного, как будто какая-то сила заставляла его точно сохранять вертикальное положение.

В тихую погоду, глядя на поплавки, всегда можно определить направление и скорость течения. Внимательный глаз заметил бы, что пока «Колумб» стоял на месте, ведро тоже не двигалось, но как только он отошел, поплыло и ведро. Оно направилось в противоположную сторону — так, будто течение сразу подхватило его и понесло на север. Затем ведро задрожало, из-под воды показалась голова. Пловец, очевидно успокоенный тем, что шхуна уже далеко, вынырнул на поверхность. Это была Яся Найдёнка.

Стоя на палубё возле Марка с заложенными за голову руками, девочка сперва не собиралась бежать со шхуны.

Но во взгляде, брошенном на неё Анчем, она прочла смертельную опасность для себя, и мозг её лихорадочно заработал: как вырваться, как убежать от захватчиков? Ещё когда вышла из рубки, Яся заметила на воде опрокинутое ведро. Вспомнив слова Лёвки, что Лебединый остров близко, она решила незаметно для пиратов прыгнуть в воду и поплыть к острову. Но подходящего случая не было — пираты внимательно следили за своими пленными. Возможно, она долго ожидала бы удобного момента для бегства, но, когда Анч обратился к ней, она прочитала в его глазах свой приговор. Она бросилась в воду с левого борта, сама ещё не зная, что будет делать дальше.

Уже в воде Яся решила отплыть от шхуны, показаться, а потом под водой вернуться назад. Всплыв, чтобы передохнуть, она тотчас же нырнула снова: её обстреливали. Она нырнула прямо вглубь, на том же месте, надеясь, что захватчики будут ожидать ее дальше, и пока они переменят прицел, она успеет передохнуть. Расчёт оказался верным, и таким образом она убереглась от пуль, пущенных в нее минутой позже.

Нырнув в третий раз, она повернула назад, намереваясь снова проплыть над водой пройденное уже расстояние, нырнуть под киль «Колумба» и только после этого снова высунуть голову на поверхность. Даже для такого пловца как Яся это было опасно. Когда впереди показались мутные очертания киля шхуны, она почувствовала, что задыхается. Её охватило непреодолимое желание открыть рот, но она знала: достаточно одного глотка воды, чтобы уже не всплыть на поверхность. Яся держалась. Последнее усилие — и она плывёт, почти касаясь головой пологого днища шхуны. Девочка осторожно вынырнула под самым бортом. Прошло около минуты, пока она отдышалась. Дольше она боялась оставаться на поверхности. Каждый миг кто-нибудь из пиратов мог заглянуть через борт и заметить её. В двух метрах от неё на воде покачивалось ведро. Яся знала: надо нырнуть и всунуть в него голову, тогда можно три-пять минут не показываться, если только держать ведро в вертикальном положении. Так она и сделала. На протяжении нескольких лет она тренировалась с ведром и без него, плавала по воде и под водой. Никто не заставлял девочку делать это, но никто и не мешал ей. Она овладела этим искусством в совершенстве. Попади она к хорошему тренеру, из неё вышел бы со временем выдающийся мастер водного спорта.

Ведро служило ей водолазным колоколом. Однако выдыхала она не в ведро, а прямо в воду, и потому количество воздуха в ведре уменьшалось, но углекислота не попадала в него. Труднее всего в таких случаях держать под водой тело. Когда она, упражняясь, глубоко ныряла с ведром, то обычно брала какую-нибудь тяжесть, подобно водолазам, которые берут свинцовые грузила. В случаях же, когда приходилось плавать под ведром, находящимся на воде, Яся старалась держать ноги перпендикулярно поверхности моря.

Яся понимала, что воздуха в ведре ей надолго не хватит. Поэтому она старалась не двигаться под ведром. Минуты через три, оставив свой «колокол», она поплыла под водой к нависающей корме, высунула голову, глотнула свежего воздуха и услышала разговор, из которого узнала, что на шхуне ее считают утонувшей. Потом вернулась назад, под своё ведро. Она быстро перевернула его, наполнила чистым воздухом и вновь спряталась, ожидая ухода шхуны. Этого момента она и ждала, и боялась. Её могло ударить винтом, борт шхуны мог зацепить ведро и перевернуть его, наконец, одному из пиратов могло прийти в голову вытащить ведро. Но, к счастью для Яси, ничего этого не случилось. Шхуна отошла, не коснувшись её. Она же не выглядывала из воды, крепко держа ведро за дужку и тем самым сохраняя его в неестественной неподвижности на волнах. Наконец, когда дышать стало совсем нечем, она вынырнула и поплыла, прикрываясь ведром, прочь от шхуны.

Очутившись одна в море, без единого спасательного прибора, кроме неудобного и ненадежного ведра, Яся растерялась. У нее не оказалось ни резиновой подушки, ни пенопластового пояса, и, главное, собираясь плыть к берегу, она не знала, где именно он находится. Даже стоя на шхуне, она не заметила его на горизонте, хотя и помнила слова Лёвки, что берег близко. Оставалось ориентироваться по солнцу и по шхуне. Шхуна несомненно пошла прочь от острова, а солнце показывало, где запад. Девочка должна была плыть на север, но определить точно, где этот север, она не могла.

Между тем всякое отклонение на запад грозило увеличить ее путь до семидесяти — восьмидесяти километров, а маленький поворот к востоку делал его равным сорокапятидесяти километрам. Девочка поплыла так, что солнце было от нее слева. Она не знала, что в этом направлении ей придется плыть до берега сто двадцать километров. А это не по силам даже лучшему в мире пловцу. Лебединый остров оставался чуть в стороне от ее пути, и она непременно проплыла бы мимо, не заметив его.

Солнце коснулось горизонта, когда Яся перевернулась на спину, чтобы отдохнуть. Усталость от пережитых приключений еще давала себя знать. Девочка чувствовала, что сил у нее теперь меньше, чем три дня назад, и должна была их беречь. Лёжа на спине, она смотрела вверх, в темную синеву неба, и вдруг заметила двух белых чаек. Птицы после дневной охоты возвращались с моря на берег. Они летели ровно, не снижаясь, не поднимаясь, никуда не поворачивая — должно быть, спешили к своим гнёздам. Вероятнее всего, это были чайки с Лебединого острова. С высоты они видели остров и направлялись прямо к нему. Яся проводила птиц взглядом. Девочка завидовала им — они ее быстро опережали. Следя за птицами, она обратила внимание, что летят они не в том направлении, в котором она плыла.

Яся поплыла вслед за чайками. Вскоре они скрылись из глаз. Тогда она стала ориентироваться на солнце. Впрочем, ей трудно было определить необходимый угол между своим курсом и солнцем. К тому же солнце скоро зашло, и пришлось определять направление по Луне. Но Луна двигалась по небосклону. Только когда высыпали звезды и Яся нашла среди них маленькую Полярную, к девочке пришла уверенность, что теперь у неё точный ориентир, и она уже не собьется с прямой линии.

Время от времени она поднимала голову и смотрела на маленькую неподвижную светящуюся точку, вокруг которой вращается небосвод.

Небо было чистым и как будто не собиралось покрываться тучами. Но, к сожалению, так только казалось. Если бы Яся разбиралась в погоде, как разбирался в ней Стах Очерет, она, взглянув на небо после захода солнца, могла бы предвидеть кратковременный, но сильный ветер.

Девочка плыла «по-лягушачьи», то есть брассом, она двигалась медленно, чтобы не уставать.

Спускалась ночь. Ярко горели звезды.

Яся плыла и плыла, ничего не видя, кроме своей Полярной звезды, будто собиралась доплыть до неё. Ложась на спину отдохнуть, она не смотрела на звездное небо, а закрывала глаза и прислушивалась, не раздастся ли шум парохода или голоса рыбаков. Но до неё не долетали никакие звуки, кроме шёпота волн, и девочке казалось, что в мире нет ничего, кроме неё и моря, что время тянется бесконечно и волны всегда будут нашёптывать ей свой непонятный рассказ. Потом она переворачивалась и плыла дальше. Но вот стали подниматься волны, и вскоре девочку нагнал ветер, а по небу пронеслась какая-то дымка, затемняя звёзды и луну. За дымкой с моря ползло чёрное покрывало. Оно загораживало звезды и сгущало тьму.

6. ШКВАЛ

Летние месяцы — месяцы гроз. На суше грозы чаще всего бывают в конце дня, между тремя и шестью часами вечера. Но на море они в основном проходят ночью. Метеорологи объясняют это тем, что ночью водная поверхность теплее, чем суша. Воздух над морем охлаждается быстрее, чем вода, и это вызывает усиленное вертикальное движение в атмосфере и приводит к быстрой концентрации водяных паров наверху и к возвращению их на землю в виде ливня. Картина возникновения грозы еще подробно не изучена, но моряки знают, что она всегда приносит с собой шквал — воздушный вихрь. Он налетает неожиданно, будоражит воду, рвёт паруса, причиняет массу неприятностей и быстро исчезает. Шквал с грозой опасен для маленьких парусных судов, но, впрочем, всё же меньше, чем шторм. При шквале порывы ветра достигают семи баллов, то есть его максимальная скорость равна пятнадцати метрам в секунду, а шторм только начинается с двадцати метров в секунду — с девяти баллов.

Шквал захватил «Колумб» внезапно. Единственный человек, способный предвидеть перемену погоды, — Стах Очерет — лежал тяжело раненный в запертой рубке. Впрочем, никто из команды, кроме, быть может, Андрея Камбалы, не знал, жив он или нет. Но, прежде чем «Колумб» попал в шквал, произошло событие, задержавшее движение шхуны. Лёвка, пользуясь темнотой, сумел незаметно для захватчиков что-то испортить, и мотор стал стучать и давать перебои. Командир-пират первый обратил внимание на перебои в работе мотора, и Анч спросил, что случилось. Лёвка заявил, что мотор загрязнён, если его не прочистить, «Колумб» скоро совсем остановится. Анч ответил на это угрозой немедленно застрелить моториста и успокоился только после заверения Лёвки, что чистка отнимет не больше часа. Моторист получил приказ немедленно чистить мотор. Ссылка на засорение мотора показалась захватчикам подозрительной, и они бы охотно отправили Лёвку за борт, но сам командир-пират, хотя и разбирался в моторах, однако не имея навыка, провозился бы с чисткой до утра.

На некоторое время место командира-пирата занял Анч, а тот поднял на шхуне паруса, желая воспользоваться лёгким, почти попутным ветром, чтобы увеличить ход. Он поднял фок, натянул кливер и, показав Марку, как править, отошел к Лёвке, чтобы следить за его работой.

Шхуна едва продвигалась вперёд и, казалось, каждую минуту могла остановиться. Марк мысленно одобрял поведение Лёвки, понимая, что моторист нарочно возится с мотором, чтобы задержать шхуну. Не надеясь на положительный результат, они оба мечтали как-нибудь задержать шхуну и разрушить неизвестные им, но безусловно преступные планы захватчиков. А потом, возможно, удастся встретиться с каким-нибудь пароходом или другим судном, внимание которого можно будет привлечь криком. Марк решил, что, если такой случай представится, он обязательно бросится в море, даже со связанными ногами.

Анч подошел к рубке и, прислонившись ухом к двери, стал прислушиваться. Шпиона волновало поведение раненого, который сумел так крепко запереться. «Возможно, у него есть какое-нибудь оружие», — рассуждал шпион. Учитывая, что в револьвере остался последний патрон, Анч не отваживался активно выступить против шкипера, хотя и не мог предполагать, чтобы рана Стаха была очень уж лёгкой. Он сам стрелял в Очерета, видел под ним лужу крови и имел основание надеяться на смертельный исход. После захвата шхуны Анч внимательно осмотрел рубку. Огнестрельного оружия он там не нашел, но помнил, что видел противопожарный инструмент: огнетушитель, лом и два топора. Здоровый человек с такими орудиями представлял для пиратов некоторую опасность — с тяжелораненым можно было не считаться. Подслушивая, Анч хотел выяснить состояние Очерета.

