Сиамские близнецы

XXIII

Дорна отозвали из Саламанки. Причины вызова в Берлин указаны в шифровке не были, однако стояло слово «срочно».

Самолет, на котором летел Дорн, дважды пересекал республиканскую зону, с земли по «юнкерсу» палили зенитки. На аэродроме Темпельгоф у посадочной полосы ждала машина. Дорн понял, что отдохнуть не удастся. Отчего такая спешка, недоумевал он. Если испанские дела, но… Список завербованных агентов он может представить довольно внушительный, — сразу, а тем более издалека с ним не разобраться. Да, люди разные: кто падок на деньги, кто на вино, кто на женщин… Есть и их отчеты — Дорн всегда старался вести документацию образцово, ибо на Принцальбертштрассе бумаге доверяют больше, чем слову. Так что по части испанских дел он для них чист. «Хвоста» за собой в Испании Дорн не чувствовал. Хайнихель? Нет, у того полно собственных дел, их пути пересекались только по работе с пленными. Но за их доставку отвечал обер-лейтенант, и если побег доктора Гофмана всполошил руководство, то вряд ли тут можно предъявлять претензии к Дорну, технология работы с пленными СД никогда не занимала. Это дело абвера.

— Нас всех вызывают к Гейдриху, — сказал Лей, как только Дорн вошел вето кабинет, — меня, вас, Лаллингера и Доста. Доста пока нет, но, может быть, для него и к лучшему. Речь опять зашла о тех английских документах.

Дорн не встречался с Гейдрихом с лета тридцать четвертого — за эти два года Гейдрих изрядно похудел. Видно, ему плохо помогают воды Спа и Беаррица — Дорн слышал, он каждый год ездит и на тот, и на другой курорты. Гейдрих был бледен, его вьющиеся волосы потускнели, в воротнике мундира морщилась худая шея. Все это придавало ему вид старого, но еще хищного и зоркого грифа. Откуда-то вдруг всплыло воспоминание — грифы в Лондонском зоопарке. Сидят — с подрезанными крыльями — на шестках под дождем, тоскуют, вспоминая Кордильеры, мерзнут, ежатся, а на их лысые головы пикируют беззастенчивые лондонские вороны и стараются клюнуть в самое темечко…

— Почему нет Доста? — покашливая, спросил Гейдрих, внимательно оглядывая вошедших в кабинет Лея, Лаллингера и Дорна.

— Завтра, — пояснил Лей, — у него неприятности. По ошибке он задержан итальянскими властями. Наше посольство принимает меры, и завтра утром Дост будет здесь.

— Неужели нельзя доставить военным самолетом? — поморщился Гейдрих.

— Но тогда пришлось бы объяснять итальянцам… — не то слабо возразил, не то неуверенно ответил Лей.

— Да, конечно, — кивнул Гейдрих и сосредоточенно, словно отрешился от присутствия сотрудников, склонился над бумагами, разложенными перед ним по всему столу.

Дорн узнал свою докладную. Гейдрих сличал ее текст с текстом меморандума Идена, полученного от Чиано.

— Все точно, — наконец глухо сказал он, подняв голову. — Ну а теперь — все-таки потерял Дост документы Идена или не смог их достать? Дорн, что вы думаете? А может быть, это Дост перепродал их итальянской разведке?

— Я думаю, — как можно спокойнее заговорил Дорн, — Дост достал и привез все, что было в бюваре, где, он полагал, должен был лежать основной документ. Если бы он потерял, то потерял бы все. Если бы у него украли, то все без исключения. Ну а если бы он захотел продать с трудом полученные документы… Я не верю в эту возможность. Да и какой смысл перепродавать союзнику?

— Верные соображения, — поддержал Дорна Лей. — Обо всем этом свидетельствует и оставшаяся последняя страница меморандума. Если бы Дост совершил должностное преступление, он отдал бы документ целиком.

«Эта последняя страница, — прокомментировал про себя Гейдрих, — смягчает ту бурную реакцию, которую вызвали у фюрера все остальные. Плюс докладная Дорна… И это сокровище оказалось похороненным в отделе Лаллингера!» — Лея оборвал резко:

— Эта страница, конечно, свидетельствует… но не в вашу пользу!… — перевел взгляд на Дорна:

— И все же я хотел бы знать, по каким каналам вы смогли получить столь ценную информацию?

— Люди, которые располагают подобными сведениями, иногда со мной откровенны, поскольку и откровенность бывает полезна, когда совместно делаешь деньги. Я близко сошелся с управляющим лорда Ротермира Ричардом Венсом. За ряд ценных услуг он пересказал мне содержание документа. Откуда документ известен мистеру Венсу, я могу только предполагать. Он функционер БСФ.

— Что за услуги вы оказывали этому управляющему? — в голосе Гейдриха прозвучала настороженность.

— Исключительно финансового характера.

