Сибирские байки

Ключ-камень

Историю эту рассказывают всем первокурсникам истфака. Ведь по монографии А. А. Сергиенко «Бронзовый век в Западной Сибири» учатся до сих пор: за последние десять лет ничего более толкового не написано. Конечно, в самой книге о последнем годе жизни профессора нет ни слова. Но каким-то мистическим образом каждое новое поколение студентов узнает легенду, все более и более обрастающую деталями. Я-то сама была в той экспедиции, все при мне происходило. А сейчас чего только ни придумывают…

Зачем Андрей Анатольевич взял с собой на раскопки в Карасево жену, Алевтину Ивановну? Кое-кто Андрея Алексеевича теперь за это осуждает, но тут как посмотреть…

Алевтина Ивановна к тому времени уже давно была на пенсии, но летом вместе с мужем обязательно выезжала «в поле». Сплетники утверждали, что она это для того делала, чтобы караулить своего ненаглядного от приставаний всяких молоденьких свиристелок. Может, и правда. По-молодости-то на Сергиенко женщины гроздьями вешались. Да и с возрастом старик обаяния не потерял. Представьте себе: грива седых кудрей, рыкающий бас, а фигура такая, что не монографии писать, а бревна ворочать… Алевтина Ивановна рядом с мужем совсем пташкой казалась: худенькая, миниатюрная. Только были они тем, что называется «пара». Говорят, она уже работала лаборанткой на кафедре, когда Сергиенко после армии поступил в университет. Влюбилась Алечка в него беззаветно, да и он из всех прочих ее на всю жизнь предпочел. Может, и гулял от нее, да только теперь никто правду не скажет. Дела давно минувших дней. Те дамочки, кто к красавцу-историку когда-то клинья подбивали, правнуков нянчат.

В тот, последний, год у Алевтины Ивановны зимой случился инсульт. К счастью, не сильный, ее не парализовало, только речь стала невнятной, да еще… Ну как сказать… Не то, чтобы умом она тронулась, просто забываться стала. Идет по улице — и вдруг остановится и стоит. Куда шла, зачем — не может вспомнить.

Единственный сын Сергиенко к тому времени давно уже в Москве жил. Оставлять Алевтину Ивановну в городе одну Андрей Алексеевич побоялся. Сиделку нанимать? Не принято как-то. Да и какие зарплаты у профессуры в девяностых были — сами помните. На что нанимать? Вот и взял Андрей Анатольевич жену с собой. Думал, небось, что в лесу на свежем воздухе да среди молодежи ей легче станет.

В первые дни так и было. Алевтина Анатольевна хорошо себя чувствовала, весело хлопотала в лагере. Профессор попросил девушек присматривать за женой, но шли дни, и вроде получалось, что в помощи пожилая женщина не нуждается. Котелок с костра снять да рассортировать находки — на это у нее силы хватало. А чего-то большего ей и не нужно было делать. Так что все о болезни жены профессора забыли.

А зря.

Экспедиция оказалась неудачной. Ничего нового раскопки не приносили. Вскрыли культурный слой, дошли до городища бронзового века. Только, видать, небогатое было городище: нашли разрозненные черепки, да каменные грузила, да парочку-другую женских украшений. И — все.

Потом Андрей Алексеевич решил посмотреть давно интересовавший его ложок. Круглый такой, ровный, словно гигантская вогнутая линза. По краю — сосны вековые, а внизу — чистая трава, ни одного деревца. Странное место. И разговоры про него всякие ходили. Что, дескать, если встать в середке лога, то что-то странное со временем творится. Кажется, что пробыл там пару секунд, а на самом деле несколько часов прошло. И, что самое интересное: если кто в эти часы мимо лога проходит, — никого не увидит. Словно был человек, потом исчез, потом снова появился.

Экстрасенсы в Карасево приезжали, уфологии всякие. Что-то мерили, туда-сюда вокруг лога ходили. Зарегистрировали энергетическую аномалию. Но что археологам эти аномалии? Они-то всегда в необычных местах работают. Как будто на каком-нибудь древнем кладбище, раскопать которое удачей считается, будет обычная энергетика.

