Штрафники

Светлой памяти режиссера Юрия Щукина

Григорий СВИРСКИЙ

Юрий ЩУКИН

Флагштурман Александр Ильич, ШТРАФНИК

ЛИТЕРАТУРНЫЙ СЦЕНАРИЙ

Летчикам Заполярья, воевавшим на колесных машинах

над ледяным Баренцовым морем,

которым так и не довелось узнать, что они

Герои Советского Союза:

СЫРОМЯТНИКОВУ Борису Павловичу,

ЛАПШЕНКОВУ Семену Васильевичу.

СКНАРЕВУ Александру Ильичу флаг-штурману.

И товарищам их, не вернувшимся на землю.

1

Заполярье.

Вдоль скалы идет человек. Его внимание не привлекают ни черные воды залива, ни розовые заросли иван-чая в расщелинах скал, ни даже гнездовья полярных птиц, выпархивающих прямо из-под его ног. Казалось, даже это странное ощущение края земли, с его прозрачными и бескрайними далями, ощущение "конца света", которое охватывает каждого попавшего в эти места, чуждо ему, хотя похоже, приехал он только что: он шел с чемоданчиком, опираясь на палку.

Вот он остановился, внимательно разглядывая что-то, только ему понятное; и вместе с ним и мы начинаем угадывать в розовых зарослях обомшелое и какое-то скрюченное железо, а затем и очертания разбитого дота...

Человек пошел дальше. Еще раз остановился на секунду - возле воронки, залитой бурой болотной водой...

Внезапно далекий гул самолета...

- "Ту-114"!.. - Это авторитетно, со знанием дела разъяснил приезжему мальчишка, собиравший на сопке грибы. Он глядел на небо: там, высоко над заливом, шел пассажирский самолет... - На Кубу идет!.. Самого Фиделя Кастро привез, теперь обратно...

- Что?.. - рассеянно спросил приезжий, мельком взглянув вслед самолету. Он свернул за скалу, перебрался через канаву и штабеля железобетонных мачт и наконец оказался на каменистом "пятачке", у какого-то заборчика... - Наконец. подошел к самодельному памятнику - сколько раскидано таких по России! Деревянный, выкрашенный почему-то синей краской обелиск, хоть и подновляли его, не выстоял перед временем, и ветрами покоробился, да и буквы поистерлись...

К ограде памятника, выкрашенной в тот же синий цвет, была кем-то привязана на длинной веревке коза. Она деловито пощипывала мох.

Приезжий чуть усмехнулся, минуту постоял возле обелиска, затем устало присел на валун, закурил. Задумался...

Еще видно на экране лицо приезжего, а мы уже как бы вместе с ним слышим дальний звон, точно звон деревенского набата, и... популярный довоенный мотивчик.Его выводит издалека, словно из глубин России, гармоника. Слов мы не слышим. Но многие помнят эти слова: "Если завтра война, если завтра в поход..."

Бодрится гармоника.

А на экране - торжествующая немецкая кинохроника.

Черные кресты на крыльях немецких бомбардировщиков. Командующий германским подводным флотом гросс-адмирал Дениц у карты. Адмиральский карандаш жирно перерубает на карте океанские пути в Мурманск.

Гитлеровские подводные лодки, одна за другой, выходят в море. Бородатый немец- капитан у перископа подлодки. Следы торпед на воде...

Английские транспорты раскалываются, горят, погружаются в воду. Тонет английский военно-морской флаг.

Бьет "Большой Бен". Звуки его тоже туманны, неторопливы.

Черчиллю докладывают, видимо, о чем-то чрезвычайном. Черчилль пишет быстро, нервно... Хроника запечатлела и это.

...Москва. Главы кремлевских соборов. Их тоже коснулась война. Пятна камуфляжа на стенах, как раны. И опять, словно из глубин России, из глубин истории, доносится все тот же далекий набат. В ворота Кремля въезжает закамуфлированная "эмка". По коридорам идет адмирал флота Арсений Головко. Вот он в кабинете Верховного Главнокомандующего, стоит навытяжку. К нему обращены негромкие, протяжные слова:

- ...Задача ясна?... Да, и с Черноморья снимаем ...К вам летит все, что можно... Положение чрезвычайное.

Огромное, на весь экран, небо. И в глубине его - две маленькие точки. Всего две. Они приближаются. Это самолеты.

Пошли титры. А под титрами, сквозь облака и дым пожарищ, по-прежнему летят два самолета: над руинами какого-то южного города, над эшелонами с артиллерией, над неубранными хлебами..

Кончились титры. Самолеты уже над тундрой.

Круглое самолетное окошко. Он очень молод, этот смотрящий в окошко паренек и натянутой на уши синей пилотке.

Мы узнаем в нем увиденного только что человека с палочкой, каким он был лет двадцать назад, и слышим его голос:

- Куда летим? Дикие места... - Он отодвинулся от окна, устроился на своем месте поудобнее. - Куда... - Усмехнулся над собой. - Командир-то, конечно, знает, ну, а мне не доложили, сунули в бомболюк, и лети-помалкивай... Я человек в экипаже самый последний. Моторяга. Наземный персонал. Подай - прими! Потому и место мое самое почетное.

Тимофей (так зовут парня) сидит в немыслимой позе: боком, ноги чуть ли не выше головы. Уму непостижимо, как его засунули в эту щель между чемоданами, арбузом и железной стремянкой.

Самолет тряхнуло. Арбуз свалился. Тимофей ударился обо что-то. Голос Тимофея.

- Вот всегда так... Приложишься ко всем этим чертовым бомбодержателям, а потом майор Кабаров удивляется, почему у меня вся морда в кровоподтеках...

Снизу, видимо, дуло. Тимофей приподнялся, поеживаясь, и, подложив под себя шинель, бросил сердитый взгляд в окошко. Внизу стало еще суровее - ни деревца. Тимофей поежился:

- Вот уж точно, широка страна моя родная. Третьи сутки все "Давай--давай! Не задерживайся!" А куда "не задерживайся"?.. Чья-то рука протянула Тимофею шлемофон.

- Ну, как там? - слышим мы в наушниках голос Кабарова. - Жив?

- Порядок, товарищ майор, - едва выдавил из себя окоченевший Тимофей.

- Потерпи, Тимофей. Скоро губа Ваенга. Слышал про такую? Самый северный аэродром, места тут тихие..

И сразу: вой, грохот, вздыбленная земля... Нет, это не земля. Опадает гигантский столб воды. Тысячи птиц взметнулись к небу. И тут же - длинная океанская волна выносит на отлогий пустынный берег сотни убитых чаек...

Снова грохот. И снова все взметнулось вверх: столбы воды, трассы пуль, жерла зениток. Летят в воздух обломки валунов, аэродромных построек, куски автомашин. Черный дым застилает аэродром.

...Опадающая земля накрыла в щели офицеров.

Генерал (стряхнув с фуражки землю). - Где группа Кабарова?

Радист: на подходе! Генерал: - Угораздило их!..

Снова опадающая земля.

Радист. - Кабаров просит посадку!

Генерал: - Что он, с ума сошел?!

...Кабина самолета. Лицо Кабарова.

Кабаров.: - Иду на посадку!.

...Самолет с ласточкой на хвосте входит в густой нефтяной дым и, пробивая его толщу, трудно, на ощупь касается земли, и тут же новый взрыв чуть не перевернул его. Идущего следом ведомого тряхнуло, и он круто ушел вверх.

Генерал (сняв на секунду фуражку). В рубашке родился Кабаров! (Высунулся из щели.) Давайте их сюда!..

Из самолета с ласточкой выпрыгивают Кабаров, Тимофей и остальные члены экипажа, бегут, пригибаясь, по полю, прыгают в щель. Опадающие комья земли накрывает их, вжавшихся в землю...

Генерал: - Почему нарушили приказ? Садились под бомбы?

Кабаров: Кончилось горючее, товарищ генерал!.. Принимайте ведомого.

Неподалеку от Кабарова лежит полузасыпанный Тимофей.

Солдат-радист взглянул на плечо Тимофея, покрытое чем-то красным, и встревоженно:

- Что с тобой, парень? Ранен?

Тимофей, испуганно хватаясь за плечо: - Фу, черт! Арбуз проклятый!.. С самого Новороссийска берег...

Снова взрывы. Взлетная полоса. На глазах от нее не остается ничего: бомбы перепахивают поле. Горит полотно посадочного "Т".

Генерал. - Эх, угораздило вас... Впрочем, когда вы ни прилети, все одно - под бомбы. Тут у нас этот майн либер августин круглые сутки...

Генерал (помедлив и не отрывая взгляда от беспомощно кружащегося самолета), пехотному капитану с расстегнутой кобурой). - Капитан! Ничего не поделаешь, давайте ваших! Только быстрей. Успеете до второго налета?

Капитан пускает ракету и, выскакивая из щели, дает тревожный свисток.

Тимофей выглянул из щели. И вдруг с изумлением увидел: из дымящейся земли, полузасыпанных на краю аэродрома щелей поднялись люди в измятых пехотных шинелях и обмотках. Пригибаясь, кинулись с лопатами туда, к посадочной полосе. Капитан уже метался около гранитного валуна, размахивая руками и крича что-то. Из-за валуна выползли два трактора с вагонетками, груженными камнями, гравием.

Тимофей (матросу с радиостанцией). - Что за пехота?

Тот выглянул из щели, ответил равнодушно: - Штрафники... Грехи замаливают, до первой крови...

- Как так - до первой крови?

- Я же сказал: штрафники. Ну, из тюрем которые. Срок отбывают: кто месяц, кто все три. А зацепит осколком - чист, кровью смыл. Тут им что... лафа! Отсрочка вышла.

С транспорта их сняли... полроты, подсобить, воронки засыпать... А вот через две недели погонят их на Кисловку. Там они нахлебаются, не дай бог...

Вой пикировщика. Фонтанчики пуль по взлетной полосе. Солдаты бросились прочь. Одного из них как срезало.

Прямо на Тимофея бежали двое. Пожилой солдат с лопатой упал возле машины груженной мешками с известью. Его накрыло землей. Тимофей рванулся на помощь. Подбежал, пригибаясь, к засыпанному солдату, взвалил на себя, потащил к щели. Солдата приняло сразу несколько рук.

В щели ему поднесли к губам фляжку, он, отхлебнув, медленно вытер губы. Взглянул на Тимофея, который сидел с закрытыми глазами. Парня отпаивали.

Нарастающий вой бомбы; щель содрогнуласъ. Стало темно: это опадала земля... Отряхиваясь, люди выглянули из щели. Пожилой солдат увидел: на том месте, где он только что лежал, присыпанный землей, зияла черная воронка, а вокруг белым-бело. Это оседала известь из разметанных мешков...

Солдат перевел взгляд иа Тимофея, который начал приходить в себя. Печально улыбнувшись, щелкнул парнишку по носу. Послышался рев моторов.

Голос Кабарова: -Что делаешь, Гонтарь, левее бери! Левее!

Кабаров выскочил из щели навстречу своему ведомому, стараясь показать:

- Левее! - хотя тот, скорее всего, ничего этого не видел.- Ну, чуть... Гонтарь, чуть! Так... порядок! Ну, товарищ генерал, - крикнул он, оглядываясь, - теперь, можно считать, прибыли...

Прозвучал тровожныи свисток. Надев измятую пилотку, пожилой солдат вылез из щели пошел вдоль поля. Неожиданно вслед ему:

- Братнов?!

Это спросил Кабаров. Oн смотрел на пожилого солдата с изумлением и растерянностью.

Солдат оглянулся настороженно:

- Братнов...

- Послушайте, как вы здесь?..

Кабаров шагнул к нему, но подбежал капитан, подтолкнул Братнова в спину: - Давай-давай, родненький, домой-домой. Родненький, домой, все!.. Ушли..

Кабаров смотрит вслед.

И вдруг издали:

- Зацепило! - Молодой солдатик, лицо сияет. Из-под его пилотки кровь. - Зацепило! - солдат словно несет свое окровавленное ухо в руке. Пробежал мимо. Показал ухо. Радостно: - Зацепило! - Исчез.

Кабаров шагнул следом: - Братнов! Подожди! Стой!..

...Дождь. Ветер на стоянке бьет мокрым брезентом по ящикам. Продрогший Тимофей закидывает в люк самолета вещи.

К самолету подходят двое. Кабаров и его ведомый - Гонтарь, в летном комбинезоне.

Кабаров: - Игорь, возьми солдата. - Он показал в сторону, там виднелся кто-то. Ну, до завтра!

Кабаров Тимофею: - Поместитесь вдвоем?

Тичофей оглянулся на подходившего и узнал в нем штрафника Братнова.

Кабаров показал жестом: - Быстрее!

Тимофей и за ним штафник нырнули в бомболюк.

Самолет Гонтаря уходит в ночь. Скрывется над морем. Грохот волн. Ветер...

Голос Тимофея. Странная это была тревога, уходил один самолет. A на стоянке полно штабных... И опять на север. Куда же дальше? Ведь губа Ваенга - самый северный аэродром на всем фронте. У черта на куличках...

Оказывается, последняя точка была здесь...

И сразу - тишина. Утреннее сквозь дымку солнце. Едва слышны шорохи моря.

Маленькая чайка-"солдатик" проверещала, взлетела с гранитного валуна, села у самой воды. Но вдруг, испугавшись чего-то, метнулась в сторону. По каменистому острову от самолета шла группа летчиков. Впереди Гонтарь с походным чемоданчиком, щурясь на солнце и расстегивая на ходу комбинезон. Еще двое офицеров. Позади Тимофей и Братнов, навьюченные поклажей.

Гонтарь (оглядываясь): -Ну, пассажиры, как я вас доставил? Островишко-то... куча камней, окруженная неприятностями. А ни одного синяка!.. Учитесь у Гонтаря сажать машину...

Тимофей. - А интересно, сколько отсюда до материка?

Гонтарь: Tш! Тут, брат, все военная тайна... Где мы? Зачем мы? И как взлететь отсюда - одному богу известно...

Он оглянулся А кругом действительно было таинственно и тихо-тихо. Даже шагов не было слышно: они шли по щиколотку во мху. Казалось, здесь нет ничего. Ни войны. Ни людей. Только блеклые цветы, валуны с прилепившимися грибами. И ленивые шорохи моря...

Издалека к группе бежали вымазанные в масле мотористы.

Гонтарь: - О! Таитяне! Бегут с дарами!..

Но мотористы даров не вручили, промчались мимо, к самолету, видно, закатывать его. Летчики продолжали идти. Тимофей (Братнову): - А вы к нам... насовсем?

Братнов: - Таити... Чайка-то, вон, по песку пошла...

- Что? - не понял Тимофей.

Братнов: - Ничего, родное Заполярье...

Тимофей взглянул на него и замолчал. Теперь они шли молча, утопая во мху и поглядывая на розоватые диковинные заросли иван-чая, на птичьи норы и гнезда. Но вот появилось нечто неожиданное. Бомба. Одна, другая, целый штабель. И вот - по первому плану - маскировочная сеть, а под ней - хвост самолета. Рядом портянки, выстиранные и развешанные на солнышке...

Гонтарь: Знакомый с детства пейзаж...

Навстречу им торопился лейтенант с красной повязкой.

- С прибытием, товарищи! Полковник Фисюк ждет вас.

Летчики свернули к штабной землянке. Внезапно - звук ударов по релыу. Дежурный остановился встревоженно.

Гонтарь: - Налет?

Дежурный: Штормовое предупреждение...

Гонтарь удивленно посмотрел на небо. Оно по-прежнему было чистым. Только вдали, низко над морем, росла темная полоса...

Отовсюду из-под земли-из землянок и капониров - выскакивали люди. Они бежали к своим обычным, по штормовому расписанию местам.

