Симпатия

33

Выйти из дома на бдение оказалось чудовищно трудно. Сеньора Кармен зарыдала и сказала, что не пойдет. Улисес обнял ее и постарался переубедить: важно, чтобы они были все вместе.

— Если не пойдем, все, чего мы добились, будет зазря. Я вас прошу, Кармен.

Сеньора Кармен утерла слезы и согласилась.

Тогда настала очередь Мариелы.

— Над этим домом висит проклятье, — вдруг сказала она и разразилась истерическим плачем.

Когда наконец все погрузились в машину, Улисес обнаружил, что не в силах ее завести.

— Не могу, — сказал он, глядя на свои безжизненные руки на руле.

— Я поведу. — Хесус открыл Улисесу дверцу и, словно старичку, помог выйти и занять место на заднем сиденье.

Они прибыли за полчаса до закрытия часовни.

— Надеюсь, хотя бы венок доставили вовремя, — сказал Улисес, проверяя телефон.

— Я прямо там, на кладбище заказывал. Сказали, с самого утра доставят, — ответил Хесус.

Сгруппировавшись как батальон, они взошли по пандусу, отыскали нужную часовню — и впали в панику. Улисес, во главе нерешительного войска, первым нашел в себе мужество заглянуть внутрь. Но сразу же отшатнулся.

— Там все три гроба стоят, — выдохнул он. Руки у него дрожали.

Мариела и сеньора Кармен снова тихо заплакали. Хесус побледнел и покрылся испариной.

— Хоть закрытые, — добавил Улисес.

Он шагнул на порог часовни. Там сидело всего шесть человек. За гробами стоял венок от фонда. Единственный.

«В память о „Надин", с любовью, от друзей из „Аргонавтов" (фонд „Симпатия к собакам")» — гласила надпись на ленте, выведенная отвратительно яркими и блестящими буквами, какие обычно бывают на венках.

Подошла очень пожилая женщина, как две капли воды похожая на Надин.

— Ты Улисес, — сказала она.

— Сеньора Кандо?

— Именно так я тебя и представляла.

Улисес не знал, что ответить. У него навернулись слезы. Сеньора Кандо обняла его, и на секунду страдание так захлестнуло Улисеса, что он перестал понимать, где боль, а где все остальное. В этом объятии было нечто целительное, как в лезвии, аккуратно ампутирующем больную руку.

— Спасибо за венок.

— Не за что. Это пустяки. И надпись не передает, как мы любили Надин. Ужасно, что все так получилось.

— Передает. Хотя я бы не стала ставить Надин в кавычки.

Остальные пять человек, сидевших в часовне, под шумок разошлись.

«Их трое, а нас всего двое», — подумал Улисес, глядя на гробы.

— Это родственники Роджера, — пояснила сеньора Кандо. — Они сказали, что теперь на бдениях всегда так безлюдно. Столько народу уехало. И до кладбища все труднее добираться. Да и закрывается рано в целях безопасности.

Улисес вспомнил бдение по Мартину и похороны Сеговии, состоявшиеся всего несколько недель назад. Туда люди приходили мелкими группками, а потом, возвращаясь по домам, распадались на еще более мелкие.

— Мама Марии Элены тоже не приехала. Сказала, билеты из Парижа в Каракас стоят целое состояние.

— Ну, в конце концов, сеньора Кандо, настоящей матерью ей были вы.

— Да я не из-за себя. Даже не из-за Марии Элены. А из-за нее самой — она себе никогда не простит. Неправда, что другой человек может занять место отца или матери. А уж тем более детей. Разве только Бог, но Он же бесплотный. Все равно от тоски сосет как под ложечкой, только вот здесь. — Сеньора приложила руку к груди. Теперь уже она заплакала.

Улисес подумал, что, наверное, пришла его очередь обнять ее, но не обнял.

— Позвольте представить моих коллег, — сказал он. — Они тоже очень любили Надин. — Улисес выглянул из часовни в центральный зал и позвал своих.

Они вошли опасливой кучкой. Кармен и Мариела обняли сеньору Кандо. Хесус стоял прямо, как палка. Но секунду спустя обнимались и плакали уже все. Человек со стороны ни за что бы не догадался, что перед ним не семья. Улисес снова посчитал и выдохнул с облегчением: теперь уже их пятеро, а тех, других, всего трое.

Вечером в «Аргонавтах» Улисес сказал:

— Никто не покинет этот корабль. Мы отлично продвигаемся, и у нас все получится. Нужно просто продолжать работать, как мы работали все это время. Завтра начнем прямо с утра.

Все трое кивнули. Потом они молча поужинали и разошлись по комнатам.

В ту же ночь Улисес заболел.

Увидев, что температура не спадает, ему устроили постель внизу, в комнате, где его обычно принимал Мартин. Пять дней он не мог даже встать. Утром шестого дня сеньора Кармен вошла в комнату и потрогала его лоб. Улисес открыл глаза.

— Слава богу, — сказала она с улыбкой. — Сегодня уже на человека похож. Сейчас принесу вам бульончику.

Он услышал, как в коридоре она радостно объявляет, что сеньору Улисесу лучше. Вошел Хесус.

— Ну ты нас и напугал. Мы уж думали, и тебя потеряем.

— Даже так? — удивился Улисес и приподнялся на локте.

— Ты много бредил.

— Я не помню.

— Куда такое помнить: белиберда белибердой.

— Например?

— Всякое странное. Самое странное, что у тебя по венам нацистская подлодка плавает.

Они посмеялись.

— Но теперь худшее позади.

— Да, лицо у тебя теперь не как у покойника.

— Расскажи, удалось что-то сделать за эти дни?

— Все идет как по маслу. Не беспокойся.

— Никаких новостей?

— Только с адвокатом проблемка. Не знаю уж, как он узнал про Надин, но приперся сюда, хотел тебя видеть. Я сказал, не получится, тогда он взбесился. Пришлось его остудить.

— Правильно сделал.

— Не нравится мне этот тип. Лучше не упускать его из виду. Когда окрепнешь, позвони ему.

— Окей.

На следующее утро Улисес сам дошел до кухни за первой чашкой кофе. Встретили его улыбками. Вместе молча выпили кофе. Все словно встало на свои места.

— Надо бы нам провести совещание, посмотреть, как движемся, — сказал наконец Улисес.

В эту минуту раздался крик. Сеньора Кармен выходила к воротам, а теперь прибежала обратно.

— Снова собаку подбросили! — сообщила она взволнованно.

— Мертвую? — уточнила Мариела.

— Какое там! Живую, здоровенную такую.

— Кто подбросил? — спросил Улисес.

— Я никого не видела, — сказала сеньора Кармен.

Пошли к воротам. Раскрыли створки на несколько сантиметров, выглянули: собака была на месте. Улисес протиснулся наружу и встал возле нее. Она сидела на задних лапах, вытянув передние по струнке, как бы в ожидании. Даже сидя она доставала Улисесу до пупка.

— Что это за порода? — удивился Улисес.

— Леонбергер, — сказала Мариела, — немецкая. Нам один раз такого привозили, помнишь, Хесус?

— Да, но тот поменьше был.

Улисес заглянул собаке в глаза, а собака заглянула в глаза ему.

Он почувствовал, как невидимая озорная рука сжимает ему сердце.

— Никогда в жизни не видел такого большого и красивого пса, — наконец произнес он и погладил леонбергера по голове.

Тот поднялся, медленно помахал пушистым хвостом, и все поразились его истинным размерам.

Улисес заметил ошейник, утопил руку в шерсти и нашел бляху с кличкой.

— Ирос, — объявил он. — Его зовут Ирос.

34

Телефона на бляхе не было. Только имя, в котором даже не поймешь, куда ставить ударение. Улисес считал, что на первый слог. Все остальные — что на второй. Странная кличка в любом случае.

«Начинается на „И“, как у собак Элизабет», — подумал Улисес.

Образ Надин на секунду соткался в сознании и улетучился.

Мариела сделала несколько фотографий Ироса. — Загружу в соцсети. Это первый подопечный нашего фонда.

— Мы пока не знаем, бросили его или он просто потерялся, — заметил Хесус.

— Сейчас выясним, — сказал Улисес.

Ирос появился на камерах примерно в четыре часа ночи. Он осторожно, словно мул по краю пропасти, брел посередине улицы. Вид у него был усталый, как будто он пришел издалека. Дважды пес присаживался передохнуть, а потом продолжал путь к «Аргонавтам». У ворот лег на тротуар и стал ждать.

— Бедняжка! Он заблудился, — сказала Мариела.

— Непохоже. Присмотрись. — Улисес отмотал запись назад: — Вот он останавливается, но явно знает, куда идти дальше. Он как бедуин в пустыне. Вам так не кажется?

Мариела с Хесусом переглянулись.

— Никуда не сообщайте. Если такая собака потерялась, хозяева сами на нас выйдут. Или переполошат весь город. Появится кто-то и сможет доказать, что собака его, — отдадим. Но этого не случится. Ирос — дар, посланный Богом.

— Улисес, если хочешь, можешь взять его себе. Мы понимаем ситуацию, — сказала Мариела.

— Какую ситуацию? Подойдите-ка и сами скажите мне: бывают у потеряшек такие морды?

Ироса пока привязали к двери ванной, рядом с кухней, у лестницы. Поставили тазик с водой, которую он тут же выхлебал, обслюнявив все края.

Улисес ухватил обеими руками его огромную голову и велел остальным:

— Взгляните в эти глаза и скажите: бывают такие у потеряшек?

Ирос поднял морду и тяжело задышал. Как и все остальное в нем, глаза были громадные. Два бездонных черных зрачка. Легкое расходящееся косоглазие. Мариела с Хесусом подошли поближе и впервые дотронулись до Ироса. Тот спокойно наблюдал за ними.

Две крупные слезы скатились по щекам Мариелы.

— Простите, — сказала она, смущенно хохотнув, — сама не знаю, что со мной.

— Да, пожалуй, нервным его не назовешь, — заметил Хесус, у которого тоже стоял ком в горле.

Сеньора Кармен слушала их из кухни, пока разделывала курицу.

— Он не влезет ни в один вольер, — прикинул Хесус.

— Тогда нужно держать его в саду. Только вот неизвестно, как с ним поладят Майкл, Сонни и Фре-до, — сказала Мариела.

— А может, его отдельно? В ту часть, где кладбище?

— Это мы потом решим. Сейчас я хочу поподробнее почитать про породу. Как, вы говорите, она называется?

— Леонбергер, — подсказала Мариела.

— Леонбергер, — повторил Улисес, отвязал пса и увел вверх по лестнице. Ирос оставлял за собой след из слюны и земли.

Сеньора Кармен бросила курицу, схватила тряпку и ведро с мыльной водой, которые всегда держала под рукой, и молниеносно вымыла ступеньки. Заглянула выше и, убедившись, что сеньора Улисеса поблизости нет, сказала шепотом:

— Избавьтесь от этой собаки.

— Имей терпение, Кармен. Если Ирос будет сильно пачкать, я тебе обещаю, мы поможем с уборкой, пока не найдутся новые хозяева. А пока что он нужен Улисесу. Ты посмотри, как он повеселел, — сказала Мариела.

— Да я не поэтому.

— А почему?

Сеньора Кармен нерешительно умолкла.

— Выйдем на улицу, — предложил Хесус.

