Штурманы

13-й возвращается с задания

После гибели Степана Захаровича командиром звена назначили старшего лейтенанта Костихина. Выше среднего роста, широкоплечий, с крупной, чуть наклоненной вперед головой, маленькие, стального оттенка глаза под густыми рыжеватыми бровями… Уверенностью, несокрушимой силой веяло от его фигуры.

Но вот каков он в бою — Ушаков не знал.

…Предстояло выбросить двух парашютистов вблизи города Рунцлау. Вылетели вечером с расчетом, чтобы в глухую полночь выйти в заданный квадрат. Задолго до линии фронта набрали максимальную высоту. С 4000 метров пришлось надеть маски — не хватало кислорода. На этот раз синоптики не ошиблись: линию фронта прошли за облаками. Для экономии горючего спустились с «потолка» и пошли под самыми верхушками клубящихся горок и завитков.

Серебристо-золотой диск луны заливал снежные вершины облаков, высвечивая все ямки. Порой Ушакову чудилось, что не в самолете, а в аэросанях он мчится по заснеженной тундре, которой нет предела… Черно-фиолетовым куполом висело небо. Убаюкивающе, равномерно гудели двигатели. Изредка переговаривались летчики, тщательно и настороженно оглядывая пространство. На подвесном ремне качался в турели стрелок, не снимая рук с пулемета. Похоже, дремали двое парашютистов, сидя у борта на скамье и склонив друг другу головы на плечи. Сидел за рацией стрелок-радист и, казалось, спал, прижав к вискам наушники. И только Владимир, как всегда в ночном полете, да еще в облаках или за облаками решал свою обычную штурманскую задачу. То холодной, то горячей волной каждый раз окатывал его страх, что он не выйдет на цель, не выполнит боевого задания. «По всему полку да и дивизии прославлюсь. Глаз не поднять… Отругают перед всеми, отстранят от полетов. А может, и судить будут… Ведь «блудежка» и невыполнение задания — это же помощь фашистам!»

И Владимир яростно крутил ручки радиополукомпасов, настраивая их то на одну, то на другую станции, снимал отсчеты со шкал, вычислял пеленги и прокладывал их на полетной карте…

Примерно за час до выхода на цель облачность неожиданно оборвалась. Засуетились пилоты, заоглядывался стрелок, вставая ногами на тумбу, задвигал рычагами борттехник, забегал из кабины в кабину — от окна к окну — штурман. Подняли головы парашютисты, в последний раз осматривая свое снаряжение.

Еще не было такого случая, чтобы, идя вне видимости земли, Ушаков не уклонился от маршрута. И потом с неприятным чувством страха и ожидания восстанавливал ориентировку.

И на этот раз земные ориентиры не совпали с ориентирами на карте.

В таком положении большинство штурманов тянет, выигрывает время, шаблонно отвечая командиру: «Погоди одну минутку… Сейчас, сейчас», — и требуется большое мужество, выдержка, самообладание, чтобы не растеряться, не впасть в панику. Не идти на гибельном поводу у какого-нибудь члена экипажа, который услужливо тычет карандашом в карту: «Вот мы где, смотри! Смотри!», — хотя сам давно уже потерял ориентировку.

Ушаков в подобной ситуации как штурман не был исключением. Стоя в передней кабине и вглядываясь вниз, он односложно отвечал:

— Подожди, командир… Подожди пока…

Костихин снизу вверх с недоверчиво-презрительной усмешкой поглядывал на него. Потом решительно сказал:

— Готовься к выброске!

Кивнул головой:

— Вон лес!.. Пора!

Владимир удивленно, даже растерянно поглядел на него. Внизу что-то чернело. То ли лес, то ли населенный пункт, то ли свежевспаханное поле?.. Включив лампочку, поглядел на карту, на ручные часы:

— Нет, рано!

— Как рано? Выбрасывай! Где же ты после лес найдешь?..

— Через 42 минуты… Вот тогда и выбросим.

