Он не привык лгать - ни другим, ни самому себе - и ответил честно: да, хотел бы! А почему - не знаю. Пытаюсь разобраться... Может быть, ко мне пришла наконец эмоциональная зрелость.

А что это такое? Тоже трудно объяснить. Эмоциональная зрелость проявляется во всем: в способности сотрудничать с другими людьми, в уравновешенности характера, в благоразумии, в надежности, в умении тактично потребовать от каждого исполнения поставленной перед ним задачи... Вот уравновешенности и тактичности тебе, Алтунин, пока еще недостает. Тактичность ты подменил категоричностью. И от «эхового отзвука» освободился не вполне: желаешь, чтоб каждый был «энергетической звездой», но с одним условием: эти «звезды» должны светить только тебе. А когда они начинают светить другим, ты становишься в позу оскорбленного рыцаря научно-технического прогресса, возмущаешься: «Лядов хочет перетащить к себе в министерство Скатерщикова, Карзанова, всех сибиряков!»

Это несправедливо. Лядов «перетащил» пока одного Алтунина. И за то же самое время выдвинул на должности директоров предприятий более трехсот человек, на должности главных инженеров - почти столько же. Перевел в Москву десятки талантливых работников из разных областей, краев, республик, а не только из Сибири. Лядов повсюду выискивает талантливых людей, он болен «кадровой» болезнью. Зная, сколь еще несовершенны методы «оценки персонала», он пытается как-то улучшить дело, полагаясь на свой многолетний опыт. Разумеется, и у него случаются издержки. Тот же Замков...

Но не выдумал ли ты, Алтунин, «замковщину»? Существует ли она как явление? Может быть, ты все же был прав, когда понял Замкова как фигуру почти трагическую? Замков без сожаления оставил свое место в министерстве, устремившись туда, где, как ему казалось, сможет приносить большую пользу. Так иногда постаревший спортсмен рвется на ринг или на беговую дорожку, уверенный, что он еще способен ставить рекорды - только бы допустили!.. Но Замков опоздал: ему, по сути, нужно все начинать сначала, наращивать практический опыт. Если бы взял сперва, к примеру, небольшой завод, возможно, постепенно и втянулся бы. А Лядов, поверив в Замкова, бросил его в самое пекло, где и опытному справиться не так-то легко. Все идет опять же от своеобразной лядовской установки: «Переход к новым методам управления требует не только повышения квалификации руководителей, а и привлечения к руководству работников нового типа». Так-то оно так, но почему он решил, будто Замков и есть работник нового типа?

Во всяком случае, Алтунин не хотел бы, чтоб его сыновья работали под руководством Замкова.

Ну, а если бы твоих сыновей направили под начало Скатерщикова?..

Тут было над чем задуматься. И лишь подумав, Алтунин ответил: «Я не возражал бы!..»

Как ни странно, именно к этому он пришел. В Скатерщикове была крепкая сердцевина. Во всяком случае, Петр Федорович заставил бы детей Алтунина продуктивно работать. Научил бы их деловой хватке, устойчивости... Да мало ли чему еще можно было бы научиться у Скатерщикова, болеющего за процветание отрасли по-своему! Не так, как «практический идеалист» Алтунин, но все-таки болеющего. Как бы то ни было, а объединение «Самородок» передовое.

...Сергей думал о десятках и сотнях других людей. Если в самом начале, когда выдвинул идею зонирования, чувствовал себя чуть ли не одиноким, то сейчас убедился: его понимают, ему стремятся помочь. И руководители министерства, и директора предприятий, и коллективы заводских рабочих, партийные, комсомольские, профсоюзные организации. Все хотят порядка, без которого немыслимо дальнейшее движение вперед.