«Леонберг — город в центре немецкой земли Баден-Вюртемберг, в тринадцати километрах к западу от Штутгарта. Население — сорок пять тысяч человек, третье по численности (после Зиндельфингена и Бёблингена) в районе Бёблинген», — сообщала статья в «Википедии».

— Тебя будут звать Ирос Леонберг. Это полное имя, типа Вито Корлеоне, понял? Нет? Ничего, скоро мы с тобой устроим просмотр всего «Крестного отца». Сейчас я тут закончу и представлю тебя Майклу, Сонни и Фредо.

Когда они спустились в сад, Кармен, Мариела и Хесус сидели за столиком, где Надин целыми днями читала Элизабет и Альтаграсию. Тут же подбежали собаки и окружили Улисеса с псом.

— Принеси поводки, — попросил Хесус Мариелу.

Ирос сначала реагировал спокойно, но, когда Сонни подошел слишком близко, вдруг глухо рыкнул. Майкл, Сонни и Фредо отскочили.

Мариела вернулась с поводками, но вся троица сбилась в кучу в дальнем углу сада.

— Или он покусает Сонни, или они скопом на него навалятся и порвут, — сказал Хесус.

— Не переживай. Я сейчас решил переехать обратно в квартиру. Сегодня же вечером увезу туда Ироса, так будет лучше, — ответил Улисес. — Только хочу сначала его взвесить и измерить. В интернете написано, рост среднего леонбергера — сантиметров шестьдесят-семьдесят, вес — от шестидесяти до восьмидесяти килограммов. У меня такое чувство, что наш гораздо крупнее.

Повисла неловкая тишина.

— Что? — спросил Улисес.

— Ничего, — сказал Хесус, — просто думаю, хорошо ли такой собаке сидеть закрытой в квартире.

— Там достаточно места. И, разумеется, я с ним буду гулять два раза в день. Кстати, мне понадобится мешок корма.

— Не проблема. Мы еще хотели спросить, что делать с этим столом: оставить здесь или занести под навес? Он раньше в теньке стоял, где попрохладнее, но мы не стали его двигать без твоего разрешения.

— Да, конечно, двигайте, вам виднее. Ну что, взвесим собачку? Нужно еще с прививками разобраться. Сколько, ты думаешь, ему лет?

К вечеру, когда Улисес отчалил с Иросом в квартиру, все были вымотаны. Решимость Улисеса как по волшебству изменила настроение сеньоры Кармен, но ей все равно было неспокойно. Мариела с Хесусом приняли душ, а потом до утра спорили в постели, уезжать им или оставаться. Кошмары Мариеле больше не снились, но, как и Кармен, она чувствовала, что скоро что-то случится. И хотела все бросить и бежать, пока не случилось.

Хесус считал, что нужно дождаться окончания срока, поставленного генералом Айялой. Если удастся запустить работу вовремя, можно остаться при фонде, в относительно хороших, можно сказать, тепличных условиях.

— Улисес не в себе. Ты видел, какой он?

— Да, стремительно все решил.

— Только про собаку и твердил. А про что-то другое с ним разговаривать — все равно что со стенкой.

— Милая, тут мы и сами справимся. Надо только его попросить, чтобы не слезал с адвоката, — оборудование-то как получить? Уложиться в сроки будет трудновато. А вот потом станет полегче: сначала финансирование на пять лет вперед, а потом и дом к нам перейдет. Так генерал в письме написал. Ты только представь: вдруг через пять лет вся эта хренотень закончится? А у нас будет свой домина и по собаке на каждого возвращенца. Потому что, если страна выправится, люди поедут обратно.

— Дорогой, меня даже пугает, что ты до сих пор в это веришь.

— Во что?

— Что страна выправится, все вернутся — вот это вот. Или что адвокат не постарается всеми правдами и неправдами дом у нас отжать. Что тебе сказал Улисес насчет него?

— Ну, я только передал, что типок этот к нему приходил и рвался его видеть. Я предупредил, чтобы был осторожней.

— Так ты ему не сказал?!

— Милая, ты сама его видела. Стадия тотального отрицания после смерти Надин. Не стану же я сыпать соль ему на рану именно сейчас. Улисесу-то какая разница, что мы видели машину этого адвоката? Да и не уверены мы опять же, что машина та же самая.

— Ой, я тебя умоляю, Хесус. Конечно, та же самая, — недовольно сказала Мариела.

Она улеглась к Хесусу спиной и накрылась одеялом до подбородка. Хесус погасил ночник на тумбочке. Ему ничего не оставалось, кроме как тоже укутаться и повернуться на другой бок.

35

В первый же вечер в квартире они приступили к «Крестному отцу». Иросу было, конечно, интереснее обнюхивать комнаты и уголки нового дома, чем смотреть кино, но, по крайней мере, общее представление о сюжете и персонажах он себе составил.

— Поначалу всегда так, — объяснял ему Улисес, — люди обращают внимание на главных героев, но не на второстепенных персонажей. Это даже хорошо: если сперва не разобраться, кто входит в семью, а кто не входит, ничего не поймешь. Но в «Крестном отце» все персонажи важны. Я всегда так и говорил своим ученикам в клубе: если чему и учит нас Фрэнсис Форд Коппола, так как раз этому: в хорошем фильме нет ролей второго плана. Каждый персонаж, скажем так, в чрезвычайных обстоятельствах должен взять на себя груз всей истории. История, конечно, будет другая, но такая, что ее все равно стоит посмотреть.

В следующие два вечера они посмотрели вторую и третью части.

Улисес считал, что Майкл Корлеоне — персонаж гамлетовской глубины. Каждый год он пересматривал трилогию и печалился, что так и не может ответить на вопрос, которым задается Майкл у гроба дона Томмазино: что его подвело? Разум или сердце? Когда он поднимал эту тему на занятиях киноклуба, никто вроде бы не осознавал ее важности. А может, он не мог эту важность передать. Тогда его одолевала апатия, он чувствовал себя нелепым и начинал ненавидеть свою работу.

Посмотрев «Крестного отца» в очередной раз, он вдруг стал сомневаться, что шедевр Копполы — история семьи. Мир мафии там, конечно, всего лишь рамка для семейной саги, этого нельзя отрицать, но вся сага вращается вокруг одной-единственной противоречивой фигуры, и она-то и есть истинное ядро фильма и многочисленных линий в нем: фигура отца.

Ирос слушал, тяжело дышал, повиливал хвостом, смотрел на Улисеса черными глазищами, похожими на две летающие тарелки, или отворачивался. И в каждом движении было столько неизмеримой теплоты, что Улисес чувствовал, как в ней тонут все его мысли и эмоции. Ирос будто говорил: «Я ни слова не понимаю из того, что ты мне втолковываешь, но люблю тебя. И я лучше посижу здесь, слушая неизвестно что, чем буду в любом другом месте. Улавливаешь?»

Улисес улавливал и потому еле-еле оторвался от пса, чтобы поехать в «Аргонавты». На последнем совещании он передал Хесусу и Мариеле коды для управления банковским счетом. Пусть занимаются зарплатами, расходами на дом и на ремонт. Апонте еженедельно переводил в боливарах сумму, которая менялась в зависимости от курса доллара.

Функции Улисеса свелись к водительским. Все указывало на то, что фонд «Симпатия к собакам» заработает раньше назначенной даты.

— Согласно плану генерала Айялы, у нас осталось три недели. Скоро нужно назначать дату открытия, думаю, это будет само третье января — последний день срока. Не хватает только оборудования, лекарств и корма, — с плохо скрываемым нетерпением сказал Хесус.

— Апонте выходил на связь? — спросил Улисес.

— Только когда ты болел.

— Мне кажется, он хочет нас выжить, — произнесла Мариела.

— Ему нужен дом. Апонте работает на Паулину, — сказал Улисес.

— С каких пор?

— Боюсь, с самого начала.

— А почему ты нам не говорил? — возмутилась Мариела.

— Я сам только недавно убедился. И не хотел, чтобы мы из-за этого впали в уныние. Могу вам сказать только одно: клянусь памятью Надин, через два дня оборудование будет здесь.

— Каким образом? — поинтересовался Хесус.

Улисес отпил глоток воды и очень спокойно сказал:

— Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

Что он творит? Что дальше? Отрастит усы и уложит волосы бриолином? А Надин? Обязательно было клясться ее именем?

Он театрально, но сдержанно объявил, что удаляется в мансарду и не хочет, чтобы его беспокоили.

Сеньора Кармен ничего не трогала. Все было так же, как в день бдения по Надин, когда больного Улисеса перетащили вниз.

На спинке стула висело ярко-розовое спортивное трико. Улисес взял его, понюхал и положил назад. Рухнул на кровать и откатился на ее сторону. На полулежало собрание сочинений Элизабет фон Арним и три тома рукописей сеньоры Альтаграсии. Он принялся небрежно листать их в поисках тайного романа, но не нашел. Попробовал вспомнить тело Надин. На ум пришел только шрам. Все шрамы в конечном счете похожи. Некоторые покрупнее, некоторые помельче, некоторые прямые, некоторые кривые. Вот и все отличия. Вне тела они все равно что замочные скважины без дверей. Бессмысленные, никуда не ведущие.

Он проверил время на телефоне. И десяти минут не прошло. Уходить пока рано. Это будет странно выглядеть. Вот бы получилось уснуть. Потом он спустится и попросит сеньору Кармен избавиться от всех вещей. Кроме матраса — он новый. Чемодан с одеждой Улисес заберет обратно в квартиру. По идее, и рукописи с книгой надо бы взять. Потом придумает, что с ними делать.

Снова проверил время — оно словно остановилось. Подумал об Иросе, о его глазах, о шершавых лапах, которыми он касался руки Улисеса, прося ласки, о золотисто-черной шерсти на груди, которую можно было гладить в обе стороны, до изнеможения и полного счастья обоих.

Оставалось сорок минут. От самой мысли, что придется отсидеть все это время в мансарде, а потом завести машину и вернуться в квартиру, где ждал Ирос, ему стало невтерпеж.

Моменты такого неодолимого волнения, случавшиеся иногда, даже если Ирос был рядом, заставляли Улисеса задаваться вопросом: уж не посланник ли дьявола этот пес? Глашатай его безумия? Надин он любил бешено, до мурашек. В страсти к ней, к ее телу, к снопам света из ее глаз, за которыми проглядывала душа, Улисес преобразился, сменил кожу, как пышущая здоровьем змея. Сияющая стрела, сбросившая благодаря любви ошметки драной оболочки долгого отчуждения, из которого и состояла до тех пор вся его жизнь. Узнав о смерти Надин, об ужасающих обстоятельствах, при которых погибли она, ее дочь и муж, он словно проснулся и оказался ввергнут в свое прежнее жалкое существование внутри кожуры, только и ждущей, как бы высохнуть и разложиться в земле. Возможно, так бы оно и получилось, но в эти лихорадочные дни явился Ирос и явил чудо, позволенное только собакам: заменить одну любовь другой.

Ничто пережитое Улисесом не могло сравниться с этим взглядом. Разве это не любовь? Точнее, любовь оказалась первым перевалочным пунктом на пути к неведомому. Во взгляде своего пса, в ту самую минуту, когда он увидел его на тротуаре возле «Аргонавтов», Улисес обрел землю, начинавшуюся по ту сторону любви. Незамутненный покой и радость. Зеркало, с которого спала пелена. Последняя полоса света перед смертью.

Оставалось тридцать пять минут. Улисес встал. Закрыл чемодан, взял книгу и рукопись и ушел.

