Сибирская одиссея Ермака

ВТОРОЕ ПОСОЛЬСТВО К ЦАРЮ

Ермак опасался оставлять в своем лагере пленных мурз. Казаки держались прежними победами. Неприятель не должен был знать о том, что их военные силы слабеют с каждым днем.

По преданию, атаман отпустил к Кучуму ясашного мурзу Кутугая, захваченного в плен его людьми. В присутствии Кутугая Ермак выстроил в ряд пять казаков и велел им дать залп. Мурза пал на землю, изображая ужас. Атаман велел поднять его и проводить за пределы лагеря. Пленный не сразу поверил своей удаче. Но когда ему развязали руки, он бросился на колени и поклялся Аллахом, что разнесет по всему «царству» Сибирскому весть о неслыханном могуществе русских.

Кучум боялся испытывать судьбу и в течение года не тревожил казаков нападениями. Маметкул подчинился авторитету родственника. Когда же его привели пленником в лагерь Ермака, его изумлению не было предела.

Силы казаков были ничтожны, и Маметкул с горечью думал, что ему достаточно было бы собрать половину прежнего войска, чтобы смять горстку врагов и истребить их всех поголовно.

Казаки держали пленных в подземелье дворца в Кашлыке, связанных по рукам и ногам. Но людей у Ермака было мало, и перебить караульных у дверей погреба не составляло труда. Маметкул зорко смотрел по сторонам и лишь ждал подходящего момента, чтобы бежать из плена. В этом случае у казаков не было бы более опасного врага. Когда в Кашлык прибыл Волховский, атаман не стал более раздумывать. После короткого совещания с воеводой он вызвал к себе нескольких казаков и велел им готовиться в путь.

Попав в Сибирь, Волховский вскоре же убедился в том, что отряд его попал в безвыходное положение и ему едва ли удастся покинуть глухой край подобру-поздорову. Поэтому он решил без промедления выслать в Москву Ивана Киреева, своего главного помощника. Киреев должен был представить в Разрядный приказ правдивый отчет о положении дел в Сибири и просить о подкреплениях.

Как значилось в документах из архива Ермака, «голова Иван Киреев повез к Москве царевича Маметкула к государю, а с ним ермаковы казаки».

Второе посольство Ермака к царю покинуло Кашлык без промедления. Оно отправилось на Русь кратчайшим путем, налегке, без ясашной казны и почти без запасов.

Казаки получили приказ не жалеть лошадей и не спускать глаз с пленных татар. Если снежные завалы остановят отряд на перевале, напутствовал Ермак своих людей, пусть они забьют лошадей, пополнят запасы кониной и продолжат путь пешком. Казаки выполнили приказ Ермака. К тому времени, когда второе посольство Ермака добралось до Москвы, там произошли большие перемены. Два с половиной месяца в России длилось междуцарствие. Лишь на исходе мая 1584 года столица торжественно отпраздновала коронацию нового царя. Митрополит возложил шапку Мономаха на голову Федора перед алтарем Успенского собора. Торжества в Кремле отличались неслыханной пышностью. Государя «венчали» совершенно так же, как некогда короновали византийских императоров.

Федор Иванович унаследовал от отца разве что рост. Но в его долговязой фигуре не было ничего царственного. Нескладное тело венчала непропорционально маленькая голова. Плечи были узкими, походка нетвердая. На лице, поражавшем своей бледностью, бродила беспричинная улыбка. Умственное ничтожество последнего царя из рода Калиты граничило с идиотизмом. Федор неспособен был управлять государством. Его никогда не готовили к роли государя. Даже исполнение внешних ритуалов и придворных церемоний казалось ему непосильным.

В дни коронации Федора Никита Романович объявил Борису царскую милость. Годунов получил чин конюшего — один из высших чинов в думе. Борис вошел в круг правителей государства вопреки воле Грозного, четко выраженной в его завещании.

Образовался своего рода триумвират, в который входили Никита Юрьев, Борис Годунов и Андрей Щелкалов. Следуя традиции, правители объявили общую амнистию и освободили всех опальных. Свободу получили некоторые знатные лица, подвергшиеся заключению в годы опричнины.

Мелкое разоренное дворянство с завистью взирало на богатства и привилегии бояр и церкви. В угоду им правители отменили податные привилегии знати («тарханы») и объявили о введении более равномерного обложения.

Все это вызвало негодование знати. Борьба в думе приобрела драматический характер. Польский посол писал из Москвы, что раздоры между московитами скорее всего закончатся кровопролитием.

Власти ждали нового мятежа. С наступлением весны 1584 года в Москве участились пожары. В царскую столицу хлынули разбойники. Их подозревали в поджогах. В страхе перед народом московские власти наводнили столицу войсками и караулами.

Царь Иван не слишком удачно выбрал опекунов для сына. Они ненавидели друг друга и бранились по любому поводу, невзирая на присутствие царя. Распри в думе вспыхнули с новой силой после того, как Никиту Романова хватил удар.

Романов готовил расправу с Мстиславским, но не успел довести дело до конца. Став преемником, Годунов завершил борьбу.

Земщина не простила Годунову его опричного прошлого. Чем выше он поднимался по лестнице власти, тем острее чувствовал непрочность своего положения. Борис был временщиком царя Федора. Но тот обладал слабым здоровьем, и гадатели предрекали ему короткую жизнь. Федор смертельно заболел и едва не умер в первый же год царствования. Кончина Федора привела бы к мгновенному крушению карьеры правителя.