Проблема зонирования сейчас стала лишь одним из блоков громадного здания, которое возводил Алтунин. Ему хотелось, чтобы планы всех предприятий промобъединения были бы напряженными и в то же время стабильными, чтоб в течение года они не менялись, чтоб министерство воздерживалось давать дополнительные задания без крайней необходимости. Он хотел, чтоб рабочие шире привлекались к управлению производством, и стал бдительно следить за этим. Он настойчиво стремился увязать интересы отраслевые с интересами всего народного хозяйства, а равно и с местными особенностями. Тут многое помог прояснить Букреев...

Только бы успеть с перестройкой, а там будь что будет!

Сергею казалось, будто Лядов внимательно наблюдает за каждым его шагом. Как тот французский бог, который сидит в углу и молчит. Только Геннадий Александрович помалкивает до поры до времени. Придет время, и он напомнит Алтунину об умении пользоваться властью, подбирать советников и исполнителей, которые дополняли бы друг друга в специальных вопросах. Что ж, Алтунин готов отчитаться. И на коллегии и на парткоме, где угодно. Именно такими советниками он окружил себя. Они не из резерва Лядова, но это те самые работники нового типа, которые успели проявить себя.

Ваша опека кончилась, дорогой Геннадий Александрович. Как говорил Проперций Младший, недоразумения нельзя устранить спором, их можно устранить лишь с помощью искреннего желания понять точку зрения другого. Алтунин согласен предпринять такую попытку. Но согласен ли Лядов?..

В тихие ночные часы Сергей вел долгие, неторопливые беседы и с Лядовым, и с Карзановым, и со Скатерщиковым. Искренне желая понять каждого из них, он осмысливал прежде всего самого себя.

Но таяли призраки ночи, и Алтунин вновь обретал практическую твердость. Крутил и крутил свое колесо, не останавливался ни на минуту...


...Сегодня утром его вызвали на коллегию.

- Мой отчет будет? — спросил он по телефону у секретаря коллегии.

Секретарь словно бы замялся. Не совсем уверенно пробасил:

- Нет, не будет.

- А что будет?

- Оргвопросы и прочее. Узнаете, когда придете. Ваша явка обязательна. И не опаздывайте...

Секретарь повесил трубку. Сергей заволновался, ощутил на лбу малодушную испарину. Не понравился отчужденный бас секретаря. Так разговаривают с теми, кто словно бы и не причастен к министерству. Уму непостижимо! Еще никогда секретарь, человек учтивый, любезный, не разговаривал с ним так сухо.

Собственно, отношение секретаря не задевало. Однако за этим кроется, пожалуй, отношение Лядова и других членов коллегии. Мы всегда усматриваем за отношением одного человека отношение целой группы людей. И при том задумываемся, начинаем прикидывать, что бы это могло значить? Возникает мнительность...

Сергеем овладело раздражение. Мелькнула мысль: «Возьму и не пойду на коллегию! Скажусь больным».

Но это смахивало на мальчишество, и он сразу опомнился. Умерь свой пыл, Алтунин. прояви «эмоциональную зрелость»! Все еще не можешь привыкнуть к неопределенности? Вдруг на коллегии тот же Лядов скажет: «Предлагаю освободить в связи с...»

В конференц-зал Алтунин пришел рано. Поздоровался с теми, кто опередил его. Ответили сдержанно.

Лядова еще не было. Секретарь копался в бумажках и даже не взглянул в сторону Алтунина.

Снова нахлынуло уныние. Что здесь готовится?

Ну да ладно! Уселся на свое обычное место - в уголок. Решил держаться невозмутимо. Знал: невозмутимость производит гораздо большее впечатление, чем громогласные попытки навязать свое мнение членам коллегии.

Не будь трибуном, Алтунин. Будь инженером. Солидным руководителем. Реалистом.

Он сидел в своем углу и уже радовался: основное все-таки успел сделать. Бросил надежные семена. Всходы будут, хоть семена и железные, с очень твердой скорлупой.

Сидел, стараясь уверить себя, что ничего особого не случилось и, должно быть, не случится. Мнительность - и только. Очень полезно сейчас поостыть немножко, мобилизовать нравственные резервы. Каждая коллегия - нервная встряска.