36

Сеньора Кармен прибралась в мансарде и выбросила все, что там оставалось. Подмела, вымыла ванную. Набрала ведро воды, плеснула туда средства с запахом лаванды и прошлась тряпкой по кафелю. И, пока пол сох, долго смотрела на Каракас, лежавший за окном.

Сеньор Улисес не просил, но Кармен готовила ему на неделю вперед. Нужно было только сложить контейнеры в морозилку и доставать по одному. Может, она напридумывала себе всякого. Просто эта громадная псина напомнила ей другую собаку, но она не учла, что Ирос пришел в дом после несчастья, а не до. А вот Невадито действительно ознаменовал наступление дурных времен. Но разве бедный пес был в этом виноват?

С самого переезда в «Аргонавты» Кармен заметила, что дела в семье идут не очень.

— Они часто ссорились? — спросила Мариела.

Они сидели вокруг «столика Надин», как теперь его называли, рядом с клумбами, пока Улисес рыскал в интернете в поисках сведений о породе своей новой собаки.

— Генерал с женой? Постоянно. Я думала, они друг друга не любят. Но потом поняла — любят и еще как.

— А дети?

— Когда они сюда переехали, близнецы учились на первом курсе университета. Поздние дети, сразу видно. Генерал и сеньора Альтаграсия больше на дедушку с бабушкой похожи были, чем на родителей. Каждый был сам по себе. Пауль, мальчик, всегда отличался странностями. Даже и не говорил почти. Ни с кем не дружил. Как только окончил университет, сразу уехал. Всего раз в год своих навещал. Паулина, молодая хозяйка, тоже на время уезжала, учиться, но вернулась. Ей отдали квартиру, и с тех пор только ее тут и видели.

После этого наступил спокойный период, когда «Аргонавты» ближе всего подошли к счастью. Генерал с женой больше времени проводили вместе. Сеньора оставила сад на самотек и в бывшей комнате Пауля устроила мастерскую. Генерал, со своей стороны, начал чаще бывать дома, а не шастать по сборищам военных в отставке, где только и знали, что сплетничать про перевороты и контрперевороты в вооруженных силах. Собрания Боливарианского общества в библиотеке тоже проходили реже.

— Собирались старые хрычи и говорили про Боливара. Постарше меня, — пояснила сеньора Кармен.

— Как это — говорили про Боливара? — не понял Хесус.

— В прямом смысле. Соберутся, например, и давай про «Указ о войне не на жизнь, а на смерть».

Представляете себе, сколько они про него трынде-ли, если даже я наизусть выучила? «Испанцы и канарцы, готовьтесь к смерти…» — как-то так. И вот эта шайка стариков, включая генерала Айялу, обсуждала указ, как будто его вчера подписали. Целый день могли спорить. А сеньора Альтаграсия эти сборища терпеть не могла.

Потом ссоры возобновились. Альтаграсия снова стала запираться в мастерской или бесконечно копалась в саду, пока генерал встречался с товарищами в отставке или пенсионерами из Боливарианского общества.

— Они давным-давно что-то искали. И вроде как винили друг друга, что так и не нашли.

— Кто? — спросил Хесус.

— Генерал и сеньора Альтаграсия.

— А что они искали? — не отставал Хесус.

— Кто знает? Одно время им нужны были дети. Но потом дети появились, и они поняли, что ищут что-то другое.

— А вам они рассказывали? — спросила Мариела.

— Почти нет, да и не нужно было. Я сама хотела детей, но не получилось. Не дал Господь. Сеньоре, думаю, тоже не давал, но нынче такие технологии, что человек, если он при деньгах, думает, будто ему под силу судьбу обмануть. Сеньора не отступилась, пока не забеременела, только очень поздно. Говорят, в таких случаях как раз близнецы рождаются. Женщинам много чем голову забивают с детства. Мол, надо замуж, надо детей. Это все хорошо. Но если не сложилось, значит, не сложилось. Человек рождается не для того, чтобы иметь детей. Человек приходит дарить любовь, тем или иным манером. Это наша единственная обязанность перед Богом.

Однажды разразился ужасный скандал. Сеньора Кармен так и не узнала причины. Альтаграсия каждый раз закрывалась на несколько дней после таких крупных ссор, но в конце концов всегда возвращалась к домашним делам. Однако на сей раз затворничество все длилось и длилось, и, казалось, завершится оно, только если по прошествии дней или лет один из двух супругов покинет дом ногами вперед. Именно тогда, как сейчас Ирос, у ворот «Аргонавтов» появился огромный пес.

— Только того привел человек с каракасской канатной дороги. В подарок генералу Айяле от сеньора Франсиско.

— От брата Сеговии? — спросила Мариела.

— Его самого. Через него и сам Сеговия сюда попал. После смерти сеньоры Альтаграсии генералу Айяле нужен был помощник.

— А почему он решил подарить генералу собаку? — спросил Хесус.

— Чего не знаю, того не знаю. Но собака была такая большая и красивая, что сеньора согласилась выйти из мастерской.

За неделю пес расправился с садом. А однажды сожрал закуски, которые сеньора Кармен приготовила для заседания Боливарианского общества.

— Генерал разъярился и сказал, что избавится от пса. Он был породы мукучиес. Всегда жил в горах, а здесь, внизу, с ума сходил.

Тогда Альтаграсия нашла дрессировщика. Она хотела оставить пса себе, так что дрессировщик приходил каждый вечер. Сеньора Кармен помнила его как славного молодого человека. Очень скромного. Но у него случились какие-то проблемы, и в конце концов он переехал в «Аргонавты». Условия были такие: по утрам он должен помогать сеньоре в саду, а по вечерам дрессировать Невадито. За занятия он получал деньги, а работой в саду оплачивал стол и кров.

— Поначалу генерал не возражал, потому что сеньора выглядела счастливой. Сад потихоньку стал приходить в порядок, да и Невадито кое-каким фокусам научился. Даже сидел с сеньорой и работником, пока те подстригали газон или ухаживали за цветами, и так привык не портить сад. Словом, сеньора Альтаграсия, Невадито и парень этот дни напролет проводили вместе.

— Генерал стал ревновать? — с улыбкой спросила Мариела.

Сеньора Кармен кивнула — тоже с улыбкой.

— Сколько ему было лет?

— Чуть помладше сеньора Улисеса. И настоящий красавчик.

— А сеньоре Альтаграсии?

— А сеньоре Альтаграсии в ту пору лет шестьдесят с гаком было. Вряд ли меньше.

— Но это же абсурд. Все равно что к внуку ревновать, — заметила Мариела.

— Вы просто не были знакомы с сеньорой Аль-таграсией. Я в жизни своей не видала такой красивой и элегантной дамы. И теперь, когда и генерала, и сеньору прибрал Господь, я могу сказать: думаю, парень влюбился. А вот сеньора его просто жалела.

Ну, то есть кроме того, что он ей с Невадито и с садом помогал. Генералу, по-моему, это тоже было ясно. Они двое прекрасно понимали друг друга — во всем, за исключением любви.

— А откуда тогда ревность? — нетерпеливо спросил Хесус.

Сеньора Кармен снова улыбнулась и ответила: — Генерал ревновал к собаке.

37

Они любили ходить в тот парк, что лежит над посольством США, на два витка выше по склону. Сначала другие собачники пугались Ироса. Но потом поняли, что он, несмотря на размеры, ужасно робкий и хочет, только чтобы его оставили в покое. В хорошем настроении он играл в мячик. Или валялся — чесал спину, поднимая тучи пыли. С улицы он приносил такое количество земли, слюны и всяческой грязи, что Улисесу каждый день приходилось отмывать и его, и квартиру.

Однажды вечером, после утомительной операции по генеральной помывке, они посмотрели документальный фильм «Пес» — про человека по имени Джон Войтович, который 22 августа 1972 года попытался ограбить отделение банка «Чейс Манхэттен» в Бруклине. Ограбление вылилось в захват заложников, которых удерживали больше десяти часов. Закончилось дело в аэропорту Кеннеди, где второго злоумышленника, Сэла Натурале, застрелили. Необычнее всего в этом ограблении был мотив. Войтович заявил, что деньги ему нужны были на то, чтобы его жена, рожденная мужчиной по имени Эрнест Арон, сделала операцию по смене пола. Эта история легла в основу фильма Сидни Люмета «Собачий полдень». Любопытно, что в день ограбления Джон и Сэл заходили в кинотеатр на Сорок второй улице посмотреть «Крестного отца», чтобы придать себе храбрости. Выйдя из кино, Войтович написал записку, которую они во время ограбления отдали кассирше банка: «Мы сделаем вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. С уважением, Парни».

— Круто ведь, Ирос? Аль-Пачино играет Войтовича, а Джон Казале — Сэла Натурале. Те же актеры, что играли Майкла и Фредо Корлеоне, сыграли злодеев, которые пошли смотреть «Крестного отца» как учебное пособие по ограблению банков.

Зазвонил телефон. На экране высветилось: «Номер не определяется». Улисес ответил.

— Время кончилось, Улисито, — сказали в трубке и отключились.

Он уставился на экран и только тут понял, что уже двадцатое декабря. Из-за Ироса он утратил всякое представление о времени. Скоро Рождество, потом Новый год, а там и неотвратимое 3 января.

«Улисито».

Он представил, как целится в голову звонившему и велит связаться с человеком на таможне, но вместо этого подсоединил старенький андроид к компьютеру USB-проводом и загрузил файл под названием «Апонте».

Однако перезванивать адвокату не стал. Занялся другим: нашел форум, посвященный леонберге-рам, а там — все, что нужно знать об уходе за шерстью и о питании. Ирос мог два дня не есть, а потом просто восстановить аппетит без видимых последствий. Оказалось, что у леонбергеров очень эффективный механизм саморегуляции. Хотя Улисес все же предпочитал, чтобы Ирос уминал целую миску, а потом в парке наваливал кучу выше, чему любой другой собаки.

На следующий день он поехал в «Аргонавты», чтобы вместе с Хесусом и Мариелой оценить сделанную работу. Они прошлись по дому и все проверили. Установленные вольеры ожидали новых жильцов. Северо безупречно справился с проводкой, строительными работами и подновлением стен и потолков. Сайту слегка не хватало наполнения, но в целом он был готов. Сеньора Кармен выгладила и аккуратно сложила форму для персонала, четыре комплекта с симпатичным собачьим принтом и логотипом фонда на груди.

— Почему всего четыре? — спросил Улисес.

— Мы не смогли сказать, точно ли начнем третьего января, и несколько врачей решили пока подождать, — сообщила Мариела.

Улисес кивнул и только ответил:

— Конечно.

Быстро прошлись по второму этажу, где оборудовали дополнительную смотровую, поскольку им подарили старую каталку.

— Этого в указаниях генерала нет, но здесь было совсем пусто, — оправдывалась Мариела.

— Отлично получилось, — сказал Улисес и посмотрел на часы. — Мне нужно идти. Если не вывести Ироса вовремя, он всю квартиру разнесет, — добавил он со смехом.

— Естественно, — сказал Хесус, с трудом подавляя недовольство.

Вернувшись в квартиру, Улисес первым делом насыпал Иросу поесть. Тот опустошил миску быстрее, чем обычно.

— Бедняга, ты оголодал совсем. Ладно, пошли уже гулять.

