Силиконовые горы

ГЛАВА 6

Не помню, как я снова оказалась в душном зале. Уже наступило утро, но взбодренные кокаином и коктейлем «Red Bull – водка» прожигатели жизни и не собирались расходиться. Наоборот, им вроде стало еще веселее. Наверное, большинство из них работали от аккумулятора.

Ди-джей что-то орал в микрофон на дурном английском. Две блондинки под тридцать забрались на барную стойку и неумело пытались исполнить стриптиз – к поросячьему восторгу окружающих. Больше всех радовался тот самый армянин с голдой, который обратил на меня внимание в начале вечера. Теперь он стоял возле самой стойки, потный, раскрасневшийся, и пытался стащить с одной из лихих блондинок трусы. Она вяло отпихивала его ногой, не прекращая пьяного танца.

Группка хихикающих девушек, трогательно костлявых, на вид школьниц, по кругу передавали друг другу бутыль шампанского.

Наверное, мне надо было сразу же уйти. Но я чувствовала себя такой потерянной, опустошенной, лишенной сил… Кое-как прорвавшись сквозь толпу к бармену, я попросила двойной виски без льда.

– Уууу, зажигаем, – подмигнул он.

Я посмотрела на бармена так, что он, толкнув в мою сторону стакан и до копейки отсчитав сдачу, поспешил ретироваться.

Обжигающие струйки дрянного виски, который бармен попытался выдать за элитный сорт, немного примирили меня с действительностью. Оглушающая боль отступила, но я знала, что она вернется и на этот раз избавиться от нее будет не так-то просто. Целибат и умиротворяющее общество фаллоимитаторов не помогут.

Как же я могла так обмануться? Может быть, доктор Кахович исправил не только нос, но тайно удалил часть моего мозга? Георгий флиртовал со мной, флиртовал бесхитростно и пошло. А я приняла замашки классического, лишенного изобретательности дон жуана за искренность. Я готова была принять правила игры, я почти почувствовала себя своей в этом кукольном мире. Запросто могла бы отказаться от всего, чем являлась двадцать пять лет своей жизни, за одну только его поощрительную улыбку.

Прояснившимся взглядом я обвела зал.

Блондинки продолжали танцевать на стойке, привлекая все больше зрителей. Одна из них через голову сняла платье, а потом, вконец осмелев, щелкнула застежкой леопардового лифчика и метнула скомканные кружева в чье-то пьяное довольное лицо. Ее огромная грудь неестественно торчала вперед. В природе такого не бывает, это противоречит закону земного притяжения.

– Фу, силикон! – презрительно воскликнула одна из накачавшихся шампанским школьниц. Она стояла совсем рядом со мной, и я случайно заметила тонкий бледный шрам, тянущийся от ее уха к шее. А девочка-то – вовсе и не девочка, а вполне себе взрослая тетя. Такие следы оставляет круговая подтяжка лица, мне в клинике рассказывали.

Я переводила взгляд с одного обитателя кукольного домика на другого. Вот подозрительно тонкий миниатюрный нос на ярко выраженном грузинском лице. Вот глаза, так туго подтянутые к вискам, что так и кажется – вот-вот лопнет кожа. Вот чересчур сочные губы, похожие на жирных гусениц.

Страна чудес обернулась царством Франкенштейна. И я тоже, тоже его законный житель. Кончиками пальцев я коснулась своего носа и почувствовала, как к горлу подступает кисловатая тошнота. Зажав обеими ладонями рот, я устремилась к выходу.

Пару часов назад я была роскошной принцессой в воздушном платье и с самыми радужными надеждами в тщательно причесанной голове. А вот теперь стояла босиком на грязном асфальте и, никого не стесняясь, блевала в мусорный бачок.

Кто я такая? Что я наделала?

Куда подевались мои туфли, черт побери?!

– Вам плохо? – кто-то тронул меня за плечо.

Я обернулась – передо мною стоял клубный охранник в форменном синем пиджаке. Простое деревенское лицо, оттопыренные уши, голубые глаза, гора мускулов и настороженный брезгливый взгляд. Должно быть, его натравил Георгий. Еще бы – я со своими несвоевременными физиологическими потребностями портила весь вид.

– Сейчас уйду, – буркнула я, покачнувшись.

Новый спазм заставил меня согнуться в три погибели и едва не нырнуть в бачок. Когда я распрямилась, охранник все еще стоял передо мною. Я вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Уйду сейчас, так ему и передайте. Больше духу моего здесь не будет.

– Кому? – будто бы удивился он.

– Не придуривайтесь. Тому, кто вас послал.

– Но меня никто не посылал. Вот, возьмите.

В моей руке оказалась прохладная бутылка минералки. Я сделала несколько жадных глотков – стало немного легче.

– Знаете что, – охранник обернулся на дверь клуба, – моя смена заканчивается через пятнадцать минут. Хотите, могу отвезти вас домой? А то куда вы в таком виде. И такси не поймаете, а частник еще завезет…

Его надуманная заботливая болтовня была такой умиротворяющей. Хотя, как девушка взрослая, я понимала, что ни с того ни с сего мускулистые security не помогают напившимся вдребадан девчонкам. Не тот город, не тот век. Но идти мне было действительно некуда. И незачем. Оставшихся в сумочке денег с натяжкой хватило бы на такси – сомнительное предприятие, учитывая мой внешний вид. Можно было бы, конечно, позвонить Наташке – она прислала бы за мной своего водителя. Но почему-то не хотелось признаваться ей в печальном финале так тщательно спланированного мероприятия. То есть, я понимала, что рано или поздно придется рассказать подругам о том, что произошло, но еще не решила, под каким соусом преподать унизительные факты. Пока я раздумывала, как поступить, охранник все решил за меня. Поддержав меня за локоть, помог доплестись до стены ближайшего дома и усесться на гранитный парапет.