Минуты две шпион ничего не слышал. Наконец в рубке послышался шорох — кто-то там передвигался и шептал, но через толстую дверь слов нельзя было разобрать. Неужели шкипер бредит или говорит сам с собой? Казалось, человек в рубке что-то рассказывает. Потом долетел стон. Анча это встревожило. А что, если другой рыбак не убит, а тоже ранен? Это усложняло дело. Впрочем, из рубки не донеслось больше ни звука. Шпион слушал еще минут пятнадцать, но вдруг порыв сильного ветра тряхнул судно — оно рванулось с места, парус надулся в обратную сторону, и шхуну бросило кормой вперед.

В ту же минуту забурлили волны, поднятые внезапным ветром. Зюйд-вест налетел таким порывом, что угрожал перевернуть «Колумб». Пират оставил моториста и бросился спускать паруса, но сделал это недостаточно ловко, и Марк чуть не полетел за борт. Когда был спущен фок, юнга повернул шхуну так, чтобы, маневрируя, идти против ветра, под одним кливером.

Шхуна пошла переменным курсом, но в прежнем, указанном пиратами, направлении. Оставив юнгу, пиратвернулся к мотористу. Дело с мотором усложнялось — началась качка, и моторист не мог как следует работать. Лёвка проявил исключительную старательность и, казалось, намеревался завоевать полное доверие пиратов. Конечно, ни рыжий, ни Анч не верили ему ни на грош, но, решив, что на моториста влияют их окрики, относились к нему всё более строго. Лёвка время от времени искоса посматривал на ближайшего конвоира, прикидывая, как бы неожиданным ударом свалить его, вырвать револьвер и пристрелить налетчиков одного за другим. Но пираты были чрезвычайно осторожны и становились или за спиной пленного, или не ближе полутора-двух метров от него.

Испортить мотор было нелегко. Нужна была большая ловкость, чтобы сделать это незаметно для рыжего. Не теряя надежды на осуществление своего намерения, Лёвка прежде всего сделал так, чтобы горючее поступало в мотор в меньшем количестве и давало неполное сгорание. Таким образом ход шхуны уменьшался почти вполовину. Лаг на шхуне был неисправен. Его ещё утром разобрали и не успели собрать, и пираты не могли определить скорость хода.

Шхуну качало все сильнее, волны поднимались и заливали палубу. Потом хлынул ливень. Ударил гром. Непроглядная мгла окутала море и лёгкую шхуну, которая взлетала на волнах, как игрушка. Марку только при свете молний, время от времени прорезавших тьму, видны были настороженные фигуры захватчиков и Лёвкин локоть.

Попадая в шторм или шквал, шхуна начинала скрипеть, а при сильной качке откуда-то из-под палубы доносились звуки, напоминавшие удары колокола. Причину скрипа до сих пор никто не установил, это была тайна корабельного мастера. А звон начался после одного ремонта. Какой-то рассеянный рабочий оставил в металлическом воздушном ящике под палубой железный предмет, должно быть, висящий на крючке. На большой волне этот предмет начинал раскачиваться, ударяясь о стенки ящика. Теперь как раз и зазвучали эти глухие удары. Моторист и юнга относились к ним равнодушно, но пираты встревожились. Казалось, звон шел с моря и напоминал печальный церковный благовест, обычный в их стране, но неизвестный ни Лёвке, ни тем более Марку. Впрочем, пираты ничего друг другу не сказали.

Под удары грома, шум дождя и вой ветра юнга приводил в исполнение задуманный план задержки шхуны. Воспользовавшись тем, что рыжий теперь почти не смотрел на компас, Марк медленно повернул шхуну не менее чем на девяносто градусов и повел ее поперек указанного ему курса. С каждым порывом ветра «Колумб» удалялся от цели захватчиков. Ветер немного стих и стал ровнее, но волна увеличивалась и всё сильнее раскачивала судно. Усилился гром, чаще сверкала молния.

Когда тьма лишь на миг перерезается молнией, раскаты грома звучат под аккомпанемент невидимых, но ощутимых волн, под связанными ногами содрогается дощатая палуба, а к голове приставлено дуло револьвера, необходима исключительная сила духа и непоколебимая воля, чтобы не впасть в отчаяние, сохранить рассудительность и веру в спасение.

У молодых советских рыбаков были холодные головы и горячие сердца. Если бы захватчики присмотрелись при свете молнии к выражению глаз своих пленных, они увидели бы не испуг, а спокойствие, даже радость. Пленникам казалось, что стихия пришла им на помощь в их стремлении задержать шхуну и помешать пиратам осуществить их планы.

Шквал шёл узкой полосой, неся с собой тучи и ливень. Ветер всё ещё дул, но дождь прекратился, молния сверкала уже за левым бортом, а гром слышался слабее. «Колумб» выходил из шквала. Рыжий пират подошел к компасу. Суровая расправа была неизбежной. Сверив курс, компас и направление ветра, любой моряк понял бы, куда рулевой направляет судно. Но в это время ветер стал заходить с западных румбов, треугольник паруса полностью брал ветер, и юнга стал быстро переводить судно. Перемена ветра объясняла манёвр, и это не дало пирату возможности определить, куда перед этим направлялась шхуна. Ветер менялся, утихал. Для быстрого хода одного кливера было уже недостаточно, а поднять фок пираты не могли — молния уничтожила половину мачты. К Лёвке снова подошел Анч, и теперь моторист должен был запустить мотор. Придерживаясь указаний компаса, шхуна пошла прежним курсом, но определить, куда именно она направляется, можно было только по звёздам. После полуночи они снова появились, и командир-пират принялся старательно вычислять местонахождение «Колумба». Возился он очень долго. Результаты вычислений все время казались ему ошибочными. Выходило, что, несмотря на все усилия идти с полной скоростью на юг, шквал отнес шхуну назад, почти к Лебединому. Рыжий не мог поверить в это и вновь повторял свой расчёт, проверяя все данные с максимальной точностью.

Он ещё не закончил свою работу, когда Анч тронул его за плечо и указал на море. Пират обернулся и увидел мигающий свет. Во тьме то вспыхивал, то угасал огонек маяка: две длинные и три короткие вспышки с равными интервалами.

— Это маяк на Лебедином острове, — сказал Анч.

Он мог этого и не говорить: командир видел этот маяк в предыдущие ночи и сразу узнал его. Кроме них родной маяк узнали и пленные. Марк от волнения едва держал руль. Там, на маяке, в это время находились самые близкие ему люди. Если бы отец знал, сколько горя и радости принес он в эти минуты своему сыну! Горя — потому что, если бы маяк не светил, «Колумб» наверняка налетел бы на гряду подводных камней, располагавшуюся поблизости, и тогда пираты нашли бы там своё последнее пристанище, радости — потому что юнга снова видел свет дорогого ему маяка.

7. ОДНА

Маяк то зажигался, то гас, будто дразнил своим белым светом. Так, во всяком случае, казалось Ясе, с жадностью следившей за его огоньком. Большие волны поднимали тело на гребень, и когда этот момент совпадал со вспышкой маяка, она чувствовала прилив сил и бодрости. Иногда маяк вспыхивал в такие моменты, когда девочка находилась между волнами, или вода заливала её голову, и тогда маяк на несколько минут пропадал из виду. Она всё слабее работала руками, тело охватывала вялость.

Где-то за островом, над материком, небосклон пересекали молнии, но звуки грома сюда уже не долетали. Над Ясей мигали яркие, точно вымытые грозой, звёзды, за горизонтом исчезал узенький серп молодого месяца. Но ни звёзды, ни месяц не могли привлечь внимание плывущей. Её мысли сосредоточились только на свете маяка.

После грозы воздух и вода стали холоднее. Девочка чувствовала, как стынет тело и силы покидают ее; руки болели от усталости, пальцы на ногах свело. Удары волн всё чаще попадали в лицо, и, не в силах поднять голову, Яся нахлебалась горько-солёной воды. После каждого такого глотка тело тяжелело, и всё сильнее охватывало желание не поднимать рук, закрыть глаза. Будь что будет, только бы отдохнуть!..

Но вот снова призывно вспыхивает маяк, и снова руки находят силы грести по воде, возвращается надежда, возобновляется упорное желание доплыть до берега.

Долго девочка борется с волнами, а маяк светит всё так же ровно, но не приближается, и кажется, что невозможно доплыть до манящего огонька.

Исчезают надежда и силы. Яся ещё механически рассекает воду руками, но глаза её уже закрыты, и она не видит ни света маяка, ни неба над собой. Волны поднимают тело, бросают вниз, снова поднимают. Она уже почти потеряла сознание, только руки, как заведённые, все так же упорно загребают воду.

Как в тумане, встают неясные воспоминания. Обрывками мелькают события, одно за другим проплывают знакомые лица. Но вот их сменяют какие-то страшные, фантастические чудовища, в ушах звучит дикий визг, кажется — светит огонь, пылает пожар, обжигает грудь, и вновь все пропадает…

Пока девочка борется за свою жизнь, перенесёмся на берег острова — туда, где возвышается маяк. Груды подводных камней на мели преграждают здесь путь судам на протяжении нескольких километров. Ближе к острову отдельные камни уже выступают из воды. Этот барьер заканчивается россыпью невысоких, разрушенных ветром и водой известковых скал, над которыми высится маяк. Между скалами лежат небольшие песчаные мели, выползающие далеко на берег, обозначая своим верхним краем границу прибоя.

Море, разбуженное южным шквалом, сменяющимся западным ветром, создавало над подводными скалами множество бурунов, накатывало огромные волны прибоя и с гулом разбивало их об остроконечные скалы. Затем валы с шипением растекались по песку, белыми языками касаясь линии прибоя. Только ловкий и хорошо знающий побережье человек мог бы в такое время с огромным трудом подвести к берегу лодку. Да и то лишь в одном месте — справа от маяка, примерно в ста шагах от маленького домика, в котором жил смотритель со своей семьёй. Там подводные скалы немного расступались, создавая воронкообразное углубление. Туда набегала сильная волна, но водоворот, образованный ею, все же можно было преодолеть. И Марк не раз, несмотря на шум и кипение воды, причаливал в этом месте на «Альбатросе».

Уже прошло три дня с тех пор, как пропал Марк, и три ночи обитатели маяка не спали. В аппаратной стоял, облокотившись о подоконник, смотритель маяка Дмитрий Завирюха. Он стоял так с самого вечера — с тех пор как зажёг огонь на маяке, и всё время смотрел на темное море, ничего не видя. Впрочем, он и при свете увидел бы не больше. Он думал о своём исчезнувшем сыне.

Третий день нет никаких известий, хотя пропавших искали все рыбаки, краснофлотцы, водолазы, эсминец, самолёт. Приезжали следователи, но и они никаких следов не нашли. Так и сообщили ему днём, когда они с женой ходили в Соколиный. И лишь грозным предзнаменованием стояло перед ним воспоминание о двух погибших в предыдущие ночи жителях острова.

«Где же Марк, сынок любимый? Какой мальчик был!»

Смотритель терялся в догадках. Он уже не надеялся когда-нибудь увидеть сына. Он не мог без боли думать о комнате в маленьком домике, где в таком же оцепенении сидела мать Марка и, не отрываясь, смотрела в одну точку. Ей казалось — вот-вот откроется дверь, и войдет её мальчик, с весёлым смехом расскажет о последнем рейсе «Колумба», о трусоватом Андрее и отважном Стахе, бросит несколько шуточек, и она поцелует его. По щекам неудержимо текли слёзы, но она их не замечала. Сидела на скамье у стола и не сводила глаз с двери.