После прогулки Ироса стало рвать. Потом начались спазмы, после которых не выходило ничего, кроме желтой слюны. Он беспокойно сновал из одного конца квартиры в другой. Улисес утер ему слюну и погладил, пытаясь утешить. Приложив руку, вдруг почувствовал, что живот у Ироса трясется, так и ходит ходуном. Тогда он позвонил в «Аргонавты». Подошла Мариела.

— Он недавно ел? — спросила она, выслушав симптомы.

— Да нет, давно уже. Перед прогулкой.

— А много?

— Ну, полную миску.

— А бегал в парке много?

— Да, сегодня много бегал.

— Сколько времени прошло между едой и прогулкой?

— Я повел его сразу же после еды.

— Окей. Вези его сюда.

До машины они шли целую вечность. Ирос еле плелся. Иногда останавливался, его опять рвало, и он тянул хозяина обратно в сторону квартиры. Наконец удалось водворить его на заднее сиденье. Улисес стремительно вырулил со стоянки и рванул в «Аргонавты».

Хесус с Мариелой осмотрели его прямо в машине. Ирос не хотел вставать. Мариела пропальпировала живот.

— Как нам его вытащить? — спросил Улисес.

— Не знаю, надо ли. Здесь мы ему не поможем, — сказал Хесус.

— А куда нам тогда ехать?

— В клинику Сан-Роман. Не ближний свет, но там точно открыто.

Они втроем, как могли, втиснулись в машину и поехали.

Выяснилось, что у Ироса заворот кишок. Им повезло, что они быстро его привезли, потому что в таких случаях, особенно у крупных пород, часто бывают осложнения.

Мариела сказала, что Ироса нужно оперировать.

— Он выживет? — спросил Улисес.

— Конечно! Теперь уже все хорошо, он в надежных руках.

Через два часа Ироса вывезли из операционной. Он еще не отошел от наркоза. Живот был перевязан. Улисес погладил его по голове и расплакался.

— Я очень испугался, — сказал он, как бы извиняясь, Хесусу, Мариеле и ветеринару.

— Ничего страшного с ним не произошло, — ответил ветеринар. — Он останется здесь на ночь. Мы приготовим сеньору Иросу, как крупному экземпляру, отдельную палату.

— Президентский люкс, пожалуйста! — Улисес улыбался сквозь слезы.

После этого они вернулись в «Аргонавты».

— Спасибо, ребята, — сказал Улисес.

— Не за что. На то мы и здесь, — ответил Хесус.

— Правда, не переживай. С Иросом все будет хорошо, — добавила Мариела.

— Мне так стыдно.

— Да что ты! Вот бы все так любили своих собак. Никогда не стесняйся плакать из-за собаки, — сказал Хесус.

— Я не только об этом. Мне стыдно, что мы не смогли прооперировать его дома. В штаб-квартире фонда. Завтра же решу этот вопрос. Клянусь. — И на сей раз он говорил серьезно.

38

Вся эта ситуация с собакой и дрессировщиком могла бы, как в комедии Шекспира, закончиться смехом. Но по иронии судьбы близнецы как раз тогда вернулись в отчий дом. У Паулины в квартире был ремонт, а Пауль приехал из Штатов сделать новые документы и податься уже на европейскую визу.

— Начался ад кромешный, — сказала сеньора Кармен. — Паулина, бедняжка, влюбилась в дрессировщика, но тот ни на кого не смотрел, кроме сеньоры. А Пауль разобиделся, что в его комнате мать сделала мастерскую.

Из-за постоянных ссор с генералом сеньора Альтаграсия и раньше ночевала раз от раза в мастерской. А после появления Невадито совсем туда переселилась. Якобы там самый мощный кондиционер во всем доме и Невадито от этого лучше спит. Никто не спорил — но и не отваживался спросить, почему она берет пса с собой в постель.

— Молодой хозяин Пауль очень сердился. Пришлось купить ему новую кровать и выделить комнатку на втором этаже — ту самую, где генерал провел последние годы.

С матерью он даже не здоровался. Говорил, она плохо пахнет, совсем себя запустила, спятила.

— Вот уж это неправда была. Пахло от нее собакой, которую она сама и мыла раз в неделю. Ну и волос собачьих на одежде у нее тоже хватало. Но с ума она не сходила.

Ссоры совсем доконали дрессировщика, и он ушел, бросив наполовину приведенный в порядок сад.

— Я думала, теперь все поуляжется, но тогда они напустились на собаку. Генерала я понимаю — все-таки речь шла о его жене. Но детям-то что с того, что мать берет собаку в постель? Из чистой злобы над родной мамой издевались. А потом пес умер очень странной смертью, и все закончилось трагедией.

Сначала думали, Невадито сбежал. Кто-то оставил открытыми автоматические ворота, он вышел и заблудился.

— Сеньора была в отчаянии. Напечатала кучу объявлений о пропаже и развесила по всему Каракасу. И вот подумайте только, какими гаденышами на поверку вышли ее детки: лучшего момента уехать не нашли. Паулина заявила, что поживет у подруги, а Пауль однажды явился и сказал, мол, виза готова. И с концами. То не отставали от сеньоры, совсем ее извели, а теперь покинули наедине с горем. Пауль вообще больше не приезжал, даже на похороны родителей.

В доме воцарилось тяжелое молчание. Генерал Айяла часами колесил по городу, искал Невадито. Сеньора Альтаграсия все глаза выплакала. Пока однажды, бродя по саду, не учуяла запах.

Никто так и не понял, как псу удалось перепрыгнуть решетку, а потом еще и угодить в яму, вроде могильной, на склоне горы.

— Там его и похоронили. Невадито считайте что первый покойник в этом доме.

— А отчего же он умер? — спросил Хесус.

— Грот этот очень узкий. Не знаю. Может, внутрь забрался, а наружу выбраться не смог. Или сломал лапу да так там и остался.

— Но в таком случае было бы слышно, как он лает и воет, верно? — сказала Мариела.

— Сеньора тоже так считала. После смерти Невадито она окончательно закрылась в мастерской и никого и ничего знать не желала. Только меня впускала. Я носила ей еду, меняла постельное белье, прибиралась в комнате и в ванной.

— А чем она занималась? — спросила Мариела.

— Да как обычно. Иногда рисовала, но в основном писала. Я однажды спросила, что она пишет. Она сказала, мемуары. И там будет вся правда. А когда она закончит, сразу умрет. Так и вышло. Сеньора приняла целый пузырек таблеток и умерла. Я нашла ее во дворике мастерской.

— А мемуары она дописала? — спросила Мариела.

— Знать не знаю, а врать не стану. Генерал чуть с ума не сошел от горя. И угрызений совести. Говорил, это он ее убил. Пришлось даже класть его в лечебницу. Два месяца он там пролежал, а когда вышел, уже не был прежним. Тогда-то он как раз начал подбирать бездомных животинок на улице и навсегда запретил своим детям переступать порог этого дома. Начали поговаривать, что он и вправду тронулся умом. Надо же такое болтать про самого генерала Айялу! Его ведь все уважали.

— Генерал винил детей?

— На словах никогда. Но в глубине души, думаю, винил. Закрадывалась ему мысль, что это они убили Невадито. А без Невадито сеньора не захотела жить дальше.

39

Во вторник, 2 января, в шесть сорок пять утра, когда кофейная гуща еще оседала в выпитых залпом чашках, в дверь «Аргонавтов» позвонили.

— Адвокат, — сказал Хесус.

С Улисесом они в последний раз говорили вечером 24 декабря, поздравляли друг друга с Рождеством. Он извинился, что не приедет на праздничный ужин в «Аргонавты», — ни на секунду не может отойти от выздоравливающего Ироса. После этого он пропал, а они не хотели его беспокоить.

«Правильно Мариела сделала, что собрала чемоданы», — подумал Хесус. Он подошел к домофону и снял трубку:

— Кто там?

— Доброе утро! Это доктор Апонте, — произнес хрипловатый голос.

Сеньора Кармен схватилась за сердце. Мариела не отреагировала.

— Минутку, — сказал Хесус и пошел к парадному входу. Открыл дверь и спустился по ступенькам крыльца. Медленно, выверяя каждый шаг. Вот сад, вот лежат собаки, при виде Хесуса они подняли уши, вот столик рядом с клумбами, который так и не решились передвинуть.

Он пересек мощеную дорожку и открыл калитку. Навстречу ему шагнул пожилой мужчина в костюме и галстуке. Хесус уловил запах очень хорошего, смутно знакомого ему одеколона.

— Доброе утро! — еще раз поздоровался он и крепко пожал Хесусу руку. — Я доктор Ариэль Апонте, душеприказчик, назначенный генералом Айялой. Простите, что я так рано и без предупреждения, но время поджимает, — сказал он, постучав по прозрачному корпусу дорогущих наручных часов.

Хесуса сверкание часов ослепило. Старик сверкал и улыбкой. За спиной у него посреди улицы стояли два грузовика.

— Вы приехали вывезти вещи? — пробормотал Хесус.

— Какие вещи? Я привез все, чего не хватало. Улисес с вами не говорил, что ли? Наверное, не видел еще мое сообщение. Вчера вечером нам удалось растаможить оборудование и вообще все, что застряло. Могу я войти? — Не дожидаясь ответа, он махнул водителям и направился к дому.

Хесус стоял и смотрел, как из кабин выпрыгивают водители и три грузчика. Они достали тележки и начали разгрузку.

В кухне Хесус застал обрадованную сеньору Кармен, хорошо знакомую, по-видимому, с доктором Апонте. Мариела вытаращила глаза, как бы прося у Хесуса пояснений.

— У нас получилось, любимая, — только и сказал он.

Сеньора Кармен и доктор Апонте на секунду прекратили весело щебетать друг с другом.

— У нас почти все готово. После того как ребятки выгрузят оборудование и корм, нужно провести осмотр и, если все в порядке, подписать кучу бумажек. Может, вы позвоните Улисесу? Пусть просыпается и приезжает.

— Сию минуту, — сказал Хесус и взял телефон.

— Вы позавтракали, доктор? — осведомилась сеньора Кармен.

— Давно уже.

— Точь-в-точь как генерал. Я еще, бывало, не встану, а генерал уже позавтракал.

— Дисциплину не пропьешь. Что сказал Улисес?

— Аж заорал от радости. Уже мчится, — довольно сообщил Хесус.

— Да уж, есть от чего прийти в восторг. Давайте вы мне пока покажете, что сделали? Заодно и грузчиков направим, что куда ставить. Все быстрее будет.

На доктора Апонте большое впечатление произвели перемены в доме старого друга.

— Даже брата, а не друга, — сказал он.

Улисес нашел их всех в саду. Сонни, Фредо и Майкл моментально узнали доктора Апонте, набросились на него и испачкали штанины костюма. Сначала старик не сопротивлялся, но когда они собрались наскочить во второй раз, зычно крикнул:

— Sit!

Все трое тут же уселись.

— Мартин вообще не умел воспитывать собак. Я хоть немного пообтесал этих бандитов. — Доктор Апонте безуспешно пытался оттереть носовым платком пятна глины.

— Так, значит, вы получили мое сообщение, — сказал Улисес.

— Да, получил. Об этом мы еще поговорим. А пока что нам нужно подписать гору бумаг. Пойдемте?

Они вернулись в дом и расселись вокруг кухонного стола, на котором доктор Апонте оставил папку с документами.

— Это новые документы по фонду. Вот устав, в нем расписаны должности и условия. А здесь фиксируется выполненная вами работа. В этой папочке, Улисес, бумаги на квартиру. Мариела, Хесус, это вам. Как и сообщил Мартин в своем письме, касательно вас есть особый пункт: если фонд эффективно проработает пять лет, дом ваш. Пожалуйста, прочтите внимательно, прежде чем подписывать. А я пока раздобуду чем бы нам чокнуться.

