Шторм

Глава 28

Шторм который уже раз обвела тоскливым взглядом всю свою спальную комнату. Она много лет, с тех пор как болела корью и ветрянкой, не проводила столько времени здесь в четырех стенах. Доктор Джекоб сказал, что она лишь завтра сможет встать с постели, но на лошадь ей будет разрешено сесть не ранее, чем через несколько недель.

Взгляд Шторм остановился на туалетном столике с большим зеркалом, на котором висел яркий шарфик ядовито-зеленого цвета. Слабая улыбка тронула губы Шторм. Это был очередной подарок Джеба. Должно быть, на этот раз он сам выбрал этот шарфик, потому что ни Мария, ни Бекки не могли бы посоветовать купить старику шарф такой ужасающей расцветки. Шторм усмехнулась. Как бы то ни было, но она должна хотя бы пару раз показаться в этом шарфе, иначе старик Джеб будет оскорблен до глубины души.

Шторм бросила взгляд на флакончик с духами, которые Бекки подарила ей на Рождество, они стоили бешеные деньги. Бекки купила этот подарок во время своей последней поездки в Шайенн вместе с Рейфом. Оба ее друга вынуждены были отложить свой отъезд в Орегону из-за травмы, полученной Шторм, однако они хоть и с опозданием, но все же выехали вчера утром на родину Рейфа. Шторм надеялась, что Бекки не забудет отослать телеграмму начальнице школы в Шайенне, извещая ее о том, что Шторм вынуждена задержаться по болезни и приедет только через несколько недель.

Рядом с духами лежала коробка конфет, подаренная Джейком. Вздох вырвался из груди Шторм. Она недавно обидела этого доброго старика. Когда он навещал ее в последний раз, он сказал, что Джейн и Эми собираются приехать повидать ее. Но мысль о встрече с этими двумя особами была столь невыносимой, что она ответила старику крайне неучтиво: ей не хочется видеть у себя чужих людей.

Шторм прикрыла глаза рукой. В ее комнате за последние несколько дней перебывала масса народа. Но Уэйд ни разу не заглянул к ней. Вообще-то она и не ожидала увидеть его, даже более того, она была рада, что он не приходил к ней. Несомненно, если бы он надумал навестить ее, он пришел бы вместе со своей любимой и их общей дочерью.

Шторм снова вспомнила ту ночь, когда ее ранил дикий жеребец. Она, должно быть, бредила тогда – не может быть, чтобы это именно Уэйд поднял ее на руки с холодного снега, на который она упала, а потом уложил ее на кровать. Это наверняка был не Уэйд, а Рейф, в конце концов решила Шторм.

Шторм заметила, что никто из домашних и навещающих ее друзей даже не упоминают при ней имени Уэйда. Как будто это было запрещено кем-то. Кем-то, кто опасался за ее здоровье, боялся расстроить ее невзначай.

Но почему вести об Уэйде могли расстроить ее? Неужели он уже женился на матери своей дочери или объявил о своих планах жениться на ней? Шторм нахмурилась и, перевернувшись на бок, уставилась в окно, покрытое морозным узором – на улице было очень холодно.

Наверное, домашние боялись, что состояние ее здоровья сильно ухудшится, если она узнает подобные новости об Уэйде. Но сама Шторм так не считала, она надеялась, что преодолеет все и выдержит это испытание, оказавшись более сильной, чем думают окружающие. Она не изнеженный ребенок, которого надо держать в тепличных условиях. Хотя с другой стороны ей было бы действительно больно услышать все это. Сильная душевная мука исказила черты Шторм. Но тут она услышала приближающиеся к двери шаги на лестнице и постаралась придать своему лицу обычное спокойное выражение. Никто не должен видеть, как глубоко она несчастна!

Шторм заставила себя улыбнуться, видя; что в комнату входит Мария с большим деревянным подносом в руках. Экономка поставила поднос на колени Шторм.

