Сиаль

Глава 3

У Юга глаза были черные, глухие, без блеска. Когда смотрел — любому не по себе становилось. И томно, и так-то жутко, тоскливо делалось, будто глядит на тебя что из литого этого мрака.

Выпь все чаще задумывался, кто его такого породил, уж больно парень выделялся — как по внешнему устройству, так и по внутреннему содержанию.

— Мото…как?

— Мо-то-цикл, — по слогам повторила Серебрянка, — ваши тахи похожи на мотоциклы.

Юга всплеснул руками, мотнул косой:

— Ай, что за нелепица! Никакие они не циклы, обыкновенные, домашние особые.

— А я говорю — мотоциклы! У всадников этих, вердо, даже шлемаки и куртки как у байкеров!

— Ты где таких слов понабралась, мелочь пузатая?

— Я не пузатая! — Девочка топала на спутника ногой, как на домового рыжего жука. — Сам ты мелочь, вообще, о чем с тобой можно разговаривать?! Так и норовишь обсмеять!

Выпь втиснулся между спорщиками и мирно поведал:

— Тахи, когда маленькие — шустрые, толстые и многоногие. У одной особи до шестнадцати лап может быть. Потом растут. В длину вытягиваются, в толщину меньше делаются. Бегать начинают. Лапки, чтобы удобнее было, вот так вот, кругом подворачивают. А под грудь и хвост ловко подводят, так и бегут-катятся. С возрастом костенеют, взрослых тахи уже и под седло ставят.

— Это очень странно и очень неправильно, — упрямо надулась лысая девочка, — так же, как и Полог ваш, и еда ваша, в брикетах-концентратах, и словечки дурацкие…

— Ты послушай ее, такая мелкая, а уже все ей не нравится. Ну и валялась бы себе у сладня, кому ты вообще такая сдалась?

— Юга, — укоризненно сказал Выпь.

Облюдок только фыркал.

К зенице Полог сменил цвет, окрасился колючим ржавым багрянцем. Ела глаза липкая сухая пыль, забивала горло до кашля. Травы под ногами вовсе не осталось, все выпалило жаром, выжрали особые. Выпь привычно молчал, берег дыхание, Юга изредка ругался, да так забористо, что Серебрянка краснела.

Путники вышли к селу — и остановились на некрутом взгорке. Девочка стиснула руку пастуху, шепотом спросила:

— Что это?

— Шлюпка, — глухо опознал Выпь.

А Юга тихо присовокупил очередное емкое, жгучее.

Шлюпка низко висела над становищем, похожая на плоский каменный блин с бахромчатыми рваными краями. Из брюха вниз тянулись лесенки — много-много, прочных и на диво длинных.

— Как думаешь, уже все? — Юга глядел на шлюпку, не мигая.

Выпь не сразу ответил. Сказал:

— Обойдем. Нечего зря дразнить.

— А я бы завернул в гости, — протянул облюдок, — скарба там осталось не меряно…

— Мертвых обирать?

— А им-то что? — приподнял бровь облюдок. — Возьмем еды в дорогу, может, дарцами разживемся. С них не убудет.

Пастух насупился.

— Под шлюпку соваться негоже.

— Так не суйся. Я сам схожу, осмотрюсь…

— Юга, Юга, я с тобой! — тут же вызвалась девчонка.

— Вот уж нет, ты с Выпь здесь потопчешься.

— Ну а вдруг там опасно, вдруг тебе помощь понадобится?

— Здесь жди, — строго оборвал Юга.

Кивнул Выпь и зашагал вниз по склону, прямо под тень.

Надо сказать, под шлюпку Юга первый раз в жизни лез. До этого момента только однажды ее и видел, в смутном, неприятном своем детстве.