— В такую рань, доктор? — удивилась сеньора Кармен.

— Пока они все это прочтут, самое время будет, — ответил доктор Апонте и подмигнул ей. И вышел из кухни.

Улисес заметил, что шаг у него такой же твердый, как у сына: любопытно, что тот, образец вульгарности, так отличается от него и внешностью, и манерами, а в таких вот незначительных деталях они похожи.

Доктор Ариэль Апонте вернулся с бутылкой шампанского.

— Давайте положим ее в холодильник, Кармен. Апельсиновый сок у вас есть? Выждем до одиннадцати и намешаем мимоз.

Когда все оборудование было разгружено, а все бумаги подписаны, они снова отправились поглядеть на помещения, предназначенные под клинику.

— К завтрашнему дню все должно быть распаковано и подключено. Журналисты ведь придут, правильно я понимаю? — сказал доктор Апонте.

— Наша пиарщица разослала информацию. Но откликнулись немногие, — ответила Мариела.

— Если хоть один явится, уже неплохо. Слушайте, я не могу дожидаться одиннадцати. Мне нужно идти. Давайте уже выпьем! — скомандовал доктор.

Все занялись приготовлением коктейлей. Доктор Апонте произнес лаконичный, но трогательный тост:

— За фонд «Симпатия к собакам» и за тебя, Мартин, где бы ты ни был! Мы выполнили твою волю, дружище.

Мариела пригубила и отставила бокал. У нее полились слезы. Состоявшийся фонд успокоил бурю ее страхов, так что по животу разлилось тепло. Вечером она обрадует Хесуса новостью. Ее тело — само по себе добрая примета, оно сильнее любого ночного кошмара, прошлого или будущего, и отныне все будет только лучше.

Перед уходом доктор Апонте спросил, что решили делать с садом.

— Мартина это очень волновало.

— Ну, — ответил Хесус, — мы подумали, что оставим сад собакам генерала. Потом, когда их уже не будет, может, отведем под большие вольеры. Посмотрим.

Доктор Апонте внимательно выслушал, задумался на минуту и сказал:

— Не знаю, следует ли сильно расширять пространство приюта. Песики здесь должны быть счастливы, окружены заботой, но и находить новый дом должны как можно быстрее. Ключевой момент в успешной работе такого места — активная ротация, если вы меня понимаете. Не надо, чтобы песики задерживались здесь надолго. Ждать, пока тебя возьмут в семью, ужасно. — Последние слова он произнес, в упор глядя на Улисеса, и на отвердевшее его лицо легла внезапная тень печали.

40

Улисес решил не ходить на открытие. Он хотел только одного: запереться с Иросом в квартире и смотреть кино. План состоял в том, чтобы выключиться из жизни самое меньшее на месяц и отложить будущее на потом. Но через неделю его вызвал доктор Апонте.

Доктор все еще пребывал в волнении от того, какую работу они проделали по созданию фонда.

Улисес постарался разделить его восторги, но на самом деле уже чувствовал себя в этой истории посторонним. Он кивал и рассматривал дипломы на стене и фотографии на письменном столе. И считал минуты до того момента, как можно будет вернуться домой, к Иросу.

Доктор Апонте вдруг переменил тему и сказал:

— Надо же, убить меня удумал! От Эдгардито я любой подлости ожидал, но тут даже удивился. — Старик по-прежнему улыбался, хотя во взгляде появился надрыв.

Улисес встрепенулся.

— Извините, но я не понимаю. Если вы знали, что за человек ваш сын, зачем тогда доверили ему дело Мартина?

— Хотел дать последний шанс. Или убедиться, что он полный идиот. Не знаю. Но я рад, что ты, несмотря ни на что, справился. Мартин в тебе не ошибся.

Мартин Айяла и Ариэль Апонте познакомились в сиротском приюте «Дети Божии» в Сан-Хосе-де-Авила в начале сороковых.

— Мартина усыновили в десять лет. Мне тогда было семь вроде. Политэмигранты времен Гомеса. В Париже у них от легочной болезни умер сын. Когда они пришли за Мартином, он притащил меня с собой в приемную и сказал, что меня должны усыновить вместе с ним. Монахиня, которая все это оформляла, сказала: нет, не получится, берут его одного. А Мартин, не выпуская моей руки, заявил: «Мы вам не щенки, нечего нас разделять». И пришлось этим людям взять нас обоих. Правда, потом я все равно попал в другую семью, но Мартин был такой вот парень. Хотя, конечно же, мы именно щенки и были. Все мы псы из одной стаи. Сироты, вдовцы, да еще и бесплодные, как сам Освободитель. По сиротам заранее не поймешь, из хороших они или из плохих. Мне вот не повезло. Слышал новость про Эдгардо? Он, оказывается, в розыске по какому-то делу о подставных фирмах.

— Эдгардо приемный? — удивился Улисес.

— Да.

— А Паулина с братом?

— Нет. Они особый случай. Альтаграсия долго лечилась от бесплодия. У нее было несколько выкидышей, но потом все-таки родились близнецы.

— Значит, Эдгардо и дети Мартина давно знакомы.

— Конечно, с самого детства.

— Понятно.

— Улисес, детей в этом мире навалом. Труднее с отцами. Дети сами должны найти себе отца. — Он помолчал и продолжил: — В восемнадцать лет Мартин пошел в армию. И там встретил генерала Пинсона. А я поступил на юридический в Центральный университет и там встретил доктора Артеагу. Без него я бы сейчас здесь не сидел. — Он ткнул большим пальцем в стену, увешанную дипломами и наградами, у себя за спиной. — Альтаграсия зря так настаивала на потомстве. Паулина оказалась гиеной, ни перед чем не остановится, а братец ее и вовсе зомби. Мартин тоже ошибался. Возможно, поэтому он сделал ставку на тебя. Квартира теперь твоя. И еще он просил передать тебе это. — Доктор Апонте протянул Улисесу конверт.

— Письмо?.

Когда Улисес пришел домой, Ирос спал. После операции он стал медлительнее и ленивее. Иногда приходилось заставлять его спуститься хотя бы в скверик перед домом справить нужду. Фильмы ему, казалось, разонравились, и Улисес начал читать вслух. Сделал целую подборку лучшей литературы про собак. Обычно Улисес зачитывал фрагмент, а потом на основе него импровизировал. Полностью они прочитали один-единственный текст, который вроде бы пришелся Иросу очень по душе: историческую легенду о Невадо, псе Симона Боливара, Освободителя, написанную Тулио Фебресом Кордеро.

Невадо у Фебреса Кордеро выглядел этаким Аргусом, если бы тот не остался охранять Итаку, а отправился с Одиссеем на Троянскую войну. В истории этой было куда больше легендарного, чем исторического, но Ирос не возражал. Он внимательно смотрел на читавшего Улисеса и начинал тяжело дышать, когда тот особым чувством переходил к эпичным моментам книги.

Ирос проснулся, поднял громадную голову и завилял хвостом.

Улисес прошел в спальню, переоделся, взял с тумбочки зеленый том полного собрания сочинений Борхеса и прошествовал к гамаку у балкона. Ирос тут же подтрусил и лег рядом. Из всей библиотеки Улисеса эта книга больше всего походила на «Книгу перемен». Обычно он открывал ее наугад. На этот раз выпал один из его любимых рассказов, «Бессмертный».

Это история человека, который отправляется на поиски Города Бессмертных и по дороге встречает самого Гомера. Более того, в конце он понимает, что он сам и есть Гомер. За ним, словно пес, следует троглодит. И Вот рассказчик, размышляя о своем спутнике, говорит: «Троглодит был столь простым и жалким, что вызвал у меня в памяти образ Аргуса, старого умирающего пса из „Одиссеи". Поэтому я назвал его Аргусом и попытался обучить этому имени. Сколько я ни бился, все было тщетно. Моя воля, строгость и упорство потерпели крах. Он оставался неподвижен, его глаза тоже, и казалось, он не слышит звуков, которые я старался ему втолковать.

Он стоял всего в нескольких шагах, но как будто пребывал очень далеко».

Улисес посмотрел на Ироса; тот лежал у его ног, глядя в какую-то точку вселенной.

Потом человеку снится сон, в котором троглодит наконец научается говорить и произносит: «Аргус, пес Улисса».

Улисес уснул с тяжелой книгой на груди. Ему приснилось, что на него обрушивается гора Авила. Сверху льется нескончаемый поток камней. Уже погребенный, он вдруг узнал синие кошачьи глаза и проснулся.

Ирос спал. Пора было на прогулку в скверик. Улисес с трудом растолкал пса, то ласково воркуя, то ворча. Взял садовую лопатку и полиэтиленовый пакет, чтобы убрать непременную гору экскрементов, и они вышли.

Лифт спустился на первый этаж, двери открылись, и Улисес нос к носу столкнулся с Паулиной.

Секунду спустя он осознал. Перед ним стоял мужчина, как две капли воды похожий на Паулину.

41

Улисес не знал, что до переезда в «Аргонавты» семья Мартина жила именно в этой квартире.

— Я не ожидал встретить тебя в лифте. Особенно с таким огромным псом. Никогда не видел собаки красивее.

Пауль был точной копией Паулины, только приятнее. Глаза он, как и сестра, унаследовал от отца и это Улисеса смущало. К тому же он совсем не походил на зомби, что бы там ни говорил доктор Ариэль Апонте. Вполне скромный, воспитанный человек. Пока они гуляли с собакой, Пауль рассказал, что приехал навестить могилы родителей и в последний раз посмотреть на квартиру, прежде чем уехать из Венесуэлы навсегда. Ну и заодно познакомиться с Улисесом. Он сожалел, что в последние годы его не было рядом, а после смерти отца случилось столько всего ужасного.

— Ты, наверное, и так уже знаешь, что семья у нас особенная. Точнее, была. Остались только мы с Паулиной. В любом случае мне кажется, прекрасно, что «Аргонавты» стали приютом для собак. Думаю, мама с папой были бы довольны.

К квартире Пауль с Паулиной были сильнее привязаны. Просто от ностальгии.

— Именно ее мы считаем родным домом. А в чем прелесть «Аргонавтов», мы никогда не понимали.

— Тот дом меняется, когда никто не видит, — признался Улисес и рассказал о видении в библиотеке, когда сеньор Сеговия вынырнул из тайника, которого он потом так и не нашел.

— У этих двоих точно тайные способности, — сказал Пауль, улыбаясь и пошевеливая пальцами. — Этот вот браслетик мне Пако подарил. Я однажды ездил к нему, хотел снять короткометражку о хранителе «Гумбольдта». Но так и не снял. Он сказал, если не буду браслет снимать, проживу до ста лет. С самим Сеговией я знаком не был, но очень расстроился, когда он умер.

— А как ты узнал?

— Эдгардито сообщил. Потом я узнал, что он очень плохо с тобой поступил. Да и Паулина тоже.

— Мафиози он оказался, Эдгардито этот.

— Он всегда такой был. На него куча фирм записана. Сейчас, наверное, отсиживается где-нибудь.

— И Паулина тоже всегда была такая?