– Подождите здесь. Я мигом, – и он исчез в темноте.

Я уронила голову на руки.

Вернулся он быстрее, чем я успела придти в себя и сделать ноги.

– Ну, как ты здесь?

Я пожала плечами:

– Хреново. Я потеряла туфли и на ногах не стою. А с какой стати это интересно тебе?

– Ясно, – он казался воплощением философского спокойствия, – меня Павлом зовут.

– Какое мне дело до того, как тебя зовут? Мне надо домой.

– Сказал же, отвезу, – ко мне потянулась мощная пятерня, – обопрись на меня, попробуй встать. Моя машина здесь, за углом.

Будь я хотя бы чуть-чуть менее пьяна и несчастна, ни за что не позволила бы незнакомому мужчине двухметрового роста приобнять меня за талию и увлечь в сторону сомнительно темной подворотни. Но я уже давно пребывала в моральном состоянии «нечего терять». Поэтому, с трудом поднявшись, повисла на его плече.

– Как скажешь. Пойдем.

Стоит ли говорить о том, что в машине меня сразу же сморил глубокий сон, и как охранник Павел ни старался, ему так и не удалось добиться от меня внятного ответа на вопрос: а где же, собственно, находится мой дом?

Немного протрезвев, я пришла в ужас и возжелала немедленно опрокинуть в еще не освобожденное от алкоголя нутро новую порцию градусов. Чем крепче будет напиток, вливаемый в мой нежный девичий организм, тем лучше. Водка, коньяк, текила, ром – да ради бога, все что угодно. Лишь бы немного отсрочить свидание моей рациональной половинки с реальностью.

Я, женщина двадцати пяти лет от роду, с красными волосами и свежей пластикой на носу, сидела на кухонном угловом диванчике в квартире мужчины, с которым была знакома от силы сорок пять минут. Мужчина этот как будто сошел с картины «Три богатыря» (читайте между строк – мог вырубить меня мизинцем левой руки и делать, что угодно, с моим бездыханным телом). Он готовил мне кофе с бутербродами. И еще – я не помнила, как его зовут.

– Слушай… Мммм…

– Павел, – подсказал он, не оборачиваясь. – Ты бы душ приняла, что ли.

– А что, от меня несет? – оскорбилась я. – И вообще, я ничем таким не собираюсь с тобой заниматься, усек?

– Что? – усмехнулся он. – Что ты имеешь в виду?

– Сам понял. Знаю я этот приемчик. Сначала вы заботливо предлагаете душ, а потом от чистого сердца дарите какой-нибудь триппер.

– И много раз с тобой такое проделывали?

– Тебя не касается. Послушай, а у тебя есть что-нибудь выпить? – осмелела я. – Желательно покрепче?

Он повернулся, бросил недорезанный хлеб на доску и в два шага оказался возле меня – то был такой стремительный рывок, что я вжалась в спинку дивана и зажмурилась, – что-то сейчас будет… Поскольку ничего не происходило, никакая грубая сила вроде бы не покушалась на мою давно утраченную девичью честь, я приоткрыла правый глаз и обнаружила маячившую передо мной ручищу, пальцы сложены в художественную композицию «фига».

Фига пахла сливочным маслом. Вологодским, кажется.

– Может быть, тебе еще и травки покурить организовать? Когда ты на себя в последний раз в зеркало смотрела?

– Представь себе, совсем недавно, – огрызнулась я, – и показалась себе очень даже красивой.

– Как тебя зовут, красавица? – передо мною оказалась огромная кружка черного кофе.

– Алиса, – я сделала маленький острожный глоток. Кофе был сварен по всем канонам гурманства – в чашке даже была притоплена ароматная палочка корицы.

– Уже поздно, – кашлянув, сказал он, – так что домой я тебя сегодня не отправлю. Не волнуйся, я не маньяк и приставать к тебе не собираюсь. Примешь душ, возьмешь мою футболку, а то вид у тебя…

Мое платье стоимостью в семьсот условных единиц было порвано на животе и разошлось внизу по шву. Весь подол украшали буро-зеленые пятна невнятного происхождения.

– Можешь лечь на диване, а я уж как-нибудь здесь…

Я представила себе двухметрового охранника Павла, скорчившегося на кухонном угловом диванчике, и впервые за этот странный вечер рассмеялась от души.

– Алиса… Что же все-таки с тобою там случилось? – продолжал допытываться увалень. – Только не говори, что просто весело напилась. Когда я к тебе подошел, у тебя такое лицо было…

– Павел, расслабься, – усмехнулась я, – если со мной что-то и случилось, то произошло это явно не сегодня… Очень давно. Даже и вспоминать не стоит.

Если бы чувства имели физическое воплощение, то моя ненависть к той Блондинке стала бы разрастающимся грибом ядерного взрыва, который уничтожил бы всю планету Земля. То была ненависть с первого взгляда, лишенная логики и надежды на постепенное угасание. Я увидела ее и каким-то звериным чутьем почувствовала опасность. Самое обидное – познакомились мы, когда опасность уже была неотвратима.