Гейдрих кивнул. «Вот теперь все закольцовывается, — понял он. — Естественно, Дорн не мог сказать Банге всего. И поэтому мне его односторонне поданная информация показалась легковесной. С чего бы это близким к Мосли британским дельцам искать контакты с нашими промышленниками из имперской группы через какого-то Банге, какого-то Далеруса, какого-то Дорна… Венс не без удовольствия пересказывал Дорну эти гадости, — Гейдрих невольно поморщился, — в расчете на скандал, который устроим мы, когда узнаем… А вдруг сработает, вдруг этот скандал приведет к отставке неудобного и нам, и самому Чемберлену Идена…»

«Это хорошо, что Дорн состоятельный человек, — думал Лей в это время. — Он может покупать… Ясно, что он имел в виду, когда прокричал про услуги финансового порядка. Он может покупать людей за деньги. А я могу только продать — ближнего». И Лей продал:

— Я указывал моему руководству, — он старался не смотреть на Лаллингера, — насколько ценны сведения оберштурмфюрера Дорна. Однако по неизвестным мне причинам этим сведениям не было придано значения. Так же как части оригинала меморандума Идена, представленной Достом…

Гейдрих воззрился на Лаллингера, и вдруг его взгляд потух:

— На сегодня все. Вы свободны, — Гейдрих указал рукой на Лея и Дорна. — А вы, Лаллингер, останьтесь.

Лей захлебнулся словами. Его останавливают всего лишь взглядом, убирают небрежным движением руки! От неожиданности, негодования, что так внезапно закончилась щекотливая беседа с высоким начальством, Лей обескураженно попятился к двери. Дорн пропустил его вперед. Когда за ними закрылась дверь, Гейдрих с досадой стукнул кулаком по столу:

— Крепко посадил тебя этот веймарский кобель. Почему, Рихард, ты не поставил меня в известность? — Гейдрих показал рукой на разложенные перед ним листы. — Из каких соображений?

— Я продолжал надеяться, что удастся получить сам документ.

— И на что же ты надеялся? На какое чудо?

— Я считал и продолжаю считать, что в таких серьезных делах следует иметь дело с подлинниками, а не доверять пересказам…

Гейдрих резко перебил:

— Не выкручивайся, Рихард. На докладной Дорна твоя виза — «В дело», черт бы тебя побрал!…

— Позвольте закончить, обергруппенфюрер? — Лаллингер заметно нервничал. — Я действительно решил кое-что перепроверить, и вот что мне удалось выяснить. Экспертиза установила, что бювар австрийского посла в Лондоне Франкенштейна изготовлен в Иране, а бювар, который привез нам Дост, — во Франции. А они должны быть идентичны. Значит, подмена?

Брови Гейдриха поползли вверх. Лаллингер продолжал:

— Но экспертиза настаивает на подлинности документов, которые нам представили и итальянцы и Дост. Это явно листы одного документа, будто кто-то его разделил — это господам итальянцам, это — герру Досту.

— Извини, Рихард, Дост — полукровка?

— Нет, обергруппенфюрер. Отец у него немец. Мать — баронесса Крюндер, тоже немка из бывшей русской Прибалтики. Я сам проверял. Он ариец. Так вот, вся эта история с меморандумом плохо пахнет, слишком похожа на большую дезинформацию, в которой завязли все…

— Если это так, кто ее нам подсовывает? — Гейдрих опустил подбородок на ладони и задумался: — «Вот что значит работать со своими людьми, ведь Лаллингер в принципе обезопасил меня, он взял ответственность на себя. Что бы я делал, если бы он своевременно проинформировал? Крутился бы так же, как он, только на более высоком уровне».

— Я думаю, — снизив тон, сказал Лаллингер, — все дело в том, что человек из Форин офис либо агент Интеллидженс сервис, пошедший на ложную вербовку, либо чей-то агент-«двойник», вероятнее всего, итальянский.

«Тогда откуда информация у Дорна? Не могли англичане расставить "дезу" на пол-Лондона. По принципу — где-нибудь, да клюнет. Как минимум, нужно знать, что за рыба будет брать поклевку. Однако сейчас для нас важен вопрос не о качестве информации, а о качестве работы по ее получению, — продолжал размышлять Гейдрих. — В этом смысле у нас кое-что проясняется. Во-первых, оригиналом документа Идена располагала не только итальянская разведка, но и моя. Во-вторых, наша разведка узнала содержание документа раньше итальянцев, и притом близко к тексту. В-третьих, наша разведка работает столь добросовестно, что даже подобные сенсационные данные тщательно перепроверяет, уточняет и тому подобное, что, разумеется, требует затрат времени. Вот по такой схеме я и поведу разговор с Гессом».

— Как Дорн подал свою добычу из Лондона? — спросил Гейдрих.

— Никак. Изложил в докладной и все.

— Потом он возвращался к этой теме, педалировал?

— Никакого нажима с его стороны для проведения информации я не замечал, — покачал головой Лаллингер. — Он уехал в Испанию и спокойно начал работать там.

— Это крайне ценно! Это свидетельство, что меморандум Идена не «деза». Впрочем, даже не в том суть вопроса. В другом. Я думаю, тебе выгодно на некоторое время исчезнуть, Рихард. Быть подальше от этой ситуации. Поедешь в Испанию. Там по-прежнему верховодит абвер, наши ребята в тени, Канарис им вяжет руки. Надо навести порядок. Люди Канариса выходят из-под контроля. Приказ я подпишу сегодня. У меня нет иного способа спасти тебя от гнева фюрера, а ты знаешь, ослепленный гневом, он бывает жесток. Мне придется многое в этой истории брать на себя. До отъезда представь Дорна и Доста к награде, а когда Дост появится, направь ко мне, я хочу поддержать его парой теплых слов, — закончил Гейдрих и подумал, усмехаясь: «Это тоже ляжет в строку. Фюрер любит, когда отличается герой-одиночка и присутствует братская взаимовыручка».