Осторожно ступая, миновал раскрытую, бессильную граду, двинулся по улке, держась Домов. Взрослые и юные трованты стояли пустые, испуганные и опечаленные, при виде живого человека распахивались, просили зайти. Туша хищника висела над головой, давила. Юга глянул быстро раз, второй, на третий осмелел и изучил пристрастно. Брюхо у твари оказалось неровным, в буграх-вмятинах, а лестницы свисали из округлых оконец-глазков, затянутых мутной пленкой. Понемногу лестницы ссыхались и укорачивались, совсем скоро нажравшаяся туша должна была стряхнуть оцепенение и медленно уплыть дальше.

Юга поборол накатившую дурноту, отвлекаясь, заглянул в окно ближайшего Дома. Огладил камень, мысленно успокаивая. Дом дрожал, остро переживая смерть хозяев, чувствовал за собой вину — но никто из людей не мог сопротивляться зову шлюпки. Едва его заслышав, бросали дела, покидали Дома и поднимались, цепляясь за услужливо протянутые лестницы.

Кто не мог идти сам, того несли другие.

— Детей даже прихватили, — сказали за спиной.

Юга едва не кувыркнулся через подоконник. Круто обернулся.

— Ты? Что пришел-то?

Выпь не ответил, оттеснил его плечом, хмуро оглядел Дом. Закинул голову, рассматривая шлюпку. На пояс уже пристроил нож: видать, с какого Дома прихватил.

Юга осторожно, вежливо обшаривал другой Дом, побогаче. Оставшуюся на кухне еду завернул в тряпицы, убрал в сумку. Дом грустно следил за не-хозяином, но препятствий не чинил. Чуял, что родные в него уже не вернутся.

По крыше что-то ударило.

Юга высунулся из окна, увидел Выпь, сосредоточенно подпрыгивающего на спине Дома.

— Ай, ты чего удумал?!

Пастух не ответил. Стащил с плеч и отбросил сумку, едва не засветив Юга по голове. Примерился к ближайшей лестнице.

— Э-э, ты погоди, куда собрался!

Юга, ругаясь, оставил вещи и полез следом за пастухом.

— Куда несет тебя? Совсем мозги отшибло?

— Проверить хочу. Кое-что.

— Что «кое-что»?

Опять не удостоив его ответом, Выпь сильно толкнулся, высоко подпрыгнул и в этот раз зацепился-таки за перекладину. Качнулся, подтянулся, перехватил руками…

Юга зашипел от злости.

Выпь был уже на середине лестницы, когда та вновь сильно дернулась. Пастух глянул вниз.

Юга мрачно таращился снизу.

— Дальше что?

— Слезай.

— Ну уж нет.

— Слезай. Я иду один.

— Нет, мы идем вдвоем! — взъярился Юга. — Мне, может, тоже интересно, что ты собираешься дальше делать! На моей светлой памяти еще никто…

Лестница треснула.

Выпь рыкнул и быстро-быстро полез наверх, Юга, прочувственно ругаясь, заспешил следом.

У основания лестницы пастух остановился, держась ногами, ладонями вдавил пленку, затягивающую оконце. Та легко уступила нажиму, но не прорвалась.

Юга замер, уже понимая, что собирается делать Выпь.

Пастух вынул нож и воткнул его в окно. Быстро очертил круг, ловко ввинтился внутрь — только подошвы мелькнули.

Юга глядел, забыв дышать от волнения.

Очнулся, когда по всему телу шлюпки прошла крупная, лихая дрожь. Несколько лестниц обвалилось тут же. Юга, выдохнув, заскользил вниз.

Не успел. Звонко щелкнуло и его швырнуло спиной о крышу. Отшибло дыхание, в глазах потемнело, Юга разинул рот, хватая воздух, и едва не захлебнулся, когда сверху обрушился густой, горячий поток.

Выпь каким-то чудом не разбился, выскользнув из широко раскрывшегося «окна» и приземлившись на ту же несчастную крышу. От удара мир слипся и оглох. Шлюпка все пыталась отползти — и не могла. Ее трясло, скручивало, из окон непрерывным потоком выливалась полупереваренная мясная пища. Юга ждал, уткнувшись лицом в спину Дома, старался не дышать.