Она пришла в гости, а я, как дура, испекла кривенькую непропекшуюся шарлотку, чтобы изобразить гостеприимство.

– Это Алена, моя коллега, – сказал Георгий, в то время как Блондинка рассматривала меня во все глаза, – а это… – он слегка замялся, – Алиса, моя… подруга.

Если бы сказал «жена», на худой конец «девушка», все было бы по-другому. В Блондинкиных глазах не зажглись бы победные факелы, и я не почувствовала бы себя полным ничтожеством на фоне ее белых волос и заманчивых холмов силиконовой груди. Потом, когда мы наконец остались одни, Георгий говорил: что же ты, мол, так перед нею стушевалась? Я пожимала плечами – ведь он сам расставил приоритеты. Он так оживленно болтал с этой Аленой, как никогда со мной. Он подливал ей вино, а меня гонял на кухню за припасенной для особого случая коробкой бельгийских шоколадных конфет.

В квартире Георгия она вела себя как хозяйка – несмотря на то, что попала сюда впервые. На меня внимания не обращала, разговаривала только с ним. За весь вечер мы не перекинулись и парой фраз. Хотя нет, однажды она, кажется, попросила заменить ей кофе на более горячий.

Случалось, Георгий и раньше приглашал домой коллег, среди которых попадались и длинноногие смешливые танцовщицы. Но моя внутренняя сирена никогда на них не реагировала.

– А кем работает эта Алена? – спросила я, когда она наконец ушла (надо заметить, свершилось это долгожданное событие, когда у меня уже глаза слипались).

– Администратор. А что?

– Ничего. Просто спросила, – я старалась казаться спокойной и рассудительной. Пресловутая хорошая мина при плохой игре.

– Она просто умница, – расслабился Георгий, – у нее есть хорошие шансы в ближайшем будущем дорасти до менеджера. Всего двадцать два года, а такая хватка.

Я вспомнила Аленины руки – длинные музыкальные пальцы, увенчанные острыми акриловыми ногтями. На каждом ноготке стразами Swarovski выложена виноградная гроздь. С такими ногтищами грех не иметь хорошую хватку. Надеюсь, она пока не пыталась ухватить моего мужчину за непредназначенные для чужих прикосновений места.

– Почему ты ревнуешь? – соизволил заметить он.

– А почему ты меня стесняешься? – надо было промолчать, но я больше не могла держать обиду в себе. Шлюз открылся, копившаяся весь вечер горечь черным потоком выплеснулась наружу.

– Что? – он так и замер на месте. В тот момент Георгий наливал себе виски, рука с бутылкой зависла в воздухе.

– Что слышал, – я отвернулась, схватила с журнального столика первое попавшееся периодическое издание, которое оказалось глянцевым «StMob» и принялась бездумно рассматривать новые модели мобильников.

– Алиса, ты спятила? Я вовсе тебя не стесняюсь, – по его оправдывающемуся тону было ясно, что я вслепую попала в самый центр мишени.

– Тогда почему ты не сказал этой Алене правду? – поверх журнала я подняла на него обиженные глаза. – Почему представил меня подругой? Почему в конце концов спрятал в шкафчик мой крем и эпилятор? Ты не хотел, чтобы она подумала, что у нас серьезно, да?!

– Да что на тебя нашло? – щедро плеснув себе виски, он залпом его выпил, что для такого гурмана, как Георгий, было недопустимым моветоном. Он всегда иронизировал по поводу граждан, которые хлещут коньяк из водочных рюмок и расправляются с виски двенадцатилетней выдержки с такой лихостью, словно это бабушкин огуречный самогон.

– А что ты хотел? Ты весь вечер на цыпочках ходил вокруг нее. Ухаживал. Комплиментничал. Со мной ты никогда так себя не вел. И вообще, почему ты ни разу не пригласил меня к себе на работу?

– Сдурела? – он потер пальцем лоб. Георгий всегда так делал, когда злился. Животные подают сигналы, свидетельствующие об агрессивном настроении, и вот он – тоже.

Но я сигнал проигнорировала, о чем потом жалела не раз. Хотя думаю, все равно на том этапе у меня уже не было шансов все исправить. Максимум, на что можно было рассчитывать, – это продление агонии наших, давно не существующих отношений.

– Ты работаешь в модном клубе, может быть, мне тоже было бы интересно туда попасть. Хоть раз, – я неслась без тормозов по бездорожью, – или я рылом не вышла, чтобы в ваш клуб ходить?!

– Алиса, – с нарочитым спокойствием сказал он, – ты сама знаешь, что этот клуб – не для таких как ты.

– А для каких?! – в сердцах я запустила журналом в противоположный угол комнаты.

Угодила аккурат в фарфоровую напольную вазу, якобы китайскую антикварную (на самом деле лютая подделка, но Георгий ею отчего-то дорожил). Чинно качнувшись из стороны в сторону, ваза завалилась на бок и раскололась на две части.

– Ну, хватит! Это уже перебор, – решил Георгий, – Алиса, я ухожу. От тебя.

– Хочешь сказать, что решил это только сейчас?

И тогда он выложил мне все. Спокойно и беспристрастно – как на допросе.

