Шпага Суворова

СЕКРЕТНЫЙ ГРУЗ

Как-то шел я в Смольный и по дороге остановился перед зданием необычного вида.

По характеру сооружения и оформлению фасада, украшенного военным орнаментом, оно отвечало своему назначению — олицетворять могущество и славу русского оружия. Это был Суворовский музей, созданный в ознаменование столетней годовщины со дня смерти полководца.

Фасад здания украшали мозаичные картины. На одной можно было видеть, как крестьяне села Кончанского провожают фельдмаршала в далекий итало-швейцарский поход. На другой — суворовские чудо-богатыри, оставив позади стремнины Сен-Готарда, поднимаются на перевал Кинциг-Кульм.

На первом плане — Суворов. Его седые кудри развеваются под сильными порывами ветра. Полководец направляет движение растянувшихся на марше войск через труднейший горный перевал.

На фронтоне здания выделялся герб рода Суворовых; на стенах висели высеченные из радомского камня доспехи русских былинных богатырей.

Башни музея с каменными зубцами поверху, с бойницами, с узкими, длинными, похожими на щели, окнами высоко вверху, куда ни по лестнице не подняться, ни по веревке не добраться, создавали впечатление, что перед нами стоит маленькая, но несокрушимая крепость.

Еще недавно я приходил в залы музея и осматривал одежду, которую носил Суворов, его оружие, ордена, грамоты, портреты и книги. Со стен склонялись отнятые в горячих битвах вражеские знамена. Под стеклом витрин лежали заржавленные ключи завоеванных городов и крепостей.

Здесь стояли пушки — участники суворовских побед над пруссаками, турками и французами. Здесь же находились захваченные в боях трофейные турецкие пушки из-под Рымника и Измаила. Чуть подальше от них можно было увидеть французскую пушку, отбитую у врагов под стенами итальянского городка Нови, где суворовские войска одержали победу над одним из лучших полководцев Франции, генералом Моро.

Здесь же находились простреленные пулями и картечью знамена.

Под этими боевыми знаменами русские полки прошли через всю Европу. Их видели и на Рымникском поле, и на стенах Измаила, и в плодородных долинах Ломбардии, и при штурме Чёртова моста, и на вершинах Сен-Готарда, и на ледяных склонах Паникса.

А после того как русские полки перешли с боями Швейцарские Альпы и возвращались к себе домой, на родину, их знамена увидели народы Чехии и Моравии.

Старая Прага ликовала. Она встретила суворовских солдат песнями и цветами.

В первый год Великой Октябрьской социалистической революции в залах музея царило оживление, слышались голоса экскурсантов.

Прошло меньше года, и наступило совсем другое время. К городу приближался враг. На стенах домов висели плакаты: «Социалистическое отечество в опасности».

И чем грознее казалась эта опасность, тем тверже и мужественнее становились советские люди.

В Питере, Москве и других городах формировались полки Красной Армии. Партия и правительство посылали их против наступающих германских корпусов, чтобы повернуть вспять врагов.

По приказанию военного комиссариата я в эти дни занимался обучением солдат молодой Красной Армии. Опыт длительной первой мировой войны пригодился.

Вместе со мной обучал красноармейцев мой полковой товарищ Павел Чернов. Он был из тех солдат-фронтовиков, которые сразу поняли, на чьей стороне правда, и стали бороться за советскую власть.

Прошла неделя. Наши занятия продвигались успешно. Готовилась передача молодых красноармейцев вновь формируемому полку.

Вдруг Павла вызвали к военному комиссару города, и он, даже не простившись со мной, спешно уехал.

Закончилась гражданская война.

Однажды на областной конференции профсоюзов я совершенно неожиданно встретил Павла Чернова. Мы обрадовались, видя друг друга живыми и здоровыми.

По окончании заседания Павел зашел ко мне и в дружеской беседе рассказал, что с ним произошло в 1918 году, когда он оставил меня в Петрограде, а сам отправился выполнять срочное задание комиссара.

Вот эта история.