Когда перестало поливать, его потянули за плечо.

Юга с ужасом обернулся — Выпь, с ног до головы облитый красным, глядел исподлобья.

— Пойдем. Серебрянка там одна.

Юга тупо кивнул, не задавая вопросов, однако сумку с провизией и дарцами прихватить не забыл. Дома провожали их благодарным теплом, чувствуя себя без сомнения — отомщенными.

Серебрянка встретила спутников сдержанно, привычно округлив глаза. Выпь без лишних слов отдал ей поклажу и направился следом за Юга к Провалу.

— Не ожидал от тебя, — проговорил садовник камней, вымывая из волос липкий человеческий сок.

— Ага, — не стал вдаваться Выпь.

— Нет, ну правда. Странный ты, ай, до чего странный! Волосожора не побоялся, погоню вердо развернул, шлюпку вот только-только зарезал, а Провалов робеешь.

— Я плавать не умею.

Юга удивленно вскинул глаза:

— Разве там, где ты рос, Провалов не было?

— Нет.

— Я-а-асно, — Юга подплыл ближе, без церемоний забрал рубашку пастуха и вместе с ней умотал на середину воды.

Оба помолчали, сосредоточенно замывая вещи, марая молочную белизну, а потом Юга небрежно бросил:

— Хочешь, научу?

— Чему научишь?

— Плавать.

— Зачем? — Выпь пожал плечами, самокритично, на свет, рассматривая штаны.

— Как зачем? Ты же не в Городце живешь, а здесь кроме Провалов других источников воды и нет. А свалишься однажды, не удержишься? А тонуть кто будет у тебя на глазах? А…

— Понял, — пастух выжал многострадальную вещь, — только сомневаюсь я, что у тебя получится. Меня научить.

— Да ты прямо вызов мне бросаешь! Как так, чтобы у меня да не получилось?! Вот прямо тут и начнем!

— Нет, нет! — пастух торопливо попятился, так как спутник явно намеревался или научить его, или утопить. — Давай потом?

— Точно?

— Точно.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Ну и славно тогда, — Юга бросил ему в голову мокрый ком рубашки и нырнул.

Пастух покачал головой и отправился наверх, напоследок посоветовав не тянуть с купанием.

Серебрянка вертела в руках взятый из становья брикет-концентрат. Плотная прессовка, с две ладони, на двух юнцов и одну девочку с трудом хватило бы.

Грустно сказала:

— У вас очень трудно.

— Да нет. Обычно.

— Трудно, — упрямо вздохнула синеглазая, — и опасно. А вы живете среди ходячих этих кошмаров, и словно так и надо, словно вы ничего не боитесь.

— Я боюсь.

— Неправда! — вскинулась Серебрянка. — Вот я, например, я бы ни за что не полезла за Юга в кокон, а ты даже не думал.

— Я думал, — обиделся пастух.

— И тебе было страшно?

— Конечно.

— Тогда почему?

Выпь вздохнул, поскреб мокрый затылок, честно пытаясь найти нужные слова. Нашел ненужные:

— Ну, а как иначе?

Серебрянка с досадой пристукнула кулаком о тощее исцарапанное колено, простонала:

— Ты всегда так говоришь!

— Слушай, давай поедим, а? Уходить скоро.

— А я видела, как ты ушел от разговора, — пригрозила девочка, — Мы к нему обязательно вернемся.

— Хорошо, — уныло откликнулся Выпь, думая, что око выдалось щедрым на обещания.

Юга вернулся скорее, чем ожидалось. На предложение сесть отобедать замотал головой, веером раскидывая брызги:

— Валить отсюда надо, да скорее.

— Почему? — удивилась Серебрянка. — Шлюпка же не вернется больше?

