Шпага Суворова

ЧУДЕСНАЯ ШКАТУЛКА

Не могу умолчать об одной интересной находке. Все началось со случая… Но случай ли это был? Когда упорно стремишься к цели, непременно ее добьешься. Такова старая истина.

С кем бы мне ни приходилось встречаться, о чем бы ни говорить, как-то само собою получалось, что разговор переходил к моей излюбленной теме — о великом русском полководце Суворове. Каждому новому знакомому задавался один и тот же вопрос: нет ли у него каких-нибудь вещей, связанных с именем Суворова.

Почти всегда следовал отрицательный ответ.

Но дело этим не заканчивалось. Расспросы продолжались. Я прилагал все усилия, чтобы узнать, нет ли среди родных и друзей моего знакомого людей, интересующихся Суворовым.

Оказывалось, и таких нет.

И всё же этот человек не оставлялся в покое и должен был рассказать, не видел ли он случайно каких-нибудь суворовских вещей.

Действуя таким путем, мне удалось разыскать много интересного. Но самое ценное — сердечная теплота, с которой люди относятся к памяти никем не побежденного полководца.

Его имя они произносят с такой задушевностью, с какой обычно говорят только о самых близких и любимых людях.

При имени Суворова лица старых и молодых, мужчин и женщин озаряются улыбкой, в которой таится гордость за русского полководца, за свою Родину.

Как-то я разговорился с немолодой женщиной, работавшей в больнице. Ее муж, токарь ленинградского завода, погибший на войне, любил историю и изучал прошлое Родины. Он с увлечением отыскивал предметы старины и кое-что покупал у антикваров.

— Мы с мужем ходили вместе в магазины и перебирали там старинные вещи, — рассказывала женщина. — Однажды нам понравилась окованная латунью шкатулка красного дерева.

Подняв крышку шкатулки, мы увидели много ящичков. Под ними находилась крепкая, хорошо отполированная выдвижная доска, забрызганная чернилами.

Я наблюдала, с каким интересом муж выдвигал и задвигал ящички. «Любопытно, — говорил он, — что хранил в них владелец?»

Очевидно, шкатулка принадлежала богатому человеку, возможно какому-нибудь вельможе, вынужденному находиться в частых поездках и вести переписку в пути.

Муж купил шкатулку, почистил и покрыл лаком. Он любовался ею и часто показывал друзьям.

Рассказ женщины заинтересовал меня. Захотелось как можно скорее увидеть эту шкатулку с ящичками. По моей просьбе женщина принесла ее в музей.

При самом беглом осмотре нетрудно было убедиться в том, что эта шкатулка вышла из рук мастера давно — лет сто, полтораста тому назад. Такие вещи изготовляли в первой четверти, не позднее половины прошлого столетия.

Невольно мне пришла в голову мысль: не связана ли шкатулка с именем Суворова или какого-нибудь его сподвижника, участника легендарных походов русских войск в Италию и Швейцарию?

Но прежде чем приобрести шкатулку для музея, я захотел проверить ее самым тщательным образом.

Я спросил женщину, что ее муж нашел в ящичках шкатулки, когда та была куплена. Подумав, она сказала:

— Муж внимательно осматривал всё внутри шкатулки, но ничего не обнаружил.

— А не было ли в ней тайника?

— Нет! Это я твердо знаю, — ответила владелица вещи.

«Шкатулка, несомненно, с секретом, — думал я, — а если так, то секрет нужно обязательно раскрыть». Иначе музейный работник поступить не мог.

Женщина давно уже ушла, а я стоял над шкатулкой, словно зачарованный, открывал и закрывал крышку, любуясь простотой и вместе с тем крепостью запоров.

Пришлось вынуть из шкатулки все ящички, измерить их, выстучать стенки, проверить пазы, на которых они держались.

В этот день, точнее — в эту ночь, только крайняя усталость заставила меня приостановить работу.

Наступил день, а исследование шкатулки продолжалось с еще большим усердием, чем накануне. Она изучалась мною сантиметр за сантиметром. Ящички выдвигались и задвигались по многу раз. Ее крышка, стенки и дно выстукивались добросовестным образом…

Все напрасно, секрет не раскрывался.

Самые напряженные попытки найти разгадку не имели успеха.

«В чем же дело?» — задавал я себе вопрос. Ведь осмотр шкатулки убедил меня в том, что в ней наверняка имеется тайник. Сомнений быть не могло.

Почему, спросите вы?

В этом меня убеждал опыт музейного работника и знание того, что в те далекие годы такие вещи, как эта шкатулка, не выпускались мастерами без секретных отделений.