– Опять пошел снег, – проворчала Мария, поправляя подушки Шторм и усаживая ее так, чтобы ей было удобно есть. – Он начался еще ночью. Твой брат просто обезумел от беспокойства за своих шортхорнцев. Он хотел послать к ним старика, но у Джеба разыгрался ревматизм, и тогда Кейн послал к стаду несколько ковбоев. И хотя те, вернувшись, доложили ему, что его любимцы в полном порядке, он не верит ребятам, считая, что они невнимательно отнеслись к поручению.

Шторм промолчала на эти слова Марии, она была слишком голодна, чтобы разговаривать. Когда она подняла накрывавшую поднос сверху чистую белоснежную салфетку, Мария отошла на пару шагов и остановилась в изножье кровати. На губах экономки играла одобрительная улыбка, она явно радовалась здоровому аппетиту девушки, в мгновение ока справившейся с яичницей, беконом и жареным картофелем.

Когда Шторм доела все до последнего кусочка и вытерла губы салфеткой, она спросила:

– Что случилось с мок, ч кувшином и тазиком?

– О, я давно собираюсь рассказать тебе об этом. Их разбили Рейф и Уэйд, когда сцепились между собой здесь, в твоей комнате.

Шторм вскинула на Марию удивительный взгляд.

– Они дрались здесь? Но когда?

– В ту ночь, когда на тебя напал дикий жеребец. Ты этого не помнишь, потому что была без сознания.

Мария устроилась поудобней на краю постели.

– Начал драку Уэйд. Доктор пытался осмотреть тебя и оказать помощь, а Уэйд вдруг загородил ему дорогу, начал буянить и громко ругаться на доктора, поклявшись, что не подпустит его к тебе. В конце концов, доктор приказал ему убираться из комнаты. А Рейф, что было очень любезно с его стороны, попытался вывести Уэйд а за дверь. Тогда Уэйд разбушевался, словно безумный, начал толкать его, ругать последними словами. Рейф не хотел драться с ним, но когда Уэйд толкнул доктора так, что тот чуть не упал на тебя, Рейфу ничего не оставалось, как только ударить его. Они сцепились прямо здесь, в комнате, и в пылу борьбы разбили твой кувшин. Когда ты начала стонать и беспокойно двигать головой, реагируя на шум, доктор и Рейф все же заставили Уэйда покинуть твою спальную комнату.

Закончив свой рассказ, Мария встала, взяла поднос и вышла, оставив смущенную всем услышанным Шторм опять в одиночестве.

Около десяти часов утра Уэйд на вороном жеребце свернул с прибрежной дороги к своему домику. За ночь снежный покров вырос еще на шесть дюймов, и жеребец с трудом преодолевал снежные заносы. Когда Уэйд остановил своего скакуна у конюшни, у того из ноздрей валил пар.

Уэйд с заиндевевшими бровями и влажными от растаявшего снега волосами на затылке легко соскочил с седла и, подойдя к конюшне, начал открывать озябшими пальцами засов. Когда он распахнул ворота и ввел Ренегейда внутрь, он расседлал своего скакуна и завел его в стойло. Прежде чем выйти из конюшни и направиться в дом, Уэйд поправил попону на жеребце.

Сегодня вечером он необычно рано вернулся из салуна. Из-за сильного снегопада и холода их заведение не досчиталось многих своих клиентов. И поэтому, когда за столиками осталось лишь несколько городских пьяниц да один случайно забредший ковбой, который никак не хотел расставаться со своим стаканом виски, Уэйд заявил им, что заведение закрывается и всем пора по домам.

Взойдя на крыльцо и взявшись за дверную ручку, Уэйд подумал, что хорошо бы, если бы Джейн и Эми уже легли спать. Или, по крайней мере, Эми уже была бы в постели. Он любил девочку, но сегодня вечером ему ужасно не хотелось слушать ее болтовню. Он был настроен слишком мрачно. Уэйд с горечью думал, что раз его ничего не ждет впереди, то и оглядываться назад не имеет ни малейшего смысла.

Когда Уэйд открыл дверь в гостиную, ему в лицо ударил поток теплого воздуха. В комнате никого не было, полутемное помещение освещало только пламя камина. Дверь в его спальную комнату была плотно закрыта. Это свидетельствовало о том, что Джейн и Эми уже легли. Снимая куртку, шапку и сапоги, Уэйд слышал, как в другой спальной комнате возится его отец.