Было пасмурное утро, за окнами - сплошной мрак. В зале сияла стандартная люстра, придавая казенному помещению своеобразный уют. Сергею представились почему-то тысячи таких вот конференц-залов - и повсюду заседают, взбалтывают, перемешивают деловые страсти; на кого-то навалились с разных сторон, а тот, бледный, растерянный, неумело отбивается; кто-то в полную силу легких разворачивает перспективы - и ему внимают с каменными лицами. Привыкли и к широким перспективам, и к захватывающим планам. Сейчас трудно удивить масштабами, проектами...

Представив подобную картину, он совсем повеселел.

Из боковой двери вышел Лядов, как всегда, улыбчивый, по-юношески стройный, стремительный. Обаяния у него не отнять! По укоренившейся многолетней привычке Сергей сразу же внутренне потянулся к нему, но опомнился: они ведь разучились понимать друг друга.

Окинув собравшихся быстрым взглядом и, конечно, заметив Алтунина, Лядов сел.

Бесшумно прошел к столу Андриасов. Хорошо, что он здесь!..

Андриасов тоже отыскал глазами Алтунина, широко и ободряюще улыбнулся ему. Значит, в обиду не даст...

Секретарь коллегии поправил свои темные, как у детектива, очки, откашлялся, попробовал свой бас и объявил:

- Для начала - короткое сообщение. Вернее, приказ. Как вы знаете, до сих пор должность первого заместителя министра была вакантной. Рад сообщить: на эту должность решением Совета Министров назначен Геннадий Александрович Лядов! Поздравим его...

Сергей искрение порадовался: «Вот так Лядов! Еще один скачок. И какой скачок!»

Но тут же появилась озабоченность: значит, кто-то другой станет курировать алтунинскую подотрасль... Кто?.. С Геннадием Александровичем все-таки можно было «выяснить отношения». А как поведет себя тот, другой? Не завяжется ли сразу тугой конфликт?

Беспокоило и еще одно: теперь Геннадий Александрович может, несмотря на возражения Алтунина, забрать к себе Карзанова, навязать в заместители Сергею Скатерщикова, навечно утвердить Замкова и не утвердить Мухина. Он может даже поставить вопрос об Алтунине, если алтунинские реформы станут раздражать его. И члены коллегии не рискнут перечить первому заместителю министра. Ему дано право самостоятельно принимать решения. Самостоятельно!

Сквозь заседательскую маету доносился голос директора какого-то завода:

- ...Почему так трудно добиться включения реконструкции в планы подрядных работ? Строителям, видите ли, невыгодно заниматься реконструкцией, гораздо выгоднее капитальное строительство. Когда уж изведем на нет ведомственные выгоды и сделаем главной выгоду государственную?!

В другое время Сергей, наверное, прислушался бы к этому мнению, отметил бы, что директор говорит дельные вещи. Но сейчас свои заботы были ближе.

Заседание вел Лядов. Тянулось оно долго. Сергей не понимал, зачем пригласили его: в повестке дня не значилось вопросов, которые имели бы отношение к его подотрасли.

Он смотрел на сухо сжатый рот Лядова, на его тяжелый лоб и думал, что Геннадию Александровичу тоже скучно. Иногда Лядов высоко закидывал голову, долго смотрел в потолок. Но слушал выступления внимательно, неожиданно задавал вопросы, уточнял ответы, что-то записывал. В его деланно-мягком голосе все-таки отчетливо звучали требовательные нотки. И за его улыбочками, сочувственными кивками крылись, как отлично знал Сергей, неуступчивая твердость, максимальное напряжение воли.

Совещание уже подходило к концу, когда Лядов сказал:

- Несколько слов о нашем отраслевом научно-исследовательском институте. Не буду здесь распространяться, какое огромное значение придаем мы связям науки с производством. Тут все ясно. Кого поставить во главе института? Мы, как помните, предварительно все обговорили... Но то был именно предварительный разговор.

