Сибирский аллюр

Глава первая ЗАЧИН ИСТОРИИ

Хан Кучум сидел на покрытом мехами золоченом троне, а шесть его людей несли властителя на руках вокруг палисада ханского городка Сибиря. Кучум щурился, чтобы лучше видеть округу, да только хитрость эта не помогала. Все, что еще видели его глаза – будь они неладны, шайтан с ними, что столь безжалостно кинули его в беде! – так это расплывчатую, искаженную, серую студенистую массу. Как будто мир вокруг него укрыли грязным, побывавшим в земле саваном, и попробуй вот догадайся, что скрывается под ним: деревья, холмы, дома, люди, крепостные укрепления, стены…

Хан знал, что его несут на огромное поле, где собрались его войска. Он слышал, как нетерпеливо пофыркивают под всадниками лохматые лошаденки, переступая копытами. До самого окоема горизонта стояли тесно сомкнутые ряды кучумовой орды, до зубов вооруженной кривыми саблями, пиками да луками со стрелами. Хан, даже не видя, прекрасно помнил островерхие кожаные шапки воинов, шлемы, кольчуги и округлые щиты, холодно поблескивавшие в лучах бледного октябрьского солнца.

Кучум правил жестоко и единовластно. Соперничества хан не терпел ни в чем. Местных мангазейских князьков, которые пробовали сопротивляться ему, он безжалостно наказывал, а земли их дарил преданным ему людям. Колеблющихся и ненадежных Кучум велел передушить тайно, что и сделали верные палачи. Никогда Сибирское царство не было столь обширным, как при Кучуме.

Он был вспоен и вскормлен в Бухаре, вырос в законах мусульманства. Бухарские ханы помогли ему опериться, и он навсегда сохранил к ним благодарность. Подражая великим восточным правителям, Кучум решил ввести учение пророка Мохаммеда среди подвластных ему земель. Коран, по его мнению, являлся опорой власти и щитом державы. И горе тому, кто говорил против идеи хана! Ослушник внезапно исчезал и больше никто никогда его не видел…

…По правую руку Кучума восседал на коне Маметкуль, племянник, любимец, назначенный ханом главным воеводой над грозным воинством. Сам-то Кучум, когда-то прозванный «Орлом степей», более уже не мог отчаянно бросаться в самую гущу кровавых битв. Орел ослеп, крылья его уж ослабли, вот и приходится перекладывать на чужие плечи деяния, для которых здоровье да зоркие глаза надобны.

И то уж ладно, что был Маметкуль умен и смел, лучшего воина у Кучума и нет больше, пожалуй. Вспомнить хотя бы, как он прошлым летом преследовал ворогов, проникших через каменные врата Уральских гор и нагло направлявшихся на Сибирь, столицу кучумова царства. Изгнать изгнал, а они вновь, шайтаны, в лазейки малые проникают.

В Пермские земли к Строгановым немало вооруженного люда стянулось, купцы их там привечают. Все купчинам неймется, мало им, что почти все земли по Каме с дичью да рыбой, копями соляными, рудниками медными, серебряными да железными им уже и без того принадлежат! И далее собираются бескрайнюю, дикую Мангазею, землицу Сибирскую, под Белого царя в далекой Московии завоевывать.

Но он, хан Кучум, царь Сибирский, не позволит свершиться этому неправедному делу.

Он и так уже разослал во все концы земли мангазейской гонцов с позолоченными стрелами, собирая воинов, конницу из десяти тысяч татар и ногайцев. Пеший люд, в основном покорные хану остяки и вогулы, тоже знал толк в борьбе, ничуть не уступая конным воинам. Все они были выносливы, смелы и готовились умереть в честном бою, захватив с собой к шайтану немало душ противника.

Хан Кучум вскинул руку, будто целясь в осенние, хмурые небеса, и тотчас же смолк шум и гул на широком поле.

– Велик Господь, – проговорил он звучным, мощным голосом, единственным, что еще оставалось от него, прежнего Орла. – Он поможет вам, храбрецы мои, дарует победу над неверными, над подлыми захватчиками. И пронзят их стрелы ваши, и падут они пред лицом смерти. Топчите их конями своими, рубите их саблями, колите пиками. Что такое горстка воинов строгановских против двадцати тысяч героев, смельчаков великих?

Воины закричали, радостно размахивая щитами.

– Смерть неверным! – неслось из сотен луженых глоток. – Мы смешаем их с прахом земным, развеем негодных по ветру.

Хан Кучум обождал, пока не уляжется шум-гам. Слепые глаза его блеснули фанатичным, отчаянным блеском.

– Они вторгаются на нашу землю, топчут ее неверные, копытами своих коней! – выкрикнул он. – И Аллах допустил несколько незначительных их побед. Но наши верные люди продолжают борьбу с ними на реках и в горах. Неверные плюются в них громом и молнией, принося смерть нашим воинам. Нам неведомо его оружие, порождение дьявольской тьмы. Горят селения нашего народа, гибнут люди наши. Так неужели потерпим бесчинство воинов царя Белого? Детушки мои, вы можете уничтожать ненавистных чужаков всех до последнего. Взгляните на Маметкуля, смелого вожака вашего! В его жилах, как и в моих, кипит та же кровь великого Чингиз-хана. Дух его и ныне с нами, Чингиз приведет нас к победе.

Кучум смолк, кивнул головой Маметкулю, и ханов племянник двинулся к воинам, похлопывая рукой по бокам своей лошади в богатой упряжи.

Потомок Чингиз-хана вскинул царственную длань.

