Школа суперменов

1

— Видели когда-нибудь такое? — невесело поинтересовался Дворников. Он стоял спиной к машине и всем своим видом показывал, что многое бы отдал, лишь бы находиться сейчас совсем в другом месте. Позади Дворникова стояла машина. Отблески фонарей подрагивали на ее мокрых от дождя боках. Дверца со стороны водителя была открыта.

Бондарев на секунду заглянул внутрь, поморщился от уже начавшего проявляться запаха, потом выпрямился, положил руки на крышу машины, посмотрел на пытающегося закурить Дворникова.

— Это кто?

— Мой водитель...

— Понятно.

Дворников нервно мотнул головой:

— Черта с два — понятно!

— Вы думаете, что это как-то связано с моим приездом? — уточнил Бондарев.

— Да, я так думаю. Больше у меня нет никаких дел, которые могут принять такой оборот...

Сейчас Дворников совсем не походил на того самоуверенного мужчину, который охотно взялся помогать Бондареву. Если бы Бондарев любил словесные штампы, то сказал бы, что тогда у Дворникова горел огонь в глазах. Но сейчас от огня не осталось следов, все было залито дождем, непониманием и страхом.

— Ну давайте, давайте, — нетерпеливо затряс он рукой. — Объясните мне хоть что-нибудь, успокойте меня хоть как-то. Скажите, что все под контролем... Скажите, что вы знаете, что происходит.

Так и не раскуренная сигарета упала в лужу, и Дворников раздосадованно выругался. Бондарев подошел к нему, вытащил из пачки сигарету, прикурил и отдал Дворникову. Потом открыл дверцу машины с пассажирской стороны и сел рядом с мертвым водителем.

Водитель сидел очень прямо, потому что его тело было пришпилено к креслу двумя заточками. Бондарев зажег свет в салоне, осмотрелся. Открыл «бардачок», пошарил там, потом щелкнул зажигалкой и осмотрел пол. Потом повернулся к мертвецу. Видел ли Бондарев такое раньше? Безусловно. И его пальцы не дрожали, когда он делал то, что должен был сделать.

— Аристарх...

Дворников резко обернулся на голос Бондарева.

— Аристарх, этот человек был задействован в работе со списками?

Дворников наморщил лоб, словно не понимал смысла вопроса.

— Со списками школьников, — напомнил Бондарев.

— Этот человек? Я же сказал, это мой водитель. Он ничего не знал про списки.

— Точно?

— Ну... Он возил меня к тому человеку, который сделал списки. И обратно. Но он ничего не знал про сами списки, это совершенно точно.

— Тогда откуда у него это?

— Что — это?

Дворников нетерпеливо шагнул вперед и взял из рук Бондарева аккуратно сложенный лист бумаги, лишь слегка по краю запачканный кровью. Он развернул лист и увидел машинописные столбцы фамилий.

— Это же?.. Откуда?

— Это было у него в кармане рубашки, — сказал Бондарев.

— То есть... То есть вы хотите сказать... — разволновавшийся Дворников быстро отошел к фонарю, всмотрелся в лист бумаги, словно надеясь увидеть там тайные метки. — Это что же — он следил за мной? Откуда у него могло взяться?..

Бондарев выхватил у Аристарха страницу — одну из многих страниц в пачке документов, которые Дворников раздобыл в отделе народного образования. Под фонарем все было видно четче, все, до малейших деталей.

— Он следил за мной... — продолжал безостановочно говорить Дворников, выстраивая в уме какую-то замысловатую цепочку интриг и заговоров. — А потом украл часть этих списков... Но кто-то его потом убил... Тот, на кого он работал, да? Чтобы он не проболтался? Так? Вы это хотите сказать?

— Нет, Аристарх, — сказал Бондарев, аккуратно складывая лист. — Я не хочу этого говорить.

Говорить ему действительно не хотелось — ни о версии Аристарха, ни о чем бы то ни было вообще.

Потому что при свете фонаря на листе бумаги Бондарев заметил пометку, сделанную им самим вчера, в гостиничном номере. А значит, этот листок не был украден у Дворникова. Он был украден уже после того, как его прочитал Бондарев, — то есть из гостиничного номера.

А в гостиничном номере об этих списках должен был позаботиться Алексей.

И раз листок оказался не у Алексея, а в кармане трупа — то позаботиться ему, очевидно, не удалось.

Получается, что листок в кармане трупа, да и сам труп были чем-то вроде сообщения. И смысл этого сообщения был таков, что Бондареву совершенно не хотелось его с кем-то обсуждать.

— Аристарх, — сказал он Дворникову, и тот обратил на него свое напряженное лицо.

— Что?

— Прячься, Аристарх.

— Что это значит?

— Ты же хотел, чтобы я все объяснил. Вот мое объяснение. Прячься, Аристарх. Пришло время прятаться. И чем лучше ты спрячешься сейчас, тем...

