Шпионка для тайных поручений

17

Григорий Тредиаковский не только получил ответ на свой запрос относительно княжны Астаховой, но и приглашение на завтрашний бал в Трианон, хотя он ни о чем таком не просил. Похоже, тот человек, который поставлял императорскому двору России сведения, был человек умный и дальновидный. И достаточно могущественный — на бал королевы приглашались лишь избранные.

Собирался пойти на бал и барон де Кастр. — Главное, денег возьми с собой побольше, — посмеивался его приятель Луи ла Рейни, — ибо стоит тебе сесть за карточный стол, как тебя разуют и разденут! Сама ее величество в игре большая дока!

Себастьяна ничуть не коробило такое непочтительное отношение к королеве, и он внимательно слушал откровения своего приятеля.

Тредиаковский не стал посвящать барона в подробности того, каким образом он получил доступ в Трианон, как и того, что в небольшом письме, написанном особым шифром, который был известен всего двум людям, Григорию рекомендовалось взять себе в услужение некоего молодого человека по имени Жак; этот малый в совершенстве владел искусством фехтования и умением держать язык за зубами. Кроме того, Жака можно было использовать и как курьера, и как писца. Словом, этот человек обладал массой достоинств, чтобы Григорий мог с успехом привлекать его к выполнению своего задания.

Григорий собирался взять с собой Жака во дворец, тем более что к этому времени из Марселя приехал дворецкий Себастьяна Валентен, и его де Кастр тоже брал с собой. Оба слуги будут ждать их вместе со слугами остальных знатных господ. Тредиаковский, кроме всего прочего, нанял для себя карету, хотя мог поехать и в экипаже Себастьяна.

А Софья, вернувшись от королевы вместе с Иоландой, спросила ее как бы между прочим, принято ли во дворце запирать свои двери на ключ.

— Ради всех святых, дитя мое, уж не напугал ли вас кто-нибудь?

— Никто не пугал, — поторопилась объяснить Соня, — но у меня с детства боязнь незапертых дверей, как у других — боязнь темноты.

— Если хотите, вы можете спать в моей комнате, — предложила герцогиня. — Вряд ли кто посмеет войти в мои апартаменты без разрешения.

Соня с радостью согласилась, зная, что в своих покоях даже при запертой двери она будет вздрагивать и просыпаться на каждый стук.

Зато спала она так крепко, что не слышала, как герцогиня говорила о ней с гвардейцем:

— Патрик, кажется, мсье Фуше напугал нашу русскую гостью. Он никак не может понять, что мадемуазель приехала из чужой страны, где в отличие от Версаля законы морали очень строги… Ты отвечаешь за ее безопасность…

Мужской голос что-то герцогине возразил.

— Я знаю, что они вместе играют в карты. С завтрашнего дня мсье Фуше станет еще давать мадемуазель Софи уроки фехтования, но это вовсе не освобождает тебя от ответственности за ее безопасность… Можешь присутствовать на этих уроках. Впрочем, что это я тебя учу, ты и так человек сообразительный…

Проснулась Соня, когда солнце уже вовсю заливало комнату. Герцогини в спальне не было, и Соня почувствовала себя несколько виноватой: заснула как ребенок и даже не слышала, как легла спать сама герцогиня.

Постель княжне приготовили недалеко от огромной кровати Иоланды, за ширмой, на довольно широкой и удобной кушетке. Впрочем, Соня могла бы заснуть даже в кресле, чувствуя себя в безопасности рядом с герцогиней.

Как бы то ни было, тот, кого Соня так откровенно побаивалась, должен был сегодня давать ей уроки фехтования, и, когда она появилась в зале в платье, которое лично подобрала ей неугомонная Иоланда, Жозеф уже поджидал ее, шутливо отсалютовав шпагой:

— Долго спите, ваше сиятельство!

И, проходя мимо нее на другую сторону залы, шепнул:

— Вы оценили мою выдержку, богиня? Я дал вам выспаться, хотя нетерпение сжигало да и сейчас сжигает меня! — И добавил уже громче: — Вы сегодня божественно выглядите!

Как бы то ни было, учитель из Жозефа получился неплохой. Она даже не ожидала от этого непоседы подобного умения.

Вчера он показал ей несколько карточных фокусов, утверждая, что они ей наверняка пригодятся. В компании друзей ими пользоваться, конечно, не стоит, но, если судьба вынудит ее играть с какими-нибудь мошенниками, вполне может быть, что благодаря им чаша весов жизни качнется в ее сторону.

Фуше принес ей новую колоду карт и, когда они сегодня отдыхали после урока фехтования, строго спросил:

— Вы тренировали пальцы для работы с картами, ваше сиятельство?

