Шри Ауробиндо, или Путешествие Сознания

Глава 6. Успокоение витального

В нашем существе есть одна область, которая является источником как больших трудностей, так и большой энергии. Источником трудностей — так как она стремится исказить все, что приходит извне или свыше, бешено противостоя нашим усилиям успокоить ум, стараясь засосать сознание на свой уровень мелких занятий и интересов, препятствуя таким образом его свободному движению к иным сферам; источником энергии — так как это проявление в нас великой силы жизни. Этот регион, расположенный между сердцем и витальным центром, Шри Ауробиндо называет витальным.

Это место всевозможных смешений; удовольствие неразрывно связано со страданием, боль — с радостью, зло — с добром, а притворство — с правдой. Самые разные духовные традиции мира нашли эту зону настолько сложной, что предпочли полностью ее отвергнуть, оставив место лишь для так называемых «религиозных эмоций» и настоятельно рекомендуя новообращенному отринуть все остальное. Человеческую природу не изменишь — кажется, все согласны с этим. Но эта моральная хирургия,[62] как называет ее Шри Ауробиндо, имеет два недостатка: во-первых, она не приносит настоящего очищения, потому что высшие эмоции, какими бы утонченными они ни были, так же неоднородны, как и эмоции низшие, ибо они по существу сентиментальны и, следовательно, частичны; во-вторых, эта хирургия на самом деле ничего не предотвращает, а просто подавляет. Витальное само по себе — сила, совершенно не зависимая от наших рассуждений и моральных позиций. Если мы попытаемся подавить эту силу или заглушить ее радикальным аскетизмом или чрезмерной самодисциплиной, то достаточно малейшей трещины, чтобы вызвать открытое восстание, — а она знает, как отомстить за себя. Или же, если мы обладаем силой воли, достаточной для того, чтобы навязать ей наши моральные или ментальные правила, то мы, возможно, и одержим верх, но при этом иссушим саму силу жизни в нас, потому что неудовлетворенное витальное объявляет забастовку, и мы обнаруживаем, что очистились не только от зла, но и от даров жизни — мы становимся бесцветными и лишенными аромата. Более того, мораль действует лишь в пределах ментального процесса; она не касается областей подсознания или сверхсознания, а также областей смерти и сна (который, в конце концов, отнимает у нас один день из каждых трех дней нашего существования, так что в течение шестидесяти лет нашей жизни нам дано право сорок лет блюсти моральную жизнь и двадцать лет аморальную — курьезная арифметика). Иными словами, мораль не выходит за пределы нашей маленькой фронтальной личности. Поэтому мы должны подчинить наше существо не моральной и радикальной дисциплине, но дисциплине духовной и всеохватывающей, дисциплине, которая считается с каждой частью нашей природы, освобождая ее от присущей ей мешанины; ибо на самом деле нигде нет абсолютного зла, повсюду одни лишь смешения.

Кроме того, ищущий уже не рассуждает (если он вообще еще «рассуждает») в таких терминах, как «добро» и «зло», — и пользуется терминами «точность» и «неточность». Когда мореплаватель берет пеленг, он при этом пользуется не своей любовью к морю, а сектантом, следя за тем, чтобы зеркало было чистым. Если наше зеркало загрязнено, то нам никогда не увидеть подлинной реальности вещей и людей, потому что везде мы будем находить отражение наших страстей и страхов, эхо нашей суеты — и не только в этом мире, но и в других мирах в бодрствовании, во сне и смерти. Очевидно, для того, чтобы видеть, нам нужно перестать находиться в центре картины. Таким образом ищущий будет отличать все то, что стремиться затуманить его видение, от того, что очищает его; это, по сути дела, и будет его «моралью».