Из штабной землянки выскочил, надевая на бегу кожанку, офицер с седыми бровями, рыхловатый и, несмотря на свою полноту, мчавшийся стремглав, как спортсмен на дистанции. Дежурный шагнул к нему: - Товарищ полковник, вновь прибывшие...

Фисюк: - Потом! Успеем! (Оглядев бегущих.) Немедленно штопора! Прибывшие машины крепить!.. И он помчал к стоянкам самолетов...

Хлестнул ветер, и сразу же, как бывает только в Заполярье, налетели не то снег с градом, не то водяная крутоверть. Баренцово море, вздыбясь, ударило по островку. Стало темно.

- Кре-пи! - донесся сквозь грохот хриплый голос Фисюка.

Первым нашелся Гонтарь. Он швырнул свой чемодан на землю.

- Бегом! - И кинулся к самолетной стоянке, куда ветер нес клочья травы. оборванные цветы, землю. Его чуть не сбила прогрохотавшая мимо пустая бензиновая бочка. Гонтарь перепрыгнул через нее, навалился грудью на рычаг, которым механики, остервенело завинчивали в землю огромный металлический штопор. - Гуляй. ребята! - И надавил плечом на рычаг.

Самолет Гонтаря уже зачалили тросом, потащили к стоянке. Здесь докручивали штопора Братнов с Тимофеем. Ветер хлестал и дико выл. Гонтарь вдруг:

- А бабы тут есть?

- Сдуло!

- Как сдуло?

- Была одна. Зенитчица. В море сдуло...

- Эх, что же вы...

Сорванные сверху мокрые маскировочные сети облепили их. Люди пытались освободиться. К ним бросились помогать. Один из подбежавших, офицер с татарскими скулами, сорвал сеть с Гонтаря и, оказавшись с ним лицом к лицу:

- Игорь? Гонтарь!..

Услышав этот характерный, с акцентом голос, Гонтарь, бросив рычаг, обернулся остолбенело:

- Степа!.. Хант! Целый?.. Во черт! А мы тебя похоронили... Как ты здесь?

- Давай! - крикнул механик.

Гонтарь снова схватился за рычаг, и, навалясь на него: - Откуда ты здесь?

- Из-под Волхова. А ты?..

- Целый.. А? Степка, друг...

Сильнее рев трактора.. И вдруг крик:

- Стой! Стой мать вашу!

Канат, которым тянули самолет, оторвался. Люди упали, и самолет, подхваченный ветром, начал медленно катиться под уклон, к морю.

Тимофей еще издали увидел: какой-то человек вскочил на крыло и забрался в кабину. Это был полковник Фисюк. Подбежав к машине, люди пытались остановить самолет, но хвост его уже навис над обрывом... Летчиков окатило ледяной водой. Раз, другой..

- Выпрыгивай! - истошно крикнули Фисюку. Но Фисюк и головы не повернул. Все еще пытался завести мотор. Тогда Степан кинулся к хвосту самолета, но, поскользнувшись, покатился вниз, волна обдала его... Кто-то отвернулся: гибель самолета и Фисюка казалась неминуемой.

Но тут донесся вскрик Фисюка: - От винта!

Чихнул один мотор, другой, и самолет, взревев и дрожа всем корпусом, выкарабкался. как танк, из укрытия и двинулся навстречу ветру...

...Заполярье верно себе. Только что бушевало, и вот уже снова тихо. Солнышко. Из трубы землянки тянется белый дымок. Тимофей растапливает печку, увешанную мокрыми вещами.

- Не спали мои штаны, - крикнул с соседних нар Степан. Он лежал продрогший, стуча зубами, пытаясь то и дело встать. Верхом на нем сидел Гонтарь и растирал его, сосредоточенно поливая его спину, прямо из бутылки, марочным коньяком.

- ...А меня рванули из Севастополя... - рассказывал Гонтарь. - Лежи, кому говорят!.. И тоже по тревоге. А зачем?..

- Да тише ты! - Степан снова попытался встать. - Не щекочи!

Гонтарь повернул Степана, как куль, сунул бутылку с остатком коньяка себе в куртку. - И чтобы не вставать, пока не вернусь! А то возись с тобой потом... - Он снял с себя куртку, накрыл ею Степана и, забрав с печки его брюки, подался к выходу. - Без штанов не уйдешь!..

На пороге столкнулся со старшиной Цибулькой. Тот держал в обеих руках по железнoй миске. Из мисок шел вкусный пар.

Цибулька: Извините, столовую залило. Стихия...

Гонтарь похлопал старшину по толстому животу:

- Это хорошо, когда хорошего человека много. - Взял миску. - Верно, дядя Сень?

- Я, между прочим, дядя Коля. Николай Федорович.

- Очень приятно. Я так и думал.

- А по званию старшина...

- Еще более приятно, дядя Коля - И вышел на солнышко. Работая ложкой, Гонтарь медлеино двинулся вдоль землянки.

Чуть в стороне сидел Братнов. Рядом с ним какие-то бумажки с цифрами, прижатые камушками. Покорбленная фотография. Пустая миска. Братнов потянулся к фотографии: высохла ли? Поодаль покачивался на ветру мокрый китель. Гонтарь остановился возле него, разглядывая ордена на нем, один из них - здоровенный, монгольский, что ли?

- Чье хозяйство?

Огромный, белотелый, в рыжих веснушках парень поднял голову. Лицо у него было по детски округлое, губастое, "ну, просто только от титьки!" весело подумал Гонтарь.

- Чье хозяйство, интересуюсь? - повторил Гонтарь.

- Ну и что?

- Халхингол? ! Ну и что?

- Вот заладил! Как тебя зовут?

- Глебик...

- Ну и что, ну и что! Лучших морских летчиков собрали. Со всех флотов. А зачем?

- Построят - скажут. - И тот снова спокойно принялся за еду.

- Построят, - пробормотал Гонтарь. - Я десять лет летаю. Такого не было, чтоб командиров эскадрилий собрали и - рядовыми! Тут что-то не так... Верно, Санчес? Ты чего не ешь?

Маленький, чернявый, со шрамом на лице лейтенант сидел, не прикоснувшись к еде и морщась.

Гонтарь (посерьезнев ): - Опять схватило? Да, язва шутить не любит. У меня, знаешь, бабка отвар делала из брусники. И какую-то травку клала, вот вроде этой... Шагнув в сторону, стал искать на откосе землянки какую-то травку.

Взгляд его упал на сушившуюся фотографию женщины. Гонтарь бесцеремонно, как свою, взял ее

- Ого!..

Гонтарь почувствовал, как кто-то сильно сжал его руку. Вроде бы Братнов, которого привез в бомболюке. Тот резко и вместе с тем осторожно забрал фотографию, и пряча ее: - Тра-авка...- И к Санчесу: - Вам бы, товарищ, хорошо свежего молока.

Гонтарь: - Правильно, папаша! - И, оглядев всех: - Нашелся наконец умный человек. Тащи свою буренку, папаня!

Но никто не улыбнулся. А капитан с обожженным лицом, не принимавший доселе участия в разговоре, приподнялся на локте и устало: - Ну, хватит! Балалайка...

- Правильно, хватит... - тут же согласился Гонтарь, улегся и через минуту уже спал.

...Тишина. Усталые люди притихли: кто дремал, кто прибирался. Глебик с Санчесом продолжали вполголоса.

Санчес: - Понимаете, под Барселоной франкисты загнали нас в горы. Еды не было. Одни апельсины. Целые рощи... Вы не улыбайтесь... Вы ели когда-нибудь дикие апельсины? С тех пор желудок...

- Все-таки надо бы к врачу.

- Боюсь, спишут...

Подошел Братнов, слышавший этот разговор.

- ...Насчет молока я серьезно. Слышал, в нижней Ваенге у одной старухи есть коза.

Старуха, правда, не дай бог, и задорого не отдаст. Но если сложиться...

Снова тихо. Казалось, и солнце задремало. Легло на волны, неслышно набегавшие на скалы.

...Людей разбудил странный клёкот: небо было черно от птиц, кружившихся над островом... Птицы метались и шумели, почему-то боясь сесть и, похоже, уже не в силах лететь дальше. Люди по-разному глядели на птиц... А птицы кружили все стремительнее, гомонили тревожней...

Из землянки показался Степан Овчинников, в кожанке, наброшенной на плечи, в кальсонах, босой.

Одна из птиц, маленькая, со смешным клювом, спускалась все ниже. Наконец упала, беспомощно разметав крылья. Вокруг нее кричали смятенные птицы.

Степан медленно, пошатываясь. прошел к птице, поднял ее, ощупал осторожными, опытными руками таежника. Достал из крыла что-то с неровными краями, черное от крови.

Несколько человек обступили Степана. Он показал им:

- Осколок... Все живое бежит от них. Что делается?..

Все замолчали. В этой тишине неожиданно услышали лихой посвист: Гонтарь, забравшись на крышу землянки, размахивал штанами с азартом заправского голубятника...

Степан побледнел и, качнувшись, крикнул:

- Ты что! Брось!.. И он пошел к нему, сжав кулаки. - Цирк, представление устроил?.. Все живое от них бежит... А ты? - Он дико закричал что-то на незнакомом языке, размахивая руками.

Все растерялись. Степан, приблизясь, стянул оторопевшего Гонтаря с крыши землянки и, схватив за грудь, начал трясти с неожиданной силой и яростью. Его остановил властный жесткий голос:

- Что тут происходит? -Э то был полковник Фисюк. Овчинников покачнулся и вдруг пошел на Фисюка:

- Что происходит?! Сочи нам тут устроили. Одиннадцатые сутки сидим. Зачем держат?!.. Земля горит-держат!.. Небо горит-держат!.. Все живое от них бежит. Над Ваенгой один дым! Мурманск сожгли, на другой день сто зениток привезли... Зачем так воюем'?! Он угрожающе остановился перед Фисюком.

К Степану кинулись, оттянули от Фисюка. А он рвался:

- В норы запрятали! - Он схватил маскировочную сеть, рванул ее. Степана потащили к землянке. Гонтарь глядел ему вслед, машинально ощупывая на кителе оторванный карман.

Санчес (шепотом): Кто он - Хант? Хант - странное имя.

- Балда! Это нация такая. Ханты и манси. - Одной рукой он тер расцарапанную щеку, другую с силой выкинул перед собой. - Во парень! - Он показал большой палец. - Злой только...

Степана уволокли. Все замерли.

Полковник Фисюк: -Кто привез водку?

Ни слова в ответ. Кто привез на остров водку?

Снова молчание. Тогда он быстро, оглядев прибывших: - Ты? - Фисюк глядел на стоявшего в отдалении Братнова, поманил его, и когда тот приблизился: - Ты привез?..

Солдат поднял на Фисюка глаза. Поначалу в них - боль и привычная горькая настороженность. И вдруг его взгляд становится гневным: - Были б деньги, привез, -спокойно отвечает он.

Фисюк: Кто такой?

Солдат молча протянул конверт. Фисюк взглянул на бумагу: - А, это вы... - Оглядел его длинную фигуру, измятую и короткую шинель, обмотки. Неплохо начинаете...

Гонтарь отчаянно шагнул вперед: - Товарищ полковник!..

Фисюк: - Уж вы-то помолчите! - И, повернувшись к остальным: - Вы что себе позволяете?.. Сегодня Овчинников напился, а завтра... Хотите xopoшего летчика потерять? Еще до первого вылета?! - Он отошел, устало присел на тару от бомб. - Как дети малые...

Летчики виновато примолкли.

Фисюк (старшине Цибульке): Коменданта кормили?

- Не ест без вас...

- Давай его сюда.

Цибулька бросился в сторону кухни.

Гонтарь подошел к Братнову, достал из разорванного кармана сигару:

- Поделимся, отец... Трофейная, последняя. - Попытался разломить. - Ты что. в караульную роту?..

Братнов вытянул из кармана веревочку, на ней ножичек, ложка, зажигалка "катюша".

Разрезал сигару пополам, сказал вместо ответа:

- Спасибо, - и отошел.

Внезапно послышалось какое-то вяканье, похожее на щенячье, от кухни через камни бежал неуклюже, вприпрыжку, как собачонка к хозяину, маленький толстый пингвин. Просеменив к Фисюку, он поднял ласт наподобие воинского приветствия и крякнул.

Летчики захохотали: былую неловкость как рукой сняло. Фисюк взял у старшины рыбу, кинул пингвину и ушел.

Хозяином положения, конечно, тут же стал Гонтарь. Спустя минуту он был уже пингвину лучшим другом.

- Тебя как зовут, старик? - спросил он пингвина.

Старшина: - Смитом его зовут. Подарок Фисюку. От капитана английского... Смита. Мы тогда их выручили. Ну вот и назвали, в честь... Хороший он был мужик. Верно, Смитюха?..

Смит поглядел на старшину, словно подумал, и, приподняв ласт, деловито крякнул...

...Громкий хохот летчиков был слышен и здесь, в штабной землянке, где Фисюк говорил по радиотелефону:

- Задача не поставлена, товарищ первый. Люди нервничают... Неизвестность, вы знаете, хуже всего... Нет-нет, пока ничего но произошло, товарищ первый, но есть-есть!.. Кабаров еще не прибыл. Ждем в 23.00... Есть!

...Сумерки. Туман. Тимофей и два солдата тащат тяжелые ящики. Впереди Кабаров с чемоданчиком и рулоном карт.

Тимофей увидел, как от штабной землянки им навстречу заспешил Фисюк, как Фисюк и Кабаров обнялись.

Командиры прошли внутрь землянки. Тимофей с ящиком за ними.

Фисюк (Кабарову): Все пpивезли? (Тимофею): Заноси вон сюда!

Тимофей отправился за следующим ящиком, огляделся, солдат уже не было. Только неподалеку курил, сидя па валуне, Братнов.

- Помоги! - крикнул Тимофей и, пригнувшись, подставил спину. Но Братнов, видно, не расслышал.

- Ты что, оглох?l

- Да-да, как-то суетливо заторопился Братнов и помог ему.

Тимофей втащил ящик. Кабаров ходил у стола, рассказывая:

- Значит, я туда-сюда: в штаб, к прокурору. Объясняю, он известный человек. Братнов, лучший штурман Тихоокеанского. Полковник. У нас в академии навигацию читал. Дайте его нам...

Тимофей так и остался стоять, разинув рот.

.."Не можем, говорят, не в нашей компетенции."

Фисюк слушал, насупясь. Кабаров помолчал, взглянув искоса на Фисюка:

- Ну, в общем, я его выпросил. На две недели, пока штрафники в Ваенге. А знаешь как? Пошел прямо к их капитану... К этому, "родненькому". Тот человеком оказался, "Ну что ж... сказал: - Но чтоб через две недели, когда на передовую пойдем, или человек или документик"... Так что вот, Петрович...Какого флаг-штурмана заимели! А ты как... не возражаешь?..

Фисюк засопел, налил воды: - Я что... Ты командир... Кабаров хитровато посмотрел на Фисюка:

- Петрович! В штабе знают наш старый уговор: воздух мой, земля твоя... Если что - нам обоим, знаешь как... Кабаров снова взглянул на Фисюка хитровато.

Фисюк (помедлив): - По правде, одно меня смущает...

Кабаров (горячо): -Слушай, Петрович! Если во мне что есть... я ему этим обязан... Да он за день сделает больше, чем все наши штурманы за месяц. А за две-то недели! Шутишь.. Проявит себя - снимем судимость, сохраним человека.

Фисюк взглянул на Кабарова очень серьезно. И не сразу:

- Значит, в штабе ВВС о нем ни-ни? Ни один человек?..

Кабаров в ответ утвердительно кивнул.

Фисюк. - Получается, он у нас вроде как поручик Киже будет: он есть, и его нет? Так... - Фисюк долго молчал, и вдруг глаза его сверкнули озорно.