— Ты, верно, помнишь тот день, — сказал Павел, — когда меня вызвали к военному комиссару? Он познакомил меня с рабочим Путиловского завода Василием Русаковым. Это был хорошо сложенный парень лет двадцати пяти. Военком тщательно проверил наши документы и сказал, что нам предстоит выполнить важное задание.

— Из Петрограда на Урал направляется вагон с секретным грузом. Вы оба поедете проводниками. Передадите груз Екатеринбургскому губисполкому и вернетесь обратно. За имущество отвечаете головой. Понятно?

— Понятно, товарищ комиссар, — ответили мы.

— Вот вам два одинаковых пакета. Помните, вскрыть их вы можете только в случае крайней необходимости.

— А почему два? — спросил я военкома.

— Путь у вас тяжелый. Время, сами знаете, тревожное. Попадет один в беду, так и у другого будут документы. Помните: задание секретное.

На другой день мы с Василием Русаковым приехали на товарную станцию Московского вокзала. Подле вагона стоял часовой. Начальник караула проверил наши документы.

— Устраивайтесь здесь, — указал он на тормозную площадку, — и глядите в оба. Задание у вас серьезное.

С чувством большого почтения мы смотрели на свинцовую пломбу, скреплявшую тяжелую дверь вагона с висячим замком, похожим на гирю.

«Секретный груз», — мысленно повторил, я слова комиссара. Что лежало за крепкой дверью, мы не знали, но понимали: нам поручено важное дело.

Вскоре поезд отошел.

В те годы поезда ходили без точного графика, работали на случайном топливе, большею частью на дровах, да и те подчас приходилось заготовлять самой паровозной бригаде.

Прошло около трех недель, как мы выехали из Петрограда. Наш поезд остановился недалеко от Екатеринбурга, теперешнего города Свердловска, на большой железнодорожной станции. Здесь скопилось много товарных составов.

Мы стояли на запасном пути и ждали, когда нас отправят дальше. На станции творилось что-то неладное.

У паровоза сновали военные с погонами на плечах, в фуражках с красными околышами. Военные зло посматривали на машинистов.

Вдоль состава быстро вышагивали вооруженные винтовками не то солдаты, не то казаки. Они останавливались у вагонов, открывали двери и, ничего не обнаружив, шли дальше.

Впереди одной такой группы важно выступал, покачиваясь, словно на рессорах, долговязый мужчина в зеленоватом френче, перетянутом через плечи кожаными ремнями.

Широкие темно-синие с красным кантом брюки-галифе и золотые погоны на плечах удивили нас.

— Офицер! — вскрикнул от неожиданности Василий.

— Тише ты! — огрызнулся я, сам не понимая, что происходило вокруг.

Оказывается, мы попали в район, охваченный восстанием кулаков и белогвардейцев.

Кулаки воспользовались затруднениями советских войск на юге и подняли мятеж. К ним присоединились царские офицеры, казаки, белогвардейцы.

Они арестовали коммунистов, исполкомовцев и бросили их в тюрьму. Не всех, правда. Часть советских работников успела уйти в подполье.

Восставшим не хватало оружия и боеприпасов. Они задерживали все эшелоны, идущие из Петрограда, и обыскивали вагоны в надежде пополнить свое вооружение.

Проверяя железнодорожные документы, мятежники узнали, что с двести восемнадцатым маршрутом идет вагон с грузом особого назначения.

— Оружие! — решили одни.

— Золото! — уверяли другие.

— Вот здорово! Вагон с золотыми слитками! Золотыми, понимаете! Да что там говорить! Забрать его немедленно!

Ты спросишь, как я узнал обо всем этом? Ответ простой. На станции власть захватили белогвардейцы, но у распределительного щита, у пускового пульта, в диспетчерской, у селектора сидели советские люди.

Кочегар бросал в топку паровоза уголь, машинист вел поезд, стрелочник по-прежнему переводил стрелки. Телеграфист за тем же аппаратом принимал с соседних участков телеграммы, а рабочие ремонтировали вагоны и паровозы. Белогвардейцы принудили их работать, но никакой силой они не могли заставить рабочих отказаться от борьбы за советскую власть.