Первое, на что наталкивается ищущий, исследуя витальное, — это та часть разума, единственной задачей которого, по-видимому, является придать форму (и оправдание) нашим импульсам, ощущениям и желаниям; Шри Ауробиндо называет ее витальным разумом. Нам уже известно, как необходимо ментальное безмолвие, поэтому мы постараемся распространить наш метод успокоения и на этот, более низкий уровень. Когда это будет сделано, мы будем видеть вещи гораздо яснее, без всех их ментальных приукрашений; различные вибрации нашего существа предстанут в своем подлинном свете, на своем подлинном уровне. А главное — мы сможем увидеть, как они приходят. Внутри этой зоны безмолвия, которую мы обретаем, малейшие движения ментальной, витальной или иной субстанции будут восприниматься нами как сигналы; мы будем немедленно осведомлены о том, что что-то коснулось нашей атмосферы. Таким образом мы будем естественно воспринимать множество вибраций, постоянно излучаемых людьми, которые даже не осознают этого; мы будем четко знать, что происходит и что за человек стоит перед нами (внешний лоск обычно не имеет ничего общего с этой тонкой вибрирующей реальностью). Прояснятся наши отношения с внешним миром; мы поймем, почему мы инстинктивно любим или не любим кого-то, почему мы боимся или встревожены, и мы сможем привести все в порядок, исправить свои реакции, принимать полезные вибрации, отклонять вибрации темные и нейтрализовывать вредные. Ибо мы заметим один интересный феномен: наше внутреннее безмолвие обладает силой. Если вместо того, чтобы отвечать на приходящие вибрации, мы сохраним абсолютную внутреннюю неподвижность, то мы увидим, что эта неподвижность растворяет вибрацию; вокруг нас возникает нечто, подобное снежной стене, которая поглощает и нейтрализует все удары. Возьмем простой пример — гнев; если вместо того, чтобы вибрировать в унисон с человеком, который стоит перед нами, мы сможем остаться внутри абсолютно неподвижными, то мы увидим, что гнев этого человека постепенно рассеивается, как дым. Мать говорила, что эта внутренняя неподвижность, эта способность не отвечать может остановить даже руку убийцы или прыжок змеи. Однако, если мы надеваем лишь маску бесстрастия, но при этом кипим внутри, то это не будет иметь никакого эффекта — нельзя скрыть вибрации (это хорошо известно животным); наша цель — это не так называемый самоконтроль, который является лишь внешним самообладанием, искусством внешнего проявления, но подлинное господство над внутренним состоянием. Это безмолвие способно нейтрализовывать абсолютно все вибрации по той простой причине, что вибрации любого порядка заразительны (высочайшие точно так же, как и самые низшие — именно так передает Учитель духовное переживание или силу ученику), и от нас зависит, примем ли мы заражение или нет; если мы испугались, то это значит, что мы уже восприняли его, это заражение, и, следовательно, приняли удар разгневанного человека или укус змеи. (Можно также получить удар из-за любви, как Шри Рамакришна, который, увидев, как возница бьет вола, вскрикнул вдруг от боли и, терзаемый болью и окровавленный, почувствовал на своей спине следы ударов бича). То же самое касается и физической боли: или мы позволяем заражению болезненной вибрации подчинить нас себе, или, наоборот, ограничиваем область боли в конечном итоге, с ростом нашего умения (господства над собой) нейтрализуем боль, отсоединяя сознание от этой области. Ключом к такому господству является безмолвие — всегда и на всех уровнях, потому что благодаря безмолвию мы можем распознать вибрации, а распознать их — значит обрести способность воздействовать на них. Существует множество практических ситуаций, когда мы можем применять эту способность, а, значит, совершенствовать ее. Обычная повседневная жизнь (обычная лишь для тех, кто живет по-обычному) становится обширным полем для опыта овладения вибрациями — вот почему Шри Ауробиндо всегда стремился распространить свою йогу на жизнь: жить в одиночестве в полной иллюзии власти над собой, действительно, очень легко.