Пауль склонил голову набок, вздохнул и сказал: — Не то чтобы. Квартиру мы, вообще-то, по ее вине потеряли. Вся эта история с замужеством была ради того, чтобы спровоцировать старика. Чтобы он испугался и переписал квартиру на нее с условием, что она за тебя не выйдет. Можешь мне поверить. Она просчиталась. Но она тебя любила, я знаю. Какое-то время любила. А про папу и говорить нечего. Он тебя любил как сына.

По Паулю было не понять, что он чувствует. Он походил на красивую статую.

— Я ничего не знал. И клянусь, я никак не влиял на Мартина, чтобы он сделал меня наследником. Вам хоть что-то досталось?

— Не переживай. Паулине много чего досталось. А я ничего и не хотел. Так и сказал папе в последний раз, когда мы виделись.

Пауль собирался стать режиссером. Он не был обделен талантом и поступил в престижную киношколу в Праге.

— Я хотел быть как Милош Форман. Снимать шедевры. Вот такая мечта. Но на самом деле нет ничего лучше итальянского неореализма. Сухих, мучительных, жестких фильмов.

В конце концов он переехал в Амстердам и пошел учиться на курсы писательского мастерства.

— Там и живу, уже много лет.

— Ты писатель?

— Нет. Меня прибило к велосипедному бизнесу.

В Голландии велосипеды практически заменили автотранспорт. На каждого жителя страны приходится минимум по одному. Я много чем занимался, но пару лет назад открыл свою фирму. Совершил, так сказать, революцию в этой сфере и снискал успех. Жаловаться не на что.

Однажды к нему приехали друзья, и они вместе катались на катере по каналам. Он наизусть знал маршрут, но тут вдруг обратил внимание на то, что бубнил аудиогид. Внимание Пауля привлекли два факта. Первый: в Амстердаме крадут от шестидесяти до восьмидесяти тысяч велосипедов в год. Второй: служба охраны каналов за такой же период выуживает из воды пятнадцать тысяч велосипедов. И он тут же понял, что первая статистика ошибочна. Многие велосипеды, о краже которых заявляли владельцы, просто падали в каналы.

«Интересно, а муниципалы об этом знают?» — подумал он первым делом. На следующее утро за завтраком поискал в интернете и довольно быстро нашел несколько статей на нужную тему. Проблема оказалась гораздо сложнее: некоторые воришки просто доезжали на краденом велосипеде куда надо и сбрасывали его в канал. Пауль подсчитал, что количество краденых велосипедов — учитывая краденые и впоследствии сброшенные — колеблется между шестьюдесятью пятью и семьюдесятью семью с половиной тысячами в год.

Все репортажи, в общем, задавались одним вопросом: как получается, что в каналах оказывается целых пятнадцать тысяч? Некоторые объясняли этот факт знаменитой любовью амстердамцев, да и всех нидерландцев, к пиву. Многие велосипедисты валились в каналы с пьяных глаз. С другой стороны, влияла экономика. Велосипедов в Голландии столько, что они там куда дешевле, чем в любой другой стране, где люди больше ездят на машинах, поэтому человеку обычно нет разницы — отремонтировать велосипед или купить новый.

Голландия невероятно продвинулась вперед не только в области экологического законодательства, потребления марихуаны и регламентации зон терпимости, но и добилась чуда более удивительного, чем замена автотранспорта великами: на голландских улицах не было бездомных собак и бездомных людей.

— По крайней мере, в Амстердаме их почти не увидишь.

Пауль предположил, что между обилием велосипедов и отсутствием бездомных людей и животных существует связь. Собаки находятся под защитой суровых законов, запрещающих жестокое обращение. А бездомные могут рассчитывать на гостеприимные приюты, где их ждет постель и стол.

— Амстердамцы позволяют себе бросать велосипеды где попало, красть их или швырять в каналы не из-за дешевизны, не по пьяни и не потому, что им нужно куда-то срочно добраться темной ночью. А потому, что велосипеды в Амстердаме являют собой то же, во что в Каракасе превратились собаки: объект немилосердия.

Пауль стал чаще гулять по каналам и во время прогулок оттачивал свой план по решению велосипедной проблемы.

С учетом открытой им обратной пропорциональной зависимости между малым количеством бездомных и большим количеством велосипедов требовалось привлечь внимание амстердамской общественности к преступному обращению с последними. В интернете он как-то раз нашел статью про киборгэтику. Это была перспективная ветвь философии, занимавшаяся, ввиду наступления неминуемого технологического прогресса, при котором все больше места на рынке труда будет принадлежать роботам, условиями их труда и предполагаемыми правами. Не побудить ли сограждан к размышлению на похожую тему: экстраполяция прав животных на изобретения, которые так или иначе связывают нас с далеким прошлым? Разве колесо или огонь не живут подле нас так долго, что перешли из практико-предметной категории в категорию духов — в первоначальном смысле этого слова? Разве велосипед или кофейник не являются истинными домашними духами?

Велоэтика, новая этика велосипедов, могла привести к масштабным последствиям. Если удастся значительно снизить количество выбрасываемых в каналы велосипедов, а Пауль на это рассчитывал, продажи упадут. Это падение, которое сначала негативно скажется на секторе, можно будет нейтрализовать за счет дарения излишков производства тем, кто не может себе позволить покупку железного друга. Объект дарения не облагается налогами. А это, в свою очередь, снизит статистику краж. И увеличит экспорт голландских велосипедов за границу.

— Вот оно, мое изобретение: велоэтика. У меня консалтинговая фирма, называется Bicyclethics. Шедевр я так и не снял, но всего этого не было бы без кино. Знаешь, чем я вдохновлялся?

Улисес покачал головой.

— «Похитителями велосипедов» Витторио де Сики. Этот фильм изменил мою жизнь. Абсолютно гениальный. Ты видел?

— Конечно. У меня диск есть. Хочешь, посмотрим?

— Серьезно?

В эту минуту Ирос встал и, отфыркиваясь, ушел спать.

Улисес нашел картину в итальянском разделе своей фильмотеки. Они сели на диван перед телевизором и дружно, как братья, уставились в экран.

42

— Интересно, как сложилась жизнь этого мальчи ка, — сказал Улисес, когда они досмотрели.

— Мальчика? Его зовут Энцо Стайола. Он снял ся еще в паре фильмов, а потом стал простым учителем математики.

— Откуда ты знаешь?

— Я все про итальянский неореализм знаю.

— Но я говорил не про актера, а про персонаж. Он же свидетель ужасного унижения отца. Как такое можно пережить? Как восстановиться?

— Через любовь, полагаю, — произнес Пауль не очень уверенно.

— С Вито Корлеоне такого бы не случилось. Тот, кто осмелился бы спереть велосипед у него, мог сразу считаться покойником.

— Возможно. Но у большинства из нас крадут велосипеды, а мы ничего не можем с этим поделать.

Фильм перекликался с одной из самых тяжелых психологических травм Пауля.

— Необъяснимое ощущение, как будто у тебя что-то отняли. Что-то очень важное. Может, самое важное в твоей жизни, хоть ты и не знаешь, что именно. Я только недавно стал привыкать к этому чувству. Моя психолог говорит, оно часто встречается. Но в молодости, в подростковом возрасте, я думал, что один несу такой крест. И поэтому всю свою ярость направил на родителей. Винил только их.

Учеба в Праге обернулась провалом. В Нью-Йоркскую киношколу его даже не приняли. Тогда-то, летом, Пауль вернулся в Каракас, чтобы решить, что делать дальше.

— Я был в очень плохом состоянии. А дома застал полный кошмар.

Паулина тоже переехала к родителям на время ремонта квартиры. Мать завела огромную собаку, которая переворачивала все вокруг вверх дном. Дрессировал ее тип, ничегошеньки не знавший о собаках.

— Он был влюблен в маму. По крайней мере, он так говорил. Мошенник, в общем. Но хуже всех вел себя отец. Он ничего не хотел знать. Совсем отстранился и только орал на нас, а мы орали в ответ еще громче, и вся эта семейная злоба подпитывалась, пока не разразился пожар.

Однажды Пауль лежал в своей новой комнате — старую отвели под мастерскую матери — и листал брошюру писательских курсов в Амстердаме. Он вышел в туалет, а когда вернулся, на его кровати уже восседал пес — изгваздав покрывало грязными лапами, в пасти он держал брошюру.

— Я просто взбесился. Схватил ремень и стал его хлестать, пока он с визгом не бросился вниз по лестнице. Разразился страшный скандал. Мама сказала, если я еще раз хоть пальцем дотронусь до собаки, она меня из дома выгонит. Я взял машину, уехал и вернулся только на следующий день. Когда я подходил к крыльцу, меня встретил Невадито. Подошел, виляя хвостом, и облизал мне руку. Я не мог поверить. Мне стало стыдно. Он как Христос, подумал я. Подставляет другую щеку. Всё прощает. Бесконечно любит. Я не могу этого вытерпеть. И тогда я решил его убить.

Улисес с трудом осознал последние слова. За окном совсем стемнело. Он посмотрел на браслет Пауля, походивший на четки, и вспомнил про дона Пако. Сколько тот еще проживет на своем каменном корабле? Кто придет на его похороны?

— Не то чтобы прямо решил, как я тебе сейчас рассказываю. Это мне стало понятно только после нескольких лет терапии. А тогда намерение было бессознательным. Как будто я хотел дать Богу возможность доказать, что Он существует. Ослепить меня, как Павла на пути в Дамаск, потому что я не мог представить, как это ко мне проявляют такую чистую любовь, а я никак не поплатился за свою вину, меня никак не наказали. Эта бессознательная сила и заставила меня вечером, когда все уже спали, подбросить огромную кость от свиной отбивной в миску с кормом. Я знал, что мама очень следит, чтобы там не оказывалось ничего лишнего. Потому и поступил так — знал, что мама обожает Невадито. Утром я встал пораньше, вышел в сад и убедился, что пес мертв. Взвалил его на тележку и отвез в грот, который обнаружил несколько лет назад на склоне в парке Лос-Чоррос. Этот склон видно из сада. Через два дня я уехал из дома. Не мог видеть маму в таком горе. Поселился в Амстердаме и до сегодняшнего дня не возвращался.

— И зачем ты мне все это рассказываешь? Чтобы я тебя убил? — спросил Улисес.

— Не самая плохая мысль.

— Лучше еще посмотрим кино.

— Какое?

— «Крестный отец»?

Пауль взглянул на часы:

— Почти одиннадцать. А я никогда не ограничиваюсь одной частью.

— Значит, просидим всю ночь. Я тебя отвезу в аэропорт. Во сколько у тебя рейс?

— В семь. Только надо будет еще заехать в отель за чемоданом.

— Никаких проблем.

Они посмотрели все три фильма. В перерывах делали бутерброды и разговаривали. Примерно в девять утра они уснули на диване в гостиной. Улисес потом вспоминал, как несколькими часами ранее в окнах начал пробиваться рассвет, и тогда он вдруг подумал, что Пауль самый странный, умный и искренний человек из всех, с кем он был знаком.

Проснулись незадолго до полудня. Улисес пошел к себе в комнату быстренько принять душ и переодеться. Ирос спал у него на кровати. Улисес прилег рядом. Пес открыл глаза и повернулся к нему. Улисес почесал его под шеей, и пес вытянул все четыре лапы.

— Ах ты жулик, — сказал Улисес и поцеловал его в уши. — Скоро вернусь.

Пауль остановился в роскошном отеле у площади Ла-Кастельяна. Улисес подождал в машине, пока он забирал чемодан. Потом они заправились на колонке на углу проспекта Франсиско де Миранды и поехали дальше.