— Ты это всерьез? — повернулся в кресле Костихин. — А я говорю — выбрасывай!

— Не могу!

— Послушай, Володя, — вкрадчиво заговорил Родионов, — раз командир приказывает, так бросай!

— Но это вовсе не цель! Время еще не вышло! Да и контрольные ориентиры не просматриваются!..

— А я говорю цель! — повысил голос Костихин. — Ты ошибся в расчетах и не можешь опознать ее!

— Можете проверить, если не доверяете! — тыкал пальцем в карту Владимир. — Через пять минут пройдем реку Регель. Дальше слева увидим группу озер. А потом уж дальше будет цель!

— Ладно! Время пока еще терпит! — скептически проговорил Костихин. — Но если только через пять минут не увидим Регель — выкину тебя за борт вместе с парашютистами. Понял?!

Владимир с тревогой всматривался за борт, но ничего характерного не видел. К тому же и луна, сиявшая весь маршрут, как нарочно, куда-то исчезла.

— Ну, штурман?! Где твоя обещанная река? Время-то выходит! — забасил Костя Костихин.

— Погодите, время еще не вышло…

— Уже четыре минуты прошло! Готовься!

Владимир во все глаза всматривался вниз, но реки не видел. «Что за чертовщина?! Неужели пролетели?.. Не может быть!»

— Пять минут прошло! — пробухал над ухом голос. Владимир поглядел на часы.

И в этот момент откуда-то сбоку из-за тучи выплыла луна. Вспыхнули, точно подожженные, озера. А впереди километрах в десяти запереливалась река.

— Вон она! Вон! — закричал, обрадовавшись, Владимир. — Идем правильно по маршруту!..

— Охлади голову! — съехидничал Костя. — Время-то не совпало? На целых три минуты! Та ли еще река?

— Та! Та! Командир! — горячо заверял штурман. — Вон видишь этот изгиб?

Костихин долго сличал карту, вздыхал и чмокал губами, потом безапелляционно заявил:

— Нет, не та! Поворачивай назад!

— Да ты что?! — вытаращил глаза Владимир.

— Не та ведь, Саня?

— Не та! Не та! — скороговоркой ответил Александр и поворотом штурвала ввел машину в разворот.

— Да вы что в самом деле?.. Или не хотите видеть?! — взорвался Владимир. — Отставить поворачивать! Взять прежний курс! Или я отказываюсь быть штурманом! И доложу об этом командиру полка!

— Ну и докладывай! — невозмутимо, с холодной улыбкой отвечал Костя. — Сам заблудился — сам на себя и накапаешь!

Овладев собой, Ушаков жестко проговорил:

— У меня складывается впечатление, товарищ командир, что вы не хотите выполнить боевое задание.

— Что-о?! Да как ты смеешь? Я командир, и я отвечаю за выполнение задания! Я! А не ты! Понял?!. Думаешь, орден получил, так тебе все дозволено? Можешь командовать?

«Неужели никто не заступится?» — Владимир растерянно поглядел на Родионова. Тот хранил молчание, и только мстительная усмешка подергивала губы. Тогда Владимир оглянулся и встретился взглядом с борттехником Митей Тулковым. Тот испуганно шарахнул глазами в сторону. «Этих уже обработал!» — с тоской подумал Владимир. Оставалась последняя надежда — стрелок-радист Коля Петренко. Но кабина радиста была пуста.

— А я не дам выбрасывать! — неожиданно для себя возразил Ушаков.

— Как это не дашь? — угрожающе заворочался в кресле Костихин. — Вот сейчас прикажу им прыгать и прыгнут!

— А очень просто! Скажу им, чтобы не прыгали, что их выбрасывают за сотни километров от назначенного места, и они не прыгнут! И прилетят домой вместе с нами!

— Да ты что?! Да я тебя! — Костихин суетливо искал рукой кобуру пистолета. — За невыполнение приказа командира под суд!

— За то, что угрожаете, я ухожу к парашютистам! — Владимир неловко повернулся в узком проходе и как-то боком, выставив вперед руки, вышел в общую кабину.