К тому же Карасевские увалы — вообще место непростое. Две тысячи лет назад, до нашествия хунну, жил там особый народ — кулайцы. Были они великими искусниками и колдунами. Делали бронзовое оружие да украшения, торговали со всей Степью. Ведь для того, чтобы с металлом работать, не только руда нужна, но и лес. И, главное, знание, как превратить кусок самородной меди в острый клинок или в заговоренную подвеску для девичьего убора. А в древности умения эти считались чем-то сродни ворожбе и хранились от чужих в глубокой тайне.

Потом волны переселения народов оттеснили древних умельцев на север, к устью Оби. Но и до, и после кулайцев на Карасевских увалах селились люди. Место удобное: высокое, сухое, со всех сторон реками да болотами защищенное. Хлеб, правда, в тех краях не очень родится. А вот тайга хороша: сплошные корабельные сосняки. Для охотников и рыболовов, которые веками жили в тех краях, — настоящее раздолье. Вот и получились там городища, словно вафельный торт: два, три, а то и четыре культурных слоя, разделенные между собой наносами пустой породы. Придет одно племя, поживет, потом сгинет на сотню лет. Зарастет земля травой, скроет старые кострища — и на том же месте селится новое племя, с другой культурой.

Но это я что-то отвлеклась… В общем, начал копать Сергиенко в том ложке и сразу понял, что тут материала на пару диссертаций хватит. Сейчас этот памятник называется «Метеоритным капищем». А тогда пометили просто как «культовое сооружение». Описания его в любом учебнике есть: в центре земляной линзы — площадка метров десять, вокруг которой — тринадцать камней каждый примерно с лошадиную голову размером. Восемь камней расположены точно по сторонам света, еще четыре — в точках восхода и захода солнца в дни летнего и зимнего солнцестояний. А вот последний, самый большой камень, на котором несколько знаков выбито, ни с каким астрономическим ориентиром не совпадает. До сих пор загадку его расположения не отгадали.

И, что самое важное, все камни имеют метеоритное происхождение. Тот самый таинственный тринадцатый — вообще железо-никелиевый монолит.

Ну, как, озадачила я вас? Вот и ученые до сих пор в затылках чешут. Во-первых, все сооружения, так или иначе связанные с солнцем, обычно на возвышенностях располагаются, чтобы ближе к небу. Во-вторых, астрономическими наблюдениями больше земледельцы занимались. Для них смена времен года важнее, чем охотникам да рыболовам. В-третьих, ни точек восхода, ни точек заката из этой «метеоритной» ямы просто не видно. Даже если предположить, что две тысячи лет назад вокруг никакого леса не было, то все равно соседние увалы половину неба закрывают. Так что происхождение «капища» — загадка из загадок.

Андрей Алексеевич, естественно, не преминул показать находку жене. Алевтина Ивановна постояла в центре круга, послушала, как шумит в соснах западный ветер. Потом подошла к тому самому тринадцатому метеориту и говорит:

— Ключ-камень это, Андрюшенька. Помяни мое слово, расшифруете надписи — много чего узнаете.

— К чему ключ-то, Алечка? — удивился профессор.

— К чему — не знаю, да только я теперь ничего не боюсь, — ответила ему жена. — Такое чувство, что меня этот лес, что вокруг, по голове погладил и позвал куда-то, где мы счастливы будем.

Не знаю, конечно, таким был разговор, или люди потом присочинили. Только с того дня Алевтина Ивановна стала как-то тихо задумчива. Помню, словно вчера было: сидит она у костра, улыбается огню, и видно, что хорошо ей, покойно.

А потом она исчезла. Про болезнь-то профессорши все давно забыли, никто за ней не следил. Поэтому и получилось, что никто не заметил, как она ушла из лагеря. Никому ничего не сказала, никого не предупредила. Исчезла — и все.

