Шофер. Назад в СССР. Том 2

Глава 15

— А тебе чего от меня надо? — Удивился комбайнер, глядя на меня сверху вниз.

— Да узнать хочу, — ухмыльнулся я так по вредному, как только мог, — кто такого лба, да так плохо воспитал, что тот и простых человеческих приличий не знает.

Комбайнер сделал страшно кислую морду, искривил неприятственно губы. Глаза его уставились на меня.

— А перед кем мне тут расшаркиваться? — Сказал он, набычившись, — ты чего, мож барин какой, чтобы я перед тобой шапкой помахивал? Морда у тебя точно не пролетарская. Интеллигент, — он сплюнул.

— Мне кажется это ты тут себя барином возомнил, при совсем уж не барской морде, — похолодел я взглядом, — чего товарищам указы раздаешь безо всякого на то права? Или ты у нас лучше других?

— А ты сам попробуй по пеклу, по жаре, в ентой железяке посидеть, — комбайнер сложил руки на груди, да кивнул на свой комбайн, стоящий у правого конца поля, там, где две посадки чуть не смыкались, образовывая въезд, — за рулем любой дурак сможет. А в кабине комбайна?

— А давай, — я шагнул к нему ближе, приподнял подбородок, — поменяемся. Ты на Белку сядешь, а я на твою Ниву. Глянем, кто лучше управится. Только потом, — я ухмыльнулся, — не ной, что меня твое начальство на комбайне оставит заместо тебя.

В светло-ореховых глазах комбайнера на миг вспыхнул страх. Потом он быстро сменился сомнением.

— Ну ты… Смотри, чего мелишь… — сказал он уже несмело и немного отступил.

— Вон уж, — я кивнул на агронома Николаенко, что спешил к нам, — бежит начальство тебя ругать.

Комбайнерчик удивился, обернулся.

— Чего стоите?! Работа ж не ждет! — Крикнул Николаенко.

Был он каким-то дерганным и суетящимся. Подбежал, посмотрел на нас нервным взглядом.

— Да я это…

— Товарищ комбайнер себя больно важным считает, — хмыкнул я, подбоченившись, — думает, будто он начальство над всеми шоферами разом. Вот, стоит, приказ нам выдумывает, да только выдумать никак не может.

Комбайнер растерялся, стал водить взглядом от меня к агроному.

— Степашин, — строго сказал Николаенко, — ты че ко всем задираешься? Уже третий человек на тебя жалится!

— Да я это… — забубнил комбайнер, — чего-то…

— Тфу ты! Иди уж в машину! Только на нервы всем действуешь! — указал агроном на дальнюю Ниву, — только недавно у нас в колхозе, а уже ходишь, павлином хвост распушил, рисуесся! Давай ать-два!

Комбайнер потер шею. Глянул на меня по злому, а потом, переставляя длинные свои ноги, пошел к машине.

— Ты ж Землицын? — Спросил Николаенко, — помню тебя еще с озера. Лихо ты тогда вытянул того парня из воды.

— А чего делать, — пожал я плечами с улыбкой, — жизнь у нас такая. Вечно кого-то да тянешь.

— И то верно, — Агроном вздохнул, поправил белую летнюю кепку, — попроси, пожалуйста, мужиков, чтоб приняли чуть назад, к посадке. Нам нужно развернуть комбайны правильно.

— Да не вопрос, — Покивал я, — сейчас отъедем.

Вернувшись к своим, передал я агрономову просьбу, и шоферы разошлись по машинам. Разом загрохотал десяток моторов. Взвыли они на тон выше, когда газоны покатились назад, в тенек посадки.

Красные жуки-комбайны, покачивая мотовилами, поехали рядком перед нами. Малые их задние колеса выкрутились боком, чтобы машины могли развернуться жатками к полю.

Шоферы повыпрыгивали из машин стали курить, ожидая пока комбайны, пойдут на поле набирать бункеры.

— Итак мужики! — Собрал Николаенка всех шоферов вокруг, — поле небольшое, потому сейчас комбайны пройдут до того краю, потом обратно. После, оставим три машину тут, а с ними и пять самосвалов, чтобы убрать недокосок посередке. Остальных на другое. Работы у нас сегодня еще много!

Шоферская работа в этом деле была такой: ждать, пока комбайн заполнит свой бункер, а потом под него, сгружать зерно, и на ток. В каждый кузов влезает два бункера. Это порядка четырех с половиной тонн зерна. В общем, не наездишься.