Уэйд налил себе виски из бутылки, стоявшей на каминной полке, и со вздохом усталости опустился в кресло. Вытянув и скрестив свои длинные ноги, Уэйд вздохнул еще раз. Он чувствовал себя очень усталым и очень одиноким.

– Ты что-то рано вернулся сегодня, сынок, – тихо произнес Джейк, выходя из своей комнаты. – Мало клиентов?

– Да, па, – кивнул Уэйд отцу, присаживающемуся рядом с ним в соседнее кресло. – Умный человек сегодня носа из дома не высунет.

– Думаю, что к полуночи снегопад прекратится. Небо уже проясняется, – сказал Джейк, тоже вытягивая ноги поближе к огню.

– Да, я заметил.

– По пути домой из салуна сегодня днем я заезжал к Рёмерам, чтобы навестить Шторм.

Во взгляде Уэйда проснулся живой интерес.

– Ну и как она?

– Она поправляется. Доктор разрешил ей завтра встать с постели, – сообщил Джейк и добавил, следя за сыном боковым зрением. – Мария жаловалась мне, что ты ни разу не навестил Шторм. У тебя есть какие-нибудь серьезные причины не ездить к Рёмерам?

– Нет… Просто я постоянно занят с Джейн и Эми…

Они помолчали. Затем Джейк снова сказал:

– Когда мы сегодня мыли посуду после ужина, Эми обмолвилась насчет того, что ты собираешься жениться на ее матери. Я понимаю, девочка очень привязана к тебе и, конечно, выдает желаемое за действительное.

Уэйд уставился на свои ноги.

– Я сделал Джейн предложение.

– Но почему? Скажи, ради всего святого, зачем ты это сделал? Ты же не любишь ее… То есть любишь, конечно, но не в том смысле…

Уэйд пожал плечами.

– Я просто думал, что мне следует так поступить. Это обеспечит Эми крышу над головой.

– О мой Бог! Да тебе вовсе не нужно жениться на матери Эми, чтобы обеспечить девочке крышу над головой! Она внучка Неллы, и я так или иначе все равно позабочусь о ней.

– Я бы, может быть, и не стал делать предложение Джейн, но дело в том, что Бен не оставил ей никаких средств к существованию.

– Я и не ожидал от него ничего другого. Я уверен, что Бен вырос очень хорошим, порядочным человеком, но я всегда сомневался, что он сможет сделать себе карьеру. В нем никогда не было здорового честолюбия.

Уэйд положил ногу на ногу и сделал глоток из стакана.

– Па, – сказал он, – меня всегда мучил один вопрос: почему мама бросила меня и забрала с собой только Бена, когда уходила от тебя? Неужели я был таким несносным ребенком, что она не захотела обременять себя моим воспитанием?

Джейк бросил на сына взгляд, полный изумления и жалости. Только сейчас он осознал, наконец, что должен был чувствовать девятилетний мальчик, оставленный матерью. И какие мысли мучили его. По всей вероятности, мальчик винил в первую очередь себя в том, что мать ушла от них.

– Ах, Уэйд, – Джейк горестно покачал головой. – Как часто родители, сами того не подозревая, наносят своим детям незаживающие раны. Хотя с тех пор прошло уже много лет, я могу облегчить твои муки и сомнения, причинявшие тебе столько боли. Твоя мать всегда очень любила тебя, Уэйд. Любила нисколько не меньше, чем Бена. Но дело в том, что я не разрешил ей забрать тебя.

Уэйд с недоумением уставился на своего отца.

– Но как же так, ты же разрешил забрать ей Бена… своего первенца.

Джейк слегка замялся и, наконец, сказал:

– Бен был не моим ребенком.

– Что?! – Уэйд наклонился к отцу. – Но все думали… все думают, что Бен твой сын!

– Да, я знаю, мы нарочно заставили всех так думать, – Джейк встал и налил себе виски.

Усевшись снова в кресло, он продолжал: – Ты знаешь о том, что мы с твоей матерью приехали сюда из Чикаго?