- Э, черт! Была не была?

Кабаров облегченно вздохнул:

- А я и не сомневался. Петрович. Мы с тобой не первую войну вместе... Об одном только прошу... Человек он по природе своей мягкий. Taк ты... - Но тут взгляд Кабарова упал на Тимофея, который по-прежнему стоял со своим ящиком, пораженный услышанным. Фисюк тоже повернул голову. Нахмурился.

Кабаров: - Не беспокойся. Петрович... это мой моторист... (И к Тимофею):

- Вот что, Тимофей... Да положи ты ящик. Ты где устроился?

-Тут закуток есть, товарищ майор. У летной землянки.

- Вот и хорошо, что закуток. Поселишь Братнова к себе. Он будет вроде как тебе в помощь. И чтоб ни одна душа... Понял?

- Понял... - почему-то шёпотом ответил Тимофей.

- Зови его.

Тимофей кинулся к двери. Там, за дверью под блеклым светом ночного полярного солнца по-прежнему виднелась одинокая фигура.

Братнов обернулся. Понял, что пора итти. Медленно двинулся, переставляя ноги в старых кирзовых башмаках. Лицо его было очень бледным и усталым. Вот он уж поравнялся с Тимофеем, и лишь тогда Тимофей сказал тихо:

- Вас зовут!..

...Закуток Тимофея. Нары на двоих. Тиски. Инструменты. На перевернутой карте посередине дощатого стола - новый оптический прицел. Братнов разбирает сложнейший прибор, жадно разглядывая каждую деталь. Повернул шкалу. - А это что?

Тимофей (глядя Братнову в лицо, рассеянно):

- Шкала высоты...

- А, вот в чем дело... - Братнов повернул прибор. - Дельно придумано!.. При мне такого не было... А это поправка на ветер?

Тимофей (осторожно и вместе с тем нетерпеливо). А как же это случилось, Александр Ильич?

Братнов (с усмешкой). - А вор я. Бандит.

Тимофей (оторопело). - Вы не шутите, дядя Саша?

- Все шутим друг с другом... - Братнов принялся за прибор, долго собирал его. И вдруг резко отставил прибор. - Вот у одного такого шутника украл я.. спокойную жизнь. - Неожиданно усмехнулся. Черт меня дернул с детства изобретательством баловаться! Великий, видишь ли, русский левша! Так вот. Пробился к одному шутнику на прием. Со своим изобретением... Ну, слово за слово. Не сдержался, дурак, говорю - саботаж!.. Он за пистолет, а я... в общем, разошлись... во взглядах. Его - в госпиталь. Кулак мой тяжелым оказался. А меня... Да что, собственно, говорить: виноватого кровь вода - приговорили меня к расстрелу... На-ка, подержи... - и он начал отвинчивать верхнюю часть прицела.

За дверью заскрипели доски. Оба на мгновение замерли. Тимофей. - А потом?..

- Потом? Потом... собственно, что потом? Посадили в камеру смертников... До Москвы далеко... Пока бумага о помиловании туда-сюда... Ну, в общем, просидел я в этом "потом" 56 суток. А это куда вставлять?..

Тимофей машинально ткнул пальцем в отверстие на приборе.

А Братнов продолжал:

- А потом заменили десяткой. А там... штрафбат...

Братнов вдруг отвлекся от прибора, и только рука его продолжала механически протирать линзу.

- Перед отправкой на фронт упросил я "вертухая" дать мне с семьей попрощаться... конвойного то есть... Он человеком оказался... Я домой как на крыльях, остановился перед дверями. Уж не помню, когда их и отворил. А на моей кровати инженер-капитан. Меня-то уж расстреляли!..

- Ах, мерзавец!

Братнов замолчал, потом сказал только: - Да что ты, Тима!. Меня-то уж кокнули. Троих моих детей на себя взял - семью расстрелянного... - И не сразу: - Это по нашему-то гуманному времени...

По скрипучей доске кто-то шел. Прямо к ним. Тимофей быстро закрыл прибор брезентом. Братнов встал к тискам..

В закуток, пригнувшись, заглянул Кабаров.

- Ну, вижу, вас водой не разольешь... Так... хорошо... Что ж, давайте, Александр Ильич, разберемся... У меня есть сорок минут... Сбросил со стола брезент. -Ого! Сами разобрали?..

Братнов усмехнулся: - Вон профессор помог.

Кабаров (Тимофею, удивленно): - А ты откуда знаешь? - Тимофей стоял притихший, бледный. - Говорю, откуда знаешь прицел?

- Я, товарищ майор, в стрелки-радисты хочу. Рапорт полковнику подал...

- Ну а он чего?

- Он... ничего... смеется... Говорит, лопоухие в воздушные стрелки но годятся... Тормозят в полете...

- Ну, и правильно... А теперь, Тимофей, погуляй! Нам надо поработать, - И принялся разворачивать карту...

Море. Пирс. Чайки. Часовой смотрит в бинокль.

Голос Тимофея. - Ожидался приезд командующего, это я почувствовал сразу...

Мотористы и стрелки-радисты, среди них и Тимофей, голые по пояс, взмокшие, драют в землянке пол.

Наконец командующий прибыл.

Тимофей торопливо заталкивает Смита в его загончик. Издалека: Здравия жела-а... това-а... адмирал...

Смит испуганно выглянул из-за своей ограды.

...В нашу землянку командующий, конечно, не зашел. Как говорится, зря шею мыли. Собрал всех в штабной землянке. Нас, конечно, тоже пригласили.

Штабная землянка. Ее "предбанник". Баня - дальше, за дверью. Там, видно, уже началось. В дверях спины.

Тимофей и мотористы тащат к дверям табуретки. Оттуда обрывки речи командующего: - ...Не скрою от вас особую трудность и необычность задачи. Но и летчики собраны здесь необычные. Ювелиры...

Тимофей идет с табуреткой к двери, загляделся на вешалку - на ней адмиральская шинель и фуражка - сплошное золото.

Чьи-то то руки изнутри забрали табурет. Дверь перед носом Тимофея закрылась.

Тимофей (меланхолично): - Правильно...

Дверь приоткрылась: -Кто тут? Морозов? Указку! Быстро!

Тимофей схватил указку.

В штабе и впрямь, как в бане. Указка поплыла из рук в руки к адмиралу. И когда офицеры поворачивались за указкой, грудь их на мгновение вспыхивала - никогда еще Тимофей не видел столько орденов сразу...

Только на адмирале орденов не было. Он сидел, чуть, сгорбившись, в потертой безрукавке поверх кителя, очень молодой и очень усталый, и о чем-то тихо говорил Кабарову. Тимофей попятился к выходу.

Фисюк (Тимофею): - Стой тут! Может, еще что...

Адмирал взглянул на карту, но вдруг отложил указку: - Я только что вернулся из Ленинграда. Когда увидишь своими глазами что такое блокада... Там... да вы и сами знаете... Здесь, на севере, не лучше.. Месяц назад немцы прорвались аж вот сюда, - он показал на карту... - Под угрозой блокады промышленность Дальнего Севера. В частности, потоплены оборонные грузы Норильского комбината...... - Он помолчал. - Четвертого июля у Шпицбергена союзный караван "PQ-17" разгромлен. Немцы обнаглели. Их подводные лодки хозяйничают на наших арктических коммуникациях, как у себя дома, Перестали даже погружаться. Расстреливают наши транспорты из орудий...

Летчики слушают. Некоторые совсем мальчишки. Вроде Глебика. Пухлые губы. Но, кажется, это уже не прежние ребята.

Узкие острые глаза Степана. Что видит сейчас он? Раскалывающийся в ночи транспорт и обледенелые тела в багровом море? Или свою деревню, баб, запряженных в плуг?

Что вспоминает Гонтарь, прилетевший из Севастополя?.. Дороги забитые беженцами?..

...Подлинные кадры всенародного бедствия проступают на экране - сквозь лица летчиков. Горькая картина 42-го года, когда беда дышала в затылок каждому...

Голос командующего:

- Из тридцати пяти транспортов каравана "PQ-17" погибло двадцать шесть. Эфир забит сигналами "SOS". Немцы наши северные коммуникации перерубили. Англичане грозятся прекратить конвои... Теперь вы понимаете, товарищи, в ваших руках судьба караванов, жизни тысяч, а может быть, миллионов людей... Почему выбран именно этот остров? Аэродромы на материке блокированы. А ваш остров действительно куча камней. Немцам и в голову не может прийти, что здесь авиагарнизон, и что с такого "пятачка" можно взлететь.. Надеюсь, излишне напоминать, что операция совершенно секретна: люди здесь трижды проверенные.

Фисюк взглянул краем глаза на Кабарова...

Командующий поднялся:

- Слушайте боевой приказ...

Летчики встали.

...Те же летчики, но уже в строю, под маскировочной сетью, в комбинезонах.

Кабаров: - В общем, товарищи, ясно. Ни одна немецкая лодка не должна от нас уйти. Топить, топить, топить!..

А на экране уж не строй летчиков, а стоянка самолетов, где Тимофей и другие механики быстро снимают с самолетов чехлы. Ставят пулеметы. Готовятся пулеметные ленты. Подвешиваются торпеды.. .

И сразу рев моторов. Стартовая полоса. Тут все во главе с Фисюком, высокий генерал в морской фуражке, много штабных. Слов не слышно, но видно, что все в возбуждении.

Степан Овчинников застегивает около своей кабины шлем. Гонтарь что-то втолковывает ему...

Кабаров нетерпеливо посмотрел в сторону землянок.

...В землянке Тимофеи снаряжал Братнова: подогнал последнюю лямку парашюта, сунул ему в карман какой-то сверточек:

- Пошли!

Тимофей вышел из землянки первым, оглядевшись, пропустил Братнова, который тут же сел в кабину ждавшего их бензовоза. Тимофей вскочил на подножку, бензовоз помчался на стоянку...

Голос Тимофея. Я знал, что провожаю Кабарова не в обычную атаку... Я думал, что знаю все, но всего не знал даже адмирал. Только через двадцать лет напечатали документы: Черчилль грозился отменить караваны. Мы и не подозревали, что за каждым нашим шагом следят ставки верховного командования, Москва и Лондон. А позднее - и Берлин...

..Бензовоз остановился возле Кабарова. Тимофей подтащил стремянку, но тут его окликнули с соседней машины.

Братнов поднялся в кабину, и Кабаров захлопнул за ним люк. ...У соседней машины генерал раздраженно выговаривал Фисюку: - На охоту ехать, собак кормить!..

Фисюк: - Товарищ генерал, задержки не будет, - и нетерпеливо взглянут на кабину летчика. Видимо, там случилась какая-то поломка - у кабины столпились люди. За стеклом взмокшее от напряжения, сосредоточенное лицо Тимофея. Он явно торопится, заменяя какую-то деталь в кабине. Руки его дрожат... Инженер подгоняет Тимофея, показывая на часы.

Все столплись вокруг механика. Некоторые забрались на крыло.

Степан Овчинников. - Да не смотрите на его руки!..

...Братнов в кабине соседней машины. Снаружи за стеклом - Кабаров. Усталое, в складках, лицо Братнова сейчас казалось намного моложе. То ли оттого, что он был тщательно выбрит и подтянут, то ли волнение придавало его лицу эту строгость и одухотворенность. И в то же время он непрерывно поглядывал вглубь аэродрома, где толпились штабные.

Вся штабная армада во главе с генералом торопливо идет к их самолету. Один из штабных, выскочивший вперед всех, показал, как почудилось Братнову, прямо на него... Братнов инстинктивно вжался в сиденье. "Ну все!"- читаем мы в его глазах. Кабаров быстро взглянул на Братнова и, спустившись со стремянки, шагнул навстречу генералу. А генерал и не смотрел на Братнова. Он протянул Кабарову руку:

- Главное, не притащите немца на хвосте. Демаскируете аэродром каюк.. Ну, желаю... - он отошел и поднял руку: - Пошли!

Кабаров быстро взобрался на крыло, на ходу подмигнув Братпову. Мол, все в порядке. Пронесло.

Братнов устало сдвинул на затылок шлем, вытер лоб.

Взревели моторы, и лишь тогда Братнов надвинул шлем; он не думал больше ни о земле, ни о том, что остается на ней; не видел и Тимофея, который бежал вдоль летной полосы, подняв руку, не то провожая машину, не то загораживаясь от солнца. Самолеты уходят в поздух.

К Тимофею подошел Гонтарь:

- Что ж ты, ключ-гайка, молчал, что Братнов-то твой?.. А? От кого скрывал?.. Слушай, а правда, он челюскинцев спасал?

- Что, мне докладывают?..

Небо...

Голос Тимофея. - Они ушли на восемь часов. Мы ждали их уже шесть.

И тогда Гонтарь сказал: "Пошли соберем грибов. Знаешь, как Степан любит грибы"..

...Склон сопки. Поляна недалеко от аэродрома (мы видим аэродром вдали). Гонтарь, Тимофей и еще двое мотористов собирают полярные грибы ольхоушки. Склон сопки, голубой от ягод. Люди медленно бродят по сопке, собирая грибы и прислушиваясь. По ничего не слышно, кроме шума прибоя и пронзителных вскриков кайры..

...Полное ведро грибов. Оно стоит на краю аэродрома. Чуть стемнело. На куче валунов группа лётчиков. Курят. Прислушиваются.

Гонтарь с Тимофеем перебирают грибы.

Гонтарь: - А знаешь, как мы с ним сдружились? Я тогда в училище самодеятельностью верховодил: искал, кто что может. Мне говорят, он хант. У него батька - шаман! Я к нему: спляши, говорю, шамана. А он как психанет. Ты думаешь, говорит, шаман - это что? Танец с бубном? Шаман - это привилегиия. Шаман объявляет: это озеро святое, та река святая, и точка. Только шаман ловит здесь рыбу... Вот, что такое, говорит, шаман... Да... Во парень! Злой только! Четырнадцати лет не было, когда от отца ушел. Построил облас... - такую лодку и..

Мимо с двумя штабными прошел Фисюк. Остановился поодаль. Один из штабных тут же побежал обратно. Гонтарь оставил свои грибы, проводил штабного взглядом, снова посмотрел на часы.

Глебик переспросил рассеянно: - Так что ты насчет лодки?

- Какой лодки?..

Глебик (глядя на часы): -У них кончается горючее... Черт!..

Гонтарь (встает): - Подожди каркать... Смотря на каком режиме идут...

Гонтарь с силой швырнул папиросу.

Фисюк (радисту). Вызвать штаб флота! (Уходит.)

На камнях у моря стоит Тимофей. Вслушивается. Тишина... Вдруг:

- Летя-ат!

Тимофей, спрыгнув с камня, упал, съехал по осыпи, бросился к аэродрому. Навстречу из землянки, из столовой бегут люди. Кто в чем. Фисюк на бегу застегивает китель. Остановился, прислушивается, и вдруг:

- В укрытие!

Люди бросились врассыпную под маскировочные сети. Тимофей сходу сворачивает к камням. Падает за валуны.

Над аэродромом проходит немецкий разведчик. Делает круг. Тимофей вжался в землю. Звук самолета все слабей. Тимофей подымает голову. Тишина... Голубое, казалось, такое дружелюбное небо...

Голос Тимофея: Но мы все еще не теряли надежды. И действительно, Кабаров вскоре вернулся, но вернулся один. Без ведомого - Степана Овчинникова...

...Летное поле. Сильный ветер. От израненного, избитого самолета с белом ласточкой движутся к землянке люди. Кабаров жадно курит, держа папиросу, как "чинарик". Идет сгорбясь. И вдруг как-то боком падает...

Тимофей стаскивает с Кабарова парашют, разнесенный осколком в клочья. Рваный шелк полощится на ветру, как белый флаг.