Дворников зло махнул рукой в его сторону, бросил сигарету и почти побежал в направлении своего охранника в кожаной куртке. Кажется, он все понял верно.

2

Дальше все было именно так, как представил себе Бондарев, развернув окровавленный листок и увидев на полях свою пометку. То есть дальше все шло по тому варианту, который Бондарев в уме обозначил «очень плохой вариант».

Возле гостиницы стояли две милицейские машины, и Бондареву даже и думать не стоило о том, чтобы подниматься на свой этаж. Он ссутулился и стал настолько обычным, что взгляд со стороны не должен был отличать его от фонового пейзажа. Такой незаметной тенью Бондарев просочился в вестибюль гостиницы, возник у стойки администратора и серым голосом прошелестел:

— Куда ушла «Скорая»?

Администраторша качнула пышным перманентом, глянула на Бондарева жирно подведенными глазами и хотела что-то такое спросить, но вдруг увидела в Бондареве уже не тень, а человека, имеющего серьезное право задавать такие вопросы. Администраторша догадывалась, что после происшествия на четвертом этаже такие люди с такими правами обязательно здесь появятся, и она поспешила проявить лояльность.

— Спасибо, — сказал Бондарев и начал перемещаться в обратном направлении. Он не стал спрашивать, жив Алексей или нет. Как бы жестоко это ни звучало, но не это было главным. Главным были знаки, послания, сообщения, сигналы.

Сигналом был пришпиленный к сиденью машины, словно бабочка к доске коллекционера, водитель Аристарха. Заточки в его теле были способом привлечь внимание к клочку бумаги в нагрудном кармане и одновременно заявить о серьезности намерений. Если сделать краткое обобщение, то труп водителя означал: «Я знаю, чем вы тут занимаетесь. И я этого так не оставлю».

А еще труп водителя означал: «Я был в гостинице. Я все-таки забрался к тебе в номер. И я забрал то, что хотел. Угадай, что я сделал с твоим человеком?»

Бондарев не хотел играть в угадайку. Он чувствовал себя слишком старым и слишком злым для таких игр.

В больнице Бондарев стянул с вешалки чей-то несвежий белый халат, нацепил на нос очки в толстой роговой оправе и пустился с озабоченным лицом инспектировать пустые коридоры, пока не услышал краем уха разговор медсестры и молодого парня в штатском:

— Ну как ты с ним будешь разговаривать?! Он без сознания...

— Точно, что ли?

— Точно.

— Дай-ка я посмотрю...

— Ты уже смотрел.

— Это когда было? Это час назад было.

— Ну на, смотри. Доволен?

— Может, он просто спит?

— Ага, просто спит!

Они еще какое-то время препирались, потом медсестра ушла, шурша стоптанными тапочками, а парень грузно опустился в кресло напротив двери в палату.

Бондарев намеренно громко подошел к нему, строго посмотрел сверху вниз:

— А вы кто?

Парень показал красную книжечку. Бондарев пожал плечами:

— Ну и какой смысл в том, что вы здесь сидите? Больной все равно не в состоянии отвечать на вопросы...

— Он же придет когда-нибудь в сознание, — сказал упрямый парень. — А я тут как тут.

— Он может прийти в себя через неделю, — предупредил Бондарев.

— Доктор, мне торопиться некуда.

— Ну-ну, — неодобрительно произнес Бондарев и вошел в палату так, как будто имел на это неоспоримое право. Впрочем, так оно и было.

3

— Видели когда-нибудь такое? — спросил его тогда Аристарх Дворников. Бондарев видел — и мертвых мужчин в салоне дорогого автомобиля, и полумертвых мужчин в больничной палате, в бинтах, под капельницей.

Поэтому никаких особых эмоций на него не нахлынуло. В бледном лице Алексея и его забинтованных руках содержатся какой-то знак, и его следовало немедленно прочитать.

Сам факт, что Алексей оказался на больничной койке, означал одну простую вещь — автор посланий, выполненных с помощью холодного оружия, был человеком целеустремленным и умел преодолевать препятствия на своем пути. Хотя, честно говоря, Алексей был отнюдь не железобетонным заграждением.

Но в безмолвном теле были запечатаны и еще какие-то послания, пока Бондареву непонятные. Если бы неизвестный автор посланий расшиб Алексею голову на пути к бондаревским бумагам или просто зарезал бы его — это было бы понятно. Совсем плохо, но понятно.

Однако Алексей был оставлен в живых. Только вот руки... Что это значит? Сигнал — руки прочь от моих дел? Оторву руки, если сунетесь в мои дела?

Бондарев прислушался — в коридоре вроде было тихо. Дверь в палату оставалась плотно закрытой. И если мент в коридоре и захотел бы сунуть свой любопытный нос, то Бондарев бы услышал скрип распотрошенного кресла с торчащими из ран кусками желтого поролона.