Шкатулкой пользовались как необходимейшей дорожной вещью при частых переездах в кибитках и каретах. Она безусловно должна была иметь такой укромный, не заметный для чужого глаза, уголок. Там хранились важные документы, деньги, драгоценности.

Прошел еще день, а шкатулка не раскрывала секрета. Как же быть? Завтра придет за ответом владелица. Нужно торопиться.

Я начинал злиться, нервничать… Бывали минуты, когда мне хотелось ударить шкатулкой об пол.

Пришлось обратиться за помощью к товарищам, опытным музейным работникам.

Выслушав меня и еще раз осмотрев шкатулку, они также решили, что она должна быть с секретом.

Значит, я не ошибался. Снова за работу. Все сначала. При этом я должен был пускаться на разные хитрости: выстукивать шкатулку не хуже врача, открывать одну половину ящичков и нажимать на стенки, дно и крышку. Все было напрасно!

Чтобы внести в свой труд какую-то систему, порядок, пришлось разработать табличку с номерами ящичков, пазов и граней шкатулки. Просмотренные номера вычеркивались.

Так мне казалось легче работать.

Кто-то из товарищей порекомендовал проверить шкатулку рентгеном.

— Лучи помогут определить, спрятано в шкатулке что-либо или нет, сказал мне советчик.

— И впрямь! — спохватился я, но сразу же остыл. Предлагать в таком деле рентген? Попробуйте рыболову с лесой и удилищем предложить воспользоваться в рыбной ловле неводом! Оно, конечно, верней, но пропадет прелесть рыбной ловли: раннее утро, тишина, поплавки, клёв, подсечка и… радость улова какого-нибудь окунька, а то и самого заурядного бычка.

Так и в нашем деле.

Время шло, а тайник не обнаруживался.

Порой хотелось оставить поиски. Ничего нового нельзя было придумать.

Но внутренний голос постоянно шептал:

«Терпение, терпение и еще раз терпение!»

Прислушиваясь к этому голосу, я продолжал трудиться.

Ночь без сна сделала свое дело. Усталость свалила меня. Незаметно подкрался сон. Он настиг меня за столом, на котором стояла шкатулка.

Сон был беспокоен. Так спят только сильно уставшие люди. Во сне я видел себя военным. На мне был мундир, какие носили лет сто пятьдесят тому назад. Под моим командованием находился полк отважных русских воинов. Они еще совсем недавно вернулись из далеких иноземных стран после блистательных побед над остатками могучих армий «двунадесяти языков», разгромленных на Бородинском поле полководцем Кутузовым.

Мой полк переходит из одного места в другое. Учение следует за учением. Полковая жизнь в разгаре.

В военной, походной жизни мой друг и помощник — большая шкатулка в виде дорожного бювара.

Вот ящичек для гусиных перьев. Вот другой — для ножей, которыми адъютант чинит перья. В одних ящичках хранятся сведения о подчиненных моего полка, а в других — личная переписка с друзьями и родными.

Вот один ящичек, побольше размером. В нем лежат три — четыре книги, помогающие коротать часы в дороге.

Выдвинув дубовую, гладко отполированную доску из-под ящиков, я с некоторой грустью гляжу на ее поверхность, покрытую чернильными пятнами. Эта доска незаменима в пути. Многие письма и документы были написаны на ней. Вот и сейчас я собираюсь написать какую-то бумагу. Ищу гусиное перо. Где же оно?

«Куда это пропал адъютант? Опять забыл приготовить перья! Надо пробрать его, пусть только явится!»

В поисках пера я протягиваю руки вперед… и от удара обо что-то твердое, просыпаюсь. Оказывается, я ударился об острый угол шкатулки.

Вскочив со стула и потряхивая кистью руки, я быстро зашагал по комнате. Мысли о шкатулке не давали мне покоя и во сне.

Прошло несколько минут… Боль утихла.

Стоило бросить только один взгляд на шкатулку, чтобы убедиться — она заперта, и крышка по-прежнему скрывает от меня полочки и укромные уголки, которые еще за несколько минут до этого так отчетливо представлялись во сне.

Желание разгадать секрет шкатулки усилилось.

Но как добиться успеха? Почему-то меня навязчиво преследовала одна мысль, от решения которой зависело открытие тайника. Мне казалось, что надо представить себе, каким движением владелец открывал крышку. В этом заключалась, на мой взгляд, отгадка. Я стал почти ясно представлять себе, как он быстро подходил к шкатулке, клал обе руки на крышку и слегка нажимал пальцами. «Вот так именно он и действовал», — думал я. Не попробовать ли и мне этот прием?

Сказано — сделано.