Да, ему давно нравится Алена. С тех самых пор, как она два месяца назад устроилась работать в клуб. Да, он всегда был неравнодушен к дорого и со вкусом одетым блондинкам, которые умеют рассуждать не только о преимуществах шопинга в Милане. («Ты знаешь, что у нее MBA?!» – спросил он, как будто бы ожидал от меня искреннего восхищения.) Да, сначала он держался, пытался играть в благородство, тем более что у Алены был гражданский муж. А потом они расстались, и благородство Георгия мгновенно сошло на нет.

Да, они были близки. Это началось неделю назад, когда Алена зашла в его кабинет в неурочное время. И продолжается каждую ночь. А если быть более точным – несколько раз за ночь. То есть каждый раз, когда им удается хоть на десять минут остаться одним.

Он даже безжалостно рассекретил географию своих похождений – оказывается, «счастливые влюбленные» успели отметиться не только в кабинете, но и в сортире, и в гардеробе, и даже в будке ди-джея.

Закончилась исповедь так:

– Кажется, я влюбился. Алиса, прости.

Вот так просто и бесхитростно.

Вчера мы ссорились из-за того, кому достанется больший кусок одеяла, а сегодня – Алиса, прости.

– Если бы мы жили в съемной квартире, я бы ушел, – кашлянув сказал он, пока я пыталась осознать свалившуюся на меня информацию, – а так… Вот как мы поступим. Я не приду домой три дня. Этого тебе хватит, чтобы спокойно собраться и съехать, да? Если надо больше, я подожду.

Я уныло кивнула, чувствуя себя как никогда опустошенной. Потом, через несколько часов, я буду громко рыдать и в сердцах швырять в стену кофейный сервиз. Кусать подушку, маникюрными ножницами резать на части его дизайнерские рубашки, проклинать всех подряд, начиная с роковой Блондинки и заканчивая самой собою. Я даже вывихну палец ноги, пытаясь отфутболить из одного угла комнаты в другой его любимый саквояж Lois Vuitton. Но в тот момент мне словно ватную шапку на голову нахлобучили. Я спокойно смотрела, как мой любимый мужчина наспех складывает в спортивную сумку вещи, и даже сказать ничего не могла.

На пороге он обернулся и предпринял попытку одобряюще улыбнуться.

– Алиса, я вот что хотел сказать… Спасибо тебе.

Я удивленно на него посмотрела.

– Все равно мы бы расстались. Но сам бы я не смог. Во всяком случае, не так сразу. Пройдет время, и ты сама скажешь мне спасибо.

– Могу и сейчас сказать, – пересохшими губами усмехнулась я, – спасибо.

– Нет, ты не понимаешь, – Георгий нахмурился и перевесил сумку на другое плечо, – мы ведь совсем друг другу не подходим. Ты посмотри на себя. Ты ходишь в дешевую районную парикмахерскую, покупаешь рыночные майки, у тебя под ногтями грязь. И эти твои ужасные ботинки… Алиса, прости меня. Случилось то, что должно было случиться давно.

– Вали, – вяло поторопила его я.

И Георгий ушел, деликатно хлопнув дверью.

А я осталась одна со своими рыночными майками, грязными ногтями и мозговыми тараканами. И в тот момент мне казалось, что в моей жизни больше не случится ничего хорошего – никогда.

Говорят, миниатюрные женщины не стареют.

Нет, не так: просто старость в миниатюре не выглядит отвратительной. Даже поговорка есть обидная: маленькая собачка до смерти щенок. Народная, блин, мудрость.

Ерунда это все. Полное фуфло.

Так думала Евгения, стоя перед зеркалом и рассматривая, как жестоко поглумилось время над ее некогда миловидным лицом. В юности она была фарфоровой куколкой с нежными веснушками на щеках и талией пятьдесят сантиметров в обхвате. С возрастом изящная миниатюрность усохла, уступив место неаппетитной угловатости.

Ее тело все еще было в хорошей форме. Самые неприятные изменения произошли с лицом. Вдруг выяснилось, что детские черты – наивно распахнутые голубые глаза, крошечная кнопка носа, удивленно приоткрытые губки-бантики – выглядят нелепо на стареющем лице. Все то, чем она гордилась, что так нравилось ее мужчинам, обернулось против нее.

А ведь было Евгении всего сорок лет. В этом возрасте другие красавицы все еще нежатся в лучах абсолютного женского превосходства. Она же смотрелась состарившейся девочкой – будто бы не было в ее жизни ядреного сока спелой молодости, а сразу после белоносочного детства пришло время неумолимого усыхания.

Всю сознательную жизнь Евгения проработала в цирке. До самой пенсии, которая к представителям ее профессии приходит рано, в тридцать пять лет. У нее был редкий талант – врожденная гуттаперчивость. С детства она умела буквально узлом завязываться.

Сначала ее номер назывался «девочка-змея», потом, когда ей исполнилось двадцать семь, «женщина-змея». В принципе до самой пенсии она вполне могла оставаться в амплуа девочки – хрупкая фигурка с узкими плечами и мальчишескими бедрами да рост метр сорок семь позволяли, – но она сама настояла на переименовании. Как будто признание посторонними ее женской сущности могло хоть что-то в ее судьбе изменить.