— Шлюпка не вернется, зато придут те, кто после нее крохи собирает.

— Не-люди, — хмуро сплюнул Выпь.

— У вас и не-люди есть? Они что, хуже шлюпки?

— О, намного, намного хуже. Так что собираемся и в дорогу, до Городца не так много осталось.

— Вот и замечательно, — обрадовалась девочка, — а то у меня чувство, что мы вечность в пути.

Собрались действительно быстро, не озаботились даже просушкой одежды — Юга просто остался в штанах, Выпь добыл из сумки сменную, на крайний случай сберегаемую, пару.

Беспокойство спутников передалось и Серебрянке, девочка старалась вообразить себе существо, по сравнению с которым меркла даже шлюпка. Представлялось вовсе страшное.

Парни то и дело оглядывались, коротко, встревожено переговаривались. Серебрянка поняла, что они могут и не успеть.

Не успели.

Те, кого так опасались путники, налетели вдруг — словно с Полога свалились. Завились кольцом, тесня их молчаливыми, на удивление спокойными круторогими тахи.

— Но это же просто люди! — обрадовалась Серебрянка.

Юга дал ей подзатыльник, надвинул капюшон почти на самые глаза и прошипел злобно:

— Молчи, дура! Ни слова, что бы они тебе ни сказали, что бы ни сделали!

Люди окружили полностью, пятеро сняли матовые шлемы, остальные лиц так и не открыли.

— Ну, и кто у нас здесь? — жизнерадостно, и, как показалось девочке, вполне дружелюбно спросил крупный парень с коротко стриженными светлыми волосами и широким, чуть вздернутым носом.

Ее спутники молчали.

— Да вы не бойтесь, ребятки, мы сколько живых людей не видели, поболтать охота. Откуда да куда путь держите?

В ответ красноречиво звучала тишина. Парень расстроился:

— Эй, ну словно с камнями разговариваю. Уважьте ответом, сделайте милость.

— Может, они немые? — предположил другой человек, невысокий и сухой, с короткими пальцами и длинным подбородком.

— А может, все может быть… — светловолосый задумался, постучал по жесткой упряжи своего тахи.

Спешился, вразвалочку подошел к путешественникам. Хмыкнул.

Ткнул пальцем в плечо Выпь:

— А я тебя знаю, парень. И тебя, чернявая шлюшка.

Пастух дернулся — в руке светловолосого поймало блик лезвие. Широкое и ладное.

— Я твои штучки знаю, уродец. Только рот открой — язык через горло вытащу.

По его знаку двое бесшлемных прихватили Выпь за локти, предусмотрительно заткнув рот какой-то тряпкой. Вожак улыбался задумчиво, трогая большим пальцем лезвие.

— Эй, да у них тут действительно не густо, — разочарованно доложил подручный, — еда в брикетах, одежа мокрая и дарцов горсть.

— Ну и правильные ребята значит, не жадные. — Поощрительно улыбнулся главарь. Мимоходом сдернул капюшон с головы Серебрянки. Поморщился, рассмеялся. — Фу ты, страшная какая, бедняжка. Тебе бы хоть платье какое справили, а? Ну, и что мне с вами делать? Отпустить не получится, вы же все расскажете…

— Не расскажем, — пискнула девочка.

Светловолосый улыбнулся ей, снисходительно потрепал по голове.

— Расска-а-ажете, — протянул ласково, больно, с вывертом ущипнул за впалую щеку. Решительно хлопнул в ладоши. — Ну, чтобы не затягивать, давайте так — этому для начала язык все же вырежем, чтобы голосом не играл, правильно? А этих двух поваляем сначала, да, ребятки?

Серебрянка онемела от близкого, такого простого ужаса. Облюдок же рассмеялся, да так весело, что на него обернулись все.