В подполье ушло несколько работников уездного комитета партии. Они скрывались на квартирах у рабочих железнодорожного узла.

Белогвардейские охранники устраивали облаву за облавой, пытаясь выловить ушедших от расправы большевиков.

Рабочие не сдавались. Выставив свои наблюдательные посты, они следили за действиями охранников и в случае опасности перебрасывали подпольщиков с квартиры на квартиру, из погреба в погреб, с одного чердака на другой.

Прошло несколько дней. В заброшенном, вросшем в землю вагоне, стоявшем у дощатого забора в конце глухого тупика, расположилась группа работников революционного комитета подпольной организации железнодорожников. Руководил ими секретарь уездного комитета партии большевиков.

— Чем ближе к логову зверя, тем безопасней! — говорил он товарищам. Здесь нас не станут искать. А станут, так ребята предупредят, уйдем вовремя и подарок после себя оставим! — усмехнулся секретарь, указывая на ящик со взрывчаткой.

Вечером он давал наказ связным, машинистам, стрелочникам и диспетчерам:

— Отберите надежных людей. Предложите им работать по-прежнему на своих участках, работать хорошо, чтобы не вызывать подозрений у белых. Скажите: так надо для скорейшего разгрома мятежников. Эти люди — наши глаза и уши. Они должны видеть и слышать все, что творится в лагере противника. Они — наши руки. Мы должны действовать этими руками в самой гуще врага. Придет время, эти люди вольются в батальоны революционных бойцов за власть Советов.

Приказ комитета выполнялся строго. Ничто не ускользало от внимания подпольщиков. Обо всем сразу становилось известно комитету.

Так произошло и с нами. Не успел еще комендант станции написать приказ о нашем аресте, как это стало известно члену подпольного комитета, который сразу же послал к нам обходчика известить о грозящей опасности.

— Вот что, товарищи, придется вам уходить, — предупредил нас парень в замасленной тужурке и с путевым молоточком в руках. — Хотят вас арестовать. Пойдемте со мной, а не то нарветесь на беляков.

Мы видели парня в первый раз, но его взволнованные слова убеждали: это свой человек.

— А груз? — спросил я его, поглядывая с тревогой на вагон.

— О грузе мы подумаем. А вам надо скрыться.

— Нет, так нельзя, — заявил я решительно. — Нужно предпринять что-то другое. Это груз особый.

Поблизости послышались шаги. Железнодорожник выхватил из кармана кисет с табаком и кусок бумаги и стал скручивать «козью ножку».

Из-за вагона вышли двое патрульных.

— Дайте, ребята, огонька, — обратился к нам обходчик.

Василий зажег спичку и дал ему закурить.

Патрульные, подозрительно оглядывая нас, подошли к площадке.

— Ну, хватит! Закурил и проваливай! — сказал обходчику скрипучим голосом здоровенный рыжий детина с белой повязкой на левом рукаве и торопливо снял с плеча винтовку.

— А я что, мешаю вам?

— Значит, мешаешь. Говорят тебе, проваливай!

— Что вам надо? — вмешался я.

— Тебя надо и вот того, — показывая на Василия рукой, проговорил один из патрульных. — Живо к коменданту станции! Он ждать не любит!

Кому-то из нас надо было идти навстречу большой опасности. У другого оставалось время, чтобы принять необходимые меры.

— Ну, Вася, мне как старшему, — нарочно подчеркнул я при патрульных свое старшинство, — придется идти объясняться, а ты жди меня здесь. Не оставлять же груз без охраны.

Вася понял и внешне спокойно сказал:

— Ладно! Жду!

— Чего торгуетесь! Пошли к коменданту оба, там разберутся.

Патрульный подошел ко мне. Я шагнул в сторону, вытащил из-за пояса пистолет и сказал:

— Не подходи, любезный.

В руках у Васи также появился пистолет.