Евгения на жизнь не жаловалась. Труппа гастролировала и по стране, и по всей Европе. Ее номер был достаточно эффектным для того, чтобы выступать на многочисленных общественных праздниках. К тому же иногда она снисходила до частных вечеринок. Не очень-то это приятно – извиваться перед уткнувшимися в тарелки пьяноватыми корпоративными сотрудниками. Но уж больно хорошо платили – грех отказываться. Иногда на этих вечеринках Евгения знакомилась с мужчинами, для которых она была экзотической сексуальной игрушкой. Избалованным полуолигархам хотелось попробовать женщину, которая запросто может, прогнув спину назад, выразительно посмотреть на них из-под собственных раздвинутых ног. Уволившись из цирка, она некоторое время продолжала принимать подобные заказы. Только вот с годами их становилось все меньше и меньше. Одно дело – посмотреть на гибкую девушку с лицом ребенка, и совсем другое – на чудом сохранившую пластику старушку с лучиками морщин на сухом лице. Первое кажется чудом, второе вызывает отвращение.

И вот к сорока годам в активах Евгении была собственная квартирка в Чертаново (подарок одного из поклонников, который особенно крепко был привязан к гуттаперчевой любовнице), кругленькая сумма в банке, бурное прошлое, от которого остался горьковатый привкус разочарования, и нелепая внешность полустарухи-полуребенка. Плюс радикулит. Плюс пугающее своей неизвестностью будущее. Плюс полное одиночество.

Самая близкая из ее цирковых подруг – ассистентка жонглера Ольга – недавно вышла замуж и постепенно как-то отдалилась от Евгении. Наверное, ей, устроенной, благообразной, семейной, было неловко постоянно видеть перед собой живое напоминание о былой безбашенности.

Глупо начинать все сначала, когда ты женщина и тебе уже сорок лет. Но грех не попробовать, если все равно заняться нечем. Евгения купила брючный костюм Valentino, покрасила волосы в темно-каштановый цвет, наняла профессиональных визажиста и фотографа и целый день позировала на фоне студийной кирпичной стены. Небольшая работа в photoshop – и вот на снимках почти красивая худощавая женщина неопределенного возраста. Вроде бы почти ребенок, но какая глубина и мудрость в подсвеченных потусторонней зеленью глазах.

Фотографии Евгения отнесла в известное брачное агентство, работающее в основном с иностранцами. Ей было не жаль отдать пятьдесят долларов за возможный шанс. Кто знает – вдруг западет на нее стареющий бизнесмен из далекой Испании, города Тарифы, и увезет ее, разочарованную, в сказочную неизвестность.

Почему именно Тарифа? Семь лет назад Евгения побывала там в рамках европейского тура. Обычно гастролирующие труппы не забираются в такую глушь, но их пригласили на какой-то фестиваль, обещали хорошие деньги.

Тарифа – небольшой городок на самом юге Испании, почти у португальской границы. Золотые пляжи залиты солнцем, загорелое лицо всегда обдувает теплый морской ветер. Воды Гибралтарского пролива загадочно зелены, на верхушках волн – кокетливые белые барашки, до Африки рукой подать. Ночи пахнут превосходным алжирским гашишем и волнительным ожиданием приключения.

У Евгении случился роман с виндсерфером-французом. Четыре блаженных ночи в скудно обставленной комнатенке дешевого мотеля, шальная бессонница, вкус морской соли на искусанных губах. Они, как водится, обменялись электронными адресами и даже, кажется, планировали провести вместе отпуск. Финал предсказуем: в Москве Евгения закрутилась, да и француз все не писал… Она не переживала – а когда переживать при таком насыщенном рабочем и амурном графике? И только потом, через много лет с каким-то раздраженным удивлением поняла, что те четыре бессмысленных дня были, пожалуй, у нее самыми счастливыми.

Хозяйка агентства была похожа на лису – такая же рыжая, хитроглазая, оставляющая после себя тревожное впечатление надвигающейся беды. У нее было непроизносимое имя – Габриэлла Эдуардовна и дешевые клеенчатые туфли. Она угостила Евгению какао с печеньем, приняла пятьдесят долларов, дала заполнить какие-то анкеты, а потом долго рассматривала ее фотографии.

– И на что вы рассчитываете? – без обиняков спросила она.

Евгения немного нервничала. На ней был все тот же костюм Valentino, волосы собраны в аккуратный пучок, губы – слегка подкрашены.

– Хотела бы встретить мужчину… Желательно испанца.

– Вот как? – насмешливо поинтересовалась лиса. – Говорите по-испански?

– No, – с жалкой улыбкой выдавила она, – но планирую выучить. У меня много свободного времени. А из города Тарифы у вас случайно никого нет?

– У нас все есть, – пошловато подмигнула Габриэлла Эдуардовна, – только вот… простите, а можно начистоту?

– Конечно, – удивилась Евгения.

– Не думаю, что у вас что-то получится с этим материалом, – она небрежно бросила на стол фотографии, за которые Евгения отдала почти пятьсот долларов.

– Почему? – опешила она. – Вам не понравилось?

– Вы весьма фотогеничны, – уклончиво ответила лиса Алиса, – уверена, что многие наши клиенты будут от фотографий в восторге.

– Так в чем проблема?

– В вас. Вы совсем не похожи на эту женщину, – она кивнула в сторону разбросанных по столу снимков, – я уже не говорю о том, что ретушь – это нечестно. Но и в целом – впечатление совсем другое. На первой же личной встрече завлеченный фотообразом мужчина сразу же разочаруется.

Евгения обиженно поджала губы. И почему она позволяет этой крашеной лисе в дешевых туфлях так с собою разговаривать, да еще и за собственные кровные пятьдесят долларов?