Уэйд кивнул, вспоминая, как много ему мать рассказывала об этом большом городе и как она скучала по нему. Но видя, что отец хочет продолжить свой рассказ, он весь обратился в слух.

– Когда мы полюбили друг друга и поженились, у Неллы уже был ребенок, грудной младенец, шестимесячный мальчик. Она была вдовой, ее муж умер от воспаления легких за три месяца до рождения сына. Поэтому вполне естественно, когда мы переехали в Ларами, все подумали, что Бен мой ребенок.

Прошло несколько минут, прежде чем до Уэйд а в полной мере дошел смысл того, что сказал ему отец. Если у них с Беном была общая мать, но разные отцы, то у Уэйда больше не было причин опасаться этой ужасной наследственной болезни, передающейся по мужской линии.

Волнуясь и запинаясь, но уже не в силах остановиться, Уэйд на одном дыхании рассказал отцу об одолевавших его страхах и о том аде, в котором он жил последние четыре года. Он рассказал отцу о своей мучительной любви к Шторм и о том, почему он не мог жениться на ней. Затем Уэйд поведал Джейку о болях в ноге, которые убедили его в том, что страшное заболевание постепенно овладевает его организмом.

От жалости и сочувствия к сыну, который так долго молча страдал, на глазах Джейка выступили слезы.

– Тайна Неллы причинила тебе неимоверные страдания, – сказал он. – Мы с матерью лишили тебя, сынок, четырех лет безмятежного семейного счастья и вместо этого обрекли на муки. Но, слава Богу, – все еще можно исправить. Ты должен немедленно сделать две вещи. Надеюсь, мне нет необходимости говорить тебе, что именно предстоит тебе сделать?

Джейк вопросительно взглянул на сына.

– Нет, сэр, – лицо Уэйда озарилось широкой улыбкой. – Прежде всего, я пойду к доктору и выясню, что у меня с ногой, а потом отправлюсь к Шторм, попытаюсь помириться с ней и сделаю ей предложение.

На следующее утро Уэйд встал очень рано, собираясь пойти на прием к доктору, чтобы побыстрее выяснить, что у него с ногой. Но Джейн встала еще раньше. Она уже варила кофе на кухне, когда Уэйд, свернув свою постель на софе в гостиной, где он спал, вошел на кухню.

– Доброе утро, Уэйд, – сказала она и налила две чашки крепкого кофе.

Когда они уселись за стол и начали пить кофе, Джейн мягко сказала:

– Я слышала ваш с Джейком разговор вчера вечером, – она положила ладонь на руку Уэйда.

– Мне было ужасно жаль вас, вы так долго страдали, но теперь вы можете сказать Шторм о своей любви. На том вечере в доме Рёмеров я заметила по ее глазам, что она очень любит вас.

Уэйд взял ее руку в свою и крепко пожал.

– Спасибо, Джейн.

– Я думаю, что нам с Эми следует строить свои дальнейшие планы самостоятельно и собираться в Чикаго.

– Но с чего вы так решили? – почти сердито воскликнул Уэйд, выпуская ее руку. – Ведь в отношении вас ничего не изменилось. Как мы и планировали, вы будете жить здесь вместе с моим отцом. А мы со Шторм поселимся в отдельном доме неподалеку.

– Но, Уэйд, Эми и Джейк не состоят в кровном родстве. С нашей стороны будет нечестно пользоваться его добротой.

– Если вы не хотите разбить сердце этого доброго старика, вы не должны увозить от него Эми. Глядя на нее, он каждый раз вспоминает свою Неллу. Он в последние дни помолодел на пару десятков лет. Так хорошо, как сейчас, он уже давно не выглядел. И потом, не надо говорить никому о том, что Бен – не его сын.

– Если вы действительно так считаете, Уэйд, я была бы вам и Джейку благодарна до конца своей жизни за приют и вашу доброту.

– Ну уж нет. Это нам с папой следует благодарить вас и Эми, если вы согласитесь скрасить своим присутствием жизнь старика.

Снегопад, наконец, прекратился, но мороз усилился, так что холод пробирал Уэйда до костей, когда он шел к своей маленькой конюшне. Однако Уэйд едва ли ощущал мороз, седлая своего жеребца и выводя его во двор. Он все еще ощущал тот душевный подъем, который вызвал у него разговор с отцом прошлым вечером. От охватившего все его существо радостного волнения кровь быстрее бежала в жилах Уэйда, и сердце учащенно билось в груди.