Эта сила безмолвия, или внутренняя неподвижность, имеет гораздо более важные приложения, особенно в нашей психической жизни. Витальное, как мы знаем, — это место множества страданий и беспокойств, но это также источник великой энергии. Поэтому нам следует попытаться отделить эту жизненную энергию от ее смешанных состояний (как в одной индийской легенде лебедь отделил воду от молока), но не отделив себя при этом от жизни. Нужно ли говорить, что осложнения находятся не в жизни, но в нас самих, что внешние обстоятельства являются точным отображением того, что мы собой представляем? Главная проблема витального состоит в том, что оно ложным образом отождествляет себя почти со всем, что из него исходит; оно говорит: моя боль, моя депрессия, моя личность, мое желание и думает, что оно — все эти маленькие я, но это не так. Если мы убеждены, что все это — наше, то тогда, очевидно, нам не остается ничего другого, как терпеть всю эту жалкую семейку и ждать, пока она не прекратит все свои бессмысленные фокусы. Но если мы способны сохранять внутреннюю тишину, то мы ясно видим, что все это не наше; как мы уже говорили, все приходит извне. Мы всегда принимаем одни и те же длины волн, мы подхватываем любую заразу. Предположим, например, что вы находитесь в компании человека, оставаясь внутренне безмолвным и неподвижным; внезапно вы чувствуете в этой прозрачности, что что-то пытается привлечь ваше внимание, войти в вас — некое давление или вибрация в атмосфере (которые могут вызвать смутную тревогу). Если вы воспримете эту вибрацию, то через несколько минут обнаружите, что боретесь с депрессией или чувствуете какое-то желание, или ощущаете беспокойство — вы подхватили заразу. Присутствие человека вовсе не обязательно — вы можете находиться в одиночестве в Гималаях и точно так же воспринимать вибрации мира. Тогда где же «мое» беспокойство, «мое» желание во всем этом, если не в привычке постоянно ловить одни и те же вибрации? Но ищущий, который воспитал в себе способность оставаться внутренне безмолвным, уже не будет захвачен этим ложным отождествлением;[63] он начал осознавать то, что Шри Ауробиндо называет окружающим сознанием,[64] или вокругсознательным [the environmental consciousness, the circumconscient] — ту стену вокруг себя, то снежное поле, которое может быть интенсивно светящимся, сильным и прочным, или темным, испортившимся и иногда даже полностью разложившимся — в зависимости от внутреннего состояния ищущего. Это своего рода индивидуальная атмосфера, защитная оболочка (достаточно чувствительная, чтобы можно было ясно ощутить чье-то приближение или избежать несчастного случая как раз в тот момент, когда он готов произойти), благодаря которой мы можем почувствовать и остановить психические вибрации прежде, чем они войдут в нас. Как правило, они так привыкли входить прямо в нас — ибо они чувствуют себя там, как дома, — и имеют такое сильное притяжение, что мы даже не чувствуем, как они приходят — процесс их присваивания и отождествления с ними действует почти мгновенно. Но наша практика безмолвия создаст некую прозрачность, что позволит нам видеть, как они приходят, останавливать их и отвергать. После того, как мы их отвергаем, они иногда остаются в вокругсознательном,[65] вращаясь около нас и ожидая малейшей возможности войти — мы можем очень отчетливо ощущать, как гнев, страсть или депрессия рыщут вокруг нас, но из-за того, что этим вибрациям никак не удается вмешаться, они постепенно теряют свою силу и в конце концов оставляют нас в покое. Мы разрываем связь между ними и собой. И однажды мы с радостью отмечаем, что некоторые вибрации, от которых, казалось, невозможно было избавиться, уже потеряли свою власть над нами; они как бы истощили свои силы и просто вспыхивают, как на экране. Интересно, что мы можем видеть заранее, как эти маленькие жулики собираются вновь проделать свои трюки. Также можно обнаружить, что в определенные моменты времени приходят или периодически возвращаются к нам определенные психические состояния (то, что Шри Ауробиндо и Мать называют формациями; формация — это некое образование, состоящее из вибраций, которое, в конце концов, благодаря одному лишь повторению, обретает некое подобие личности); как только мы их принимаем, мы видим, что эти формации не остановят своей деятельности до тех пор, пока не исчерпают себя от начала и до конца, подобно граммофонной пластинке.[66] Нам предстоит решать, хотим ли мы «двигаться дальше» или нет. Существуют тысячи всевозможных опытов — целый мир наблюдений. Но самое существенное наше открытие состоит в том, что во всем этом присутствует очень незначительная доля «нас», а именно — лишь привычка ответной реакции.[67] До тех пор, пока мы в невежестве своем ложным образом отождествляем себя с витальными вибрациями, мы не можем надеяться на то, чтобы что-либо изменить в своей природе, разве только с помощью отсечения. Но с того момента, когда мы понимаем подлинный механизм этого отождествления, все можно изменить, ибо мы можем не отвечать на беспокоящие нас вибрации, мы можем остаться безмолвными и с помощью этого безмолвия растворить их и настроиться на иные планы — как нам угодно. Следовательно, человеческую природу можно изменить вопреки всем старым утверждениям. Нет ничего ни в нашей природе, ни в сознании, что было бы жестко определено раз и навсегда — все есть игра сил или вибраций, которая своей повторяемостью создает иллюзию «естественной» необходимости. Именно поэтому йога Шри Ауробиндо говорит о возможности полного изменения на обратное обычного правила, которому подчиняется реагирующее сознание.[68]

Открыв этот механизм, мы открываем в то же время подлинный метод овладения витальным — не хирургический, а успокаивающий. Проблему витального не решить витальной борьбой с ним — это лишь истощает наши силы, но не уничтожает существования витального во вселенной; эту проблему можно решить, заняв иную позицию — нейтрализовывать его с помощью безмолвного покоя: Когда вы достигаете покоя, — писал Шри Ауробиндо ученику, — очищение витального становится легким делом. Если же вы просто чистите и чистите, не делая ничего другого, то продвижение ваше становится очень медленным, ибо витальное загрязняется вновь и его нужно очищать сотни раз. Покой — это нечто чистое само по себе, поэтому установление покоя — это положительный путь достижения вашей цели. Поиски грязи и очищение ее — это путь отрицательный.[69]