– Ну-ну, не обижайтесь, – смягчилась Габриэлла Эдуардовна, – я же как лучше хочу. У моего агентства высокая репутация, потому что девяносто пять процентов обратившихся ко мне находят здесь свою вторую половинку.

– Да? – Евгения с надеждой вскинула на нее глаза, которые начали наполняться предательской влагой, что не соответствовало ни ситуации в частности, ни ее возрасту в целом. – И что же мне надо сделать? Новые снимки? Позировать ненакрашенной и при дневном свете? А вы уверены, что…

– Я уверена в обратном, – мягко перебила лиса. – Евгения, давайте посмотрим правде в глаза. Вам сорок лет, и вы великолепно сохранились. Вашей фигуре можно только позавидовать.

– До сих пор ношу купальник-стринг, – похвасталась Евгения.

– Но с лицом надо что-то делать. Ваши шансы подпрыгнут до заоблачных высот.

– В каком смысле – что-то делать? Поменять крем? Или… пластическую операцию?

– Не надо так пугаться, – погрозила пальчиком Габриэлла Эдуардовна, – ничего радикально я бы менять не стала. У вас хорошие черты, неплохой тонус кожи… Парочка сеансов у косметолога, конечно, не помешает. Но вот небольшая блефаропластика вам не повредит.

– Блефаро… что?

– Блефаропластика, – терпеливо объяснила хозяйка агентства, – это подтяжка век. Безобидная операция, через пару недель уже сможете выйти в свет.

– Я как-то об этом не задумывалась…

– Никто не задумывается. А с возрастом приходится, – вздохнула Лиса Алиса, – я вот кроме блефаропластики уже и подтяжку сделать успела. Но я-то вас и постарше.

– Да? – удивилась Евгения.

Габриэлла Эдуардовна выглядела ее ровесницей.

– Мне пятьдесят два, – польщено улыбнулась она, – если хотите, могу вам дать телефон своего хирурга. Отличная женщина, талантливая очень. И недорого, потому что клиника не так уж раскручена. Вот, – она протянула Евгении тисненую золотом визитную карточку.

– Спасибо, – ошарашено поблагодарила та.

– А сейчас давайте посмотрим на женихов, ладно? – тоном воспитательницы детского сада, предлагающей поиграть в чехарду, предложила хозяйка агентства. – Кажется, я могу вас кое-чем порадовать.

– Чем же? – Евгения о мужчинах уже и думать забыла.

– А вот, – подскочив с места, Габриэлла Эдуардовна метнулась к икеевским стеллажам и, приподнявшись на цыпочки, извлекла с верхней полки увесистый фотоальбом, – вас же интересовал контингент из Тарифы, правильно я поняла?

При слове «Тарифа» у Евгении засосало под ложечкой.

– Смотрите, как раз один есть. Сорок три года, красавец, владелец отеля. То, что вам нужно.

Она пошелестела страницами и наконец протянула распахнутый альбом Евгении. Та взглянула на фотографию и обмерла – мужчина выглядел точь-в-точь, как французский герой ее курортного романа, постаревший на десять лет. Открытое дружелюбное лицо, темный загар, навсегда въевшийся в каждую морщинку, в каждую пору… Голубые глаза с веселой искоркой, приподнятые уголки полных губ.

– А вы не знаете ли… – она облизнула пересохшие губы, – у этого мужчины случайно нет французских корней?

– Давайте посмотрим, – Габриэлла забрала альбом из ее рук, – похоже, что нет. Его зовут Альваро Родригес. Родной язык – испанский. Рост – метр восемьдесят два. Вес – семьдесят восемь килограммов. Телосложение – спортивное. Доход – выше среднего. Знает английский и немецкий языки. Увлечения: виндсерфинг, большой теннис, – она прилежно зачитывала анкетные данные, – имеет сына восемнадцати лет. Хочет познакомиться с женщиной из России для длительных отношений, возможно, брака… Евгения, мне кажется, это то, что нужно.

– Да, – прошелестела она.

– Так как мы поступим? Давайте я пока свяжусь с ним и отправлю те фотографии, что мы имеем. А вы немедленно запишитесь на прием в клинику. Пока он приедет, вы как раз успеете после операции отойти и все пройдет как по маслу.

В ту ночь Евгения долго не могла уснуть. Перед глазами стояла фотография далекого Альваро Родригеса. Его голубые глаза, его беспечная улыбка… Он живет в городе ее мечты, Тарифе, на самом морском берегу. И если бы – ну мало ли что на этом свете случается, – ему понравилась бы такая женщина, как Евгения… О, ради перманентного состояния сказки она готова на все. Она выучит испанский язык, научится готовить и, не задумываясь, переедет в чужую страну. Без оглядки и навсегда.

«Полегче на поворотах, – насмешливо осаждал внутренний голос, – что у него, своих баб в Тарифе, что ли, не хватает? Или ему надоели крепкозадые курортницы?»

Да уж, скорее всего ничего у нее не получится.

Тем не менее следующим же утром Евгения отправилась в клинику.