На постели спал полуодетый Гришка. Теперь его взяли домой, и каждый раз, когда вечером родители возвращались из Соколиного и не отвечали на вопросы о Марке, мальчик заливался слезами. Тогда дед Махтей брал его за руку и утешал до тех пор, пока ребёнок не засыпал.

Сейчас деда в комнате не было. Он вышел из дому, чтобы побыть наедине со своими мыслями, не видеть страданий дочери. Он знал — уговорами ей не помочь.

Дед выстоял всю грозу под дождем, в старом рыбачьем плаще, с непокрытой головой. Он вспоминал свою трудную жизнь, которая вся почти прошла на воде. Вспомнил палубы многих парусников и пароходов. Все они знали его походку, испытали силу его рук, вооружённых шваброй.

Бесчисленное множество судов он изучил, работая на них матросом, рулевым, кочегаром. Никогда он не мечтал встретить свою старость на родном Лебедином острове. Почти все его многочисленные товарищи распрощались с жизнью в море, и никто не мог сказать, где их могилы. Но когда судьба занесла его пенсионером сюда, на маяк, он очень привязался к своим внукам, и они были ему в старости отрадой.

Старик медленно прохаживался по берегу, слушая, как в кромешной темноте гудит прибой, и старческие губы шептали проклятия неизвестным убийцам. Старый матрос не умел плакать. И теперь за все три дня ни одна слезинка не блеснула в его глазах. Жестокая морская жизнь научила Махтея сдерживать слезы. Но сердце его разрывалось от тоски.

Старик всё ходил и ходил, временами встряхивая мокрыми волосами, потом останавливался, опирался на палку и сверлил глазами темноту. Когда прошла гроза и перестали вспыхивать молнии, дед стоял недалеко от того места, где в прибой Марк не единожды проскакивал на «Альбатросе». Дед с тоской вспоминал внука…

И вдруг поблизости как будто раздался стон. Старый моряк встрепенулся и прислушался, стараясь разобрать в шуме прибоя звук голоса. Стон повторился. Дед наклонился над берегом и увидел, как при свете звёзд что-то темное выползало на берег. Стон повторился, и старик разобрал, что это был человеческий голос.

Из моря, теряя последние силы, выползал человек. Набежала волна, залила побережье и покрыла пловца, а когда отбежала, неизвестный очутился уже дальше от берега, чем был до этого. Дед Махтей опустил на землю свою палку и бросился навстречу новому валу воды, который мог зарыть незнакомца в песок, побить мелкими камнями и унести обратно в море…

Отвага старика спасла неизвестного. Моряк опередил вал прибоя и схватил человека, лежавшего на песке. На этот раз вода покрыла обоих, но старик удержался: когда волна отошла, он остался на том же месте, быстро вытащил тело на берег и понёс к дому. Ноша была очень лёгкой. Пронеся её с сотню шагов, старик не чувствовал усталости и, казалось, мог идти с ней до самого Соколиного.

Когда дед вошел в дом, дочь вскочила со своего места и бросилась к нему, словно надеясь увидеть у него на руках своего сына. Но на руках у деда лежал не Марк, а неизвестный окровавленный подросток. Женщина поняла, что случилось несчастье, и склонилась над спасённым с материнской нежностью.

— Это девочка, — произнесла она.

Незнакомка открыла глаза, посмотрела вокруг ничего не понимающим взглядом и снова опустила веки. Ее раздели, положили на постель, растёрли и одели в рубашку, несколько лет назад принадлежавшую Марку, а теперь ожидающую, пока Гришка подрастёт.

Ни женщина, ни старик не могли узнать девочку. Может быть, она была из Соколиного? Всех детей и подростков оттуда они не знали. А может быть, это была и вовсе чужая девочка с какой-нибудь погибшей в море шаланды.

В это время проснулся Гришка. Первое, что он увидел, были фигуры матери и деда, склонённые над кроватью, где лежал кто-то в мальчишеской одежде.

— Марк! — воскликнул мальчик, вскочил и подбежал к постели.

Но это оказался не Марк, а девочка. Гришка внимательно посмотрел на её лицо.

— Яся Найдёнка! — проговорил он, широко раскрывая глаза. — А где Марк?

Женщина и старик, поражённые, посмотрели на мальчика. Так это Яся Найдёнка, погибшая вместе с Марком и Людой!

Махтей никогда не видел Ясю, а его дочь Валентина видела её только несколько лет назад. Но оба сразу поверили Гришке. Мальчик, бывая в Соколином, знал там всех.

Принялись согревать девочке ноги, давали нюхать нашатырь, клали тёплые компрессы на голову. И вот девочка, раскрыв глаза, уже не закрыла их. Испуганно и вопросительно она смотрела на склонённые над ней лица.

— Яся, где Марк? — спросил старик.

Девочка с трудом повернулась на бок и узнала Гришку.

Значит, она в — безопасности.

— Скорее догоняйте «Колумб», скорее спасайте их! — прошептала Яся.

Эти слова сперва показались её слушателям бредом, но девочка из последних сил приподняла голову над подушкой и заговорила:

— Вчера вечером пираты захватили «Колумб», убили дядю Стаха и Андрея… Там остались Лёвка и Марк. Я спаслась и едва доплыла до берега… Их надо догнать!..

Значит, Марк жив, но в опасности! Трое людей умоляюще смотрели на девочку, ожидая, что ещё она скажет…

8. «КАЙМАН»

Если бы в те дни какой-нибудь наблюдатель внимательно следил за движением пароходов в южном море и, отмечая на карте курсы, записывал каждый час местонахождение судов, его внимание, наверное, привлекло бы поведение одного парохода. Вместо того чтобы идти всё время своим курсом, направляясь в определённый порт, этот пароход трижды в день менял направление, а ночью, если не стоял на месте, менял свой курс ежечасно. Один раз в сутки, в определенное время, он всегда оказывался на одном и том же месте.

Казалось, на этом пароходе совершала плавание какая-то экспедиция, изучающая новое, замкнутое течение. Но если бы наш наблюдатель приблизился к этому пароходу, то на протяжении суток не заметил бы никаких признаков, свидетельствующих о гидрологических, гидрохимических, гидробиологических и, наконец, метеорологических наблюдениях на пароходе. Впрочем, радист наверняка обратил бы внимание на многочисленные сводки о погоде, передаваемые с парохода в течение суток. Эти сводки, должно быть, передавались по специальному коду метеорологической службы. Во всяком случае, они почти никогда не соответствовали действительности. Правда, возможно, что пароход был только передаточным пунктом и пересказывал одну за другой метеосводки судов, плавающих на других морях и океанах.

На чёрном борту парохода большими буквами было написано название: «Кайман». В каюте капитана в маленьком сейфе лежали судовые документы. Они находились в многочисленных папках. В каждой папке документы говорили об одном и том же по-разному. Согласно одной папке, «Кайман» шел с юга на север, согласно другой — с востока на запад, а третья и четвертая указывали прямо противоположные направления. И хотя этих папок с противоречивыми документами было много, такой разнобой не тревожил ни капитана, ни его помощников. Менее всего был обеспокоен этим обстоятельством старший помощник. Поведение его могло тоже вызвать удивление человека, знающего обязанности службы старшего помощника на пароходе. На «Каймане» он совсем не отбывал штурманскую вахту и вообще редко выходил на капитанский мостик. Почти все время он проводил в радиорубке. Капитан вёл себя с ним исключительно вежливо, иногда даже подобострастно, а тот не всегда отвечал капитану тем же.

Если бы кто-нибудь из команды «Колумба», за исключением Стаха Очерета, очутился на минутку на этом пароходе, то в старшем помощнике он сразу узнал бы моряка, которого видел с повязкой на глазу в столовой «Кавказ». Правда, теперь моряк был без повязки.

Да, это был он — морской агент той же службы, что и Анч, — а пароход «Кайман» выполнял функции плавучей базы подводной лодки. Радиостанция служила для связи между подводной лодкой и материком, и потому в ней протекала основная деятельность «помощника капитана».

В последнюю ночь он не выходил из рубки. В течение двадцати четырех часов лодка не подавала о себе никаких вестей. Последней радиограммой командир лодки известил о потоплении «Антопулоса». Радиостанция «Каймана» продолжала регулярно передавать лодке необходимые сообщения и указания, полученные с материка, но подтверждения о приёме радиограмм адресатом не было.

Накануне вечером пришёл запрос с материка. По-видимому, там были встревожены длительностью пребывания лодки вблизи советских берегов. Давались последние инструкции: выкрасть профессора Ананьева и убираться оттуда восвояси. Эти инструкции агент зашифровал в метеосводку, и радист уже трижды передавал их в условленное время. Но до сих пор никакого ответа с лодки не пришло.

Тем временем рация «Каймана» перехватила известие о спасении команды «Антопулоса». Немного позже радист подслушал разговор двух других радистов. Один из них рассказывал о гибели греческого парохода. Моряки утонувшего парохода выражали уверенность, что причиной взрыва была неизвестно кем выпущенная торпеда. Это обстоятельство усложняло положение и угрожало опасностью не только лодке, но и её базе.

Размышления о возможном местопребывании подводной лодки, о том, почему она не отвечает на сигналы, тревожили «помощника капитана». По сообщениям, полученным из разных мест, он знал, что в районе Лебединого острова находятся один военный корабль и один гражданский самолёт, но это не представляло собой угрозы для первоклассной разведывательной подводной лодки с опытным командиром и таким энергичным и отважным агентом, как Анч. По всем расчётам с лодкой ничего не могло случиться. Но рация там почему-то молчала. Особенно это взволновало командование «Каймана», когда трижды прошли условленные для радиосвязи часы, а радист сигналов не обнаружил.

Ночью «Кайман» всегда находился на одном и том же месте. Капитан корабля-базы и командир подводной лодки заблаговременно определили это место для своих встреч. Оно было вдалеке от обычных путей пассажирских и торговых пароходов и вне рыбачьих районов. Там уже состоялась одна кратковременная встреча: подводной лодке были переданы баллоны со сжатым кислородом.

Условились, что на исходе каждой ночи «Кайман» будет патрулировать в определённом месте на случай возможной порчи радиоприборов или какой-нибудь аварии подводной лодки, которая в этих обстоятельствах должна была прийти туда же.

Всю шквальную ночь «Кайман» крейсировал вблизи этого места, не удаляясь более чем на одну-две мили. Он шёл с наименьшей скоростью и, если бы понадобилось, мог в одну минуту «испортить» свои машины и приступить на ходу к «ремонту». Вахтенный получил приказ следить как можно внимательнее за огнями в темноте. Впрочем, за всё время этого плавания нигде не было обнаружено ни одного огонька, ни одного силуэта корабля или хотя бы маленькой лодки. Дежурный радист также не мог похвалиться новостями.

Наступало утро. Множество биноклей щупало горизонт, но также безрезультатно. «Старший помощник» теперь все время находился на капитанском мостике. Капитан стоял рядом и каждые десять минут докладывал ему результаты осмотра.

Из-за горизонта показалось солнце и быстро стало подниматься. До конца условленного крейсирования оставались минуты. Следуя распорядку предыдущих дней, «Кайман» должен был закончить ремонт «повреждённых» машин и отбыть в свой круговой рейс по ежедневному маршруту.

Прошел час. Капитан вопросительно взглянул на своего «старшего помощника».

— Продолжим предрассветное крейсирование, — сказал агент. — Увеличьте длину нашего пути и прикажите усилить наблюдение.