Но есть еще одна трудность. Не только те вибрации, что исходят от других людей или из всеобщего витального, доставляют беспокойство ищущему (впрочем, едва ли можно различить эти два вида вибраций, так как индивид — это лишь наземная станция[70] всеобщего витального или всеобщего разума, и вибрации этих двух видов без конца переплетаются между собой). Есть еще один вид вибраций, который отличается от других своей внезапностью и неистовством Ищущий ощущает, как эти вибрации в буквальном смысле обрушиваются на него, подобно урагану. В течение нескольких секунд он становится «другим человеком», полностью забывая само свое назначение, свои усилия, свою цель, как если бы все потеряло свое значение, было сметено потоком, распалось на части. Это то, что Мать и Шри Ауробиндо называют враждебными силами. Это в высшей степени сознательные силы, единственной целью которых, как кажется, является обескуражить ищущего и заставить его свернуть с выбранного им пути. Можно легко заметить первый признак их появления: омрачается радость, омрачается сознание, все облачается в трагическую атмосферу. Страдание — это первый признак присутствия врага. Трагедия — любимое пристанище этих сил; именно так они могут создать величайшие опустошения — ибо они вовлекают в игру своего старого партнера, который сидит в нас и продолжает любить трагедию даже тогда, когда взывает о помощи. Обычно они стремятся прежде всего толкнуть нас на внезапные, крайние и необратимые решения с тем, чтобы увести нас как можно дальше с пути — это давящая, навязчивая вибрация, которая требует немедленного согласия. Или же они с поразительной изобретательностью пытаются разрушить основные принципы, которыми мы руководствуемся в наших поисках, чтобы доказать, что мы обманываем себя и наши усилия ни к чему не приведут. Чаще же всего они вызывают состояние депрессии, вовлекая в свою игру другого партнера в нас, которого Шри Ауробиндо называет человеком печалей: это приятель… который кутается в семислойные покровы трагедии и уныния — он не чувствовал бы свое состояние оправданным, если бы не мог быть ужасно несчастным.[71] Все эти вибрации хаоса, которые мы называем «нашей» печалью или «нашими» заботами, вызывают немедленно ослабление или разрушение защитной «снежной стены», широко распахивая двери перед враждебными силами. В их распоряжении есть множество способов атаковать нас — а это поистине ни что иное, как атака, — и чем сильнее наша решимость, тем они жестче, безжалостнее. Это может показаться преувеличением, но лишь тот, кто никогда не пытался продвигаться вперед, может сомневаться в этом. Пока мы бредем общим стадом, жизнь бывает относительно проста, со своими успехами и неуспехами — успехов немного, но не слишком много и неудач; однако, как только мы хотим покинуть общую колею, восстают тысячи сил, вдруг очень заинтересованных в том, чтобы мы вели себя «как все», — мы воочию убеждаемся, как хорошо организовано наше зключение. Кроме того, мы узнаем, что можем пасть лишь так низко, как высоко можем подняться — наши падения находятся в точном соответствии с нашей способностью к восхождению. Многое открывается нам, когда с наших глаз спадает пелена. Если мы хотя немного честны по отношению к самим себе, то увидим, что мы способны на все, и воистину, как говорит Шри Ауробиндо, наша добродетель — это претенциозная нечистота.[72] Лишь те, кто никогда не выходил за пределы фронтальной личности, могут лелеять какие-то иллюзии по поводу самих себя.