И вот, комбайны выстроились одним рядом, так чтобы не мешаться друг другу проходить полем. Их моторы взвыли. Увидели мы, как опустили Нивы свои молотилки к земле. А потом одной шеренгой двинули они вперед, загребая под себя золотые колосья. Из ихних измельчителей хлынула пыльная полова, усталая поле позади.

Еще и тридцати метров они не прошли от посадки, а как вздыбилась везде и всюду ячменная колючая пыль. Залетал над полем подхваченный ветром сор.

— Опять будем чесаться как черти, — Мятый, хмурый как пень, смотрел вслед Нивам, жевал новый колосок, — и на Уруп не съехать. После грозы там вода все никак не успокоится.

— Чего такое? — Титок покуривал рядом, — сильно поднялся?

— Да там, в горах, видать, как с ведра лило, — вздохнул Мятый, — потому река нынче кисель-киселем.

— Придется вручную, — пожал я плечами равнодушно, — машины намывать.

Комбайны, между делом отдалились. Клубилась над ними золотисто-серая пыль. Поднимаясь чуть не над вершинами посадок, она частью своей опускалась на поле, частью уносил ее летний утренний ветер.

— Да ладно б машины, — Мятый почесал шею, — так потом сам же будешь колоться от ячменя. У меня вообще не него аллергия на теле всходит.

Мятый поглядывал на меня странно. Сторонился остальных шоферов, которые, кто курил возле машин, кто шутил в кучке. Все ждали, пока кто-нибудь из Нив наполниться.

— О! — Казачок указал пальцем, когда увидел, как в пыли засияла желтыми мигалка, — мой уже полный! Ну! Погнал!

Он запрыгнул в машину и, потому как приехал первым, первым же и погнал на комбайн. Его газон затарахтел мотором, сдвинулся с места, выехав из тени посадки. Малых махом пошел по твердому, укрытому половой полю. Через минуту встал у притормозившей нивы.

— Слышал? — Подошел ко мне Мятый, — Серый пропал.

— Слышал, — кивнул я.

— Это откуда ж?

— Мать его ко мне приходила, — сказал я, — просила прощенье за все егошние дела.

Мятый покивал.

— Слышал я, в чем Серый обвиняется. И хочу тебе сказать, Игорь, что хоть я и был за него когда-то, то теперь против. Что не имею я с ним никаких общих дел, — он глянул на Микитку, который сидел в машине, — да и Микитка не имеет. А тебе хочу спасибо сказать, потому как если б не тот твой поступок, когда мы повздорили, наверное, — поджал Мятый губы, — был бы я на Серовской стороне. Под его влиянием. Ну и тоже чего ни того наделал бы.

— Тебе спасибо за слова на суде, — улыбнулся я.

— А вот у Кашевого беда.

— Беда? — Я нахмурился.

— Угу. Я понимаю, что вы с ним совсем не други. Однако и неплохой он человек. Я его знаю с тех пор, как совсем пацаном был, а он чуть постарше. У него ж сестра женатая на Серовом брате. И там сейчас страсть че твориться после Пашкиного ухода. Потом хотел я тебя об одном попросить.

— О чем же?

— Мятый! — Крикнул Титок, — гля! Мигает тебе!

Мы с Мятым глянули в поле. Там, следующий комбайн включил маячок.

— Твой черед! — Кричал Титок.

— Лады, — Мятый приосанился, — давай на потом тот разговор оставим. Он сложный. И ежели что, понятно мне будет, коль ты не согласишься. Ладно, я погнал.

Я кивнул Мятому, и тот вернулся в машину. Через минуту и его газон стоял у комбайна, принимал в кузов ячмень.

Следующий комбайн был мой. Я забрался в Белку, что стояла все это время с заведенным мотором и стал высматривать, когда же загорится очередная мигалка. И вот, минуты через три, в пыли заблестело желтым.

Я двинулся: включил скорость, выжал газ, и Белка покатилась по сухому ячменному сору, что плотным ковром лежал теперь там, где прошлись комбайны.

На медленном ходу пошел я к ряду Нив, кто шли теперь не вместе, а рваной линией. Зажглись и другие маячки. Пошли за ними и другие машины.

По мере того как был я все ближе к своему комбайну, воздух вокруг густел, белел от пыли. Передо мной шли рядом два комбайна. Один из них, к которому я и ехал, стал, моргая мне мигалкой. Второй мне пришлось пропустить. Подождать, пока он проедет чуть дальше, чтобы стать на голом, поле, под зерновой шнек полной Нивы.