Это была последняя попытка найти лодку в открытом море. Можно было бы направиться к Лебединому острову, держа курс к месту, откуда в последний раз извещала о себе подводная лодка, но агент на это не отважился.

«Кайман» продолжал крейсировать вокруг условленного места. Вскоре с борта парохода заметили в воздухе точку. Над морем летел самолет.

9. ПОГОНЯ

На рассвете вахтенный на «Буревестнике» обратил внимание на лодку, приближающуюся к эсминцу. Краснофлотец доложил вахтенному начальнику. В то же время с лодки донесся крик:

— Эй, на эсминце!

Голос звучал хрипло, надтреснуто; слышно было, что кричит уже не молодой человек.

— Эй, на эсминце! — снова повторили с лодки.

— Кто такой? — спросил вахтенный.

— Рыбаки. Разрешите подойти.

— Подходите.

Лодка пошла смелее, и когда приблизилась к «Буревестнику», вахтенный при свете притрапового огня разглядел двух человек: один был старик, а другой — средних лет.

— По какому делу? — спросил вахтенный начальник.

— Нам бы командира, товарища Трофимова, — ответил старик.

— Спит командир. Приезжайте часа через два, как солнце взойдет.

— Ждать нельзя — известия важные: пираты в море шхуну «Колумб» захватили.

— Поднять старика на палубу! — распорядился вахтенный начальник.

Когда дед очутился на палубе, краснофлотцы узнали Махтея, знаменитого моряка и кока, который на рыбачьем празднике угощал их блюдами собственного приготовления.

— Вы, дедушка, толком рассказывайте, — попросил вахтенный, — а мы сейчас командира разбудим.

Он понимал всю важность привезенных дедом сообщений и сразу же послал будить капитан-лейтенанта, но и сам хотел как можно скорее узнать, откуда у деда известия о «Колумбе».

Махтей не успел ему ответить. Из двери капитанской каюты послышался приказ:

— Деда к командиру!

И Махтея повели в каюту Трофимова.

Семён Иванович одевался за перегородкой, когда прибывшего с известиями ввели в его каюту. Командир вскоре вышел к деду, поздоровался, усадил в кресло и попросил рассказать, в чем дело. Дед не хотел садиться, а, вытянувшись, рапортовал:

— На маяке мы подобрали девочку, выплывшую из моря. Это та самая, которую зовут Яся Найдёнка. Девочка была без сознания. Немного опомнилась и говорит — догоняйте «Колумб». Шхуну захватили пираты, поубивали, собачьи дети, наших рыбаков, но оставили в живых моего внука Марка и моториста Лёвку, так что, мы думаем, вы на «Буревестнике» в два счёта их догоните и перевешаете сукиных сынов на реях…

Сообщение деда было командиру эсминца понятнее, чем самому деду. Командир знал часть событий, произошедших перед захватом «Колумба». Но для него оставалось непонятным, откуда взялись на «Колумбе» Марк и Яся, и как пираты с потопленной подводной лодки могли захватить шхуну. Он спросил, где Яся, и, узнав, что девочка сейчас в Соколином, приказал немедленно привезти ее на корабль.

— Товарищ командир, — дед снова вытянулся, — такая просьба к вам: разрешите мне и моей дочери, матери моего внука Марка, сопровождать вас в погоне за этими выродками. Хоть это и против правил — то есть присутствие посторонних, а особенно женщин на военном корабле, но, как известно, исключения всегда и везде могут случиться. А вторая просьба: поднять якоря — и полным ходом за пиратами.

— Ладно, дедушка. А где ваша дочь?

— На берегу, с девочкой.

— Хорошо, дадим сигнал, чтобы шлюпка взяла и её.

Трофимов уважил просьбу деда, хотя и не был вполне уверен, что «Буревестник» сразу же найдёт «Колумб». Пираты давно уже могли пустить шхуну на дно. Если «Колумб» был захвачен подводной лодкой вчера под вечер, то за это время они отошли примерно миль на шестьдесят от берега, в секторе стоградусной дуги. Это чрезвычайно усложняло поиски. Так думал командир «Буревестника», ожидая шлюпку с Ясей.

Вскоре шлюпка стояла у борта, и по трапу медленно поднимались Яся и Валентина Махтеевна.

Девочка рассказала о своих приключениях, о спасении с пылающего парохода, о встрече с «Колумбом» и неожиданном появлении пиратов на шхуне. Она сообщила, что Стах Очерет и Андрей Камбала убиты или тяжело ранены. К сожалению, она не могла сказать, куда пираты повели «Колумб».

В предрассветной мгле эсминец покинул Соколиную бухту и взял курс на юг. Восход солнца застал его уже далеко от острова. Когда солнце взошло, корабль остановился. С его палубы спустили «Разведчика рыбы». На крутой волне трудно было взлететь, но Барыль мастерски поднял самолет и отправился искать шхуну.

Эсминец уменьшил скорость.

Из рассказа Яси капитан-лейтенант понял, что двое пиратов спаслись после гибели подводной лодки. Девочка во время нападения на шхуну и своего бегства не видела поблизости подводную лодку, зато узнала в одном из нападающих её командира. В опасности ни один командир не оставляет свой корабль до последней минуты. Значит, подводная лодка погибла, но кое-кто из её экипажа спасся.

Трофимов жалел, что его сообщение о гибели лодки было причиной отмены приказа о выходе в море других эсминцев и вылете гидропланов. Будь они сейчас в этом районе, «Колумб» скоро отыскали бы. Теперь же приходилось довольствоваться одним только «Разведчиком рыбы».

Всё же командир дал распоряжение радисту запросить по эфиру, не видел ли кто-нибудь шхуну «Колумб». Ведь какой-нибудь пароход мог случайно встретить её и пройти мимо, ничего не подозревая. Радист выполнил распоряжение, но на вопрос о «Колумбе» никто не ответил.

Стоя с биноклем в руках на командном мостике, Трофимов думал о возможности поймать хотя бы одного из пиратов. Размышления командира прервали комиссар и старший механик.

— Осип Григорьевич утверждает, — сказал комиссар, указывая на старшего механика, — что мы могли бы протаранить подводную лодку.

Старший механик поглядывал в небо.

— Понимаю, куда он клонит, — ответил Трофимов, не отводя глаз от бинокля. — Хочет сказать, что это можно было бы сделать, если бы я ему дал тогда разрешение увеличить по его проекту скорость на три мили.

— Да, Семен Иванович, я уверен, — тихо промолвил старший механик.

— А я вам сказал: разрешу после консультации со старшим инженером дивизиона. Понятно?

— Слушаюсь, товарищ командир.

Механик недовольно поморщился, но потом прищурился, поглядывая на комиссара.

Комиссар молча улыбался. Он уже был согласен с механиком. Ответ командира свидетельствовал, что он, конечно, будет говорить со старшим инженером, но, если тот возразит против эксперимента, Трофимов будет настаивать. А командир всегда добивался своего. Механик мог быть совершенно спокоен.

Он сошел с командного мостика и приблизился к пассажирам «Буревестника». Все трое — дед Махтей, Валентина Махтеевна и Яся — стояли на палубе около зениток. По распоряжению командира им дали бинокли, и теперь они смотрели на море. Механик помнил деда Махтея со дня праздничного обеда. Дед стоял, широко расставив ноги и стараясь сохранить морскую выправку.

— Здравствуйте, дедушка, — поздоровался с ним старший механик.

— Здравствуйте. — Дед пожал протянутую руку. — А кто вы, товарищ командир, будете? Не по машинной части?

— Угадали, дедушка: я старший механик.

— А-а-а! Вот и хорошо… Мне кажется, что в вашей машине не все в порядке.

— Почему же это?

— Идем не слишком-то быстро для такого красавца. Из бухты выходили живее.

Вероятно, этот вопрос беспокоил не только деда — и женщина, и девочка сразу повернулись к механику, будто спрашивая о том же.

— Далеко шхуна уйти не могла, — пояснил механик. — Где-то на этой линии мы должны ее перехватить. Ждём возвращения самолета. Все зависит от него. Отыщет, сообщит, и мы двинемся полным ходом. А так мы можем ходить быстрее всех. Только бы капитан разрешил, — пояснил механик, думая о своём проекте.

— Будьте добры. Очень прошу, и они просят! — Дед показал на своих спутниц.

— Постараемся, — ответил механик. — Только бы «Разведчик рыбы» не задержал.

Бинокли были снова наведены на горизонт. Но в воздухе, как и на море, никто не заметил никаких точек или пятнышек.

Прошло более часа с тех пор, как Барыль и Петимко вылетели. По уговору летчики должны были за это время вернуться, даже ничего не найдя. Кое-кто из моряков начинал уже беспокоиться, вспоминая позавчерашние события. Может быть, с самолётом снова случилась какая-нибудь неприятность? Впрочем, командир был совершенно спокоен. Комиссар понимал его. Самолет мог заметить в последнюю минуту что-нибудь интересное и задержаться на четверть часа, на двадцать минут. Обстрела с «Колумба» они не боялись: револьверами «Разведчик рыбы» не собьешь.

А самолет задержался по следующим причинам. Поднявшись в воздух, Барыль повел машину на восток и, держась на высоте пятьсот метров, удалился от «Буревестника» на такое расстояние, откуда корабль в бинокль казался черной точкой. С корабля же самолет совсем не был виден.

Пилот стал очерчивать на этом радиусе круг, в центре которого находилась черная точка — «Буревестник». Перед глазами лётчиков разворачивалась пустынная морская панорама. Они почти замкнули кольцо, ничего не обнаружив. Тогда Барыль набрал семьсот метров высоты. Он мог бы подняться и на тысячу, расширив таким образом кругозор до ста десяти километров по радиусу, но это не имело практического значения — с такой высоты «Колумб» нельзя было заметить.

Вдруг внимание штурмана привлёк какой-то корабль на противоположной стороне от «Буревестника». Штурмана удивляло, почему он идёт именно здесь — ведь через этот район морские пути не проходят. Петимко заинтересовался курсом парохода. Он закричал в переговорную трубку:

— Поворачивай вон на тот пароход!

Хотя командиром «Разведчика рыбы» был Барыль, но указывать курс самолета входило исключительно в компетенцию штурмана.

«Разведчик рыбы» пошел в указанном Петимко направлении. Пришлось снизиться метров на триста, чтобы лучше рассмотреть пароход. На корме парохода не видно было флага, и экипаж самолета не смог определить его национальность. Зато Петимко с помощью бинокля удалось прочесть название парохода — «Кайман». Одновременно он проследил курс судна и убедился, что оно не направляется ни в какой порт, а просто пересекает море поперёк. Самолет промчался над пароходом, пролетел еще с милю и повернул обратно, теперь уже отыскивая эсминец.

Приближался конец первого часа полета.

— Как пароход называется? — прокричал в переговорную трубку Барыль.

— «Кайман», — ответил ему штурман.

Пилот не разобрал и дважды переспрашивал название. Наконец он выключил мотор и, расслышав штурмана, закричал:

— Помнишь, что Марк рассказывал? Это же пароход со шпионом!

«Разведчик рыбы» летел к эсминцу. Петимко несколько минут размышлял, вспоминая рассказ юнги о шпионе с повязкой на глазу и о «Каймане»… Так значит, этот пароход снова появился в нашем море. Поведение его явно подозрительно. Не там ли сейчас пираты? Казалось, что пароход идет очень медленно: можно было допустить, что он кого-то ожидает. Если «Колумб» ещё жив, то должен быть где-то поблизости. Штурман передал в трубку свои предположения. Барыль лишь кивнул и ответил:

— Поищем. Давай курс.

