Сиаль

Глава 4

Полог высветлел до бледно-синего, ветер царапался в каменной траве, подвывал в стеклянной поросли.

Мимо прошли два трехногих спиценога.

Серебрянка проводила их взглядом, восторженно приоткрыв маленький розовый рот. Долго смотрела, затем спохватилась, торопливо выкатила прутом из огня завтрак. Пропитанием в пути ведал пастух, чутьем и накопленными знаниями отыскивая и воду, и пищу.

На сей раз еда с точки зрения Серебрянки выглядела как камешки. В огне, который Выпь сперва подманил в домик из прутков, камешки чернели. У них оказалась хрустящая корочка и мясная начинка, девочка старалась не думать что это такое. Не думать и не спрашивать.

К тому же спутники ее выглядели так, будто не спали вовсе: помятые, потрепанные. Серебрянка взялась было распытывать, но Выпь молчал, а Юга отвечал так, что охота спрашивать мигом пропала.

Наскоро поели, не мешкая, двинулись к тракту.

— Если не залезу в хоть один Провал, помру, — пообещал-пригрозил Юга, почесывая, — меня уже насекомые не едят, вонливо им. Брезгуют.

Выпь усмехнулся:

— Скалишься, пастух? — немедленно ощетинился подменыш. — Сам-то, небось, привык по три пальца кряду не мыться, пока со своими овдо пасся-миловался…

— Отчего. Дождь был. Провалы встречались, ага. Но каждое око в воде плескаться недосуг было.

— Ах, ты! Пастух… Серебрянка, ты чего там еле плетешься? Устала? Отдыхали вроде только.

— Я ничего, я так… — девочка догнала их, смущенно ухватилась за ладонь Выпь.

Тот ободряюще улыбнулся.

— Вот выйдем к людям — отоспимся, отмоемся, платье тебе новое справим, красивое!

— Зачем? — удивилась Серебрянка, натягивая подол и разглядывая его. — Мне это вот нравится.

— Странная ты девочка, другие в твоем возрасте только о платьях и думают.

— Странный ты мальчик, в своем возрасте о платьях только и думаешь, — неожиданно для себя отозвался Выпь.

Юга попытался отвесить ему подзатыльник, парень с глухим смешком увернулся.

— Я не мальчик, я облюдок, — мстительно уточнил Юга.

Серебрянка заинтересованно глянула снизу вверх. Вопрос этот давно ее мучил, а спросить не решалась:

— А что это значит? Ты не человек? Кто такие облюдки вообще?

Выпь поморщился, однако Юга, как ни странно, решил ответить:

— Ну… чужинские детеныши, которых те в зыбках на младенцев меняют.

— Зачем?

— Да кто их разберет.

— Почем знаешь, что ты точно облюдок?

— Мамка сказала. — Помолчал и неожиданно разговорился. — Свой ребеночек у нее тихим родился, беленьким, светлоглазым. Приго-о-ожим, на радость… Не уследила веком, глядь спрозар — а в люльке уже что-то чернявое да темноокое, собой мерзкое, копошится. Я, то бишь. Как увидела, сразу прибить хотела, да отец не позволил, удержал. Сам, правда, вскорости и ушел, мамку оставил. Я-то крикливый был, кривенький, болел много, натерпелась она со мной. Думала-надеялась — помру не к году, так шестилеткой, а я, напротив, в рост пошел, выправился.

— То есть она тебя как чужого растила?

Выпь помалкивал, слушал внимательно.

Юга пригладил бусы, вздохнул.

— Уж как смогла, и на том спасибо. Могла вообще извести или продать, сколько таких было.

Серебрянка горько сморщилась, попыталась утешить:

— Но ты все равно красивый получился. Красивее Выпь даже.

— А-ха, съел-выкусил?

— Вот уж уел прямо-таки, — фыркнул Выпь.

Девочка покраснела, постаралась выкрутиться:

— Зато Выпь сильнее. И выше. И умнее.

— А-ха, вот теперь ты получил!

На тракт вышли без приключений, что несказанно обрадовало Серебрянку. Ей казалось что в Городце можно будет забыть об ужасах особых.