Через год после смерти Грозного Борис направил в Лондон агента с тайной миссией. Гонец помчался к границе, с такой поспешностью, будто за ним гнались, и в пути забил насмерть двух ямщиков. В Лондоне он почтительно изложил королеве просьбу правителя о предоставлении ему убежища в Англии в случае беды.

В Москве назревала смута. Именно в это неподходящее время сюда прибыл стрелецкий голова Киреев с казаками. Борис обладал трезвым взглядом на вещи и лучше других мог уразуметь значение «сибирского взятия». Но его голова была занята одной мыслью: как удержаться на поверхности и не пойти ко дну в разбушевавшемся море.

Послы Ермака были приняты подьячими Посольского приказа. Власти не пригласили казаков во дворец. Лишь их пленник царевич Маметкул один удостоился такой чести.

В Москве умели ценить степных воителей и охотно брали их на царскую службу. По совету Бориса царь Федор пригласил Маметкула в Кремль и повелел, чтобы «встреча ему была честна». Подле Красного крыльца стояли длинной шеренгой стрельцы. Вышедшие из хором дворяне «здравствовали» хана у крыльца и, взяв его под руки, препроводили внутрь.

В толпе придворных, теснившихся у трона, Маметкул тотчас приметил «своих»: в тот день во дворце собралось немало татарских царевичей и мурз. Среди них — Мустафалей Капбулатович, Арослан Канбулатович и Иль-мурза. Подле трона важно восседал Симеон Бекбулатович.

Симеон был внуком Ахмат-хана, последнего «царя» Большой орды. Кайбулатовичи происходили из семьи астраханского хана. Иль-мурза был сыном ногайского хана Уруса.

Служилые «цари» владели удельными княжествами на Руси. Старший из них сидел на «царстве» в Касимове, другие — в Звенигороде, Городце и Романове. Их владения оставались мусульманскими княжествами. Лишь Симеон получил много русских волостей за то, что отказался от веры предков.

Дьяк Андрей Щелкалов объявил Маметкулу, что великий государь всей Руси решил пожаловать его и «устроить» в своем государстве.

Московские власти щедро одарили сибирского «царевича» волостями и деревнями. У них был свой расчет.

Над Россией вновь сгустились тучи войны. Король Баторий собирал войска для нового похода на восток. Москва старалась как можно скорее закончить войну с «сибирским султаном». Посольский приказ рассчитывал использовать посредничество Маметкула, чтобы замирить Кучума и привлечь его на царскую службу.

После смерти Грозного знать перестала считаться с распоряжениями слабоумного Федора. Бояре и столичные дворяне по любому поводу затевали местнические споры. Всяк требовал себе высших постов, ссылаясь на «породу» и службу своих предков.

Борис Годунов и Андрей Щелкалов в конце концов нашли средство образумить знать. По их распоряжению Разрядный приказ объявил о назначении на высшие военные посты служилых татар.

По случаю ожидавшейся войны со шведами была составлена роспись полков. По этой росписи Симеон Бекбулатович занял пост первого воеводы большого полка — главнокомандующего полевой армией. Командиром полка левой руки стал «царевич Маметкул сибирский».

История сибирской экспедиции была богата многими невероятными событиями. Судьбы людей претерпевали мгновенные перемены. История Маметкула может служить ярким тому примером.

Дважды разгромленный Ермаком и посаженный казаками в яму, Маметкул был обласкан при царском дворе и незамедлительно назначен на один из высших постов в русской армии.

Ермаковы казаки, привезшие пленника в Москву, ждали своей очереди. Щелкалов велел выдать им кое-какое жалованье и обеспечить кормами.

Вновь прибывших ермаковцев разместили на постой на тех же дворах, что и Черкаса Александрова с товарищами. Известия, доставленные из Кашлыка, были тревожными, и казаки вновь начали обивать пороги в приказных избах.

Ермак просил незамедлительно прислать в Сибирь ратных людей, провиант и боеприпасы, без чего вновь удержать завоеванное царство никак не удается. Но среди столичных воевод не нашлось охотников вести войско в далекую и неведомую страну, на край земли.

Обсудив дело, Разрядный приказ вызвал в Москву стрелецкого командира Ивана Мансурова и велел ему пгоьнться[5] в путь.

При Грозном Мансуровы служили во дворце. Один из них был постельничим у молодого Ивана. Другой был удостоен особой милости и принят в опричный Постельный приказ. Служба в «государевой светлости» опричнине была почетна и опасна. Мансуров кончил жизнь на плахе.

Посланный в Сибирь Иван Мансуров был мещерским помещиком и воевал в Ливонии как командир стрелецкого дозора. До сибирской «посылки» Мансуров подобно Волховскому не получал самостоятельных воеводских назначений.

Мансурову были подчинены «семьсот человек служилых людей разных городов, казаков и стрельцов». Сбор служилых людей из разных уездов потребовал много времени.

Мансуров долго совещался с Глуховым и хорошо уяснил себе, какие трудности ждут его в Сибири. Он позаботился о том, чтобы его войско было снабжено всем необходимым. Мансуров спешил, сколько мог. Но он опоздал, хотя и ненадолго.