Искали Алевтину Ивановну неделю. Каких только догадок не строили! Про последствия инсульта вспомнили. Думали, что пошла куда-нибудь, в соседнюю деревню, например, а по дороге вовсе память потеряла, не смогла объяснить толком кто она и откуда. На маньяков грешили, хотя какие маньяки в крохотной деревушке? Откуда им взяться там? Разве что какой-нибудь местный алкаш, допившись до зеленых чертиков, ради мелочи на опохмелку решится на разбой пойти. Да и то — чушь, чего со старухи-то взять?

А через неделю нашли тело. Причем совсем недалеко от лагеря. И знаете как? По цветам. Кто-то заметил, что вокруг одной поваленной сосны лесные колокольчики растут так густо, словно голубую краску разлили или словно кусок неба на землю упал. Подошли поближе — в яме под выворотнем лежит Алевтина Ивановна. Удобно так лежит, рука под щекой, словно решила прикорнуть в тенечке и не проснулась.

И вот еще что странно. Все-таки неделю труп пролежал, должно было разложение начаться. Ан нет. Ничего, словно святые мощи.

Естественно, экспедицию свернули. Конечно, суеверие это, но археологи, если кто-то умер, обычно стараются больше не работать. Похоронили Алевтину Ивановну…

Потом занятия начались. Старик Сергиенко продолжал преподавать, хотя после смерти жены сильно сдал. Жалели его, сочувствовали: как он один теперь? Кое-кто из институтских дам начал было потихоньку к нему клинья бить. Всегда найдутся те, кто рассуждает с практической стороны: ерунда, дескать, что профессор — пенсионер по возрасту, зато квартира в центре города. То пирожков домашних ему принесут, то по поводу давно не стираной рубашки разговор заведут. Но Андрей Алексеевич всего этого словно и не замечал.

А поздней осенью мы опять в Карасево поехали. Я же говорила, что экстрасенсы те места на всю страну прославили. Вроде как там энергетика особенная, позитивная. Вот и нашлись умники, решившие эту самую энергетику продавать. Одна фирма решила построить там туристический комплекс для тех, кто хочет отдохнуть в красивых местах да еще и ко всяким тайнам и мистике приобщиться. Задумали прямо в отеле сделать небольшой археологический музей. В консультанты, естественно, хотели пригласить Сергиенко. Любят наши фирмачи, чтобы у тех, кто на них работает, побольше громких званий было. Профессор сначала отказался, на меня всю эту суету свалил. А потом вдруг сам напросился в Карасево.

Помню: погода как на заказ была. Тихо, солнечно. За ночь подморозило, так что до деревни мы докатили, как по асфальту.

Остановились у одного депутата сельсовета. Хороший мужик. Археологам постоянно помогал, а как о возможном строительстве в Карасево прознал — сразу засуетился. Отделение-то совхозное в деревне закрыли, работы людям нет. А тут — туркомплекс! На стройке обязательно рабочие понадобятся, да и потом — без дворников и уборщиц ни одна гостиница не существует. Так что деревне от тех коммерсантов — прямая польза. Поэтому депутат этот, Сергей Петрович, принимая дорогих гостей, расстарался, как мог. Приехали мы к обеду, только успели поздороваться, а на столе такое изобилие, какое не в каждом столичном ресторане увидишь. И борщ, и пельмени, и щурята жареные, и закуски-заедки всякие. Фирмачи «знакомиться» сели, а старик Сергиенко во двор вышел. Говорит: «Воздухом подышу и вернусь». А я… Что я? Ну, я выглянула во двор, он на завалинке сидит, на солнышке греется. Погода-то отличная… Небо такое… иначе, чем бездонным, и не назовешь. Голубое — даже смотреть больно. И ни облачка. Только голые ветви березы, что в палисаднике у нашего хозяина росла, розовеют в вышине.

Андрей Алексеевич мне рукой махнул: дескать, иди, не жди меня. А через час с лишним, когда мы с фирмачами к Метеоритному капищу ехать собрались, он уже мертв был.