Обходчик ободряюще смотрел на нас. Патрульные переглянулись. Для них это было неожиданностью.

— Ладно, пусть будет по-твоему.

После этого патрульные подошли вплотную ко мне и приказали следовать за ними. Я оглянулся: Вася с грустью и тревогой смотрел мне вслед.

В комендатуре у меня отобрали пистолет.

— Сиди здесь! Вызовут! — угрюмо пробурчал конвойный. Я оказался в полутемном чулане с маленьким окном за решеткой из толстых железных прутьев.

Не прошло и часа, как я был вызван на допрос к коменданту.

— Комиссар? — задал он мне, очевидно заранее подготовленный, вопрос.

— Красноармеец! — ответил я.

— Вы все красноармейцы! Говори, что везешь?

— Не знаю!

— Игнатюк! — крикнул комендант связному. — Позови патрульных.

Вошли патрульные. Поставив винтовки к ноге, они молча смотрели на коменданта. Их сытые физиономии с заплывшими жирком глазами выражали полное равнодушие к происходившему. Было ясно, что они послушно выполнят любой приказ своего начальника.

— Обыщите арестованного! — приказал комендант.

Патрульные шагнули ко мне.

— А ну, выверни карманы! — скомандовал рыжий, с веснушчатым носом на багрово-красном лице.

Я молчал и не делал никаких движений.

Тогда патрульные передали винтовки связному и, подойдя ко мне, вывернули карманы. В них ничего, кроме табака и спичек, не оказалось.

— Снимай гимнастерку, да живее! — кричал рыжий.

Мое молчание бесило белогвардейцев.

— Снимай, говорю, а то силой заставлю!

У меня мелькнула мысль, что чем дольше удастся задержать коменданта, тем больше окажется у Василия времени, чтобы спасти груз.

— При мне нет ничего, — едва сдерживая негодование, сказал я коменданту.

— Увидим! — буркнул он с озлоблением и, обращаясь к топтавшимся около меня патрульным, крикнул: — Обыскивайте его как следует! Чего стали!

Не буду рассказывать, как прошла эта операция, как я сопротивлялся, как рыжий патрульный, скрутив мне руки за спину, держал меня, словно клещами, а другой стаскивал одежду и сапоги.

Минут через двадцать обыск закончился. При мне ничего подозрительного не оказалось.

— Оденься! — крикнул комендант. Вдруг его взгляд остановился на моих ногах.

— А носки! Почему не осмотрели носки? Что мне, самому обыскивать?

Рыжий патрульный обхватил меня поперек туловища, а его приятель наклонился и быстро сорвал с моих ног носки.

В одном из них лежал пакет. Патрульный подал его коменданту.

«Губисполком. Председателю. Совершенно секретно», — прочитал комендант вслух.

— Ага! Прекрасно! Хитро задумано. Не проведете. А говорил, что не комиссар. А теперь оденься! — приказал он мне.

Комендант осмотрел печать на пакете и, причмокивая толстыми губами, промычал:

— Да это штука особенная. Игнатюк! Звони начальнику гарнизона!

Через минуту он бубнил в телефонную трубку:

— Господин полковник! У меня комиссар! При нем секретный пакет. Как прикажете — вскрыть или подождать кого-нибудь от вас? Сами приедете? Подождать? Слушаюсь!

— Пакет оставить, арестованного увести! — приказал комендант.

Меня снова отвели в полутемный чулан. Около двери был поставлен часовой.

Все это время я думал о секретном грузе. Мне казалось, что у Василия было достаточно времени, чтобы снасти вагон.

Через некоторое время за мной пришел патрульный. Он снова привел меня в комнату коменданта. Там уже находился полковник — пожилой, грузный человек с отечным лицом, с совершенно лысой квадратной головой и бесцветными глазами бездушного служаки.

— Ты — комиссар? — спросил он меня.

— Нет, я рядовой Красной Армии.

— Какой там армии? Сброд мужиков, а не армия! Куда ехал?

— На Урал, в губисполком.

— Зачем?

— Про то в пакете написано.

— А ты не знаешь?