Оглохший от рева мотора, Братнов почти не слышит потрясенного Гонтаря, который повторяет тихо, почти шепотом:

- Как же так?.. Где... где вы потеряли Степана?.. Как же это случилось?..

Кабарова несут на носилках. Его голова и плечо перехвачены бинтами.

Кабаров (с трудом приподняв голову): - Нет, ты понимаешь... Идем курсом 120... И вдруг "мессера"...

Фисюк: - Лежи, лежи. Потом...

Пожалуй, он единственный, кто сохраняет сейчас полнейшее самообладание.

Кабаров ... Вывалился из облака - нет ведомого. Вызываю -- не отвечает... Ч-черт! Я на разворот...

Кабаров снова приподнялся, крутанул невидимый штурвал.

Фисюк: - Иван, я запрещаю тебе говорить!..

Кабаров словно не слышит этого. Он как-то обмяк: - Ну, на обратном пути наткнулись на эту дуру... Кто мог думать, что она немецкая... Александр Ильич, - Кабаров обернулся: - Как там было? Расскажи!

Братнов догнал носилки. Вопросителько посмотрел на Фисюка.

Фисюк: - Как там было?!

- Понимаете, идет подлодка. Вижу, маленькая. ...Значит, наша, немецкая "малютка" туда не доберется... Далеко... К тому же матросы наверху, руками машут... Тогда и мы подошли, крыльями качнули. А они ка-ак врежут. Обманули нас!..

Носилки погрузили в машину, Кабаров лежал безучастный ко всему. Врач подошел к Фисюку:

- Видимо, кость задета. Придется в госпиталь. - И сел в свою машину.

Фисюк (проводит его машину глазами): - Та-ак!..

Он потянулся за папиросой и только тут заметил, что держит кусок окровавленной ваты. Оглянулся, куда бы положить вату, и увидел: Братнов как-то судорожно зевнул. У Фисюка дернулось веко:

- Уважаемый штурман. Экстракласса. Незаменимый... - Он произнес это, растягивая слова. Лошадь от коровы отличить не можете... А теперь, извольте, после первого же вылета командира - в госпиталь... - И вдруг резко, шепотом: - Дырки захотел привезти? Судимость снять?.. Новую получишь!.. За каждую дырку...

2

Стоянка. Израненный кабаровский самолет - на нем нет живого места. Кругом - молчаливые механики. По их лицам видно: даже они, привыкшие ко всему, такого не видели...

Тимофей (раскладывая инструмент): - Слушай, отвертку не брал?..

Механик: - Какую еще отвертку?..

Тимофей (другому механику): - Не брал отвертку?

- Возьми вон у меня...

Тимофей отходит, продолжая шарить по карманам. - Да нет... ничего, так...

Землянка. Озабоченный Тимофей подходит к своему закутку. Что такое? Все его вещи вынесены, лежат в сторонке. Заглянул в закуток: стены в белых простынях, на столе - вата, бинты.

На его, Тимофея, койке спал Кабаров. Голова и плечо перебинтованы. Тимофей присел и стал осторожно рыться в своих вещах. Возле него остановился Братнов. Шепнул: - Что потерял?

Тимофей молчал, шаря в мешке, в инструментальной сумке.

- Что потерял, что потерял. Все потерял..

Братнов. - Ну а все же?..

- Отвертку потерял!

- Братнов: Тут люди погибли... а ты... - и он ушел в закуток...

Было уже темно, когда, Тимофей, перепачканный землей, возвращался в землянку. Около закутка он остановился, помедлил и наконец открыл дверь.

Братнов дремал, сидя на койке. На его коленях - линейка и циркуль. На этот раз Кабаров не спал. Лежал на спине, смотря в потолок, видно, о чем-то мучительно думая...

Тимофей пошарил глазами под нарами, по войти так и не решился. Тихонечко прикрыл дверь, побрел в общий отсек землянки. Сел с краю нар, уставясь в одну точку.

В землянке тихо. Только где-то в углу едва слышно наигрывает на мандолине Санчес. Сегодня тут невесело... Внезапно открылась дверь. Деловой походкой вошли старшина Цибулька и пожилой солдат из хозчасти.

Старшина: - Которая тут старшого лейтенанта Овчинникова койка?..

Музыка оборвалась. Кто-то молча указал на кровать Степана. Солдат свертывает матрац с бельем. Старшина укладывает в наволочку вещи Степана. Уходят. Летчики проводили их взглядом. Музыка возобновилась...

А Тимофей все глядел на дальние нары. где белели рубашка и кальсоны Гонтаря. Свесив босые ноги, Гонтарь тупо уставился на голые доски соседней койки - койки Степана...

Тимофей словно почувствовал под собой эти голые доски, встал и выскочил наружу....

...В землянке Фисюка.

Фисюк: - Ты понимаешь, что натворил?!

Тимофей (застывший перед ним): - Понимаю, товарищ полковник.

Фисюк (в гневе): - Что ты понимаешь?..

Тимофей. - Если она... на развороте попала под рули... то я убил людей...

Фисюк, стараясь сдержать гнев, развязал узел наволочки, которая лежала перед ним, достал оттуда документы, машинально взглянул на них. И спокойнее:

- Ты точно помнишь, что оставил отвертку в кабине Овчинникова?

- Не знаю... искал... нигде нет...

- Кабарову, надеюсь, не докладывал? Фисюк смотрел недоверчиво.

Тимофей (еле слышно): - Нет.

- Ну, что мне с тобой делать? Иди! И никому ни слова...

Фисюк взглянул на Цибульку, который хмуро, недобро смотрел вслед Тимофею.

Цибулька (доселе молчавший, Фисюку): - ЧП, товарищ полковник. Трибунал. Сейчас понаедут...

- Погоди ты, понаедут... Вот что! Возьмешь двадцать мотористов, и каждый камень обшарить... Хотя нет...

...Серенькая полярная ночь. Знакомые нам камни. В стелющемся тумане движутся три фигуры. Остановились. Фисюк: - Показывайте, Морозов!.. Вспомнили?

Старшина: - Жить захочет, вспомнит, товарищ полковник!.. Разгильдяй, товарищ полковник!

Фисюк (старшине): - Осмотрите, где они грибы собирали. А я тут... Уходит.

Старшина: -Э-эх, ты! А матерь-то небось... Пошли!

Туман уже поредел. Отчетливее проглядывают склон сопки и разбросанные точно взрывом, камни. Сверху посыпался гравий. Там, в тумане, который остался лишь наверху склона, ходил Фисюк, шаря газами по земле. Взмахнув руками, он заскользил вниз, чуть не упал. но схватился за ветку низкорослой полярной березки. Поиски, видно, были безуспешиыми. Фисюк достал платок, снял свою черную морскую фуражку, вытер лоб. И снова надев ее, привычным уставным движением проверил козырек...

...Скалистый берег. По гальке бежит врач.

- Товарищ полковник!- еще издали кричит он. - Товарищ полковник! Санитарный самолет уже в воздухе... а командир не желает эвакуироватся. Всех гонит.

...Из дверей землянки один за другим выскакивают санитары с перепуганными лицами.. За ними Гонтарь со свернутыми носилками в руках.

Гогтарь (санитарам): - Ребята, инструмент забыли.

Из землянки яростный голос Кабарова:

- Запереть дверь! Никого не пускать!.. Гонтарь! Никого! Рано хоронить вздумали!.. - Кабаров откинулся на подушке. Дышал тяжело.

Братнов, словно не замечая вспышки командира, налил ему из термоса чай. Кабаров (по-прежнему возбужденно): - Ты, ты понимаешь?!

- На!- Братнов протянул ему кружку. Кабаров стал пить. Помолчал. Сказал уже спокойнее:

- Правда, я не могу уехать... Я же... пойми!.. Ну, как я уеду! Всю жизнь готовился к этому дню... и на Халхин-Голе, и в Испании... - Голос его прерывался. - Ради чего?.. - Он замолчал, и словно проглотив что-то: Звездочку дали, готовили... А в академии?.. Сколько ночей... И вот дали часть... все дали!.. А меня? В первой же операции... как мальчишку... уехать с позором?

Кто-то стукнул в дверь закутка Кабаров вскинулся: - Я сказал, никого не пускать!

Братиов словно опять не заметил вспышки Кабарова. Присел на столу, крутя свою "козью ножку".

- Иван, - не сразу произнес он. - Ты не заметил, по-моему, у немецкой лодки был резак..

- Что? Резак?.. Да.

- И потом... Палубных надстроек нет... А?

- Я тоже об этом думал...

- Такие резаки только на "малютках". - Перепиливать противолодочные сети.

- Могла это быть "малютка"?.. Я видел такие лодки в Киле...

Кабаров: - Карту!

Братнов быстро расстелил возле него карту и возбужденно: - Понимаешь, какая штука! Нас обстреляли тут... Как она могла здесь очутиться. Радиус "Малютки" известен... Она не могла добраться сюда ни из Тронхейма, ни из Нарвика, даже из Киркенеса не могла... - Он взглянул на Кабарова.

Кабаров: -Да-да!.. Значит...

- Возможны варианты. Первый- немцы устроили тайную базу подлодок в нашем тылу. Где-то на Новой земле или еще где-то...

- Это невозможно, Александр Ильич!

- Но как лодки оказались аж на траверзе Енисея, взорвав там транспорт со станками для Норильска?

- Ты эту мысль придержи при себе, Александр Ильич... Ты под ударом.... У командующего мнение, ночные "Юнкерсы" мины набросали... На минах наш главсевморпуть и подрывается. А твоя идея?! Заплюют, Александр Ильич... Репертуар отработан: "Распространение панических слухов." А то и "изменнические настроения. ..."

- Ты, Иван, что, нашу тюремную грамоту постиг? Ты вроде за решетами не бывал.

- У тебя, Александр Ильич, грамота тюремная... А у меня академическая. Четыре года Военно-Воздушной Академии имени Жуковского. Один мой дружок неосторожно высказался... И сгорел!.. Второго - отбили, но со строгачем.. - И резко, отстраняясь от опасного бражновского варианта жестом: - Второй вариант?

- Есть и второй, Иван. - спокойно продолжал Братнов. Куда-то сюда, в Баренцево море, пришла немецкая плавбаза. - Так сказать, матка подводных лодок... Клушка... От нее эти и бегают, лодчонки...

Снова стук в дверь. Дернулся крючок.

- А, опять!.. - с досадой произнес Кабаров. И, услышав за дверью голос Фисюка: - Ну открой!..

Ввалился запыхавшийся Фисюк. Из-за его плеча выглядывал врач. Кабаров молча показал Фисюку на табуретку: мол, подожди, и Братнову: - Второй вариант реальнее..

Фисюк, присевший на край табурета, смотрел то на Кабарова, то на Братнова, пытаясь понять, о чем это они, запершись?

...В штабной землянке - летчики. Возбужденные, они толпятся у карты. Фисюк с указкой.

Гонтарь: ...Ну, это-то понятно, товарищ полковник. Плавбаза. Мне одно неясно... - И к Братнову: - А почему вы считаете, что она, скорее всего, у Новой Земли?.. В глубоком тылу у нас...

Фисюк (не дав Братнову и рта раскрыть, горячо): - В этом весь и фикус! "Матку" выгодно поставить именно здесь, у Новой Земли, - сразу и против английских караванов и против нашего Северного морского пути. Одним выстрелом двух зайцев... Они с Кабаровым, - он кивнул в сторону Братнова, ночью разыграли целую операцию. За гросс-адмирала Деница. Правильно разыграли...

Подбежал посыльный, протянул какие-то бумаги.

- Ага, готово... - Фисюк быстро просмотрел бумаги, пытаясь скрыть возбуждение участника непривычного ему огромного дела.. Фисюк, ставя подпись, Братнову: - Вот ситуация... Такое придумали с командиром, а подпись поставить на донесении не можешь...

Двинулся к Кабарову, летчики за ним. Фисюк передает бумагу Кабарову. Кабаров в нерешительности.

Фисюк: - Выше головы не прыгнешь, Иван, подписывай за двоих... Кабаров, помедлив, подписывает.

Фисюк: - Да, ребята, это меняет все. Нам предлагают бить яички по одному. А надо найти и взорвать инкубатор. А? Просто, как репа!.. Кабаров взглянул на Фисюка с ухмылкой.

Гонтарь наклонился над Кабаровым:

- Грандиозный ты мужик, командир. Профессор!

Кабаров кивнул в сторину Братнова, и как бы вскользь: - Профессор не я. Он профессор...

Фисюк положил бумагу в конверт. Лизнув конверт, заклеил и отдал его лейтенанту, подготовленному в дорогу:

- Командующему. Лично... Идите! - И проводив взглядом лейтенанта: Ну, все командир. Ты... что мог, сделал. И даже больше... Теперь лечиться. ... Завтра же поедешь.

Кабаров (приподняв голову): - Об этом уже была речь, товарищ полковник.

- Ну, подожди, Иван... Мы ж договорились. Как план отправим...

Кабаров (резко): - Я остаюсь! Все! Начать подготовку к полету! Значит, о Братнове, как договорились... - И к Братнову: - Ну, Александр Ильич, чтоб сегодня вам с Гонтарем больше повезло, чем со мной.

...У посадочной полосы нетерпеливо поглядывает на небо лейтенант с пакетом. Тарахтящий звук самолета...

Связной самолетик остановился, не выключая мотора. Из него выскочил какой-то человек в реглане. Его место занял лейтенант с пакетом.

От винта взвихрились пыль, мелкие камушки, сухая трава. Самолет тут же пошел на взлет.

У прибывшего сорвало фуражку, закружило по земле. Он бросился за ней, закрываясь рукой от секущих лицо камушков и пригибаясь.

На него не обратили внимания: летчики, вышедшие из землянки, они глядели вслед улетавшему самолету...

- Ну, все! - удовлетворенно сказал Фисюк. - Как говорится, нет худа без добра... Это уж точно...

По аэродрому, отдуваясь, бежал перепачканный старшина. Запыхавшись, вытянулся перед Фисюком и, покосившись на летчиков, незаметно протянул ему отвертку. И полушепотом:

- Исключительно разгильдяй, товарищ полковник!..

- Что? - Фисюк машинально взял отвертку. На ней было вырезано ножом: "Т. Морозов".

- Фу, черт! - Фисюк помолчал и неожиданно громко, улыбнувшись: - Ведь что на себя взял парень! А? - и Цибульке: - Вот ты бы открылся в таком , случись? Я бы ни в жизнь!..

Гонтарь (глядя на отвертку): -Что такое?

Фисюк (усмехнувшись): - Секрет!.. - И строго Цибульке:- Дай два наряда этому "Т. Морозову". Лопуху... Хотя нет. Сам взгрею, своей властью...

Но Цибулька глядел уж куда-то в сторону. Фисюк, перехватив его обеспокоенный взгляд, посмотрел туда же и подобрался; лицо его на секунду стало встревоженным. Но тут же он шагнул навстречу подходивишему человеку и, машинально сунув отвертку в карман, засиял всеми своими металлическими зубами:

- О, Семен Иванович! Какими судьбами? Как же мы тебя проглядели!.. Извини, тут у нас такие дела...

- А я всегда, как из-под земли... Как говорится, про волка речь, а он навстречь...

Фисюк громко рассмеялся, а прилетевший, тиже улыбаясь, подошел к летчиками стал здороваться с ними...

- Товарищ техник, - как бы между прочим сказал Фисюк, не глядя на Братнова, - почему до сих пор не убрал? И он кивнул Братнову на первый попавшийся на глаза предмет: старое ведро без ручки, в котором плавали окурки.

Братнов тут же взял обеими руками ведро и пошел прочь, а Фисюк продолжал преувеличенно бодро: - Ты к нам надолго?

- Да нет! Просто решил морским воздухом подышать...