Соня покраснела, но согласно кивнула: она и думать забыла о каких-то там картах, потому что проспала все на свете…

— Покажите, — предложил он.

Конечно, у нее получилось еще хуже, чем вчера.

— Нехорошо обманывать учителя, — оскалился Жозеф, и, хотя сказано это было почти добродушно, Соня представила себе, что будь его воля, он вполне мог бы пустить в ход кулаки…

Странный он был человек. Непонятный и опасный. В последнем Соня, к счастью, не имела возможности убедиться, но она это чувствовала. Словно Фуше изо всех сил сдерживал свои дурные наклонности, чтобы люди не изгнали его из своего клана. Как если бы его собственные законы весьма отличались от законов остальных людей.

— Тренировка, постоянная работа над собой — и вы подниметесь над другими! — поучал он Соню. — Конечно, если вы хотите всего лишь выйти замуж за богатого аристократа и ничего не делать… Ведь даже в случае рождения детей они будут на попечении кормилиц и гувернанток. Вам придется только рожать, что, согласитесь, не займет очень уж много времени…

Он помолчал и проговорил, словно больше для себя:

— Мало кто стремится к вершине. Большинство предпочитает оставаться внизу, жалуясь на злодейку-судьбу…

Жозеф выглядел сегодня весьма живописно. Его белоснежная рубашка с кружевным жабо была заправлена в темно-зеленые штаны венецианского бархата, а те, в свою очередь, — в мягкие сафьяновые сапоги.

Шпага, которую Жозеф держал в руке, была с золотым эфесом, украшенным драгоценными камнями. По всему клинку, завораживая взгляд, тянулся какой-то узор. Сколько могла стоить подобная шпага, Соня могла только догадываться.

Похоже, и это оружие, и одеяние Фуше было рассчитано на то, чтобы поразить ее воображение, и, придавай княжна больше значения подобным мелочам, он своего бы добился.

Соня рассердилась на этого самодовольного нахала, который взял себе за правило ее поучать и вообще относиться со снисходительностью!

Она подумала, что прежде не ощущала бы это так болезненно, потому что признавала за мужчинами право сильного пола.

Что же происходило с нею теперь? Она росла над собой или незаметно поднималась на ту самую вершину, о которой только что говорил Фуше и куда из женщин добирались единицы?

Вечером Софья собиралась на бал в Трианон. И очень волновалась.

Сегодня наконец подошел черед гардероба, который прислала ей королева. Платье — самое роскошное — было не слишком удобным. Оно оказалось чересчур тяжелым и вычурным, как если бы она, подобно средневековым рыцарям, надела на себя металлические доспехи. Что ж, все равно придется держать фасон, потому нечего и плакаться!

Грядущие неудобства не мешали, однако, Соне предвкушать, что сегодняшний вечер окажется далеко не заурядным и, возможно, с нею произойдут какие-нибудь романтические события…

«Мало тебе событий! — удивленно отозвался внутренний голос. — Разумная девица, наоборот, попросила бы у бога, чтобы этих самых событий вовсе не происходило. Один Фуше чего стоит. Наверняка он будет стеречь тебя, точно ястреб куропатку!»

Насчет куропатки, пожалуй, говорить не стоит. У мадемуазель Софи потихоньку прорезаются зубы — теперь она гораздо ближе к хищникам, чем к курам… «Лучше поздно, чем никогда!» — опять ехидно хмыкнул голос.

Софья сидела перед зеркалом и наблюдала, как под умелыми руками парикмахера она преображается. Теперь затканное золотом платье уже не казалось ей таким громоздким, а как бы прирастало к коже княжны в соответствии с ее обликом.

— Вашему сиятельству только короны не хватает! — обмолвился парикмахер; это были его первые слова за все время, что он делал ей прическу.

Да, именно великолепия недоставало прежде ее нарядам. Потому на балах при всей своей природной красоте княжна Астахова смотрелась более чем скромно. У нее не было бриллиантов, модных, выписанных из Парижа платьев, а теперь на ней одно из лучших — от самой королевы Франции!

Это она себя так подбадривала. Словно хвасталась перед собой, а на самом деле в глубине души ее шевелился если не страх, то какое-то нехорошее предчувствие. Хотя что с нею могло произойти в королевском дворце? Кого может интересовать русская княжна, мягко говоря, не первой молодости, не известная ни своим богатством, ни приближенностью ко двору императрицы? Кто может желать ей неприятности, кроме Фуше с его домогательствами?

Иоланда де Полиньяк ее изменившийся облик оценила:

— Дитя мое, вы просто царственно хороши.