— Ай, ребята, да на что вам она сдалась? — лениво справился Юга, презрительно кривя губы. — Чучело тощее, не видное, соплями изойдет… тьфу, какая вам радость? Он вообще пастух из становья, каменный, на лицо порченый. А уж я-то расстараюсь, не пожалеете…

— Да ну? — оскалился главарь. — Или правда? Помнится, в Гостином Доме ты от меня нос воротил, сквозь зубы цедил, а нынче другое поешь, сам стелешься. Как поверить?

— Проверить, — Юга вдруг изменился, словно нырнул в воду одним и вынырнул другим.

Улыбнулся по-особому, повел бедрами. Глаза его сделались жаркими, с поволокой, влажно блеснули белые зубы. Чуть откинул голову, потянулся, бесстыже красуясь гибким смуглым телом.

Главарь снова хмыкнул, обошел подменыша кругом, с ног до головы оглядывая. Ножом подцепил гладкие бусы. Потянул к себе.

— Как же я ребят своих обижу? — проговорил, обдавая лицо облюдка злым дыханием. — Им ведь тоже хочется.

— А меня на всех хватит.

Светловолосый рассмеялся. Резко оборвал смех, ухватил Юга за волосы и швырнул на землю, под ноги тахи. Стая качнулась, но вожак рявкнул:

— Я первый! Глаз с этих двоих не спускать, ясно? Вы в очередь, после меня жрать будете. И, учти, облюдок — не натешатся, так за мелочь лысую возьмутся.

Юга лишь улыбнулся, призывно выгнулся, раздвигая ноги. Пообещал томным, хрипловатым голосом, опуская длинные ресницы:

— Голодным не уйдешь.

Серебрянка торопливо отвернулась, часто дыша через нос, нашла глазами Выпь — тот стоял, бездумно смежив веки. Словно спал. Или прислушивался.

Не-люди гоготали, шутили меж собой да подзуживали, некоторые, не дожидаясь своей очереди, приспустили штаны и многоопытно тешили себя сами. От отвращения, гнева, стыда и жалости у девочки защипало в носу и свело шею. Правы были ее спутники, хуже не-людей не было. Твари-то есть да плодиться хотели, а эти со скуки да злобы игрушки живые себе нашли.

— Но-но, не балуй, — ее дернули за плечо.

Серебрянка рада была, что Юга закрыла стая. Может, он и знал, что делает, но смотреть на это она не хотела. Так же как и слушать.

— Ах, ну дает, паршивец, и как дает! — восхитился ее сторож, и внезапно схватив, потянул к себе, полез влажной, липкой ладонью под рубашку. — А иди-ка сюда, мелкая…

Серебрянка затрепыхалась, но Выпь распахнул глаза и уставился прямо ей в зрачки. Немой приказ был такой силы, что девочка пошатнулась и застыла, терпя жадную руку, нескромно мявшую ее тело.

Выпь резко кивнул и Серебрянка клацнула зубами. Насильник с воем отскочил:

— Кусаться, тварь?! Да я тебя! — замахнулся.

И хрустнул, когда опустившаяся из самого Полога серая спица проткнула его насквозь.

Серебрянка содрогнулась, но не двинулась, зато заорали вокруг Юга, шарахнулись, а спиценоги накололи на себя еще по человеку.

Выпь, пользуясь суматохой, двинул затылком в лицо одному, ударом кулака ошеломил другого, выдернул кляп, успел перехватить кинувшегося на него не-людя с ножом. Вывернул тому запястье до хруста, жестко пнул в пах, припечатал локтем сверху.

— Тахи, Серебрянка! Бери одного!

Сам без промедления кинулся к Юга, удачно, боком скользнул между двумя спиценогами. Девчонке почудилось в поднявшемся сполохе, что те словно видели его, будто нарочно обходили, вытаптывая не-людей.

Сам Юга тоже без дела не валялся. Когда началось, когда закричали кругом, довольно осклабился, сунул пальцы в расширенные от любовной горячки глаза насильника. Тот с воем отпрянул, грохнулся на спину, стреноженный штанами, и тут же взмыл вверх, получив в брюхо спиценогом. Упал где-то ближе к горизонту.