Если бы не рекомендации Габриэллы Эдуардовны, она сбежала бы из этого сомнительного заведения, не пробыв там и десяти минут. В подвальном помещении пахло дешевой больницей (гороховый суп + хлорка), кафель на полу не блистал чистотой. Зато в окошке с криво прилепленной табличкой «Регистратура» сидела не хамоватая королева поликлиник, а молодая красотка с ямочками на щеках. Увидев Евгению, она заулыбалась так радостно, словно та была ее давно потерянной сестрой-близнецом. Выпорхнув из-за стойки, девушка, не дала Евгении и слова вставить, усадила ее на потрепанный кожаный диванчик, всучила какой-то рекламный буклет и, бодро перебирая каблуками, погарцевала к кофемашине за капучино.

В буклете были лица – с пометками «до» и «после». На фотографиях «до» были преимущественно изображены старушки с вислыми, как у собак породы бассет, щеками, пигментными пятнами и складчатыми шеями. На фотографиях «после» ослепительно улыбались молодые женщины разной степени привлекательности – в некоторых из них можно было смутно разглядеть бывших обладательниц вислых щек. Эффектно, ничего не скажешь. Но не очень-то правдоподобно, учитывая, что в наше время любой двоечник в состоянии освоить программу photoshop.

Красотка вернулась, ловко балансируя подносом, на котором стояли две чашечки кофе и ваза с конфетами «Моцарт».

– Угощайтесь, прошу вас, – пропела она. – Как вы узнали о нашей клинике?

– Откуда вы знаете, может быть, я вообще дверью ошиблась, – поддела ее Евгения.

– У меня большой опыт, – расхохоталась девушка, – я работаю здесь уже двенадцать лет, с самого открытия. И могу сразу отличить клиентку от случайно зашедшей женщины.

– Что, я так плохо выгляжу?

– Ну что вы! Просто у вас ищущий взгляд.

Евгения отхлебнула кофе – он пах корицей и ванилью.

– Говорите, двенадцать лет здесь служите? Сколько же вам?

– Тридцать шесть, – перехватив ее удивленный взгляд, девушка рассмеялась, – могу паспорт показать. Только не завидуйте, чудес не бывает.

– Хотите сказать, что оперировались здесь? – Евгения вглядывалась в ее лицо в поисках хоть какой-нибудь детали, намекающей на возраст красавицы. Ничего. Цвет лица – ровный, персиковый, румянец – яркий, младенческий, губы – сочные, скулы – четкие.

– Трижды, – кивнула она, – носик чуть-чуть подправляла. Ну и возрастное.

– Вас тут для рекламных целей держат, да? – усмехнулась Евгения.

– Можно сказать и так. В наши буклеты люди не очень-то верят, думают, что это ретушь.

– А что, разве не так?

– Ну вот и вы туда же, – беззлобно вздохнула она, – мы же серьезные люди, к чему этот обман. У нас кристальная репутация, знаменитые клиенты.

– Но почему тогда вы находитесь в такой дыре? – Евгения обвела взглядом помещение приемной: низкие потолки, выкрашенные зеленой масляной краской стены, дешевая мебель. И этот запах…

– Потому что об имидже пекутся шарлатаны, – спокойно ответила нестареющая красотка, – а мы можем об этом не задумываться. Даже если наши хирурги будут оперировать в сарае, клиентов не убавится. Так откуда вы о нас узнали?

– В брачном агентстве дали телефон, – немного смутившись, призналась Евгения.

– А, Габриэлла Эдуардовна, – почему-то обрадовалась девушка, – тогда у вас будет скидка десять процентов, мы с ней давно работаем. Что ж, давайте я запишу вас на первый прием.

Ну почему, почему она не насторожилась? Почему внутренний голос, сто раз отговаривавший ее от всяких глупостей, на этот раз предательски смолчал? Почему она хотя бы не залезла в Интернет и не попыталась собрать дополнительную информацию?!

Нет, Евгения повела себя, как безголовая девчонка. А именно – податливо поплыла по течению, которое в итоге вынесло ее не к зеленым водам Гибралтарского пролива, а в мутный застой непроходимого болота.

Врача звали Марина Константиновна, и поведение ее было настолько располагающим, что не давало прорасти и крохотному зернышку возможного сомнения. Она была похожа на авторитетного врачевателя из рекламного ролика пилюль для похудания – лучистые глаза за стеклами дорогих очков, гладкие волосы с благородной проседью, аккуратно уложенные в затейливую ракушку и схваченные на затылке тяжелой бронзовой заколкой, коротко обрезанные овальные ногти, белоснежный накрахмаленный халат. Она долго разговаривала с Евгенией, спрашивала о перенесенных в детстве заболеваниях, записывая каждое слово в медицинскую карточку. Она казалась такой доброжелательной и искренне заинтересованной…

Признаться, Евгению немного подкупило это неожиданное доброе внимание со стороны постороннего человека, да еще и женщины. У нее, по сути, никогда не было подруг. Ассистентка жонглера Ольга, давно сгинувшая с ее горизонта, не в счет – в их отношениях не было ни грамма задушевности и девичьей близости. Только общие интересы, общие мужчины, пикантный соус соперничества и повышенный интерес к нарядам зарубежного производства.

Сама от себя не ожидая, Евгения начистоту выложила о своих планах, о солнечной ветреной Тарифе, о прекрасном незнакомце Альваро Родригесе, который, возможно, в этот самый момент заинтересованно рассматривал ее фотопортреты, о былых своих женских успехах, неожиданно обернувшихся гулким одиночеством.

Марина Константиновна слушала внимательно, не перебивая, и кажется, поняла все правильно. Первая консультация обернулась для Евгении почти катарсисом, неожиданной исповедью, излиянием переполненной через край души. Расстались они почти подругами. Операция была назначена на следующий понедельник.