— Не знаю!

— Вот прикажу тебя расстрелять, тогда все расскажешь! Говори! захрипел от злости полковник.

Я молчал.

— Вскройте пакет! — приказал он коменданту.

В конверте находилось обращение Петроградского Совета к губисполкому о сохранении музейного имущества, являющегося народным достоянием.

— Что за имущество? — сурово спросил полковник.

— Особого назначения.

— Золото?

— Не знаю.

— Оружие?

— Не знаю.

— Тебе русским языком говорят: что находится в вагоне?! — кричал полковник.

— Не знаю. Сопровождающему секретный груз не говорят, что он везет.

— А при чем тут музейное? Солдат, а музейные штучки сопровождаешь. Пушки, что ли, везешь? Говори толком! Нечего за музеи прятаться!

— Ничего не знаю! — твердил я.

— А, так! Хорошо! Господин комендант! Возьмите караульных и отправляйтесь к вагону. Осмотрите на месте. О результатах тотчас же доложите мне. Комиссара задержите. Он нам еще пригодится.

Караульные во главе с комендантом отправились к вагону. Впереди шли патрульные, доставившие меня в комендатуру.

Вагона на место не было.

Патрульные переглянулись. Рыжий легонько толкнул меня и спросил.

— Вагон здесь стоял?

— Здесь, — ответил я, изумленный не меньше его.

Патрульные растерянно глядели по сторонам. Рыжий осмотрелся и стал пересчитывать по пальцам железнодорожные пути.

— Раз, два, три… — считал он, загибая толстые пальцы.

— Двенадцатый! Хорошо помню! Вот он, двенадцатый!

Патрульный еще раз окинул взглядом ближайшие пути и, не увидев на них ничего похожего на знакомый вагон, ткнул меня кулаком в спину и крикнул:

— Говори! Куда угнал? Ну, говори! Не то!.. — И он замахнулся винтовкой.

Сам ничего не понимая, но охваченный чувством глубокой радости, я ответил патрульному с усмешкой:

— Теперь не найти!

— Как так не найти?! — взвизгнул комендант. — Сейчас же найти! Сию минуту! Может быть, вы не в ту сторону пошли? — зло закричал он на патрульного.

— Да вот здесь мы этого комиссара и взяли, — растерянно ответил тот. — Слышь ты? Здесь мы тебя захватили?

— Здесь.

— «Здесь, здесь!» Это меня не касается! Чтобы сейчас же вагон был найден! — бушевал комендант.

Прошло уже больше часа, а следов вагона обнаружено не было. Комендант носился по тупикам и запасным путям, проклиная все на свете.

Патрульные, бранясь и угрожая мне, следовали за комендантом, не отпуская меня ни на шаг.

«Молодец Вася!» — радовался я, стараясь разгадать, что же произошло здесь за время моего ареста.

На путях появился полковник. Ему надоело ждать.

— Пропал, господин полковник! — рапортовал комендант.

— Кто пропал?

— Вагон, господин полковник!

— Как пропал?

— Не могу знать!

— Что?! — побагровел начальник гарнизона.

— Угнали!

— Кого угнали?

— Вагон, господин полковник!

— Кто угнал?

— Вот он! — комендант указал на меня.

— Да он же находился у вас!

— Надо предупредить по селектору, господин полковник, в обе стороны предупредить, чтобы задержали преступников.

— Предупредите хоть черта, — закричал полковник, — но вагон найдите! — Он со злобой посмотрел на меня и процедил сквозь зубы: — Шкуру спущу!

Время шло.

Меня держали в местной тюрьме, не вызывали на допросы и как будто забыли о моем существовании.

В нашей камере сидело пятнадцать человек арестованных, все больше рабочие. Они обвинялись в поддержке коммунистов.

Однажды к нам втолкнули нового арестанта.

— Койку сам выбирай! На двоих одна полагается, — крикнул надзиратель и запер дверь.

Арестант осмотрелся.

— Костя пришел!

— Охотников, здорово!