На протяжении всей духовной истории мира какие только демонические и «ругательные» названия не давались этим враждебным силам, как будто единственная их задача — осудить, провалить ищущего и доставлять хлопоты порядочным людям. В действительности же дело обстоит несколько иначе — ибо где же дьявол, как не в Боге? Если он не в Боге, то от Бога немного остается, потому что в этом мире предостаточно зла (как и в некоторых других мирах) и немного остается того, что является чистым и незапятнанным — разве только безразмерная и бесплотная математическая точка. На самом деле, как показывает опыт, эти причиняющие хлопоты и беспокойство силы имеют свое место во вселенной; они являются таковыми лишь для нашего маленького мгновенного сознания. Более того, они имеют свое особое назначение. Во-первых, они всегда захватывают нас врасплох, когда мы не готовы; если бы мы были не рассеянны, но однонаправленны, то они не смогли бы поколебать нас ни на секунду. Кроме того, если мы посмотрим внутрь себя вместо того, чтобы хныкать и порицать дьявола или порочность мира, то мы увидим, что каждая из этих атак разоблачает один из множества наших добродетельных обманов, или, как говорит Мать, снимает жалкие покровы, которые мы набрасываем на вещи, чтобы не видеть их. Жалкие или же более внушительные покровы скрывают не только наши собственные недостатки; они находятся повсюду в мире, скрывая и его мелкие изъяны, и его непомерное самодовольство. Если эти силы, приводящие нас в смятение, срывают эти покровы довольно грубо, то они делают это не случайно и не из беспричинной злобы, но для того, чтобы открыть нам глаза и заставить совершенствоваться. В противном случае мы бы сопротивлялись этому совершенствованию, потому что, как только мы обретаем крупицу истины или проблеск идеала, у нас появляется печальная тенденция закрыть их на замок в герметически непроницаемый сейф и больше не двигаться. Иными словами, как для индивидуума, так и для мира, эти довольно неприветливые силы служат орудиями прогресса. «Люди возвышаются тем, что способствовало их падению», — гласит мудрость Куларнава Тантры. Мы протестуем против кажущейся бессмысленности и произвола «трагедии», которая потрясает наше сердце или поражает плоть, мы обвиняем «Врага», но разве не может быть, что сама душа — не внешний разум, но дух внутри нас — приняла и избрала все это как часть своего развития для того, чтобы быстрым темпом пройти через необходимые переживания — прорваться, durchhauten * (нем. «просекать», «прорубать»), даже с риском или ценой ущерба для внешней жизни или тела? Для растущей души, для духа внутри нас, разве не могут трудности, препятствия, атаки быть средством роста, прибывающей силы, расширяющегося опыта, подготовкой к духовной победе?[73] Мы жалуемся, сетуя на зло, но не будь его здесь — осаждающего нас, бросающего нам вызов, — мы давным-давно схватили бы вечную Истину и превратили бы ее в замечательную маленькую аккуратную пошлость. Истина движется, у нее есть ноги, а князья тьмы существуют для того, чтобы подтверждать, довольно грубо, что она не спит. Отрицания Бога так же полезны для нас, как и признания Его существования,[74] — говорит Шри Ауробиндо. Враг исчезнет лишь тогда, когда он не будет нужен в мире, — заметила Мать. — Он нужен, вне сомнений, миру, как нужен золоту пробный камень, чтобы убедиться в подлинности того, что мы делаем.

Ведь Бог, наверное, это все-таки не отвлеченная математическая точка, находящаяся вне этого мира. Наверное, Он — это весь этот мир со всей своей нечистотой, мир, который трудится и страдает, чтобы стать совершенным и вспомнить Себя здесь, на земле.

Способ обхождения с этими силами — тот же, что и с другими вибрациями: покой, внутренняя неподвижность — они утихомиривают шторм. Возможно, в первый раз нам не удастся растворить их атаки, но со временем мы будем все более и более ощущать, что они затрагивают лишь поверхность нашего существа; мы можем быть потрясены, расстроены, однако глубоко внутри себя мы чувствуем присутствие «Свидетеля» — безучастного (его никогда не затрагивают атаки), неприкосновенного. Мы падаем и поднимаемся вновь, с каждым разом становясь все сильнее. Единственный грех — это прийти в отчаяние. Фактически ищущий в интегральной йоге будет больше открыт опасности, чем другие (Шри Ауробиндо часто говорил, что его йога — это битва),[75] потому что он стремится все охватить своим сознаньем, ничего не расчленяя, и потому, что ему предстоит открыть не один-единственный путь к благодати высот и победить не одного-единственного стража бесценных сокровищ, но освоить множество путей — справа, слева, внизу, на каждом уровне своего существа — и добыть не одно сокровище.