Скоро их дружелюбно окликнули. Седой тахи, такой же седой мужичок, пустая, сработанная из грубой травы тележка — путники охотно приняли приглашение «подвезтись» и уселись.

Развлекать доброго человека беседой вызвался Юга. Пристроился на облучок, улыбнулся.

— Так вы, стало быть, в Черный Городец путь держите?

— Ага. Вон, сестренка никогда Городцов не видела, решили побаловать.

— Дело хорошее, — одобрил старик, — невеста она уж у вас.

— Так дети быстро растут.

— И-и-и не говори, парень, у меня-то вот у самого…

И пошло, и поехало.

Умению зачинать и поддерживать беседу Юга обучался в том же Гостином Доме, в боевых условиях непрерывной практики. Слушать при необходимости и корысти ради он умел безупречно, за это высоко ценился и сильно любился завсегдатаями.

— А Городец большой? — пытала Серебрянка молчаливого Выпь.

Пастух вести беседы был не обучен, поэтому отстреливался коротко.

— Да.

— Ну, насколько большой?

— Как с десяток станов, — прикинул Выпь.

— О-о-о. Действительно, большой.

— Ага.

— Ты что, разговаривать со мной не хочешь? — надулась девочка.

— Да. Помолчи, будь добра.

— Ну и пожалуйста, — Серебрянка показательно отвернулась.

Выпь, нисколько не огорчившись и не устыдившись, откинулся на спину, стянул на лицо капюшон и задремал.

Серебрянка злилась на равнодушие спутника недолго. Вокруг были люди! Настоящие, живые, а еще тахи, повозки большие и маленькие! Девочка восхищенно крутила головой, стараясь увидеть и запомнить сразу все.

Тракт был действительно очень широк, в восемь рабочих полос. Четыре вели к Городцу, остальные — прочь. Полотно, сработанное из непонятного девочке материала, казалось идеально гладким и ровным, блестящим настолько, что можно было разглядеть собственное отражение — конечно, если бы им вздумалось остановиться. Очень скоро Серебрянка поняла, как им повезло с добрым владельцем седого тахи: повозка двигалась намного быстрее, чем бредущие по самому краю дороги пешие.

Некоторые путники останавливались у темных и плоских каменных пластин, врытых вертикально, и что-то на них разглядывали. Иногда тыкали в пластины пальцами, бранились или радовались. По обочинам часто лепились Дома, небольшие и необыкновенно яркоокрашенные, с призывно раскрытыми окнами и дверьми. Дух оттуда шел удивительно завлекающий.

Девочке очень хотелось посмотреть на пластины вблизи, заглянуть в один из таких Домов, или в закрытый, затейливо украшенный экипаж, влекомый красивыми рослыми тахи. Подобных ему было достаточно, но в основном преобладали неброские, крепкие повозки.

Люди были самые разные. Молодые и старые, женщины и мужчины, одиночки и большие компании. На них особо не обращали внимания; Юга, правда, удостаивался то презрительных, то заинтересованных взглядов, да несколько раз с ним заговаривали, когда повозка стояла.

Юга иногда равнодушно отмалчивался, а иногда отвечал — красиво выгибая спину и играя глазами. Серебрянка наблюдала и запоминала: как держать голову, показывать шею, прикусывать губы…

По мере приближения Городца поток становился гуще, на одном месте завязали чаще, а в один момент и вовсе застыли.

— Ну, пора, — Выпь сел, как будто и не дремал вовсе, — мы без экипажа и поклажи, нам через другие ворота.

Ребята, наскоро посовещавшись, поблагодарили старика дарцом. Серебрянка ждала, что они и тахи спасибо скажут, и повозке поклонятся, но обошлось. Быстро пересекли тракт, ловко лавируя между экипажами, и потянули девочку к длинной толпе людей.

Заняли место.

— У тебя как, регном в порядке?

— Ай, обижаешь! Мой регном в исключительно отличном состоянии.

Девочка покраснела.

— Ты чего? — с подозрением сощурился Юга. — У тебя-то как, в норме?

— У меня нет регнома…

— Как нет?! — возмутились оба.

— Ну, нет и нет, и не было с рождения, я не виновата! — огрызнулась Серебрянка. — А он что, так нужен?