— Ах ты, сучка! — обернувшегося Юга сгребли за волосы, натянули, примеривая к горлу нож, но Выпь успел раньше.

Вмазал подхваченной дубинкой так, что снес не-людю мало не полчерепа.

Юга оскалил зубы в беззвучном смехе, перекатился, уходя от падающего тела, а оставшиеся из кодлы, рванувшие к ним, вдруг словно запнулись, попав в разметавшиеся по земле черные косы.

— Уходим! — Выпь рывком вздернул Юга, буквально швырнул его на спину тахи, сам прыгнул следом, стискивая коленями гладкие, крепкие бока особого. Рявкнул полным голосом. — Вперед пошел!

И тахи не смел ослушаться, сорвался с места, выскочил из облака пыли и крови, увлекая за собой молодого особого, на котором съежилась Серебрянка.

Серебрянка вцепилась едва не зубами — земля плавно и страшно быстро двигалась под ногами особого. Девочка поскуливала от страха и восторга, крепче держалась за рога тахи, и жгучий ветер выбивал и тут же осушал слезы.

Отцепилась, когда держаться больше не стало сил. Упала ничком, и так лежала, покуда не хлопнули по спине.

Серебрянка вскинулась, крикнула, испуганно шарахнулась.

— Я это. Тише, — Выпь казался еще более угрюмым, чем обыкновенно, глаза его покраснели от ветра, а от схлынувшей ярости резче обозначились скулы.

Юга был рядом, легко заплетал косу, легко болтал, щуря красивые глаза в улыбке:

— До чего славно прокатились! Едва поспел штаны натянуть, ай да я. Всегда мечталось на спиценоги в действии посмотреть, вот, сбылось… Как ты так угадываешь ловко, а, пастух? Когда они придут, да куда именно опустятся?

— Чувствую. Слышу. Не знаю. — Пастух раздраженно отвернулся, словно ему в тягость было смотреть на облюдка. — Сумку оставил, у тебя дарцы есть?

— Обижаешь! — Юга сунул руку в глубокий карман, подбросил и поймал в воздухе плотный пенал. Подмигнул Серебрянке. — Запомни, мелкая — мужики все считают себя самыми умными, если ты стоишь на коленях и отса…

— Юга! — наконец прорвало девочку. — Как ты можешь так просто, они же не-люди, они хуже шлюпки, они едва нас не убили, они тебя…

— Тише, — Выпь поморщился, выставил ладонь, будто слова запирая, — доехали мы быстро, но путь нам смешали. К тракту вынесло.

— Стало быть, до Городца нам всего ничего осталось? — радостно поддержал облюдок. — Ай, славно, наверняка здесь уже и Провалы устроенные встречаются. Кстати, о «едва не убили». Поздравляю, сообщники, мы сделали Бланша!

— Скорее, разделали, — без восторга уточнил Выпь, — надеюсь, вытоптали всю его шайку. Если кто живой остался, искать будет.

— Да пусть ищет, — Юга внезапно перестал улыбаться и оскалился, совсем как светловолосый не-людь, девочка вздрогнула от нечаянного сходства, — и пусть найдет.

***

Пастух верно сказал, тахи домчали их почтти до самого тракта. Особых оставили на вольном выпасе, светить меченных перед стражами Городца было неразумно. Выпь хлопнул тахи по блестящим спинам, отпустил — в добрые руки, в добрый путь.

Серебрянка по горло сыта была особыми и прочими дорожными приключениями, ей хотелось в безопасность, в густую толпу.

— Это совсем не одно и то же, — вздохнул Выпь, и даже Юга согласно закивал.