— Скучали по хорошему человеку, а он тут как тут! — посыпались приветствия.

— Вот у него свободно, — указал на меня мой сосед по койке.

Костя подошел поближе. Это был тот самый обходчик, который предупредил нас о грозящем аресте.

— Вот и встретились, — сказал Костя, присаживаясь подле меня на койку.

— Что с вагоном?

— Все в порядке.

— Где он?

— Идет с маршрутом.

— А Василий?

— При вагоне, как положено.

— Ничего не понимаю!..

— А чего понимать? Вы что, недовольны работой?

— Нет, доволен. Да как же вы устроили отправку?

— Да как устроили… Железнодорожники мы. Прицепить, отцепить — дело знакомое. Наши дали команду вагон двинуть — ну, мы и двинули. Пока вас вели к коменданту, я слетал к главному. Он распорядился прицепить вагон к первому поезду и отправить, а по селектору сообщил, чтоб продвигали без задержек. «Гнать, гнать его и не давать стоять! Остановится — попадет в лапы белым. Да чтобы в журналах никаких следов», — приказал он.

На восток покатил ваш вагон. И теперь летит полным ходом, за Омском где-нибудь. Помощник ваш просто молодец. Пока я хлопотал с отправкой, он успел договориться с машинистом «овечки» — маневрового паровоза.

Вагон двигался по территории, занятой белыми, но его охраняли друзья-железнодорожники.

Они понимали: длительная остановка в каком-нибудь месте, и вагон могут обнаружить.

— Черта с два теперь поймают его беляки! — смеялся Охотников. Железнодорожники не подведут.

Через неделю войска Красной Армии заняли город и освободили нас из тюрьмы, а еще через пятнадцать дней я был в Петрограде и докладывал о своей неудаче.

— Неладно получилось, — сказал, выслушав меня, военком. — Секретный груз затерян, и хороший парень пропал.

Он помолчал, разглядывая меня и как бы прикидывая что-то в уме, потом сказал с большой укоризной:

— Беда будет, если белые задержат Русакова и вскроют вагон. Груз расхитят. А там такие вещи: пропадут, — не восстановить их. Вы сопровождали имущество Суворовского музея: знамена русских полков, трофеи, награды и подарки за победы над врагами нашей Родины. Вы потеряли груз особого назначения, вы и найдите его. Вот вам новое задание. Оно сложнее первого… На восточный фронт уходит бронепоезд. Вы поедете с ним. Держите связь с железнодорожниками и отыщите имущество. Стыдно будет нам, если оно пропадет. Петроградские рабочие не простят этого.

Через три дня меня отправили на фронт.

Более двух лет провел я на бронепоезде.

Шла гражданская война. Линия фронта стремительно менялась, удаляясь все дальше и дальше на восток, за Каму, за Уральский хребет, к необозримым сибирским просторам.

Бронепоезд рвался вперед, подавляя ответный огонь артиллерии белых, круша их пехоту, сдерживая натиск казачьей кавалерии. Он шел медленно, зло огрызаясь огнем всех своих орудий, а когда белые приближались вплотную, то пускал в ход и пулеметы, сбивая наиболее отчаянных беляков, хотевших отрезать и захватить бронепоезд красных.

Между боями, на стоянках, когда ремонтные рабочие спешно чинили пробоины на стальных броневых плитах поезда, мне удавалось забегать на станции, в паровозоремонтные мастерские, в полуразрушенные депо и расспрашивать машинистов, кочегаров, кондукторов, стрелочников, составителей, диспетчеров, не попадался ли им вагон с секретным грузом, следовавшим из Петрограда.

Железнодорожники вспоминали, как, по предложению подпольных организаций, они спешно продвигали какой-то секретный груз.

На линии говорили: в вагоне слитки золота, белые стараются захватить его.

И это было все, что мне удалось узнать.

…Так двигался наш бронепоезд вместе с частями Красной Армии все глубже и глубже по великому сибирскому пути, через дальневосточную тайгу, навстречу партизанам, поднявшим восстание в тылу у белых.