Теперь они описывали около «Каймана» такой же круг, какой описали около «Буревестника». На пароходе их наверняка больше не видели, но Петимко не спускал с него глаз. Надежды лётчиков оправдались: самолёт почти в упор налетел на шхуну с переломанной мачтой, идущую под мотором. Это был «Колумб». Они убедились в этом не только по названию шхуны, но и по тому, что узнали Марка. Юноша стоял у руля и смотрел на них, хотя и не сделал ни одного движения. Возле него стоял человек и, должно быть, что-то приказывал, потому что юнга сразу опустил голову. Лётчики не разглядели двух человек у мотора. Из них только один следил за самолётом. Остерегаясь выстрелов из револьвера, Барыль не спускался ниже полутораста метров и ограничился только одним кругом над шхуной. Лётчики торопились к кораблю с сообщением о «Колумбе». Это надо было сделать как можно скорее. Сверив курс шхуны, штурман мог сказать вполне уверенно: «Колумб» идет к «Кайману». Расстояние же от шхуны до парохода было впятеро короче, чем расстояние от «Буревестника» до шхуны, и сократится еще, пока самолет найдет эсминец и даст знать о своих наблюдениях.

На корабле в это время всё больше беспокоились о судьбе самолета. Прошло полтора часа. Только на мостике стояли, сохраняя спокойствие, командир, комиссар и вахтенный начальник. Но и они последние минуты молчали.

Прошёл час тридцать пять минут. Самолета никто на горизонте не видел. Командир, глядя в бинокль, тихо подозвал вахтенного штурмана.

— Запишите в журнал, — сказал он, — кто первым заметит самолет: я отмечу это завтра в приказе.

В ту же минуту с палубы прозвучал хриплый, надтреснутый голос деда Махтея:

— Вон он летит!

— Где? Где? — раздались несколько голосов.

Все припали к биноклям.

— Зюйд-ост-тен-ост, — прогудел дед.

— Молодец, старик! — радостно отозвался с мостика капитан-лейтенант.

Теперь почти все заметили в воздухе точку, которая быстро приближалась и увеличивалась. Вскоре стал слышен звук мотора.

«Разведчик рыбы» пролетел низко над кораблём, едва не зацепив лыжами мачты. Из кабины высунулся Петим-ко и, размахивая руками, что-то показывал. Вначале его никто не понимал. Командир эсминца уже приготовился остановить машину, но самолет пролетел дальше и бросил в ста метрах по курсу судна вымпел. Тоненькая металлическая трубка с поплавком и флажком погрузилась в воду и тотчас же всплыла.

— Боцман, выловить вымпел! — скомандовал вахтенный.

Боцман бросил за борт сетку-ловушку, ловко поймал вымпел и вытащил на палубу. Вымпел отнесли командиру. Вахтенный начальник отвинтил крышку трубки и вытащил записку:

«Нашли “Колумб” в сто тридцать восьмом квадрате. Курс зюйд-ост 35. По курсу в сто семнадцатом квадрате подозрительно ведет себя пароход “Кайман”… По нашим предположениям — ждёт шхуну. На “Колумбе” заметили четверых. Один из них — Марк Завирюха. Чтобы не задерживать корабль, сбрасываем вымпел. Идем вслед за “Колумбом”. Петимко».

— Штурман, курс на «Колумб», рассчитывайте на скорость шхуны пять миль в час! — распорядился командир. Потом обернулся к комиссару: — Вы понимаете, что, если мы не догоним «Колумб», пленные перейдут на «Кайман»… и мы не сможем их взять. Они в нейтральных водах. Эх!.. Да, пойдите к пассажирам и подготовьте их. Скажите, что лётчики видели Марка. Но скажите аккуратно, чтобы не слишком волновать мать.

10. УТРО ПЛЕННЫХ

У Марка подкашивались ноги, деревенели руки. Всю ночь он простоял у руля, не отдохнув ни минуты. Помимо усталости давал себя знать и холод. Дождь промочил и пленных рыбаков, и захватчиков, но пираты выжали свою одежду, часть которой к тому же была непромокаемой, а пленные оставались мокрыми на ветру и, несмотря на август, посинели от холода. Моторист и юнга просили разрешения переодеться, но захватчики не разрешили — они знали, что через несколько часов пленные им уже будут не нужны. Ни Лёвка, ни Марк до сих пор не понимали, куда спешат пираты, и всё оглядывались, ожидая появления какого-нибудь судна, чтобы привлечь его внимание. Но море всё так же оставалось пустынным, корабли и пароходы не показывались ни поблизости, ни вдалеке. Из планов нападения на одного из захватчиков тоже не выходило ничего. Пират и шпион вели себя крайне осторожно. А к утру такое нападение стало невозможным — юнга почувствовал, что у него уже нет сил, необходимых для борьбы, да и дневной свет позволял захватчикам контролировать каждое движение пленных.

Впрочем, Марк и Лёвка могли довольствоваться тем, что значительно затормозили движение шхуны на юг. Они знали, что после шквала шхуна снова очутилась вблизи Лебединого острова. В этом их убеждал свет маяка. А если бы им стали известны еще и результаты утренних вычислений рыжего, они почувствовали бы полное удовлетворение. Во всяком случае, они заметили, как хмурятся лица захватчиков.

И в самом деле, пираты нервничали. Из-за этого шквала (как они думали) «Колумб» отнесло назад, а теперь выяснилось, что скорость шхуны вообще ничтожна и она не успеет своевременно прибыть к назначенному месту. Они опаздывали на полтора-два часа. Вряд ли пароход задержится на такое время. Перспектива остаться с этой шхуной в море еще на сутки была малопривлекательна. Всё же они спешили на условленное место, как пассажир, опаздывая на поезд, спешит на вокзал, надеясь, что состав прибыл несвоевременно или задержался.

Было одно обстоятельство на шхуне, которое одинаково, хотя и по разным причинам, волновало, раздражало и злило и захватчиков, и пленных — рубка и люди в ней. Лёвка волновался за судьбу раненого Очерета, не зная, что дело было значительно сложнее, чем он думал. Моторист поверил, что раненый заперся изнутри. Шкипера в рубку переносил он и, зная серьёзность его ранения, беспокоился, не умер ли Стах после того, как из последних, возможно, сил запер изнутри дверь.

Марк злился на Андрея Камбалу за то, что ночью не сумел выйти из рубки и напасть на захватчиков. Последние тоже поглядывали на рубку, но не отваживались на решительные меры против ее обитателей. Наутро заметили, что иллюминатор также задраен изнутри. Раненый или раненые заперлись и не проявляли желания показаться на палубе. Пираты даже были рады этому — хлопот меньше, — но в то же время и беспокоились: ведь кто знает, что могут натворить люди, когда они не связаны и не чувствуют у своего виска дуло револьвера.

Анч несколько раз пытался подслушивать у дверей рубки. Иногда казалось, что оттуда доносится шорох и даже звук голоса, но мешал треск мотора. Раза два Анч стучал в дверь, но никто не отвечал.

Когда он в последний раз пытался подслушать раненых, стоя у рубки, его внимание привлёк шум, показавшийся очень знакомым. Но шум исходил не из рубки. Анч оглянулся на рыжего. Тот стоял, задрав голову вверх. Прямо к ним с моря приближался самолёт. Он летел низко, и через минуту лётчик мог уже увидеть название шхуны и, главное, узнать, что происходит на её палубе.

Шпион сообразил, что надо немедленно создать впечатление, будто на судне все в порядке. Он хотел было заставить пленных поднять вверх радостные лица и приветствовать лётчиков взмахами рук, но, посмотрев на моториста и юнгу, понял, что из этого ничего не выйдет, а угрожать револьверами на глазах у пилота невозможно. Тогда он решил проявить абсолютное равнодушие. Приказал пирату подойти к мотористу, а сам стал за спиной юнги.

Шпион очень хорошо владел собой во всех жизненных обстоятельствах, но, прочитав название самолёта, изменился в лице. Он прекрасно помнил, как позавчера с палубы лодки подстрелили самолёт с этим названием, и считал его погибшим. Заметив, что юнга смотрит вверх, он зашипел на него, и Марк опустил голову. Волна радости охватила юношу — он узнал не только машину, но и людей на ней.

Марк был уверен, что и его узнали, и потому предполагал, что «Разведчик рыбы» может сесть на воду поблизости от шхуны. Это встревожило юнгу. Пираты могли обстрелять лётчиков из револьверов. И Марк решил предупредить Барыля и Петимко об опасности. С секунды на секунду он ожидал посадки самолёта, прислушиваясь к звучанию мотора. Но вскоре ему пришлось разочароваться. Шпион отошёл от Марка, и юноша поднял голову: самолёт исчезал вдали. Осталась одна надежда — что лётчики расскажут на острове, где они в последний раз видели «Колумб» и кого на нём обнаружили.

Самолёт встревожил захватчиков. Когда Анч сообщил своему товарищу название машины, тот нахмурился. Марк, наблюдая за ними, убедился, что «Разведчик рыбы» нагнал на них страха. К сожалению, юноша не понимал их разговор.

Но вскоре к пиратам вернулось спокойствие. Во-первых, это мог быть другой самолёт с таким же названием. А если даже и тот самый, всё равно летчики не могли их узнать, а пребывание здесь «Колумба» не должно их удивить. Если самолёт ищет здесь рыбу, то почему не очутиться на этом же месте рыбачьей шхуне? Впрочем, последнее предположение наводило на мысль, что здесь вообще могли встретиться рыбачьи суда. А встреча с ними, особенно если шхуне придется ждать парохода целые сутки, не предвещала ничего приятного. «Колумб» могли узнать и подойти к нему хотя бы для того, чтобы перекинуться несколькими словами со знакомыми.

Будто в подтверждение этих соображений рыжий вскоре заметил на горизонте точку. В бинокль ещё нельзя было разобрать, что это за судно, но именно оттуда прилетел «Разведчик рыбы», и пираты боялись встретить рыбаков. Захватчиков взяла досада. Возможность встречи с рыбаками беспокоила их еще и потому, что чёрная точка лежала как раз на их курсе. Обойти ее издалека — значит потерять драгоценное время; ведь, возможно, совсем недалеко за нею появится другая точка — и это будет желанный «Кайман». Менять курс было нельзя. Оставалось надеяться, что, может быть, то судно сойдет с их курса и, когда оно отплывет подальше, шхуна спокойно проскользнет мимо него.

Вскоре выяснилось, что если это судно не стоит совсем на месте, то, во всяком случае, движется очень медленно. Решили обходить его на таком расстоянии, чтобы оттуда нельзя было прочесть название их шхуны. Была надежда, что сломанная мачта помешает узнать «Колумб» по внешним признакам.

Марк, утомлённый бессонными ночами и не вооруженный биноклем, не сразу увидел чёрную точку на горизонте. Но его заинтересовали внимательные взгляды пиратов, устремлённые в одну сторону, и вскоре он заметил, что привлекло их внимание. Юнга размышлял примерно так же, как и они, но у него возникла и другая мысль: «А что, если это какой-нибудь иностранный пароход? Тогда захватчики перестреляют нас раньше, чем мы к нему подойдём, выбросят за борт трупы, а там смогут наврать, что угодно». Но ведь до тех пор, пока захватчики не выволокли из рубки Андрея и живого или мертвого Стаха, они не могут избавиться от всех свидетелей.

В эти минуты обстоятельства порождали у всех людей на «Колумбе» одни и те же мысли. То, о чём думал юнга, действительно беспокоило захватчиков, и как раз в этот момент они советовались, что делать с пленными. Они уже могли обойтись без них. Двух пуль хватило бы на обоих, но в рубке оставался еще свидетель. Даже случайно застрелив его через дверь, они не смогли бы вытащить труп. Конечно, последняя комбинация их всё-таки более или менее удовлетворяла: без свидетелей они могли бы сказать, что случайно встретили «Колумб» без единого живого человека.