Самолет продолжал виражить… Парашютисты, увидев Владимира, привстали со скамьи:

— Что, штурман, прыгаем?

— Рано еще! Еще с полчаса лету! — и сам опустился на скамью рядом.

Приоткрылась дверь пилотской кабины. Высунулся Тулков:

— Вовка! Командир зовет.

Владимир, подойдя к турели, вытянул оттуда Петренко, негромко попросил:

— Идем к командиру…

— Ну что ты, Володя, шуток не понимаешь? — закачал горестно головой Костихин, когда увидел штурмана со стрелком. — Да ты не обижайся! Ведь я шутил! Гляди, и курс твой взяли. Дай, думаю, проверю — какой у меня штурман? Люблю летать с молодежью. Геройский оказался штурман! Кремень, а не парень! Так ведь, Митя?..

— Провалиться мне на месте, но лучше Вовки Ушакова во всей дальней авиации штурмана не найдешь! — прорвался, как всегда, с непонятным и странным хохотком Тулков. — Это я понял еще в день гибели старика Медведева!

Снова прошли Регель, потом слева заблестели озера. Владимир не удержался, мотнул головой:

— Вон видите озера? Так что точно идем…

Выброска прошла успешно. Тулков, нацепив парашют, открыл дверь. Кабина сразу наполнилась характерным гудом и шипом свистящего воздуха, оглушающим рокотом двигателей.

Парашютисты, пригнувшись, положив правые руки на кольца парашютов, один за другим стояли у проема двери, ожидая команды.

Владимир, припав к окну, следил за черневшим, выползающим из-под крыла лесом.

— Поше-ел! — закричал он, махнув рукой.

Еще сильнее сжавшись, парашютисты, стараясь не задеть огромными рюкзаками верхний обрез двери, выпали из самолета. «Шурх! Шурх!» — дважды прохрипел им вслед поток воздуха, засасываясь в кабину.

— Готово! — ликующе заорал Тулков, с резким стуком захлопывая дверь.

…Появления истребителей никто не ждал. Шли уже над своей территорией. Они атаковали сзади, с хвоста. Кажется, пара, а может, и больше. Когда по бортам протянулись огненные бичи, каждый понял — прозевали, и теперь, возможно, придется расплачиваться жизнью…

Старший лейтенант Костихин первым пришел в себя:

— Стрелок? Что спишь?! — с силой толкая штурвал, закричал он. — Огонь по истребителям! Огонь!

— Стреляю, командир! Стреляю! — кричал сержант Несмеянов, прильнув в турели к пулемету.

Ушаков, находившийся в общей кабине недалеко от стрелка, услышав его крик, бросился в пилотскую. Самолет резко встряхнуло. Потом, будто град по крыше, что-то пробарабанило по фюзеляжу и, оглушительно треснув, свалило штурмана с ног. Очнулся Владимир от холода, точнее от пронизывающего до костей ветра, который ледяной струей бил в лицо. Секунду-другую не мог понять, где он и что с ним. Кругом сплошная темень, а уши наполнены каким-то нудным гуденьем. А когда понял, точно подброшенный, вскочил на ноги и бросился к летчикам.

— Командиру! — что есть мочи закричал он, ворвавшись в пилотскую. — Что-о?! — и осекся на полуслове.

Кабина была пуста, а верхний аварийный люк открыт. Куда же все подевались? Выпрыгнули? Но почему?.. Самолет летит. Левый мотор работает, а правый? Выключен? Что это? Земля?! Ушаков схватился за штурвал и рывком потянул на себя… Лес исчез, появилось небо, расцвеченное звездами. Ушаков забрался в кресло командира.