— Конечно! Без него тебя в Городец не пустят.

— Да что это вообще за дичь такая?

Пастух вздохнул и пояснил:

— Регном — это марка. Смотри, — Выпь высоко закатал рукав и показал — у самого сгиба локтя, на внутренней стороне руки еле виден был маленький круглый шрам. — У тебя нет?

— Нет. Можете посмотреть.

Парни осмотрели ее руки, озадаченно уставились друг на друга.

— Что скажем? Без марки не пустят.

— Ай, а давай… Давай сядем и подумаем, — сдался Юга.

— Раньше почему не сказала? — устало укорил Выпь.

— Я не знала ни про какие такие отметки, — буркнула Серебрянка, раздосадованная не меньше спутников.

Как назло, очередь шла довольно скоро, пришлось усиленно шевелить мозгами.

— Та-а-к, а если отовремся, что болела она долго? Знаешь же, что больных не прививают, они от этого помереть могут.

— Что, от рождения болела?

— Да ты взгляни на нее! Кожа, кости да голова лысая! Любой проверяльщик заплачет и поверит!

Серебрянка слушала бурное обсуждение и мучилась собственной беспомощностью. Выходило, что если бы не она, парни без проблем прошли бы досмотр на воротах, а она их задерживает.

— Ты знаешь, что бывает за сокрытие, — глуше и тише обычного проговорил Выпь.

— Да кто скрывается-то?! Вот, как на ногах стала держаться, так сразу в Городец поволокли, прививку ставить! От-вет-ств… мы такие ответственные!

— Ага. Пешком в Городец потащили, мимо всех пунктов. Не поверят. Тем более что я пастух, а ты…

— Облюдок, — зло сплюнул Юга, — понял.

Замолчали. Близились ворота, высоченная града Городца блестела на жарком Пологе. Изнывающих от жажды людей обносили свежей водой, Серебрянка жадно осушила чашку в три глотка, Выпь к воде не притронулся, отдал Юга. Тот одну вылил себе на голову, вторую плеснул себе же на грудь, слегка смочил губы.

Серебрянка таращилась на него, как на умалишота.

— Из очереди выйдем? — тихо предложил Выпь.

— Нет, погоди. Замри вот так, смотри на меня, — Юга, ориентируясь на свое отражение в глазах пастуха, убедился, что одежда облепляет его достаточно выразительно, что пряди лежат как надо, удовлетворенно хмыкнул. — Всегда есть запасной путь. Не с головы, так с заду. Стойте здесь, я быстро.

— Юга! Вот же шл… Шалой… — Выпь сердито махнул рукой вслед облюдку.

Девочка вздохнула. Потянула за рукав пастуха.

— Извини.

— Ага.

— Нет, правда. Если бы я знала, что нужна марка, я бы…

— Ты бы что?

Серебрянка прикусила губу. Выпь потер лоб и проговорил с досадой:

— Сам виноват. Мог и догадаться, что неоткуда у тебя регному взяться.

— Но… но почему ты не спрашиваешь, кто я и откуда?

— Я спрашивал.

— Но тогда я была не я. Еще мертвая.

Выпь пожал плечами, силясь поверх голов отыскать чернявую макушку.

— Ты же ко мне не лезешь, — сказал будто через силу.

— Ясно. У нас паритет, значит.

— Он самый, — пастух понятия не имел, что это такое, но смутно догадывался о значении.

Юга явился в сопровождении двух людей — один, отменно рыжий, причудливо обритый с висков, весноватый парень, насвистывал и крутил на пальце малые бусицы из черных круглых камней. Он имел на плечах рубашку на тонких лямках, на бедрах клетчатую яркую юбку, на предплечьях пестрый узор и держался хозяином. Глаза прятал за тонкими стеклышками бледно-красного цвета. Его могучий спутник с ухмылкой выдавил плечом Выпь из линии очереди, пробасил:

— Ноги разомните, я ваше место покуда подержу.

Серебрянка испуганно ухватилась за руку пастуха. Юга мотнул взъерошенной головой:

— Пойдем скорее.

Выпь недоверчиво поглядел на рыжего, не торопясь вверяться незнакомцу.