— Но теперь-то тебя кто искать будет? Сколько уже минуло, ну давайте ближе к тракту подойдем, там точно ничего страшного не водится…

Сама себе противна была этим девчачьим нытьем, но уж больно люто ей приходилось: стоило закрыть глаза, как заливало изнутри веки красным и черным, вставал в горле запах жженого волоса, в ушах хрустел череп не-людя.

— С нами-то разве страшно? — неловко попытался ободрить Выпь.

Девочка едва не заревела.

Уговаривала долго, едва не молила, и наконец, Юга решительно обернулся к пастуху:

— Ай, достала хныкать. Давай так. Я дойду до тракта, осмотрюсь, камни погляжу — если постов или иного тревожного нет, то высунемся. Обрыдла она мне своим скулежом.

— Хорошо, — сказал Выпь, неодобрительно покосившись на Серебрянку.

Та виновато потупилась.

— Ты там осторожнее, — хмуро буркнул Выпь облюдку.

Юга пренебрежительно фыркнул, махнул рукой на прощание и вскоре скрылся из виду, за плавными изгибами холмов.

Пастух бросил на жесткую щетку травы замурзанный плащ, уселся поверх.

— Можно, я пока еду поищу? — робко спросила девочка, желая хоть как-то сгладить углы и оправдать себя в охристых глазах Выпь.

— Ага. — Пастух чесал колючий подбородок, думая о чем-то своем. — Корней накопай, да и довольно будет. Далеко не отходи.

— Хорошо, — обрадовалась лысая синеглазка, — я быстро!

Выпь прикрыл глаза, ссутулился. Остался ждать.

Вернулся Юга не скоро, когда пыль стала с исподу алой, а Полог зловеще багровым, с черными жилами. Устало сел подле, а потом и вовсе откинулся прямо на траву.

— Говорить теперь я за двоих должен? — Выпь никак не мог поймать взгляд спутника.

— Да не поверишь, челюсть еще болит долгие беседы вести, — серьезно улыбнулся Юга.

Пастух овдо успел глянуть ему в глаза — и рассмотреть синие пятнышки на лице, под смуглыми скулами, на подбородке.

— Тракт в порядке. Камни про нас молчат, посты обыкновенные. Людей много. Мелочь наша где? — сипло осведомился Юга, отводя глаза.

Беспокойные смуглые его пальцы перебирали зеленые бусы.

— Отошла.

— А-а-а. Я бы от Провала не отказался, — вздохнул и признался, — грязным себя чувствую, как никогда раньше.

Помолчали.

— Выведем Серебрянку к Морю. Работу сыщем. Нормальную работу, Юга. Тебе не придется больше…

— Думаешь, меня заставляют? — глядя в сторону, тихо спросил Юга.

Выпь сузил глаза, уставился в висок собеседнику. Сцепил пальцы на коленях. В волосах Юга там-сям торчали хвостики травинок.

— Так тебе это по сердцу? — выговорил наконец.

— Это то, что я умею, пастух. — Рассердился Юга, сел. — Ты вот с овдо ловок, а у меня людей радовать призвание. Ты же знаешь правила — облюдкам людская работа не полагается. Это в стане так сложилось, что кроме меня тровантами некому заниматься было. То есть, конечно, можно и мастеров пригласить, но им ведь платить надо, а я свой, местный. Но не гнить же мне там вечно. А в Городце… либо в наложники идти, либо в Веселый Дом, и я предпочту второй вариант, я, мать твою, гордая шлюха.

— Юга, — Выпь толкнул его плечом, обрывая.

Садовник вздохнул, прикрыл глаза, устроив подбородок на коленях.

— Ты вообще как? — спросил пастух.

— Не твоя забота, — краешком губ улыбнулся Юга. В отместку пихнул Выпь, — ну а с тобой что? Как думаешь в Городце устроиться, мх?

— Я заметил, как ты ушел от разговора, — вспомнил парень, Юга хмыкнул, — работу-то я найду. Кем угодно могу.

— Даже мной?

— Ага, — фыркнул Выпь.