В тот же момент раздался треск, и с тихим шорохом отделилась передняя планка. Это было так неожиданно, что я даже отшатнулся.

В открывшемся тайнике лежал завернутый в белый лоскут пакет.

«Это сон!» — промелькнуло в голове.

Протирая глаза, я проверял, сплю или бодрствую.

Потребовалось несколько секунд, чтобы до меня дошла простая мысль: «Нужно протянуть руку и взять находку. Так просто!» И все же рука не поднималась…

Но еще мгновение — и пакет вынут.

В лоскуте материи лежали пожелтевшие документы и огневой позолоты военный крест. На лицевой стороне креста сверкали слова:

Самая буйная фантазия не могла придумать ничего более желаемого.

Наградной крест за взятие Измаила долгие годы пролежал в шкатулке. Он, конечно, положен туда тем, кто носил эту заслуженную награду, полученную за отвагу при штурме русскими войсками сильнейшей турецкой крепости.

Шкатулка приобрела музейную ценность.

Теперь надо просмотреть документы.

А вдруг там какая-нибудь записка, сводящая на нет все мои догадки?

Нет, нет! Бумага старинная, с желтизной.

Я развертываю один документ. И первое, что бросается в глаза, подпись, единственная в своем роде по начертанию.

Мелкие бисеринки букв с опрокинутым над первым словом «С», длинный, полуизогнутый, словно турецкий ятаган, хвост буквы «р» и по-суворовски неожиданно спокойное, округлое законченное большое «Р» в слове «Рымникский».

Подле подписи стояла сургучная печать Суворова.

Надо знать, что личную печать Суворов ставил только под очень важными документами.

В пожелтевшем от времени документе, написанном мелким почерком, сообщалось:

«Бугского, Егерского корпуса подпорутчик Петр Брандгаузен, проходя с усердием и ревностью течение службы, приобрел особливое к себе уважение подвигом своим при взятии приступом крепости и города Измаила и истреблении там многочисленной армии турецкой в одиннадцатый день декабря прошлого, 1790 года».

Далее указывалось: о подвиге «подпорутчика» Суворов донес рапортом императрице Екатерине. Последовал указ«…о пожаловании ему, П. Брандгаузену, преимущества, уменьшением трех лет из срочного времени к получению Ордена Военного».

Читая этот документ, я вспомнил рассказы историков о беспримерном подвиге русских воинов при взятии Измаила.

Изнуренные осеннею непогодой, болезнями, недостатком продовольствия и снарядов, русские войска отступали от Измаила, когда Суворов прискакал к армии. При нем находился только один казак-ординарец.

Надвигалась зима. Полководец спешил выполнить приказ. Его полки стремительным маршем шли вслед за своим командиром.

«Вернуть к Измаилу все войска!» — приказал он.

Суворов, в сопровождении одного только казака, объехал прилегающую к крепости местность и все осмотрел. Крепость занимала в окружности десять верст и, составляя треугольник, примыкала одною стороной к Дунаю. Здесь ограждала ее каменная стена. С двух сторон с суши тянулся земляной вал до пяти саженей вышиною, со рвом в пять саженей глубиною и в шесть шириною. Вода заполняла ров на три четверти.

Двести пятьдесят пушек и тридцать пять тысяч гарнизона охраняли крепость Измаил. Над осажденной армией начальствовал трехбунчужный, испытанный в боях, храбрый и способный турецкий генерал Айдозли-Магомет-паша.

Приезд Суворова сразу же окрылил русские войска. Настроение поднялось. В полках послышались песни.

— Штурмовать будем! — раздавались уверенные голоса.

Суворов стал готовить войска к штурму. Он сам объезжал полки, беседовал с солдатами, вспоминал старые победы.

Верстах в пятнадцати от крепости Суворов приказал насыпать такой же вал, каким турки окружили Измаил, а перед валом вырыть широкий и глубокий ров и наполнить его водой.

Каждую ночь Суворов водил свои полки на штурм учебного вала. Пушки стреляли в штурмующих холостыми зарядами. Солдаты забрасывали ров заготовленным во множестве фашинником, ставили штурмовые лестницы и под «огнем неприятеля» взбирались по ним на вал. Все происходило так, словно кипел настоящий бой.

Через несколько дней к турецкой крепости был направлен парламентер с письмом Суворова.

«Я с войском сюда прибыл, — писал полководец. — Двадцать четыре часа на размышление для сдачи — и воля; первые мои выстрелы — уже неволя; Штурм — смерть, — чего оставляю вам на рассмотрение».

Айдозли-Магомет-паша прислал Суворову гордый ответ: «Скорее небо упадет на землю и Дунай потечет вспять, чем сдастся Измаил!»