И все вроде бы шло как по маслу. Евгения оперативно сдала необходимые анализы, собрала в спортивную сумку халат, резиновые шлепанцы и учебник испанского языка для начинающих.

Накануне операции ей позвонила Габриэлла Эдуардовна – с хорошими новостями. Сеньор Альваро Родригес впечатлен грациозной хрупкой красотой русской незнакомки и жаждет сближения.

– Он хотел брать билет уже на эту пятницу, – рассмеялась Габриэлла, – еле его отговорила. Через две недели прибудет, как договаривались.

– Я… Мне стоит пригласить его к себе? – разволновалась Евгения.

– Что вы, милочка, он солидный человек и остановится в «Метрополе», – снисходительно возразила Лиса Алиса, – ваша задача – привести в порядок личико и купить вечернее платье. Наверняка он пригласит вас как минимум в «Пушкин».

Сказано – сделано.

Евгения еле дождалась утреннего посещения анестезиолога. Не помогали ни дурацкие телепередачи, ни умиротворенное журчание неправильных испанских глаголов. Она металась по палате с бесцельной яростью заточенного в клетку тигра и бессмысленно считала минуты. Потом, многими месяцами позже, она будет досадливо вспоминать то утро. Старая дура! Безмозглая курица! Разволновалась как школьница! Торопила время, вместо того чтобы наскоро побросать вещи в сумку и бежать оттуда взапуски. Но кто же знал, что так все получится.

Острое жало шприца вошло в ее вену, как в растопленное сливочное масло. Она сама перелегла на каталку и успела улыбнуться смазливой медсестричке перед тем, как уплыть в неведомые здравому уму дурманные глубины общего наркоза.

Выписывалась она через два дня, в приподнятом настроении, добром здравии и с конъюнктивитно припухшими веками. Через несколько дней, объяснила Марина Константиновна, краснота сойдет, и Евгения встретится лицом к лицу с собственной вернувшейся молодостью.

Евгения отправилась на Кузнецкий Мост и купила вечернее платье Capucci – из темного шелка в кокетливый белый горох…

Евгения пробовала подать в суд. Молоденькая адвокат, к которой она пришла на консультацию, сразу предупредила, что шансов нет. Габриэлла Эдуардовна всего лишь одарила ее визиткой клиники. Скорее всего, она получала с каждого присланного клиента нехилый процент. Брачное агентство – отличное место для ловли неуверенных в себе мадам, нацелившихся на запоздалое обретение личного счастья.

– Может быть, у нее и картотеки никакой не было, – предположила адвокат, – вполне возможно, что она работала как филиал рекламного отдела клиники. Офис ее стоит недорого, женщин приходит много. Но доказать это вряд ли возможно.

– А Марина Константиновна? – с надеждой спросила Евгения. – Когда судьи увидят мое лицо, сразу поймут, что это она напортачила.

Я бы согласилась на моральную компенсацию, надо же это переделывать.

Служительница фемиды смотрела на нее почти с жалостью. Было ей лет тридцать, не больше. Хорошая кожа, большие оливковые глаза, дорого подстриженные волосы. Вряд ли ее отравленное московским феминизмом сознание даже допускало мысль о потенциальной старости. О том, что такое может произойти не только с экс-циркачкой Евгенией, но и с ней, будущим светилом юриспруденции.

– Подавать в суд на пластического хирурга – вообще гиблое дело, – вздохнула она. – Знаете, сколько таких судебных процессов зависло в мертвой точке? Ваша Марина Константиновна представит тысячу справок о том, что она сделала все что могла. Наверняка вы подписывали бумажку о возможных побочных эффектах, за которые клиника ответственности не несет.

– Кажется, что-то было, – тоскливо припомнила Евгения. В то утро, когда она оформлялась на операцию, ей было не до юридических тонкостей. Физическая часть Евгении послушно топталась у стойки регистратуры, в то время как ее ампутированная из московской серости душа уже вдыхала йодистый океанский воздух, приятно подрагивая от возбуждения.

Она простилась с адвокатом и, несолоно хлебавши, поплелась домой.

В темных очках.

… С тех пор прошло почти пять лет.

Евгения, хоть и была настроена на повторную операцию, отчего-то так на нее и не решилась. Приходила пару раз на консультации к известным врачам. Но стоило ей взглянуть в их исполненные внимательной доброжелательности глаза, как что-то словно обрывалось внутри и желудок наполнялся истерически подрагивающей воздушной субстанцией. Это походило на нервное расстройство, на фобию, не описанную в классических учебниках психиатрии. Боязнь пластических хирургов.

Собственное уродство не может вечно казаться чем-то экстремальным. Отсутствие самобрезгливости – некая защитная реакция человечества на старение и смерть. Постепенно Евгения привыкла к своему новому облику. Оттянутые вниз веки перестали быть катастрофой вселенского масштаба, и время от времени она даже подкрашивала ресницы.

Правда вот выйти на люди без темных очков она так больше и не решалась.

Сквозь тонированные стекла мир выглядит немного по-другому. Даже солнечный полдень проходит под знаком некоего внутреннего сумрака, не говоря уж о вечерних часах.

Зато темные очки ей необычайно шли. А окружающие казались ей более молодыми и загорелыми, чем были на самом деле.

В общем, если постараться, то в вынужденном совином существовании все-таки можно найти что-то хорошее.