Анч снова обошёл рубку кругом.

В это время точка на горизонте довольно быстро вырастала в пароход. Рыжий пират заметил струйку дыма над ним. Анч приказал Марку повернуть шхуну, чтобы обойти пароход. Юнга как будто не расслышал и продолжал вести судно в прежнем направлении. Шпион хотел было повторить приказ, но его перебил пират.

— Послушайте, агент, — сказал он, разглядывая пароход в бинокль, — мне видны три мачты… Труба между гротом и бизанью, бизань выше фока… Это «Кайман»!

Анч поднёс бинокль к глазам. Через минуту он опустил его. Глаза шпиона блестели. Он произнёс:

— Вы не ошибаетесь, — и повернулся к Марку, чтобы дать приказ держать курс на пароход, но ничего не сказал — юнга и сам держал шхуну на прежнем курсе, и она приближалась к пароходу.

Суда сближались, но захватчики, боясь, чтобы «Кайман» не ушёл прочь, решили поднять сигнал тревоги и сообщить, кто они. Рыжий немедленно взялся за это.

Но тут снова послышался шум самолёта. Теперь он шёл с другой стороны, держа курс между шхуной и пароходом. Появление второго самолета усилило общее волнение на шхуне. Скоро, впрочем, выяснилось, что летел тот же самый «Разведчик рыбы». Теперь он кружил поблизости. Это уже напоминало слежку. Налётчики заволновались. «Куда исчезал самолет, почему он вернулся? Если следит за шхуной, то по каким причинам и чем это угрожает?» Все эти вопросы проносились в голове пиратов, но больше всего они боялись, как бы самолет не напугал «Кайман», и тот не ушёл прочь. Но пароход, как видно, не собирался покидать свое место, несмотря на присутствие самолета и шхуны.

Рыжий завершил подготовку и поднял на обломке мачты знаки, понятные лишь капитану «Каймана», заранее обусловленные между ним и командиром лодки. На самолете, казалось, заинтересовались знаками, и он спустился очень низко над шхуной, впрочем, держась на высоте, недостижимой для револьверных пуль. Захватчики догадались, что пилоты боятся обстрела, а сами не вооружены. Понимая, что теперь уже нечего скрываться, пираты вытащили револьверы и стали угрожать ими лётчикам.

Оба пленника, не видя друг друга, пришли к одной мысли — не допустить шхуну к пароходу. «Разведчик рыбы», появившись снова, подбодрил их, и они верили в находчивость и энергию Барыля и Петимко. Марк понял свою ошибку и повернул руль. В то же мгновение затих мотор. Лёвка выключил его и протянул руки вверх к самолету. Анч подскочил к мотористу и несколько раз ударил его по голове рукояткой револьвера. Лёвка упал на мотор, прикрыв его собою. На голове у него выступила кровь. В этот миг самолет, как ястреб, налетел на шхуну, точно собираясь ее таранить. Лётчики пронеслись на метр выше мачты. Анчу показалось, что самолет падает ему на голову. Он оставил Лёвку и откинулся назад. Рыжий хоть и был встревожен этим нападением, но в то же время заметил в бинокль, что с «Каймана» сигналят. Командир лодки взбежал на нос и принялся семафорить, вызывая пароход на помощь. В ответ «Кайман» немедленно двинулся к шхуне, которая теперь стояла на одном месте.

В этот момент далеко-далеко на горизонте появилась еще одна едва заметная точка.

11. ИСПЫТАНИЕ

Этот волнующий момент участники событий наблюдали с четырёх разных пунктов. Первым была палуба эсминца «Буревестник», вторым — палуба «Каймана», третьим — самолёт «Разведчик рыбы» и четвёртым, к которому было приковано внимание всех предыдущих, — шхуна «Колумб».

Мирно светило утреннее солнце, заливая лучами необъятный морской простор, когда с «Буревестника» заметили самолёт и шхуну, а через полминуты и пароход. Хотя оба судна казались в бинокль лишь точками, командир «Буревестника», учтя результаты воздушной разведки, быстро сориентировался и установил, что означает каждая из этих точек. Штурман получил приказ определить расстояние между точками и «Буревестником», а вахтенный начальник — приготовить на всякий случай пулеметы и следить, не окажется ли «Кайман» замаскированным торпедоносцем. Командованию дивизиона полетела радиограмма:

«Обнаружил “Колумб”, захваченный пиратами. Идёт на сближение с подозрительным иностранным пароходом “Кайман”. Самолет Рыбтреста “Разведчик рыбы” наблюдает в непосредственной близости. Иду полным ходом на сближение».

Штурман доложил, что расстояние от «Каймана» до «Колумба» в семь раз короче расстояния от шхуны до эсминца.

— Попытайтесь определить скорость хода «Каймана», — приказал командир.

Эсминец, шхуна и пароход составляли прямоугольный треугольник. Вершиной его был «Буревестник», а гипотенузой — линия от него до парохода. В прямом углу на стыке катетов стояла шхуна. Эсминец должен был либо подойти к шхуне раньше, чем это сделает пароход, либо преградить пароходу дорогу к шхуне. Определив, что шхуна стоит неподвижно, Трофимов поставил перед собой вторую из этих задач. Зная со слов Яси, что на «Колумбе» есть лодка, он боялся, как бы пираты не поспешили на ней навстречу пароходу.

Шхуну видно было уже без бинокля. Пассажиры заволновались, когда комиссар объяснил, что это и есть «Колумб». Одновременно он рассказал им, что Петимко во время полета видел на шхуне Марка. Эта весть обрадовала и несколько успокоила всех троих. Яся спрашивала, заметил ли Петимко Лёвку.

— Лётчик видел четверых. Значит, один из них — Лёвка, — ответил комиссар.

Мать Марка, волнуясь, спросила, не могут ли пираты в последнюю минуту убить пленных. Комиссар успокоил ее, сказав, что над шхуной летает «Разведчик рыбы» и на глазах у пилотов налётчики не посмеют ничего сделать пленным.

Заметив слева от шхуны ещё одно пятнышко, дед Мах-тей некоторое время молчал, а потом, убедившись, что это пароход, сказал:

— Эге! Так они, собачьи дети, между трёх огней — эсминец, пароход и самолет!

Старик не знал, что пароход шел на помощь захватчикам.

Но вскоре об этом узнали все на эсминце. Командир дал команду «полный боевой». Старый Махтей, стоя почти на носу, с наслаждением подставлял грудь ветру, вызванному бешеным ходом корабля. Он видел, что пароход почти подошёл к шхуне, но все же верил в победу эсминца. Впрочем, далеко не все на корабле могли сказать это с уверенностью. Расстояние от шхуны до корабля было во много раз больше, чем от парохода. Командир ждал вычислений штурмана, который, склонясь над пеленгатором, измерял углы и фиксировал время прохождения «Кайманом» различных точек, обозначенных на карте.

Комиссар поднялся на мостик и стал рядом с командиром, следя в бинокль за движением трёх черных точек впереди. Капитан-лейтенант склонился над тридцатидвукратным биноклем, стоявшим на специальной треноге на мостике. Если бы не легкое дрожание палубы, в этот бинокль уже были бы видны люди на пароходе и шхуне.

Старший механик находился на своем посту в машинном отделении. К этому обязывала команда «полный боевой». Время от времени старший механик звонил помощнику вахтенного начальника и спрашивал, как дела. Тот каждый раз отвечал, что всё хорошо, кратко поясняя ход событий. Но в четвёртый раз он проворчал что-то невразумительное.

Именно в этот момент штурман докладывал командиру, что он высчитал скорость хода «Каймана», учтя расстояние от него до шхуны, — и получается, что «Буревестнику» не хватает одной с четвертью минуты, чтобы отрезать «Кайман» от «Колумба». Капитан-лейтенант сердито посмотрел на штурмана. «Буревестник» шёл «полным боевым», и командир знал, что мог наверстать за остающееся время четыре-пять секунд. Комиссар наклонился к уху командира и что-то прошептал. Трофимов схватил телефонную трубку.

— Машина! — в тот же миг услышал старший механик голос капитан-лейтенанта.

— Слушаю.

— Полный ход по вашему проекту!

На палубе «Каймана» тоже все были взволнованы. Сперва самолет не вызывал на пароходе никаких подозрений, а когда заметили шхуну, капитан распорядился немедленно «повредить» машину и приступить к «ремонту». Команда мастерски умела симулировать это. Но когда самолет прилетел вторично, а на шхуне появились условные знаки, на «Каймане» засуетились, вызвали сигнальщика, агента, ушедшего было завтракать, и отменили «поломку» машины.

Шхуна неожиданно остановилась, и какой-то человек просигналил: «Немедленно идите на помощь. Очень важно». Предыдущий шифрованный сигнал означал присутствие на шхуне кого-то с подводной лодки, а воздушные атаки самолёта на шхуну доказывали, что ей действительно угрожала опасность. Впрочем, кто именно в тот момент находился на шхуне, нельзя было разглядеть и в самый сильный бинокль.

«Кайман» двинулся к шхуне. Он шел не очень быстро. На грузовом пароходе нельзя так быстро менять ход, как это делается на военных кораблях. Как ни старались в машинном отделении парохода перейти с наименьшего хода к наибольшему, это отняло немало времени. В первые минуты, убедившись, что самолёт не вооружен, на «Каймане» не слишком беспокоились. Однако, заметив на горизонте чёрную точку, приближавшуюся оттуда же, откуда прилетел и самолёт, капитан сразу заподозрил, что лётчики вызвали себе на помощь какое-то судно.

Впрочем, в этом также не было ничего страшного: судно едва виднелось на горизонте, и «Кайман» успел бы десять раз подойти к шхуне, пока оно дошло бы до места действия.

Так прошло минуты две. Затем один из помощников капитана заметил, что судно приближается очень уж быстро. Оно буквально на глазах вырастало перед ними. Такую скорость мог развить только легкий военный корабль. Это обстоятельство заставляло ускорить движение парохода во избежание возможных неприятностей.

Военному кораблю пароход должен был показать свой национальный флаг. Командир корабля имел право проверить документы парохода. Единственное, чего он не имел права сделать без согласия капитана, — это снять с иностранного судна человека, даже заведомого преступника. Капитан «Каймана» спешил к «Колумбу», надеясь воспользоваться своим правом. Военный корабль мчался, как вихрь, но пароход имел преимущество в расстоянии. «Старший помощник» злорадно улыбался, следя за этим состязанием. Матросы на пароходе приготовились бросить за борт трапы, как только поравняются со шхуной. Маленький безоружный самолетик не мог им помешать.

А Барыль всё кружил над шхуной. Пилот, казалось, забыл, что он не на военном самолёте. У Петимко от непривычки к головоломным виражам иногда захватывало дух. По временам штурман повисал на ремнях, которыми был пристегнут к сиденью, и тогда он хватался руками за борт и смотрел на пилота широко раскрытыми глазами. «Разведчик рыбы» проносился над шхуной, стрелой взмывал вверх, делая «горку», то есть задирая нос почти вертикально, переходил в петлю и прямым пикированием шёл снова на «Колумб». Казалось, он вот-вот упадет на палубу шхуны, разобьется и одновременно собьёт мачту, рубку, раздавит людей. Вряд ли Барылю приходилось так работать даже на военной машине.

Это была инсценировка боя с другим самолётом, — только тот, «другой», то есть шхуна, никуда не мог упасть. Во всяком случае, вероятно, ни одному лётчику на свете не приходилось летать таким образом на машине, не предназначенной для высшего пилотажа.