– Хан говорил с вами. Да здравствует хан Кучум! Разбойные ватаги Белого царя далекой Московии напоят своей кровью землицу Сибирскую. Бейте их всюду, где встретятся они вам за Поясом Каменным.

В то же самое время государь всея Руси Иван Васильевич Грозный диктовал грамоту приказному дьяку.

– …И мы на Волгу казаков не посылали, а воровали они без нашего ведома, и наших послов вместе с вашими, ногайскими, переграбили; и прежде того они воровали, и мы их, сыскав, казнить велели… велели! – возвысив голос, повторил государь. – А ныне на Волгу людей своих из Казани и из Астрахани многих послали и велели им тех воров, волжских и донских казаков, перевешать.

Устав от диктовки грамоты, что должна быть послана ногайскому хану, которого в очередной раз пощипали казаки, Грозный обратился к Борису Годунову.

– Донские казачишки изрядно досадили турскому войску, степи вот опять пожгли. На том им спасибо. Но не пора ли прекратить казачье своевольство, прибрав под великую руку. Надобно изловить злодеев и повесить…

– Будет, как велено, государь! – поклонился Годунов.

Со времени встречи купчин Строгановых с государем в палатах кремлевских минуло долгих пять лет. И ничто практически не изменилось с тех пор. Войск царевых Строгановы так и не получили, а в одиночку воевать с ордами Кучумовыми – сущее безумие. Кроме того, Маметкуль везде посты сторожевые расставил, только торговый люд пропускали беспрепятственно. Так зачем покорять что-то, коли мирно дела уладить можно, с помощью звонкой монеты?

По царскому пожалованию во владение Строгановых отводилось 3 415 840 десятин земли – необозримые просто просторы. Уходили люди от нестерпимого гнета и попадали в новую кабалу – купеческую. Но кабала эта была куда приятней батогов царевых.

Край Пермский оказался богатый: и лес, и пушнина, и рыба, и земля, а в ней – соль. В этой глухой стороне на сотни и тысячи верст тянулись не знавшие топора черные леса, речки и озера дикие, острова и наволоки пустые.

В эти пять лет отдали Богу душу Яков и Григорий Строгановы, оставив после себя наследников дела купеческого – брата Симеона и сыновей своих Никиту с Максимом. Да еще план прежний – покорения земель Мангазейских. Царь Иван Грозный живехонек еще был – только еще более кровавый, чем прежде.

Строгановы послушно слали щедрые дары в Московию, да только вот о Сибири никто более не заговаривал, ни царь, ни купцы. Государя московского сильнее всего занимали Речь Посполитая с Литвой – до них-то как-никак рукой подать! А Мангазея… Что Мангазея? Фантазия, плод воображения лукавого!

Широко развернулись Строгановы – край обширный Пермский, богатый. И соляной рассол из недр земных выкачивали, и угодьями охотничьими овладевали, добывали ценного зверя. И привечали всех, кто имел здоровые руки, был лих в работе и покорен их желаниям. Они селили прибывших к ним на лесосеках, в соляных городках, заставляли корчевать лес под пашню, гнать деготь, добывать соль, бить зверя.

Вот только обидно было юным Строгановым – братьям Никите и Максиму. Уши у них были молодые, к слухам чуткие, вот и слушали братья рассказы о странных народах, что селятся в низовьях Дона, гордо именуя себя казаками. Однако гордость еще не ум. Эти дурни то боролись на стороне царя, являя чудеса смелости на поле брани, а то шалить начинали, на родной земле разбойничали, выжигая все вокруг себя, грабя, насилуя девок и убивая недавних боевых товарищей своих. За Пояс Каменный тоже иногда наведывались. Народ простой жаловал их – были они людом вольным. В указах кремлевских звались казаки ворьем, душегубцами и предателями. На Азовском море они боролись с султаном османским – и это нравилось государю, а потом налетали всей ватагой на суда купеческие, что по Волге с товаром ходят, и бесследно исчезали с награбленным на маленьких быстроногих лошадках в бескрайних далях степей.

– Казаки одни могут взять на пику царство Кучумово, – твердо сказал Никита Строганов, собрав вести о людях с Дона и прикаспийских степей. – Убивать, вешать да жечь – это их жизнь! Если уж хотим мы заполучить Мангазею, то только с помощью таких вот людей. Мы должны с ними сговориться…

Симеон, последний из стариков купчин, только подивился, до чего востер племянничек его. Уже пять лет лежала без толку в шкафу дарованная Иоанном Васильевичем грамота, способная сделать род Строгановых богатейшим на земле русской. И эта бесполезность её доставляла Симеону боль почти физически непереносимую. Но до сего часа он так и не видел выхода – без войска царского что ж удастся.

– Я напишу казакам письмо, – решился он наконец. – Кто у них вожак-то?

– Да вожак славный, Ермак Тимофеевич, его воевода местный к смерти давным-давно приговорил, да вот поймать все никак не может, – Максим Строганов весело глянул на дядьку. – Для народа волжского он – сущее наказание Божье, а вот мужичье с Дона величает его «братушкой». А что ты ему писать вздумал, дяденька?

– Что Богу он с ватагой своей понадобился! – хитро усмехнулся Симеон Строганов.

– Ну, такое читать всегда приятно, – Никита привалился к стене и усмехнулся своим мыслям. Природа одарила его характером веселым, светлым да радостным. – Для Бога они еще ничего не воровали.

– Но мы же им хорошо заплатим! – Симеон схватился за серебряный звоночек. Приказчик принес на подносе из серебра чернильницу да несколько гусиных перьев. – Эх, если б братушки живы были… – с тихой грустью в голосе добавил Симеон. – Вот бы порадовались – Сибирь ведь величайшим мечтанием всей их жизни была!