Ренегейд нетерпеливо бил копытами по застывшей обледенелой площадке перед конюшней в предвкушении быстрого бега, который разогреет кровь застоявшегося скакуна.

Уэйд вскочил в седло и пришпорил коня.

Он прибыл к доктору Джекобу как раз в тот момент, когда седовласый доктор разжигал огонь в печи своей приемной комнаты.

Когда Уэйд открыл дверь и вошел в помещение, доктор встретил его озабоченным вопросом:

– Что случилось, Уэйд? У вас дома кто-то серьезно заболел? Почему вы явились ко мне в такую рань?

– Нет, док, у нас все здоровы. Я пришел к вам, чтобы вы осмотрели мою ногу. С некоторых пор она доставляет мне массу неприятностей.

Доктор Джекоб бросил на Уэйда строгий взгляд поверх своих очков в простой проволочной оправе.

– Так почему же вы все это время молчали? Почему не пришли ко мне раньше? Расскажите мне о характере боли – она постоянная или приступообразная?

– Нога болит постоянно. Иногда боль ноющая, а порой острая, почти нестерпимая, но так или иначе нога напоминает о себе постоянно.

Доктор пригласил Уэйда в свой маленький кабинет и там велел ему раздеться по пояс.

– Черт возьми, док! Но у меня болит нога, а вовсе не спина, – проворчал Уэйд, расстегивая рубашку.

– Я знаю, – заверил его доктор, исследуя пальцами позвоночник, – иногда все дело именно в спине. Там кроются причины некоторых наших недомоганий… Ага, вот оно, – удовлетворенно воскликнул он, нащупав что-то своими опытными пальцами. – Это как раз то, что я и предполагал. Явление довольно распространенное…

– Какое явление? Да говорите же вы яснее, черт бы вас побрал! – нетерпеливо допытывался Уэйд.

– У вас небольшие смещения позвонков, сместившийся диск давит на нерв, и вы испытываете боль в ноге. Такое смещение могло произойти, когда вы ловили с помощью лассо дикую лошадь или вытягивали большого теленка из болота… Скажите, когда у вас начались эти боли?

– Где-то лет шесть назад. А можно хоть что-нибудь сделать теперь? Мне осточертела эта вечная боль в ноге!

Доктор кивнул.

– Я могу помочь вам, но если вы действительно хотите избавиться от недомоганий, вы должны строжайшим образом следовать всем моим предписаниям.

– Я сделаю все, что потребуется, док.

– Ну тогда слушайте. Сначала я постараюсь вправить диск на прежнее место, затем наложу очень тугую фиксирующую повязку и выпишу специальный медицинский корсет из Чикаго. Когда заказ доставят к нам сюда, я надену это хитроумное изобретение человеческой мысли на вас, и вы будете носить его целых шесть месяцев. Из них два месяца вы не будете снимать его ни днем, ни ночью, а остальные четыре месяца можете надевать его только в дневное время. Причем два месяца вам нельзя испытывать никаких физических нагрузок… нельзя переутомляться даже в занятиях любовью с вашими многочисленными; женщинами, – усмехнулся доктор.

Черт возьми, подумал про себя Уэйд, ну и расчудесный же у нас со Шторм получится медовый месяц!

Но тут доктор Джекоб без лишних комментариев, стоя позади Уэйда, сунул свои руки ему под мышки, коротко велел пациенту немного потерпеть и резко дернул его корпус, вправляя диск на свое место.

Уэйд заорал благим матом и на его лбу от острой боли выступил холодный пот.

– Это было очень больно, док, – пожаловался он.

– Да, я предполагал, что так оно и будет, и вы еще не раз испытаете боль здесь, в позвоночнике пока все окончательно заживет. А теперь сидите спокойно, я перевяжу вас.

Покидая через пятнадцать минут кабинет доктора, Уэйд чувствовал себя как туго спеленатый младенец, но зато он больше совершенно не хромал.