Барыль старался дезорганизовать своих врагов на шхуне, и это ему удалось. Он не дал им снова запустить мотор, как они ни старались. Он пролетал боком так низко, что, казалось, вот-вот снесет кому-нибудь из них голову. Махал им кулаком, угрожал. Анч не выдержал и выстрелил, послав лётчику последнюю пулю из своего револьвера, но попал только в крыло.

Барыль атаковал не только шхуну. Он повёл свою машину навстречу пароходу, вызвав там тревогу и смятение. Когда он, зайдя сбоку, неожиданно бросился на капитанский мостик, все, кто там стоял, попадали на палубу, уверенные, что самолет целится поплавками в их головы. Рулевой с перепугу бросил руль, и волны сразу же сбили пароход с курса. «Кайман» заметался и уклонился вправо. Когда пилот проводил машину над мостиком, капитану и всем присутствующим показалось, что самолёт уже падает, зацепившись крылом за мачту. И в самом деле, расстояние между фок- и грот-мачтами было короче, чем размах крыльев самолёта. Но «Разведчик рыбы», сделав крен, проскочил над пароходом наискосок, подняв одно крыло и опустив другое. Когда капитан вскочил на ноги, пароход, никем не управляемый, полным ходом шел навстречу военному кораблю. Капитан приказал перепуганному вахтенному матросу перейти в рубку для рулевого, а в машину скомандовал дать «самый полный», потому что самолет мчался уже в новую атаку на пароход. Барыль во второй раз взял горку перед бортом парохода, но «Кайман» уже шел полным ходом к шхуне. Рулевой на пароходе стоял в рубке.

Штурман на «Буревестнике» доложил командиру, что им не хватает пятнадцати секунд. Через пять секунд старший механик принял приказ командира развить скорость, согласно его проекту увеличения хода, на три мили в час сверх нормы. В течение двух минут приказы старшего механика выполнялись в кочегарке с совершенно невероятной быстротой. Вся машинная команда давно уже знала планы своего командира. Своими проектами он в первую очередь делился с подчинёнными товарищами. Потом все вместе обдумывали проекты, и когда уже все обитатели машинного разделяли его мысль, он вступал в борьбу за осуществление задуманного. В машинном отделении особенно остро переживали поражения при реализации предыдущих проектов. Но когда старший механик снова заводил разговор об увеличении скорости, мысли всех присутствующих устремлялись к новому проекту. Уже несколько дней, как в машине и кочегарке выполнили подготовительные работы и только ждали, когда наконец командир корабля согласится на испытание. Правда, этого ожидали не раньше, чем по возвращении на базу, но на всякий случай все были готовы приступить к испытанию в любую минуту.

Когда командир приказал увеличить скорость сверх максимума, все с лихорадочной поспешностью принялись за выполнение возложенной на них работы. Никто не хотел верить, что на этот раз их проект провалится. Только один шутник, которому поручили не сходить с места, мотал головой и, смеясь, приговаривал: «Провалится, провалится, провалится». Он вспомнил анекдот о старом моряке, который всю жизнь не мог исполнить желаемое и, чтобы обмануть судьбу, всегда повторял: «Не удастся, не удастся, не удастся». К счастью для шутника, на него в этот момент не обратили внимания.

На палубе, кроме командира и комиссара, никто не знал, что происходит в машинном отделении. Команда с тревогой следила за состязанием эсминца и парохода. «Буревестник» мчался со скоростью поезда, но, чтобы опередить пароход, он должен был достичь скорости ветра.

Внезапно весь корабль затрясло. Командир и комиссар переглянулись, и на их хмурых лицах появилось выражение настороженности. Казалось, кто-то рывком толкнул эсминец вперед. Корабль подбросило раз-другой, под ногами сильно задрожала палуба. Краснофлотцы удивлённо посматривали друг на друга. С эсминцем творилось что-то странное. Командир сжал телефонную трубку.

— Старшего механика! — крикнул он.

И сразу же услышал голос:

— Слушаю.

Капитан-лейтенант молчал. «Буревестник» перестал трястись и мчался с заметно увеличивающейся скоростью. Командир, ничего не сказав, повесил трубку. Казалось, шхуна налетала на корабль; она вырастала перед ним, словно на экране, и на ней уже простым глазом можно было различить людей. Но сделано было ещё далеко не все. Сложность манёвра заключалась также и в умении своевременно остановить корабль. Эсминец мог по инерции промчаться между шхуной и пароходом, и пока б он повернул обратно, пароход успел бы забрать людей с «Колумба». Командир хотел забросить на шхуну буксирный крюк и потянуть шхуну за собой, но подумал, что пираты могут спрыгнуть в воду. Эсминец промчится, а пароход подберёт их.

— Шлюпку на воду на полном ходу! — скомандовал командир своему помощнику, старшему лейтенанту.

Мгновение спустя помощник вместе с группой краснофлотцев стоял около шлюпки. Он понимал командира. Необходимо было на полном ходу спустить за борт шлюпку с людьми. Это дело необычайно трудное и требует цирковой ловкости.

Но вот вооружённые моряки уже в шлюпке, а моторизованные шлюпбалки выдвинули её в сторону, за борт, и спустили до самой воды. Киль шлюпки едва коснулся гребней волн. Главной задачей было ослабить толчок — внезапный удар о воду мог разбить шлюпку. Ее спускали на воду кормой. Первый толчок дал фонтан брызг и сбил с ног моряков, стоявших в шлюпке. Выдержав этот толчок, шлюпка должна была выдержать и остальные. Скрипели блоки, выпуская стальные тали. Шлюпка оседала в воду всё глубже. Вскоре она шла на буксире у правого борта. С «Каймана» заметили спуск шлюпки и поняли, для чего это нужно, но пираты на шхуне этого маневра не видели — всё происходило за противоположным от них бортом.

Перенесёмся теперь в фокус внимания парохода, самолёта и эсминца — на «Колумб».

Второе появление самолёта, его стремительный налёт на шхуну и все последующие маневры, непрерывный гул мотора над головой, неудачный выстрел шпиона, молчаливые угрозы пилота — всё это обескуражило захватчиков. Видя, что «Кайман» идёт им на помощь, они оставили было Лёвку и мотор в покое. Но, заметив на горизонте новое судно и поняв, что это военный корабль, снова вернулись к мотору, чтобы направить «Колумб» навстречу пароходу.

Однако с мотором ничего сделать не удалось — мешал потерявший сознание Лёвка. Он лежал на моторе, и чтобы его оттуда оттащить, надо было развязать. Это отняло бы много времени. Рыжий пират ножом разрезал верёвки, но пока он это сделал, пускать мотор уже не имело смысла: либо пароход, либо корабль должны были подойти раньше, чем пираты успеют что-нибудь предпринять. Приходилось довольствоваться ролью наблюдателей.

У Анча мелькнула мысль расстрелять пленных и поджечь шхуну, но патронов у него больше не было.

Оставалось ждать близкой развязки.

На Марка никто уже не обращал внимания. Он оставил руль и напряжённо следил за гонкой и за поведением пиратов. От верёвки он, к сожалению, не мог освободиться, но всё же передвинулся немного в сторону, заняв более выгодную позицию для наблюдения. Юнга заметил, что корабль рванул вперед и стал приближаться, как быстрокрылая птица. Минуту спустя всем стало ясно, что эсминец подойдет к шхуне первым. Юнга узнал «Буревестник». Ему никогда не приходилось видеть такой скорости.

Шпион и пират стали у края борта. Анч бросил свой револьвер в воду. Пират вынул бумаги из синего конверта и спрятал их за пазуху. Конверт он выбросил. Рыжий не выпускал из рук револьвер. Теперь Марк понял, на что рассчитывали пираты. С разгона эсминец не сможет остановиться: он проскочит. Пароход же подойдет, и пираты сразу перепрыгнут туда. Надо было их задержать. Но юнга ничего не мог сделать.

Старший механик выдержал испытание. Эсминец со страшной силой вспенил воду и промчался мимо самого борта «Колумба». Шхуна закачалась, люди зажмурились от внезапного порыва ветра. Но это длилось один миг. Эсминец, останавливаясь, проскочил далеко вперед. «Кайман» приближался к шхуне, но между ним и «Колумбом» уже стояла шлюпка с вооружёнными краснофлотцами, отрезая пиратам путь к спасению.

12. СЛЁЗЫ МЕРТВЕЦА

Пароход мог налететь на шлюпку и смять ее, ударив одновременно по шхуне, но капитан «Каймана» не отважился на это в присутствии эсминца. Пароход стал отходить влево, уменьшая скорость, чтобы иметь возможность наблюдать дальнейшие события.

Шлюпка еще не дошла до «Колумба», когда на его борту хлопнул револьверный выстрел. Командир пиратской подводной лодки разрядил револьвер, пустив последнюю пулю себе в голову. Пират стрелял так, чтобы упасть за борт и утонуть вместе с компрометирующими документами.

Он упал в море, рассекая спиной воду. В тот же миг юнга прыгнул вниз головой за борт. Командир шлюпки подумал, что юноша ошалел от радости или боится, что его застрелит оставшийся в живых захватчик. Последнего они должны были взять при любых обстоятельствах.

Шлюпка мгновенно стала рядом с «Колумбом», и двое краснофлотцев, перепрыгнув на шхуну, крикнули:

— Сдавайся!

Анч не сопротивлялся. Он сел на скамью и сидел неподвижно, ожидая, когда к нему подойдут и скажут, что делать дальше. Его обыскали, но не нашли ни оружия, ни документов — все это уже было в море. Один краснофлотец остался около Анча, а другой подошел к Лёвке. Из шлюпки на шхуну перепрыгивали остальные. Командир осматривал море. Поступок Марка сперва удивил его, а теперь уже беспокоил. Что-то долго юноша не всплывал на поверхность.

Прошло больше минуты. Наконец из воды показалась голова юнги. Он тяжело дышал. Казалось, что-то мешает ему плыть и тянет под воду. Марко снова погрузился, но теперь лишь на несколько секунд и, вынырнув, позвал на помощь.

Когда Марк прыгнул в море, на шлюпке не заметили, что у него связаны ноги. Впрочем, одно лишь это обстоятельство не смутило бы такого пловца, как он. Проблема заключалась в том, что руки Марка тоже были чем-то заняты. Старший лейтенант догадался, что юнга нырнул за пиратом-самоубийцей, поймал его и держит теперь под водой. Так оно и было. Марк держал труп командира пиратской подводной лодки, и этот груз затруднял пловцу движения и требовал от него величайших усилий, чтобы удержаться на поверхности. Поймав пирата под водой, он зубами вцепился в его одежду и, работая руками, быстро выплыл. Теперь он ждал, пока подойдет шлюпка.

Краснофлотцы не заставили себя ждать: они тотчас же подвели к Марку шлюпку и втащили его вместе с грузом. Только теперь, когда всё закончилось, Марк почувствовал слабость. Он попросил развязать или перерезать ему путы.

— Здорово они тебя! — сказал старший лейтенант, сочувственно поглядывая на ноги юноши.

Освободившись от пут, юнга тотчас же наклонился над трупом, расстегнул на нём куртку и достал из-за пазухи пачку бумаг. Документы, которые пират хотел уничтожить, даже не успели промокнуть. Старший лейтенант с восхищением смотрел на юнгу. Со шхуны за поведением Марка следил Анч. Никогда ещё шпион не переживал такой досады и бессильной злобы.

С палубы «Каймана» тоже следили за событиями на шхуне и за шлюпкой. Пароход медленно отходил. Вдруг Марк прыгнул из шлюпки на борт «Колумба» и, поднявшись, чтобы его лучше видели, растопырил пальцы и показал пароходу длинный нос. На корме «Каймана» юнга узнал старого знакомого — «одноглазого», с которым колумбовцы встречались в столовой «Кавказ».