— Хочешь, остановимся, арепами перекусим? Мы же не завтракали.

— Слушай, а «Король жареной рыбы» еще существует? Здорово было бы там пообедать до отъезда. Время у нас есть.

— Понятия не имею, но можем попытать счастья.

В час дня они уже въезжали в Ла-Гуайру. Народу на дороге в субботу было много, поэтому к шоссе на побережье вывернули не сразу. Знаменитый приморский ресторан оказался открыт. Они припарковались под пальмой. Заказали дораду на гриле с жареным плантаном и ледяное пиво. Говорили мало, в основном молча смаковали еду и смотрели на море.

Упиваясь солнцем и соленым ветром, Улисес подумал, что их страна заслуживает второго шанса. Представил, что однажды диктатура падет и следующее правительство объявит о восстановлении канатной дороги на участке Авила — Макуто. Со стороны увидел, как он сам перемахивает гору на канатке, а тем временем подводная лодка «Гнаде» через тайную пещеру уплывает из реки Гуайре, поднимается на поверхность в Карибском море, ныряет в Атлантику и навсегда удаляется в сторону Германии.

Он высадил Пауля у ближайшего к стойкам Air France входа. Летел Пауль до Парижа, а оттуда добирался до Амстердама на поезде. На прощание они пожали друг другу руки.

— Спасибо за все, Улисес. Вот моя визитка, будешь в Амстердаме — звони.

— Тебе спасибо, Пауль. Хорошего полета!

На пути домой Улисеса охватило странное умиротворение. У въезда в туннель Бокерон-Н случилось ДТП, так что дорога вышла долгой. Он не мог дождаться, когда уже доберется до квартиры и уляжется спать в обнимку со своим псом.

В просторной гостиной не осталось и эха слов, которыми они с Паулем обменивались больше двенадцати часов подряд. Ирос не вышел встретить его.

«Окопался в спальне», — подумал Улисес.

Он прилег на диван. На стеклянном столе, между обложками от дисков и подставками под стаканы валялся браслет. Пауль положил его на конверт с письмом от Мартина.

Улисес взял браслет двумя пальцами, приподнял и рассмотрел, словно насекомое. Схватил конверт, перевернул и понял, что его открывали. Положил обратно.

«Он покончит жизнь самоубийством», — подумал он. И надел браслет.

На кровати в спальне Ироса не оказалось. Улисес сделал два шага и увидел его на полу в странной позе: спиной к двери, морда в узком пространстве между тумбочкой и стеной.

Падая, Ирос стащил за собой покрывало, испачканное рвотой и кровью.

43

— Доброе утро, сеньор Кан! Вас беспокоит секретарь доктора Ариэля Апонте.

Через несколько недель после смерти Ироса стало известно о самоубийстве Эдгардо Апонте в США. Его нашли в ванне собственной квартиры в Майами. Смерть наступила от потери крови. Улисес позвонил доктору Апонте и выразил соболезнования, хотя к тому моменту было уже ясно, что Ироса убил не кто иной, как Эдгардо. Охранник видел, как на парковку въезжает черная «Тойота-Королла», а на записях с камер в холле Эдгардо входил в лифт вместе с еще одним мужчиной.

Хесус и Мариела провели вскрытие, и оказалось, что Ирос умер не от заворота кишок, как они предполагали. Его отравили.

Доктор Апонте сомневался, что его сын совершил самоубийство.

— Я проведу собственное расследование. Как что-то узнаю — расскажу. Спасибо, что позвонил.

Я это очень ценю. Особенно после того, что мой сын тебе сделал.

Секретарь сообщила, что у доктора Апонте готово свидетельство о разводе Улисеса и сеньоры Паулины Айялы, которое он хочет вручить Улисесу лично.

Доктор Апонте встретил его объятием. Улисес узнал тот же одеколон, которым до последнего дня, даже на четвертой стадии эмфиземы легких, даже в халате и тапочках, пользовался Мартин.

— Я тут поднимал бумаги Эдгардо и нашел твое соглашение о раздельном проживании. Вижу: год-то еще не прошел. Я был вынужден кое-кого вызвонить и немножко похимичить с датами. Не знаю, как Паулина не сообразила, что вы все еще женаты. Мартин это не предусмотрел, да и я тоже.

— Что не предусмотрел?

— Поскольку развод не был завершен, Паулина могла бы потребовать себе часть квартиры. Завещание вполне однозначное, но прожженный адвокат вроде Эдгардо нашел бы лазейку. По меньшей мере, чтобы вынудить тебя к сделке.

— Вот оно что, — сказал Улисес. — В таком случае большое спасибо!

— Не за что. Так о чем бишь я? Мало-помалу я эту головоломку разгадал. Думаю, и ты тоже.

От Хесуса с Мариелой Улисес узнал, что за рулем черной «короллы» сидел Эдгардо Апонте. И ему стало ясно, что за первым звонком Надин, повлекшим их близость, стояла Паулина. Оспаривание завещания и психологическая аутопсия были частью того же фарса — собственно, психиатр Мигель Ардилес не стеснялся это признать.

Как Паулина вышла на Надин? Улисес предположил, что у Надин могли быть отношения с Эдгардо — в конце концов, она часто меняла мужчин, если верить сеньоре Кандо. Когда заработал план по возвращению Наулине дома и квартиры. Надин решили использовать.

— Вряд ли она им сильно помогла, — сказал Ули сес, — разве только передала какую то информацию. Помню, несколько раз она отговаривала меня ехать работать в «Аргонавты».

Доктор Апонте внимательно слушал.

— Но не исключено и другое: возможно, узнав о плане, Надин использовала Эдгардо, чтобы снежа встретиться со мной. Она чувствовала себя загнанной в угол, так сказать. Отсюда ее внезапные исчезновения, перепады настроения, слезы.

— А зачем она хотела снова с тобой встретиться?

— Не знаю. Чтобы предупредить. Или, может, любила меня.

Доктор Апонте улыбнулся.

— Отрицать этого нельзя, Улисес, но ты должен знать, что Надин, или Мария Элена — так ведь ее по-настоящему звали, — должна была Эдгардито десять тысяч долларов.

— Да, этого я не знал. Но в последний раз, когда мы разговаривали, она была сильно расстроена. И вроде бы не притворялась.

— Может, ее как раз и мучило чувство вины, если она тебя любила, но предала. По-видимому, в тот же вечер она в последний раз поехала к Эдгардо и заявила, что так продолжаться не может. Возможно, по глупости стала угрожать, что все тебе расскажет или уйдет из дома. Так или иначе, в тот же вечер зарегистрирован звонок с номера Паулины на номер мужа Марии Элены. Мне еще не удалось выяснить точно, но, скорее всего, она его науськала. Не исключено, что даже отправила ему компрометирующие фото и видео Марии Элены. Тут у нее все получилось: одним выстрелом убила двух зайцев.

— Трех зайцев, — сказал Улисес, вспомнив про дочку Надин. У него начинала болеть голова. — Паулина убила трех зайцев. Тремя выстрелами.

— Страшная трагедия. Ну, это моя версия событий. Здесь я мало что могу сделать. Но очень постараюсь, чтобы в Штатах ее прижучили.

Доктор Апонте пытался доказать связь Паулины с мутными фирмами Эдгардо. В Майами она оказалась как раз в качестве его подставного лица.

— Кажется, она сообразила, что Эдгардо потерял квартиру и дом, потому что у нее за спиной пытался подкупить тебя. Тогда она слила его прессе. Я сейчас занимаюсь одним партнером Эдгардо в Майами; тоже та еще сволочь и, само собой, трахает Паулину. Но я еще в процессе. Большего пока сказать не могу. Она с тобой связывалась?

— Паулина? Нет, давно уже. Думаете, свяжется?

— От Паулины можно чего угодно ожидать. Бдительности терять нельзя, хотя по самому больному месту тебя вроде бы уже ударили. Точно так же они поступили с родной матерью, бедняжкой Альтаграсией.

Улисес подумал об Иросе и почувствовал, что сейчас упадет в обморок.

Квартиру не взламывали. Кто-то открыл Апонте с подельником стоянку и квартиру. Скорее всего, они украли комплект ключей у Надин. Или она сама отдала их Эдгардо. Может, она поэтому плакала? Потому что безвозвратно предала его? Может, Эдгардо с Паулиной хотели убить их обоих? А муж Надин просто их опередил. Как теперь узнать?

Но больше всего Улисеса мучило подозрение, что в деле замешан Пауль. Он, казалось, совершенно искренне рассказывал о своей жизни — за исключением одной детали. В «Убийстве Разгневанного» Альтаграсии утверждала, что Невадито, как и Ироса, отравили. И винила не Пауля, а Мартина.

Мемуары Альтаграсии заполнили для Улисеса важные пустоты в картине жизни семейства Айяла. Рукопись навела его на некоторые следы и познакомила с рядом второстепенных персонажей. Он много говорил с сеньорой Кармен, а в одной папке из мастерской нашел визитную карточку дрессировщика. Дрессировщик переехал в Канаду, но электронная почта у него не изменилась. После долгих уговоров он согласился поговорить по «Скайпу». Улисес рассказал ему всю историю фонда «Симпатия к собакам» вплоть до смерти Ироса. Только тогда дрессировщик оттаял и сам разговорился. Он подтвердил версию, изложенную в «Убийстве Разгневанного». Сеньора Альтаграсия связывалась с ним и просила о последней услуге: проникнуть в грот в парке Лос-Чоррос, сфотографировать труп Невадито и схоронить.

— И вы согласились?

— Я для Альтаграсии что угодно бы сделал, — сказал дрессировщик, отказавшийся включать камеру на время разговора.

— А зачем ей нужны были фотографии?

— Она хотела знать, не отравили ли Невадито.

И так оно и было: ее дети его отравили.

— Как это можно понять по фотографиям?

— Точно не знаю, но вы даже не представляете, на что способны эти близнецы.

Эта беседа окончательно сбила Улисеса с толку, поскольку она совпадала с некоторыми свидетельствами сеньоры Кармен, но расходилась с версией Пауля относительно орудия убийства — свиной кости, а также с обвинениями в адрес Мартина в мемуарах Альтаграсии. С другой стороны, Кармен рассказывала, что пес спал в мастерской сеньоры Альтаграсии. Как тогда Пауль подсунул ему кость? Невадито, получается, даже рядом не было. И откуда Пауль знал, что кость окажется смертоносной?

— Я хочу уехать, — сказал Улисес доктору Апонте. — Продать квартиру и уехать. Не хотите ее купить?

Доктор Апонте нервно заморгал.

— Сейчас не лучший момент для продажи, сам знаешь.

— Ничего страшного. Предлагаю так: вы делаете оценку, говорите мне, сколько готовы предложить, а я соглашаюсь или не соглашаюсь. Как вам мысль?

Улисес и доктор Апонте заключили сделку по телефону неделю спустя. Квартиру оценили в двести пятьдесят тысяч долларов. Доктор Апонте предложил пятьдесят тысяч. Договорились, что десять тысяч Улисес получит наличными сразу же, а остаток будет переведен на счет, который он откроет в новой стране.

— Куда ты едешь, Улисито?

— В Амстердам.

— Понимаю. Подъезжай завтра в офис. Поговорим о твоих планах, может, я чем-то помогу.

44

В Амстердаме Улисес снял комнату в апарт-отеле у Центрального вокзала. Каждый день он уходил рано утром и возвращался под вечер, совершенно измотанный бюрократическими процедурами.