Вы произведете впечатление на двор, — продолжала герцогиня, ведь до сих пор Соня была знакома лишь с несколькими придворными, включая Жозефину д’Аламбер и ее словоохотливого брата. Это он своим глупым языком наболтал о русской княжне нечто такое, что заставило Фуше искать с нею встречи…

Малый Трианон, в котором королева Мария-Антуанетта устраивала бал, нравился Соне куда больше раззолоченного, или, как она про себя говорила, расфуфыренного, Версаля. Княжне, больше привыкшей к строгим классическим ансамблям Петербурга, любимый дворец ее величества был гораздо ближе.

— Дитя мое, я оставлю вас ненадолго, — шепнула ей Иоланда де Полиньяк, наскоро представив Соню какой-то пышно разодетой даме, имени которой княжна из-за внезапно заигравшего оркестра не расслышала.

Французская аристократка сидела в кресле и обмахивалась веером, предоставляя Соне возможность самой выбрать, присесть ли рядом с нею или стоять столбом, чувствуя себя всеми оставленной и забытой.

— Ваше сиятельство, вы сегодня выглядите просто потрясающе! — по-русски сказал кто-то у нее над ухом.

Все существо Сони встрепенулось, откликаясь на этот голос, но тут же услужливая память подсказала ей слова Флоримона де Барраса о том, как двое мужчин, которых она считала своими друзьями, попросту отдали княжну в руки работорговца, не делая никаких попыток ее освободить и уж тем более заплатить выкуп. Много ли она стоит? И в какую статью расходов занести этот выкуп?

— А вот тут вы, Софья Николаевна, не правы! — опять по-русски сказал княжне, так и не обернувшейся к нему, Григорий Тредиаковский.

— В чем же это я не права?

Соня наконец оглянулась и в упор посмотрела на него, какой-то частью сознания отметив, до чего изысканно выглядит этот предатель. Он даже по-своему красив.

— В том, что обращаете на меня гнев ваш, совершенно мною не заслуженный.

— Незаслуженный?! — с придыханием повторила Софья.

— Именно так. Отчего в жизни сплошь и рядом верят людям, кои не говорят и слова правды, и не верят слову человека чести…

— Это вы о себе говорите? — Теперь уже Соня не просто повернулась к Тредиаковскому, она стояла, почти вплотную к нему приблизившись, и шипела от злости.

Что он делает во дворце у королевы? Шпионит? Вынюхивает! Высматривает! Уж если на то пошло, ее величество Мария-Антуанетта куда ближе княжне Астаховой, чем ее соотечественник, потому что французская королева позаботилась о ней, даже подарила свои платья, в то время как этот… Неужели он не знает, что Соня осталась без денег и документов в чужой стране? Кстати, не у него ли ее документы?.. Мысли проносились у нее в голове, обгоняя одна другую, но язык продолжал выплескивать оскорбления человеку, который бросил ее в трудную минуту. Она почти не соображала, что говорит, так у нее накипело на сердце. И, кажется, одно из ее обвинений оказалось уж слишком несправедливым и обидным, потому что до того спокойное лицо Тредиаковского тоже исказилось, и он процедил сквозь зубы:

— Будь вы мужчиной, ваше сиятельство, я вызвал бы вас на дуэль и проткнул… вот этой самой шпагой!

Теперь она посмотрела на его шпагу. Наверное, с сегодняшнего дня она станет впредь обращать внимание на оружие, которое мужчины носят при себе, точно женщины свои драгоценности. Вон как изукрашен у нее эфес! Пожалуй, не уступит шпаге Жозефа… Кстати, где он сам? Когда нужно, его как раз и нет… Ах да, помяни черта, он и явится! Пробирается к ней через толпу придворных, которых становится все больше, — до чего эти французы любят веселиться, хлебом не корми!

Но и озлясь, Соня не хотела, чтобы Фуше присутствовал при размолвке ее с Григорием. Потому она наскоро проговорила вполголоса жестко и зло:

— А вы представьте себе, что я мужчина и есть. Я ведь как женщина на вас особого впечатления не произвожу? Тем легче вам будет это сделать. Посмотрите на меня другими глазами. Я — человек, который нанес вам оскорбление. Неужели вы способны этакое простить? Дуэль, вы сказали? Прекрасно! Я принимаю вызов. Через полчаса жду вас во Французском саду.

Проговорила это и пошла прочь навстречу Жозефу Фуше. Ей показалось, что Тредиаковский пробормотал что-то вроде своего обычного «дура». Но она больше не дура! И не собирается ею становиться!

— Добрый вечер, Зевс, — назвав так Жозефа нарочно, она тем самым как бы установила между ними несколько интимную атмосферу, — не могли бы вы дать мне еще один урок фехтования?

— Завтра всенепременно, богиня, разве вы забыли о наших занятиях?

— Сегодня, — сказала Соня, с усмешкой наблюдая, как на его лице проступает откровенное недоумение. — Урок мне нужен прямо сейчас!