«Кайман» удалялся. «Старший помощник» старался не смотреть на Марка. Он смотрел на Анча, которого ожидала незавидная судьба, и, возможно, с ужасом думал, что и ему самому неизбежно придётся когда-нибудь очутиться в таком положении.

На шхуне краснофлотцы привели в чувство Лёвку. Он сидел на скамейке и терпеливо ждал, когда ему забинтуют голову.

— Как вы нас разыскали? — спрашивал он. — А главное, откуда вы узнали, что «Колумб» захвачен?

— Девочка рассказала об этом, а потом самолёт нашёл.

— Какая девочка?

— Та самая, что с вами на шхуне была. Как её… Осторожно! Что с вами? Я же перевязываю…

— Яся? Яся? Да? — вскочил со своего места Лёвка.

— Кажется, Яся… Только не дёргайтесь, когда вас перевязывают.

Эсминец уже остановился, развернулся и медленно возвращался к шхуне. Тем временем краснофлотцы на «Колумбе» пробовали отпереть дверь рубки, где должны были находиться мёртвый Андрей и тяжелораненый шкипер.

Почти в одно и то же время утих шум самолёта над «Колумбом», и «Разведчик рыбы» совершил посадку, подбегая по волнам к шхуне и намереваясь обогнать эсминец. Барыль и Петимко выкрикивали с самолёта приветствие колумбовцам. Они не могли спустить клипербот на такую волну.

На дверь рубки обрушились сильные удары вместо прежних тихих и осторожных. Но она оставалась запертой. Стучали в иллюминатор, кричали, но никто не отвечал.

К шхуне уже подошел эсминец и стал бортом к борту. Послышались радостные крики. Мать звала Марка. Он тотчас же поднялся на корабль и очутился в её объятиях. Дед Махтей с сияющими глазами взошел на командирский мостик поблагодарить Трофимова.

Семён Иванович обнял деда и сказал:

— Не за что, не за что… Кого надо благодарить, так это старшего механика, — и приказал проводить к нему старого моряка.

Старший механик заверил деда, что надо благодарить штурмана, потому что, если бы не его вычисления, эсминец не пошёл бы таким ходом. Штурман заявил, что всё зависело от комиссара, и послал деда к нему. А комиссар заверял, что все зависело от всех краснофлотцев и от самого деда Махтея, который привез известия о шхуне. Дед растерялся и наконец догадался, что должен поблагодарить Ясю. И пошел её искать.

Но Яси на эсминце не оказалось. Она спрыгнула на палубу шхуны и бросилась к Лёвке. Тот схватил её и поднял высоко в воздух. Он не верил собственным глазам Он считал, что девочка пошла ко дну, расстрелянная пиратами. А она была перед ним, и, что самое главное, никто иной, как она, сообщил о захвате «Колумба». Девочка рассказала о своём спасении.

На шхуне и на корабле царило радостное возбуждение Анча перевели уже под стражу на корабль, и он волчьим взглядом наблюдал всё происходящее.

Оставалось открыть рубку и выяснить судьбу шкипера и рулевого.

На шхуне устроили настоящую осаду рубки. Однако внутри царила мёртвая тишина, будто там не было никого, либо оба её обитателя лежали без сознания.

— Это прямо-таки герметичная закупорка, — сказал лейтенант. — Они там не задохнулись часом?

Лёвка возразил, указав на маленький вентилятор. Решено было воспользоваться этим вентилятором как переговорной трубкой.

Одновременно послали на эсминец за топорами и ломами, чтобы в крайнем случае разбить дверь, если никто не откроет её изнутри. Кое-кто уверял, что в рубке слышны какие-то звуки. Стали внимательно прислушиваться. Действительно, оттуда доносился едва слышный стон.

Появились ломы и топоры. Вскоре крепкие дубовые доски затрещали. На шхуну сошёл военный врач, дожидаясь, когда выломают дверь. Он готовился оказать помощь тому, чей стон доносился из рубки.

В двери проломили отверстие, но массивный железный засов оставался на месте. Отверстие пришлось увеличить, и тогда выяснилось, что в скобы вместо засова засунут лом. В отверстие были видны две фигуры: одна лежала на койке, вторая — на палубе. Тот, кто стонал, лежал на койке. Краснофлотец, просунув руку в отверстие, вытащил лом из скоб и первым впустил в рубку врача. Тот осторожно вошёл и склонился над человеком на койке.

Это был Стах Очерет, опоясанный пенопластовым поясом. Рана его была неплохо перевязана. Он раскрыл глаза и едва слышно поблагодарил за предложенное ему питьё. Врач обратил внимание, что раненый сделал только несколько глотков. Очевидно, он уже пил. Краснофлотцы нашли рядом несколько бутылок из-под ситро и пива. Врач удивился, что у тяжелораненого хватило силы самому перевязаться и вытащить пробки из бутылок.

В маленькой тесной рубке трудно было производить осмотр. Врач попросил краснофлотцев вынести людей на палубу.

Голова рулевого была повязана лоскутом старой парусины. Его вынесли совершенно неподвижного. Развернули парусину. Рулевой тоже был обвязан спасательным пенопластовым поясом.

— Он мёртв, — сказал краснофлотец.

Тем временем врач осматривал шкипера.

— Немедленно перенесите его на корабль, в лазарет, — распорядился врач. — Он будет жить, хотя, если бы не повязка, он наверняка не выжил бы из-за потери крови.

Лёвка обратил внимание, что на Стахе была не та повязка, которую сделал он. Очевидно, шкипер сумел сам вторично перевязаться.

Очерета положили на носилки. Он раскрыл глаза, очевидно, узнал юнгу и моториста, улыбнулся и снова сомкнул веки.

Когда его унесли, врачу осталось установить причины смерти Андрея Камбалы — нужно было сделать запись в судовой журнал. Врач недолго осматривал рыбака. Казалось, Андрей уже окостенел. Врач, махнув рукой, поднялся. Рядом стоял дед Махтей. Врач пожал руку деду и спросил, не нюхает ли тот табак.

— Есть такое дело, — ответил дед.

— Угостите, пожалуйста, — попросил врач.

Дед вытащил табакерку и подал врачу. Тот взял понюшку растёртого в пыль табака, снова наклонился к мертвецу и поднёс понюшку к его носу. Все с удивлением наблюдали. Через минуту на лице рулевого едва заметно задрожали мускулы, оно стало морщиться. Из-под одного закрытого века выкатилась слеза. Мертвец плакал, а через две секунды так громко чихнул, что вокруг раскатился громовый хохот. Только дед Махтей серьезно сказал:

— На здоровье! — и лукаво покосился на врача.

Тот смеялся вместе со всеми. Марк понял поведение Андрея, принялся трясти его и кричать:

— Андрей, Андрей, тут все свои, пиратов нет! Честное слово, нет!

Камбала наконец открыл глаза.

13. ПЯТНА НА ВОДЕ

Вокруг стоял такой хохот, что Андрей в первую минуту готов был поверить, что все случившееся — просто страшный сон. Он даже ждал, что вот сейчас к нему подойдёт шкипер и начнет стыдить за недостойное поведение. Но заметив разбитую дверь рубки, сломанную мачту, военный корабль и не видя Стаха Очерета, Андрей нахмурился.

— А где шкипер? — спросил он.

— На корабле, в лазарете, — ответил юнга.

— Так где же твоя смертельная рана? — допытывался, улыбаясь, дед Махтей.

Андрей Камбала взялся за ухо — оно было продырявлено.

— Когда-то моряки серьги носили, вот и ты теперь будешь носить, — смеялся дед.

Над Андреем много смеялись, но нетерпеливо ждали, что он расскажет. Рулевой честно признался, что, услышав выстрелы и почувствовав ожог за ухом, он упал, уверенный, что умирает. Но, услышав приказ Анча, понял, что до смерти ему еще далеко, и решил пока прикинуться потерявшим сознание. Он все время боялся очутиться за бортом и очень обрадовался, когда Марк приволок его в рубку. Там он осмотрелся и увидел, что кроме него и раненого шкипера никого нет. Дверь была прикрыта. Тогда он решил запереться так, чтобы до него не добрались, надеясь, что пираты скоро оставят шхуну. Зная крепость двери и стен рубки, Камбала собирался за ними отсидеться. Он осторожно вытащил маленький засов и заложил в скобы толстый железный лом. Потом задраил железной заслонкой иллюминатор. Иногда он зажигал найденный в ящике огарок свечи. Когда в рубку начинали стучать, его охватывал ужас, когда же никто не стучал, он ухаживал за Стахом.

Заботливый уход за шкипером послужил в глазах рыбаков смягчающим обстоятельством, и они (в который уже раз!) простили Андрею его трусость.

Он скрутил цигарку и сразу повеселел, когда врач сказал, что шкипер будет жить благодаря его, Камбалы, заботе.

Тем временем командир «Буревестника» решил, что задача выполнена. Нужно было возвращаться. Чтобы скорее доставить рыбаков на Лебединый остров, Трофимов приказал взять шхуну на буксир. Марк попросил командира отправить «Разведчик рыбы» на маяк и известить отца о спасении сына. Мать и дед присоединились к его просьбе.

«Разведчик рыбы» немедленно вылетел на Лебединый остров с заданием совершить первую посадку у маяка.

К командиру эсминца привели Анча. На вопросы, кто он такой, откуда и зачем напал на шхуну, шпион решительно отказывался отвечать. Он просто молчал, будто обращались не к нему.

— Будем считать, что он с перепугу онемел, — сказал Трофимов. — Это бывает, но скоро проходит.

Шпиона вывели.

Командир приказал отправить радиограмму с запросом, куда доставить арестованного.

Марк и Яся, погружённые в грустные мысли, медленно прохаживались по палубе корабля. Команда «Буревестника» уверяла, что лодку утопили. Это подтверждало также бегство шпиона и командира-пирата. Может быть, только они двое и спаслись. А если даже и спасся кто-нибудь ещё, то уж наверняка не Люда…

Эсминец быстро шел на север, таща за собой «Колумб», на палубе которого сидели два краснофлотца. Вся команда шхуны перешла на «Буревестник». Склонившись над бортом, Марк задумчиво смотрел на море. Он думал о Люде. Хотелось проникнуть взглядом сквозь толщу воды, осмотреть морское дно, найти обломки подводного корабля и среди них милую его сердцу девушку. Хотя бы узнать, где ее последнее пристанище!

На плечо Марка легла маленькая рука. Он поднял голову — Яся показывала ему на море, под борт эсминца. Корабль стал замедлять ход. Вокруг него на поверхности воды плавали жирные блестящие пятна, словно кто-то разлил нефть. На командном мостике заинтересовались этим явлением, и «Буревестник» закружил над этим местом. Казалось, какой-то танкер выкачал здесь нефть из своих трюмов.

Марк не понимал, в чем дело, но вскоре все выяснилось. Трофимов полагал, что именно здесь погибла подводная лодка. Нефть всплывала из ее поврежденных цистерн на поверхность и покрывала воду жирными пятнами.

— Ишь ты, куда доползла! — сказал командир эсминца, измеряя по карте расстояние от того места, где позавчерашней ночью состоялся бой между «Буревестником» и подводным пиратом.

Штурман точно обозначил место гибели лодки. Эхолот показал глубину восемьдесят пять метров.

— До осени наши эпроновцы разведают, что здесь осталось, а если возможно будет, то и вытащат эти обломки, — заметил Трофимов и приказал идти с той же скоростью, прежним курсом — к Лебединому острову.