Вот, передний комбайн добавил газу. Над силовой установкой пахнуло черным дымом из трубы, и он пошел прямо, подминая ячмень. Я же, смог подойти на Белке, на его место. Поравнялся с полным комбайном, что тарахтел агрегатами справа от меня. Выбрался из машины, и ловко запрыгнул в кузов.

Тут увидел я в белой обшарпанной комбайновской кабине, того самого здоровечка по фамилии Степашин. Через мутное уже слегка запыленное стекло глянул он на меня недобрым взглядом. Потом выбрался из кабины. Замер на приставной площадке.

— Ну что, — хмыкнул я, подобрав со дна кузова лопату, — его величеству нужно приглашение, чтоб бункер разгрузить? Или оно само справится?

Тот скривился. Сделал лицо таким кислым, что мне захотелось сплюнуть. А потом его взгляд упал на мой борт.

— Ты что?! — Прикрикнул он грохот наших моторов, — на ентой машине работаешь?! На недоброй?!

— Тфу ты, — теперь я точно сплюнул, — и ты туда же!

— Не буду я тебе разгружать! Езжай вон куда-нить еще!

— Ты давай, не ломай комедию! — Посерьезнел я, — давай сюда шнек да разгружай бункер! Больше всех кричал, что, мол времени мало, а теперь капризничаешь, как какая барышня!

— Слышал я, — крикнул он, — как шофер, что на этой машинке раньшей ездил, помер под комбайном! А потом тому комбайнеру, под которым он помер, ногу шнеком оторвало, когда он бункер чистил!

— Вот те на! — Удивился я, — эт че за новости? Уж я всю Белкину историю знаю, но такое слышу в первый раз!

— А я тебе точно говорю, что было такое! Потому езжай отседова по добру, поздорову!

— Ты что, — крикнул я в ответ, — рехнулся?! Давай шнек, говорю!

— Не дам!

— Тфу ты! — Я плюнул снова и спрыгнул с кузова, полез на комбайн.

— Ты куда прешь?! — Испугался сначала комбайнер, но потом перегородил мне лестницу, спустившись на ступеньку.

— Да сам шнек направлю, коль уж ты упрямый как пень!

— Иди отседова, сказано тебе!

Я поднялся до самого верха, глянул в глаза здоровяку, что не давал мне пройти.

— Ты либо за голову возьмешься, — закричал я под гул двигателей, — либо я тебя скину щас с комбайну! Устал я слушать эти бредни! Или ты закусил удила, как простая вредная баба, когда я тебя у машин на место поставил?!

— Баба?! Ах ты!

— Чего у вас за заминка-то! Поломалися?! — Внезапно услышал я за спиной голос. Мы со Степашиным обернулись.

То был старый шофер по имени Прокоп Маленков. Невысокий суханький, но шустрый мужичок с носатым, напоминающим птичье лицом и реденькими выгоревшими на солнце волосенками. Его пятьдесят третий стоял уже позади Степашенского комбайна. Ждал места, чтобы подъехать и принять груз с той нивы, что полная стояла правее.

— Поломались, спрашиваю?! — Крикнул он и смешно заморгал глазенками.

— Не позорься, не смеши людей! — Крикнул я комбайнеру.

— Дядь! — Заорал Степашин, — ты давай, становись вместо этого вот, — он кивнул на меня, — под шнек! Я тебе сгожусь.

Прокоп удивленно свел черные, на красном лице брови.

— А чего такое? — Спросил он.

— Да не видишь, что ли, дядь? У ентого… — Начал было Степашин, но я его прервал.

— У комбайнера ум за разум зашел! — Крикнул я, — не хочет в машину сгружать ячмень!

— Это почему ж? — Маленков пошевелил пышными усами.

— А глянь вон, на борт, — хмыкнул я, — на борт моей машины!

На самом деле, не знал я, как этот шофер поведет себя с Белкой. Однако надеялся, что не пойдет он за Степашинскими суевериями, потому как был он между теми людьми, что слушали меня тогда, когда я разговаривал с ними, с белкиного кузова.

Прокоп скривился, наморщил крупный нос.

— Парень, ты давай, — сказал он Степаншину, — цирк тут не устраивай! Разгружайся быстрее, только время тут затягиваешь!

— Да не буду я! — Заорал Степашин злобно, — я щас разгружусь, а завтра мне руку ремнем оторвет! Не! Мне мои руки-ноги целыми нужны!

— Ты чего! С дубу рухнул?! — Крикнул Маленков.

— Чего стоим! — Тут даже агроном Николаенко прибежал, — поломались?! — Закричал он.

— Не! — Обернулся Маленков, — у нас тут цирк с конями!