Алтунин затаил дыхание: назовет Карзанова или кого-то другого?.. Только бы не Карзанова. Нельзя Карзанова...

- Я остаюсь при своем мнении, — продолжал между тем Лядов, — придется забрать из объединения «Самородок» товарища Карзанова. Хотелось бы выслушать Сергея Павловича Алтунина. Вы «за» или «против»?

Алтунин спрятал кривую усмешку: какой последовательный демократизм! Решили узнать мнение Алтунина. Как будто оно не известно. Небось Карзанов не раз звонил, обо всем рассказал. Или Геннадий Александрович полагает, что Алтунин мгновенно «перевоспитается»: не посмеет противиться первому заместителю министра? Как бы не так... А все ж Карзанова возьмут. Очень уж неравные силы.

Можно было не вставать, но Алтунин поднялся и, судорожно сглотнув, сказал:

- Нельзя сейчас оголять объединение «Самородок». Нельзя! В конце концов перестройка в объединении не моя прихоть, а составная часть генеральной схемы, утвержденной и Советом Министров, и министром, и всеми вами. Разве в других объединениях нет людей, достойных выдвижения?! Или, может быть, в самом институте отсутствуют ученые, умеющие руководить научным учреждением? Что за странная бедность!

В конференц-зале сделалось необычайно тихо. На Сергея смотрели с опасливым удивлением: после того как первый заместитель министра высказал свое, по сути, окончательное мнение... этот Алтунин берет на себя смелость не только перечить, но и поучать, припирая Геннадия Александровича к стенке! Дерзость. Бестактность... Алтунина, собственно, могли бы и не спрашивать. Спросили из вежливости, проявили внимание.

Лядов, однако, делал вид, что не рассердился. Улыбка осветила его лицо, хотя и схватился за подбородок, потянулся к пачке сигарет.

- Что у вас еще? — спросил он, закуривая.

- Карзанова не отдам!.. — сказал Алтунин хрипло. Ему не хватало воздуха. — Без него все в объединении замрет. Вы, наверное, лучше бы поняли меня, если б министерство наше состояло на хозрасчете. Будь моя власть, я давно бы перевел его на хозрасчет! Пора!

- А еще что бы вы сделали, будь ваша власть? — спросил Лядов вкрадчиво. Он словно бы играл сейчас с Алтуниным, поддразнивал его, осознавая свою силу. Что бы там ни наплел Алтунин, а все будет так, как распорядится Лядов.

- Еще я посоветовал бы министерству судить о рентабельности промышленных объединений не по отдельным предприятиям, а по единому показателю всего комплекса. Без этого мы не можем маневрировать фондами, поддерживать тех, кто в данный момент перестраивается, осуществляет переход на новую технологию. Потому перестройка и затягивается на годы... Поймите нас... Это поможет нормально развиваться комплексу!

- Вы очень любите маневрировать, товарищ Алтунин, — произнес Лядов, свирепея. — От ваших маневров в «Тайге» хочется кричать «караул». Не постеснялись сместить там утвержденного нами главного инженера и поставить на его место «своего человека». Как это назвать? Самоуправством или по-научному - превышением полномочий? А что за пертурбацию затеяли в других объединениях?.. Да сядьте вы, ради бога! Говорите сидя.

Геннадия Александровича явно раздражал сам вид Алтунина, его глыбистость.

Алтунин, однако, не сел. Продолжал стоять, занимая слишком много места, привлекая к себе внимание.

Стал отчитываться за все, что успел сделать. Обретя душевную устойчивость, говорил не торопясь. И его слушали.