В первую очередь — набрать высоту. Сектором газа, рычагами установил режим набора… Затем — выдержать курс. Кажется, 85 градусов. Ушаков «дал левую ногу», добавил газ, повернул штурвал, пытаясь удержать самолет на прямой и привычно взглянул на компас. И… не увидел его. От удивления даже опешил. Протянул руку и попытался нащупать прибор у лобовых стекол, но нашел только опорные резиновые амортизаторы, на которых раньше висел «КИ». «Пулей или осколком оборвало», — догадался он. Но как же определить курс?.. Ведь самолет летел с разворотом на одном двигателе и куда — неизвестно. Может, на север?.. А может, и на юг? А может, обратно к линии фронта? Колючие мурашки побежали по спине… Была бы карта, попытался бы вести визуальную ориентировку, но ее под рукой не было. А идти разыскивать в другой кабине в темноте не имело смысла: упругая струя воздуха, продувавшая фюзеляж, могла закинуть ее куда угодно. Но главное, Ушаков боялся оставить, самолет неуправляемым. «Что ж! Попробую сориентироваться по памяти. Я же отлично помню маршрут. Да и от последней отметки, вероятно, недалеко ушел. Самолет-то крутился…»

Владимир приник к стеклу, напряг зрение, пытаясь сквозь толщу тьмы рассмотреть и опознать земные ориентиры. Внизу — ни огонька. Смотрел до рези. Откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, давая им отдохнуть. Посидел так с минуту, снова припал к окну.

«Где же озеро? Утичье озеро? — мучился он. — Здесь же оно! И, должно быть, видно. А восточнее его в 10 километрах характерный петлеообразный изгиб реки Лесной». Маршрут домой как раз проходит через эти ориентиры. Но ни озера, ни изгиба реки не видел Ушаков. Внизу лишь едва различались какие-то пятна. Правда, вдали слева за горизонтом дрожало розово-красное марево. Там что-то горело. Но что? Да и сколько туда лететь? Ведь ночью с высоты крупные пожары видны за десятки и даже сотни километров. А может, это линия фронта?

Владимир еще долго крутил по сторонам головой, пока, наконец, не выбился из сил. «Неужели бросить самолет и прыгать? Да-а, пожалуй, выход один — прыгать. Заладил — прыгать, прыгать… Стыдись, ты же не новичок на фронте. Но куда лететь? Скоро и горючка кончится. Постой! А звезды?!» Он вскинул глаза в надежде отыскать знакомые созвездия. Но небо затянули плотные тучи. И только над самым горизонтом, будто издеваясь, мигала яркая желтая звезда. Он чуть не заплакал от обиды, когда и она, померцав, исчезла в облаках.

Ну, ладно. Стоп! Хватит нюни распускать. Чем сложнее обстановка, тем спокойней штурман. Буду лететь, пока не наступит рассвет, если горючего хватит. Кстати, сколько его осталось? Он склонился к бензочасам и начал их переключать по бакам. Два были пустыми. В третьем, на котором работал мотор, оставалось литров 150. В четвертом — 400. Часа на два хватит… Но до рассвета?! Посмотрел на часы — половина второго. А рассвет наступит в 4-20… Ему стало невыносимо холодно. Выбрав триммер руля поворота, начал откидываться назад. Над головой зиял пустой серый зев люка. Так вот куда выпрыгнул экипаж?! Почему не в дверь? А может, крышку люка взрывом сорвало…

Немного согревшись, снова уселся недвижно. Почему же товарищи его забыли? Посчитали мертвым? Где они сейчас? Может, «мессеры» расстреляли их в воздухе? Но почему не сбили самолет? Или потеряли в темноте?..

Надрывно, со стоном гудел мотор. Владимир то и дело поглядывал на него. Хоть бы не отказал… Что это? Откуда-то сбоку послышался стон. Усмехнулся. «Всякая блажь лезет в голову. Здорово меня контузило…» Ему стало не по себе. Оглянулся. Больно ударил себя по щеке. Стон пропал. «То-то! Так-то лучше будет!..» Но через некоторое время опять послышался стон. Совсем рядом. «Проклятая контузия… А если петь?» И он громко запел: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна-а! Идет война народная, священная война-а…» И тут, похолодев, почувствовал как что-то опустилось на его плечо и сильно сжало. От неожиданности он вздрогнул, схватился за пистолет.