- Ну, этого добра у нас... Дыши - радуйся..

Панорама острова. Идет подготовка к боевому вылету...

Медленно идет по острову человек в реглане. Поглядывает по сторонам. Вроде ничто его не интересует: ни настороженные зенитчики, ни взмокшие торпедисты, ни метеорологи. Только раз взгляд его задержался - на боевом листке с портретом Степана Овчинникова. Он аккуратно снял боевой листок, сложил и сунул в планшет. И двинулся дальше. Дышит...

Тимофей, голый по пояс, стоя в капонире, рядом со своим самолетом, долбит ломом землю. Он мрачен. Кажется, ему сейчас ни до самолета, ни до капонира...

Сверху пробежали двое механиков. Один из них:

- Что робишь?

Тимофей: - Гальюн!..

-Позови на открытие! - весело крикнул парень и побежал дальше. Второй задержался и шепотом: - Отвертку нашли?..

Тимофей долбанул в ярости землю: - Где ее найдешь!..

Парень (еще тише): - Погоди, а если... - но вдруг осекся, к ним приближался приезжий.

Неторопливо прошел мимо. Вот его подтянутая, спортивного склада фигура мелькнула сквозь щели дощатого сарайчика-домика Смита. "Комендант" дремал возле своей миски. Рядом с ним на перевернутом ведре - Братнов. Задумался. Чертит щепкой на песке какие-то круги...

Звук влетающего самолота. Братнов встровоженно обернулся на звук. Проводил его. Глаза Братнова погасли, секунду он сидел неподвижно: швырнув щепку, поднялся. Хотел выйти. Но дверка оказалась закрытой снаружи. Только задвижка лязгнула.

Приехавший, который тоже глядел вслед улетавшему самолоту, оглянулся на этот звук и направился было к домику.

- Э-эй!- К нему мчалась какая-то нелепая, чумазая фигура. Только уши белели. Тимофей останвился и почти с отчаянием: - Дай закурить! Приехавший с удивлением оглядел его, протянул "Казбек".

Из домика донеслось кряканье. Приезжий снова оглянулся, на этот раз с интересом и медленно двинулся к домику.

- Туда нельзя! - парень, оказывается, шел за ним.

- Он спит...

- Кто?

- Смит..

- Какой Смит?

- Вы что, не видали?.. Стойте, я покажу!.. - Тимофей тут же вытащил заспанного Смита. - Знаете, как он у нас умеет?

Но Смиту, видно, нездоровилось, и как Тимофей ни старался растормошить его, что только он ни делал: пел, маршировал и даже вставал на четвереньки. Смит все норовил в свой домик. И только под конец, видно, сжалясь над Тимофеем, Смит грустно взглянул на приезжего и, приподняв ласт, вяло крякнул.

Приезжий рассмеялся, а Тимофей, вытирая лоб, сказал: - Он устал! - И, затолкнув Смита в домик, запер дверь. И тут же убежал.

Прохожий улыбнулся вслед ему и тоже пошел прочь.

Закуток, в котором лежит Кабаров. Возмущенный врач вышвыривает из угла моток проволоки, резиновую камеру, ветошь:

- Ну, посмотрите, чем вы дышите?! Это же безобразие!.. Ну, ладно, мы пошли вам навстречу... Даже в санчасть не положили, а здесь, у летчиков, как просили... - Он взглянул на Кабарова. Кабаров старался выглядеть провинившимся. - Хватит!- вскричал врач. - Я буду вынужден обратиться к командованию... Вы ведете себя, как мальчишка... Зачем вы вчера накричали на инженера? Пусть он виноват, а вы вдвое! Вам даже волноваться нельзя, а вы вскакиваете!..

Кабаров согласно кивнул головой, помолчал, а потом посмотрел на врача и спросил: - Доктор, у вас сын есть?

Врач, недоуменно взглянув на Кабарова и по-прежнему сердито:

- Дочка.

- Сколько ей?

- Полтора...

- Ходит?

- Только пошла...

Кабаров (тихо и очень серьезно): - Вот и я хочу, чтоб только пошла... Пойдет сегодня - забирайте меня к чертовой бабушке!.. - И улыбнулся неожиданно мягко и беззащитно...

Врач отвел глаза от Кабарова, и Кабаров, воспользовавшись его заминкой:

- Гонтарь!.. Карту!.. Где Братнов?..

Гонтарь (стараясь скрыть беспокойство): - Вышел куда-то... Сейчас найдем...

...Братнов возвращался иэ домика понурый. Прежде чем спуститься к летчикам, он остановился и долго глядел на штабную землянку. Усмехнулся и стал спускаться по ступенькам. Он сразу же услышал голос Гонтаря. Оказывается, Гонтарь еще не улетел. Но, Братиов чувствовал, это уже ничего не меняло... Он устало расстегнул "молнию" на комбинезоне и хотел незаметно пройти мимо закутка, где лежал Кабаров.

Голос Гонтаря: - Александр Ильич!

Братнов снова застегнул "молнию" и вошел в закуток.

Гонтарь сидел рядом с Кабаровым над картой. После гибели Степана Гонтарь резко изменился: похудел, стал молчаливым...

Братнов сразу увидел его встревоженный взгляд. Но Гонтарь не задал вопроса, который был готов сорваться с его губ.

А Кабаров, естественно, ничего не знал о прибывшем. Он спросил деловито: - Ну, ты готов, Александр Ильич? Скоро летите...

- Готов.

И Братнов подобрался.

Кабаров: - Слушай! Наверное, опять начнет барахлить магнитный компас. Вот вы здесь тогда будете, - показал он на карту. - Как бы вам... Да подойди сюда!

...Штабная землянка. Фисюк говорит по радиотелефону, глядя на сводку: - ...Есть, вылет в квадраты 18 и 24... Пойдут три экипажа, да-да... Нет, эти в квадрате ...Ну, все! - И, кладет трубку.

Входит приезжий. И Фисюк, кивнув ему:

- ...Я и говорю. В квадратах 13 и... то есть простите... сейчас... Фисюк начал отыскивать потерянную строку... - В квадрате 5... Ну, все! - И кладя трубку: - Ну как, подышал? - Подышал.

- Ну и как?

- Здорово ты его прячешь.

- Кого?

- Профессора...

- Та-ак...

- Что - так? Все точно...- Приезжий достал форменный бланк, к которому была прикреплена маленькая фотография Братнова, остриженного под машинку. Стал читать: - "Братнов Александр Ильич. 1900 года рождения, осужденный но статьям..." Тут целый алфавит. В общем, вот... - И положил на стол перед Фисюком.

Звонок по телефону.

Фисюк (в трубку, неожиданно резко): - Сами разбирайтесь! Через полчаса вылет, а вы... - И швырнул трубку.

И снова тихо. Сидят двое, молчат, а между ними бумажка...

- Да... - сказал наконец Фисюк.

- Да-а... - повторил приезжий и полез в карман. Фисюк напряженно следил за его пальцами, но тот достал платок, высморкался:

- Ну, что делать будем? - Фисюк молчал.

- Служба такая, Савелий Петрович, давай команду... Пусть собирается. Я за ним приехал. Фисюк сколько секунд смотрел на него и вдруг решительно направился к сейфу.

- Вот! - Положил перед приезжим какую-то расчерченную карту и папку. И убежденно:

- Его нельзя отправлять! Вот посмотря... Это и его рук дело!..

Приезжий взглянул на Фисюка, как на несмышленыша, и даже улыбнулся...

...В летной землянке. Гонтарь и Братнов возле Кабарова.

Кабаров устало отложил карту: - Ну вот, теперь можно лететь... С богом..

Братнов: - Не беспокойся. Иван. Все будет хоррошо

И они вышли из закутка.

Сегодня в землянке непривычно тихо. Тишина, которую слушают. Нервная тишина. Перед боем. Летчики в комбинезонах, некоторые и парашютных лямках, лежали прямо поверх одеял.

Братнов медленно прошел вдоль землянки, остановился у койки, прилег, закинув руки за голову. Кто-то протянул ему газету:

- Свежая, хочешь?

Братнов взял газету, посмотрел машинально.

Рядом с Братновым Глебик. И тоже глядит поверх раскрытого журнала.

И вдруг возник какой-то раздражающий звук. Братнов отложил газету, повернулся, но Глебик был по-прежнему неподвижен. А звук продолжался, точно бабочка билась о стекло. Братнов пытался не слышать его, но звук раздражал все больше. И даже молоденький лейтенант, казалось, всецело поглощенный тем, что перекладывал что-то в своем чемодане, тоже поднял голову.

А звук, оказывается, был рядом. На соседней койке лежал капитан с обожженным лицом. Глаза его были закрыты, а пальцы руки непроизвольно постукивали по целлулоиду планшета.

Резкий звонок. Кое-кто из летчиков вскочил. Капитан открыл глаза.

Дневальный Тимофей Морозов подошел к телефону, слушает.

Тимофей: - Нет! - И положил трубку. - Спрашивали, не у нас ли фонарь "летучая мышь"?

Кто-то сплюнул. Летчики снова легли. Капитан закрыл глаза. И опять в землянке тихо- тихо. Только где-то капала вода.

Санчес механическими движениями пришивает подворотничок. Возле него на нарах - молоденький летчик, видно, из пополнения. Он лежал на животе, прижавшись щекой к подушке, щеку что-то укололо, он вытащил из подушки перо, повернулся на другой бок, затем сел, не зная, куда себя деть; взгляд его упал на койку Гонтаря. Там лежала гитара. Он взял ее, провел пальцем по струнам и положил на место.

Братнов встал, выпил из бачка воды. Вышел из землянки.

Гонтарь у входа озабоченно оглядывал небо. - Проясняется, вроде. Скорее бы уж.

Братнов: - Да...

А глаза его смотрели уже не на небо, а ... на штабную землянку. Но там ничего не было, только открылась дверь и вышел озабоченный Цыбулька.

Братнов вернулся в землянку. Снова резкий звонок.

Тимофей ( Гонтарю): - Товарищ старший лейтенант, вас!

Гонтарь подошел, слушает. Все смотрят на него.

- Неужели нельзя сообщить это перед самым вылетом? Да! - Повесил трубку. - К летчикам: - Ерунда на постном масле.

- Черт бы их побрал! - это сказал Кабаров. Он лежал у себя, остро прислушиваясь к тишине летной землянки.

Опять звонок, и снова раздраженный голос Гонтаря: - Да что вы, обалдели, что ли?! Да налили воду в бачок! Налили!

Кабаров закусил губу и вдруг медленно стал подыматься. Ему было очень трудно преодолеть эти десять шагов, отделявшие его от телефона.

Увидев в дверях командира, летчики вскочили, Гонтарь кинулся к нему: Зачем вы?..

Kабаров снял трубку, крутанул здоровой рукой ручку полевого телефона, голос его звучал хрипло:

- Оперативный! Прекратите дергать людей! Больше в летную землянку не звонить. Ни по какой причине... Только о приказе на вылет!.. Да-да, майор Кабаров. Все! - И, резко положив трубку, вдруг сморщился от боли.

Гонтарь подхватил его, повел к закутку. Летчики глядели вслед ему. Вернулся, и вдруг жизнерадостно:

- Ребята, какая главная беда у нашей замечательной страны? Когда? И в мирное, и в военное время! Не слыхали?.. Самая главная беда у нашей замечательной страны - дураки и дороги...

И снова звонок.

- Ну, так! - Капитан с обожженным лицом затянул потуже ремень на комбинезоне.

Но дневальный Морозов, выслушав, почему-то молчал.

- Ну? - спросил кто-то. Все повернулись к Тимофею.

- Братнова, - сказал он тихо, оглянувшись на закуток. - В штаб...

Все повернулись к Братнову, тот сидел на нарах.

- Что там? - послышался голос Кабарова.

Летчики переглянулись. И Гонтарь молчал, не зная, что ответить... Братнов поднялся с нар:

- Ничего, товарищ командир. Новые карты прибыли.

Встретившись на мгновение глазами с Гонтарем, двинулся к выходу. Только около закутка задержался, бросил взгляд на Кабарова, который лежал, закрыв глаза.

А потом незаметно прихватил из угла свой солдатский мешок и вышел из землянки.

Гонтарь и Тимофей смотрят ему вслед...

Опять штабная землянка. Фисюк и приезжий

Приезжий: - Нет и нет, полковник. Все!

Фисюк: - Ну подожди. Да у него не только это, - показал на расчерченную карту, - у него, знаешь, какая идея есть?..

Приезжий: - Я и так ждал. А теперь - неудачный вылет. Нагрянет комиссия. А тут еще эта история с Овчинниковым. Ты с ней не расхлебался...

Фисюк: - Ну, насчет Овчинникова я не согласен. Ваши данные не проверены. Если он не вернулся, значит, обязательно в плену и обязательно все разболтал?

Приезжий: - Об этом уже говорили...

Фисюк: - Ну и что, что его отец - шаман?! Мало ли... Вот у меня дед старообрядец. Так что?.. Разведчик когда кружил над островом? Через четыре часа после вылета Овчинникова... Нелепо связывать..

Приезжий: - И все же версия допустимая...

Входит Братнов с солдатским мешком в руках: - По вашему приказанию...

Приезжий: - Собирайся!

Братнов: - Все свое ношу с собой...

Приезжий: - Ну, и отлично... - И стал укладывать чемоданчик.

Фисюк: - Да выслушай ты его! Ты же сам бывший летчик, или ты... - И, не дожидаясь ответа: - Излагайте, Братнов!

Братнов: - Какой смысл, товарищ полковник. Вы же видите...

Приезжий ( перестав укладывать чемоданчик): - Приказано излагать излагайте! - И сел.

Мы снова в летной землянке. Гонтарь, мрачный, как никогда, глядел на выход, куда только что ушел Братнов. Покосился на закуток, где возле Кабарова хлопотал врач. Прошелся вдоль нар, тяжело ступая по хлюпающим по воде доскам, и, швырнув папиросу, начал торопливо застегивать комбинезон.

Кто-то из лежавших поднял голову.

- Игорь, ты туда?

Гонтарь не ответил.

Капитан с обожженным лицом: - Ты что, спятил? С особистом связываться.

С края нар протянули: - Да-а... Помочь тут не поможешь, а..

Гонтарь вдруг взорвался: - Идите вы все, знаете куда!

Тотчас встал с нар молоденький летчик и начал одеваться.

Гонтарь: - Сиди! Я один! - И вышел.

...Снова штабная землячка. Вся доска исписана формулами, схемами атак. Нет здесь ни полковников, ни солдат; волнуются три бывших летчика, хлебнувшх всего. Руки в мелу.

Звонок.

Фисюк (в трубку): - Я же сказал... ведущий Гонтарь. Ждем команды

Открылась дверь, и ввалился Гонтарь. В комнате стало тесно. Взгляд его упал на дрожащие руки Братнова. На его мешок.

- Товарищ полковник! Разрешите?. - забасил Гонтаръ. - Ну, что же это? С минуты на минуту вылет, а он тут чикается? Кто поведет группу? - И к Братнову: - Ты что, штурман, хочешь операцию сорвать? Сейчас же в машину!. - И приложил руку к шлему. - Извините, товарищ полковник, - а глаз он почему-то косил на приезжего. - Люди нервничают...

Приезжий сразу подобрался, достал платок, вытер руки. Подошел к двери, оставленной Гонтарем открытой. Там, у летной землянки, толпились встревоженные летчики.

Приезжий медленно и как-то профессионально-неслышно прикрыл дверь. Долго молчал. Наконец тихо. Братнову:

- Да... как это ни печально... собирайтесь! - И он встал и снова потянулся к своему чемоданчику.

Фисюк, отвернувшись, нервно, ломая спичку, закурил. Резко зазвонил телефон.