Освобождая от белогвардейцев все новые и новые города, полки Красной Армии, в состав которой входил и наш бронепоезд, дошли до Владивостока и вместе с партизанами освободили его. Белогвардейцы и их пособники, японские интервенты, бежали. Город стал советским.

Командование Красной Армии отметило освобождение Владивостока большим парадом войск и партизанских отрядов. На параде орудия бронепоезда выстрелили в последний раз. Это был салют войскам Красной Армии и партизанам-приамурцам, очистившим от захватчиков Дальневосточный край.

Тысячи рабочих с женами и детьми стояли у бронепоезда, глядя на проходивших мимо красноармейцев.

После орудийных залпов и криков «ура!» наступила глубокая тишина. Потом послышались четкие шаги новых отрядов и песня. Бойцы пели о том, что сколько бы люди ни жили на земле, они никогда не забудут славных дел своих отцов и дедов — приамурских партизан.

Это шли партизаны-дальневосточники. Впереди одного из отрядов шагал возмужавший и будто даже подросший Василий.

— Вася! Русаков! — не выдержал я и бросился с площадки бронепоезда к командиру отряда.

Ошибки не могло быть. Это был он, мой товарищ, потерянный в 1918 году недалеко от Екатеринбурга.

От Василия Русакова я узнал историю странствования вагона.

Встретились мы с ним по окончании парада и долго не могли сказать друг другу ничего путного. Мы хлопали один другого по плечам, пожимали руки, но все наши разговоры сводились только к восклицаниям.

— Жив?

— Жив!

— Здоров?

— Здоров!

— Цел?

— Цел.

— Ну, а как ты?

— Да я что! А ты?

— Как видишь — ничего!

Наконец мы немного успокоились, и вот что рассказал мне Василий.

— Много времени прошло. Пришлось повоевать в партизанах, самого Лазо увидеть, но того дня, когда тебя увели, не забуду. Спасибо обходчику! Посмотрел он на меня и так просто, словно брату родному, сказал:

— Ты что, в обморок падать собрался? Может, сходить водички принести? — Его слова подействовали на меня успокаивающе.

«Что делать?» — прочитал он в моих глазах.

— Первое дело, не теряться. Мне нужно быстренько сбегать в комитет, а ты подготовься, да поживей!

Через полчаса состав уже уходил на восток. И тут мне захотелось узнать, что за груз находится в вагоне. Настала крайняя необходимость вскрыть пакет. Поезд набирал скорость. С тендера крикнули:

— Переходи на паровоз!

Через минуту машинист и его помощник трясли дружески мою руку.

Среднего роста мускулистый парень в запачканной угольной пылью тельняшке весело подмигнул мне, будто старому знакомому, и сказал:

— Все в порядке, товарищ! Едешь по маршруту центра.

Это был машинист товарного поезда, увозившего меня от большой опасности.

— Какого центра?

— Здесь, у нас браток, две власти: сверху — полировка белая, а спустись пониже — нашу, народную власть найдешь. В подполье она ушла, но действует исправно…

«Хорошо бы!» — подумалось мне.

— Положение твое, браток, тяжелое, но ты не унывай. Железнодорожники теперь над тобой шефство взяли.

Кто знал, правду ли говорил машинист или выпытывал необходимые ему сведения? «А вдруг это провокатор?» — мелькнула в голове тревожная мысль.

— Ты чего молчишь? Не веришь? — спросил машинист.

— Верить-то верю, да не знаю, куда ты меня привезешь.

— А куда надо, скажи! Железнодорожники дадут команду и вывезут тебя к тому тупичку, который надобен. Ты скажи лучше, что везешь? Болтают, золото в слитках из Петрограда.

Честное, открытое лицо рабочего парня с детски ясными глазами заставило меня поверить: «Нет, этот не предаст».

— Так правда это? — повторил он свой вопрос.

Рядом с ним стоял его помощник. На тендере кочегар швырнул в угол лопату и поглядел на меня в упор.