— Кто? Кто тут?..

Лица не разглядишь. Замотано чем-то белым.

— Да я… Несмеянов.

— Ванька? Ты?! Ну и напугал меня! — он без сил сполз в кресло.

— Где все? Где командир? — прерывисто дыша, спросил стрелок.

— Не знаю, Ваня. Выпрыгнули, видно…

— Как выпрыгнули? А мы?..

— Что мы? Летим.

— А ты почему не выпрыгнул?

Владимир рассказал, что с ним произошло и как он очутился за штурвалом.

— Аэродром скоро?

— Не знаю, Ваня. Компас разбит, карты нет, ориентироваться не по чему.

— А если заблудимся?

— Все может быть. Ты проверь-ка рации и задний компас, — с надеждой сказал Владимир. «И как это я раньше об этом не подумал? Это же наше спасение!..»

Узкий луч света разрезал темноту, пошарил кругом. Уперся в рации, заскользил по ним.

— Нет, ничего не сделать. Все разбито, как и моя голова, — вздохнул в темноте Несмеянов.

Последняя надежда рухнула.

— Тебя перевязать? — забеспокоился Владимир.

— Сам перевязался, когда очухался. Что будем делать-то? — спросил Иван, усевшись в кресле второго пилота.

— Как что? Лететь, пока не выйдем на какой-нибудь аэродром или площадку.

— А кто будет сажать? Ты?

— Мы!..

— Но это же риск?

— А что не риск?.. Вся жизнь риск, особенно на войне.

— Ты же никогда не садил самолет, да еще ночью?

— Ну и что? — поглядел на него Владимир. — Полгода назад мы с Вадовым на одном двигателе пришли из-за линии фронта, с озера. Помнишь, никто не верил?..

— Так то с Вадовым.

— А мы чем хуже?

Внезапно ровный гул двигателя прервался. Мотор чихнул раз, другой. Послышалось шипенье вперемежку со свистом. Самолет, словно ударившись о невидимую стену, провалился вниз. «Баки! — обожгло. — Забыл переключить!..»

— Держи штурвал! — крикнул Ивану, а сам вцепился в кран переключения бензобаков и быстро перевел его на другой бак.

Мотор шипел, самолет продолжал падать. «На пустой переключил!» — Ушаков повернул кран еще на одно деление. Мотор продолжал шипеть, уши больно давила тишина. «Опять пустой! Который же полный?! Перепутал направление…» Он быстро начал переводить кран в обратную сторону, а самолет падал. Перевел в четвертое положение. «Если и сейчас не заработает, тогда — прыгать!..» Мотор чихнул, будто проснулся, хлопнул и, оглушительно взревев, загудел мощно и ровно. Ушаков, схватившись за штурвал, с удовольствием потянул его на себя.

— Фу-у! Кажется, пронесло! Двести метров потеряли…

— Вот видишь, чуть не разбились, а ты надумал посадку на одном моторе…

— Опять ты за свое, — поморщился Владимир.

— Разумное предлагаю. Выйдем на пункт или аэродром, самолет побоку, а сами на парашютах…

Владимир покачал головой:

— И это говорит друг, уралец! Неужели не понимаешь, мы обязаны спасти самолет. Если посадим, то через два-три дня на нем же полетим бить гадов!..

— Главное сейчас — сохранить жизнь, — упрямился Иван.

— Ладно! Выйдем на аэродром — прыгай! Я один посажу машину. Можешь прыгать хоть сейчас. Не держу.

Иван молчал.

— Не думал я, что среди уральцев бывают трусы.

— Ну ты! Насчет труса поосторожней! А то могу и ударить.

Владимир расхохотался — задел за живое. Теперь его хоть впятером выбрасывай, и то не выбросишь — рыжего черта… А насчет драки — Иван мастак. Однажды в командировке в Казани Иван, защищая незнакомую девушку, раскидал на асфальте четырех подвыпивших хулиганов.