Итак, нам нужно пересечь некий порог, если мы хотим найти истинную силу жизни за беспокойной жизнью фронтального человека. Согласно традиционным духовным учениям, этот переход включает в себя все виды унижения и отречения (которые, между прочим, служат главным образом тому, чтобы поднять и без того высокое мнение аскета о самом себе), но мы ищем нечто совершенно другое. мы стремимся не покинуть жизнь, но расширить ее, мы не хотим отказаться от кислорода ради водорода или наоборот, но стремимся изучить химический состав сознания и посмотреть, при каких условиях оно даст наиболее чистую воду и будет лучше всего работать. Йога — это великое искусство жизни,[76] — говорил Шри Ауробиндо. Позиция аскета, который говорит «я ничего не хочу», и позиция мирянина, который говорит «я хочу того-то и того-то», — это одно и то же, — замечает Мать. — Один может быть точно так же привязан к своему отречению, как другой — к своей собственности. На самом деле, пока мы чувствуем необходимость отрекаться от чего бы то ни было, мы еще не готовы, мы вязнем по уши в противоположностях. Любой человек может проделать следующие наблюдения без всякой специальной подготовки. Во-первых, стоит нам только сказать витальному: «Ты должно отречься то того, отказаться от этого», как его тотчас же охватит противоположное желание. Если оно соглашается отречься, то можно быть уверенным, что оно ожидает, что ему будет оплачено сторицей, и уж таково оно само по себе, что совершить большое отречение для него ничуть не сложнее, чем отречение малое, поскольку в любом случае оно получает свое питание, и обе стороны, как отречение, так и обладание, для него одинаково питательны. Осознав эту простую истину, мы обнажаем полностью весь механизм работы витального, а именно его полное безразличие к нашим человеческим сентиментам: боль привлекает его так же, как и радость, лишения — как и изобилие, ненависть — как любовь, муки — как экстаз. Оно выигрывает в любом случае. Потому что и в страдании, и в наслаждении — Сила, одна и та же Сила. Итак, мы поставлены перед тем фактом, что все без исключения ощущения, из которых состоят фрагменты нашей фронтальной личности, двойственны, противоречивы по своей природе. Любое ощущение — это обратная сторона другого ощущения; в любой момент оно может превратиться в свою «противоположность» — утративший иллюзии филантроп (или, точнее, витальное в филантропе, утратившее иллюзии) становится пессимистом, рьяный проповедник удаляется в пустыню, упорный неверующий становится фанатиком, а добродетельного человека шокируют все те вещи, совершить которые у него не хватает смелости. Здесь мы открываем еще одну особенность поверхностного витального: это — неисправимый шарлатан,[77] актер, бессовестный фигляр (мы даже не можем с уверенностью сказать, что смерть нашей матери не доставит ему удовольствия). Каждый раз, когда у нас исторгается крик протеста или боли (вообще, любой крик), мы можем слышать, как внутри нас хихикает обезьяна. Это известно всем, и все же мы остаемся такими же сентиментальными, как и прежде. И, в довершение всего, витальное отличается своей способностью затуманивать все — это само воплощение тумана, оно принимает силу своих ощущений за силу истины, а высоты заменяет дымящейся вершиной вулкана на дне пропасти.[78]

Совершенно очевидно следующее наблюдение, вытекающее из первого, а именно — витальное абсолютно не способно помочь другим и даже просто вступать в сообщение с другими за исключением тех случаев, когда эго индивидуумов совпадают. Нет ни одной вибрации, посылаемой или, вернее, передаваемой нами, которая не могла бы тотчас же превратиться в свою противоположность в другом человеке; стоит нам только пожелать добра, как автоматически пробуждается соответствующее отрицательное чувство (как будто его принимают одновременно с первым) или соответствующее сопротивление, или противоположная реакция — кажется, что этот процесс протекает так же спонтанно и неизбежно, как химическая реакция. В действительности витальное стремится не помочь, а взять. Всегда. Любым возможным способом. Все наши чувства и ощущения запятнаны «хватанием». Чувство грусти при измене друга, например, — да и любая печаль — это верный признак вовлеченности нашего эго, потому что если бы мы по-настоящему любили людей ради них самих, а не ради себя, то мы любили бы их при любых обстоятельствах — даже если бы они стали врагами; во всех случаях мы радовались бы тому, что они существуют. Наши скорби и страдания на самом деле — это всегда признак смешения, а потому они ложны. Истинна одна только радость. Потому что истинно только то «Я» внутри нас, которое охватывает все существования и все возможные противоположности существования. Когда все находится внутри, тогда все является радостью, потому что нигде уже нет пробелов.

«А как же Сердце (с большой буквы)?» — протестуем мы. Но разве сердце не является местом самой большой неразберихи и смешения? Да и оно быстро утомляется. И в этом состоит наше третье наблюдение: наша способность радоваться — мала, наша способность страдать — также мала, мы быстро становимся безразличными к самым ужасным бедствиям; были ли у нас хоть какие-нибудь печали, которые мы не предали забвению? Мы можем вместить в себя лишь малую часть этой великой Силы Жизни. Мы не способны удержать заряд, — говорит Мать. Одно слишком глубокое дыхание — и мы кричим от радости или от боли, рыдаем, танцуем или теряем сознание. Потому что это все та же многоликая Сила, которая вливается и переполняет нас. Сила Жизни не страдает, она не тревожится и не возносится, не является ни хорошей, ни плохой — она просто есть, она течет, всеохватывающая и безмятежная. Те противоположные друг другу формы, которые она принимает в нас, — это результат нашей прошлой эволюции, когда мы были жалки, чрезвычайно жалки, разобщены, мы должны были защищать себя от этой огромной живой массы, слишком интенсивной для нас. Мы должны были различать «полезные» и «вредные» вибрации, причем первые обладали положительным коэффициентом удовольствия, симпатии или добра, а вторые — отрицательным коэффициентом страдания, отвращения или зла; но страдание — это слишком большая интенсивность все той же Силы, ведь даже удовольствие, если оно слишком интенсивно, превращается в свою причиняющую страдание противоположность: Это — конвенции наших чувств,[79] — говорит Шри Ауробиндо. — Достаточно лишь незначительного перемещения стрелки сознания, — говорит Мать. Космическому сознанию в состоянии абсолютного знания и совершенного опыта все соприкосновения являются как радость, Ананда.[80] Ни что иное, как узость и недостаточность нашего сознания, являются причиной всех наших несчастий, моральных и физических, причиной нашего бессилия и вечной трагикомедии нашего существования. Но средством избавления от этого является не истощение витального, как учат моралисты, а его расширение; не отрекаться, но принимать все больше и больше, расширять свое сознание. Ведь именно в этом — смысл эволюции. По сути дела единственное, от чего нам нужно отречься — это от собственного невежества и ограниченности. Когда мы упорно цепляемся за свою жалкую фронтальную личность, за ее претензии, слащавую и неотвязную сентиментальность и священные печали, мы не люди в подлинном смысле этого слова — мы улитки Каменного Века, мы защищаем свое право на скорби и страдания.[81]

