Школьный год Марины Петровой

75. Разговор с вожатой

— Марина, как твои дела у малышей? — спрашивает Оксана.

— Ничего себе, — скромно отвечает Марина. — Они ко мне всё время бегают, и я с ними занимаюсь.

— Ой, смотри, Марина, ты ещё избалуешь их! — говорит Оксана. — Ведь им тоже надо приучаться быть самостоятельными, а ты за них, кажется, и задачки решаешь и смычки канифолишь? Есть такое?

— Немножко есть… — сознаётся Марина. — Оксана, да они ведь ещё такие маленькие!

— А всё-таки им надо приучаться самим за себя отвечать. А что это ты, Марина, похудела как будто?

— Знаешь, Оксана, у меня очень много работы, — говорит Марина.

Оксана смотрит на неё ласково и внимательно, и вдруг Марина говорит:

— Оксана, можно я тебе скажу одну вещь? Мне очень хочется с тобой посоветоваться.

В пионерской комнате никого нет. И на большом диване можно разговаривать очень долго. Но разговор получается совсем короткий. Оксана почти с первого слова понимает всё.

— Знаешь что, Марина, — говорит она подумав, — это очень хорошо, что ты так упорно добиваешься своего. Это замечательно для воспитания воли. И имей в виду — это работа не впустую. Для твоего музыкального развития она принесёт большую пользу… Я понимаю Алексея Степаныча, — прибавляет она задумчиво. — Я, наверно, тоже так поступила бы.

Марине приятно, что Оксана находит её работу полезной, но в глубине души она ждала другого. Она думала, Оксана ей скажет: «Я верю в тебя, Марина, ты сыграешь эту вещь» — или что-нибудь в этом роде…

— Так ты думаешь, мне не сыграть? — грустно спрашивает она.

— Что ты, Марина! Как же я могу так думать — ведь я не слышала тебя.

— Хочешь, сыграю? — неожиданно для самой себя предлагает Марина.

— Конечно, хочу, — отвечает Оксана.

В школе уже тихо, все разошлись. Никто не услышит. Марина принесла скрипку. Она волнуется и полна решимости. Это будет первое испытание на слушателях — ведь Оксана слушатель, да ещё какой!

Марина настраивает скрипку, кладёт её на плечо.

Оксана прекрасно знает эту пьесу — у неё такое бурное, такое решительное начало. Справится ли с ним девочка?

Но через минуту она уже не думает об этом — она вся захвачена широкой волной звуков.

В этой пьесе две части: прелюд и аллегро.

Бурный, торжественный прелюд звучит, как призыв. Ом должен сразу покорить слушателей, сразу вовлечь их в свой ликующий мир — мир счастья, света, звука.

Этот мир широко раскрывает вторая часть — стремительное, виртуозное аллегро.

Много упорной работы было вложено Мариной в эту пьесу, но следы её работы уже незаметны. Марина играет так легко и свободно, как будто звуки сами рождаются под её пальцами.

Вдохновенная трудная пьеса, концертная пьеса настоящих скрипачей, звучит! Звучит полным звуком, звучит в темпе. Кажется, всю себя, всё своё уменье Марина вкладывает сейчас в игру.

Она уже не видит Оксаны, не видит школьных стен — сейчас эта музыка звучит для сотен, для тысяч новых, неизвестных ещё Марине друзей.

Может быть, её слушают сейчас где-то далеко, на международном фестивале, — вот так, с такой решимостью и силой, она защищала бы честь своей культуры, своей, советской музыки.

Нет, не может быть, чтобы такую игру слушала одна только девушка Оксана.

А у девушки с комсомольским значком на груди — напряжённое и счастливое лицо: как хорошо! Неужели это играет её Марина, маленькая пионерка из её отряда? Как жаль, что её не слышит сейчас больше никто! Ведь Оксана знает, что музыка — это такая ещё капризная вещь в неопытных детских руках: сегодня прекрасно, а завтра может стать посредственным.

Как жаль, что её больше никто не слышит!..

Но не одна Оксана слушала в этот час Марину. За дверью в пионерскую комнату давно уже стояла Елизавета Фёдоровна. Она задержалась в своём классе и, уходя, услышала знакомые звуки. Она не стала мешать. Когда так играют — нельзя мешать музыканту, даже если это ещё школьник, ученик.

А когда Марина кончила, Елизавета Фёдоровна открыла дверь и вошла в пионерскую комнату.

— Очень хорошо! Молодец! — сказала она оторопевшей Марине и поцеловала её. — Да ты не пугайся, я давно уже всё знаю от Алексея Степаныча и как раз завтра должна была тебя слушать.

Елизавета Фёдоровна улыбнулась, видя изумление Марины.

— Алексей Степаныч больше не хотел затягивать работу над этой пьесой, — объяснила она, — это стало мешать твоей подготовке к экзаменам. Так что я очень рада, что послушала тебя. Ты сделала большие успехи, поздравляю. В будущем году можно будет тебе, пожалуй, сыграть эту пьесу публично, на открытом концерте. Не правда ли, Оксана?

— Вы правы, Елизавета Фёдоровна, — с уважением говорит Оксана.

И Елизавета Фёдоровна прощается и уходит.