По-прежнему за бортом густая темень. И внизу, и вверху. Даже костров не видно… Было около трех ночи, когда впереди показались светлые точки. Огоньки вытянуты в линию, как раз поперек курса. Улица, аэродром или просто костры?..

Черноту ночи снизу вверх разрубил надвое голубоватый луч света, уперся в «днище» облаков, секунду покачался, погас.

— Аэродром?! — в голос воскликнули штурман со стрелком.

— Вот повезло так повезло! — радовался Владимир.

— А если аэродром фашистский?..

Ушаков поглядел на бензочасы. Посчитал что-то, шевеля губами.

— Бензину осталось минут на двадцать. Попытаемся разведать, — Владимир убрал газ, повел самолет к земле.

Несмеянов достал ракетницу, приоткрыл форточку. Стрелки высотомера уверенно сматывали высоту, но земля по-прежнему плохо просматривалась. Огни росли, приближались. Владимир не выдержал, охрипшим от волнения голосом сказал:

— Боюсь, как бы не приняли за чужих да не вмазали пару снарядов в брюхо. Просигналь «я свой», дай три зеленых!

Он забыл, что с двух часов ночи действовал другой сигнал «я свой» — две зеленых ракеты.

Иван высунул ствол ракетницы в форточку. Хлопнул выстрел. Ракета по дуге метнулась в сторону. Потом вспыхнула вдали и, зависнув, холодным светом залила местность. Вслед понеслась вторая, через секунду — третья. Уткнувшись в окно, Владимир увидел перед собой темную посадочную полосу, четко выделявшуюся на светлой траве. Рулежные дорожки. Справа на опушке березняка какой-то сарай. Рядом с ним — огромный зарод сена. И ни одного самолета. Местность незнакомая.

Снова сомкнулась над землей темнота. В ответ ни одного сигнала.

— Сделаем круг! Стреляй белыми!

Иван начал пускать одну ракету за другой. Огненными каплями они плавно текли вниз, выхватывая из темноты участки аэродрома. Поля с копнами сена, опушка леса, мелкий кустарник…

— Что будем делать? — повернулся Иван. — Осталось две ракеты…

Владимир поглядел на бензочасы. Стрелка колебалась на нуле.

— Садиться будем. Бензин кончается.

— Сади на фюзеляж, шасси не выпускай, все же безопасней.

— А если аэродром немецкий и придется взлетать? — Владимир испытующе глядел на Ивана. — Без шасси нам крышка!..

— Примем бой!

Владимир направил нос самолета на огни. Вон тот, сдвоенный, вероятно, означает «Т». Выравнивать у него. Главное — вовремя убрать газ, выдержать направление. Ушаков вспотел от напряжения: сажать самолет куда сложнее, чем пилотировать по горизонту. Иван, глядя на приборы, монотонно твердил:

— Высота 100! Скорость 180! Высота 80! Скорость 180! Высота 70! Скорость 170! Высота 50! Скорость 150!.. Скорость! Увеличить скорость! — закричал Несмеянов.

Владимир двинул сектор газа вперед. Затихший было мотор гулко и басовито взревел.

— Ракеты!..

Один за другим уносятся в мрак тугие яркие комочки… Полоса точно по курсу. Отчетливо видна высокая покачивающаяся трава. Седая, точно заиндевелая. До нее рукой подать. Метров двадцать-десять не больше…

— Убирай газ! — командует Владимир, а сам плавно выбирает штурвал.

Нос машины приподнимается, сдвоенные фонари проносятся сбоку. Все! Сейчас самолет заскользит по траве или камнем провалится вниз. Ушаков с Несмеяновым откинулись на спинки кресел, вытянув и напружинив ноги, словно это могло их спасти от удара. Мгновения, за которые люди седеют. По фюзеляжу громко застучало, будто снаружи ударили молотки. «Винт режет грунт!». Хрустящий скрежет. Металлический звон. Нарастающее гудение, переходящее в гул. Толчки. Вдруг самолет, словно волчок, разворачивается влево. Удар! И все стихает. Тишина давит уши…

Владимир открыл глаза.