Та сомнительная игра, которая разворачивается в поверхностном витальном, уже не сможет ввести ищущего в заблуждение, но в течение длительного времени у него еще сохранится привычка отвечать на тысячи биологических и эмоциональных вибраций, вращающихся вокруг него. Переходный период требует времени (как и переход от гудящего ума к ментальному молчанию), и он часто сопровождается короткими периодами сильной усталости, потому что организм расстается с привычкой обновления энергии из обычного поверхностного источника (который очень скоро покажется нам грубым и тяжелым, как только мы вкусим другого вида энергии), но при этом он еще не обладает способностью быть постоянно соединенным с истинным источником — отсюда и «пробелы». Но и здесь ищущему помогает нисходящая Сила, которая мощно способствует установлению в нем нового ритма. Он замечает с неиссякаемым удивлением, что стоит ему сделать один маленький шаг вперед, как Помощь свыше делает десять шагов навстречу — как будто его ждали. Однако неправильно думать, что работа состоит только в отрицании старого; витальному, конечно, очень льстит та мысль, что оно совершает огромные усилия, борясь против самого себя — это ловкий прием, как защитить себя на всех фронтах; на деле же ищущий не подчиняется каким-то особо строгим или несущим массу запретов правилам, а следует позитивному стремлению своего существа; он действительно растет, а потому нормы вчерашнего дня или удовольствия позавчерашнего кажутся ему такими же скудными, как пища сосунка — его уже не удовлетворяет все это, он должен действовать лучше, жить лучше. Именно поэтому так сложно объяснить путь тому, кто никогда не пытался идти по нему — он увидит лишь собственную точку зрения сегодняшнего дня или, вернее, то, что он теряет ее. Но если бы мы только знали, какой это шаг вперед — оставить прежнюю точку зрения, как изменяется жизнь, когда человек движется от стадии замкнутых истин к стадии истин открытых и далее к истине, подобной самой жизни, истине слишком великой, чтобы уместиться в каком-либо ограниченном взгляде на вещи, ибо она охватывает их все и оценивает полезность каждой вещи на каждой стадии бесконечного развития; к истине достаточно великой для того, чтобы отрицать себя и бесконечно переходить в истину более высокую.

За этим инфантильным, беспокойным, быстро истощающим свои силы витальным мы находим витальное спокойное и мощное — то, что Шри Ауробиндо называет истинным витальным, — витальное, которое содержит саму сущность Жизненной Силы, очищенную от сентиментальных и болезненных побочных продуктов. Мы входим в состояние спокойной, спонтанной концентрации — так море всегда спокойно в глубинах, под волнующейся поверхностью. Эта фундаментальная неподвижность не есть притупление нервов, как и ментальное безмолвие не является оцепенением мозга; это — основа для действия. Это — концентрированная сила, способная начать любую деятельность, противостоять любому, самому неистовому и продолжительному потрясению и при этом не потерять своего равновесия. в зависимости от степени нашего развития из этой витальной неподвижности могут возникнуть новые способности самого разного рода, но прежде всего мы чувствуем неисчерпаемую энергию — любая усталость — это признак того, что мы снова захвачены поверхностной суетой. Работоспособность и даже физическая выносливость увеличиваются в десятки раз. Еда и сон перестают быть единственным и всеисчерпывающим источником обновления энергии. (Изменяется, как мы увидим, природа сна, а количество еды может быть сокращено до гигиенического минимума, так что еда не будет вызывать обычного пресыщения и сопутствующих ему болезней). Могут появиться и другие силы, которые часто называют «чудесными», но эти чудеса — результат метода; мы не будем их здесь обсуждать — их надо пережить на опыте. Скажем лишь, что если человек научается управлять некой вибрацией в себе самом, то он автоматически обретает способность управлять той же вибрацией везде в мире, где бы он ее ни встретил. Кроме того, в этой неподвижности установится еще одно свойство: отсутствие страдания и чувство постоянной радости. Когда обычный человек получает удар, физический или моральный, его непосредственная реакция — скрючиться; он сжимается, кипит внутри от боли и гнева и тем десятикратно увеличивает свои страдания. Наоборот, ищущий, который добился в себе некоторой неподвижности, обнаружит, что она растворяет все удары, потому что она широка, потому что он уже не жалкая зажатая личность, а сознание, переливающееся за пределы своего тела; успокоенное витальное, как и безмолвный разум, естественным образом становится всеобщим: Опыт сознания в йоге расширяется во всех направлениях — в стороны, вниз, вверх, распространяясь во всяком направлении до бесконечности. Когда сознание йогина становится свободным, это происходит не в теле, но в той бесконечной высоте, глубине и широте, в которых он живет всегда. Его основа — это бесконечная пустота или безмолвие, но в них все может проявиться — Покой, Свобода, Сила, Свет, Знание, Ананда.[82] Малейшее страдание любого рода — это непосредственнный признак противоречий в нашем существе и потери сознательности.