Фисюк (выслушав): - Есть! Алло!.. С Гонтарем пойдет... - И взглянул на приезжего. Лицо того оставалось непроницаемым... - пойдет младший лейтенант Никифоров! - Он швырнул трубку и, взяв ракетницу, выбежав из землянки, выстрелил. Зеленая ракета ушла в туман, осветив его. И тут же взревели моторы.

Когда Фисюк вернулся, Братнов уже застегивал шинель. Фисюк прошел к себе, не глядя на приежего. Тот шагнул было к выходу, по повернулся и к Фисюку: - Ты пойми меня... Все это хорошо, - он кивнул на доску с чертежами. - Но тут же не только это. К нему люди тянутся, черт его знает, на какие темы они тут говорят!..

За дверью послышался рев взлетающих самолетов.

Фисюк проводил взглядом этот звук и со злостью: - Исключительно на политические!.. - Да вы не острите! - приезжий вновь подобрался.

- А я и не острю! - резко оборвал его Фисюк и, отойдя за угол, стал швырять бумаги обратно в сейф.

Приезжий тоже молчал и тоже зло засовывал в планшет свои бумаги. Наконец, поостыв, сказал:

- Я тебя, Савелий Петрович, понимаю. Но и ты пойми меня... Эти интеллигенты у меня... во где, - и он постучал себя торцом ладони по взмокшей шее.

И вдруг Братнов, о присутствии которого, казалось, забыли, поднялся И, тяжело ступая, медленно подошел к приезжему.

- А кто нам сказал, что я интеллигент?.. - произнес он с усмешкой. Может, я такое же... говно, как и вы...

Приезжий опешил. Тяжкую паузу взорвал лязг железной дверцы.

Фисюк (захлопнув сейф): - Ты что себе позволяешь, Братнов?! Что за идиотское мальчишество!.. К вам, как к человеку, а вы... О себе не думаете, о деле подумайте!

О летчиках, которые, может, останутся в живых, если ваше... осуществить!..

Фисюк, махнув рукой, устало, боком сел. В глазах его появилось что-то жалкое.

Совершенно неожиданно раздался смех. Это смеялся приезжий. Он встал и, подойдя к Фисюку, одобрительно хлопнул его но плечу:

- А ты знаешь, он мне нравится... - И через плечо, Братнову: - Ладно, оставайся, интеллигент...

И тогда Фисюк тоже заулыбался, вытирая платком затылок. Когда Братнов ушел, приезжий подошел к Фисюку:

- Вот что, Савелий Петрович! Оставить мы его оставим, но... глаз с него не спускать. И на земле и в воздухе... Понял меня? Воздушным стрелком к нему посадишь человека, которого я пришлю... Я... ничего не видел, ничего не слышал... В общем. договорились. Но... неделя пройдет, и чтоб полный ажур... или человек или документик. - Он помолчал: - В общем, берешь все на себя.

Фисюк (помедлив): - Не надо никого присылать. У нас народ надежный. (Снял трубку.) Старшина! Дайте личные дела стрелков-комсомольцев...

Потянулся к папиросам. Спичек не было. Фисюк пошарил в кармане. И вдруг достал из кармана отвертку с надписью: "Т. Морозов". Фисюк секунду глядел на нее и снова решительно взял трубку: - Старшина! Не надо личных дел..

В закутке, в котором уже нет Кабарова, дневальный Морозов прибирается. Вот он снял со стены простыни, и закуток принял свой прежний вид. Звонок. Тимофей бросился к телефону.

- Дневальный Морозов... Слушаю, товарищ старшина... К полковнику? А зачем, не знаете?.. - Лицо Тимофея стало тревожным. - Что еще?.. Как нашли?.. Он ничего не говорил, нет! Правда, нашли?!.. Правда?! - И счастливым голосом: - Есть два наряда за введение командования в заблуждение! Бегу!!!

Бросив трубку, огляделся. В землянку спускался Братнов. У Тимофея вырвалось вдруг неуставное, мальчишеское: - Дядя Саша. Я сейчас... Если что... подежурьте... Тимофей, сияющий, промчался по землянке, чуть нс сшибив Братнова, и, словно шальной, выскочил на улицу. Братнов остался один. В большой летной землянке, где не было никого.

...Когда Тимофей вернулся, Братнов курил, лежа на нарах. Спросил, не взгляпув на Тимофея:

- Что там у тебя? Повышение получил?..

Тимофей посмотрел на него в испуге, смятенно, и ничего не ответил.

"Баня" на острове. Что это такое? А вот что: на самом берегу огромный бак и шайки из кусков дюраля от разбитых самолетов. Баня что надо! ...Сегодня особенный день. Гонтарь взорвал подлодку. Молоденький штурман Гонтаря в центре внимания. Намыливая голову, он рассказывает:

- Гонтарь увидел лодку. "Справа", - кричит... Я говорю: "Где?" Он мне: "Разуй глаза!"...

Кто-то вошел, с веником под мышкой: - С победой, братцы. Где виновник? Мы его сейчас... - Он встряхнул веником.

От двери закричали: - Вот он!...

Гонтарь поднял руку:

- Ша! Есть дело поважнее. Граждане! Правительственное сообщение. Сегодня, после продолжительного и тяжелого пребывания в моторягах, сержант Морозов Тимофей - как его по батюшке? - скоропостижно произведен в стрелки-радисты!

Все: - Ура-а!

Гонтарь: - Заноси!

Санчес и Глебик тащат за ноги и за руки Тимофея.

Тимофей (вырываясь): - Пустите!

Голые побросали свои шайки.

Тимофей вырвался. Голые ловят Тимофея. Схватили - теперь держат уже не двое, а человек пять. Держат над морем на вытянутых руках... Тимофей все еще дергается...

А Гонтарь уже спешно готовился к ритуалу. Он подскочил к кому-то засунувшему голову в шайку с мыльной пеной, хлопнул его по заду: - Будешь Нептуном!..

Голый смыл пену - это был Цыбулька, и ошалело: - А как это?

- Соображай! - И зычно: - К торжественному крещению в стрелки-радисты... Побатальонно... на одну шайку дистанция... Становись!

Голые стремительно выполнили команду, выстроившись вдоль берега. Цыбульку подсадили на его нептунское место. Он возвышается на табуретке, как на троне. В руке его - швабра-"трезубец". На шее - ожерелье из мочалок. Он дико озирается вокруг.

- Давай! Давай! - подмигнул ему Гонтарь. Цыбулька неуверенно начал свой нептунский обряд: он почему-то покрутился вокруг своей оси, и, ударив в шайку, как в бубен:

- Дисциплину. Кхе! Соблюдай, а то... вот! И чтоб никакого разгильдяйства... Вот! - И он иссяк.

Его снова выручил Гонтарь.

- Помилуй мя, Нептун! - взревел он. - Помилуй мя!..

- Все: - Мя!!!

И Тимофей под гогот, звон шаек полетел в воду.

Когда Тимофей выбрался из моря, Гонтарь снял с Цыбульки ожерелье из мочалок и надел на Тимофея.

- Что тебе Кабаров сказал, Тимофей? Старайся!..

Тимофей поглядел на них как-то затравленно и вдруг рванул с шеи мочалки и, распихав всех, убежал...

...В этот вечер Тимофей долго бродил по острову, вдали от землянок. Было туманно, сыро. Окоченев, забрел на кухню. Думал, здесь никого нет. А тут...

...Распахнулась дверь, полоснуло по земле светом. Цыбулька, торжественный, принарядившийся, вручал Гонтарю поднос с чем-то. Кругом стояли летчики. Донесся голос Цибульки:

- ...Вам, как виновнику первого успеха... то есть вашему экипажу.. И тут вся компания вывалилась на двор.

Гонтарь: - Эй, Тимоха-картоха! Ты чего удрал? Где ты все болтаешься? Давай сюда!.. - и сунул Тимофею поднос с пирогом. - Тащи!.. И ша, камрады!

Летчики переглянулись и двинулись за ним. Братнов уже улегся. Гонтарь забрал у Тимофея поднос поставил его прямо на запалый братновский живот:

- Подъем, Александр Ильич! Тимоха, а ну, самый большой нож!

Но Тимофея не было...

...Тимофей сидит возле землянки. Ему не до веселья.

Открылась дверь. Глебик, в нижней рубашке, зашел за угол. Через минуту вернулся, застегиваясь. Наткнулся на ссутулившегося Тимофея, потянул его за собой: - Идем! А то все сожрут...

...Глебик усаживает Тимофея рядом с собой, наливает ему из фляжки: Хозяину дома!

А на другом конце стола шел свой разговор. Гонтарь, в майке, доказывал Братнову разгоряченно:

- Оставь, пожалуйста! Да что ты всех выгораживаешь? Я, значит, прав. Фисюк прав. Особист прав. Все правы, а ты почему-то не полетел..

Тимофей притих, хотел уйти, но рука Глебика, лежавшая на его плече, тяжелая.

- Ты ешь, ешь! - пробурчал Глебик. И, подперев щеку рукой, продолжал глядеть своими добрыми глазами на Гонтаря.

А Гонтарь вдруг тихо, напряженным шопотом: - А со Степой что? Куда его портрет дели? Что я, не понимаю?! Почему так?! Почему, чтобы о Степане узнать... о тебе узнать... к нам не пришли? Не спросили... Как нажимать гашетку пулемета, так мы позарез. А как...

Братнов: - Будет, Игорь!..

- Что значит будет? Знаешь, кто они? Шаманы!.. Объявили свои бумажки святыми угодьями, никто не подходи... Верно, Санчес?

Глебик (умиротворенно): - Хорошо сидим!

А Санчес молчал, ковыряя вилкой нетронутую еду.

Гонтарь: - Молодец, Санчес! Верно говорят, человеку научиться говорить нужно два года, научиться молчать - вся жизнь..

3

Он хотел еще что сказать, но Братнов опередил его. - Ребята, а что ж это мы?.. Хотели тогда Санчесу на козу собрать...

Глебик; - На козу - это правильно!.. - Он снял с подушки наволочку и сунул ее в руки Тимофея: - Держи! - Достав из кителя пачку сторублевок, кинул в наволочку.

Летчики оживились. Каждый бросил в наволочку по пачке сторублевок. Поостыв, Гонтарь взвесил наволочку на руке: - А хватит?

Глебик: - Ребята добавят. Пошли, Тимоха...

...Тимофей и Глебик вскоре возвратились к столу с полной наволочкой. Братнов вглянул на наволочку: - Ну, дело... Куда ее девать?

Глебик (Тимофею): - Пусть у Тимофея и будет. Он парень грамотный.. Ты до десяти считать умеешь? Будешь у нас госбанк...

...Ночь. Тихо. Только где-то стучит "движок". Тимофей не спит. Осторожно повернулся на бок. Взгляд его упал на два мешка - солдатский Братнова и наволочку с деньгами. Он долго смотрел на них. Наконец, с усилием сомкнул глаза. В темноте скрипнули братновские нары. Тимофей снова открыл глаза.

Братнов развязал свой мешок, достал мятую тетрадку, полистал ее. Вложил ее в конверт из оберточной бумаги. Надписал.

- Тимофей, - позвал он. - Не спишь? - Он подошел к Тимофею, сел возле него. - Вот, посмотри! - и сказал очень серьезно, как равному: -Слушай!.. Ну, словом, всякое может быть. Если что... вот этот конверт, запомни. Это важно... тут... в общем... расчеты одной важной штуки. Адреса моих учителей... Где они сейчас?.. Война. Короче. Если что... сохрани... Кладу сюда. - И, отвернув матрац Тимофея, он положил под него конверт. Тимофей внезапно сел и как-то дико посмотрел на Братнова.

Братнов: - Что с тобой?

Тимофей: - Меня в шею надо... Я говорю ему: "Не буду фискалом". А Фисюк мне: "А знаешь где Овчинников сейчас?! На Луостари. У немцев... Ты, говорит. Комсомолец!"

Потом про вас... Меня в шею надо! Не давайте мне! Ничего! И это!.. И это! Все заберите! - он отвернулся от Братнова, уткнулся лицом в подушку.

Братнов (поднял его за плечи): - В чем дело, Тимофей?!..

Шумные, вразброд, аплодисменты.. На фюзеляже самолета Гонтаря выводят первую зведочку с белой "полярной" каймой. И хотя сегодня холодно и сырой туман почти срезает высокие кили самолетов, все радостно возбуждены.

И Фисюк, стоявший перед строем, тоже улыбался. Летчики аплодировали, может быть впервые после начала войны.

Замыкал строй Братнов. Он тоже аплодировал. Из тумана, позади строя, вынырнул, как всегда, озабоченный чем-то Смит. Но тут же куда-то исчез... Аплодисменты прервал тарахтящий звук идущего на посадку самолета.

Фисюк (оглянувшись на этот звук): - Ну, Командир!..

Кабаров попытался приподнятьсн и тихо:

- Ребята, бывает, с первого шага споткнешься и думаешь: так и будешь хромать... всю жизнь... Мы пошли! Как это важно!... - Он посмотрел на Братнова, улыбнулся ему через силу. А остальные замерли, переглянулись.

Наконец, "Виллис" с Кабаровым тронулся, и Фисюк отдал честь, идя за машиной и не отрывая ладони от шлема на голове. Не сразу опустил руку. Наконец, вернулся к летчикам, хотел им что-то сказать, но запнулся. Братнов перехватил его встревоженный взгляд. От посадочной полосы бежал старшина Цыбулька, подлетел к Фисюку и шепнул ему:

- Комиссия!

В тумане уж виднелись приближающиеся фигуры. Фисюк беспокойно скользнул взглядом по строю и заспешил навстречу прибывшим, сверкнув в улыбке своей металлической челюстью.

И тут произошло непредвиденное. Привлеченный аплодисментами, Смит семенил к летчикам. Похоже, уроки не пропали для него даром: он озабоченно подошел к строю, встал на его левый фланг замыкающим, повернулся и, отдав ластом приветствие, громко крякнул. Фисюк задохнулся:

- Это что еще? Убрать немедленно!.. Старшина кинулся к Смиту: - А ну, давай-давай-давай, - и стал подталкивать его под зад. Смит зашипел на старшину, обежал вокруг него и снова встал в строй.

Летчики стояли, как сфинксы. Старшина растерялся: - Товарищ полковник! Он не идет...

- Разрешите я? - Это сказал Братнов, который, наверное, один во всем строю смотрел не на Смита, а на растерявшегося Фисюка.

- Да-да, - торопливо разрешил Фисюк и поспешил навстречу прибывшим. Братнов подошел к Смиту и сказал ему: - Смитюха, ну чего ты? Идем... И Смит покорно пошел за ним. И так они шли, удаляясь, по аэродрому, две маленькие сутулые спины: Смита и Братнова, и летчики провожали их взглядами, пока те не скрылись в тумане...

...Взлетает самолет. Братнов провожает его взглядом.

...Взлетают второй. На фюзеляже машины красуются уже три звездочки. Поодаль от летной полосы маленькие одинокие фигурки Братнова и Смита.

...Мы снова в отсеке Фисюка. Открытая кованая дверца сейфа частично скрывает фигуру Фисюка, и он среди железных шкафов и груды личных дел, заваливших стол, кажется попавшим в капкан.

Стук в дверь. Фисюк подобрался, и поспешно спрятав начатую бутылку коньяка в сейф: - Войдите!

Вошел Братнов: окинул взглядом и стол с делами, и стаканчик с коньяком на донышке, и помятое, осунувшееся лицо Фисюка:

- Ну что же, Савелий Петрович... плетью обуха не перешибешь... Не буду тебя отягощать... Выписывай документы...

- Какие документы? - Фисюк поднял глаза. И, встретившись взглядом с Братновым...- Да ты что задумал? У тебя еще... - Он быстро полистал настольный календарь до листочка, помеченного буквой "Б", - у тебя еще целая неделя...