— Сообщи подпольному центру, что наш груз дороже золота. В вагоне находится имущество Петроградского Суворовского музея: боевые знамена, под которыми Суворов водил полки на штурмы крепостей, оружие и личные вещи полководца. Вот пакет. Передай его руководителям и скажи: жду распоряжений.

— Все будет в порядке, — обнадежил машинист, принимая от меня конверт с документами.

К утру мы прибыли на большой железнодорожный узел.

Прошло всего несколько минут; и вагон отцепили.

Маневровый паровоз потащил его вдоль узла и поставил на запасной путь, за пределами станции.

Из окна паровозной будки выглянул пожилой машинист в маленькой, чуть державшейся на голове старой кепке.

— Давай, сынок, покурим! — крикнул он.

Теплые слова машиниста тронули меня. Я спрыгнул с тормозной площадки своего вагона и подошел к спустившемуся с паровоза машинисту.

— Возьми вот, — обратился ко мне старик, — тут документы твои. Нечего зря гусей дразнить. Теперь ты — Василий Стрекалов и везешь во Владивосток вагон жмыхов. Это на всякий случай. Приказ такой! Понял?

Пока машинист передавал мне инструкции подпольного партийного центра, его помощник и кочегар с небольшой лесенкой в руках ходили вокруг отцепленного вагона, что-то скоблили на его стенках и, весело смеясь, переговаривались между собой.

Скоро можно было увидеть, что они заменили опознавательные знаки номер, название дороги, даты осмотра и ремонта.

Работа была сделана безукоризненно. Самый опытный взгляд с трудом мог бы различить, что эти знаки нанесены несколько минут назад.

Машинист, полюбовавшись на работу своих помощников, сказал:

— Мы тебя немного по станции потаскаем. Ты не обижайся. Задание у нас — не оставлять тебя на месте. А через часок дальше отправим.

Тут Вася остановился.

— Что же тебе еще сказать? Дальше пошло как по маслу. Василий Стрекалов вез во Владивосток жмыхи своего хозяина и дяди — Парфена Стрекалова из Кургана. И никто меня не беспокоил. Только два железнодорожника, подмигнув мне, шутливо спросили: «Не пропали ли от жаркой погоды дядины жмыхи?».

Это послужило как бы паролем для начала разговоров.

Так, без всяких приключений Стрекалов добрался до Владивостока.

Как ни старались друзья, все же во Владивостоке пришлось пройти проверку. Угонять вагон с секретным грузом было уже некуда. Железнодорожная колея дошла до берега Тихого океана. Маневровый паровоз, который мог бы по уже установившейся практике потаскать вагон по запасным путям, не допуская к нему военных контролеров, замешкался. А в это время по путям шныряли патрульные и проверяли номера вагонов. Случилось так, что комендантский патруль оказался подле вагона сразу же, как только остановился поезд. Документы приказчика Стрекалова не вызывали никаких подозрений.

Зато с грузом дело было сложнее. Патрульные потребовали открыть вагон для проверки. Но на счастье как раз в эту минуту подкатил маневровый паровоз, сцепщик набросил крюк, а машинист, крикнув, что ему некогда ждать, дал большой ход.

Патрульные, угрожая открыть стрельбу из винтовок и предать военному суду всех железнодорожников на свете, пытались, правда, бежать вслед за паровозом. Паровоз набирал скорость…

Много дней перебрасывали железнодорожники вагон из одного тупика в другой, пока не загнали его на далекие запасные пути, в самом конце бухты во Владивостоке.

Наш вагон очутился под навесом какой-то постройки, вроде большого станционного сарая. Железнодорожники негласно охраняли сарай.

Дня через три на станции Владивосток состоялась торжественная церемония. Железнодорожники передавали петроградским рабочим вагон с имуществом Суворовского музея. Они поручили мне и Василию Русакову сопровождать это имущество в Петроград.

Спустя месяц мы с драгоценным грузом вернулись в Петроград и передали суворовские реликвии начальнику гарнизона.

Имущество музея А. В. Суворова снова вернулось в родной город и было водворено на прежнее место.