— Ты кто такой будешь? — спросил.

Юга фыркнул, но рыжий приподнял на лоб глазные стекла. Посмотрел с интересом. Оба были примерно одного роста, но рыжий казался более матерым.

Выпь хмарно глядел в ответ. Один глаз у рыжего оказался светлым, серым, а другой — зеленым. Странная различка.

— Сам не догадываешься?

— Вердо.

— Умница! — Расхохотался рыжий и вдруг запел так, что на них обернулись. — Мой миленький дружок, любезный пастушок…

Зашагал беспечно, удаляясь от врат к обочинным Домам. Путники, переглянувшись, последовали за ним.

Обогнули первую линию Домов, миновали вторую, у наименее яркого Дома человек задержался, чуть изогнулся в спине, простирая руку с болтающимися на пальцах бусами:

— Про-о-шу, — молвил нараспев, выставляя белые зубы.

Юга, опередив Выпь, вошел первым — его пустил бы самый старый, самый больной и озлобленный Дом.

В полукруглом помещении без окон навстречу шагнули двое, с одинаковыми движениями и лицами. Без вопросов обыскали, так же молча отступили, растворяясь в темноте.

Рыжий их проводник довольно кивнул, поманил за собой вверх по крутой лестнице.

— Располагайтесь, — сказал, обводя рукой комнату с низким потолком и хорошим огнем в клетях по углам.

Сам разместился за сработанным из драгоценного зеленого камня столом, закинул на него волосатые ноги в грубых ботинках, стеклышки поднял на лоб, обнажая глаза.

— Значит так, проблему вашу в общих чертах просек, а подробности мне не к чему. Кто такие, что за девчонка, куда да зачем — дело ваше, внутрисемейное, так сказать. Я в него грязными руками не лезу. Мне интересно лишь, способны ли вы оплатить мои услуги.

— Способны, — тут же откликнулся Юга, сверкнув глазами.

Выпь молча извлек из-за пазухи пенал, положил перед рыжим человеком. Может, и был он вердо, только уж больно странным. Хотя кому судить, ему, что ли?

Рыжий к дарцам не притронулся. Даже не взглянул.

— Деньги это хорошее зло, однозначно. Но. — Поднял палец. — Качественная марка в наши дни большего стоит. Сечете?

— Что нужно? — спросил Выпь.

— Мне нужно следующее: чтобы ты, костлявый, и ты, смуглянка, спокойно прошли в Городец, обосновались там, притерлись, работку себе нашли, на радость сердцу, на пользу карману, а как понадобится мне от вас услуга мелкая — пришли и услужили. Всего делов.

— Какая именно услуга? — напрягся Юга.

— Любая, мой черноглазый висельник. Столько дел, столько увлечений, куда вынесет, куда занесет… Ну так как, по рукам?

— Мы должны будем подписывать что-нибудь?

— Бро-о-ось, или думаешь, что я тут кровавых росписей требую? — Парень лающе хохотнул, откинув голову с рыжим гребнем волос. — Все — добровольное сотрудничество. Но! Марка требует обновления. Без этого рассосется, как ложная щенность. Моим коллегам-вердо это точно не понравится. Теперь можете пошушукаться.

Ребята сгрудились в кружок, голова к голове.

— Я согласен, сразу говорю, едва ли он стребует что посерьезнее чужой смерти.

— Да. Я тоже.

— Парни, а вдруг я успею до того, как марку обновлять понадобится? Я очень постараюсь, правда. Тогда он от вас ничего не сможет просить.

— Ай, что это ты собралась «успеть»?

— Домой вернуться, — выдохнула Серебрянка.

— Ладно, — кивнул Выпь, — по-любому — да.

— Мы согласны, — объявил Юга.

— Поздравляю, отличный выбор! — Хлопнул в ладоши конопатый маркировщик. — Парни, садитесь уже на эту вот чудную скамейку, в ногах правды нет. А ты, малявка, чеши сюда. Ага, прямо в кресло карабкайся. Руку заголи. Другую, дубинушка!

Пока Серебрянка размещалась в странно изогнутом кресле, рыжий нырнул под стол, вынырнул с долгим коробом. Водрузил, отпахнул крышку — сверкнули огненные разводы на сработанном из стекла и стали инструменте.