Братнов заметил эту размашистую, подчеркнутую двумя чертами пометку и усмехнулся: - Шагреневая кожа...

- Чего?

- Распорядитесь подготовить бумаги в штрафбат.

Фисюк (настороженно): - Что случилось?

- Бывший флаг-штурман Тихоокеанского флота Братнов снова просидел в сарае два часа. Верхом на помойном ведре. С перспективой так же провоевать и всю оставшуюся неделю... Какой смысл?

Фисюк встал и, разминая затекшие ноги, обошел Братнова сзади, полуобняв его на секунду:

- Я к тебе всей душей, Александр Ильич. Ты сам видел. А что делать? По-ло-же-ние.

Вот ты стоишь передо мной. А ведь тебя нет... ни в одном списке нет. Ты, как тот... порутчик Киже. А нас теперь... Во все окуляры... поверяющих - не продохнуть... Но, может быть, еще что-то придумаем, только ты не попадайся на глаза чужим...

- А я не хочу прятаться. Не хочу быть человеком третьего сорта. В штрафбате я такой, как все. Перед пулей все равны.

- Я не хотел тебя обидеть, Александр Ильич...

Братнов усмехнулся:

- Обидеть... Мне обиды считать... Не обо мне, собственно, речь... А когда уж вокруг меня круги пошли... - И жестче: - Если вы кого обидели, то не меня...

Он смолк, и Фисюк тоже молчал, глядя, на него. Засопел, машинально допил, как воду, остаток коньяка в стакане. Сказал тяжело: - Ты это о чем?

- Я думаю, вы догадываетесь.

Фисюк встретился взглядом с Братновым, отвел глаза, наконец, выдавил с трудом:

- Может, этот мальчишка мне дороже, чем тебе...

- Дороже? - Братнов усмехнулся.

Фисюк вскочил:

- Слушай! Никогда этого никому не говорил. А тебе скажу... Нас было двенадцать корешей, воронежцы. Кончили вместе качинскую авиашколу. Один погиб в Испании, двое на финской... А остальные где? Где мы погибли?! вырвалось у него. Вот тебя... вообще ни в чем таком не обвиняли. И то... Фисюк тяжело дышал, достал таблетку, сунул под язык, запил. - Согласен... с Тимофеем вышло не так... И то, что тебя в воздух... В общем, тоже боюсь... Согласен... Такое время. Кто не гнется, тот ломается... Нынче ночью проснулся, думаю, кем ты стал, полковник Фисюк?.. Приехал сопливый мальчишка из особого отдела, а ты перед ним... Вот отчего это... -он потряс перед собой коробочкой с валидолом... - Кто же из нас штрафник, Братнов? Ты штрафник до первой крови! А я до коих пор?!

Фисюк замолчал. Потом подошел к сейфу, достал бумагу, вложил ее в пишущую машинку, сказал сипловато-измученно:

- Ну вот что... я тебе дам официальный документ об участии в боевой операции... Буду у командующего, может быть, удастся уломать, а пока что... отправляйся к Кабарову... в госпиталь... Он герой. Известный человек... ему способнее...

С утра ребята едут в Ваенгу. В увольнение. По случаю успеха. Поедешь ними...

...Море.

Черное, без проблеска, и казалось неправдоподобно твердое, точно застывшая ледяная лава, ни конца, ни края. Баренцово море. Едва уступая железному клюву кораблика, колыхались волны, темные, ленивые. От них подымался легкий парок. Братнов стоял, опершись о борт, и молча смотрел на воду. Он был спокоен и словно не замечал окружающих. И начал вдруг стал машинально насвистывать. Что это вдруг? Песня? Где он слышал ее? Где встретился с ней:

От злой тоски не матерись.

Сегодня ты без спирта пьян!

На материк, на материк

Идет последний караван...

Идет кораблик по Баренцову морю. Звучит тихая тровожная братновская песня... ...Улица Ваенги была усыпана битым стеклом, и когда летчики ступали по нему, отвечала хрустящим перезвоном. Повсюду следы недавнего налета. С угла улицы волоклись по земле клубы жиpного дымa. Аварийная команда растаскивала дымящиеся бревна. Улица одной своей стороной упиралась в порт. Второй ее конец круто поднимался вверх, к Большому аэродрому, с которого они, торпедоносцы, и взлетали, к пологим сопкам. А навстречу, с сопок вползала в Ваенгу тундра. То и дело попадались на улице огромные гранитные валуны и даже карликовые заполярные березки. Впрочем, необычнычый вид имела не только улица, но и наши герои. Они шли принарядившиеся, начищенные, как на параде... И... тащили за собой упиравшуюся козу.

Гонтарь: - Так, коза есть. Теперь что Кабарову купим? Санчес, А?

Гонтарь: - Я все знаю. Я тут двое суток стоял...

Летчики подходят к ларьку. Да, зрелище незабываемое: ларек военторга сорок второго года, да еще в маленьком портовом городке. В углу, конечно, на свежеобструганных черенках штук двадцать кос - предмет первой необходимости в городке, где на сотни верст вокруг ни одного землепашца; веер зубных щеток; мешки, коробочки; шеренга духов; гирлянды стеклянных бус; два летних зонтика.

В окошке - строгая девушка в пилотке, росточком - едва видна. Над нейзоопарк плюшевых мишек.

Гонтаръ: - Ого! Мишек еще не всех расхватали?

Продавщица (строго): - Причем тут расхватали, товарищ? У нас торговля.

Гонтарь: - Все ясно! Руки прочь от советской торговли... - Он снял с веревки детскую дудку (там их висело много).

- Подойдет командиру? - И принялся дудеть.

Продавщица: - Ну, поигрались и хватит, - и она забрала дудку.

Гонтарь: - То есть как это хватит? Заворачивай все! - и он вытащил из брючного кармана сотенные.

Ребята расхватали дудки и на этот раз загудели уже все разом. Коза шарахнулась. Тимофей едва удержал ее.

- О-о!- К прилавку протолкались четверо рослых англичан в разношерстной, с морским шиком одежде; у одного рыжая борода, другой зажимал в руке, между пальцами, горлышки сразу четырех бутылок виски. Англичане полны дружелюбия. Восклицания, хлопанье по плечам. Минута, и дудки с бусами перекочевали в руки англичан, как говорится, в знак дружбы и союзнических чувств.

Англичане с восторгом приняли подарок; надели бусы, и их трубный хор зазвучал даже более торжественно, чем хор Гонтаря.

Бусы не сумел надеть на себя только рыжебородый. Не налезали. Тогда, рассмеявшись, он надел связку всю бус на стоявшего рядом Братнова и, хлопнув его по плечу, заговорил о чем-то; потом, еще раз ударив его по плечу, догнал своих.

И они двинулись по улице городка. Без шапок, веселые и очень здоровые, мускулистые, шли прямо посреди улицы увешанные игрушками и бусами, и трубили в свои детские дудочки. Шли словно мушкетеры после победы над гвардейцами кардинала.

А кругом была старинная Ваенга, изрытая воронками, с дощатыми, некогда рыбацкими, домишками с выбитыми стеклами. С телеграфными столбами, сваленными взрывом. В госпитальном дворе раненые молча проводили их взглядом. Старушка с коромыслом и двумя полными ведрами перекрестила их.

- Ленд-лиз гуляет, - усмехнулся Гонтарь.

Братнов (снимая с себя бусы): - Гуляет, кто жив остался... Они с последнего каравана... - Он поискал взглядом, куда деть бусы, наконец положил на прилавок.

Гонтарь (машинально проводив взглядом руку Братнова с бусами): - Да... ну а что же мы все-таки Кабарову купим?..

И вот она уже готова, эта посылка. В лапы плюшевого мишки вставлена бутылки вина, и Гонтарь завязывает последний бантик.

- Ну, готово? - спросил он Санчеса. Тот протянул ему листок бумаги. Гонтарь, прочитал, прыснул: - Складно сочинил, порядок..

Все расписались. И Гонтарь, свернув записку в трубочку, надел ее на горлышко бутылки.

Только Братнов не суетился вокруг посылки и все поглядывал на дверь госпиталя. Летчики стояли посреди пыльного госпитального двора, и ждали, когда их пустят.

- Как примут раненых, сестра узнает. Велела обождать, - сообщили. Братиов вынул кисет, помял его и руках, сунул обратно в карман. - Ну что ж обождем... - благодушно сказал Гонтарь, отдав Братнову посылку. - держи Александр Ильич. - и побрел но двору, поглядывая кругом.

У дверей госпиталя было людно. Тут встретились два потока - санитары заносили в здание раненых, а навстречу им вывалилась оживленная группа выписанных из госпиталя, с вещами.

- Круговорот в природе... - мрачновато начал Гонтарь, и осекся: следом за солдатом на костылях появился другой, безрукий. Его поклажу несли сестры. А сам он зажимал под мышками два больших букета.

Гонтарь проводил его взглядом и, вздохнув, подошел к группе выписанных, которые примостились в отдалении, на вещах, в тенечке. Им обещали дать машину. Ждали, видно. долго: молоденький солдат подремывал на чемодане. К чемодану была прислонена балалайка.

Возле солдата остановился Санчес. Стал разглядывать балалайку... У госпиталя остался лишь Братнов. Держа обеими руками плюшевого мишку, он глядел вслед раненым, которых вносили в двери. Спросил у санитара: - Откуда везут?

- Все оттуда же, с Кисловки. Единственное место осталось, где фронт как был у пограничного столба, так и держится...

...Санчес тронул балалайку, и совершрино неожиданно на звук ее отозвалась коза. Все рассмеялись. - У нее хороший слух, - сказал Гонтарь.

- Она есть хочет, - поправил его Глебик, но коза отпихнула руку Глебика с бутербродом. Паренек из раненых посмотрел понимающим хозяйским взглядом на тяжелое вымя козы и проокал: - Она у вас не дОоена...

Гонтарь после секундной растерянности начал действовать. Взял у кого-то котелок, сунул Санчесу. Глебику приказал: - Держи кормилицу! Тот схватил козу за рога. Гонтарь присел и уверенным жестом дернул ее за соски.

Коза метнулась в сторону и заорала. Все расхохотались.

Открылась дверь. Вышла сестра:

- Кто тут к майору Кабарову?

Летчики бросились к сестре. Она сказала успокаивающей скороговоркой: Все хорошо, товарищи! Майора Кабарова вчера признали транспортабельным. И отправили в тыл, так что не волнуйтесь...

Летчики молчали.

- Ну что ж, - сказал Гонтарь. - Может, к лучшему. Без бомбежек жить здоровее. Ну, ничего... Спасибо. Сестричка... Вот вам... - Он повернулся к Братнову и стал деловито отвязывать плюшевого мишку от бутылки. Бутылку он сунул в карман, а мишку отдал сестре.

В руках Братнова остались только ленточка и записка.

Гонтарь (притихшим летчикам): - Ну что же, ребята. С этим все. Теперь до восьми ноль-ноль нас война не касается, двинулись...

Летчики ушли, а Братнов стоял, держа на ладони то, что осталось от посылки.

- Ну, чего вы там, Александр Ильич! - донесся голос Гонтаря.

- Да-да, - как-то поспешно сказал Братнов и, свернув записку и обмотав ее ленточкой, положил в карман...

...Музыка. Нестройный джаз. В стеклах газетной витрины отражаются танцующие пары. С газетного листа глядит на нас Гонтарь, в летном шлеме, улыбающийся. Над его портретом - заголовок статьи: "Подвиг Игоря Гонтаря". И буквами помельче: "Подводный пират взорван!.." У газетной витрины Братнов. Читает.

Гонтарь увидел братновскую спину. Расстроился. Сумрачный ушел в буфет.

Глебик за столом сосредоточенно разглядывал на свет граненый стакан с пивом.

...Зал офицерского клуба полон. Золото орденов, шевронов, пуговиц. В этом сверкании затерялись серые гимнастерки девушек. Их очень немного: телефонистки, повара, медсестры. Танцуют с ними бережно: не каждому уволенному до двадцати четырех часов выпадает такая удача.

Из-за плеча Санчеса выглянул Тимофей. Он увидел девушку... не в военном. Просто в платье. И даже ни просто в платье, а в нарядном, крепдешиновом. На нее уже давно поглядывали летчики. Но она танцевала с генералом.

Тимофей восторженно глядел на нее.

К генералу подбежал дежурный, что-то шепнул, приложив руку к козырьку. Генерал тут же ушел, рассеянно извинившись перед девушкой, к которой кинулись сразу ото всех сторон. Девушка оказалась рядом с Тимофеем, и он неожиданно даже для самого себя, поправив ремень, отчаянно шагнул к ней. И кто знает, может быть, счастье улыбнулось бы Тимофею, если б не Гонтарь. Он вдруг появился перед девушкой и, взяв за руку, мрачно сказал Тимофею: - Иди проверь козу. - И увел.

Внезапно:

- Офицеры "Гремящего" и "Громкого" - на корабли! Часть танцующих устремляется к выходу.

У подоконника, следя за танцующими, стояли Братнов и молоденький лейтенант. Одна нога лейтенанта в сапоге, вторая - забинтована, в тапочке.

Братнов (лейтенанту): - Где это вас?

- Где?.. На Кисловке... Еще легко отделался. В дверях-офицер с красной повязкой:

- Командиры из подразделений Лапшенкова, Поповича, Шкарубы, расчеты 12-2 и 12-5 - в части!

Танцующих стало совсем мало. К раненому лейтенанту подошла совсем молоденькая девушка:

- Товарищ лейтенант, хотите потанцевать?

- Я?.. Да ведь ... Как же?

- Ничего... А мы потихоньку. Хотите, на одном месте... - И она бережно обхватила его, и они начали медленно двигаться в такт музыке вдоль стены. Лицо лейтенанта стало откровенно счастливым. Братнов поглядел на них и потянулся за папиросой.

- Здесь не курят. - Рядом стоял офицер с красной повязкой. - И вообще, почему вы здесь? Рядовым не положено... Прошу покинуть.

Братнов спрятал в карман папироску и вышел на крыльцо. Стемнело. Было зябко. Из окна клуба доносился джаз. Братнов закурил. Музыка прервалась, и сразу человек двадцать офицеров пробежали мимо него, одеваясь на ходу, и скрылись в темноте. Стало тихо. По улице приближался не очень стройный топот солдатских сапог.

Мимо клуба шло какое-то подразделение. Лиц солдат в темноте не было видно. Сбоку шел офицер. Поравнявшись с Братновым, сидевшим на парапете крыльца, он воскликнул неуверенно: - Братнов? Братнов встал:

- Так точно, товарищ капитан... явился... Капитан (это был родненький).

- Как - явился? Чего так?

Братнов: - Здесь не курят...

Капитан (не сразу): - Ясно!..

Братнов принялся доставать из кармана гимнастерки документ.

Капитан: - Ладно-ладно! Пойдешь тогда со второй партией... Отходим в три ноль-ноль, с пирса! Не опоздай... - И капитан поспешил за ушедшими в темноту солдатами.

Братнов слышал только топот сапог и голос капитана: - Веселее, родненькие! За-певай!..

И штрафники запели. Песню заглушили звуки джаза из клуба...

...В большом, совсем уже пустом зале танцевало только четыре пары. Это наши герои и четыре девушки. Три в солдатских гимнастерках, одна - в нарядном платье. Как до войны. Играл джаз, а у стены стояли раненый лейтенант и дежурный с красной повязкой...

...Звуки того же вальса, но тихие, по-домашнему интимные. Это Санчес наигрывает на мандолине.

Мы в девичьей землянке-общежитии, у девушек, с которыми летчики танцевали в клубе. Посередине стол, покрытый домашней скатертью.