— Ты можешь попросить политического убежища в Амстердаме. Я тебе соберу кейс, — сказал доктор Апонте.

Они записали несколько интервью о фонде «Симпатия к собакам», в стиле «жизненные истории». Мариела и Хесус, например, рассказывали о преследованиях после убийства Тора, только на сей раз Улисес тоже выступал в качестве жертвы. Доктор Апонте собрал все сведения о Паулине как подставном лице Эдгардо в США и ее возможной связи с его «самоубийством». Также пришлось обнародовать убийство Ироса. Все досье строилось на связи убийства Тора, убийства Ироса и смерти Эдгардо.

На третий день в Амстердаме Улисес подал документы. Потом открыл банковский счет, и доктор Апонте перевел ему оставшиеся деньги от продажи квартиры.

Разобравшись со срочными делами, Улисес начал выходить на прогулки. И сразу же убедился, что Пауль не врал: в Амстердаме было полно велосипедов, тысячи и тысячи, зато почти не встречалось бездомных людей и бездомных собак. Ему понравилось бродить по чуть-чуть, едва заметно искривленным улицам, выводившим всякий раз к новому каналу. Эта география — как будто разлился и начал подсыхать стакан воды — напоминала ему архитектуру «Аргонавтов», только под открытым небом и без потрясений.

Он записался на бесплатные курсы голландского от муниципалитета. Начинающий с нуля мог выучить язык на приличном уровне за два года. Два года он будет блуждать по городу Бессмертных, как троглодит, подумал Улисес, как единственный уличный пес в Амстердаме, пока во сне не произнесет первые слова.

Он уже месяц прожил в городе, когда во время очередной прогулки наткнулся на длинную очередь перед маленьким серым зданием, домом № 263 по каналу Принсенграхт. Понял, что это дом Анны Франк, и тоже встал в очередь.

Знакомство с домом оказалось душераздирающим, но у Улисеса проскользнула мысль, что это идеальное место, чтобы сидеть взаперти и писать. Дом Анны Франк как вариация норы, придуманной Кафкой, который и был ее истинным отцом, а вовсе не Отто Франк — это еще Филип Рот заметил. Улисесу понравился музейный магазин, потому что там не торговали магнитиками и кофейными чашками с изображениями Анны Франк. Единственное, что там продавалось, кроме открыток, — сам «Дневник». На двадцати языках, я разных форматах. Ули гсс купил испанское издание и открытку, которую можно было бы отправить дону Пако, хотя он пре красно знал, что не отправит.

Он вспомнил про последнее письмо Мартина, которое после отъезда из Венесуэлы всегда носил с собой. Как и визитку Пауля.

Спуистраат, дом 303.

Он помнил адрес наизусть. Напротив должно было находиться кафе «Цварт», знаменитое место встречи писателей.

Он почувствовал, что письмо и визитка в кармане пальто сделались тяжелыми, будто камни. Выйдя из музея, решился и сел на трамвай до центра. Нашел свободное место и пошарил во внутреннем кармане старого пальто, подаренного доктором Апонте. Пальто было слишком теплое для мая, но защищало от ветра.

Вынул листочки, которые уже послушно сгибались и разгибались, словно лепестки дрессированного цветка, и прочел:

Дорогой Улисито!

Если ты читаешь это письмо, значит, обустройство фонда в «Аргонавтах» прошло успешно. Поздравляю! Ты добрался до этой точки, следовательно, смог выплыть из того дерьма, которое меня окружает или окружало. Теперь мне уже точно не нужно объяснять тебе, что за чудовищ мы с Альтаграсией в недобрый час породили в пробирке. Прости, если тебя забрызгало. Надеюсь, не сильно. Ты, возможно, обижен, что я тебя не предупредил ни про наследство, ни про то, что вообще тебя ждет, но я радовался как ребенок, составляя завещание. Человек должен покидать мир с чистой совестью, сознавая, что дал ему все, что мог, но не стану отрицать: когда за тобой остается выгребная яма, в этом тоже есть свое очарование.

Не знаю, почему меня так потянуло на скатоло-гию в этом последнем письме. В таких случаях предполагается говорить что-то возвышенное. Как Гёте, например: «Больше света!» А мне, честно тебе признаюсь, хочется прокричать: «Больше дерьма!» Ну, что поделаешь. Такой у меня, видно, способ восставать против смерти. Я долгие годы жил в страхе смерти. Когда у тебя эмфизема легких, то понимаешь, что жизнь — это вентиль, он все заворачивается и заворачивается, и воздуха поступает все меньше и меньше. Каждое твое слово, каждая прогулка, каждый внезапный приступ хохота или ярости — истраченная доза воздуха из маленького кислородного баллончика, который нам дается при рождении. И теперь, заметь, я понимаю, что это у всех так. Эмфизема, по крайней мере, обостряет слух, и ты начинаешь слышать, как вентиль закрывается. А это, если вдуматься, преимущество. Нет ничего ужаснее, чем умереть, не осознавая, что умираешь.

Не пережив эту последнюю вечную секунду.

Думаю, у тебя было достаточно времени, чтобы продолжить изыскания в библиотеке. Не надейся, что я тебе разъясню происходящее там. Для меня самого это загадка. Быть может, и к галерее ты присмотрелся повнимательнее. Ее собрал генерал Пинсон на основе каталога, опубликованного поместьем Анауко, тем, где сейчас Музей колониального искусства и где когда-то жил Боливар. Там у них самая полная и старая коллекция портретов Освободителя. Купив дом, я убрал оттуда одну-единственную репродукцию. Портрет Хуана Висенте де Боливара, отца Симона. Ты читал про этого типа? Сукин сын, негодяй самого низкого пошиба. Тиран и сексуальный извращенец. Единственная его заслуга состоит в том, что он зачал Боливара и помер, когда его славному отпрыску едва исполнилось три года. Но за эти три года Боливар успел испытать всю злость, которая только может уместиться в душе сироты. И силой этой злости наш герой создал собственную легенду, а заодно сделал легендарной всю Латинскую Америку. Боливар был сирота и вдовец, да еще и бесплодный. Таков наш общий отец. Мы все — семена в этой пустыне.

В последнее время меня занимает вопрос, верил ли Боливар в Бога. Глупости, конечно. Все равно что спрашивать у Бога, верит ли Он в Бога. Я долгие годы пытался понять личность Освободителя. Сначала меня больше всего восхищала его военная карьера. Потом любовные подвиги. Потом — эти его минуты ужасающей ясности ума, когда он понимал, что ничто не имеет смысла. Я прошел все этапы и продолжал искать то, о чем и сам сперва не догадывался: я искал в трещинках статуи след крови. Но этого следа не существует, Улисес. Ни в одной битве Боливар не получил ни царапины. По крайней мере, так утверждают историки. Да и в письмах его нет ни слова о ранениях. Странно, правда?

Я не нашел крови, зато нашел кое-что получше. Что-то, что стоит всей пролитой крови: слезу.

В коробке, которую тебе передал Сеговия, ты, вероятно, обнаружил хронику Тулио Фебреса Кордеро.

С литературной точки зрения это очень слабая книга, но каждый раз, читая ее, я плачу навзрыд. Честное слово, Улисито. Этот эпизод, когда после окончательной победы при Карабобо к Боливару подходит индеец Тинхака и говорит: «Ох, господин генерал, убили нашу собаку!» Боливар видит пса, пронзенного копьем. Белоснежная спина залита кровью. И тогда Боливар понимает, как дорого обошлась эта война. «В тишине созерцал он печальнейшую картину и вдруг, с горечью и отчаянием рванув поводья, пустил коня прочь. В его пламенных очах сверкнула слеза, слеза глубокой скорби».

Сегодня, конечно, в это никто уже не верит.

И очень зря. Лучше бы мы верили, лучше бы представляли себе время от времени эту одинокую слезу, потому что она все меняет. Нигде больше во всей истории Венесуэлы и нигде среди тысяч страниц, написанных о жизни Освободителя, не говорится об этой слезе. Многие скажут, невелик писатель Тулио Фебрес Кордеро. Может, оно и так, но он один сумел выбить слезу из статуи. А если это не признак хорошего писателя, то я не знаю тогда, что признак.

Я и сам уже не понимаю, что несу. Кстати, надеюсь, ты читаешь это письмо в постели, а рядом спит Надин, милая шелковистая девочка. А если нет, значит, ты неудачник, Улисито. В любом случае, возможно, тебя утешит тот факт, что стране нашей осталось недолго. Столько подлостей по отношению к собакам, Божиим созданиям, не могут остаться безнаказанными. Мы не заслуживаем лучшей судьбы.

Не спрашивай — хотя ты и так не можешь, — откуда я все это знаю. Отец, как известно, всегда знает или должен знать больше, чем его дети.

Мартин

45

Он вышел из трамвая на остановке, подсказанной приложением в телефоне, и вскоре определил улицу Спуистраат. Вдалеке виднелся фасад кафе «Цварт». Сел за столик на улице, у самого тротуара. Напротив стоял дом № 303, кирпичное здание с книжным магазином на первом этаже.

Улисес заказал кофе и, не успела официантка отойти, увидел его. На нем было короткое пальто и легкий шарф, больше похожий на цветастый платок. Шляпа а-ля Гэй Тализ немного закрывала лицо, но, вне всяких сомнений, это был он. В одной руке он нес пакет из супермаркета «Альберт Хейн», в другой — пакет из книжного «Атенеум». С такого расстояния и в таком наряде он походил на Алена Делона в «Самурае».

Не глядя по сторонам, Пауль поднялся по лестнице, вставил ключ в замок большой дряхлой двери и вошел в дом.

Улисес немного пригнулся и нашел взглядом окно третьего этажа.

Кто убил Невадито? Мартин, как утверждала Альтаграсия? Или Пауль, как он сам признался? Была ли Альтаграсия влюблена в своего пса? Кто лгал?

Отец, мать или сын? Или правда в этой семье — слепая зона? Может, к этому и сводится семья? К цепи секретов, о которых не следует распространяться посторонним? Может, Пауль солгал, чтобы обелить отца или мать? Или он так дал понять Улисесу, что по-прежнему надеется, что Бог ослепит его, как Павла на пути в Дамаск?

У Улисеса заболела шея. Наверху загорелся желтый огонек. Он узнал силуэт, все еще в пальто и шляпе. В неверном свете на лице ярче выделялись синие кошачьи глаза.

Пауль отошел от окна, и свет погас.

Улисес вытащил телефон и увидел новость. Глубокой ночью (по венесуэльскому времени) сильный пожар, причина которого оставалась неизвестной, поглотил отель «Гумбольдт». Уже появились видео, на которых отель горел высоко в каракасской ночи, как факел. Как стартующая в облаке пламени ракета. Ближе к утру ситуация полностью вышла из-под контроля: распространился слух, что на самом деле это не пожар, а извержение вулкана, тысячелетиями дремавшего, если верить легенде, в недрах Авилы.

«Дон Пако, — подумал Улисес. — Можно надеяться, он пошел ко дну вместе со своим кораблем».

Вспомнил про Надин. Милую и шелковистую, как сказал Мартин.

У него зачесалось запястье. Он оттянул браслет кверху, и бусины идеально симметрично распределились по сторонам нити.

Официантка принесла кофе.

Улисес Кан выпил его в три глотка и обжег язык. Внимательно осмотрел гущу. Встал, оставил пару монеток на столике в кафе «Цварт» и ушел.