Это расширение существа имеет одно очень важное следствие, которое заставит нас оценить абсолютную необходимость витальной неподвижности не только с точки зрения ясности в общении, эффективности наших действий или радости в жизни, но просто с точки зрения нашей собственной безопасности. Пока мы живем в нашей жалкой фронтальной личности, вибрации малы, слабы удары, невелики радости — нас защищает собственная малость. Но когда мы выходим во всеобщее Витальное, мы находим там те же вибрации или, скорее, силы гигантского всеобщего масштаба; это те самые силы, которые движут миром так же, как они движут нами; если мы не обладаем абсолютным спокойствием или внутренней неподвижностью, то будем попросту сметены. Это относится не только ко всеобщему Витальному, но и ко всем планам сознания. Действительно, можно и должно (по крайней мере, для ищущего в интегральной йоге) постичь космическое сознание на всех уровнях — в Сверхсознательном, в разуме, в витальном и даже в теле. Когда ищущий поднимется и войдет в Сверхсознательное, он увидит, что подавлять может и напряженность, накал Духа (на самом деле это всегда все та же божественная Сила, все та же Сознание-Сила наверху или внизу, в Материи или в Жизни, в Разуме или на высших уровнях; но чем ниже, тем тусклее она становится и тем более искажается и разрушается средой, через которую она проходит); если ищущий, не успев выйти из своего оцепенения, пытается восходить слишком быстро, перескакивать некоторые ступени, не установив предварительно ясного и прочного основания, то он легко может взорваться, как паровой котел. Поэтому можно сказать, что витальная прозрачность — это не вопрос этики, но необходимое техническое или даже органическое условие. В действительности же великая Заботливость всегда предохранит нас от преждевременных опытов; может быть, мы ограничены и малы лишь до тех пор, пока нам нужно оставаться ограниченными и малыми.

И в довершение всего, когда мы овладеваем этой неподвижностью, то обнаруживаем, что можем довольно эффективно помогать другим. Ведь помощь другим не имеет ничего общего с эмоциями или милосердием — это вопрос силы, видения, радости. В этом спокойствии мы обладаем не только радостью, передающейся другим, но и видением, которое рассеивает все тучи; мы воспринимаем все вибрации, а способность различения — когда мы видим, что представляют собой эти вибрации — дает нам возможность манипулировать ими, успокаивать, отвращать или даже изменять их. Спокойствие, — говорит Мать, — это очень положительное состояние; есть покой, который не является противоположностью борьбы — покой активный, заразительный [передающийся другим] и могущественный, который подчиняет и успокаивает, приводит все в порядок и каждой вещи отводит свое место. Приведем пример этого «заразительного покоя», хотя он относится к несколько более позднему периоду жизни Шри Ауробиндо. Это произошло в Пондишери много лет тому назад. Стоял сезон тропических дождей, когда дожди, а иногда циклоны, обрушиваются совершенно внезапно, принося большие разрушения. Двери и окна нужно было защищать толстыми бамбуковыми щитами. В ту ночь налетел циклон, обрушив на землю целые потоки дождя, и Мать поспешила в комнату Шри Ауробиндо помочь закрыть ему окна. Он сидел за столом и писал (в течение многих лет Шри Ауробиндо писал каждый день по двенадцать часов — с шести вечера до шести утра — а следующие восемь часов ходил взад-вперед для «йоги»); окна были раскрыты настежь, но внутри комнаты не было ни одной капли дождя. Покой, царивший там, вспоминает Мать, был настолько плотным, компактным, что циклон не смог проникнуть туда.