Я рассмеялся от этого, оперся спиной о лестничное перило. Маленков лупая удивленными глазами, глядел то на агронома, то на Маленкова, то на меня.

— Чего тут творите! Нам нельзя ни на минуту останавливать молотьбу! — Закричал рассерженно агроном, — это поле нужно убрать быстро!

— Да мне как-то… замялся Степашин, — боязно. Потому как вон, — он кивнул на мою машину.

— Что? Вон?! — Николаенко упер руки в боки.

— Да Белка ж. Несчастливая машина. Слышал я, — кричал Степашин, — что в прошлый раз, когда в енту машину разгружался комбайн, комбайнеру потом ногу оторвало!

— Чего?! — Закричал Николаенко, — какому комбайнеру?! Какую ногу?! Ты чего, пьяный?! Отродясь у нас в колхозе никому ни ноги, ни руки не отрывало! Ты где вообще такого понабрался?!

— Дак… Не помню где, — совсем уж сконфузился комбайнер, — где-то слышал.

— А ну, давай хватит тут выделываться! — Разозлился Николаенко, — разгружай бункер! Ни то напишу начальнику МТС докладную записку на тебя, что нарушаешь трудовую дисциплину! Будешь знать! Шутник, елки-палки!

Я рассмеялся еще громче. Николаенко исчез за комбайном.

— Давай быстрее, молодой, — сказал Маленков комбайнеру и вернулся на свою машину.

— Ну че, — улыбнулся я снисходительно, — лезь за шнеком, или как?

— Да лезу-лезу, — хмуро ответил Степашин и потянулся за шнековой трубой.

Я же залез себе в кузов, стал принимать ячмень. Степашин направил трубу над кузовом. Полез в кабину, чтобы запустить шнек. Комбайн газанул и зерно толчками, принялось вырываться из отверстия, насыпаться в кузов. Сначала чуть-чуть, оно, по мере того, как шнек все разгонялся, быстрее и быстрее штопорным потоком заполняло машину.

Я же стал разравнивать кучу зерна лопатой так, чтобы они улеглись ровнее. Двигал шнек то назад, то вперед, распределения зерно по кузову. Когда ячмень поднялся мне по щиколотку, труба выплевывала уже последние остатки. Степашин, что ждал все это время на площадке, глянул на меня, нахмурившись, вернулся в кабину.

Нива его, зарычала, выпустив из трубы вверх черное облачко. Мотовило ее принялось медленно раскручиваться, а потом, комбайн пошел вперед, по полю.

До одиннадцати часов я уже сделал два рейса на мехток. Там видны были уже кучи зерна, что на общем фоне не казались такими уж большими. Скоро же, почти всю площадку на току засыпят урожаем.

Вернулся я на поле, после второго своего рейса, когда три нивы уже угнали. Оставшиеся три машины прокашивали середку. Рядом, на поле дежурили пять газонов.

Стал я рядом с Казачком, что капался вновь в своем приемнике, что вечно держал подключенным к электросети машины. Что он, этот приемник, там себе хрипел, и не слышал я вовсе. Перебивал его звуки моторов: холостых, газоновых и на ходу, нивовских.

В этот раз загрузились мы с Казачком почти одновременно. Правда, решено было брать по одному бункеру, чтобы было быстрее. Ведь оставалось еще три машины на подмоге. Казачок же загрузил в свой самосвал с двух комбайнов, что для его пятьдесят второго было даже немного сверх меры. Хотя обычно никто тому и значения не придавал. Набивали просто борта повыше и вперед.

Вместе: Казачок передом, а я за ним, вышли мы на трассу. Погнали к мехтоку до которого было километров семь дороге на Отрадную.

Шли спокойно. Я ехал да любовался, как работают на золотистых от хлеба полях комбайны. Как снуют туда-сюда колхозные машины.

Правда не все поля у дороги были засеяны хлебом. Вот проехали мы желтеющую кукурузу. Помахивала она на ветру своими кисточками, словно гусары плюмажами на шапках. А дальше шла и семечка. Подсолнухи, тучные, потяжелевшие, склонили головы к земле.

Отвлекшись ненадолго от дороги, глянул я вперед, перед собой. И заметил что-то неладное: как-то странно задний борт казачковской машины отошел. Верхняя его часть отстала от кузова и слегка опустилась. Посыпались по углам мелкие дорожки ячменя.

Я даже посигналить ему не успел. В следующее мгновение, под тяжестью груза, рухнул задний борт книзу. Золотисто-серым потоком ячмень хлынул на дорогу. Казачок дал по тормозам так, что завизжали шины. Я влупил по педали следом. Почувствовал, как машину носит на дороге.