Он спокойно, веско, с внушительными цифрами, которые знал наизусть, анализировал состояние каждого предприятия, рассказывал, какие препятствия приходится преодолевать, чтобы поставить все на строго научную основу. Назначение Замкова назвал ошибочным. Замкова ему навязали. Замкова нужно немедленно снять, пока замковщина не укоренилась, паразитируя на компетентности таких, как Мухин. Может быть, Замкову и суждены благие порывы, может быть, он искренне хочет работать с полной отдачей. Но отдача-то у него нулевая. Замков слабо знает практику современного производства. Алтунин твердо убежден в этом и потому настаивает на том, чтобы коллегия предложила Замкову посильное дело. Подбор руководящих кадров тоже, наверное, надо вести с помощью ЭВМ. Нужно безотлагательно разработать «портрет требований» на каждую должность...

Чем больше он говорил, тем задумчивее становились лица членов коллегии. Они его понимали. Ко всем его начинаниям относились сочувственно. Вон Андриасов одобрительно кивает, что-то записывает в блокнот...

Когда Алтунин кончил, все некоторое время сидели молча. Наконец Лядов, раздавив в пепельнице очередную сигарету, сказал:

- Соображения Сергея Павловича требуют, по-моему, дополнительного изучения. В них есть рациональное зерно.

Он бросил быстрый взгляд на часы, лежащие на столе, спросил, морща лоб:

- А как бы вы, Сергей Павлович, отнеслись к переводу объединения «Самородок» на двухзвенную систему управления? Есть такое мнение. Вернее, предложение. Назрела ли необходимость?

Ах, вон оно что!.. Петенька подал-таки петицию... Из-под эгиды хочет уйти.

С ответом, пожалуй, не следует торопиться. И без того сегодня высказано достаточно. К вопросу о переводе в Москву Карзанова Лядов не возвращается: это тоже, как видно, требует дополнительного изучения... Так-то, Геннадий Александрович! Будем изучать.

И, улыбнувшись, теперь уже уверенный в своей неуязвимости, Сергей сказал ему:

- Ваш вопрос - полная неожиданность для меня. Думается, и он нуждается в «дополнительном изучении». Как говорил известный Паркинсон...

Лядов сощурился лукаво. Казалось, хотел сказать: «А ты не так прост, Алтунин... Не так прост...» Но сказал другое:

- Мы подзатянули коллегию, товарищи! Надо бы кончать, да остался еще один важный вопрос. Должность заместителя министра, которую до сегодняшнего утра занимал я, стала вакантной. Кого назначим? Давайте обсудим, хотя бы в смысле предварительных соображений...

Он так и выразился, с несвойственной ему неуклюжестью: «в смысле предварительных соображений». Но никто, кажется, не обратил на это внимания.

Секретарь наставил на Лядова темные свои окуляры, стал похож не столько на детектива, сколько на инопланетного жителя - не живое лицо, а подобие маски с толстой нижней губой и четко очерченным горбатым носом.

- У вас есть предложения, Геннадий Александрович? — спросил он своим формализованным, отработанным басом. И все застыли, затихли в ожидании ответа.

Лядов неожиданно поднялся, подошел к Алтунину, положил руку ему на плечо.

- Будем просить вас, Сергей Павлович! Ездил вчера к министру в Барвиху – он предложил вашу кандидатуру. И я присоединяюсь...

Алтунин будто получил под дых: слегка покачнулся, лицо обрело какое-то глупое выражение. Вот так удружил, Геннадий Александрович!.. Ну и поддел... Никогда так не поддевал.

- Я должен подумать, — промямлил он.

Члены коллегии заулыбались. Улыбался и Лядов. На этот раз не заученной своей «служебной» улыбкой, а, как говорится, от души. Он все понимал, И раньше все понимал. На протяжении последних двух лет Алтунин был у него словно бы на ладони. Со всеми своими взлетами и вывихами. Со всеми тревогами и претензиями.

- Подумайте, Сергей Павлович, подумайте. В таких случаях положено думать. Только не затягивайте - время не ждет!..

И, к изумлению Сергея, едва приметно подмигнул ему: держись, кузнец!..

Загрузка...