«Зажигание! Аккумуляторы!» Вытянув руку, ударил по выключателю.

— Уф-ф! Неужели сели?! — сказал Несмеянов. — Бегу к пулемету!

Скрылся в общей кабине.

Откуда-то из темноты донеслись голоса. Урчание грузовика. Замелькали огоньки.

Владимир вылез из кресла, пошел к двери. Стоявший в турели Несмеянов, услышав громыхание его шагов, спросил:

— Ты куда?..

— На разведку. Если выстрелю — стреляй!

У самой двери Владимир запнулся о что-то мягкое. Чуть не упал. Поперек прохода — человек. Владимир опустился на колени, прижался ухом к груди. Сердце не билось. Он хотел позвать Несмеянова, но раздумал. Открыв дверь фюзеляжа, спрыгнул на землю. Теплая ночь встретила ароматом перестоявшихся трав, убаюкивающим криком перепела: «Спать пора! Спать пора!..» Сминая росистую траву, Владимир обогнул хвост самолета, остановился. Вытащил пистолет.

К самолету с притушенными фарами приближалась машина. Когда она подъехала ближе, Владимир хрипло крикнул:

— Стой! Кто едет? Стреляю!..

— Свои! Свои! — раздались голоса.

Владимир вдруг почувствовал неимоверную усталость. Стоять не было сил. Сунув пистолет в карман, он упал в траву…

Командир полка Герой Советского Союза Вадов (полковник Селиверстов принял дивизию) никак не ожидал, что этот день принесет ему столько радости. Ну хоть бы кто предупредил!..

Поздно вечером сидел он в кабинете один, когда в дверь постучали.

— Да! Да! Войдите! — машинально ответил, не отрывая взгляда от полетной карты.

И только когда вошедший начал докладывать: — Товарищ подполковник, — Вадов, услышав знакомый голос, вскинулся, да так и застыл на месте с широко раскрытыми глазами.

— Володя-я?! Жив?! — Он схватил Ушакова в охапку. — Ох, и напугал ты меня! Я ведь понял, что ты погиб!..

Владимир освободился из объятий:

— А где сейчас мой командир?

— Не знаю, пока сообщений не поступало. Думаю, выпрыгнули они, когда вас подожгли.

На другой день утром в полк вернулся Родионов. Еще через два дня — Коля Петренко. И, наконец, через неделю — сам командир, старший лейтенант Костихин, оборванный, изможденный, с исцарапанным лицом, с завязанными грязной повязкой глазами. Он хромал на правую ногу. Широкое лицо заросло черно-бурой щетиной…

— Радист выпрыгнул вторым. В тот момент раздался взрыв. Больно ударило по глазам. Вроде осколками стекла. Потерял сознание, очнулся — ничего не вижу. Крикнул дважды — всем покинуть самолет и сам полез в люк…

После ухода Костихина, Вадов, встав из-за стола, сказал Ушакову:

— Картина ясная. После прыжка командира, самолет, видимо, увеличил угол планирования. Встречный поток усилился и все же сорвал пламя с мотора. А тут появился ты. Говори спасибо, что научил тебя пилотировать…

— Что теперь с ним будет?

— Пусть сначала вылечится, потом решим. — Вадов задумался, побарабанил пальцами по столу, поглядел на Ушакова. — Видишь ли, Володя, люди-то разные бывают. Есть люди-факелы, герои, подвижники, преданные высокой идее, живущие для других, в общем, штурманы человечества! И есть такие, что не выдерживают испытания. Так что и живем, и трудимся, и воюем мы все по-разному.

Владимир не стал рассказывать Вадову о своей стычке с Костихиным в полете. Уж очень похоже на сведение счетов, да и, может, просто человек сорвался…

Взглянув на часы, Вадов махнул рукой:

— Пошли на стоянку. На вылет пора!