Бондарев склонился над Алексеем и слегка тронул его за плечо. К его изумлению, Белов сразу же открыл глаза — мутные, полные боли, но все же узнавшие напарника.

Бондарев на всякий случай прижал палец к губам. Алексей чуть дернул подбородком и прошептал, морщась от боли:

— Я все испортил... Все потерял...

— Ерунда, — сказал Бондарев. — Не бери в голову. Скажи лучше, ты его видел?

Алексей кивнул.

— Ты запомнил его?

Алексей снова кивнул.

— Он говорил с тобой? Он что-то просил передать?

— Откуда... Откуда ты знаешь? — пробормотал Белов.

— Такая уж у него манера. И что он просил передать?

— Он... — Белов задышал чаще, на лбу выступила испарина, и Бондарев испугался, что парень сейчас вырубится. — Он сказал...

— Тихо, — успокаивающе сказал Бондарев. — Тихо, тихо. Я внимательно тебя слушаю, а ты не торопись.

Белов кивнул, но продолжал дышать все так же учащенно-напряженно.

— Успокойся, соберись с мыслями, а я пока проверю одного человечка в коридоре. То ли он спит, то ли очень умело подслушивает...

Мент в коридоре спал. Во всяком случае, с трех шагов это выглядело именно так. Если подойти вплотную, то его усталая поза вызывала некоторые сомнения, а кровоподтек пониже уха становился заметнее.

Бондарев даже не стал подходить ближе. Потому что, помимо мента, в кресле перед собой боковым зрением он увидел в коридоре еще одного человека.

Этот человек ждал Бондарева.

— Хотите жвачку? — сказал он доброжелательно.

4

— Хочу, — сказал Бондарев и поймал брошенную в его сторону начатую пачку «Орбита». Человек в коридоре одобрительно усмехнулся.

Бондарев поймал себя на мысли, что все это напоминает типичный фильм ужасов, где главный герой — сбежавший из клиники психопат. Тихие больничные коридоры, еле слышный гул светильников, неподвижное тело в кресле и усмехающийся монстр в сером свитере под белым халатом. Усмешка не отменила извечного выражения усталости на этом лице, она лишь натянула до предела желтоватого оттенка кожу на черепе, сделав лицо гостиничного уборщика, или кем он там был на самом деле, еще более жутким.

— Только пойми сразу одну принципиальную вещь, — сказал он Бондареву. — Я не получаю от этого удовольствия. Я не садист. Я не какой-нибудь там псих. Просто у меня есть задача, и я должен ее выполнить. Я не получаю от этого удовольствия.

— Я тоже.

— Правда? — Какая-то шальная радость мелькнула на его лице и тут же сгинула словно в бездну, растворилась в маске напряженной усталости.

— Правда, — Бондарев вытряхнул в ладонь подушечку «Орбита» и вроде бы даже закинул ее в рот (он пока не понимал, с кем имеет дело, а потому имел основания опасаться всего, даже отравленной жевательной резинки). — Держи, — Бондарев протянул пачку, словно желая вернуть ее хозяину, но тот сухо рассмеялся и помотал головой. Сухой смех прозвучал, как трижды взведенный курок. Ха-ха-ха. Бондарев опустил руку.

— Не все так просто, — сказал человек с усталым лицом и отступил назад, компенсируя тот маленький, почти незаметный шажок вперед, который только что сделал Бондарев. — Так что не спеши, не спеши. Ты уже как-то стрелял в меня, и что?

— Я — стрелял? — удивился Бондарев. — Последний раз я стрелял в дверь, но не в человека. Если я стреляю в человека, то потом мне с ним уже не приходится разговаривать.

— Больница вообще неподходящее место для таких дел, — заметил человек с усталым лицом, как будто речь шла о выборе лужайки для пикника.

— Тогда зачем ты здесь? — спросил Бондарев.

— Для разговора. Я знал, что ты сюда придешь.

— Говори.

— Я знаю, что вам здесь нужно.

Бондарев хотел посмеяться, но решил все же воздержаться от открытого проявления эмоций. Он знает, что нам нужно. Парень, мы сами не знаем, что нам нужно. Хотя нет — я знаю, что нам нужно оторвать тебе голову. Насчет этого я не сомневаюсь. А вот все остальное...

— Знаешь? Ну тогда уж и меня просвети, сделай милость, — спокойно произнес Бондарев.

— Вы ищете Настю Мироненко.

— И что с того?

— Не нужно вам этого делать.

— Почему это? Потому что ты ее убил?

Человек с усталым лицом вздрогнул, и Бондарев понял, что дернул за какую-то очень чувствительную струну.

— Я... Я не... Я не получаю от этого удовольствия, — выпалил с третьего раза человек с усталым лицом. — Даже если бы я... То я бы не...