Суворов приказал рассказать в полках об ответе Айдозли-Магомет-паши.

На другой день состоялся военный совет.

— Дважды стояли русские перед Измаилом и дважды отступали от него; теперь, в третий раз, им ничего более не остается, как взять крепость или умереть, — говорил Суворов на военном совете.

— Штурм! — произнес первым атаман казачьего войска Платов.

— Штурм! — поддержали его все остальные одиннадцать членов военного совета.

«Штурм», — решил военный совет.

«Не осада, а штурм — вот что надо, чтобы взять крепость!» передавали друг другу солдаты и офицеры слова Суворова.

Наступила ночь с десятого на одиннадцатое декабря. Ни у турок, ни в лагере русских никто не спал. Русские полки ждали сигнала к штурму. Осажденные готовились к отпору. За два часа перед рассветом по сигналу ракетою девять колонн русских войск, из них три со стороны реки, пошли на штурм сильнейшей крепости.

Стены Измаила вспыхнули огнем.

Закипел кровопролитный бой.

Турки сопротивлялись ожесточенно. С воплями «алла!» они набрасывались на смельчаков, поднимавшихся на стены крепости, лили на штурмующих кипящую смолу, обрушивали на них тяжелые каменные глыбы. Но все новые и новые цепи русских солдат появлялись на гребнях стен крепости и оттесняли турок к охваченным огнем пожаров кварталам города.

— Вперед!.. Родина!.. Россия!.. — кричит командир колонны и подняв над головою саблю, увлекает за собой солдат и офицеров на пышущие орудийными взрывами крепостные стены. Засеки уже позади, волчьи ямы пройдены. Тысячи храбрецов, поддерживая друг друга, медленно, но неудержимо взбираются по высоким штурмовым лестницам на самый верх стен и уже сражаются здесь среди холодных каменных зубцов крепостных укреплений.

Город горел. Горела крепость. То в одном, то в другом месте вспыхивало пламя, рушились строения.

По охваченным огнем улицам носились лошади. Это сорвались с коновязей кони турецкой кавалерии. Они обезумели от дыма пожарищ, от бушевавшего вокруг пламени. С налитыми кровью глазами, с развевающимися гривами кони неслись без всадников неведомо куда.

Люди выскакивали из объятых пламенем домов и бежали по улицам обстреливаемого со всех сторон города, лишь бы уйти подальше от страшных мест.

Осколки бомб и картечь разили людей насмерть.

Шла страшная битва.

«Крепость казалась настоящим вулканом, извергавшим пламя», — писал в своих мемуарах участник штурма, генерал Ланжерон.

Первым переправился через ров и раньше всех взобрался на крепостной вал не молодой уже, лет за сорок, секунд-майор Леонтий Яковлевич Неклюдов.

Он увлек за собою солдат, которых ничто уже не могло остановить в их порыве.

Казаки, вооруженные только саблями да пиками, поднимались вместе с солдатами на стены крепости и вступали в рукопашный бой с турками.

Матросы действовали с речной стороны. Русская флотилия бомбардировала крепость с Дуная. Мелководные речные суда подвозили к стенам турецкой твердыни гренадеров и егерей, топили турецкие суда, захватывали паромы.

В четыре часа дня 11 декабря турки сложили оружие. Суворов писал Потемкину: «Не бывало крепости крепче, не бывало обороны отчаяннее Измаила, но Измаил взят».

В руки русских войск попало двести сорок пять пушек и мортир, около четырехсот знамен и девять тысяч пленных, большинство которых имели ранения.

На улицах города, во рвах, на валах и стенах крепости осталось лежать почти двадцать шесть тысяч убитых турок — вся турецкая армия.

По мастерству одновременного использования в бою пехоты, артиллерии и речной флотилии штурм Измаила является образцом суворовского военного искусства.

«На такое дело можно пойти только один раз в жизни», — говорил о штурме Измаила полководец.

Взятие Измаила ошеломило не только Турцию. Вся Европа была потрясена победой русских войск. Турки запросили мира.

Благодаря полководческому гению Суворова война с Турцией закончилась блестящей победой России.

Об этом нельзя было не вспомнить, держа в руках найденный в шкатулке документ о награждении военным крестом героя штурма Измаила «подпорутчика» Петра Брандгаузена.

Итак, секрет чудесной шкатулки разгадан. Женщина передала ее музею. Шкатулка стала музейным экспонатом, предметом, имеющим познавательную историческую ценность.

Она долго хранилась в кладовых Артиллерийского исторического музея, а потом ее передали в музей А. В. Суворова в Ленинграде. Там она находится и в наши дни.