Глебик глядит на стопки, машинально, в такт музыке крутя пальцем по пустой тарелке. Вздохнув, он побрел вдоль стола.

Рядом с Санчесом сидела девушка, такая же смуглая, как он; матросская форма шла ей, и лишь очки с толстыми стеклами несколько нарушали гармонию. Ее звали Асей.

- Откуда вы знаете французский? - спросил ее Санчес.

- Учили... Они перешли на французский.

Глебик вздохнул и двинулся дальше.

Тимофей сидел рядом с медсестрой, очень строгой и монументальной: она крупнее его чуть не вдвое.

Тимофей робко покосился на медаль, которая лежала на ее груди, как на столе: - У вас странное имя, Каля...

- Я фактически Клава...

Гонтарь (шепотом Асе, кивнув на грудастую Клаву): - Величественная женщина...

Ася (шепотом): - Комсорг госпиталя!..

Скрипнула дверь. На верхней площадке y кое-как сбитой лестницы появилась с тарелкой огурцов Райка. Она не торопилась спускаться вниз; ей нравилось стоять здесь, наверху, выше других в своем крепдешиновом платье, притягательную силу которого не могли поколебать ни шинелька на плечах, ни кирза на ногах. И действительно, на нее смотрели с восторгом. Особенно Глебик. И она улыбнулась ему, нескладному, смущавшемуся.

Гонтарь забеспокоился, щелкнул мельхиоровым портсигаром, который выглядел как серебряный, спросил преувеличенно громко: - Ну, что там наверху?

- А чо?.. Война... - равнодушно ответила Райка и скользнула вниз мягко, бесшумно.

Глебик, все еще улыбаясь и смущенный этой своей улыбкой, потянулся к тарелке. которую держала Райка.

Гонтарь перехватил тарелку, отставил ее в сторону:

- Сказано, обождать! - Жестом пояснил: имей терпение, сейчас принесут... И жестом изобразил бутылку.

Глебик вздохнул и мрачно уселся у края стола, почему-то поглядывая на лестницу. Задумался.

Братнов сидел рядом с Шурочкой. Казалось, он забыл обо всем вокруг. Он смотрел на эту девушку, которую запомнил еще в клубе, когда она танцевала с раненым лейтенантом.

Шурочка (Братнову): - A вы до войны кем работали?

Братнов: - Полковником.

Шурочка: - Скажете тоже... Смешно.

Братнов: - Смешно...

Шурочка: - А вы тоже летчик? Да?.. Почему все летчики ужасные... - И, наклонившись к уху Братнова, шепотом:- Трепачи! Правда?..

Братнов утвердительно кивнул.

Шурочка: - А у вас жена есть?

- Есть.

- А я думала, вы скажете: "Нет". Все летчики говорят, что нет... Знаете, давайте за нее выпьем? Она потянулась к стакану, но вспомнила, что еще не принесли.

Братнов: - Сходим, потанцуем...

- Ой, конечно! - Она вскочила, протянула к нему руки.

Братнов осторожным и неловким движением коснулся ее. Она рассмеялась:

- B меня берете, как гранату Р. Г. Д.

Братнов (не сразу): - Я, Шурочка, уже пять лет не держал в руках гранаты Р. Г. Д.

- Ох вы, летчики-летчики... Ужасные вы все...

- ...Трепачи! - сказал за нее Братнов, и она расхохоталась...

И они стали медленно танцевать. Прошли мимо Глебика.

Глебик по-прежнему смотрел куда-то в сторону; затем вздохнул и решительно сказал:

- Все! Больше не могу! Давайте есть. Его неожиданно поддержала Клава:

- Ну, ладно. Раз такое дело... - И достала из тумбочки медицинский флакон.

Гонтарь: - Что же ты скрывала?! А еще комсорг! - И все ринулись к столу, быстро разлили спирт.

Санчес поднял стакан:

- Нет ничего более дикого и... как этo? несовместимого, чем война и женщина. Женщина родит, война.....

И вдруг Глебик, молчаливый, неуклюжий Глебик, поднялся и, отстранив рукой Санчеса и глядя куда-то мимо него, сказал: - Я прочту стихи...

Летчики переглянулись. Гонтарь прыснул, хотел что-то съязвить, но Глебик уже начал:

- О женщины, я видел вас

На лестничной площадке утром

Обыкновенных, без прикрас

А просто В нимбе рыжекудром...

Мужья спешили на работу,

А дети в школу. И в карман

Вы клали им по бутерброду,

Завернутому в целлофан.

Потом у лифта на площадке

вы их учили, как ходить,

В трамвай садиться, воду пить.

Чтоб только было все в порядке

И вслед глядели из окна

глазами с продымью зеленой,

Еще мерцавшей после сна

И после страсти разделенной...

Глебик читал, склонив голову набок и трудно произнося слова. Клава глядела на него, не моргая. Гонтарь притих, а Глебик продолжал:

День добрый! - Вы бросали мне

И опускали вниз ресницы

Чтоб утаить, что там, на дне,

Ночные шалые зарницы

Еще погасли не вполне...

Глебик замолчал, растерянно огляделся и сказал: - Все!..

- Брат Пушкин! - с восторгом воскликнул Гонтарь. - И в моем звене...

- Лермонтов!- поправил Глебик.

- Ну, нет! - Лермонтова срезали в поединке.

- Не спеши! У нас тоже будет все, как в аптеке...

Было тихо, только огромная, угловатая Клава не то всхлипнула, не то вздохнула. И словно от этого всхлипа стремительно поднялась Райка и, растолкав всех, подошла к Глебику. Она успела положить руки ему на плечи, хотела не то сказать что-то, не то поцеловать, но тут в землянку влетел запыхавшийся посыльный штаба:

- Девчата, кончай ночевать! Все срочно на объекты! - Побежал дальше.

Клава: - Полетели, девочки!..

...Летчики одни. Молча глядят на накрытый стол. Гонтарь вздохнул и медленно двинулся вдоль аккуратно заправленных коек. На одной из них поверх казенной - маленькая домашняя подушечка. Гонтарь взял с тумбочки флакон духов, поставил, пошел дальше. У полуотдернутой занавески лежало брошенное впопыхах крепдешиновое платье. Гонтарь взял его, подержал в руках, хотел повесить на место. Отвел занавеску: там у самой стены в пирамидке стояли четыре винтовки с примкнутыми штыками. На острие штыков был растянут, видно, для просушки, лифчик.

Гонтарь задернул занавеску.

- Эх, девочки, девчоночки... Ну, что делать будем?..

Братнов незаметно взглянул на часы. В землянку вбежал молоденький механик в комбинезоне:

- Вот, достал. - Он вытащил из кармана литровую бутылку.

- Еле к вам добрался... Дорога из порта перекрыта...

Гонтарь (подходя к нему): - Молодец! В самый раз принес... Наземный персонал, сколько тебе? (И, не глядя, сунул ему деньги.)

Механик: - Куда вы столько?

Гонтарь: - Не стесняйся... заработал... и давай отсюда! Ну!

Ошалевший механик пулей вылетел из землянки. Гонтарь ставит бутылку на стол.

- Ну, что делать будем?.. - И, подумав. - Эх, не пропадать же! - Он взял с тумбочки губную помаду и, прикинув, провел на бутылке черту. - Это нам, а это им оставим...

...Бутылка уже полупуста: вино почти подошло к красной черте. Но веселья за столом не прибавилось: сидят, ковыряют вилками. Санчес, с гитарой в руках, наигрывает что-то.

Гонтарь исподлобья поглядывает на Глебика. Наконец спрашивает:

- Сам сочинил?..

- Глебик, виновато:

- Сам...

Гонтарь качнул головой, протянул: - Пушкин ты, а не Лермонтов! И с начальством не пререкайся!

Тимофей - он, уже явно захмелев, сидел между Гонтарем и Братновым, поднял рюмку:

- За вашу удачу, Александр Ильич! Эх, вот был бы я командующий...

Братнов, улыбнувшись, щелкнул Тимофея по носу.

Гонтарь: - А такую знаешь? - Он забрал у Санчеса гитару и запел... Гонтарь пел тихо, душевно.

Все затихли... Тимофей, привалившись грудью к столу, слушал, отбивая рукой такт. Братнов достал часы, посмотрел украдкой. Взглянул на ребят. Хотел что-то сказать, но говорить не стал. Поманил Тимофея к двери: Тима... Тут у меня часы барахлят. Бой отказал... А ты у нас мастер... - И он отдал Тимофею часы. Тимофей взял, не глядя: - Ладно.

Братнов: - Мне тут на минуточку надо... Ну! - Он хлопнул легонько Тимофея по плечу и, прихватив свой мешок, неслышно вышел... Тимофей проводил его рассеянным взглядом. Братнов шел по темной улице, было тихо. Где-то тревожно и тоненько жужжал "Юнкерс".

Братнов обернулся, взглянул еще раз на землянку и зашагал дальше. Тимофей вернулся к столу, что-то его встревожило... но ребята так хорошо пели.

Мысли Тимофея смешались; он присел у стола. Песня окончилась. Наступила тишина, и в тишине послышался мелодичный звон братновских часов. Тимофей вытащил часы, некоторое время смотрел на них, силясь сообразить, почему же они, "неисправные", вдруг забили; и внезапно вскочив, с криком: "Братно-ов!" - бросился из землянки.

Тимофей бежит по улице, без фуражки, фланелевка выбилась из брюк:

- Братнов!.. Дядя Саша!.. Братно-ов!

Из темноты (патруль):

- Стой! Стой! Стрелять буду!.. - кто-то схватил Тимофея. Он пытался вырваться, ему закрутили руки, он обмяк, сказал тихо и горестно: - Ушел!..

...Дорога в порт. Мы узнаем ее сразу. Но сейчас она совсем другая. Гудки машин, скрежет колес. В кузовах - зачехленные ящики, длинные сигары торпед, матросы.

Этот поток техники оттеснил в сторону одинокую фигуру в пехотной шинели, с мешком.

Кто-то из шоферов облаял его матерком, и Братнов, щурясь от грохота, и вовсе сошел с дороги.

Какое-то проклятие лежит на Руси, - позднее думал Тимофей. Гениального человека - за решеты. А организовал победу, - под матерщину, вон дороги...

На повороте от шлагбаума отделились две фигуры. Офицер и солдат с автоматом. Не слышим, о чем они спросили Братнова, но увидели, как Братнов растерялся, потом вытащил из-за борта шинели бумажку.

...Хлопнула дверца "виллиса". Из машины выскакивают лейтенант с красной повязкой и Фисюк, спешат к небольшому входу в скале. Здесь штаб. Необычное, взволнованное движение и тут. Среди этого движения Фисюк сразу увидел неподвижную фигуру особиста, приезжавшего на остров. Он был без фуражки, чем-то озабоченный.

Фисюк (лейтенанту, вполголоса): -Что случилось?

- Не знаю!..

...Они быстро идут по коридору огромного помещения, вырубленного в скале. Сводчатый потолок. Сыровато. Справа и слева - отсеки. Радиоаппаратура, телефонистки, штабные офицеры. Треск телеграфных аппаратов.

Лейтенант (у одного из отсеков): - Товарищ начальник штаба, ваше приказание...

Начальник штаба, генерал (оборачиваясь): - Наконец!.. Где вы там?..

Фисюк (не без тревоги): - Грузы вторую неделю... Пришлось самому в порт...

- Идемте!...

Генерал и Фисюк идут по коридору. У одного из отсеков:

- Товарищ начальник штаба, из контрразведки. Расшифрована!.. Генерал читает шифровку. - Минутку, полковник!

Фисюк как-то боком подался в сторону, одернул китель. В тишине отчетливее слышны голоса:

- ТЩ-22! Даю добро на выход!..

- Подорвался на мине, хода не имею!

- Принимаю меры! М-2, М-2...

- Истребителям барражировать квадрат 23...

Фисюк (заглянул в отсек, похожий своей теснотой и потолком из неровного серого камня на келью древнего монастыря. Сидящей с краю девушке, тихо): Люся... Что тут у вас?

- О, товарищ полковник! Здравствуйте!- как ему показалось, ужасно громко ответила та.

- Что у нас?..

- Тиш-ш!

Дверь кабинета командующего.

Начальник штаба (Фисюку): Ждите!- И скрылся за дверью. Фисюк, присев на край скамьи, все поглядывал на дверь. Наконец она отворилась. Из кабинета торопливо вышел особист. Фисюк неожиданно для себя чуть приподнялся: - Здравствуйте.

Тот скользнул по нему озабоченно-рассеянным взглядом и молча прошел мимо. Но тут же вернулся. На этот раз он шел не один. Вслед за ним вели кого-то, одетого в огромную солдатскую телогрейку и кирзовые сапоги. Фисюк узнал в арестованном Степана Овчинникова. Почувствовал противную сухость во рту: все!

Конвойный остался у дверей. Фисюк знал, что у конвойного спрашивать не положено, да и бессмысленно, но все же спросил как бы между прочим:

- А кто это?

- Не знаю. Задержали кого-то...

Наконец Фисюка позвали.

"Ну"... - подумал Фисюк и решительно вошел в кабинет. Овчинникова в кабинете не было.

За большим столом сидел командующий, бледный, в свитере с закатанным рукавом. Подле него - военный врач натягивал на его руку манжет аппарата для измерения давления.

- Товарищ командующий... - Фисюк, увидев врача, запнулся.

- Командующий: - Твоего привезли, видел?

- Так точно!

- Вот, оказывается, у нас какие дела, полковник!

Врач: - Простите минутку. - И он стал нажимать резиновую грушу аппарата.

Фисюк вновь почувствовал - ноги становятся ватными. Он подобрался, одернул китель, готовый ко всему.

Врач (измерив давление): - Товарищ командующий, нужно лечь.

Командующий: - Если полковник Фисюк позволит...

Фисюк действительно был готов ко всему, но не к шутке. Он хотел улыбнуться, но не смог.

Врач: - Я не шучу...

Командующий: - И я тоже... (И посерьезнев.) - Я в вашем распоряжении... часов через шесть... Оставьте нас, доктор! (Фисюку, очень серьезно.) Вот ведь как все поворачивается, полковник... - И сняв трубку резко зазвонившего телефона:- ...Да, товарищ адмирал... Обстановка складывается неблагоприятно... - он подвинул листок, принялся что-то записывать. Писал долго. Наконец:

- Да. Поиски продолжаем... Приведены в боевую готовность части Фисюка, Сыромятникова, Макаревича...

Только сейчас, услышав свою фамилию, полковник Фисюк впервые подумал, что его вызвали, кажется, совсем по другому делу.

Командующий (кладя трубку): - Так вот, полковник. Ставка ваш план одобрила... Операция по вашему плану началась вчера в 21.00. Вас уже не было на острове... Вот боевой приказ. - командующий передал Фисюку несколько листов бумаги.

Командующий (начальнику штаба): - Николай Сергеевич, введите в курс дела... - И он склонился над бумагами.

Фисюк, поначалу от волнения не сообразивший, о каком плане идет речь, только сейчас понял окончательно, что произошло.

Начальник штаба: - Ваши наблюдения и выводы, полковник, верны... Разведка их подтвердила... - И вдруг с досадой: - Ведь мы знали - ставка сообщала, - плавбаза лодок противника вышла из Гамбурга... Позже была замечена англичанами в Бискайском заливе... Естественно, она перестала нас интересовать, и вдруг... вон она где оказалась! Кому же могло прийти в голову, что они выведут ее во льды. - Начальник штаба подошел к карте, отдернул занавеску, едва дотянулся до нужного места: оно было очень высоко. - Умный маневр! Немецкие подлодки работают как против английских караванов, так и против нашего Северного морского пути...

Командующий (отвлекаясь от бумаг): - Вы дали недостающее звено, полковник, молодцы! Как этот?.. Его фамилия... Ну, чьи наблюдения?