Черт. Гримасы собеседника внезапно сработали, как мозговой катализатор, и Бондарев понял. Черт!..

— Короче, это не ваше дело, — справился с эмоциями собеседник Бондарева. — Забирай своего человека, пока я ему и тебе вообще руки не оборвал, и валите из города! Это не ваше дело...

— То есть ты хочешь сказать, что это твое дело? — мягко предположил Бондарев. — Твое и ...

— Что — и?

— Твое и кого-то еще. Кто твой хозяин?

Это была еще одна задетая струна или даже целый пучок струн, потому что мужчину перекосило, он что-то неразборчиво зашептал, потом уставился исподлобья на Бондарева и повторно изложил свои рекомендации:

— Убирайтесь отсюда. Иначе я всех вас порежу, и тебя, и парня твоего, и Дворникова, и всех, кого потребуется! Я сделаю это без удовольствия, но я это сделаю!

— Дай нам двадцать четыре часа на сборы, — сказал Бондарев. — Ладно?

Человек с усталым лицом, видимо, не ожидал такого ответа, не ожидал быстрой капитуляции. Он на миг запнулся, потом внимательно и подозрительно оглядел Бондарева и сказал:

— Ладно. Двадцать четыре часа. Потом я буду резать.

— Договорились, — сказал Бондарев.

— Ну... Ну, тогда я пошел.

— Всего хорошего, — сказал Бондарев.

Мужчина с усталым лицом не стал поворачиваться к Бондареву спиной и, неуклюже пятясь, отступал по коридору, пока не свернул за угол.

— Замечательно, — сказал сам себе Бондарев. — Просто замечательно.

Он покосился на тело мента в кресле и понял, что времени у него нет, даже несмотря на только что выделенные ему 24 часа.

5

Бондарев вернулся в палату и увидел, что Алексей сидит на кровати и пытается вытащить из вены иглу. Выглядел он при этом так, будто собирался вот-вот грохнуться в обморок. Бондарев осторожно отстранил забинтованную руку Белова и сам вытянул иглу.

— Надо сматываться, — сказал он Алексею. — Наш общий друг только что свернул шею менту, который тебя караулил. Так что делать нам здесь больше нечего...

— Крестинский, — сказал вдруг Белов.

— Что «Крестинский»? — удивился Бондарев, стягивая ноги Белова с кровати на пол и вставляя неподвижные бледные ступни в больничные шлепанцы с номером палаты на ремнях.

— Это был Крестинский, — пробормотал Алексей.

Бондарев решил, что речь идет о привидевшемся кошмаре, и просто пожал плечами, но тут Белов неожиданно встал на обе ноги и торопливо заговорил, глядя на Бондарева сверху вниз:

— Это был Крестинский... Точно. Он сам мне сказал. Только не тот Крестинский, а брат его, Гри... Григорий. Старший брат. Он сам сказал...

— Брат?

— Он думал, что я в отключке... И говорил, говорил...

В мозгу Бондарева включился поиск информации о семье Крестинского, но, как назло, ничего определенного вспомнить не удалось. Бондарев сказал: «Ладно, брат так брат», подставил плечо и поволок Белова из палаты. По пути он восстановил перед глазами лицо гостиничного урода, омолодил его лет на десять, разгладил морщины, добавил волос, одел в костюм, убрал эту болезненную утомленность... Получился ли в результате известный Бондареву и всему миру олигарх Крестинский — Бондарев никак не мог решить. Что-то проскальзывало в этом отретушированном портрете, но что — пока Бондарев не мог сообразить.

Зато он точно знал другое.

— Леха, — сказал он Белову, прислонив его к стенке в кабине лифта. — Крестинский это или не Крестинский, хрен с ним. Но это он убил мать Насти Мироненко. Это его повадки. Он приходил за Настей, у него не получилось, и он с досады убил ее мать. И сейчас он все еще охотится на Настю, он ее поджидает. И в нас он увидел конкурентов, за это тебе по рукам перепало...

— Зачем? — Белов чуть приоткрыл глаза, борясь со слабостью, клонящей в сон. — Зачем он это делает?

— Вот этого я не знаю. Но должна быть какая-то очень серьезная причина, чтобы вот так сидеть в засаде несколько лет, а потом набрасываться на тех, кто покажется тебе конкурентом. Какая-то большая причина здесь... Мы узнаем эту причину. Мы возьмем этого твоего друга, Крестинского, или как его там, за горло и выжмем из него все, что он знает. Я отзвонил в Москву, и уже...

Двери лифта открылись, Бондарев недоуменно уставился на световой индикатор и в этот момент услышал:

— Я передумал, у вас не будет двадцати четырех часов. Все кончится сейчас.

Одновременно с последними словами ударило лезвие ножа — быстро и бесшумно.