Девочка пискнула. Выпь, хмурясь, встал в изголовье.

— Да не бойся, дурочка. Нешто думаешь, что я такую красоту спорчу? Э, вырастешь, все мужики, все капитаны о тебя глаза сломают, все себе захотят, — обритый, приговаривая, быстро отер дрогнувшее предплечье тряпочкой, пропитанной чем-то резко пахнущим, вынул из короба причудливый инструмент, — ты, главное, ровно сиди на попе, не вертись. А то как промахнусь, да в прямо в глаз! Ладно, шуткую я, шучу-верчу… Знаешь, сколько в этом кресле до тебя побывало? И все своими ногами ушли, все довольны остались. Особенно, э-э-э, некоторые… Эй, смуглянка, свет поднеси.

— Я тебе не смуглянка, — огрызнулся Юга, тем не менее снимая с крюка огневую клеть.

Рыжий глянул через плечо, насмешливо приподнял мохнатые брови:

— Дерзкий и резкий, парень деревенский, не? Моим позывным не хочешь поинтересоваться? Все же, после того, что было — не чужие друг-другу…

Юга бросил короткий взгляд на Выпь.

— Еще я всякого пыльника блохастого кличку буду спрашивать, — отвечал.

Маркировщик расхохотался так, что Серебрянка вздрогнула.

— Гаер, очень приятно. Свет чуть ниже поставь. Только башку мне не спали. Кстати, красивые бусы. Кто придарил?

— Никто.

— У этого твоего «никто» хороший вкус.

— Ха! Да никакой он не мой.

— То есть ты ничей?

— Я сам по себе, — гордо вскинул голову Юга.

— Да начинайте уже! — не вытерпела Серебрянка.

— Как прикажете. Начинаю, — в последний раз проверил инструмент, левой рукой крепко ухватил девочку за тонкую кисть, — кто виноват, что ваш Юга меня отвлекает, с мыслей сбивает? Понаедут в Городец черноглазые, работать не дают.

Выпь приметил загадочную полуулыбку на лице спутника, закатил глаза. Серебрянка тоненько вскрикнула.

— Тихо-тихо, не пищи, почти все. — Девочка терпела, хмуря брови и прикусив губу, инструмент тихо ворчал, подгрызая кожу. — Вот так, а теперь состарим немного, дабы вердо наших доблестных не смущать… Пощиплет-пожжет — и готово. Замечательно получилось, не? Одна из лучших моих работ. Теперь смело дуйте к воротам, придраться не к чему будет.

— Как мы вас найдем, чтобы долг отдать? — спросил Выпь, помогая Серебрянке выбраться из кресла.

— О, об этом не переживай, я сам вас найду. — С ухмылкой уверил Гаер, почесывая бедро. — Красоточка, марку водой не поливай, не расчесывай, заживет тогда на славу. Рад бы с вами поболтать, да дел еще уйму переделать, печь побелить, поросям задать, цыплятам пол определить…

Тем не менее, как радушный хозяин проводил их до самого порога.

— Спасибо, — сказал Выпь.

— Да на здоровье. Всегда рад помочь нуждающимся, это мой лекарский долг, как говаривает один мой знакомый пират, клятва Ипполита… Иппократа, не? Да один хер… И — эй! Добро пожаловать в Черный Городец!

Когда вернулись к воротам, как раз подошла их очередь. Все трое волновались, но старались держать лицо.

— Первый раз в Городце, — улыбнулся хмурым вердо Юга, незаметно подталкивая в спины одинаково оцепенелых спутников.

Контрольный пункт, помимо пятерки стражей, комплектовался «вратами вердо» — светлыми плитами с искусно вырезанными мордами гривастых, клыкастых особых. В раскрытую пасть следовало нетрепетно вкладывать отмеченную регномом руку, если марка не вызывала нареканий, вердо кивал и путник проходил в Городец. Если же «вратам» что-то казалось подозрительным, руку сжимало так, что никакой силой ее нельзя было вытащить.

На их счастье, рыжий маркировщик знал свое дело, и очень скоро трое вступили под сень грады Черного Городца.