— Вот врешь! Я единственный и неповторимый.

Пастух в ответ взъерошил черные волосы. Юга заворчал, приглаживая косу.

— К слову, — словно между делом обронил Выпь, — что у тебя с волосами творится?

Не сильно надеялся, что облюдок возьмется отвечать, но тот вдруг снизошел:

— Хотел бы я сам знать… — Задумчиво скользнул пальцами по бусам. — Мать все стричь меня пыталась, когда сильно зарастал. Я орал, конечно, убегал да прятался, она бранилась — весело было. А они… Они, знаешь ли, очень быстро растут. И словно точно помнят длину — вот, до жопы, а дальше ни-ни. Хотя иногда мне кажется, что они длиннее, особенно когда распускаю их или купаюсь…

— Можно?… — Выпь протянул руку.

Юга, помедлив, склонил голову, и пастух взял на ладонь прохладную массу волос. Тяжелые и гладкие, на руке они лежали как некая драгоценность, место которой было в секретнице Князя, а не на беспутной башке подкидыша.

— Красивые, — любуясь, искренне выдохнул желтоглазый.

Разбавить их черноту не мог даже красный Полог перед темнотой.

— Привет, Юга! — вернувшаяся Серебрянка была страшно довольна уже тем, что парни сидели и мирно беседовали, а не лихорадочно собирались или умывали с лиц кровь и кишки.

— Давно не виделись, мелкая. Ты что ли, ужин нам собрала?

— Да! Очень лакомые корешки, на самом деле, знаешь, как их сложно добыть?

— Зна-а-аю, — с усмешкой протянул Юга, ногтями счищая тонкую шкурку с одного корешка, — подземные пальцы особенно вкусны сырыми.

— Пальцы?! — задохнулась девочка, в ужасе рассматривая добычу — длинные и короткие корешки, покрытые морщинистой светлой кожицей, они и впрямь были похожи на…

— М-м-м, свежий, сочный. Молодец, мелочь, и от тебя какая-никакая польза есть!

Серебрянка посерела.

Выпь сжалился:

— Не волнуйся. Просто название такое.

— То есть, это не пальцы?

— Нет, глупая.

Серебрянка показала язык Юга, засунула в рот очищенный корешок. Пастух невозмутимо продолжил:

— Это просто органы размножения.

Девочка поперхнулась. Закашлялась, осердилась не на шутку — парни радостно, дружно лыбились:

— Я вас обоих на ноль размножу! — сказала, и с места кинулась на облюдка.

— Выпь, она дерется! Что такое, мелочь, он правду сказал, чтобы тебя порадовать!

Когда возмущение улеглось, шумно пыхтящая Серебрянка, прожигая взглядом Юга, спросила у пастуха:

— Так мы выберемся на тракт?

— Ага. На прозаре отправимся. Так что доедай и ложись.

— Выпь, а я там целую толпу видела! — вспомнила Серебрянка, укладываясь. — На не-людей не похожи, может, тоже в Городец идут?

— Каковы из себя? — насторожился Выпь.

Серебрянка задумалась, виновато призналась:

— Толком не глядела. Высокие, темные, ноги-руки длинные… Я издалека смотрела, думала, ближе подойдут — разгляжу. А они с места не сходили, все будто плясали.

— Это танцорки, — узнал Выпь.

— Танцорки? — удивился Юга, на миг перестав плести растрепанную в потасовке косу. — Как далеко забрались. То есть, как близко подобрались, они же обычно к Городцам не подходят.

— Нечего бояться.

— Они ведь не едят людей? — упавшим голосом понадеялась Серебрянка.

Еще одного кровавого бурана она не пережила бы.

— Нет. К ним не суйся, и довольно будет.

Серебрянка успокоилась (велела себе успокоиться), замоталась в плащ и устроилась спать. Выпь развел костер. Глядя на его жилистую спину, девочка постепенно расслабилась и — уснула.