Вот так. Естественно, никто никуда не поехал. Вызвали «Скорую» из райцентра, пока дождались. А в больнице профессора переодевать стали и нашли завещание: «Похороните меня в Карасево». Ну, сын Андрея Алексеевича из Москвы примчался, похоронили, как положено. Деревенька-то маленькая, а кладбище, что рядом с ней — огромное. Но чистое и ухоженное, что редко у нас бывает. За счет университета памятник поставили, так что теперь студентов во время полевой практики на могилу водим. Вроде почтить память.

Такая вот история. Ну, а то, что теперь в Карасево Хранитель есть, поэтому тем фирмачам, что сначала хотели там туркомплекс построить, ничего не удалось, так это все — пустые разговоры. Те не справились — появились другие. Правда, эти вообще на всякой мистике сдвинутые. Но деньги у них есть. Построили и отель, и лодочную пристань. Приезжает народ, отдыхает.

Говорят, теперь вокруг Карасево всякие странности творятся. То летающая тарелка на окраине села приземлится, то побывавший там забулдыга-музыкант в суперзвезды выбьется. Да вы сами наверняка слышали. Или читали. На чудеса-то народ падок. Вроде бы там, на увалах, пуп Земли обнаружили. Врут, конечно. Догадываюсь даже, кто большую часть баек придумывает: владельцы туркомплекса, что там построили.

Что? Видела ли я сама ключ-камень? Конечно, видела и даже трогала. Я же отрисовку надписей, которые на нем, делала. Метеорит как метеорит. Слишком холодным кажется, но в этом ничего странного, он же металлический, а у железа теплопроводность выше, чем у какого-нибудь гранита.

Дрова прогорели. Студенты, слушавшие профессоршу Васькину, разбрелись спать. Из-за Ордынского увала выползла злая оранжевая луна. Какое-то время были слышны смешки и шорохи, но потом все угомонились. Тогда из крайней палатки тихонько выбралась худенькая девушка и, стараясь не спотыкнуться в темноте, стала пробираться в сторону Метеоритного капища. Никто не видел, как шла она к заветной лужайке, как сидела потом, не шевелясь, в тени сосен.

И ключ-камень, и двенадцать его метеоритных приятелей давно увезли в музей, но на их месте темнели не заросшие проплешины. Когда небо начало сереть, а у реки зацвиркали просыпающиеся птицы, девушка эта, Оля Тебенькова, спустилась в котловину, чтобы прикоснуться к каждой из ямок, отмечавших места, где лежали камни. Словно так можно разгадать тайну Карасевских увалов.

А утром рядом с той палаткой, где жила Оля, появился букет ромашек, поставленный в косо обрезанную пластиковую бутылку. И каждую ночь тайный поклонник приносил то ромашки, то гвоздички-смолки, то голубые колокольчики… Над девушкой посмеивались. Все пытались угадать, кто из парней — из экспедиции или деревенский? — старается, даже дежурить ночью пытались, но никого не поймали. Но она лишь улыбалась смущенно, а цветы появлялись каждую ночь.

Однажды, когда к ней пристали чуть ли ни с ножом к горлу, она придумала какую-то сказку:

— Это Хранитель. Я чувствую, меня эта земля приняла.

Вот тогда-то Васькина и встрепенулась.

— Навсегда тут остаться хочешь? — набросилась она на Тебенькову.

— Хочу, но пока не время, — ответила девушка.

— Смотри! А то неровен час! — и профессорша подозрительно посмотрела на студентку. — Мне ж потом с начальством из-за тебя разбираться.

— Что вы! — замотала головой Олечка. — Я не хочу никого беспокоить. Просто я теперь знаю, что будет, когда…

Она не докончила, и мало кто из слышавших этот разговор, понял, о чем, собственно, идет речь.

А через три года Оля Тебенькова расшифровала надписи на ключ-камне. Но это уже совершенно другая история.